Упавшая с небес

Глава 8

Ночной экспресс шел до Лондона восемь часов, времени, чтобы выспаться, было достаточно. Но Анна не могла спать. После сегодняшнего разговора с Дугласом сон бежал от нее, хотелось то ли заплакать, то ли выругаться. Но при нем это было невозможно. Дуглас и так расстроен, что его происхождение оказалось помехой на пути к их общему счастью. Бедняжка. Его было почти жаль.

Ну, в конце концов, можно жить с мужчиной без заключения брачного контракта и звона свадебных колоколов. Их любви это не помешает, только вот если она окажется на всю жизнь — а сейчас Анна не могла в этом сомневаться, — и у них с Дугласом появятся дети… Это все усложняло.

Не было смысла скрывать от самой себя, что она хотела стать женой Дугласа и не предполагала, что между ними может возникнуть препятствие такого рода. Престолонаследников Анна представляла себе совсем иначе. Кажется, они живут на королевскую пенсию, занимаются благотворительностью и ведут активную светскую жизнь.

Предприниматель Дуглас с его «Аласдайром» как-то не вписывался в этот образ, не говоря уже о фермере Маке с озера Лох-Морах. Непривычно думать о нем как о графе и наследнике престола. Пусть он и не в первом десятке претендентов, но от близости к трону веет каким-то мрачным Средневековьем. Хорошо хоть, не потомок Генриха VIII… Хотя у него, кажется, не осталось прямых наследников.

Однако все это не меняло сути: брак с Дугласом невозможен. И что делать — неясно, и никто не сможет подсказать.

…Холодно. Пронизывающий ветер воет и мечется вокруг. По замерзшей глади озера вьется поземка, снег взлетает вихрями, стелется волнами. Февраль. Все умерло, кажется, что весна не придет никогда.

Для нее весны уж точно не будет.

Крепость захвачена, устояла только башня, где укрылись раненые, женщины, дети и горстка уцелевших в трех предыдущих штурмах мужчин клана Мак-Леннонов. Завтра Гранты снова выйдут на лед, и четвертый штурм станет последним. Мужчин убьют, женщин… С ними поступят так, как всегда бывает на войне.

Она положила руки на мерзлые камни парапета башни. Это конец.

Чьи-то руки обнимают ее за плечи, накидывают плащ.

— Шон… Ты должен сделать то, что обещал. Ты должен.

— Нет. Я не могу. Еще есть надежда.

Он ушел.

Надежды нет.

Гранты вышли на лед с первыми лучами солнца. День обещал быть ясным и ярким.

Она подошла к бойнице и посмотрела вниз.

Все. Остается только одно…

Она, обдирая в кровь пальцы, с трудом забралась на парапет, сбросила теплый плащ и осталась в тонком шерстяном платье. Белом платье. Она готовила его для свадьбы. Свадьбы, которой у нее никогда уже не будет. «Прости, Шон».

Гранты укрылись за щитами и двинулись на штурм.

Она обхватила себя руками за плечи, вдохнула ледяной воздух и запела песнь клана Мак-Леннонов.

Голос привычно выводил мотив, ни разу не дрогнув, не сорвавшись. Чистая мелодия.

Слова победы, слова гордости.

— Нет! — кричит кто-то за ее спиной.

Она не обернулась. Песня кончилась.

Морах шагнула…

Лед словно расступился перед ней…

Темная вода поглотила и ее, и всех Грантов.

Анна вскрикнула и проснулась. Опять Морах.

К вечной разлуке?

Она на полчаса заехала домой, переоделась и отправилась в центральный офис DR — пришла пора пожинать заслуженные лавры.

В офисе царила та милая семейная атмосфера, за которую Анна особенно любила свою фирму. Ее поздравляли с удачным спасением и возвращением в общество. Документы ей выправили еще вчера, DR. не жалела денег на своих работников. Оставались еще банковские карты, но это дело двух-трех дней. Напевая, Анна поднялась в свой кабинет, оставила там сумку и с папкой в руках направилась в кабинет Миранды, чтобы доложить об успешном выполнении задания. «Может быть, премию дадут, будет очень кстати. Чемодан с кучей вещей затонул вместе с самолетом, нужно пополнить гардероб». Вспомнив черную воду озера Лох-Морах, Анна передернула плечами. «Господи, и о чем я только думаю, — о шмотках. А ведь пилот самолета погиб…»

Секретаря Миранды на месте не оказалось, и Анна сама постучалась в дверь кабинета.

— Войдите.

Миранды в комнате не было. В президентском кресле сидел ее муж Эвард Морвеллан, граф Мередит, и листал «Таймс». Анна улыбнулась ему, лорд Морвеллан ей нравился. Вот уж кого не спутаешь с фермером, даже не верится, что титул он купил.

— Доброе утро. А где Миранда?

— Доброе утро, мисс Рейнольдс. Рад видеть вас в добром здравии. — Эвард встал, вышел из-за стола и поцеловал Анне руку. От этой его привычки млели все женщины в корпорации, включая уборщиц. Такие люди и чихают так, словно корону надевают. — Присаживайтесь. Миранда и Джин уехали на деловую встречу, вернутся к полудню.

— Какая жалость. Тогда я зайду попозже.

— Вы только что вернулись из Инвернесса, верно? — Хотя Эвард не работал в корпорации, он каким-то образом умудрялся быть в курсе всех дел. — Я очень рад, что вам удалось уцелеть в катастрофе. Если бы вы погибли, это была бы невосполнимая потеря для всех нас.

— Благодарю за сочувствие, мистер Морвеллан. — Анна все-таки воспользовалась приглашением и села, Эвард вернулся в кресло Миранды. — Если бы, по счастливой случайности, у озера не отдыхал Дуглас Мак-Коннахи, я не имела бы счастья сейчас беседовать с вами.

— Дуглас Мак-Коннахи? — Эвард наморщил лоб, будто что-то припоминая. — Из тех самых Мак-Коннахи, из Шотландии? Граф Лоудон, верно. Родственник Виктории, не так ли? Кажется, я был знаком с… неважно, — оборвал он сам себя. — Я не путаю?

— Нет, вы не путаете. — Анна была удивлена. Надо же, как хорошо человек разбирается во всех этих хитросплетениях! — Это действительно он, и по счастливой случайности он же является президентом компании «Аласдайр». Вы его знаете?

— Не имел чести, — улыбнулся Эвард. — Но теперь, так как договор между DR и «Аласдайром» заключен, думаю, мы познакомимся на каком-нибудь совместном мероприятии.

Следовало попрощаться и уйти — все равно Миранда и Джинни вернутся не раньше, чем через час, — но что-то заставляло Анну оставаться на месте. Наконец она поняла, что именно: перед нею сидел человек, который точно мог ответить на несколько мучавших ее вопросов.

— Скажите, мистер Морвеллан, не могли бы вы меня просветить по одному щекотливому вопросу, касающемуся аристократических браков?

— Я вас внимательно слушаю, — отозвался он.

— Правда ли, что для престолонаследников морганатический брак невозможен? То есть чреват и порицаем?

— Хм… — Эвард потер подбородок. — В настоящее время грани стираются. Удивительно это наблюдать… Тем не менее некоторые традиции очень сильны. Слово «невозможен» слишком… безнадежное, мисс Рейнольдс. Невозможного нет, сейчас не девятнадцатый век… хотя иногда, очень редко, я, признаться, жалею об этом. — Он улыбнулся. — Если престолонаследник желает вступить в морганатический брак, его потомки будут лишены права наследования и многих других привилегий, которые они могли бы иметь. В прежние времена это было совершенно невозможно, но сейчас нужно просто пожертвовать очень многим, и если оно того стоит — все получится. Однако примеров единицы. Даже отдаленные наследники престола стараются сохранить за собой право наследования. В наши дни раритеты в цене, а королевская власть понемногу становится раритетом. Это не бросается в глаза, но процесс необратим.

Анна подавленно молчала. Нет, Дуглас не может и не должен отказаться ради нее от того, что имеет. Все даже еще хуже, чем она полагала. Сам Дуглас, возможно, ничего не потеряет, разве что будет осуждаем аристократическим обществом, но вот его дети… Если они будут и ее детьми… У Дугласа нет братьев, которым можно было бы передать титул и связанные с ним права и обязанности. Решить вот так, раз и навсегда, за всех своих потомков… Откуда ей, буржуа, знать о том, что дает титул на самом деле?

— Спасибо, мистер Морвеллан, вы мне очень помогли.

— Весьма рад. — Он снова поднялся, чтобы ее проводить. — Надеюсь, мы с вами еще увидимся.

Шел дождь. Дуглас налил себе виски, но совсем чуть-чуть — напиваться не хотелось. Прошли те времена, когда с помощью спиртного можно было заставить себя забыться. Теперь наутро гарантированы головная боль и презрение к самому себе. Времена бурной юности безвозвратно канули в Лету. И черт с ними.

Настроение у Дугласа было паршивое, да и погода не способствовала восстановлению душевного равновесия. Он вспомнил, как прощались на вокзале с Анной. Она не плакала, но Дуглас видел, что она готова разрыдаться… Ему хотелось обнять, приласкать ее, унести на руках обратно в машину и, рискуя нарваться на полицию, заняться любовью прямо в салоне. Но это ничего не изменило бы. Почему сословные предрассудки должны разделять дорогих друг другу людей? Почему замшелые традиции значат больше, чем любовь? Дуглас чувствовал, что эти традиции въелись в его подсознание, не так-то просто отказаться от них. Он обманывал себя, что титул ничего не значит для него. Когда ты воспитан в духе престолонаследия — а уж об этом его мать позаботилась, — непросто пойти наперекор всему, чему тебя учили с детства. Мать уж точно не одобрит этот брак, можно не сомневаться. Не одобрит — это мягко сказано.

Впервые за несколько лет у Дугласа появилось желание побеседовать с матерью, вот уж кто знает, как поступить правильно. Нет ничего проще — до ее дома полчаса езды, а по вечерам она никуда не выходит, разве что заглянут подруги… Дуглас отставил нетронутый бокал с виски и принялся собираться.

Дорога до пригорода Инвернесса заняла почти час, дождь лил как из ведра и существенно затруднял движение. В небольшом домике, стоявшем за высокой оградой неподалеку от шоссе, горел свет. У Дугласа были ключи, и он не стал звонить в дверь. Но мать, видимо, услышала, как подъехал автомобиль: она ждала Дугласа в холле, зябко кутаясь в меховую накидку.

— Здравствуй, сын.

Кларисса Мак-Коннахи, в девичестве фон Хайнесдорф, была аристократкой до мозга костей. Их брак с отцом Дугласа был заранее спланирован, будущие супруги встретились за неделю до свадьбы, что не помешало им полюбить друг друга и прожить много счастливых лет. Но семь лет назад отец Дугласа умер от сердечного приступа, и с тех пор мать жила одна. Она не осуждала Дугласа, который отказывался составлять ей компанию на старости лет, она требовала от него только одного — соблюдения традиций. В конце концов, это не так уж и сложно. Дуглас всегда соглашался с матерью в этом. До сегодняшнего дня…

— Здравствуй, мама. — Он поцеловал ее в морщинистую щеку. Кларисса никогда не была красавицей, в ней слишком явно проступала немецкая порода: крупный нос, резкие черты лица, но когда она улыбалась, что случалось достаточно редко, улыбка ее преображала. А еще у нее были изумительные глаза, светло-серые, особенного чистого цвета. Когда-то отец рассказывал маленькому Дугласу, что глаза Клариссы фон Хайнесдорф покорили его сердце сразу и навсегда.

В гостиной жарко горел камин, и было очень душно, но Кларисса постоянно мерзла. Дуглас устроился в кресле подальше от огня. Мать присела на диван.

— Почему ты приехал без звонка? Обычно ты предупреждаешь о своем визите.

— Не знаю. Захотелось сделать что-нибудь незапланированное, — улыбнулся Дуглас.

Кларисса пронзительно посмотрела на него:

— У тебя есть что мне рассказать, сын, я вижу. Я тебя слушаю.

Да уж, от мамочки ничего не скроешь. Но если бы Дуглас был намерен скрыть от нее свои отношения с Анной, то спокойно остался бы дома. Он вздохнул и начал рассказ, опустив лишь некоторые подробности — незачем матери знать, что вначале он обманул бедную, потерявшую память женщину. Может быть, потом, когда-нибудь, он и расскажет, но не сейчас. Сейчас было стыдно. Дуглас осознавал свою слабость, но ничего не мог с собой поделать: он не мифическое совершенство и имеет право струсить. Совсем чуть-чуть…

Кларисса слушала с непроницаемым видом. Вот кто в семье лучше всех умеет держать себя: ни один мускул не дрогнет, ни единого намека на то, что за мысли вертятся голове. Дуглас не мог понять, осуждает его мать или нет. Он закончил свой рассказ и вопросительно взглянул на Клариссу:

— Что ты об этом думаешь, мама?

— В первую очередь, важно, что обо всем этом думаешь ты.

— Я уверен в том, что люблю Анну, и хотел бы видеть ее своей женой. Но мне не дает покоя вопрос о том, чего я лишаю моих детей, тебя.

— Что для тебя важнее — Анна или дети, которые вполне могут унаследовать от тебя равнодушие к древности их рода?

— Ты всегда учила меня: что бы ни случилось, я должен оставаться аристократом, это величайшая привилегия и величайшая честь. Но какой прок от этой чести, если она делает нас с Анной несчастными?

— Ты знаешь, что я не верю в любовь с первого взгляда, — сухо сказала мать. — Вашему знакомству нет и двух недель.

— Ты знала отца еще меньше, когда вы поженились.

— Верно, но у меня была другая ситуация. Наш брак был тщательно спланированным и общественно значимым, мы не дискредитировали себя в глазах общества. Ты же, судя по твоим словам, подумываешь о том, чтобы совершить непоправимое. Неужели ты забыл все, чему я тебя учила?

— Нет, я помню. — Дуглас начинал сердиться. — Именно поэтому я сижу здесь и спрашиваю твоего совета, иначе уже летел бы в Лондон.

— Ты должен понимать, что я этого не одобряю.

— Конечно.

— И ты все равно поступишь по-своему, что бы я ни говорила. Ты весь в отца. Он был чрезвычайно упрям.

Дуглас не был уверен, что поступит по-своему. Вступить в морганатический брак значило бы лишить чего-то и мать, а она чрезвычайно гордилась своим положением в обществе. Но он все время помнил об Анне, вспоминал ее взгляд, ее тихий смех, ее руки и прикосновения… Почему он так уверен, что это — навсегда, что он будет любить эту женщину до конца жизни? Разве можно знать это наверняка? Ему всего тридцать пять, возможно, он еще встретит другую женщину, подходящую ему по положению и происхождению… Но эта мысль, такая правильная, внушала Дугласу отвращение. Ему хотелось быть с Анной. Всегда.

Когда приходит настоящая любовь, ее нельзя не узнать.

— Да, мама, я поступлю по-своему, — вздохнул Дуглас.

— Имеет ли смысл попытка разубедить тебя? — поинтересовалась Кларисса.

— Боюсь, что нет.

— Ты должен знать, что я никогда не одобрю этого брака. — Мать сидела прямо, несгибаемо.

Да, у них с Анной будут проблемы, но даже это не могло остановить Дугласа. Он точно знал, чего хочет: он хотел Анну. А все остальное… останется просто всем остальным.

— Да, мама, я учту это.

Почему нельзя поговорить с нею, как с матерью, а не как с грозным наставником? Но Кларисса была такой всегда, и, наверное, уже никогда не изменится. Дуглас всегда немного побаивался матери, она была прежде всего воспитательницей, а уже потом — родным существом. С отцом у Дугласа было больше взаимопонимания. Отец бы, наверное, понял его: он сам был склонен к неожиданным жестам, часто шел на поводу у чувств.

— Мама… — начал Дуглас, но Кларисса жестом остановила его:

— Не надо лишних слов, сын мой. Я вижу, ты уже все решил. Ты граф Лоудон, и ты имеешь право решать, что делать со своим титулом, с титулом, что перешел бы к твоему старшему сыну. Но если однажды ты пожалеешь о принятом решении, дороги назад уже не будет. Четко ли ты это осознаешь?

— Да. — Дуглас чувствовал себя, словно перед судьей.

— Тогда поступай, как считаешь нужным.

И вдруг ему стало все равно. Сколько можно цепляться за традиции, когда Анна, настоящая и любящая, ждет не дождется его в Лондоне? Вот чем обернулась ложь о скоропостижной женитьбе, высказанная там, на озере…

— Я сейчас пожалел, что я не фермер, — сообщил Дуглас матери, поднимаясь.

Кларисса недоумевающе нахмурилась.

— Прости, что ты сказал?

— Да так… — отмахнулся Дуглас. Вот теперь он окончательно уверился в правильности принятого решения. Фермером ему, конечно, не стать, духу не хватит, но превратиться в обычного человека без всех этих проблем престолонаследия, ему вполне по силам. И никто другой не сделает это за него…