Уолл-стрит и революции в России 1905-1925

Благодаря их выдающейся роли в предстоящем обсуждении, есть несколько человек, в основном американских капиталистов, и, по крайней мере, одна организация, которые заслуживают особого внимания.

Чарльз Р. Крейн, "аутсайдер-инсайдер"

В первые два десятилетия ХХ века, пожалуй, ни один американский бизнесмен не оказал большего влияния на российско-американские отношения, чем Чарльз Ричард Крейн (1858-1939). Более того, он сделал это, не имея никакой официальной связи с правительством США. Капиталист, филантроп и серийный причинитель вреда, Крейн был старшим сыном богатого чикагского промышленника Ричарда Теллера Крейна. Чарльз Крейн играл лишь незначительную роль в семейном бизнесе, но использовал доставшееся ему состояние, чтобы заниматься путешествиями, филантропией и интригами. Он стал международным "серым кардиналом", наследившим во многих событиях начала ХХ века, самым важным из которых была Русская революция.[71] Благодаря деньгам и политическим связям он стал игроком на Уолл-стрит и добился влияния вплоть до Белого дома. Крейн был директором "Chicago National Bank of the Republic" и имел много друзей в финансовых кругах, в частности Джорджа Ф. Робертса из "National City Bank". Другим близким другом (и временами соперником) был пресс-магнат Уильям Рэндольф Херст. Крейн был членом ультраэксклюзивного клуба "Jekyll Island Club", где он общался с Морганами, Рокфеллерами и Вандербильтами. В политическом плане Крейн называл себя прогрессистом. Он лично избегал социализма, но был готов дружить, продвигать и субсидировать тех, кто его принял. У него были тесные личные отношения с левыми реформаторами, такими как Джейн Аддамс, Линкольн Стеффенс и Лилиан Уолд. Последний также был партнером и бенефициаром Джейкоба Шиффа. Крейн поддерживал журналистов-социалистов, таких как Уолтер Липпманн и Норман Хэпгуд. Этот дуэт плюс Аддамс и Уолд были членами "Общества друзей русской свободы" — группы, к которой Крейн никогда официально не присоединялся, но за которой тщательно следил через этих знакомых. Позже мы ещё поговорим об этой группе.

Другим близким человеком Крейна был канадский политический экономист Джеймс Мэйвор.[72] Член Фабианского общества, Социалистической лиги и Социал-демократической федерации, Мэйвор написал двухтомную "Экономическую историю России" (1914), вторая часть которой была описана как "фактически история революционного движения" и разоблачение "предательской и лживой политики самодержавия".[73]

Будучи давним республиканцем, Крейн в 1912 году перешел к демократам, стал вице-президентом финансового комитета партии и одним из ключевых сторонников президентских кампаний Вудро Вильсона. Фактически, благодаря личному вкладу Крейна в размере 50 тыс. долларов он единственным крупнейшим донором Вильсона на выборах 1912 года.[74] Он считал и Вильсона, и похожего на чёрного мага советника президента полковника Эдварда Хауса своими личные друзья. Журналист Джозеф Херрингс метко описал Крейна как человека, "одержимого идеей, что его деньги были даны ему для того, чтобы он сыграл роль освободителя всего мира", и он использовал свое богатство "для организации революции во всём мире на строго деловых принципах".[75]

В 1890-х годах Чарльз Крейн увлёкся Россией, что некоторые могли бы назвать любовным романом. Он совершил свою первую поездку туда в 1887 году и к 1917 году посетил страну более 20 раз. Раннее и длительное влияние на взгляды Крейна на Россию оказал журналист Джордж Кеннан, автор знаменитого и шумного разоблачения системы сибирской ссылки.

Ранним русским знакомым был Яков Николаевич Ростовцев, с которым Крейн познакомился на Всемирной выставке в Чикаго в 1893 году. Получивший образование в Оксфорде Ростовцев занимал высокие посты в царской администрации, в том числе был статским советником и личным секретарём императрицы Александры Фёдоровны.[76] Три года спустя Крейн познакомился с другим русским, князем Михаилом Ивановичем Хилковым, который был недавно назначенным министром связи при царе Николае II.[77] Самое главное, Хилков и Ростовцев были русскими либералами, т.е. людьми, готовыми служить царю, но преданными идее модернизации и реформ и очарованные образом американизма, который олицетворял Крейн.

Другой российской сотрудницей Крейна была женщина, Зинаида Алексеевна Рагозина. Она приехала в Соединенные Штаты в 1870-х годах со своим мужем-народником и вернулась в Россию в 1900 году, где стала историком и автором популярных статей по американской истории и культуре.[78] Она стала одной из растущей когорты информаторов и агентов влияния Крейна.[79] Впоследствии Крейн взял за правило развивать отношения с ведущими российскими либералами, в первую очередь с Павлом Милюковым.

В конце 1890-х годов Ричард Крейн начал производство пневматических тормозов для железнодорожных вагонов, что поставило его в прямую конкуренцию с ведущим производителем пневматических тормозов, компанией "Westinghouse". Последняя контролировала жизненно важные патенты и была готова бороться с Крейном изо всех сил. Действуя в манере трестов, Чарльз Крейн разработал план, который позволял избежать конкуренции. В 1897 году Крейн посетил Санкт-Петербург, где с помощью Хилкова получил эксклюзивные права на поставку пневматических тормозов для российских пассажирских поездов. С учётом строящейся Транссибирской магистрали это обещало стать золотой жилой. Затем он заключил сделку с Джорджем Вестингаузом, по которой "Crane & Co." отказалась от американского рынка в обмен на совместное предприятие с компанией "Westinghouse" в России.[80] Так родилась русская компания "Крейн-Вестингауз", к которой Чарльз относился как к своему детищу и за деятельностью которой он следил до её национализации Советами в 1925 году. Правильно, не в 1917, а в 1925.

Крейн был крупным благотворителем Чикагского университета и закадычным другом его давнего президента Уильяма Р. Харпера. Под руководством Крейна сын Харпера, Сэмюэл Н. Харпер, изучал русский язык и культуру и возглавил первую в Америке программу изучения русского языка в университете. Но отношения между Крейном и младшим Харпером выходили за рамки академических. Сэмюэл Харпер стал ключевым агентом и вербовщиком частной разведывательной организации Крейна, которая действовала в тесном сотрудничестве с Государственным департаментом США.[81] В этой связи важно отметить, что собственный сын Крейна, Ричард Крейн, в 1917 году занимал пост доверенного секретаря Роберта Лансинга, госсекретаря.[82]

Склонность Крейна к политическим интригам не ограничивалась Россией. В 1903-04 годах он проявил себя на Балканах, где в османской провинции Македония назревала партизанская война. Журналист Херрингс столкнулся с ним в Болгарии весной 1904 года. Крейн был занят тем, что втирался в доверие к македонским лидерам повстанцев и "щедро раздавал деньги".[83] В Османской Македонии насилие вскоре обострилось, весь регион погрузился в кризис. Херрингс пересказывает историю о том, как повстанцы планировали похитить Крейна и удерживать его для получения выкупа — план, в котором американец был "не совсем невольной стороной".[84] Реальная цель состояла в том, чтобы предоставить правительству США предлог для вмешательства на Балканах. Любопытно, что почти в то же время почти такой же сценарий разыгрался в Марокко, где вождь повстанцев Мулай Ахмед эр-Райсули похитил предполагаемого американского гражданина Иона Пердикариса. Это дало президенту Теодору Рузвельту возможность отправить флотилию ВМС США через Атлантику и выдвинуть своё знаменитое требование "Либо живой Пердикарис, либо мёртвый Райсули!"[85] Был ли заговор Крейна вдохновлён этим, или всё было наоборот? В 1909 году Херрингс объявил, что написал роман "Золотая опасность", основанный на балканских интригах Крейна, в котором центральным персонажем был "эксцентричный американский плутократ, одержимый идеей освобождения угнетённых народов всех стран".[86]

Весной 1904 года, в разгар этих македонских махинаций, Крейн заключил личный союз с русским либеральным диссидентом Павлом Милюковым. Как мы обсудим далее, длительный визит Крейна в Россию тем летом и его встреча с Милюковым в Париже той осенью также могут иметь скрытые политические цели.

Крейн также проявлял особый интерес к Китаю, где готовилась революция против дряхлой Маньчжурской династии. Действительно, революция или угроза революции были общей чертой большинства зарубежных поездок Крейна. В 1909 году президент Тафт назначил Крейна американским посланником в Китае, но внезапно отменил назначение ещё до начала поездки. Не случайно его назначение совпало с планом железнодорожного магната Э. Х. Гарримана организовать выкуп американцами маньчжурских железных дорог. Почувствовав связь, японское правительство решительно выступило против назначения Крейна. Их подозрения не были необоснованными. Крейн поддерживал связи с китайскими революционерами и был одним из финансовых ангелов тайного общества "Тунмэнхой" Сунь Ятсена, которое инициировало свержение маньчжуров всего 2 года спустя.[87]

Крейн, однако, винил во всём других — Джейкоба Шиффа и его "еврейских друзей" в Нью-Йорке. Шифф, как мы увидим, финансировал Японию в войне с Россией, в то время как Крейн поддерживал Россию.[88] Это, несомненно, способствовало ползучему антисемитизму Крейна, который в полной мере проявился после Первой мировой войны, когда он занялся арабским делом. В 30-е годы Крейн стал ярым защитником Адольфа Гитлера. В беседе 1933 года с недавно назначенным американским послом в Берлине Уильямом Э. Доддом Крейн высказал мнение, что немецкие евреи "заслужили то, что они получают".[89] Именно Додд вспоминал, что Крейн "многое сделал для того, чтобы вызвать революцию Керенского [в России], которая привела к коммунизму".[90]

В конце 1913 года Вудро Вильсон предложил Крейну занять вакантный пост посла в Санкт-Петербурге. Крейн подумал-подумал, но в конце концов отказался.[91] Причина заключалась в том, что Крейн и другие знали, что он был полезнее как частное лицо. В 1915 году один из друзей и поклонников Крейна, Чарльз Маккарти, предупредил полковника Хауса, чтобы тот не приглашал Крейна в правительство, потому что интересам страны было бы лучше, если бы он продолжал "делать именно то, что он делает сейчас".[92] А что именно он делал?

Джейкоб Шифф, "еврейский мститель"

Единственным человеком, который мог дать Чарльзу Крейну фору в том, что касалось российско-американских отношений, был Джейкоб Генри Шифф. То, чего Шиффу не хватало в инсайдерских связях Крейна в Вашингтоне и Санкт-Петербурге, он восполнил явной решимостью, финансовым влиянием и созданием раннего "еврейского лобби" в Америке. Он направил это лобби к единственной цели: положить конец неравенству и преследованиям российских евреев, а также разорить правительство, которое издевалось над ними.

Шифф родился во Франкфурте-на-Майне в 1847 году, один из четырех сыновей Моисея Якоба Шиффа, мелкого банкира и брокера, связанного с Ротшильдами. Хотя Шиффы ни в коем случае не были такими богатыми или известными, как последние, они были старинной франкфуртской семьёй с корнями, уходящими в XIV век. Через брак они были связаны с другими немецко-еврейскими семьями, такими как Адлеры, Оппенгеймеры и Вертхаймеры. Эти связи не случайны. Поколения смешанных браков и создание взаимосвязанных "двоюродных братьев" образуют Мишпоча, или расширенную семью, которая связывает людей способами, не очевидными для постороннего.

Продолжая заниматься семейным бизнесом, молодой Джейкоб впервые приехал в США сразу после Гражданской войны и стал партнёром в просуществовавшей недолго фирме "Budge & Schiff". Он стал американским гражданином в 1870 году, но в следующем году вернулся в недавно объединённый рейх. В 1874 году он вернулся в Нью-Йорк по настоянию Соломона Леба, одного из партнеров-основателей "Kuhn, Loeb & Co", торгового предприятия, которое превратилось в инвестиционный банк. Первоначальный взлёт Шиффа в фирме был в основном обусловлен одним простым фактом: он женился на дочери Леба. После ухода Соломона Леба на пенсию в 1885 году Шифф стал основной руководящей силой. Вплоть до своей смерти в 1920 году он вел банк к большому успеху, используя проницательность, мужество и, когда это было необходимо, железный кулак.

Хотя он мог быть приветливым и чрезвычайно щедрым, стиль управления Шиффа, как в офисе, так и дома, тяготел к автократическому. Некоторые видели в нем "неприятного персонажа, который постоянно приставал к членам своей семьи" и почти ко всем остальным.[93] Другие называли его "грозным".[94] Хотя он избегал всего явно незаконного в бизнесе, его этика "иногда была двойственной".[95] Другими словами, когда он был полон решимости что-то сделать, он находил способ это сделать.

Шифф и его партнеры из "Kuhn Loeb" "сыграли важную роль в привлечении европейских средств к новым предприятиям на американском континенте".[96] Шифф был описан как член "небольшого международного сообщества", в которое входили Макс Варбург (Гамбург и Берлин), Эрнест Кассель (Лондон), Вертхайм и Гумпертц (Амстердам), Эдуард Нетцлин (Париж) и Франц Филипсон (Брюссель). Биограф Касселя Брайан Коннелл сказал, что эти люди "поддерживали между собой достоверно точную сеть экономической, политической и финансовой разведки на самом высоком уровне".[97] Кассель, который выразил большое восхищение всем этим, добавил, что "паутина их коммуникаций трепетала при малейшем прикосновении". "Они могли бы прекратить поддержку здесь, предоставить дополнительные средства там, — добавил он, — и перемещать огромные суммы денег с молниеносной быстротой и тайно из одного уголка своих финансовых империй и влиять на политические решения десятков стран".

Возможно, само собой разумеется, что Шифф, Варбург, Кассель и другие были не просто международными банкирами, но, по крайней мере, по происхождению, международными еврейскими банкирами. Таким образом, мы, похоже, опасно приблизились к антисемитским теориям заговора о мировом еврейском финансовом контроле. Хотя описание Коннелла может быть (а может и не быть) преувеличенным, его наблюдения были сделаны в контексте восхищения, а не осуждения, и факт в том, что Шифф действительно имел связи со всеми этими коллегами-финансистами, и, что наиболее важно, с Варбургами. Эти связи давали Шиффу ресурсы и возможности, с которыми не могли сравниться многие его конкуренты, даже могущественный Морган. Для наших целей представьте, как способность "перемещать огромные суммы" "быстро и тайно" может помочь в развитии и поддержке революции в России – или где-либо ещё.

К 1901 году Шифф превратил "Kuhn Loeb" во второй по величине инвестиционный банк в Соединённых Штатах, в основном за счёт финансирования расширения железных дорог Америки. "Будучи по сути консервативным", Шифф "часто шёл туда, куда другие боялись ступить".[98] Благодаря успех он стал "своим человеком в большом бизнесе, а также в нью-йоркском немецком еврействе".[99] Из этого следовало, что, как и другие члены элиты Уолл-стрит, он "проявлял значительное политическое влияние", которое включало напоминание президентам о "стратегической важности еврейского голосования".[100] Затем он "использовал свои политические связи и престиж для продвижения интересов иудаизма в Соединённых Штатах и за рубежом".[101] Политически Шифф долгое время считал себя прогрессивным республиканцем, но он, всего лишь как и Крейн, перешёл в лагерь Вильсона в 1912 году, когда демократы, казалось, с большей вероятностью поддержат его частную войну с русским самодержавием. Тем не менее, вклад Шиффа в военный фонд Вильсона составлял менее трети вклада Крейна.[102]

Хотя большинство друзей и сотрудников Шиффа были коллегами-бизнесменами, он был тесно связан с Феликсом Адлером, реформистом и антикапиталистом, основателем "Этической культуры", и питал особую слабость к социальной работнице левых взглядов Лилиан Уолд, чей дом на Генри-стрит в Нижнем Ист-Сайде был излюбленным местом сбора "радикальных интеллектуалов и активистов".[103] Уолд значима, потому что она позволила Шиффу незаметно войти в яркую субкультуру политических и культурных радикалов Готэма.

Шифф сделал себя некоронованным королем еврейской Америки, и сделал он это во многом благодаря широко распространённой и обильной благотворительности. По сообщениям, он жертвовал не менее 10% своего значительного дохода на благотворительные цели, отнюдь не исключительно еврейские. Но в этой сфере его щупальца были практически во всем. Он был одним из всего лишь двух человек, которые принадлежали к каждой крупной еврейской благотворительной организации в Нью-Йорке.[104] Например, только в 1909 году Шифф пожертвовал 400 тыс. долларов различным "еврейским благотворительным организациям".[105] В 1906 году он возглавил создание "Американского еврейского комитета", а во время Первой мировой войны он был главной силой в формировании "Американского еврейского комитета помощи" и "Объединённых распределительных комитетов", которые должны были помочь бедственному положению русских (и других) евреев до и после большевистской революции. Он был "одним из немногих богатых и влиятельных людей, которым доверяли и которыми восхищались почти все его единоверцы".[106] И, вероятно, также немного боялись. Безусловно, справедливо будет сказать, что "ни один еврейский лидер сегодня не имеет и близко такого влияния".[107]

Филантропический порыв Шиффа не был уникальным. Демонстративная благотворительность была любимым занятием американской плутократической элиты, о чём свидетельствуют такие люди, как Карнеги и Рокфеллер. И это было не совсем бескорыстно; за этим стояло своекорыстное желание лести и влияния.

Рвение Шиффа помогать своим братьям в России обычно объясняется его глубокими религиозными убеждениями. Как и большинство немецких евреев, он придерживался "модернизированной" реформистской ветви иудаизма, но его личная вера была описана как "странная смесь ортодоксальности и ритуалистического либерализма, которые он придумал для себя".[108] Только примерно в 1890 году Шифф начал интересоваться положением русских евреев. Вероятно, это было вызвано недавними погромами, "Майскими законами" и другими ограничениями, принятыми во владениях царя. Другим фактором, несомненно, была растущая волна иммигрантов, которую это преследование привело в Нью-Йорк. Начавшись, неприятие царизма у Шиффа всё больше и больше приобретало оттенок личной мести. Он назвал русское правительство "врагом человечества".[109] Царя Николая II, с которым он никогда не встречался, он назвал "самым ненавистным и бесчеловечным из правителей".[110] В 1905 году он даже призвал президента Теодора Рузвельта "применить военную силу против России".[111] Он также не гнушался вовлекать свои любимые благотворительные организации. В 1907 году он обязал Американский еврейский комитет "использовать все возможные средства для облегчения страданий восточноевропейских евреев".[112]

Шифф не был гражданином России. Его нога никогда не ступала в эту страну, и у него там не было родственников. Тем не менее, он тщательно развивал связи, в основном через еврейскую филантропическую сеть. Возможно, самым важным из них был "Великий старик" русского еврейства, барон Гораций де Гюнцбург. Гюнцбург был выдающейся фигурой в еврейской элите России, своего рода "русским шиффом", который поддерживал тесные связи с царским двором. В ноябре 1905 года Шифф с триумфом продемонстрировал телеграмму от Гюнцбурга, в которой он умолял Шиффа помочь пострадавшим от свирепствующих погромов.[113]

Обычно те, кто зацикливался на еврействе Шиффа, игнорировали его немецкость. Он сохранил прочные семейные, эмоциональные и финансовые связи с Фатерландом. Два его брата, Людвиг и Филипп Шифф, были банкирами в Германии и имели связи при дворе кайзера. То же самое касалось друга и ключевого делового партнера Шиффа Макса Варбурга, главы "M.M. Warburg & Co.", друга кайзера Вильгельма и финансовой опоры будущих военных усилий Германии. Как обсуждается ниже, банк "Kuhn Loeb" непосредственно нанял ещё двух братьев Варбургов, Феликса и Пола. Опять Мишпоча, если такая когда-либо существовала.

Возникает вопрос: объясняется ли враждебность Шиффа к России политическими и финансовыми интересами Германии в той же степени, что и еврейской солидарностью? Была ли это ответная услуга за поддержку, которую ему оказали Варбург и другие немецкие финансисты? Россия была союзницей Франции и Великобритании и заклятым врагом кайзера. Препятствуя доступу России к американскому капиталу, Шифф служил не только своим собственным интересам или интересам евреев, но и интересам Германии.

В начале февраля 1904 года Шифф пригласил или вызвал еврейских лидеров к себе домой. "В течение 72 часов, — заявил он, — между Японией и Россией начнётся война".[114] Так и случилось, что вызывает вопрос о том, как он об этом узнал. Оставляя в стороне экстрасенсорные способности, лучше всего предположить, что Шифф активно поощрял японцев к нападению. Его побуждение было простым: деньги. Он быстро добавил, что "передо мной был поставлен вопрос о предоставлении займа Японии. Я хотел бы узнать ваше мнение относительно того, какое влияние мое решение окажет на еврейский народ в России", т.е. выместит ли царское правительство гнев на евреях, если они узнают, что Шифф и другие еврейские финансисты финансируют своих врагов? Английские ротшильды подумали, что выместит, и отказались участвовать. Как бы то ни было, Шифф был уверен, что лучший способ оказать давление на русских — это финансовый шантаж.[115] Он не подвёл японцев. Несмотря на ограничения, Шифф помог собрать 535 млн. долларов для Токио, что составляет половину общих военных расходов.[116] 60% собрали в Европе, в основном через М. М. Варбурга. Шифф горячо надеялся, что поражение России "может привести к революции" и установлению правительства, которое устранит дискриминацию в отношении евреев.[117]

Япония не смогла бы сражаться или выиграть войну без помощи Шиффа, и Токио проявил большую признательность, осыпав нью-йоркского банкира похвалами и почестями. У него сложились особенно тесные отношения с бароном Корекиё Такахаси, специальным финансовым советником Микадо и главой "Yokohama Specie Bank". В 1906 году дочь Такахаси вернулась в США вместе с Шиффами и жила у них, пока посещала школу.[118]

Но Джейкоб только начинал. Он хвастался, что блокировал все попытки русских получить заём в США в 1904-1916 годах. Он также отверг все попытки Санкт-Петербурга протянуть оливковую ветвь. Ещё в 1900 году Витте отправил петербургского банкира Адольфа Ротштейна, который сам был евреем, в Нью-Йорк для получения займов и привлечения Шиффа на свою сторону. Ротштейн предложил сделать банк "Kuhn Loeb" эксклюзивным финансовым агентом России в США и добавил, что Витте будет работать над отменой ненавистных "Майских законов".[119] Шифф наотрез отказался о чём-либо договариваться с "самым яростным ненавистником евреев среди народов".[120] В июне 1904 года царский министр внутренних дел, известный антисемит Вячеслав фон Плеве, в частном порядке предложил Шиффу встретиться с глазу на глаз, чтобы выработать какое-то решение. Шифф ответил, что если Плеве "действительно хочет, чтобы я приехал,... он не должен говорить... что готов меня видеть; он должен сказать, что хочет меня видеть – и приглашение должно быть адресовано непосредственно мне".[121] Такого приглашения никогда не поступало, потому что вскоре Плеве пал жертвой убийцы-эсера, что Шифф назвал "божественным правосудием".[122]

Наконец, в августе 1905 года, во время русско-японских мирных переговоров в Портсмуте, штат Нью-Гэмпшир, Шифф возглавлял делегацию "еврейских банкиров", которые встретились с Витте. На самом деле в группу входило три финансиста: Шифф, Исаак Селигман и Адольф Льюисон, а остальными были Оскар Штраус и Адольф Краус, председатель чикагского отделения "Бней-Брит".[123] Витте, жена которого была еврейкой, выразил свое личное сочувствие по поводу обид российских евреев, но признал, что он не в силах что-либо с этим сделать.[124] Тем не менее, он предложил попробовать, если взамен его посетители используют свое влияние, чтобы отговорить евреев от революционной деятельности. Краус был настроен примирительно, но разгневанный Шифф стукнул кулаком по столу и, казалось, был полон решимости свести на нет все шансы на договорённость.

У Шиффа было и другое оружие в рукаве. Весной 1905 года американский противник царизма Джордж Кеннан прибыл в Японию в качестве военного корреспондента. Война шла плохо для России, и японские лагеря для военнопленных были переполнены 70 тыс. заключённых. Кеннан увидел чудесный шанс обратить в свою веру эту буквально пленённую аудиторию. Он передал это своим товарищам по "Друзьям русской свободы", которые немедленно отправили туда ветерана революции Николая Судзиловского. Последний уже был американским гражданином, проживающим в Гонолулу под именем доктора Николаса Рассела.[125] В Токио Рассел организовал производство, по оценкам, "полутора тонн" пропаганды, которая, если верить Кеннану, попала в руки 50 тыс. русских офицеров и солдат.[126] В более поздних сообщениях утверждалось, что "все они стали либералами, а три четверти из них — революционерами".[127] Однако, как всегда, самым важным было не то, кто писал пропаганду, а то, кто за неё платил. Позже Кеннан публично заявил, что "движение финансировалось нью-йоркским банкиром, которого вы все знаете и любите", Джейкобом Шиффом.[128] Таким образом, в то время как Шифф встречался с Витте в Портсмуте, революционная пропаганда, за которую он платил, распространялась среди русских заключённых. Со своей стороны, Рассел позже стал "искренним" защитником советской власти.[129] Итак, капиталист Шифф был готов субсидировать революционный мятеж, когда это соответствовало его целям.

Другим направлением атаки была торговля. Как упоминалось ранее, в 1910 году Шифф собрал "группу давления", в которую вошли друзья Луи Маршалл, Сайрус Сульцбергер и Оскар Штраус (последний — бывший министр торговли), чтобы добиться односторонней отмены торгового соглашения 1832 года с Российской империей.[130] Целью нападок было то, что российское правительство дискриминировало владельцев американских паспортов еврейского происхождения.[131] Пропаганда, развёрнутая "Друзьями русской свободы", помогла склонить чашу весов, но с финансовым и политическим влияние Шиффа бороться было тяжело. 13 декабря 1911 года Палата представителей одобрила отмену договора с поразительным перевесом в 300-1 голосов.[132] После этого новый царский министра финансов Владимир Коковцев признался, что "наше правительство никогда не простит и не забудет того, что еврей Шифф сделал с нами.… Он был одним из самых опасных людей, которых мы имели против нас за границей". [133]

Будучи русофилом, Чарльз Крейн выступал против действий Шиффа и всё чаще видел в банкире своего заклятого врага. Крейн "затаил злобу на Джейкоба Шиффа и других еврейских банкиров с Уолл-стрит за их активную поддержку Японии", и атака на Торговый договор, естественно, угрожала личным интересам Крейна.[134] Как отмечалось, Крейн также считал японцев и их "еврейских друзей", то есть Шиффа, ответственными за провал его назначения в Китай.[135] Их общая подруга Лилиан Уолд предложила провести встречу тет-а-тет, где двое мужчин могли бы обсудить свои разногласия, но Шифф, как обычно, высокомерно отказался.[136] Однако их личная вражда не должна заслонять этого: в то время как Крейн и Шифф расходились во взглядах на тактику, они были едины в конечной цели — избавиться от царизма и заменить его "демократическим" режимом.

Варбурги и другие

"Kuhn, Loeb & Co." была в значительной степени семейным предприятием. Все партнёры, кроме одного, были либо кровными родственниками, либо родственниками со стороны мужа. До своей смерти в 1920 году Джейкоб Шифф господствовал над всеми, но и другие партнёры не были незначительными. Сын Шиффа, Мортимер, больше интересовался танцовщицами и игрой в бойскаутов, чем банковским делом. Джером Ханауэр, единственный неродственный человек в этой компании, был бывшим посыльным, который никогда не стоял на равных с остальными.[137]

Братья Варбурги, Феликс и Пол, были совсем другой историей. Оба были немецкими иммигрантами и оба сохранили тесные связи со старшим братом Максом в Германии. Как банкир, Феликс, по общему мнению, был легковесом, но его женитьба на единственной дочери Шиффа принесла ему признание Старика. Феликс ещё больше снискал расположение тестя, посвятив себя благотворительной деятельности, столь дорогой сердцу Шиффа.

Но это было ещё не всё, чем отличался Феликс Варбург. Военные отчёты военного атташе США в Стокгольме, эпицентре российских революционных интриг, указывали на Феликса как на одного из "группы немцев", финансирующих "русскую дезорганизацию".[138] В другом отчёте, датированном 1920 годом, Феликс упоминается в телеграмме русской анархистки Эммы Голдман, находившейся тогда в Советской России, американскому журналисту левого толка Герману Бернстайну. Голдман посоветовал ему, чтобы их общий друг Генри Г. Алсберг, который приезжал из России, остановился в Париже, чтобы встретиться с Варбургом "для разговора".[139] Алсберг, другой писатель левого толка, находился в Москве в качестве агента Еврейского объединенного распределительного комитета, деятельность которого Варбург курировал от имени Шиффа. Оуэн Янг, верховный комиссар Госдепартамента в странах Балтии, расценил деятельность Алсберга и Комитета как "очень подозрительную".[140] В других сообщениях отмечалось, что "Феликс Варбург… занимается всеми вопросами еврейских благотворительных организаций для Шиффа", и "под видом этих благотворительных организаций Шифф через Варбурга оказывал финансовую помощь многим движениям против союзников".[141] Феликс и Шифф (вместе с другими еврейскими банкирами Джеймсом Шпейером и Генри Голдманом) официально "стояли за еврейской антивоенной движение от имени нынешнего [большевистского] русского правительства, которому они предоставили средства".[142]

От всего этого, конечно, можно легкомысленно отмахнуться как от нагнетания антисемитского заговора, но настойчивость обвинений из разных источников доказывает, что под всем этим дымом скрывался какой-то огонь. Реальная история может заключаться в том, что большая часть прогерманских махинаций, включая финансирование русских революционеров, свалившихся на Шиффа, была делом рук Варбургов. Имея это в виду, стоит упомянуть, что в отчёте британского агента в России за 1917 год старший брат Макс был категорически назван "главным немецким агентом в России".[143]

Те же подозрения были связаны с Полом Варбургом, архитектором Федеральной резервной системы, которого многие считали лучшим мозгом в "Kuhn Loeb". Его пребывание в фирме было довольно кратким. Вступив в должность в 1902 году, он ушёл в отставку в 1914 году, когда президент Вильсон назначил его членом Правления Федеральной резервной системы. Разумеется, он сохранил личные связи с банком через своего брата и шурина Джейкоба Шиффа. Согласно отчёта Совета по военной торговле США за 1918 год, Пол Варбург "связан с главным агентом большевистской секретной службы полковником Малиновским в Нью-Йорке".[144] По сообщениям, тот же Малиновский получал деньги от брата Варбурга Фрица в Стокгольме. [145]

Был ещё Отто Герман Кан, тоже еврей немецкого происхождения, но не имеющий отношения ни к Шиффам, ни к Варбургам. Как и Шифф, он пришёл в фирму, женившись на дочери старшего партнёра. Отношения между ним и Шиффом никогда не были близкими. Кан был равнодушен к религии и позволил многим думать, что обратился в христианство. До приезда в Нью-Йорк в 1896 году он много лет работал в Англии и был британским гражданином. Он не получит американского гражданства до 1917 года. На самом деле Кан был убеждённым англофилом, что делало его странным человеком в этой во всех остальных отношениях очень немецкой фирме. Его британские симпатии не были случайным притворством. Норман Туэйтс, человек № 2 в военной операции британской разведки в Нью-Йорке, писал, что Кан "был определённо и искренне сторонником союзников, особенно британцев".[146]

Кан, беззастенчивый бонвиван, потворствовал своим филантропическим склонностям как щедрый покровитель искусств, что способствовало его контактам с богемным сообществом Готэма, включая политических радикалов. Это заставило некоторых заподозрить, что он питал схожие симпатии, хотя, вероятно, правильнее было бы сказать, что он был политическим агностиком. В обращении 1917 года к Нью-Йоркской фондовой бирже Кан утверждал, что у капиталистов и радикалов нет "ни рогов, ни когтей, ни копыт" и кажущуюся непреодолимой пропасть между ними можно преодолеть путём диалога и признания взаимной человечности.[147]

Дом Моргана

Многое уже было сказано о силе и связях Моргана, но стоит повнимательнее присмотреться к некоторым ключевым членам, которые появятся на самых разных ролях. В отличие от своего конкурента "Kuhn Loeb", "Morgan & Co." была не мишпочой, а машиной. В той мере, в какой фирма Шиффа была немецкой, фирма Моргана была преданно английской.

Человеком, который запустил всё это дело, был Джуниус Спенсер Морган (1813-1890), маклер из Массачусетса, торговавший галантереей, который в 1840-х годах отправился в Лондон, где основал инвестиционно-банковский дом, который стал называться "Morgan Grenfell & Co". Джуниус заработал репутацию хищника, "не берущего пленных" в бизнесе. Его сын, Джон Пирпонт Морган (1837-1913), продемонстрировал те же черты характера, а также сильное стремление к уединению и манию коллекционирования предметов искусства, книг и компаний.

Как "Бык с Уолл-стрит", Джей Пи довел до совершенства то, что стало называться "морганизацией".[148] По сути, выбранная компания подверглась нападению ради снижения её стоимость, а затем упавшие в цене акции выкупали. Установив контрольный пакет акций, жертва подвергалась безжалостной "реорганизации", чтобы обеспечить дивиденды для инвесторов, и всё это превращалось в картель, управляемый голосующим трастом. Расточительной конкуренции избегают, а прибыль гарантирована. Конечно, то, что можно было бы сделать с компанией, можно было бы, при небольшом воображении и больших деньгах, сделать и со страной. Морган совместил деловой стиль с хорошо финансируемой частной разведывательной службой.[149]

В поисках новых миров для покорения старший Морган отправился в Россию, но осторожно. В 1900 году он торговался с агентом Витте Ротштейном по поводу предоставления кредита Санкт-Петербургу, но в последний момент отказался и сделал это снова после длительных переговоров в 1905 и 1906 годах. Морган в итоге отказался из-за страха мести Шиффа. Когда осенью 1905 начались переговоры, революционный импульс достиг своего пика, имперская казна была пуста, а русская банковская система находилась на грани краха. Морган умело воспользовался своим преимуществом, потребовав, чтобы русские предоставили льготные условия фирмам, контролируемым Морганом, которые передали бы ему контроль над русскими закупками американского оборудования. Царский министр финансов Коковцев отказался от условий, в которых он видел разорение растущей промышленности России и угрозу "эксплуатации [со стороны] американских капиталистов и империалистов".[150]

Однако в марте 1906 года, когда пришло время всем расписаться на пунктирных линиях, Морган внезапно пошёл на попятный. Витте подозревал, что за этим стоят немцы, но главным фактором было то, что тем временем политика и экономика России стабилизировались. С точки зрения морганизации Россия больше не была выгодной инвестицией. Интересно, что одним из французских банкиров, участвовавших в сделке, был Эдуард Нетцлин, входивший в то же "маленькое братство", что и Шифф. Именно Нетцлин (или это был Шифф?) предупредил Витте об отказе Моргана.[151] По сути, Морган действительно не любил русских и не доверял им, ставя на один уровень с китайцами.

Однако старший Морган не совсем избегал России. Он вложил миллионы в Империю через компании, которые он контролировал, такие как "International Harvester", и даже те, в которых он имел небольшую долю, например, "Crane-Westinghouse". Дж. П. Морган-младший, более известный как Джек, унаследовал большую часть деловой хватки отца, но его считали "более загадочным и гораздо спокойнее".[152] Под его присмотром российские активы Моргана потихоньку росли; к 1917 году у "New York Life" был офис в Санкт-Петербурге, как и у "Guaranty Trust", фирмы, которая стала центром деятельности Джека. Нью-йоркским отделением "Life" не случайно руководил Фредерик М. Корс, который в 1917-18 годах тесно сотрудничал с американскими дипломатами и разведчиками.[153]

Как и отец, Джек Морган был убеждённым англофилом. Также, как и отец, он питал недоверие к русским и считал большинство представителей царя в Нью-Йорке отъявленными взяточниками.[154] Он также не слишком любил евреев, особенно иностранных.[155] Как только в 1914 году началась Первая мировая война, Морган присоединился к союзникам. 15 января 1915 года он подписал соглашение, делающее его эксклюзивным агентом Лондона.[156] Сделка включала скромный кредит в размере 12 млн. долларов для финансирования российских закупок в Америке.

Молодому Моргану, как и отцу, умело помогала пара партнёров, по крайней мере, таких же целеустремленных и безжалостных, как и он сам. Возглавлял список Генри П. Дэвисон, который присоединился к фирме в 1902 году и 7 лет спустя стал старшим партнёром. Дэвисон был глубоко предан Моргану-отцу и, как можно вспомнить, представлял компанию на съезде на острове Джекилл. Для Джека он был ценным наставником и в некоторых отношениях настоящим мозгом фирмы. В 1917 году Дэвисон номинально уволился из Моргана, чтобы возглавить Американский Красный Крест. Эта работа, как мы увидим, имела очень мало общего с благотворительностью.[157]

В 1903 году Дэвисон нанял перспективного "специалиста по решению финансовых проблем" Томаса У. Ламонта, чтобы тот возглавил новый "Bankers Trust", а в 1911 году Ламонт присоединился к Моргану в качестве полноправного партнёра. Ранняя работа в "New York Tribune" и других газетах привела к тому, что Ламонта укусила журналистская болезнь, и в 1918 году он купил "New York Evening Post" и финансировал другие издания. Дуайт Морроу, впоследствии тесть Чарльза Линдберга-младшего, был представителем Уолл-стрит, пока не присоединился к дому Моргана в 1913 году. Во время войны он возглавлял Военный совет по всем военным поставкам союзников, а позже занимал пост посла в Мексике.

Уиллард Д. Стрейт, чьё пребывание у Моргана было недолгим как в переносном, так и в буквальном смысле, начинал как американский дипломат на Дальнем Востоке. Он был корреспондентом газеты во время Русско-японской войны, а в 1906 году стал американским консулом в Мукдене, Маньчжурия, где он реализовывал маньчжурскую железнодорожную схему Э. Х. Гарримана. На следующий год он уже работал на Моргана. Он также интересовался издательской деятельностью, и в 1914 году вместе со своей женой и светской львицей, актрисой Дороти Пейн Уитни Стрейт, основал "Новую республику", которая стала важным голосом прогрессивного движения. Год спустя он официально покинул Моргана и стал вице-президентом новой Американской международной корпорации. Вступив в армию в 1917 году, Стрейт отправился в Париж, где в декабре 1918 года скончался от осложнения испанки.[158]

Последними, но отнюдь не по значимости, были Джордж У. Перкинс и Эдвард Р. Стеттиниус. Перкинс был закадычным другом Дж. П. Моргана-старшего, и, как ни странно, его карикатура занимает видное место в карикатуре радикального художника Роберта Майнора 1911 года, на которой стайка сияющих магнатов Уолл-стрит (включая Моргана и Рокфеллера) приветствует ухмыляющегося Карла Маркса.[159] Морган, которого называли "экспертом по эффективности", поставил Перкинса курировать "New York Life", где он курировал экспансию компании в России. Перкинс был посредником между Морганом и Витте во время переговоров о займе в 1905 году.[160] В политике Перкинс был ещё одним прогрессивным капиталистом и большим сторонником Теодора Рузвельта. Стеттиниус был трудоголиком, руководителем спичечной компании, нанятым Морганом в начале Первой мировой войны, чтобы возглавить её новый экспортный отдел.[161] Таким образом, он был главным закупщиком для всех военных закупок союзников, включая русские, которыми занимался Морган. В 1917 году, как и другие соратники Моргана, он перешёл на государственную службу, а в 1918 году стал помощником военного министра.[162]

Возможно, самое важное, на что следует обратить внимание во всем этом, – это то, как люди Моргана плавно перемещались взад и вперёд в рамках "треугольника власти": финансы, правительство и СМИ.

Друзья революции

Никогда не будучи крупной организацией, "Общество друзей русской свободы" (ОДРС) было организацией пророссийской революционной пропаганды в Соединённых Штатах в течение четверти века и ключевой организацией для сбора и направления средств. Она не имела большого успеха, пока кто-то на Уолл-стрит не проявил к ней интереса.

Первоначальное общество было основано в Лондоне в 1890 году под руководством Сергея Степняка (Кравчинского), революционера-изгнанника, который зарезал шефа царской жандармерии в 1878 году. Степняк написал книгу "Подпольная Россия", одну из первых книг о русском революционном движении, вышедшую на английском языке и включавшую разделы, посвящённые пропаганде и терроризму.[163] В Лондоне он встретился или вновь встретился с революционными товарищами Феликсом Волховским и Уилфридом Войничем. Войнич, муж британской радикальной феминистки Этель Буль, рано стал другом и наставником Сиднея Рейли.

Сердцем "Общества друзей русской свободы" был восхищённый кружок британских либеральных интеллектуалов. Большинство из них придерживались прогрессивных или радикальных взглядов, многие были известными литераторами, но прежде всего они были состоятельны и респектабельны. Многолетний президент Общества Роберт Спенс Уотсон был адвокатом-квакером, который "всю свою жизнь защищал угнетённых и трудящихся".[164] Другой видный член Общества, писатель Эдвард Пиз, вступил в Фабианское социалистическое общество, а ещё один, издатель Уильям П. Байлс, был ярым пацифистом.

В 1891 году Степняк прибыл в Бостон и открыл американское отделение ОДРС.[165] И здесь Общество также привлекало своих членов из богатой либеральной интеллигенции. Одним из первых приверженцев был Джордж Кеннан, чьё повсеместное разоблачение царского зверства "Сибирь и система изгнания" (1891) стало своего рода библией для Общества. Среди других ранних членов были Томас Вентворт Хиггинсон, член тайной шестёрки, поддержавшей печально известное восстание Джона Брауна, журналист Эдмунд Нобл, поэты Джеймс Рассел Лоуэлл и Джон Гринлиф Уиттиер, а также феминистка-пацифистка Джулия Уорд Хоу и, наиболее известный, Сэмюэл Клеменс, он же Марк Твен. Твен посетил Россию в конце 1860-х годов и уехал с положительным мнением об этой стране и царе Александре II. Однако после прочтения книги Кеннана он превратился в воинствующего противника царизма и радостно предложил "видишь Романова – зарежь его".[166]

Большинство ведущих членов в прошлом были связаны с аболиционизмом, и здесь ощущалось сильное влияние квакерства и унитаризма. Общество выпускало информационный бюллетень "Свободная Россия", но он не имел большого влияния за пределами Бостона и Нью-Йорка, и число его членов никогда не превышало 200. В 1894 году американское ОДРС приостановила активную деятельность из-за отсутствия интереса и смерти нескольких своих пожилых лидеров.

Общество оставалось в полуживом состоянии до конца 1903 года, когда Элис Стоун Блэкуэлл из Бостона решила возродить его. Сорокашестилетняя Блэкуэлл была салонным социалистом, пропитанная самодовольным идеализмом движений за избирательное право и трезвость. В начале июня 1904 года газета Boston Evening Transcript объявила "Друзей русской свободы" "новым обществом", призванным помогать русским политическим изгнанникам и информировать американскую общественность о "пороках русского самодержавия".[167] Ранее упомянутая Эмма Голдман, которая тесно сотрудничала с новым ОДРС, пишет, что его цель — "помогать всеми моральными и правовыми средствами русским патриотам в их усилиях добиться для своего народа политической свободы и самоуправления".[168]

В течение следующих 10 лет, в дополнение к постоянному сбору средств, Общество переводило и публиковало работы, восхваляющие революционное движение, и принимало кавалькаду антицаристских посетителей. Первой была "Бабушка русской революции" и член-основатель недавно зародившейся партии социалистов-революционеров (СР) Екатерина Брешко-Брешковская, прибывшая в октябре 1904 года. В следующем году Общество заручилось важнейшей финансовой поддержкой Джейкоба Шиффа и поддержало план Кеннана по распространению революционной пропаганды среди русских военнопленных в Японии.

Обновлённое и финансируемое Шиффом ОДРС в конечном итоге выросло до 500 членов, большинство из которых по-прежнему было сосредоточено в Бостоне и Нью-Йорке, но состав был шире, чем прежний. Первым президентом был Уильям Дадли Фоулк, поэт, журналист и прогрессивный реформатор. Среди его заместителей были Джордж Кеннан, Джулия Уорд Хоу и Уильям Ллойд Гаррисон II – все от первоначального состава общества, плюс новички Уильям Г. Уорд, раввин Чарльз Флейшер и Мейер Блумфилд, который работал секретарём.[169] Уорд, профессор Бостонского колледжа Эмерсона, выступил в октябре 1906 года с докладом, в котором заявил, что не следует верить ни одному слову царя или его чиновников и что половина крестьянского населения умирает от цинги или какой-либо другой предотвратимой болезни. Однако он признал, что недавние реформы, дарованные Николаем II, могут свидетельствовать о том, что "худшей тирании навсегда пришёл конец и наступают лучшие времена".[170]

И Блумфилд, и Флейшер были евреями, а этого элемента не хватало старому руководству. Блумфилд, родившийся в Румынии и выросший в убогих многоквартирных домах Нижнего Ист-Сайда в Нью-Йорке, был социальным работником в бостонском поселении гражданской службы, но позже стал юристом по трудовым спорам, "промышленным экспертом" и банкиром.[171] После 1917 года он совершил несколько поездок в Советскую Россию, а в 1922 году находился с американскими коммунистами в Москве, когда они слушали выступление Троцкого на Красной площади.[172] Раввин немецкого происхождения Флейшер возглавлял ведущую реформистскую синагогу Бостона "Храм Израиля". Будучи важным членом еврейского истеблишмента Америки, он был хорошо знаком с Джейкобом Шиффом. Например, в декабре 1905 года Флейшер и Шифф выступали на одной сцене на торжественном мероприятии в Карнеги-холле в честь 250-летия "прихода евреев в Америку".[173] Праздничное настроение вечера было омрачено новостями о погромах в России, о чём не преминули рассказать Флейшер и другие ораторы.

Шифф сам был членом этого Общества. В 1917 году он входил в её национальный комитет вместе с чикагской общественной активисткой Джейн Аддамс, президентом AFL Сэмюэлем Гомперсом, исполнительным директором "Sears and Roebuck" Джулиусом Розенвальдом, раввином Стивеном Уайзом, давним другом Шиффа Сайрусом Сульцбергером и двумя приятелями Чарльза Крейна, журналистом Норманом Хэпгудом и редактором-крестоносцем Освальдом Гаррисоном Виллардом.

Кажется не случайным, что возрождение ОДРС почти точно совпало с началом Русско-японской войны и последовавшей вскоре революции. 23 Января 1905 года, всего через 24 часа после событий Кровавого воскресенья, нью-йоркское отделение "Друзей русской свободы" организовало массовый митинг "для распространения пропаганды революции в России" при содействии "агентов русской революции,... которые отсюда руководят пропагандой".[174] В то же время в Чикаго Джейн Аддамс созвала митинг с участием Брешко-Брешковской и инициировала сбор петиций с требованием, чтобы царь Николай II согласился с требованиями революционеров.[175] Также под рукой был раввин Эмиль Г. Хирш, глава Синайской конгрегации Чикаго и, как и следовало ожидать, ещё один сотрудник Шиффа.

Ещё одно отделение ОДРС возникло в Сан-Франциско в начале 1905 года, организованное уроженкой России, "девушкой-социалисткой" Анной Струнской, и её левыми товарищами Уильямом Инглишем Уоллингом и писателем Джеком Лондоном.[176] В ноябре 1905 года, когда революция в России приближалась к своей заключительной стадии, Уоллинг решил увидеть всё своими глазами и протянуть руку помощи, "побуждая массы к восстанию".[177] Он убедил Струнскую и её сестру поехать с ним, и, используя поддельные американские паспорта (вероятно, предоставленные членами Общества), они добрались до Санкт— Петербурга в декабре. Получали ли сестры Струнские также литературу или деньги — интересный, хотя и не имеющий ответа вопрос.

К 1917 году номинальным главой ОДРС был Герберт Парсонс, юрист с Уолл-стрит и бывший конгрессмен США, фактически тот самый, кто внёс законопроект 1911 года об отмене русско-американского торгового договора. Парсонс, естественно, был другом Шиффа.[178] Позже Парсонс поступил на службу в армию США в качестве офицера разведки и служил в отделе "контрразведки" штаба генерала Першинга во Франции.[179] Вице-президентами Общества были ещё один близкий друг Шиффа, юрист и общественный деятель Луис Маршалл и епископ Нью-Йоркской епископальной церкви Дэвид Грир, оба из которых были видными борцами против российского договора.

Несмотря на более поздние заявления о том, что Общество закрылось с падением царя, более месяца спустя, 28 апреля 1917 года, оно всё ещё работало над тем, чтобы "собрать большой фонд в Америке" для помощи русским революционным изгнанникам.[180] Деньги были переданы специальному комитету в России, возглавляемому другом Крейна Павлом Милюковым.

Кажется достаточно очевидным, что "Общество друзей русской свободы" было кооптировано Шиффом после 1904 года и стало ещё одним средством его беспощадной борьбы с царизмом. Доминирующая роль Шиффа, возможно, была одной из причин, заставлявших Чарльза Крейна держаться подальше от Общества, хотя он всегда скрывался на его периферии и считал среди своих друзей и единомышленников многих его членов и сотрудников, среди которых Джейн Аддамс, Норман Хэпгуд, Линкольн Стивенс и, конечно, Милюков.