Улица Москвина, 6

ПЕРВАЯ ЗАГАДКА КАМЕННЫХ ПАЛАТ

Когда вы идете по Пушкинской улице в сторону центра города, то на пересечении с улицей Москвина на несколько мгновений мелькнет небольшой особняк в классическом стиле. Вы успеете заметить его четкие пропорции, желтые стены с белыми декоративными деталями, изящные полуколонны, мезонин, филенки над окнами, заполненные лепниной.

Москвичам этот дом известен как особняк Трубецких - Бове. Его иногда называют домом-загадкой [1].

[1 См.: Резвин В. Переулок с секретом. - Строительство и архитектура Москвы, 1983, № 10; Никольская О. Загадка старинного особняка. - Вечерняя Москва, 1981, 10 августа.]

В истории дома действительно много неясного и загадочного. Долгое время считалось, что особняк построил для своей семьи в 30-е годы XIX века прославленный архитектор, создатель послепожарной Москвы Осип Иванович Бове.

Позднее в архивах был обнаружен план двора князей Трубецких, снятый в 1774 году, на котором показано существующее ныне здание. Следовательно, время возникновения дома смещалось на вторую половину XVIII века, да и архитектурные особенности его соответствовали именно этому периоду. А совсем недавно, когда за дело взялись реставраторы института Спецпроектреставрация [2], датировку особняка пришлось пересмотреть еще раз.

[2 Главный архитектор проекта реставрации И. Г. Серова, автор исторической справки Е. И. Острова.]

Никаких сюрпризов от дома реставраторы не ожидали. Изучены опубликованные источники и архивные материалы. Документальная история владения по современной улице Москвина, 6, прослежена с 1716 года. Известен план двора 1744 года, все строения тогда были деревянными. Каменный дом впервые появляется на плане через 30 лет - в 1774 году. Казалось бы, все ясно. Какие могут быть загадки?

Предварительный осмотр здания не изменил представления о нем: XVIII век, классицизм, разумеется, со следами неоднократных ремонтов и привнесенных элементов декора более позднего времени.

Однако при натурном исследовании памятника архитектуры уже первые шурфы и зондажи повергают реставраторов в изумление. Взяты пробы штукатурки и раствора, произведен химический анализ. Ответ поразительный - состав характерен для XVII века. Невероятно, но факт. Многократные перепроверки показали, что взятые пробы под позднейшими наслоениями относятся к XVII столетию.

Очистили от штукатурки наружный участок стены - обнажилась древняя кладка из большемерного кирпича. Найдено клеймо на кирпиче, подтверждающее, что он изготовлен 300 лет назад. Внутри помещения отыскиваются изразцы того же времени.

Решили раскрыть от поздней штукатурки весь дворовый фасад. И вот он - целый дом в своем первозданном виде, разве что без декора. Но следы древнего белокаменного убранства хорошо читаются на глади краснокирпичной стены.

По углам здания зияют углубления, где некогда стояли сдвоенные белокаменные полуколонны. Оконные проемы, все до единого, оказались заложенными, а рядом пробиты новые. Нарядные наличники сбиты при перестройке в XVIII веке, но по очертаниям легко представить их былое великолепие, характерное для московской архитектуры последней четверти XVII столетия.

Двухэтажный кирпичный дом, или, как тогда говорили, каменные палаты, боковым фасадом выходит на современную улицу Москвина, названную именем народного артиста СССР в 1946 году, прежде Петровский, а еще ранее Богословский переулок. Парадный фасад древних палат через двор, обнесенный забором, выходил в некогда существовавший Трубецкой переулок, который шел параллельно Большой Дмитровке - нынешней Пушкинской улице - в сторону Столешников.

Массивное здание из красного кирпича построено «покоем», в плане оно имеет форму буквы П. В свое время жилые палаты были перекрыты кирпичными сводами. На второй этаж вели, по всей видимости, наружные деревянные всходы красного крыльца, как принято было в XVII столетии. Один этаж от другого по фасаду отделялся пышным карнизом, часть его - поребрик (лента из поставленного на ребро кирпича) - и сейчас хорошо видна на дворовом фасаде.

Высокие окна обрамляли пышные наличники из резного белого камня. По бокам оконных проемов стояло по колонке, полочку с внешней стороны поддерживали фигурные кронштейны. Завершался наличник эффектным, «разорванным» посередине фронтоном с затейливой вставкой в центре, что было характерно для архитектуры последней четверти XVII века, известной как московское барокко. Этот стиль называют еще нарышкинским барокко. В это время Нарышкины (известный дворянский род в России) много строили в своих усадьбах именно в таком стиле.

Итак, сомнений нет, дом № 6 по улице Москвина относится ко времени расцвета московского, или нарышкинского, барокко и ему не менее 300 лет. Таким образом, он состарился еще на одно столетие.

Но как же могло случиться, что реально существующий дом конца XVII века не показан на плане двора, снятом в 1744 году? Возникло непримиримое противоречие между каменными палатами и их документальной историей: дом есть, но по документам его быть не может. Нет ли здесь ошибки архитектора И. Бланка или чертежника? Не показали ли они по небрежности на плане каменное здание как деревянное строение? Реставраторы изучили все известные сегодня планы, подписанные этим архитектором, и пришли к выводу, что ошибка исключена. Где же искать ключ к разгадке?

Обратимся к Актовым книгам Москвы. Запись № 166 десятого тома свидетельствует, что в 1766 году, марта 18 дня вдова князя Алексея Юрьева сына Трубецкого Анна Львовна и сын Сергей продали старшему сыну князю Ивану Алексеевичу часть двора. Из этого документа узнаем, что двор достался Трубецким в 1731 году, а до того он принадлежал семье комиссара Михаилы Александрова сына Протасьева. Далее следовало указание на местоположение владения: в Белом городе «между Петровки и Дмитровки», в приходе церкви Григория Богослова и «Важенском переулке, а по др. ст. - Богословский пер…» [1].

[1 Москва. Актовые книги XVIII столетия. М., 1902, т. 10, с. 173.]

Оставим пока упоминание о первом владельце двора М. А. Протасьеве. Возьмем на заметку: с 1731 года владение у князей Трубецких. Располагалось оно в Важенском переулке, а по другую сторону - Богословский переулок.

Переписные книги за 1738 - 1742 годы [2] подтверждают, что Анна Львовна Трубецкая в эти годы действительно владела двором в приходе церкви Григория Богослова. Адрес недостаточно четок: нет ни улицы, ни номера дома, но в XVIII столетии это не мешало быстро находить адресата. Сегодня же мы блуждаем по таким адресам словно с завязанными глазами. Что можно извлечь еще из Переписных книг, чтобы поточнее определить местонахождение усадьбы? Имеются сведения о соседях. Двор Анны Львовны граничил с двором некоего Дмитрия Прокофьева, а он, в свою очередь, - с участком майора Н. И. Бутурлина. Земли майора выходили на Петровку и в переулок, соединяющий ее с Дмитровкой. На этом основании мы можем сделать вывод о том, что в этом документе речь шла о дворе князей Трубецких с каменными палатами, что в Богословском переулке.

[2 Переписные книги города Москвы 1737 - 1745 гг. М., 1881, т. 3, с. 72.]

В 1744 году Анна Львовна Трубецкая обратилась в Полицмейстерскую канцелярию за разрешением поставить в своей усадьбе, что во второй команде Белого города, в Важенском переулке, забор по старой меже и новую избу с сенями. Разрешение было получено вместе с планом двора (рис. 1).

Второй план на владение выдан сыну Анны Львовны Ивану Алексеевичу Трубецкому в 1774 году, когда ему потребовалось произвести ремонт крыши на каменном доме и другие работы на строениях усадьбы (рис. 2).

Казалось бы, во всех документах указан один и тот же двор: владельцы мать и сын Трубецкие, местонахождение - между Петровкой и Дмитровкой, в приходе церкви Григория Богослова. Однако, сравнивая планы, снятые с интервалом в 30 лет, начинаешь сомневаться в том, что это один и тот же двор.

Более поздний план 1774 года никаких сомнений не вызывает, на нем зафиксировано владение, соответствующее участку с каменным домом № 6 по улице Москвина. Пометка на плане «проезжий переулок на Петровку», наличие каменного здания тех же конфигураций, что и сохранившийся дом, подтверждают, что здесь изображено владение Трубецких по Богословскому переулку. Отсутствие же названий переулков па плане можно объяснить тем, что архитектору важнее было показать не названия, а то, что переулки проезжие, а не тупиковые. Возможно также, что названия переулков неоднократно менялись и официально к этому времени еще не закрепились.

Сложнее обстоит дело с планом, датированным 1744 годом, на котором нет ни одного каменного строения. Двор А. Л. Трубецкой находился на углу Хлебенного и Важенского переулков. Где и как они проходили, за давностью лет сказать трудно. Соответствуют ли они переулкам, обозначенным на плане 1774 года? На первый взгляд - да. Угол, образуемый двумя переулками, тот же. И еще. Известный историк П. В. Сытин, изучив план, указал: «На углу Хлебина переулка (современной улицы Москвина) и не существующего теперь Важенского переулка (из Хлебина в Столешников, параллельно Дмитровке, за выходившими на нее дворами) находился двор кн. А. Л. Трубецкой» [1].

[1 Сытин П. В, История планировки и застройки Москвы. М., 1950, т. 1, с. 326.]

А что, если Хлебенным и Важенским были несохранившиеся переулки? Один из них шел от Петровки параллельно современной улице Москвина, назовем его Важенским, а второй, параллельный Пушкинской улице, назовем его Хлебенным. На плане города Москвы, составленном в 1739 году под руководством архитектора И. Мичурина, показаны переулки, сходящиеся под углом, но названия их не приводятся. Владение А. Л. Трубецкой, согласно плану 1744 года, находилось на углу двух переулков и хорошо «вписывалось» именно в угол, образуемый несохранившимися переулками (рис.3).

Если согласиться с таким предположением, то окажется, что каменных палат на этом участке быть не могло и, стало быть, у князей Трубецких имелся еще один двор, расположенный неподалеку, а может быть, и в смежности с участком, изображенным на плане 1744 года (рис. 4).

Возможно, что двор княгини, показанный на этом плане, располагался в ином месте. Можно предположить, что Важенский переулок проходил так, как его определил Сытин, но он имел продолжение в виде неширокого пешеходного прохода или скотопрогонного переулочка по другую сторону Хлебенного (Богословского) переулка. Тогда, развернув план на 180 градусов, его легко вписать и в этот угол. В таком случае двор с каменными палатами находился напротив через современную улицу Москвина (рис. 5). Этой версии не противоречит пунктирная пометка на мичуринском плане, несколько смещенная в сторону от Важенского переулка. Смещение прохода вполне оправдано тем, что против переулка должна была стоять церковь Григория Богослова и как бы замыкать на себя переулок. Как правило, у церкви оставляли проход для жителей противоположной стороны улицы.

Кроме того, не позволяют нам считать идентичными планы 1744 и 1774 годов и указанные на них дворовые строения. Постройки и сад размещаются на участках по-разному. В одном случае на плане показан пруд, в другом - отсутствует, на одном плане нет каменного здания, которое, как мы знаем теперь, тогда уже существовало.

Но самое главное, не сходятся размеры двора. Их легко вычислить по указанным на планах масштабам. Двор, изображенный, на раннем плане 1744 года, имел примерно 912 квадратных саженей. Площадь двора на плане 1774 года равнялась 1680 квадратным саженям. Явное несоответствие. К тому же следует учесть, что двор княгини А. Л. Трубецкой, согласно купчей, в 1766 году разделился, и, стало быть, на плане, выданном ее сыну, должна изображаться лишь часть двора, зафиксированного на плане 1744 года. Как видите, эта часть оказалась больше целого.

Вывод напрашивается сам собой: мы рассматриваем планы двух усадеб Трубецких.

Анна Львовна Трубецкая владела несколькими московскими дворами, а то, что два из них находились в одном приходе, да еще в одном переулке, послужило причиной того, что планы этих дворов стали рассматривать как планы одного и того же участка, снятые с интервалом в 30 лет.

Если приведенные доводы покажутся убедительными, то загадку с таинственным «поведением» старинных палат можно считать разгаданной. Реставраторы доказали, что каменные палаты построены в последней четверти XVII века в стиле нарышкинского барокко. Эти палаты не могли быть показаны на плане 1744 года, так как это план другого двора князей Трубецких. На плане 1774 года изображена лишь часть большого двора, разделившегося в 1766 году.

К сожалению, пока неизвестны документы, которые позволили бы сказать, кто был заказчиком и истинным владельцем каменных палат.

Среди первых владельцев дома чаще других называют стольника Дмитрия Петровича Протасьева [1]. Еще раз вспомним, что в 1731 году князь Алексей Юрьевич Трубецкой приобрел дворовое место у вдовы комиссара Михаила Александровича Протасьева.

[1 Архив института Саецпроектроставрация, Ш - 157, арх. 2091.]

Михаил Александрович приходился племянником стольнику Дмитрию Петровичу Протасьеву, который, как известно из переписи московских дворов 1716 года, имел владение в приходе церкви Григория Богослова.

Служилые дворяне по роду своих обязанностей делились на бояр, окольничих, думных дворян, стольников, стряпчих, московских дворян, жильцов и детей боярских. Стольники на этой лестнице стояли где-то в середине. Чаще всего стольников назначали воеводами. Так и Дмитрий Петрович с 1695 по 1698 год был воеводой в Верхотурье. А когда в 1700 году скончался патриарх Руси Адриан, кандидатура стольника предлагалась царю на должность смотрителя патриаршей казны. В донесении Петру I говорилось: «…стольник Дмитрий Петрович Протасьев, зело, государь, человек доброй» [1]. Несмотря на это, государь предпочел назначить смотрителем казны боярина Ивана Алексеевича Мусина-Пушкина. Возможно, Протасьеву не доверили должность из-за «подмоченной» репутации его брата Александра Петровича.

[1 Скворцов Г. А. Патриарх Адриан, его жизнь и труды в связи с состоянием русской церкви в последнее 10-летие XVII века. Казань, 1913, с. 358.]

А. П. Протасьев в 1696 году заведовал адмиралтейством в Воронеже. Там раскрылась его неблаговидная деятельность, в том числе и взяточничество. Рассерженный Петр I лично допросил стольника и назначил расследование. Это был конец карьере. Скончался Александр Петрович в 1699 году, бросив тень на репутацию брата и оставив на его попечение своего сына Михаила Александровича.

А Дмитрий Петрович, «зело, человек доброй», завещал, очевидно, свой двор племяннику, комиссару М. А. Протасьеву. После смерти Михаила его вдова Фекла заложила дворовое место, а затем в 1731 году и вовсе рассталась с ним.