— Да, да, — говорил он два дня спустя, — плутовка дворовая, умеет она, как наши барыни, и вздыхать, и болтать, и глаза щурить. Их простота, коли замешается в нее хитрость, сто раз опаснее, потому что легче верится в ее искренность. Зачем мне унижаться до того, чтобы привязаться к этой женщине, к простой Гончарихе! Это старая болезнь отзывается, это слабость и непростительное ребячество. Мечтать о глазах мужички, которыми, может быть, распутство придает остроту и блеск, а хитрость делает их выразительными и робкими, это глупость.
Он вышел в сени, — хлопнул за собой дверью, и в сенях застал… кого же? Опять Уляну. На этот, раз она смелее подняла на него свои черные глаза.
— Что ты здесь делаешь?
— Так как я была прежде при дворе и умею стирать, меня взяли для стирки вашего белья.
— И дворовые, конечно, очень рады этому?
— О, только не я! Муж даже сюда приходил смотреть за мной. Вот несчастье!
Тадеуш пожал плечами и, заметив управляющего, крикнул:
— Пане Линовский, вели, чтобы Оксен Гончар!..
При этих словах Уляна побледнела и убежала.
— Чтобы Оксен Гончар, — докончил Тадеуш, — сию же минуту собирался в дорогу. Есть у него лошади?
— Есть, пане, и самые лучшие.
— Он поедет с тобой в Бердичев; ведь тебе нужна одна подвода.
— Хотел взять наших, фольварочных лошадей.
— Потому-то именно я и назначаю его, что мне понадобятся лошади. Их там, кажется, несколько человек в избе.
— Да, пане.
— Стало быть, он может ехать?
— Может, пане.
— Так сделайте так, как я сказал.
Управляющий принял это приказание за странную поблажку фольварочным лошадям и ушел. Но Уляны уже не было.
Тадеуш стоял в дверях и колебался. Потом вышел в сад; он знал, что там иногда в стороне озера вешали белье, носили оттуда воду. Прежде он не обращал никакого внимания, где и как и что делалось у него в доме; теперь же все мелочи приходили ему на мысли, а чего он не знал, то отгадывал. У рождающейся страсти всегда десять глаз.
Он пустился к озеру. Здесь, в самом деле, стояла Уляна, задумчивая, с опущенными руками; не замечая его, она пожимала плечами, качала головой и рассуждала сама с собой.
— Ну, на некоторое время ты отделаешься от него, — сказал пан. Уляна, обернувшись, вскрикнула.
— Муж твой сегодня уедет, — прибавил Тадеуш.
— О, даст он мне за это!
— Откуда же он узнает?
— Когда меньше будет знать, так больше станет догадываться, — отвечала Уляна.
— О чем же ты раздумывала и рассуждала сама с собой, когда я пришел сюда?
— Почем я знаю!
— Верно не о мне?
— Что мне о вас думать.
— Отчего же нет, когда я думаю о тебе?
— Обо мне? — спросила женщина, поглядев ему в глаза. — А зачем же это?
— Я и сам не знаю, — ответил наивно Тадеуш; — но когда я увидел тебя, с тех пор ты у меня постоянно на уме.
— Я?.. С нами крестная сила! Вы станете думать обо мне!
— Кажется мне, что я люблю тебя, Уляночка; но не по-вашему, не по-мужицки, и не так, как любят дворовые, но так, как любят господа. Очаровала ты меня, злодейка.
И он приблизился к ней, взял ее за талию и хотел поцеловать, но она в испуге вырвалась и жалобно крикнула:
— А мои дети!
— У тебя есть дети?
— Есть, — ответила она тихо, — двое крошечных младенцев.
— Да чего же ты боишься за них? — сказал он опять, приближаясь. — Разве я им сделаю что-нибудь? Разве муж твой сделает им что-нибудь?
— О, — ответила печально Уляна, — слышала я об этой любви; — это всегда кончается бедой, и моим детям будет плохо.
— О, не думай этого, Уляна, — сказал Тадеуш, отбрасывая у нее с лица волосы, словно вместе с ими хотел отогнать и мысли, — зачем же непременно худой конец?
— Когда кто поклялся кому-нибудь в церкви, и ксендз благословлял, обвел вокруг алтаря, и вместе целовали они крест и из одной чаши пили… О, не хорошо тогда нарушить клятву, и конец всегда дурной. Никто не принуждал к клятве и должно сдержать ее.
У Тадеуша не хватило слов.
— Послушай, Уляна, — сказал он, вдруг обняв ее, — сегодня твой муж уедет. Есть у вас в избе кто-нибудь?
Она молчала, потупившись.
— Что же это, не хочешь мне ответить? Ну, так я спрошу управляющего; пускай весь дом догадается зачем.
— Есть у нас несколько человек в избе! — вскрикнула поспешно Уляна, поднимая глаза. — Работник, девка, дети. Но на что вам это?
— Послушай, — сказал Тадеуш, — я буду сегодня у тебя.
Сказав это и не желая знать и слышать ответ, он быстро отвернулся и пошел домой: потом невольно оглянулся еще раз и увидел, что Уляна, стоя на том же месте, концом фартука утирала слезы.