Уолл-стрит и революции в России 1905-1925

Обносим "красную добычу" высоким забором

Для тех на Уолл-стрит (и в других местах), кто мечтал затормозить экономическое развитие России и увидеть, как её богатства и ресурсы становятся доступными для захвата при режиме, готовом продать что угодно, эта мечта в основном сбылась. С 1918 по начало 1921 года благодаря большевистскому "военному коммунизму" Россия превратилась в экономику, основанную на бартере и грабежах. Помимо отмены частной торговли и разрушения денежной системы, "красный" режим начал массовую кампанию грабежей дворцов, банковских хранилищ, церквей и музеев. Большевики экспроприировали все ценные вещи, которые могли попасть им в руки, и прятали всё это в новой государственной сокровищнице — Гохране. К концу 1921 года там было конфисковано ценностей на сумму, оцениваемую в 450 млн. долларов, а ещё больше из этого должно было быть вывезено за границу за небольшую часть его стоимости в капиталистической твёрдой валюте.[874]

Первая известная попытка сложить часть этого добра в Штатах произошла в мае 1918 года, когда таможенники арестовали двух мужчин, американца Монтифьоре Г. Кана и россиянина Владимира Йогельсона, по обвинению в контрабанде драгоценностей и других ценностей.[875] Таможня США первоначально оценила эти предметы, в том числе портсигар царя Николая II и одно из ожерелий царицы Александры Фёдоровны, в 350 тыс. долларов, но в начале 1920 года лот был продан с аукциона за десятую часть этой суммы.[876] Покупателем был модный бродвейский ювелир Чарльз А. Кин. Его основные клиенты работали на Уолл-стрит. В 1907 году тот же Кин приобрёл и продал бриллиантовую брошь, которая когда-то принадлежала Екатерине Великой. Доходы от продажи пошли "Русской освободительной организации" на финансирование борьбы с царизмом.[877] Представляется разумным предположить, что он играл примерно ту же роль в 1920 году. В 1925 году в другой новостной заметке, датированной Москвой, было объявлено, что "излишки" Гохрана на 250 миллионов долларов, включая "царские драгоценности", были намечены "для продажи в Америку".[878] Если это так, то с ними обращались очень осторожно.

Ленинская "новая экономическая политика"

Никакая политика "военного коммунизма" не вызывала большего недовольства и лишений, чем принудительная реквизиция зерна у крестьянства. Засуха только усугубила нехватку продовольствия и общую нищету в сельской местности. Во время сбора урожая 1920 года раздражённые крестьяне начали поднимать восстание. К следующей весне восстания бушевали от Западной Сибири до Украины. К марту 1921 года 50 тыс. крестьянских повстанцев контролировали участок территории, расположенный всего в 320 км к югу от Кремля.[879] В том же месяце тысячи солдат и матросов на военно-морской базе в Кронштадте, в 30 км от Петрограда, подняли мятеж против коммунистической диктатуры. Большевики выиграли гражданскую войну против "белых", но теперь, казалось, были на грани того, чтобы проиграть ещё одну "зелёным".

Почти неизбежно Кронштадтское восстание имело американскую подоплёку. Летом 1921 года губернатор Мэриленда Джозеф Франс, в прошлом ярый сторонник Людвига Мартенса, посетил Москву с визитом. Он якобы приехал, чтобы лоббировать освобождение американских заключённых и укрепить советско-американскую дружбу и торговлю. Будучи врачом по образованию, Франс также сделал карьеру в финансовой сфере и был директором "Maryland Trust Company". 1 августа 1921 года в Риге, на обратном пути в Штаты, Франс публично обвинил главу американского Красного Креста в Прибалтике полковника Эдварда У. Райана в "подстрекательстве" к восстанию в Кронштадте.[880] Райан решительно отверг это обвинение и выставил сенатора просоветским шутом.

Это описание было, вероятно, справедливым, но что самое интересное в этой истории, так это то, как быстро она исчезла в дыре памяти. После шквала первоначальных сообщений прессы, почти все в пользу Райана, Могучий Вурлитцер замолчал. Франс так и не представила никаких доказательств, а Райан вёл себя так, как будто всего этого никогда и не было. В таких историях обычно не всё чисто. То, что Райан руководил Кронштадтским восстанием, абсурдно; для этого не требовалось его подстрекательства. Однако что он, возможно, поощрял или подстрекал к этому, — может быть. Действительно, повстанцы открыто признали, что получали от него гуманитарную помощь.[881] Как мы видели, история Американского Красного Креста в России не была историей аполитичной благотворительности. Кроме того, у Райана есть все признаки того, что он был ещё одним "нерегулярным агентом" Вашингтона. В 1913 году Государственный департамент завербовал его для работы в охваченной революцией Мексике, где сторонники Уэрты арестовали и чуть не расстреляли его как шпиона.[882] Во время Первой мировой войны он руководил добровольческим госпиталем в Сербии, ещё одним прекрасным наблюдательным пунктом, с которого можно было наблюдать и делать репортажи. В 1919 году на Балтике он помогал Белой армии генерала Николая Юденича и даже сопровождал ее в злополучном наступлении на Петроград. В 1920 году, выполняя очевидную разведывательную миссию, Райан отправился в Москву под видом члена эстонской мирной делегации.[883] Имейте в виду, что если бы кронштадтским повстанцам и им подобным удалось свергнуть большевиков, это не означало бы возвращения к старому порядку. Это означало бы советский режим при новом руководстве — именно то, на что надеялись некоторые на Уолл-стрит и в других местах.

Пока бушевало Кронштадтское восстание, Ленин выступил на Х съезде партии и разорвал бомбу. Он утверждал, что от политики военного коммунизма нужно отказаться и искать компромисса с крестьянами и ненавистной буржуазией, чтобы восстановить порядок и функционирующую экономику. Проще говоря, большевикам пришлось пойти на экономические уступки, чтобы сохранить политическую власть. Для приверженцев марксизма это было горькой пилюлей, которую нужно было проглотить, и новый курс Ленина столкнулся с сильным сопротивлением. Троцкий, всегда готовый выступить с трибуны, заняв противоположную позицию, стал главным голосом оппозиции.

В результате новой экономической политики (НЭП), что наиболее важно, земля и сельскохозяйственная экономика перешли к крестьянам, которые в обмен на налог могли свободно сажать, покупать и продавать всё, что им заблагорассудится. Мелкая промышленность и розничная торговля вернулись в руки прежних владельцев или класса новых мелких капиталистов, нэпманов. "Командные высоты" экономики, тяжелой промышленности, транспорта, банковского дела и внешней торговли оставались под контролем государства. В 1922 году советская власть ввела новую валюту. И последнее, но отнюдь не по значению: НЭП был звонком для иностранных капиталистических инвестиций, предложив широкие уступки. Вышеупомянутая нефтяная сделка Барнсдалла была лишь одним из примеров. С 1921 по 1929 год советский режим заключил около 340 контрактов на концессии и техническую помощь, из которых 113, или около трети, достались американцам.[884]

Ленинский НЭП был вызван необходимостью, но это, возможно, ещё не всё. Было ли чистым совпадением, что этот сдвиг в политике произошёл сразу после того, как Москва начала свою Великую Золотую миграцию на Запад? Опять же, был ли этот перевод знаком доброй воли Уолл-Стрит в отношении ещё не заключенных сделок? Было ли это предварительным условием для экономической помощи, в которой так отчаянно нуждалась Россия? Капитализм чужд благотворительности.

Подумайте, чего достигли большевики. Менее чем за 4 года они экспроприировали российскую экономику у её бывших владельцев, сравняли её с землей и лишили страну золота и ценностей, большая часть которых оказалась на Западе – львиная доля в Америке. Россия была превращена в экономическую пустошь, которую теперь пытались восстановить иностранные капиталисты.

Рассмотрим также параллельную ситуацию с Германией. В 1919 году рейх едва избежал собственного коммунистического режима, но в итоге получил нестабильную Веймарскую республику и огромное экономическое бремя в виде военных долгов в размере 37 млрд. долларов и дополнительных репараций в размере 32 млрд. долларов. В 1922 году галопирующая гиперинфляция уничтожила марку точно так же, как и рубль. В результате дефолт по выплате репараций вызвал вторжение Франции в промышленный Рур в 1923 году и международный кризис, который попытался разрешить Уолл-стрит. План "спасения", возглавляемый американским банкиром, бывшим чиновником Казначейства и будущим вице-президентом Чарльзом Г. Доузом, предоставил Берлину кредит в размере 200 млн. долларов, размещённый "J. P. Morgan". Это обеспечило новую валюту и предоставило наличные деньги для выплаты репараций. По сути, американцы ссудили деньги немцам, чтобы те могли выплатить репарации французам и англичанам, чтобы они могли вернуть свои военные кредиты США в размере 7 млрд. долларов — как бы вы это ни повернули, янки вышли вперёд. Россия теперь созрела для такого же шага.

"Великий гуманист": Герберт Гувер и АRА

Должно быть, для Герберта Кларка Гувера было большим разочарованием, что в конечном итоге он стал наиболее известен как президент, при власти которого положила началась Великая депрессия. Если отбросить гуманизм, Гувер был инсайдером с Уолл-стрит, чьи ассоциации включали эксклюзивный клуб "Rocky Mountain Club", где он водил дружбу с такими друзьями, как Уильям Бойс Томпсон. Но он также возглавлял крупную международную организацию по оказанию помощи, раннюю неправительственную организацию, American Relief Administration ("Американская администрация помощи", ARA). Это кое-что говорит о том, что штаб-квартира ARA находилась на Бродвее 42, недалеко от Уолл-стрит. Гувер одновременно занимал пост министра торговли США (1921-28). Помимо этого, у него были личные деловые интересы в России.

Геолог по образованию, в 1897 году Гувер отправился на золотые прииски Австралии. Работая в британской горнодобывающей компании "Berwick-Moreing", он проявил себя способным менеджером и к 1904 году стал партнёром и директором китайской инженерно-горнодобывающей компании "Berwick-Moreing’s Chinese Engineering and Mining Co." Он прибыл в Россию в 1911 году, где занял пост директора "Русско-азиатской объединённой корпорации" (также контролируемой Британией) и стал крупным акционером её Кыштымских медных и железных рудников. Благодаря инвестициям, особенно в Россию, стал несколько раз миллионером.

Освободившись от необходимости зарабатывать на жизнь и будучи хорошим квакером, Гувер обратился к государственной службе. В 1914-16 годах он курировал гуманитарную помощь Бельгии, а в 1917 году Вудро Вильсон назначил его продовольственным администратором. В 1919 году, опираясь на 100 млн. долларов, выделенных Конгрессом, и такую же сумму в виде частных (в основном корпоративных) пожертвований, он основал ARA, которая предпринимала усилия по оказанию помощи в разрушенной войной Европе. К началу 1921 года эта деятельность сворачивалась как раз в тот момент, когда в Советской России возник новый кризис/возможность.

Совокупные последствия войны, плохого правления большевиков и засухи привели большие районы сельской России, особенно Поволжье, в плачевное состояние. В то время как "красные" отчаянно нуждались во внешней помощи для преодоления этого кризиса, они отказались напрямую просить помощи у американцев или любой другой иностранной буржуазии. Однако они были готовы позволить вечно полезному товарищу Максиму Горькому и русскому православному патриарху Тихону просить о пожертвованиях. 13 июля Горький направил обращение, адресованное коллегам-писателям, а также обращение Тихона, адресованное архиепископам Кентерберийскому и Нью-Йоркскому, Фритьофу Нансену, знаменитому норвежскому исследователю и главе Международного Красного Креста.[885] Нансен ответил, что только у американцев есть ресурсы для оказания значимой помощи. Вскоре после этого неназванные "Советские интересы" опубликовали письмо Горького в Нью-Йорке.[886] К 18 июля вмешался советский официальный орган "Известия", признав "серьёзную ситуацию" и обратившись за международной помощью, хотя он специально отверг любую помощь из Вашингтона из-за отказа правительства США расширить признание Советской России.[887]

Опасаясь, что Нансен или другие назойливые европейцы могут перехватить инициативу, 23 июля вмешался Гувер. Он телеграфировал Горькому, предлагая помощь ARA, которая, как он подчеркнул, не была связана с американским правительством. Единственным условием Гувера было, чтобы Советы освободили всех американских пленных до начала переговоров. Как уже отмечалось, записка Гувера достигла Москвы в тот же день, что и Чарльз Крейн. Официальные переговоры начались в Риге 10 августа, в ходе которых представитель Москвы Максим Литвинов встретился с человеком Гувера Уолтером Лайманом Брауном (другим горным инженером). Исходная позиция Советов заключалась в том, что им нужно продовольствие, а не армия янки в хаки, бегающих вокруг и раздающих её. Лайман настаивал на том, что никакой помощи не будет, если ARA не займётся распределением. После десяти дней упорных препирательств Браун и Гувер добились своего.

В течение следующих двух лет около 300 американцев работали в Советской России и контролировали более 120 тыс. россиян, всё, конечно, под бдительным присмотром вездесущей ЧК. Миллионы жизней были спасены, и хотя благодарность русских была искренней, к ней примешивалась подозрительность. Если целью американцев было только раздавать еду, то почему они так интенсивно и назойливо интересовались сбором информации? Какова была цель записных книжек и гроссбухов, которые они носили с собой повсюду?

Американцы кичились тем, что усилия ARA были "100% гуманитарной операцией".[888] Действительность была сложнее. Официальный историк деятельности ARA в России Томас Дикерсон раскрыл лежащую в её основе мысль, когда высказал мнение, что политика Америки в отношении России должна основываться на "моральной опеке", которая "сохранит её для больших целей в будущем".[889] Другими словами, за всеми теми, кто уверенно бил себя в грудь с сознанием собственной правоты, стояли хорошо просчитанные экономические мотивы. Личные взгляды Гувера отражали это совершенно ясно. По его мнению, Россия представляла собой "огромный, непокорённый рынок", и американским интересам необходимо было позиционировать себя, "чтобы взять лидерство в восстановлении России, когда наступит подходящий момент".[890]

Как отмечает Саттон, в начале 1922 года Гувер обратился в Государственный департамент со схемой использования "Guaranty Trust" в качестве американского представительства Советского государственного банка (Госбанка) и расчётной палаты для всех советских закупок в США.[891] Ключевой фигурой на нью-йоркском конце был знакомый Генри К. Эмери, теперь глава иностранного отдела "Guaranty", ранее этот пост занимал Макс Мэй. Кстати, о Мэйе: в 1921 году он распустил свою "Foreign Trade Banking Association" (организацию, которую создал после ухода из "Guaranty Trust"), а в сентябре 1922 года, когда помощь ARA набрала обороты, вновь появился в качестве вице-президента и главы валютного отдела чикагского "National Bank of the Republic".[892] Следует напомнить, что 19 ноября NBR включила Чарльза Крейна в число своих директоров и основных акционеров. И это ещё не всё. В декабре того же года Макс Мэй отправился в Москву, где получил другую работу: директора нового "Российского коммерческого банка" (Роскомбанка), совместного предприятия советского правительства и "важных иностранных интересов, в частности, шведских".[893] Последним, и содиректором Мэйя, был "красный банкир" Улоф Ашберг.

Спасти Джона Рида

Россия попала в поле зрения Гувера задолго до 1921 года, и человеком, который сыграл в этом определённую роль, сознательно или нет, был "революционер истеблишмента" Джон Рид. Тайным связующим звеном между Гувером и Ридом был уроженец Калифорнии, дантист, офицер разведки, ставший бизнесменом по имени Уэстон Бёрджесс Эстес. В июне 1917 года Эстес получил звание лейтенанта в резервном стоматологическом корпусе армии и оказался в форте Тоттен, Нью-Йорк. Там он подружился со своим коллегой-медиком, доктором Харрисом Айресом Хоутоном. У Хоутона была ещё одна работа — офицера почтовой разведки. Он собирал информацию о радикалах, подозреваемых в сговоре с немецкими агентами, и привлек Эстеса к помощи. 2 января 1918 года Хоутон представил отчёт, "свидетельствующий о хорошей работе лейтенанта Эстеса".[894] В июле 1918 года в другом отчёте Эстеса восхваляли как "очень способного и преданного офицера".[895]

В марте 1918 года Эстес официально обратился с просьбой о переводе в разведку. К ноябрю того же года он был помощником офицера разведки Восточного отдела, капитана Гамильтона Смита. Однако для остального мира Эстес по-прежнему был всего лишь стоматологом.[896] Благодаря новым обязанностям он вступил "в контакт с радикалами и коммунистами в Нью-Йорке".[897] Гарри Махони называет Эстеса "агентом по проникновению в эти радикальные группы".[898] Это подтверждается ежедневными отчётами о расходах, которые показывают, что Эстес встречается с "информаторами".[899] Эстес официально уволился из военной разведки в января 1919, но признался, что поддерживал контакты со многими радикально настроенными знакомыми.[900] Джон Рид, безусловно, был одним из них. Эстес позже признался, что Рид "знал меня и знал, что со мной общаться ‘безопасно’".[901]

В октябре 1919 года Джон Рид выскользнул из США и направился обратно в Россию. Его общепризнанной целью было представлять новообразованную Американскую коммунистическую рабочую партию в Коминтерне. Конечно, это было ещё не всё, что нужно было сделать. Вскоре после его отъезда Бюро расследований допросило некоего мистера Лэнга, экспортёра с Манхэттена, Либерти-стрит 55, по тому же адресу, что и "Sinclair Consolidated Oil". Лэнг заявил, что за несколько недель до этого Рид обратился к нему с предложением отправить вольфрамовую руду в Россию на сумму 50 тыс. долларов. Когда Лэнг забеспокоился из-за юридических сложностей, Рид заверил его, что "Государственный департамент в курсе".[902] Итак, Рид направлялся в Россию в качестве агента Коммунистической партии, делового агента, агента правительства США или всех троих?

Случайно или намеренно, другим американцем, проявлявшим интерес к торговле с Россией, был доктор Уэстон Эстес. Как он объяснил, контакты с пробольшевистски настроенной толпой подогрели его любопытство к тому, что происходит в России и какие экономические возможности она открывает. "Я действительно очень хотел провести переговоры с коммунистами и их правительством", — заявил он, и поэтому "собрал небольшую компанию бизнесменов", которые согласились отправить его в Россию, чтобы узнать "правду".[903] Эти влиятельные неназванные люди, по словам Эстеса, были готовы продать русским всё, что те хотят, и охотно сняли бы для этого блокаду. Он также отметил, что "некоторые радикалы также просили меня поехать в Советскую Россию и помогли добраться туда". Был ли один из них Ридом? Что касается большевиков, "у меня были все основания полагать, что они стремились заполучить меня". Откуда у него такие мысли?

В письме, приложенном к его заявлению на получение паспорта, Эстес указал, что намеревается посетить Норвегию, Данию, Швецию и Финляндию, но не упомянул Россию. Его общепризнанной целью было "найти рынки сбыта для изготовленных мной стоматологических изделий" ... "получить иностранные патенты и права" и "купить или снять промышленные плёнки".[904] Позже он признался, что всё это было "чем-то вроде камуфляжа".[905] Он также рассказал, что его главным "партнёром" по предприятию был Герман М. Сутер. Сутер, однако, не был бизнесменом. Будучи журналистом, Сутер до недавнего времени работал с Джорджем Крилом и "Комитетом по общественной информации". В декабре 1919 года он и ещё один бывший член CPI, Уолтер Роджерс, взяли на себя руководство газетой "Washington Herald". Сутер также стал информатором Бюро расследований.[906] Самое интересное заключается в том , кто назначил Сутера и Роджерса ответственными за "Herald". Так случилось, что это были новые владельцы газеты Чарльз Р. Крейн и Герберт Гувер.[907]

Еще одно доказательство связи между Эстесом и Гувером содержится в июльском письме вице-президента "Intercontinental Development Company" от 1921 года в газету "Washington Herald". Написанное в то время, когда Эстес ещё находился в советском плену, в нём отмечалось, что "г-н Рикард... унаследовал от мистера Сутера ответственность" за Эстеса.[908] Это был Эдгар Рикард, давний помощник и близкий друг Герберта Гувера. Сутер всегда был чем-то большим, чем просто доверенным лицом Гувера и Крейна, и они, очевидно, работали в унисон.

Что касается Крейна, то Вашингтон никогда не был далеко. Друзья Эстеса в военной разведке также были осведомлены о его миссии. Генерал разведки Мальборо Черчилль снабдил Эстеса рекомендательными письмами к военным атташе США в Скандинавии и странах Балтии с просьбой оказать ему всю необходимую помощь "самым конфиденциальным образом".[909] Черчилль полагал, что, если "деловые связи" Эстеса наладятся, "он сможет получить для нас полезную информацию из Советской России".[910] Военная разведка также встала на защиту Эстеса, когда Госдепартамент получил сообщение о том, что тот отправился в Россию в интересах "определённых радикальных групп".[911] В ответ подполковник Джон Данн из отдела фотосъёмки военной разведки отметил, что его офис не знал, что Эстес представлял радикальные элементы, и что неправильное представление, вероятно, возникло из-за его личной связи с Джоном Ридом.

Эстес отплыл в Норвегию 16 января 1920 года. Его сопровождал кинооператор Джон М. Флик. Они прибыли в Стокгольм в феврале и были приняты местными советскими представителями Фредриком Штромом и Вильгельмом Хелльбергом. Путешественники также объединились со шведским бизнесменом русского происхождения Карлом Вальдемаром Ракманом, партнером вездесущего Улофа Ашберга.[912] Затем американцы отправились в Копенгаген, чтобы встретиться там с представителем Москвы Максимом Литвиновым. Эстес вспоминал, что они обсуждали "возможность продажи товаров американского производства в Россию".[913] Однако Литвинов "попытался вовлечь их в политику", поэтому они уехали из Копенгагена, так и не проникнув на территорию Советской России.[914]

Тем временем Джон Рид оказался под арестом в Финляндии, и ему грозила возможная казнь. Покинув Москву, он незаметно пересёк финскую границу и скрылся на отплывающем корабле. 13 марта таможенные инспекторы обнаружили его в угольном бункере судна. У Рида был тайник с алмазами, различными валютами и фальшивыми документами.[915] Особенно интересны два пункта. Первым было рекомендательное письмо от 27 октября 1919 года, выданное Сэмюэлю Арнольду-младшему "Комитетом по общественной информации" в Лондоне. В нём говорилось, что Арнольд едет в страны Балтии "по делам Комитета".[916] К тому времени CPI официально прекратил своё существование. Более интересным было письмо Троцкого Риду, датированное январём 1919 года. В нем Троцкий пообещал, что он немедленно наведет справки "относительно военных плёнок и, если возможно, эти плёнки будут переданы американскому корреспонденту".[917] Имело ли это отношение к текущей миссии Эстеса? Какая связь была у Рида с Троцким?

Затем Эстес появился в Хельсинки, где он "имел какое-то отношение к освобождению [Рида]...".[918] Финны просто оштрафовали Рида за контрабанду и 5 июня депортировали в Эстонию. Через два дня он вернулся в Россию. Первоначальный план состоял в том, что Эстес и Флик поедут вместе с ним в Москву. После того, как они завершат свои "дела", Рид вернётся с ними в Америку. Эстес даже снабдил Рида "фальшивым паспортом для выезда из Эстонии" на обратную поездку.[919]

Всё пошло не так, как они планировали. Советским паспортистом в Таллине был Адольф Гай, который когда-то работал в "Новом мире".[920] Он, вероятно, узнал Эстеса и отказал в визе. Они с Фликом ждали в Эстонии два месяца. Находясь там, Эстес сообщил: "Я получил достоверную информацию о том, что жизнь Джона Рида была в опасности".[921] "Используя те окольные способы, которыми в данных обстоятельствах люди общаются", — добавил он, Эстес установил связь с Ридом в Москве. Рид подозревал, что некоторые из его советских товарищей предали его в Финляндии с явной целью убийства. Эстес предупредил, что "ему никогда не позволят снова покинуть [Россию] живым".[922] Во всяком случае, не без посторонней помощи. Рид "стремился получить от меня информацию и помощь в возвращении домой".

Только после обращения непосредственно к комиссару иностранных дел Чичерину, как пишет Эстес, Рид наконец получил визу.[923] Он и Флик пересекли границу 2 августа и сели на поезд до Петрограда. После изнурительной поездки на поезде двое американцев наконец добрались до Москвы 6-ого числа. К 7:00 вечера оба были арестованы.

Следующий год Эстес проведет в камерах и тюремных больницах. Там он столкнулся с другим американским заключённым и бывшим чиновником советского "Министерства иностранных дел" Натаном Чаброу, который подсказал, как его предали.[924] По-видимому, "некий Бобров, глава Bobroff Manufacturing Co.", отправил в Москву отчёты об американцах, планирующих посетить страну, и "передал большевикам информацию, которая … имел отношение к Эстесу".[925]

Бобров, конечно, — это один из наших американских большевиков. Другой американский бизнесмен (и социалист) в России, Джейкоб Рубин, выдвинул против него аналогичное обвинение.[926] Совсем недавно Бобров был связан с бюро Мартенса и был очень близок к Кеннету Дюранту.[927] Перехваченное в августе 1920 года письмо Боброва Дюранту показало, что Бобров участвовал в тайных финансовых операциях между Россией и Нью-Йорком.[928] Бобров также организовал встречу американцев, желающих посетить Москву. Одна из его проблем заключалась в том, что Эстес не прошел через него. Рубин утверждал, что брат Боброва работал в "секретном отделе при [Сантери] Нуортеве", который затем возглавлял англо-американскую секцию наркомата иностранных дел.[929] За свою верную службу Бобров получил собственную небольшую концессию в рамках НЭПа.

Эстес и Флик были среди американских заключённых, освобождённых благодаря заступничеству Крейна в августе 1921 года. После допроса в Риге Эстес вернулся в Штаты через Лондон. Там, 6 сентября, он дал показания "Американской администрации помощи" Гувера относительно условий в России. При этом он старательно избегал упоминания Рида в Нью-Йорке, что Махони интерпретирует как доказательство того, что Эстес "как оперативный сотрудник защищал Рида, своего агента...", даже если он был мёртв.[930]

Он и был мёртв. В конце концов, Рид помог внедрить Эстеса, агента американской разведки, в Россию. В сентябре подозрительные советские хозяева отправили Рида на конференцию в далекий Баку, где, как гласит официальная версия, он заразился тифом. Вернувшись в Москву, он скончался 6 октября. Как и предупреждал Эстес, он так и не покинул Россию живым.

Вернувшись в США, Эстес стал постоянным участником антибольшевистских выступлений. Через три месяца после его возвращения домой его упомянули в новостной статье, в которой говорилось о советском золоте, хранящемся на Уолл-стрит.[931] Что он знал об этом? В следующем году он опубликовал воспоминания под названием "Тюремная и больничная жизнь в Советской России". Однако в 1923 году 46-летний Эстес просто исчез.

Спрут

Сидней Рейли интересное называл международный капитализм: "Оккультный спрут".[932] С тех пор как мы в последний раз заглядывали к нему, он явно был занят деловыми проектами, в которые входили не только Спирс и Уайзман, но и Абрам Животовский. К 1921 году последний переехал в Париж, где основал "Новое общество по изучению промышленности в России", которое скупало акции русских компаний и перепродавало их в Москву.[933] В начале 1923 года, незадолго до его возвращения в Нью-Йорк, в переписке Рейли указывалось на возобновление контактов с дядей Абрамом.[934]

Другой работой Рейли было выступать советником, шутом и нянькой для твердолобого противника большевизма Бориса Савинкова, самого бывшего антицаристского террориста. Совсем недавно Савинков был крайне нелояльным заместителем Керенского. После этого он создал собственную политическую организацию, "Союз защиты Родины и свободы", и присоединялся к полякам, британцам, Муссолини или любому другому, кто помог бы ему в его борьбе против ленинцев. Рейли всё ещё тайно служил Москве и позаботился о том, чтобы ни один из планов Савинкова не увенчался успехом. Разорённый и отчаявшийся, Савинков полностью попал под чары Рейли. Как сказано в одном отчёте британской разведки, "[Рейли] почти и есть Борис Савинков".[935] Осенью 1921 года Рейли явно нарушил пожелания Министерства иностранных дел, добившись получения визы для Савинкова для посещения Лондона.[936] Там он организовал встречу между Савинковым и Красиным, что стало первым шагом к возможной передачи Савинкова большевикам. Это "дело Савинкова" ускорило критический пересмотр связей Рейли с SIS. Сомнения существовали всегда, и тёплые отношения Рейли с Красиным, тогдашним советским торговым представителем в Великобритании, невозможно было игнорировать.

В январе 1922 года Рейли отправился в очередную поездку в Центральную Европу. 1 февраля SIS телеграфировала начальникам своих станций в Вене и Будапеште, чтобы они "были осторожны и не сообщали ему ничего действительно важного", но также избегали делать что-либо, что могло бы заставить его думать, "что с ним обращаются иначе, чем то, к чему он привык".[937] Телеграмма успокоила станции что Рейли не настроен антибритански и, по-видимому, "искренне работал против большевиков". Конечно, в таком заверении не было бы необходимости, если бы не подозрения в обратном.

Проблема заключалась в том, что Рейли "слишком много знает о нашей организации", и невысказанное беспокойство заключалось в том, что в случае противодействия он может передать то, что ему известно, другой стороне.[938] И этой "другой стороной" была Москва. В чём его коллеги из SIS не могли заставить себя признаться или слишком боялись сказать вслух, так это в том, что он занимался этим в течение уже многих лет.

В другой служебной записке SIS признавалось, что "мы совершенно не знаем, что с ним делать". Или, если уж на то пошло, кем, чёрт возьми, он на самом деле является.[939] Начался ажиотажный сбор информации, чтобы освежить воспоминания. 13 февраля в отчёте станции SIS в Нью-Йорке пересказывалась сомнительная деятельность Рейли в военное время в Америке, хотя и признавалось, что никаких серьёзных доказательств чего-либо нет.[940] Уже на следующий день помощник директора специальной разведки SIS Стюарт Мензис послал за досье на Рейли. Как ни странно, его не удалось обнаружить, и попытки откопать его оказались безрезультатными.[941] Мензис признается, что он "всегда не доверял" Рейли как "чрезвычайно умному, но абсолютно беспринципному человеку".[942] Что ещё более зловеще, Мензис предположил, что здесь могут быть "другие влияния". По мере роста сомнений в отношении Рейли они неизбежно привлекли внимание к тем, кто поддерживал и поощрял его – Уильяму Уайзману, например.

13 мая 1923 года Норман Туэйтс, бывший и нынешний сотрудник Рейли и Уайзмана, написал заместителю госсекретаря Лиланду Харрисону о предстоящей поездке Рейли в Штаты. Туэйтс призвал Харрисона проконсультироваться с Рейли по "русским делам". [943]1 августа Рейли приехал в Бостон и направился прямиком на знакомую территорию нижнего Манхэттена. Устроившись в отеле "Готэм", он немедленно установил контакт с Полом Дьюксом и Уайзманом. Офицер SIS Хамфри Плоуден предупредил нью-йоркский участок о прибытии Рейли и предупредил их, что он "кое-что знает о нашей организации", чтобы те соблюдали вежливую дистанцию.[944] Тем не менее, SIS очень хотелось узнать, что он задумал. Единственным очевидным делом Рейли было рассмотрение его иска против "Baldwin Locomotive" по контракту с "Эддистоуном". В конце августа Рейли написал Харрисону в Госдепартамент, срочно требуя встречи. Харрисон проигнорировал его.

Так получилось, что возвращение Рейли в Нью-Йорк в 1923 году совпало с появлением нового советского эмиссара Исайи Хургина, который должен был основать новое коммерческое агентство, "American Trading Organization", или "Амторг". Совсем недавно Хургин служил в Берлине помощником московского специалиста по внешнеторговым вопросам Леонида Красина. В столице Германии Хургин связался с Клиффордом М. Карвером, местным представителем инвестиционного банка с Уолл-стрит "W. A. Harriman & Co". В погоне за российскими концессиями Аверелл Гарриман, сын железнодорожного магната Э. Х. Гарримана, приобрёл большую долю в германо-советской судоходной компании "Derutra".[945] С помощью Карвера и Гарримана Хургин получил американскую визу и 1 июня 1923 года прибыл с номинальной миссией главы американского отделения "Derutra". У Хургина не было никакого опыта в бизнесе и он абсолютно не был знаком с Америкой. У Рейли всё это было, и он был бы идеальным человеком, чтобы дать новичку советы и контакты.

Другим советским путешественником, который появился в Нью-Йорке, был Виктор Ногин. Старый соратник Ленина, Ногин был ещё одним сотрудником Красина. Его миссией в Америке было представление интересов "Всероссийского текстильного синдиката" и заключение контрактов на поставку американского хлопка. Однако Ногин также стал главой Центральной ревизионной комиссии Коммунистической партии — органа, который контролировал партийные счета и казначейство. Секретная работа Ногина заключалась в организации финансирования операции Хургина в Нью-Йорке. При содействии вечного любителя большевиков Рэймонда Робинса Ногин посетил Вашингтон и помог новому президенту Кэлвину Кулиджу отправить приветственную телеграмму в Москву.[946] Ещё одним знакомым лицом, вернувшимся в то время в Штаты, был закадычный друг Рейли Энтони Джекальски. Он был занят налаживанием контактов в нефтяной промышленности, в частности с Синклером, и выразил "явное одобрение [советскому] правительству".[947]

В конце декабря Рейли отправился обратно в Европу, но 17 мая 1924 года снова появился в Нью-Йорке. Это было ровно за день до того, как Хургин официально объявил о создании "Амторга". В течение следующих двух месяцев Рейли общался с Дюксом и Уайзманом, занимаясь "делами" таинственного характера. Затем он пересёк Атлантику в июле, чтобы отправить выгоревшего Савинкова обратно в Москву.[948]

21 октября 1924 года Рейли снова был в Нью-Йорке, на этот раз всего за день до возвращения Хургина в Москву. Хургин будет отсутствовать 7 месяцев, что поднимает вопрос о том, кто управлял "Амторгом" в его отсутствие. В ноябре того же года нью-йоркский судья отклонил иск Рейли к Болдуину, что, предположительно, привело к тому, что он остался без средств к существованию. Тем не менее, всего через месяц Рейли каким-то образом получил 100 тыс. долларов (любезно предоставлено "Амторгом") для финансирования новой импортно-экспортной компании "Trading Ventures, Inc". Первоначально он открыл её на Бродвее 115, а позже переехал в Кунард-билдинг на Бродвее, 25. Сотрудник SIS описал офис как "хорошо обставленный" и укомплектованный людьми, которые, казалось, все были немецкого или еврейского происхождения, атмосфера была явно "чужой".[949] Партнёрами Рейли в этом предприятии были Пол Херцог, известный адвокат с Уолл-стрит, и Яков А. Маллер, бывший российский бизнесмен и, что неудивительно, партнер Абрама Животовского. Маллер прибыл в Нью-Йорк в июне 1924 года и работал в другом экспортном агентстве, "Russian-American Commercial Agency", которое с 1919 года поставляло американское оборудование в Россию.[950]

В январе 1925 года Рейли написал бывшему партнеру Эдварду Спирсу, что "у меня отличные отношения с "Kuhn, Loeb & Co"., "Metropolitan Trust Co.", "National City Bank", "Blair & Co." и несколькими другими мелкими банками".[951] Его связь с "Kuhn Loeb", несомненно, проходила через Уайзмана. В декабре 1924 года, как раз в то время, когда Рейли основал "Trading Ventures", специальный агент Госдепартамента Шарп установил, что Уайзман не только был в курсе местонахождения Рейли, но и активно участвовал с ним в различных зарубежных деловых сделках.[952]

Характер одной из таких сделок раскрывается в досье Рейли из MI5. В 1924 году Рейли и сэр Уильям были замешаны в схеме поставки России 2 млн. винтовок.[953] Это, конечно, означало винтовки для Красной Армии Троцкого. Также были замешаны партнёр Рейли во время войны Чарльз Флинт и два других шулера с Уолл-стрит, Франклин Хелм и Джеймс Слевин. Хелм был связан со "Standard Oil" и нью-йоркским инвестиционным банком "Harvey Fisk & Sons".[954] Корни сделки восходили к осени 1921 года, когда Красин по настоянию Троцкого попытался тайно закупить оружие и боеприпасы в США. Его первоначальные усилия потерпели неудачу из-за отказа Государственного департамента выдать ему визу. Однако в ноябре 1921 года другой закадычный друг Рейли, Генри К. Мангер, учредил компанию "China & Japan Trading Co.", которая закупала и отправляла в Маньчжурию большое количество излишков военных припасов.[955] Часть этой добычи перешла в руки сотрудничающих китайских военачальников, но остальное нашло дорогу в Сибирь.

Также в январе 1925 года Рейли начал переписку с двумя своими бывшими коллегами из британской разведки в Прибалтике, Джорджем Хиллом и Эрнестом Бойсом. История слишком сложна, чтобы подробно описывать её здесь, но достаточно сказать, что Бойс внезапно призвал Рейли приехать в Финляндию, а в конечном счёте и в Россию, как можно скорее. Что действительно объединяло Рейли, Хилла и Бойса, так это общая преданность советской разведке.[956] Хилл и Рейли служили "красному" делу по крайней мере с 1918 года, в то время как Бойс, предположительно, был более свежим новобранцем. Письма Бойса и Рейли содержат загадочные ссылки на "недавнюю борьбу за контроль над акциями" среди московского "Совета директоров" и позицию "миноритарных акционеров", которые должны "решиться пожертвовать значительной частью своих оригинальных идей ... способом, который будет приемлем как для внутреннего, так и для международного рынка".[957]

Чтобы понять, что происходило, нам нужно вернуться к 1922 году, когда у Ленина началась серия изнурительных инсультов. В том же году Иосиф Сталин был возведён на высокий пост секретаря Коммунистической партии. Болезнь Ленина и, что наиболее важно, его смерть в начале 1924 года вызвали борьбу за преемственность ("борьбу за контроль над акциями") в большевистском Политбюро ("Совете директоров"), двумя главными претендентами на которые были Сталин и Троцкий. К началу 1925 года Троцкий, казалось, проигрывал соревнование. 15 января под давлением он ушёл с поста наркома по военным делам. Обращение Хилла к Рейли последовало чуть больше недели спустя. "Интересы меньшинства", которым Рейли попросили помочь, были Троцкий и его фракция. В ответ он сказал Бойсу, что находится в контакте с "крупнейшим производителем автомобилей", очевидно, с Фордом, и последний был бы готов предоставить наличные для финансирования кампании "меньшинства" при условии, что они оправдают его усилия.[958] Им пришлось бы пойти на компромисс с этими "оригинальными идеями" (коммунистическими принципами), чтобы получить капиталистическую помощь. Рейли и Животовский никогда по-настоящему не работали на Ленина и большевиков; они всегда работали на Троцкого. Осознавалось ли это или нет, но Уолл-стрит теперь была втянута в борьбу за власть, происходящую в Москве. Если вам не нравится революция, которую вы совершили, устройте другую, а потом ещё одну.

Утонувший комиссар

В мае 1925 года Троцкий занял новый пост главы Главного концессионного комитета. По его словам, это была нудная бюрократическая работа. Это была не вся правда. Надзор за концессиями — это не то же самое, что надзор за Красной Армией, но это давало Троцкому возможность встречаться и общаться с иностранными капиталистическими агентами. В борьбе со Сталиным это могло оказаться решающим преимуществом. Товарищ Троцкий ценил надёжную финансовую поддержку в любом революционном предприятии.

Позже в том же месяце в Нью-Йорк вернулся долго отсутствовавший глава "Амторга" Исайя Хургин. После распада Советского бюро российско-американская торговля велась по целому ряду направлений. Уже упоминалась корпорация "Products Exchange Corporation", или "Prodexco". Другой была "Peoples’ Industrial Trading Corporation". Основанная в 1920 году и возглавляемая чикагским брокером и бизнесменом Эмануэлем Ф. Розенбаумом, реальной силой, стоящей за PITC, были партнёр Джулиуса Хаммера Генри Кунц и ещё один сотрудник Улофа Ашберга, Эрик Лидвал.[959] К 1923 году оба подразделения были вытеснены "Allied American Corporation", или "Alamerico", полностью принадлежащей Джулиусу Хаммеру и его сыновьям Гарри, Арманду и Виктору. Хаммер-старший хвастался личным знакомством как с Лениным, так и с Троцким и был преданным коммунистом. Однако практические способности Хаммеров управлять этими предприятиями оставляли желать лучшего.[960]

9 июля 1923 года газета "Нью-Йорк таймс" опубликовала статью своего представителя в Москве Уолтера Дюранти, в которой сообщалось о сделке между советским правительством и "Allied American" Хаммера.[961] Хаммер получил однолетний контракт на ведение импортно-экспортных операций "без вмешательства контроля со стороны советских организаций". Хаммер утверждал, что имеет эксклюзивные контакты с более чем 30 американскими фирмами, самой важной из которых является "Ford" — той самой, с которым Рейли утверждал, что связан.

На следующий день Хургин отправил редактору письмо с "исправлением" статьи Дюранти.[962] Соглашение с Хаммером, подчеркнул он, было "временным коммерческим соглашением", и наркомат внешней торговли не отказался от надзора за операциями "Allied American". Хургин был прав, и его письмо послужило уведомлением для всех заинтересованных сторон о том, что советское правительство не передало свою американскую торговлю Хаммерам.

Первоначальной задачей Хургина в Нью-Йорке было завершение секретного соглашения, заключенного в Германии с "E. H. Gary Steel Corporation".[963] Глава этого концерна Элберт Х. Гэри также был президентом и председателем правления "U.S. Steel". Предварительное соглашение обязывало Гэри и Советы внести по 5 млн. долларов каждый, и результатом должны были стать стабильные поставки готовых рельсов, балок и специальных сплавов в Россию. Поговаривали даже о том, что Красин приедет в Америку, чтобы подписать пакт. Красин, однако, не смог продать соглашение Политбюро, которое внезапно настаивало на пересмотре условий. Янки отказались, и сделка сорвалась, оставив "очень плохое впечатление у американской стороны".[964]

Осенью 1923 года Красин связался с другим американским бизнесменом, Уоллесом Банта Филлипсом, который управлял резиновой и химической фирмой "Pyrene Corporation" в Лондоне. По воле случая (?) Филлипс был хорошим другом Уильяма Уайзмана. Одним из сотрудников Банты и его доверенным лицом у Красина был старый знакомый Уайзмана и приятель Рейли Норман Твейтс. Филлипс, как заверили Красина, имел "значительное влияние в коммерческих и банковских кругах" в Штатах.[965] Как можно было бы предположить, у Филлипса была и другая сторона. Он управлял "службой промышленного шпиона", у которой были агенты по всему миру, и он служил офицером американской разведки в обеих мировых войнах.[966] И снова, всякий раз, когда американский бизнес отваживался на вторжение в Россию, американская разведка никогда не отставала.

Говоря о шпионах, Хургин приехал в Америку не только как человек Красина, но и как разведчик Коминтерна и советской разведки. Москва не переставала напоминать ему, что в обязанности "Амторга" входит получение "секретной военной и политической информации".[967] Это неизбежно создавало конфликт между его обязанностями торгового представителя и потребностями "органов безопасности". Последние хотели, чтобы их персонал был направлен в "Амторг", и "считали, что Хургин приложил слишком мало усилий", чтобы помочь этому.[968] Историк разведки Г. Дж. А. О'Тул задаётся вопросом, не упустил ли Хургин "из виду приоритеты в таких вопросах".[969]

23 мая 1924 года Хургин составил сертификат, которым официально создал из "Продекско" и другой компании, "Аркос-Америка", корпорацию "Amtorg Trading Corporation".[970] Хургин возглавлял совет директоров, а Павел Зиев, бывший советский торговый представитель в Латвии, был президентом. Среди других офицеров были знакомые Джон Осол и Джулиус Фокс, оба бывшие руководители "Продэкско".[971] Чтобы подсластить сделку, и в истинной манере Уолл-стрит, новые директора получили большие пакеты акций "Амторга" и солидную годовую зарплату в размере 12 тыс. долларов.[972]

Хаммеры оказались полностью вырезанными. Наркомат внешней торговли сообщил Джулиусу, что контракт "Allied American" будет расторгнут и что его американский бизнес будет передан "Амторгу".[973] "Амторг" даже переехал в офисы "Allied American" на Бродвее 165, отказавшись от "аренды, банковских кредитных линий, сотрудников и контрактов".[974] Хургин взял на себя смелость сообщить Форду, что отныне его организация будет заниматься всеми их российскими делами.

Джулиус Хаммер обратился со своим делом к Троцкому. Он утверждал, что установил ценные личные отношения с Фливером Кингом, и умолял Троцкого отменить решение наркомата внешней торговли и оставить сделку с Фордом в его руках. Троцкий в основном согласился, и с этим заверением Хаммер поспешил обратно в Нью-Йорк, где он оказался 5 августа 1925 года. 21 августа Троцкий отправил конфиденциальную записку начальнику Хургина, заместителю наркома внешней торговли Моисею Фрумкину, в которой подчеркнул, что как "американский концессионер-капиталист" и человек, знакомый с Фордом, Хаммер был лучшим "разведчиком и бизнес-пропагандистом" в Америке, чем советский аппаратчик вроде Хургина. Последнему, советовал Троцкий, следует принять Хаммера и использовать его.

Биограф Арманда Хаммера Эдвард Джей Эпштейн считает откровенно подозрительным, что всего через несколько дней после записки Троцкого Хургин был мёртв. Однако в докладной записке нет ничего, что указывало бы на то, что Хургина следует заменить или устранить; всё, чего требовал Троцкий, — это чтобы пара работала вместе. Возможно, Хаммер истолковал это по-другому. Если кто-то и желал смерти Хургину, так это он.

Тем временем Сидней Рейли неоднократно откладывал свой отъезд из Нью-Йорка. Ещё в январе он сказал Спирсу, что вернётся в Европу примерно "в конце весны". Это было примерно в то время, когда Хургин вернулся в Нью-Йорк. Несмотря на постоянные мольбы Бойса, Рейли держался на Бродвее 25. Чего он ждал? Или кто? Может быть, Эфраим Склянский.

Эфриам Маркович Склянский впервые привлёк внимание Троцкого в 1917 году, когда он помог организовать свержение Временного правительства. С 1918 по 1924 год Склянский был заместителем наркома Троцкого по военным и морским делам, заместителем председателя Революционного военного совета и доверенным товарищем.[975] Троцкий хвалил его как "одного из выдающихся и наиболее достойных организаторов Красной Армии".[976] Историк Юрий Фельштинский называет Склянского "фактическим руководителем и координатором кампании Красной Армии во время гражданской войны".[977]

Грехопадение Склянского началось в 1924 году и, как ночь следует за днём, было предисловием к самому Троцкому. В марте того же года Сталин и его союзники по Политбюро вытолкнули Склянского из военного комиссариата. Затем Сталин перевёл его в Московский текстильный трест "Моссукно". Предположительно, именно Сталин в мае 1925 года предложил отправить Склянского в Америку, чтобы тот взял на себя контроль над "Амторгом".[978] Для Сталина Нью-Йорк казался удобным "местом ссылки для надоедливых оппозиционеров".[979]

Опять есть основания подозревать, что вышесказанное было не всей историей. Переназначение Склянского так удачно совпало с переходом Троцкого в Главный концессионный комитет, и эти двое оставались неразлучны, как воры. Троцкий вспоминал, что незадолго до его отъезда звонил Склянский, чтобы "спросить совета".[980] По воспоминаниям Троцкого, Склянский был "доволен" и даже взволнован поездкой за границу.[981] Это потому, что это был ход, который они тщательно спланировали вместе?

Писатель Юрий Зверев утверждает, что Троцкий обладал "связями с влиятельными кругами в США" и дал Склянскому секретное задание провести с ними переговоры.[982] Если да, было ли это связано с Рейли? Другой источник утверждает, что однажды в Америке Склянский планировал сотрудничать с "антисталинистом" Хургиным с целью создания троцкистской базы операций вне контроля Сталина и всего в нескольких кварталах от Уолл-стрит.[983]

11 августа Склянский получил американскую визу в Берлине и через 3 дня отплыл из Гамбурга. 24-ого августа он был уже в Нью-Йорке. Сидней Рейли всё ещё был в городе, но не прошло и 48 часов, как он уже был на корабле, направлявшемся обратно через Атлантику. Ждал ли Рейли приезда Склянски? Теперь ему поручено организовать московскую часть секретной организации, которую Склянский планировал создать в Нью-Йорке? Если бы это сработало, начала бы Уолл-стрит наполнять военный сундук Троцкого?

Кроме Склянского, в Нью-Йорке собирались и другие советские путешественники. В конце июня коммунистическая газета "Daily Worker" заявила, что Патмагян, "личный секретарь" Красина, направляется в США с "секретной миссией".[984] 25 июля прибыл Валериан Оболенский (Осинский). Оболенский был связан с Советским государственным плановым управлением, бывшим кандидатом в члены Центрального комитета партии и членом исполнительного комитета Коминтерна. Он также был членом левой оппозиции Троцкого и очень интересовался американской автомобильной промышленностью, особенно компанией "Ford". В Нью-Йорке Оболенский вступил в открытую борьбу за "Амторг". 24 августа, в тот же день, что и Склянский, Борис Берлацкий и Абрам Файнберг, оба московские "банкиры", высадились на Бродвее.[985] Они тоже направились в "Амторг".

Хургин вёл себя так, как будто ничего необычного не происходило. 22 августа он дал широко опубликованное интервью, в котором нарисовал блестящую картину американо-советской торговли с предсказанием постоянно растущей прибыли для всех.[986] Он торжествовал, что советские закупки в США превысили 30 млн. долларов в прошлом году, и предсказал, что они вырастут в 5 раз в случае признания Советской России Америкой.[987] Дополняя эту радужную картину, в Москве только что было достигнуто соглашение между другом Хургина Авереллом Гарриманом и Концессионным комитетом Троцкого о крупнейшей на сегодняшний день американской концессии — двадцатилетней аренде богатых марганцевых месторождений Чиатури в Советской Грузии.[988]

Осмотр достопримечательностей Нью-Йорка не входил в планы Склянского. Он, Хургин и ещё несколько товарищей почти сразу же покинули Манхэттен ради буколического великолепия и уединения Адирондаков. Вечером 25 августа они сели в ночной поезд и проснулись на следующее утро в 350 милях к северу от крошечной деревушки Сабаттис. Оттуда до отеля "Сагамор" на Лонг-Лейк, самого уединённого места во всем штате Нью-Йорк, было 20 миль езды на машине по ухабистой дороге.

Из множества курортных домов, называемых "кэмпами", в окрестностях Лонг-Лейка два принадлежали братьям Дюран, Дугласу и Кеннету.[989] К этому времени "большевик голубой крови" Кеннет был американским руководителем советской службы новостей Роста (позже ТАСС). Он хорошо знал Хургина и, возможно, был тем, кто предложил поездку на Лонг-Лейк. "Кэмп" Кеннета Дюранта находился на соседнем озере Форкед, недалеко от отеля "Сагамор". Однако, предположительно, чтобы избежать растущего внимания со стороны властей США, Кеннет отплыл в Англию в конце июля 1925 года и не возвращался до ноября. Тем временем он посетил Москву. Это было интересное время. Его заброшенный кэмп был бы как раз подходящим местом для очень приватной встречи.

Брат Дуглас жил прямо на Лонг-Лейк, чуть более чем в миле от "Сагамора". Дуглас Дюрант, судя по всему, был консервативным капиталистом. Но внешность может быть обманчивой. В 1919 году Бюро расследований открыло досье на Дугласа ещё до того, как они заинтересовались его братом. Однажды, когда Дуглас искал работу в Нью-Йорке, он зашел к Кеннету в "Советское бюро". Впоследствии, как утверждал Дуглас, он заподозрил, что за ним следят, и, предположив, что это должны быть правительственные агенты, отправился в Бюро, чтобы всё уладить. Несмотря на заверения, что он никоим образом не разделяет мнения своего брата, агент Чарльз Скалли счёл поведение Дюранта подозрительным. Скалли полагала, что Дуглас посетил офис Бюро расследований, чтобы "выяснить, заинтересовано ли правительство в наблюдении за передвижениями Мартенса в то время".[990] Расследование также показало, что Дуглас Дюрант дал им фальшивый адрес.

Руководство "Сагамора" позже объяснило, что Хургин, Склянский и другие русские "приехали сюда, чтобы отдохнуть несколько дней".[991] Однако советские "Известия" утверждали, что группа "Амторга" прибыла на встречу с "высокопоставленными должностными лицами советских учреждений в Соединённых Штатах".[992] Кто они были? Представители отеля "Сагамор" сказали, что пятеро русских прибыли рано утром 26 числа.[993] Однако советские источники упоминают о шести.[994] Представители отеля упорно отказывались сообщать что-либо ещё.[995] Советская пресса опустила имя третьего члена группы, Бориса Краевского, заместителя председателя "Амторга".[996] Где находились все остальные "высокопоставленные чиновники советских учреждений"? Что они там обсуждали, и сколько среди них было сторонников Троцкого? Должно ли было Лонг-Лейк стать местом проведения тайного троцкистского собрания?

Другая возможность состоит в том, что собрание было прикрытием для встречи с американскими деловыми кругами; возможно, с Фордом? Но деловые вопросы проще и разумнее было решать в Нью-Йорке, и не было никакой особой необходимости в секретности. То, что происходило на Лонг-Лейк, было необычным. Конечно, бизнесмены были не единственными "влиятельными кругами".

А как насчет правительства США? Заместитель государственного секретаря Чарльз Эванс Хьюз (1921-25), официальная политика США в отношении Советской России была политикой строгого непризнания. Частью работы Хургина (и Склянского) было исправить это. В марте 1925 года Фрэнк Б. Келлогг стал во главе Госдепартамента. В то время как он в конечном счёте придерживался политики непризнания, Келлог был более открыт для такой возможности. В то же время влиятельный сенатор-сторонник признания Уильям Э. Бора занял пост председателя ключевого сенатского комитета по международным отношениям. Шансы на признание никогда не выглядели так хорошо. Интересно также, что Фрэнк Келлог провёл детство в Лонг-Лейк, имел там родственников и был постоянным гостем в 20-е годы. Снова мир тесен.

Одним слегка странным посетителем озера тем летом был немец Сесил Шарп, который остановился на небольшом семейном курорте под названием "Эндион". В основном там останавливались семейные пары и семьи. Шарп был одиноким тридцатилетним инженером из Нью-Йорка. Он также был лейтенантом резерва корпуса морской пехоты. Позже он служил в военно-морской разведке.[997] Использовал ли его Келлог или кто-то ещё в Вашингтоне как скрытого, отрицаемого посредника для встречи с Хургиным и Склянским? Или он был там для того, чтобы присматривать за ними?

Днем 27 августа Хургин, Склянский и остальные члены группы решили покататься на лодке. Это было похоже на истину, за исключением того, что день был не по сезону прохладным и ветреным, с озера дул сильный ветер. Это была определённо неподходящая погода для катания на каноэ. Тем не менее Хургин и Склянский забрались в одно каноэ, Краевский — в другое, а остальные – в вёсельную лодку. Они направились на юг, навстречу ветру, держась поближе к берегу. Проехав небольшое расстояние, Хургин внезапно свернул в открытую воду, где ветер и волны теперь били сбоку. Остальные благоразумно повернули обратно к берегу, но Хургин и его незадачливый пассажир продолжали грести вперёд.

Потеряв из виду каноэ и его пассажиров, Краевский и друзья нашли моторную лодку и отправились на поиски. Двадцать минут спустя они наткнулись на место происшествия на противоположной стороне озера, где уже собралось несколько местных лодок. Хургин и Склянский были мертвы — утонули менее чем в 100 метрах от берега. Это было прямо напротив курорта "Эндион" и прямо по соседству с кэмпом Дугласа Дюранта. Какое совпадение.

Местный житель Талбот Бисселл, который утверждал, что был свидетелем опрокидывания лодки, вспомнил очень любопытную деталь. Во время извлечения тел из озера был извлечён портфель. По невыясненным причинам он оказался в его руках. Когда появились "друзья мертвецов" из "Сагамора", Бисселл передал его им. "Он понятия не имел, кто эти люди, — вспоминал его сын, — и что агенты США отдали бы свои правые руки, чтобы заполучить этот портфель".[998] Если быть точным, зачем кому-то отправляться в обычную прогулку на каноэ, да ещё в плохую погоду, с портфелем? Ответ, несомненно, должен заключаться в том, что это была не случайная поездка; Хургин и Склянский направлялись на встречу с кем-то, и ради этого стоило рискнуть своими жизнями. Что это за сделка с такими ставками?

31 августа в Нью-Йорке прошли "первые советские похороны".[999] Около 500 скорбящих собрались в похоронном бюро Кэмпбелла на углу Бродвея и 66-ой улицы, чтобы попрощаться с товарищами Хургиным и Склянским. В Москве Троцкий был "ошеломлён этой новостью", и большой венок с его надписью был выставлен на видном месте.[1000] Рядом были другие венки и букеты от многих, многих американских предпринимателей и финансистов, которые вели дела с "Амторгом". 20 сентября на Новодевичьем кладбище в Москве кремированные останки пары были захоронены. Троцкий был среди тех, кто шёл в длинной процессии за искусно сделанным катафалком.[1001] Леонид Красин произнёс речь в честь погибших.[1002] Сталин отсутствовал.

В Москве тут же заподозрили, что гибель Хургина и Склянского организовал Сталин. Это не было иррациональным предположением. Тем не менее обстоятельства их смерти убедительно указывают на несчастный случай. Настоящий вопрос не в том, как они умерли, а в том, что привело их туда в первую очередь. Как ни посмотри на это, для Сталина всё не могло сложиться лучше.

Смерть Рейли

Чуть более 2 месяцев спустя в России произошла ещё одна смерть, которая, возможно, была запоздалым отголоском событий на Лонг-Лейк. 22 сентября Сидней Рейли наконец добрался до Хельсинки. Три ночи спустя он пересёк советскую границу, и это, пожалуй, последнее, что можно сказать о нём с какой-либо уверенностью. Стандартная версия его гибели, как в советских, так и в западных источниках, заключается в том, что его заманили обратно в Москву с помощью операции "Трест", предполагаемого антибольшевистского заговора, который был хитроумной уловкой ОГПУ (переименована из ЧК), чтобы заманить в ловушку врагов. Это история, которая не выдерживает серьёзной критики. Во-первых, Рейли был полностью осведомлён о том, что "Трест" — операция ОГПУ. По крайней мере, Савинков сказал ему об этом в тюремном письме от 7 октября 1924 года.[1003] Конечно, люди Дзержинского никогда бы не позволили Савинкову отправить это письмо, если бы не знали, что Рейли уже знал. И он это сделал, потому что был частью "Треста".

Принцип работы "Треста" заключался в том, что он притворялся оппозиционным движением, которому эмигранты и иностранные интересы могли оказать политическую и финансовую поддержку. Но что, если кто–то использовал операцию как прикрытие, чтобы направить поддержку и средства реальной оппозиции – троцкистской оппозиции? В интервью 1998 года известный советолог Натали Грант правильно сообщила, что офицер SIS Бойс работал на "красных".[1004] Что ещё более интригующе, она настаивала на том, что "Троцкий был замешан в [Тресте]" и что "это было использовано Сталиным, чтобы подставить Троцкого". Она также отметила, что Троцкий отправил "эмиссара" к Рейли в Финляндию в ту ночь, когда тот пересёк границу. С другой стороны, Грант утверждала, что Рейли переправился не по своей воле, а был похищен. Это было потому, что она не могла понять, как такой опытный оперативник мог попасть в столь очевидную ловушку. Чего ей не хватало, так это того, что Рейли шёл не в ловушку, а к тем, кого считал своими товарищами. Некоторые из них были таковыми, но где-то на этом пути тайна миссии Рейли была раскрыта. Что было в том портфеле, выловленном из Лонг-Лейк?

Как гласит официальная версия, Рейли встретился с "исполнительным комитетом" "Треста" на даче (летнем домике) за пределами Москвы днём 27^-го. Позже в тот же день агенты ОГПУ, которые выдавали себя за членов "Треста", арестовали его, хотя некоторые категорически против этого. Решающим фактором был Сталин, который внимательно следил за ситуацией, требуя докладов каждые полчаса.[1005] Почему он проявил такой живой интерес к аресту одного-единственного британского шпиона? Опасный троцкистский агент, конечно, был бы совсем другим делом. Советы сначала распространили версию о том, что Рейли был убит при попытке повторно пересечь финскую границу несколько ночей спустя. Его фактический арест был признан только в 1927 году, а в 1940 году полуофициальный источник объявил, что он был казнён в том же году.[1006] Только в 1990-х годах появились другие материалы, в которых утверждалось, что после допроса ОГПУ застрелило Рейли 5 ноября 1925 года.[1007] В любом случае, Сидни Рейли, кем бы он ни был на самом деле, перестал существовать. И унёс с собой в могилу много тайн.