Улица Пяти Лун

Глава восьмая

Очнулась я в подвале виллы. В этом не было никаких сомнений. Я уже видела прежде эти стены из грубо обработанного известняка, хотя вспомнить, в каком именно подвальном помещении нахожусь, не смогла. Вообще-то помещений было три, как мне удалось установить, когда я сумела-таки с душераздирающим кряхтеньем оторвать от пола свое бренное и изнывающее от боли тело. Арочные проходы без дверей вели из одной комнаты в другую. Я проковыляла по всем и убедилась, что могла бы преспокойно выяснить все прямо со своего ложа: единственный выход из этих апартаментов люкс находился в той комнате, где я очнулась. Дверь была из старого, окаменевшего от времени дерева. Я попробовала побарабанить в нее, но лишь отбила костяшки пальцев.

Окон в помещениях, разумеется, не было, зато моя «спальня» освещалась тусклой голой лампочкой, уныло свисавшей с потолка. Чтобы немного подбодрить себя, я порадовалась наличию света, хотя смотреть было, собственно, не на что: в углу груда одеял и каких-то малопривлекательных тряпок, на которых я лежала, да низкий деревянный стол посреди комнаты. Воздух был прохладен и влажен. Самое дальнее помещение, с грязным полом, стало плантацией грибов, это же могло похвастаться примитивными санитарными удобствами. Должна признаться, я искренне обрадовалась, обнаружив сие изобретение человеческого гения. Меня всегда удивляло, как это узники умудряются упустить такую важную подробность, описывая свои страдания в застенках. В моих любимых детективах и приключенческих романах вопросы санитарии и гигиены ханжески игнорировались, но давайте смотреть правде в глаза: для любого узника наличие унитаза — вопрос первостепенной важности.

Исследование узилища не отняло много времени. Сунув нос во все углы, я рухнула на груду одеял и принялась поглаживать ноющую челюсть. Уже второй раз за неделю меня били в одно и то же место. Если так будет продолжаться, то есть шанс встретить тридцатилетие беззубой каргой. Удивительно, но в прошлый раз у меня даже синяка не осталось, так что будем надеяться, что и сейчас моей умопомрачительной красе не нанесли непоправимого ущерба. А болит-то как... Может, стоит в ближайшие дни перейти на жидкую диету? Ну да, здесь это не составит ни малейшего труда. Вдруг мои тюремщики решат вообще меня не кормить и придется довольствоваться ржавой водичкой из-под древнего крана да студенистыми грибками из дальней каморки...

Как правило, я не ношу часов, так что понятия не имела не только который час, но и какое время суток на дворе. Ладно, будем считать, что в беспамятстве я провалялась недолго и сейчас вечер того же дня. Очередного моего звонка герр Шмидт будет ждать лишь в пять часов назавтра. Прекрасно... У мерзавцев впереди целая ночь и большая часть следующего дня, чтобы решить, что со мной делать.

Если я не позвоню в условленное время, Шмидт вприпрыжку помчится в полицию. О, я достаточно хорошо изучила своего шефа, чтобы не сомневаться в этом. Но я знала также и то, что в мюнхенской полиции вряд ли поверят его безумному рассказу. В лучшем случае позвонят на виллу Пьетро, и хозяин сочинит какую-нибудь мало-мальски сносную причину, почему я не смогла позвонить в условленный час. Увы, в наше время полиции глубоко начхать, если молодая и здоровая особа вдруг исчезнет в неизвестном направлении. Красотка решила развлечься — таков будет вердикт властей. Кроме того, Пьетро — уважаемый человек, можно сказать цвет итальянской нации, с какой стати полиции его подозревать?.. А если даже и заподозрят, что с того? Доказать-то ничего нельзя, пока не найдут либо меня, либо мое бездыханное тело... Приятная перспектива, что и говорить. Ежедневные телефонные рандеву с герром Шмидтом были не более чем блефом, и бандиты раскусили мою незатейливую игру...

Все-таки Пьетро как пить дать участник заговора. Да и как иначе? Ведь мастерскую без его ведома невозможно оборудовать... А Луиджи? Насколько он вовлечен во все эти махинации с древностями? Некоторые знаменитые изготовители подделок утверждали, что их услугами воспользовались недобросовестные люди. Мол, беднягам и в страшном сне не могло привидеться, что их безупречные копии станут выдавать за оригиналы! Что ж, тоже вариант, хотя и маловероятный. В конце концов, и в наши дни встречаются патологически наивные типы. Быть может, Луиджи и впрямь невинен как младенец, но тогда его родитель уж точно по уши погряз в криминале...

Я еще немного поиграла в детектива, но так и не смогла вообразить Пьетро в роли хитрого и жестокого главаря.

Так я и лежала, уставившись в покрытый пятнами потолок и размышляя о том о сем. Например, похоже ли самое большое пятно на Южную Америку или на профиль Джорджа Вашингтона. В самый разгар этих актуальных раздумий из-за двери донесся какой-то шум.

Мою темницу заперли не хуже банковского сейфа. Звякали цепи, скрипели засовы, гремели задвижки, в ржавых замках скрежетали ключи. Я лежала тише мыши. А что оставалось делать? Ну да, конечно, я могла спрятаться за дверью и попытаться шандарахнуть вошедшего по голове, если бы: а) знала, в какую сторону открывается дверь, внутрь или наружу, и б) если бы в комнате имелся предмет, которым можно хорошенько шандарахнуть. Шерстяное одеяло, к вашему сведению, для этих целей совсем не годится.

Вскоре выяснилось, что дверь открывается внутрь. Проку от этого было мало, поскольку в пункте (б) по-прежнему значился отрицательный ответ. А потому я покрепче закрыла глаза, приняла как можно более безжизненный вид и постаралась притвориться, что все еще не обрела интерес к происходящему. Честно говоря, мне и впрямь было дурно, и ничего странного в том нет — человек, шумевший по ту сторону двери, запросто мог оказаться палачом.

Меня совсем не вдохновило, что вошедшим оказался Бруно, однако вид подноса в его лапах несколько поднял настроение. Чашки и серебряные крышки выглядели весьма экстравагантно в этой сырой и убогой дыре, но в них определенно находилась еда. Вряд ли меня решили откормить наподобие рождественской индейки, чтобы потом прикончить, толстую и румяную.

Бруно постоял в дверях, подозрительно щурясь. Я лежала неподвижно, разглядывая его сквозь ресницы. Наконец громила поставил поднос на пол, ногой впихнул его в камеру и захлопнул дверь. Я подождала, пока стихнет клацанье засовов и грохот цепей, и тихонько поднялась на ноги.

Есть особо не хотелось, но я все-таки сняла крышки с тарелок, чтобы посмотреть, чем меня решили порадовать. Угощение явно относилось к вечернему меню Пьетро: телятина с грибами, большое блюдо со спагетти и даже графинчик красного вина. Очень некстати вспомнилась старая традиция — перед повешением до отвала накормить приговоренного к смерти.

Однако нужно же поддерживать силы, и я неохотно сунула в рот листочек салата. Через минуту я жадно расправлялась с телятиной. Облизав тарелку, я вдруг подумала: а что, если еда была отравлена?! Или в нее подмешали снотворное... Хотя с какой стати тюремщикам пичкать меня снотворным, когда можно просто войти, двинуть по голове, и я покорно лишусь сознания. Конечно, я особа не из хилых и ростом меня Создатель не обидел, но с гориллой Бруно даже мне не справиться.

Трапеза придала сил, и я в очередной раз отправилась инспектировать свою тюрьму. Это было в напрасной тратой времени, имейся иное занятие. Я внимательно изучила груду трухлявых деревяшек — видимо, остатки полок — и пару каких-то железяк, настолько ржавых, что они рассыпались прахом прямо у меня в руках. Увы, ничего, что хотя бы отдаленно напоминало оружие. Впрочем, даже если бы в углу отыскался острый кинжал или основательная дубина, хватило бы у меня наглости устроить засаду на Бруно?.. Вряд ли. То-то же...

Может, сделать подкоп, как граф Монте-Кристо? Сколько времени понадобилось ему и его приятелю, престарелому аббату, чтобы выбраться из замка Иф? Годы... И если я правильно помню, туннель все равно оказался бесполезен. Пол в третьей комнате, правда, земляной, и чайная ложечка у меня есть... Вон, на подносе лежит. Итак, предположим, каждые две секунды я буду выковыривать одну чайную ложку земли, сто чайных ложек — и вот вам суповая чашка, четыре чашки составляют ведерко... Каких-то пять миллиардов ведерок земли — и путь к свободе открыт... Я вернулась к груде одеял и рухнула без сил, словно и в самом деле выгребла чайной ложкой все эти горы грунта.

Мне следовало продолжить размышлять, строить планы бегства, искать способы... Вместо этого я легкомысленно заснула. Не знаю, сколько уж времени проспала, но проснулась мгновенно — от нестройного хора цепей и засовов. На этот раз я решила принять вертикальное положение и встретить тюремщика с гордо вскинутой головой.

Это опять оказался старина Бруно. Прибыл еще с одним подношением. Подарок был перекинут через плечо, ноги в безупречно элегантных туфлях безвольно болтались в воздухе. Увидев меня, Бруно, не мешкая, сунул свободную руку в карман и извлек длинный и чрезвычайно блестящий нож.

— Ни с места! — прорычал этот добрый человек, тыча в мою сторону ножичком. — Не двигаться!

— Ну что вы! — отозвалась я, небрежно махнув ручкой. — И в мыслях таких глупостей не было.

Бруно слегка повел дюжим плечом, и тело Смита мешком соскользнуло на пол. Хорошо хоть глупая голова сэра Джона угодила точно на груду шерстяных одеял — иначе не избежать бы сотрясения мозга от удара о холодный и чертовски твердый пол темницы. Не думаю, что Бруно сделал это намеренно, вряд ли его волновало состояние головы подопечного. Честно говоря, Бруно совершенно незачем таскать с собой нож, он и без оружия вполне мог претендовать на местечко в музее мадам Тюссо — в уютном зальчике, населенном восковыми копиями знаменитых убийц и маньяков всех мастей. Достаточно взглянуть на огромные лапищи, чтобы навсегда потерять желание спорить с их обладателем. Этот инструмент поопаснее кинжалов.

С невнятным рычанием Бруно удалился, не забыв, разумеется, напоследок погреметь засовами и цепочками. Вжавшись в стену, я рассматривала неподвижное тело Смита.

Надеюсь, меня не обвинят в паранойе, если я признаюсь, что первой была мысль о коварной ловушке. Конечно, я не знала, в чем суть ловушки, но подлый Смит отнюдь не числился в списке самых честных и откровенных моих знакомых.

Впрочем, он действительно был без сознания. Вялый, как чучело змеи, набитое соломой. На четвереньках я осторожно приблизилась к нему. Смит лежал на спине, обращенное вверх лицо было неприятного землистого оттенка, щека вымазана в свежей крови. Глянув на алую струйку, я заключила, что его стукнули по голове совсем недавно.

Я устроилась поудобнее, пригляделась внимательней, принюхалась... Ничуть бы не удивилась, распознай мой нос запах кетчупа или клубничного сиропа. Но кровь выглядела совсем как настоящая, помидорами не пахло, да и ранка не походила на имитацию. Ссадина, конечно, но весьма красноречивая ссадина — вокруг уже набухала шишка, которая совсем скоро обещала приобрести чудесный пурпурный оттенок. Если этот коварный человек что-то задумал, то он далековато зашел в своем стремлении к правдоподобию.

Без сознания Смит лежал довольно долго. Я даже начала беспокоиться: это проклятое подземелье и без трупа не давало поводов для жизнерадостности, а уж с мертвецом под боком и вовсе будет не до веселья. Мрачным взглядом я сверлила красивое лицо Смита, и он наконец соизволил открыть глаза. Посмотрел на меня и поспешно снова зажмурился. Лицо исказила страдальческая гримаса.

— Где бо-бо, малыш? — проворковала я нежно. — Скажи тетушке Вики, она подует на это место, и все мигом пройдет.

Как и предполагалось, мистер Смит исторг поток ругательств, слегка поразивших меня своей оригинальностью и энергичностью, а я, поверьте, всякое слыхала.

— И поделом тебе, — злорадно ответствовала я, когда фонтан непристойностей и проклятий иссяк. — Люди, сующие свой нос в дела других, заслуживают лишь...

— Заткнись! — простонал Смит.

Я заткнулась. Он и в самом деле плохо выглядел. Через мгновение, повинуясь несвойственному мне — а в данном случае к тому же и совершенно незаслуженному — порыву милосердия, я плеснула в бокал вина и поднесла к губам мученика.

— Попробуй-ка. Всего лишь обычное вино, но, думаю, тебя позабавит само его наличие в этих застенках.

Смит посмотрел на меня поверх края бокала, и слабая искра смягчила взгляд пронзительно-синих глаз.

— Спасибо... Это то, что нужно.

Он медленно приподнялся и взял у меня бокал. Я подперла спиной стену и скрестила ноги.

— Ты успел поужинать? Тут осталось немного телятины и кусочек хлеба.

— Спасибо, я поел. По крайней мере... — Смит нахмурился, вертя пустой бокал. — Да, точно... Тебя ведь не было за ужином, так?

Я кивнула:

— Именно. Я была здесь.

— Помню, княгиня Кончини спрашивала о тебе, — медленно продолжал Смит. — Пьетро сказал, что ты уехала в Рим, у тебя свидание сегодня вечером.

— У меня и было свидание. С милым Бруно.

— В студии Луиджи? Пьетро потом мне все рассказал. За ужином он держался великолепно, но затем зазвал меня к себе в кабинет и выложил правду про тебя. Бедняга был очень расстроен. Понимаешь, ты вынудила Пьетро действовать. Ему пришлось быстро принимать решение, чтобы ты не успела рассказать о мастерской. Но, увы, наш добряк Пьетро никудышный преступник. Он терпеть не может насилия.

— Ты хочешь сказать, что это Пьетро ударил меня и притащил сюда?

— Нет-нет, толстяк не стал бы марать руки. Он вообще не любитель подобных глупостей, — презрительно сказал Смит. — Но ты ведь наверняка подозревала, что за тобой наблюдали всякий раз, когда ты выходила из виллы. Сегодня следил Бруно. У него хватило ума сцапать тебя, едва только ты вышла из студии.

— Значит, Пьетро, приказав Бруно запереть меня в этой дыре, затем поделился своим чудесным вином и прекрасной телятиной? Он несколько непоследователен, ты не находишь?

— Не нахожу. Если бы все решал Пьетро, у тебя не было бы ни малейшего повода для беспокойства.

Наступило молчание... тягостное, неприятное молчание.

— Ты хочешь сказать, что не Пьетро решает, что со мной делать? — уточнила я.

— В самую точку, дорогуша.

— Тогда кто? Ты?

— Ага, именно поэтому я сижу здесь, с тобой, — язвительно ответил Смит. — Несмотря на свою приятную и располагающую внешность, в глубине души я последний садист. Люблю, знаешь ли, самолично душить людей. Я, правда, еще не решил, задушить тебя сразу или сначала подвергнуть какой-нибудь изощренной пытке...

Я прожгла его сердитым взглядом:

— Ладно, хватит нести чушь! Что я больше всего в тебе терпеть не могу, так это твой мерзкий язык. Ты намекаешь, что очутился здесь потому, что поцапался из-за меня со своим хозяином?

Смит не ответил. Он поерзал, принимая удобную позу, прислонился к стене и вытянул ноги. На лице застыла маска холодной ярости. Если в ему было шесть лет, я сказала бы, что он дуется.

— О, мой герой! — пропела я сладко-сладко. — Как я в тебе ошибалась. Прости меня, глупую, и позволь смиренно преклонить перед тобой колени. Мое нежное девичье сердечко трепещет от восторга, ведь ты рисковал своей жизнью ради...

Бокал с музыкальным звоном разбился о стену, Смит обхватил меня и привлек к себе, едва не раздавив грудную клетку.

— Внимание, внимание, уважаемые радиослушатели! — проквакала я сдавленно. — Поцелует герой героиню или убьет? Включите свои приемники завтра в это же время, и вы услышите продолжение спектакля...

Лицо Смита перекосилось, я даже испугалась, как бы оно не лопнуло. Через мгновение он зашелся в приступе хохота. Меня он не выпустил, но хватка ослабла, так что я смогла устроиться поудобнее. Так мы и сидели бок о бок, Смит смеялся, а я внимательно наблюдала за ним. Наконец он выдавил:

— Предлагаю заключить перемирие. Я нахожу твое чувство юмора столь же отвратительным, каким ты находишь мое. И, честно говоря, не считаю, что сейчас время и место для пошлых шуток.

— А у тебя есть план?

— Я надеялся, что он есть у тебя, — последовал обескураживающий ответ.

— Как можно спросить планы, не имея информации? Если бы ты удосужился доверить мне...

— В обмен на неприкосновенность? — Джон пытливо посмотрел на меня, и, судя по всему, выражение моего лица его не вдохновило. Он упрямо покачал головой: — Ладно, пока отложим этот вопрос. Если мы не выберемся отсюда, он так и останется чисто теоретическим. Я скажу тебе ровно столько, сколько могу, не подвергая опасности...

— Себя?

— Разумеется, себя.

— Тогда ладно. Так кто у вас главарь?

— Не знаю. Честное слово! Кем бы он ни был, этот человек достаточно умен, чтобы не раскрывать свою личность перед рядовыми членами. Я что-то вроде связного, как ты могла бы выразиться. Мне известны несколько членов организации, но начальства я никогда не видел и даже не разговаривал с ним. Шеф общается со мной посредством коротких записок. Я знаю лишь, что в римскую группу входят Пьетро, Бруно, Антонио да еще несколько старых слуг, которых используют для грязной работы.

— А Луиджи?

— Луиджи? — Смит добавил в голос сарказма. — Нет, Луиджи в организацию не входит. Сама подумай! Можно сказать, что Луиджи и есть организация. Без его таланта это предприятие было бы просто невозможно.

— Жаль... Я надеялась, что мальчик непричастен...

— Ага, он должен быть тупоголовым бревном, чтобы не догадываться, что происходит. А наш Луиджи, к твоему сведению, далеко не глуп. И все же в каком-то смысле он невиновен. Для юноши это всего лишь увлекательная игра, грандиозная шутка...

— Так призрака играл Луиджи?!

— Разумеется. А ты думала кто?

— Ты.

Смит обиженно поджал губы:

— Господи, Вики, я не способен на такое ребячество! У Луиджи переходный возраст. Он на дух не переносит взрослых. С его точки зрения, любая шутка над представителем взрослого мира — дело праведное.

— Ничего удивительного, достаточно раз увидеть, как с мальчиком обращается отец.

— Все понятно! — Смит с отвращением фыркнул. — Похоже, ты пала жертвой смазливой физиономии юнца! М-да, материнские инстинкты так и норовят проклюнуться даже у самых неожиданных особ... Луиджи ненавидит отца, он находит любовные интрижки Пьетро отвратительными.

Согласно его этическим принципам, прелюбодеяние приемлемо только для молодых.

— Тогда почему он помогает вам?

— Поди догадайся. Возможно, потому, что в этой игре Луиджи играет на равных с папашей. Более того, Луиджи — куда более значимая фигура, чем Пьетро, и мальчишка прекрасно это сознает. И все же он настолько привык к постоянным нотациям отца, что даже не пытается взбунтоваться и взять над Пьетро верх.

— А о какой именно игре идет речь? У меня есть кое-какие соображения, но...

— Больше ты ничего не узнаешь, — невозмутимо проговорил Смит. — Я не собираюсь рассказывать больше, чем тебе нужно знать, чтобы ты помогла мне выбраться отсюда.

— Но ты ведь не воображаешь, будто я стану держать язык за зубами?

— Можешь говорить что угодно и кому угодно, дорогая. К тому времени я буду уже далеко-далеко, в неведомых тебе краях, а Пьетро, если у него имеется хотя бы крупица здравого смысла, уничтожит все улики.

— Но послушай, Смит...

— Вообще-то это не настоящее мое имя.

— А настоящее?..

— Не имеет значения. Можешь звать меня Джоном. Родители действительно меня так назвали, хочешь верь, хочешь нет.

— Да мне глубоко наплевать, пусть хоть Навуходоносором. Черт возьми, ты не можешь рассчитывать выйти сухим из воды. Это же преступный сговор...

— О да, но законы так неповоротливы, ты не находишь? Боюсь, у тебя весьма средневековые представления о том, что хорошо и что плохо. Как и у большинства людей. Они по-прежнему склонны куда более сурово наказывать преступления против собственности, чем преступления против личности. А я придерживаюсь идеалов старины Робина Гуда. — Смит явно вошел во вкус. — Честное слово, я не считаю, что делал что-либо предосудительное. Разумеется, я поступал бесчестно, но вовсе не аморально. Я не отнимал последнее у вдов и сирот, не лишал крох бедствующих стариков, не нанес никому физических повреждений...

— Да? — язвительно оборвала я его монолог, грозивший вылиться в лекцию на тему «Что такое хорошо и что такое плохо». — Не знаю, не знаю... А как же мы? С нами разве не собираются расправиться твои благородные дружки?

Джон несколько скис:

— Но ведь еще ничего не случилось.

— Пусть так... А как насчет моего похищения?

— Это все Бруно. Он надзирает за слугами, так сказать, надсмотрщик, и, как все армейские сержанты, имеет слегка преувеличенное представление о собственном уме.

— Что скажешь о человеке, найденном мертвым в Мюнхене?

Джон просиял:

— Это в самом деле несчастный случай! У бедняги было слабое сердце. Думаю, на него напал какой-нибудь грабитель, бедолага испугался и испустил дух. Он был чересчур мягким и незлобивым человеком...

— Любил старушку мать и своего попугайчика, — с сарказмом продолжила я. — Честно говоря, меня этот человек интересует только как зловещее предзнаменование дальнейших событий. Тебе не уйти от вопроса, милый Джон. Думаю, дело было так... Пьетро или кто-то еще, воспользовавшись посредничеством Пьетро, ознакомил тебя с планом, как следует поступить с моей скромной персоной. План этот пришелся тебе не по душе... если, конечно, я правильно поняла причину, по которой ты здесь оказался. Так что вы собирались со мной сделать?

— Пьетро этого не хотел, — пробормотал Смит.

— И ты думаешь я в это поверю?

— Честное слово, Вики, не хотел. От одной мысли Пьетро потел, ломал руки и принимался жаловаться на итальянском...

— От какой мысли?

Я вдруг осознала всю дикость своего положения. Мы с Джоном (ладно уж, отныне буду называть его так) уютно сидели бок о бок, его рука непринужденно обнимала меня за плечи, и при этом говорили об убийстве... о моем убийстве! Я оттолкнула эту подлую руку. Мне всего лишь захотелось отстраниться, встать, пройтись, хоть как-то развеять ощущение бессилия... Увы, все вышло несколько иначе. Я, как всегда, не рассчитала свою силу, и голова Джона с глухим стуком ударилась о стену. Второй удар, последовавший вскоре после первого, он уже не смог выдержать — глаза закатились так, что остались видны лишь белки, и он начал медленно валиться на бок.

Я успела поймать его голову, прежде чем она претерпела третий удар — о каменный пол, — и осторожно пристроила у себя на коленях.

— Напомни мне, — слабо простонал Джон, — чтобы я тебя придушил, как только восстановлю силы.

— Мне кажется, с этим справятся и без тебя, — заметила я, рассеянно проводя пальцами по его мягким волосам. — Не в этом ли состояла суть плана — навсегда заткнуть мне рот?

Он вздохнул и прижался щекой к моей руке.

— Может, мне все-таки стоит рассказать тебе, что случилось?

— Было бы неплохо, — согласилась я, стараясь высвободить руку.

— Нет-нет, Вики, не шевелись, у меня голова раскалывается... Вот так лучше. Понимаешь, когда Пьетро сказал, что получил приказ избавиться от тебя, я, разумеется, запротестовал. Нет, прошу, не надо благодарить, мною двигали чисто эгоистические мотивы. Я ведь подрядился совершить кражу, а не убийство. У меня не было, да и сейчас нет, никакого желания оказаться за решеткой, но если это все-таки произойдет, согласись, есть разница между десятилетним сроком за мошенничество, который запросто могут скостить за примерное поведение, и виселицей.

— Разве в Италии до сих пор вешают людей? — удивилась я. — Мне казалось, смертную казнь отменили.

— Понятия не имею. Знаешь, я почему-то никогда не стремился прояснить для себя этот вопрос. Но в старой доброй Англии для определенных случаев восстановили смертную казнь. И я предпочитаю держаться от таких случаев подальше. Не перебивай, мне и так трудно связно думать... На чем я остановился?

— Ты стал протестовать.

— Ах да... Так вот, Пьетро согласился с моими доводами, но он испытывает просто животный страх перед боссом. Именно так он его и называет. Босс. Любопытно, правда?

— Может, этот босс — американец. Или англичанин...

— Дорогая, не стоит делать поспешных выводов. Главарь не я, заруби себе на носу. Итак, после безуспешной дискуссии с милейшим Пьетро я в сердцах хлопнул дверью библиотеки, а наш хозяин остался лопотать что-то нечленораздельное. Я же вышел в парк — прогуляться, а заодно поразмыслить, как быть дальше. Думаю, Пьетро позвонил начальству, как только я его покинул. Прогуливался я не больше четверти часа, а потом примчался Бруно со своими подручными и скрутил меня. Вот и все.

— Понятно. Что ж, все это ужасно занимательно, но, боюсь, мало чем может помочь. А... какой-нибудь конкретный способ моего уничтожения обсуждался? Не перебивай! Я лишь хочу сказать, что для нас ведь есть разница, собираются твои дружки залить подвал, утопив меня, а заодно и тебя, или они намерены пустить сюда ядовитый газ, подмешать что-то в еду или...

Джон скривился:

— Господи, Вики, до чего ж у тебя буйное и испорченное воображение! На мой взгляд, способ умерщвления не имеет ровным счетом никакого значения. Ведь мы с тобой не в силах помешать, правильно? Они могут избрать любой из перечисленных тобой способов, мы ничего изменить не в состоянии...

— Ты представляешь, в какой части подвала мы находимся?

— Нет. — Джон закрыл глаза.

— Да уж, негусто от тебя проку.

— Я думаю.

— Ничего подобного. Ты явно собираешься поспать. Только, пожалуйста, не стоит использовать меня в качестве подушки.

— Я думаю!

— Докажи.

— Ты обследовала эту мерзкую дыру?

— Конечно. Здесь еще два помещения, более-менее похожие на это, ни дверей, ни окон. Каменные стены, каменные полы, за исключением третьей комнаты, где пол земляной.

Джон одобрительно поцокал языком:

— Похоже, ты тут даром времени не теряла. Так что я могу не горбатиться, шныряя по углам.

— Ради бога! Сомневаюсь, что найдешь что-то новенькое. Но встать и размяться тебе действительно не помешает.

— Зачем это?!

— Ну, чтобы ты смог наброситься на Бруно, когда он войдет в следующий раз.

Джон слегка оживился. Оживление выразилось в том, что он выпучил глаза. Отродясь не видела, чтобы так усердно таращились в притворном изумлении.

— В жизни не слышал более идиотского предложения!

— К твоему сведению, это единственный шанс выбраться отсюда. Ты можешь огреть его подносом.

— А почему бы тебе самой не огреть его подносом?

Не хочется говорить, как долго продолжалась наша бессмысленная перепалка. Этот несносный человек даже с чертом будет спорить, когда тот потащит его в ад, и если до сих пор не продал свою душу дьяволу, так только потому, что наверняка заломил немыслимую цену. Наконец мне удалось поднять Джона. Не думаю, что его убедили мои доводы, просто от моих пронзительных криков у него заложило уши. Как говорится, не мытьем, так катаньем. С довольной улыбкой я наблюдала, как, кряхтя и охая, Джон прохаживается по подвалу. Разминка пошла ему на пользу. После весьма артистичного исполнения роли немощного инвалида Джон оставил попытки убедить меня, что смертельно ранен, и довольно быстро обрел обычную энергичность. Более того, даже отправился исследовать остальные помещения. И в конце концов был вынужден согласиться, что не существует иного способа бежать, кроме того, что предложила я.

Да и этот способ выглядел малореальным, ибо у нас не было оружия. Поднос и посуда были из серебра, и хотя поднос весил изрядно и вполне мог набить шишку на черепе обычного человека, но как оружие он не годился — слишком громоздкий. Кроме того, как справедливо заметил Джон, череп у Бруно гораздо крепче, чем у обычного человека.

— Я лишь приведу его в раздражение. Почему-то мне совсем не хочется этого делать.

— А как насчет кулаков? — сурово осведомилась я.

— Кулаков?! Ты шутишь... Вдруг я палец сломаю. Если помнишь, я весьма недурственно играю на рояле. Ты бы стала просить Антона Рубинштейна подраться ради тебя на кулаках?

— Нет. Ему девяносто лет.

— Какая разница!

— Кроме того, Антон Рубинштейн играет гораздо лучше тебя.

— Через шестьдесят лет, если доживу, я рассчитываю отточить свою технику.

Ну ладно, грызня — тоже развлечение, особенно когда заняться нечем. Нашу дискуссию прервал скрежет засовов. Я вскочила и ткнула пальцем на дверь:

— Спрячься!

— Я не готов, — промямлил Джон, отодвигаясь к стене. — Голова все еще кружится... Давай отложим до утра. Потренируемся, наберемся сил... Словом, подождем до следующего раза.

— Следующего раза может не быть! Как долго ты там собираешься... черт!

Было слишком поздно. Дверь медленно отворилась.

Глазам моим предстал Бруно во всей своей горилльей красе. У меня все поплыло перед глазами. События повторялись. Дежа-вю какое-то... Через могучее плечо Бруно снова было перекинуто безвольное тело. Правда, очертания тела отличались от контуров Джона.

Я узнала толстые ляжки и туфли от Гуччи.

На этот раз Бруно не стал беспардонно бросать тело на пол. Он осторожно переступил порог и остановился, подозрительно переводя взгляд с меня на Джона. Увы, никаких треволнений наружность Джона не сулила: тот жался к стене, словно робкая девица, стоящая в очереди на изнасилование. Бруно мотнул головой в его сторону и прохрипел:

— Иди сюда! Нет, не вы, синьорина, вы оставайтесь на месте. Ты, Смит. Возьми его.

Джон медленно подошел.

— Давай! Иди сюда, мелкий трус, я тебе ничего не сделаю. Возьми хозяина. Осторожней смотри. Не урони!

Джон принял безвольное тело Пьетро с рвением человека, которому подарили на Рождество большой мешок навоза. Колени его подогнулись, но рык Бруно помог удержаться на ногах.

— Я же сказал — не урони! Положи его, кретин, что стоишь как дубина? Положи его на одеяла, аккуратней. Чтобы хозяин ничего себе не повредил.

Красноречиво глянув на меня, Джон повиновался.

— Хорошо, — буркнул Бруно. — И смотрите мне! Позаботьтесь о хозяине. Если с ним что-нибудь случится...

— Не волнуйся, Бруно, старина. Я стану заботиться о Пьетро, как о собственном дитяти.

Бруно хмыкнул и удалился. Джон приложил ухо к груди Пьетро, поднял ему веко, пощупал пульс. Затем разогнулся.

— Его усыпили.

— С ним все в порядке?

— Да. Сама посмотри.

Пьетро напоминал спящего младенца, впрочем, нет, не младенца, скорее маленького розового поросенка с щегольскими усиками. Пухлые губы были сложены в блаженную улыбку. Джон ослабил шелковый платок, обвивавший шею Пьетро, подоткнул одеяло и поднялся на ноги.

— Мы для него ничего не можем сделать. Ему надо проспаться.

— Ты думаешь, Пьетро воспротивился планам босса прикончить нас?

— Возможно. И вот к чему это привело.

— Джон, тогда он должен знать, кто босс. Давай растолкаем его и спросим.

— Ничего не выйдет, Вики. Он беспробудно проспит еще несколько часов. Кроме того, с чего ты решила, что Пьетро выложит нам правду? Ему-то опасность не грозит. Босс, вероятно, бросил его сюда лишь для острастки, чтобы Пьетро поостыл и успокоился. Сама знаешь, наш милый граф в критические моменты склонен к истерикам, но, проспавшись, сможет разумно оценить положение и поймет, что должен подчиниться боссу.

Джон в расслабленной позе, сунув руки в карманы, привалился к стене, но он больше не выглядел вялым и безвольным. Даже голос изменился. Теперь Джон говорил четко и отрывисто, от раздражающей тягучести не осталось и следа.

— Посуди сама, — продолжал он резко. — Пьетро не может позволить себе обратиться в полицию, сам по шею увяз в этом сговоре. Он даже не может бежать и сменить имя, так как в этом случае ему придется отказаться от всего — от виллы, от римского особняка, от коллекции, от всего этого великолепия. Я почему-то с трудом представляю, что он способен сделать карьеру в качестве коммивояжера. Пьетро вовсе не плохой человек, он просто слабый. Сегодня вечером он много пил и, думаю, вышел из себя и вспылил. Но завтра... Завтра он повернется к нам спиной, Вики. Нас переправят в другое место, и Пьетро никогда не узнает, что с нами случилось. Он даже спрашивать не будет.

— Умеешь ты развеселить, — мрачно буркнула я.

— Мне тоже так кажется, — вздохнул Джон. — Ты даже не представляешь, как я не люблю сталкиваться с жестокой реальностью. Но когда речь идет о спасении моей драгоценной шкуры... Полагаю, нам лучше начать действовать, и незамедлительно. Они могут решить расправиться с нами, пока Пьетро в беспамятстве. Поставить его перед свершившимся фактом. Это избавит от мук его жалкую совесть. Да, думаю, такое вполне вероятно.

— Действовать? — Я так и вытаращилась на Джона. — Как действовать?

Джон нагнулся над Пьетро, поколдовал над одеялом и распрямился. Теперь можно было решить, что Пьетро не спит сладким сном, а скрючился от боли.

— Заметила, как Бруно беспокоится о своем хозяине? Если я не ошибаюсь, он слоняется где-то под дверью. Значит, так... Я барабаню в дверь и ору что есть мочи. Ты теребишь Пьетро. Когда Бруно откроет дверь, дергай за одеяла посильнее. Надо создать впечатление, будто у Пьетро конвульсии.

Джон в упор посмотрел на меня, я послала в ответ бараний взгляд. Он раздраженно фыркнул:

— Ладно, сейчас покажу. Вот, смотри... Примерно так.

Он ухватил Пьетро за руки и за ноги и принялся трясти, подобно тому, как трудолюбивые домохозяйки трясут матрасы. Выглядело чертовски убедительно. Полное впечатление, будто Джон пытается удержать конечности человека, который бьется в эпилептическом припадке.

Толстые щеки Пьетро мотались из стороны в сторону, но блаженная улыбка держалась будто приклеенная.

— Постарайся загородить его лицо, — добавил Джон, с отвращением глядя на беднягу. — С этой глупой физиономией ничего не сделаешь.

Он встал, отряхнул брюки, и я заняла его место.

— По-моему, с Бруно тебе не совладать, — сказала я, практикуясь во «встряхивании матраса». Это занятие мне даже понравилось: Пьетро был таким приятным на ощупь, таким пухлым, таким аппетитно-толстым.

— Скорее всего. Но у меня появится шанс, если застигнуть его врасплох. Ежели увидишь, что дела мои плохи, можешь прийти на подмогу, я не обижусь.

Придумать ответ поязвительнее я не успела, так как Джон подскочил к двери, замолотил в нее кулаками и заорал:

— На помощь! Помогите! Пьетро умирает! На помощь, на помощь, на помощь...

Долго напрягать голосовые связки ему не пришлось. Должно быть, Бруно и впрямь отирался под дверью. Засовы и цепи взволнованно загремели. Я набросилась на Пьетро и что было сил затрясла безвольное тело, украдкой косясь на дверь. Удивительно, но пока все шло как по маслу.

Однако замысел едва не провалился, не успев начаться. Встревоженный Бруно с такой силой распахнул дверь, что Джон впечатался в стену.

После этого все пошло наперекосяк. Я увернулась от Бруно, который набросился на меня, словно самка бегемота, защищающая своего детеныша. Гигант рухнул на колени и склонился над Пьетро. Что ж, коли Джон выведен из строя, то действовать нужно мне. Я сцепила руки в замок и вскинула над головой, собираясь ударить Бруно по шее сзади, как сплошь и рядом делают крутые парни в детективных телесериалах. Правда, особых надежд на сей прием я не возлагала, уж слишком эта шея походила на гранитную глыбу. Скорее всего, я просто останусь без рук. Впрочем, на том свете они мне вряд ли пригодятся...

Пока я раздумывала да примеривалась, а Бруно кудахтал над хозяином, из-за двери появилось плоское существо. Ба, да это наш герой! Прикрывая лицо и постанывая, он нетвердым шагом двинулся к нам.

Уж не знаю, то ли Бруно услышал шаги, то ли все-таки догадался, что с его хозяином ничего ужасного не произошло, но он вдруг обернулся. И без того уродливое лицо было перекошено от ярости. Стоя на коленях, он попытался ухватить меня, но я оказалась проворнее и метнулась в сторону, забыв опустить руки. Со стороны мое движение, должно быть, напоминало элемент из авангардной балетной постановки: зрелая девица, сцепив руки над головой, скачет как горная серна. Издав рык, Бруно начал вставать. Именно начал — при его габаритах и гибкости это был настоящий производственный процесс. Словно разгибался огромный, плохо смазанный механизм. Он уже почти распрямился, когда мимо меня что-то со свистом пронеслось. Это был Джон — пригнув голову, он снарядом метнулся в громилу...

Ни слышать, ни видеть такого мне не доводилось. Весь воздух разом вышел из легких Бруно, будто весь пар вдруг вырвался из свистка чайника. Бруно раскинул огромные ручищи и зашатался. Голова его мотнулась назад, с силой ударилась о каменную стену, огромное тело медленно осело на пол, глаза закатились.

Джон выпрямился и потер лоб. Другая рука тревожно ощупывала нос.

— По-моему, я проломил себе череп, — прогнусавил он.

— Ничего страшного, главное, что твои драгоценные музыкальные руки не пострадали, — безжалостно ответила я. — Пошли отсюда!

Джон покосился на Бруно:

— Нет, сначала надо связать его.

Я с сомнением оглядела гиганта. С таким же успехом можно было попросить подойти к контуженному гризли.

— Тогда прикрой меня.

— Чем? — Джон осторожно дернул себя за кончик носа. — Ох, слава богу, похоже, моя неземная красота не пострадала. Но ощущение... Ладно, хватит спорить, нам нужно торопиться.

Мы спеленали Бруно полосами, на которые разрезали одеяла, воспользовавшись его собственным ножом. Изрядный кусок шерсти исчез у нашего тюремщика во рту, дабы не поднимал крик раньше времени. Успели мы вовремя: Бруно вдруг застонал и пошевелился.

С ложа тоже донеслась какая-то возня. Я оглянулась. Сунув ладошку под голову, Пьетро сладко причмокивал во сне. Должно быть, ему снилось что-то приятное. По лицу аристократа было разлито неземное блаженство.

Помимо ножа, в карманах Бруно обнаружился еще один полезный предмет — коробок спичек. И очень кстати. Когда мы притворили за собой дверь, у нас остался только этот источник света. В коридоре царила кромешная тьма. Я запалила спичку, чтобы Джон смог задвинуть все эти щеколды и засовы.

— Куда? — прошептала я, когда он навесил последнюю цепь.

— Не знаю. Давай попробуем направо.

Его рука ощупывала меня. Если Джон искал мою руку, то здорово промахнулся. Я шлепнула его по пальцам и прошипела, чувствуя небывалый подъем:

— Хватит!

— Это всего лишь случайность. — В его шипении тоже слышалась залихватская удаль.

Успех вскружил нам голову, но эйфория продолжалась не долго. Мы ковыляли по темному коридору, взявшись за руки и ощупывая стены. Ноги мы старательно приволакивали — из опасения споткнуться. Я бы не удивилась, если бы в полу обнаружилась зияющая дыра или западня, — в этих катакомбах все возможно. Мою блестящую идею зажечь еще одну спичку Джон отклонил: спичек в коробке кот наплакал, а мы запросто могли вскоре очутиться в ситуации, когда они нам очень понадобятся.

В конце коридора мы уткнулись в тупик. Правда, там имелась дверь, но она была заперта. Ничего не оставалось, как вернуться тем же путем и попытаться пойти в другом направлении. Теперь мы шли быстрее, но не только потому, что знали дорогу. Время работало против нас. Даже если Бруно сумеет освободиться, его крики наверху не услышат, но уж больно похожа на правду малопривлекательная гипотеза Джона. Зачем бандитам ждать утра, чтобы избавиться от нас?.. Прийти за нами могли в любую минуту.

Мы вернулись к камере (я сумела нащупать в темноте дверь) и двинулись дальше, уже медленнее. Через несколько шагов раздался грохот — это я споткнулась о стул. Видимо, именно на нем коротал время Бруно. Действительно, почему малыш должен был отказывать себе в удобствах?

Этот туннель тоже заканчивался тупиком, но чуть раньше в сторону уходил еще один коридор. Вдали замерцал проблеск света. Бодрой рысью мы устремились на свет и вскоре оказались под высоким зарешеченным окном. Глаза мои настолько привыкли к кромешному мраку, что свечение почти ослепляло, хотя то был всего лишь тусклый лунный свет, к тому же отраженный от стен метровой толщины. Мы очутились в помещении, заставленном полками со всякой всячиной. Должно быть, кладовая... Черный проем в дальнем конце помещения намекал на выход. Небольшая лестница подвела нас к двери. Джон приоткрыл ее и заглянул в щель.

— Еще одна кладовая, — сообщил он спустя мгновение. — Никого нет.

В этом помещении, расположенном чуть выше первого, вдоль стены выстроились бочки.

— Винный погреб, — прошептала я довольно. — Теперь я знаю, куда нас занесло, только понятия не имела, что тут есть еще одна дверь. Я не бывала в той части подвала, где нас с тобой держали.

— Хватит читать лекции! — пробормотал Джон. — Давай, веди!

Легко сказать «веди»... Винный погреб напоминал лабиринт, ряды бочек и стеллажи с бутылками уходили вдаль. Мы прошли один ряд, но дверь не нашли, свернули в следующий...

Внезапно Джон больно стиснул мне руку.

И тут раздался звук. Эти люди даже не старались соблюдать тишину. Да и с какой стати? Один из них беззаботно насвистывал. Судя по звукам шагов, преследователей было по крайней мере двое. Несколько томительных секунд мы стояли, затаив дыхание. Затем мрак впереди начал отступать, по бочкам заметались причудливые тени. Свет становился все ярче и ярче.

Джон упал на пол, потянув меня за собой. Бандиты прошли в каких-то пяти футах от нас. Если бы они соизволили повернуть голову, наша песенка была бы спета. Я узнала рабочих, что мыли «роллс-ройс». Свет от электрического фонарика был таким ярким, что я невольно зажмурилась.

Ладно, буду честной до конца. Зажмурилась я вовсе не потому, что свет резал глаза, а по той же причине, по какой страус запихивает голову в песок в минуты опасности. Мол, бандиты меня не увидят, если я не увижу их. Никогда еще не чувствовала себя такой беспомощной и беззащитной.

Но парочка с фонариком проследовала мимо, даже не замедлив шага, и свернула в следующий проход. Свет угасал вместе с затихающими шагами.

Джон рывком поднял меня на ноги. Слова не требовались — и так ясно, что нам надо поторопиться. У нас было около полутора минут, прежде чем поднимут тревогу.

Я была готова бежать со всех ног, причем все равно куда. Главное — подальше от этого места. Мы выбрались из винного погреба, и я уже собралась устремиться куда глаза глядят, но Джон резко остановил меня:

— Постой, Вики! Давай не будем уподобляться перепуганным кроликам. Ты здесь бывала. Куда мы можем отсюда попасть?

— Там, — я ткнула пальцем, — главная лестница. По ней можно подняться в служебные помещения, миновав кладовку дворецкого.

— Скорее всего, именно этим путем и пришли наши друзья. И вернутся они тоже этим путем. Должен быть какой-то другой выход. Лучше всего выбраться сразу в парк.

Я лихорадочно пыталась вспомнить план подвала. Это было нелегко, поскольку сердце билось с таким шумом, что я не слышала собственных мыслей.

— Постой, постой... Да, есть другая дверь. Сюда!

Никогда не поймешь, насколько субъективно понятие времени, пока не окажешься в таком положении, в каком оказались мы. Каждую секунду я ожидала услышать крики и шум погони, но на самом деле мы пробежали приличное расстояние, прежде чем моих ушей достиг топот. А вот и узенькая лестница из грубо отесанного камня, в конце которой тяжелая дверь!..

Пришлось рискнуть и зажечь спичку, иначе нам бы никогда не справиться с этой проклятой дверью. Трухлявый замок выглядел не слишком грозно, но в дополнение к нему имелись неизменные засовы, щеколды и цепи. Мы совладали с ними, но дверь и не думала поддаваться.

Я могла бы взломать замок, если бы у меня было время, твердые руки, две спицы и крючок для ботинок. Но ни того, ни другого, ни третьего не было. Пришлось пожертвовать еще одной спичкой и оглядеться. И первым делом я, разумеется, увидела ключи, мирно висевшие на гвоздике. Ничего удивительного. Моя шведская бабушка всегда так поступает со своими ключами.

Дверь издала отвратительно громкий скрип, но, к счастью, за ней никого не оказалось. Мы очутились на заросшей лужайке, со всех сторон окруженной белеными стенами. В противоположной стене имелась калитка.

Джон аккуратно притворил за собой дверь.

— Впрочем, это не обязательно, — пробормотал он. — Все равно догадаются, когда увидят все эти засовы и цепи. Где мы, Вики?

— Если бы я знала...

Джон сделал несколько шагов, вышел на середину дворика, упер руки в бока, запрокинул голову и уставился в небо. Лунный свет серебрил его волосы, отбрасывал эффектные тени на лицо. Он выглядел юным святым-неудачником, молящим Всемогущего о помощи. Я осталась у стены, в густой тени, чувствуя себя в темноте в большей безопасности.

— Ну?! — не вытерпела я.

— Тсс... — Он бесшумно скользнул ко мне. — Мы с тыльной стороны виллы...

— Открыл Америку!

— Фасад виллы смотрит на запад, — невозмутимо продолжал Джон. — Нам нужна дорога на Рим. Значит, сюда!

— Может, нам и туда, но сейчас нас интересует не римская дорога. Надо уносить ноги прочь от этого дома, как можно дальше, и наплевать, в какую сторону. Выходов из подвала раз-два и обчелся, так что им не потребуется много времени, чтобы вычислить, через какой выбрались мы. К твоему сведению, в любую секунду из этой двери может выскочить красавчик Бруно. Пошли отсюда!

— Пожалуй, в твоих словах есть смысл. Вперед!

Калитка вывела нас еще в один внутренний двор. Казалось, каждый акр территории поместья обнесен стеной. Так недолго и клаустрофобией обзавестись. В конце концов мы все-таки добрались до знакомого здания — до гаража.

— Эй! — Я схватила Джона за руку. — Как насчет...

Не хочу утверждать, что он читал мои мысли. Просто нам в голову одновременно пришла самая очевидная идея.

— Бесполезно, у меня нет ключей ни от одной машины. Антонио спит над гаражом. К тому времени, когда нам удастся завести автомобиль, он проснется. Кроме того, если мы украдем машину, им достаточно будет позвонить в полицию Тиволи и сказать...

— Первой причины достаточно! — отрезала я. — Тогда вперед!

Еще одна калитка и еще один внутренний двор привели нас под сень каменной стены, где мы рухнули на землю, чтобы перевести дух.

— Отсюда начинается парк, — зашептала я. — Поскольку впереди кросс по пересеченной местности, нужно быстро восстановить силы.

Припав к земле, словно насторожившийся кролик, Джон внезапно напрягся и поднял голову.

— Гляди!

На холме, на фоне звездного неба, вырисовывались очертания виллы. Ее силуэт должен был выглядеть темным контуром, но пока мы смотрели, окна, словно фейерверк, начали зажигаться одно за другим. И вдруг свет вспыхнул совсем рядом, справа от нас, словно одно из деревьев отрастило лампочки вместо листьев. Я перевела на Джона испуганный взгляд. Было так светло, что я видела даже капельки пота на его лбу и черные расширенные значки.

— Ага, восстановить силы, — с горечью повторил Джон. — Проклятье! Какой-то умник сообразил включить освещение в саду.