Урок

МАЛЕНЬКИЙ БОЛЬШОЙ ФУТБОЛ, ИЛИ ВОСПИТАНИЕ ЧУВСТВ

На матчи футбольных мастеров я уже давно не хожу, сами же мастера и отучили – искренности мало в игре.

Зато какое удовольствие ходить на заштатные маленькие стадионы, спрятавшиеся за деревянным забором где-нибудь в парке, или у пруда, или за новостройками рядом с пустырем; провинциальные стадионы в черте Москвы – зеленое или гаревое поле, с одной стороны – деревянные скамейки, с другой и вовсе ничего; перегнувшись через низенький забор, стоят болельщики под деревьями...

Но главное – футбол от чистого сердца, особенно когда играют мальчишки: страсти кипят истинные, неподдельные.

Они, дети, конечно, играют для себя, для удовольствия. Но и для зрителей, которые тут друг друга знают.

Казенная, пресная игра по телевидению меня уже не очень удручала, я знал: все равно футбол жив, не спешите заносить его в Красную книгу, впереди воскресенье, маленький стадион!

В конце концов что такое игра? «Исполнение», «сверкание» и, наконец, «развлечение» – так сказано в словаре, и маленький стадион все это подтверждал.

Но даже маленький футбол – это работа. Даже за детский футбол можно получить премию или выговор, могут повысить в должности или уволить со службы.

С некоторых пор не без грусти я стал замечать – исчезает игра и с маленьких стадионов. Вот уже судья с трудом отодвигает стенку на девять метров, вот уже после его свистка мяч отбрасывается далеко в сторону, вот уже и майки навыпуск, уже громко, на все поле, нецензурная брань. Сначала не веришь, а потом, привыкнув, забываешь, что им по 12–13 лет. Взрослые дети. Теперь они все меньше играют и все больше занимаются добычей очков для клуба, для тренеров, для тех, кого могут наказать или наградить.

В словаре я нашел еще одно толкование понятию игра – «козни».

Очередное московское воскресенье. Четырнадцатилетние футболисты «Спартака-2» выигрывают на своем поле у сверстников из «Москвича». После забитого гола весь второй тайм хозяева демонстративно выбивают мяч далеко в аут, благо деревья вокруг густые – мяч не сразу сыщешь; когда дети из «Москвича» ставят мяч для штрафного удара, дети из «Спартака» отбивают его в сторону, вратарь и защитники «тянут время». Они много раз видели, как играют мастера. Заимствовать у них технику еще трудно, а вот козни – в самый раз.

И вот уже мамы и папы кричат: «Судить будешь?» (а судья и в самом деле давно уже потерял нить игры). И вот уже тренер проигрывающей команды, сам еще юноша, кричит тринадцатому номеру «Спартака»: «Ты еще приедешь к нам на «Москвич»... А тринадцатый номер, самый рослый из всех, столкнулся с самым маленьким из «Москвича», тот ему чуть не по пояс. Игровой эпизод промелькнул и исчез, мяч был уже на другой стороне поля. Но большой и здоровый подошел к малышу и, размахнувшись, что было сил ударил его бутсой по ногам. Малыш попробовал ступить. Присел, скорчился, на поле выбежал один из тренеров «Москвича» и, схватив его в охапку, понес с поля.

Тяжелое было зрелище: мальчик на руках у взрослого плакал от испуга, от боли, от обиды.

Но не это было самое печальное. Стояли вокруг зрители – местные. «А что? Футбол не балет...» «Правильно сделал, что врезал,– молодец!» – подтвердил светловолосый мужчина средних лет.

Перед следующей игрой светловолосый вышел на поле и стал обновлять стершуюся белую разметку к следующей игре. Оказывается, он здесь, на стадионе, работает, то есть он здесь – хозяин. А мальчик, которого унесли, был у него в гостях.

Потом играли другие команды, судили уже другие арбитры. Держась двумя руками за перила, покачивался какой-то пьяница в очках. Полтора часа он громко, на весь стадион, беспрерывно и смачно матерился в адрес бокового арбитра. Видимо, завсегдатай, его здесь знали, слушая, улыбались. Оскорбляемый, оскверняемый им судья... тоже улыбался – жалко, заискивающе. Он тоже был в гостях здесь, у этого пьяницы.

Если бы все происходило в нескольких метрах отсюда, там. где кончается стадион и начинается обычная улица, там бы за десятую, сотую долю сказанного пьяницу забрали бы в милицию, его бы судили. Там, в одном метре от ворот стадиона, по ту сторону его, ударь сильный слабого по ногам, он был бы единодушно назван хулиганом.

Футбол – часть нашей жизни. Но если он так меняет наши привычные жизненные понятия о чести и достоинстве, о низости и жестокости, если любовь превращает в животную слепую страсть, тогда зачем, скажите, нужна такая игра?

Вы что же, будете об этом мальчике писать? Ну ударил. Да рядовой же случай, в каждой игре... Именно потому и буду, что рядовой. Не о футболе речь, совсем не о футболе.

Играет один из лидеров – «Подшипник» и аутсайдер – «Искра». Если аутсайдер крупно выиграет, то попадет в высшую группу за счет другого аутсайдера. Маловероятно? Представьте себе, выигрывает, как раз с нужным счетом – 13:3. На этой же неделе клубы проводят вторую встречу на том же стадионе – уже обе в ранге команд высшей группы, недавний результат значения уже не имеет, и теперь «Подшипник» «берет реванш» – 14:2.

Ладно, мы – взрослые. Мы как-нибудь разберемся, виновных накажут, пусть с опозданием. Но как быть с детьми? В сговоре, в сделке участвовали дети. Они теперь уже знают: есть две правды, две морали, два закона. То, что нельзя в школе, дома, на улице, здесь – на стадионе можно. Здесь за подножку, толчок, любой недозволенный прием его, ребенка, могут даже поощрить, если собственные ворота при этом будут спасены.

Кажется, у Януша Корчака прочел я эту мысль: горький опыт, да еще приобретенный в юном возрасте, да еще полученный от воспитателя, помнится долго, может быть, всю жизнь. Математические заблуждения дадут о себе знать сами, и об орфографических ошибках справиться нетрудно. Но вот усвоенные в юности жизненные принципы могут пустить корни глубокие, тем более что они, эти принципы, помогают извлекать доход. Дети видят: взрослые, цитируя жизненные правила о порядочности и честности, сами живут и действуют иначе.

...И не надо успокаивать себя: это сегодня – на стадионе, а завтра бросит футбол, и все пройдет.

Нельзя назначить себе быть честным с завтрашнего дня.

Итак, мальчика унесли в раздевалку «Москвича». Медсестра осмотрела его ногу, заморозила больное место раз, потом еще раз.

– Как дела? – поинтересовался я чуть позже.

– Трещины, кажется, нет,– ответила она,– но ушиб сильный. Я подошел к арбитру матча, судье республиканской категории Тюльпакову. Он не был смущен ничем.

– А что, я парня с поля удалил.

Он был убежден в правоте и даже вышел снова в центр поля судить следующий матч, но его отозвали, заменили – и вовремя, так как обстановка была накалена.

Но этого могло не быть, больше половины матча длился антифутбол. Предупреди их Тюльпаков, покажи детям одну-две предупредительные желтые карточки – все бы вошло в свое русло: судья для детей – фигура особенная. В данном случае именно он, судья, распустил детей.

– У нас запрещено показывать детям карточки...– ответил арбитр.

Но разве закон не один для всех? Разве можно на оживленной магистрали убрать для детей желтый свет, оставив лишь красный?

Судья – по сути своей воспитатель, педагог – не знал ни буквы, ни духа закона. Потому что официального запрета, как выяснилось, и не было. Была – рекомендация... чтобы не травмировать детей. Рекомендацию восприняли как закон, и тут все увидели – дети распоясываются на глазах. «Судья просит отойти мальчика на девять метров при штрафном, а он встал рядом с мячом и не уходит,– рассказывает председатель московской городской коллегии судей родин «Ты правила знаешь?» – «Знаю». И опять стоит, не уходит. «Я тебя удалю с поля».– «Нет, не удалите».

Странную рекомендацию давно отменили, но Тюльпаков не знал и этого.

Арбитру легче воспитывать ребенка, чем иному учителю в школе. В школе ребенку говорят: надо, а сюда, на стадион, он бежит сам. Умный судья поймет – за неправильно выполненный технический прием, даже опасный для соперника, ребенку в отличие от взрослого действительно не нужно давать желтую карточку: это еще от неумения. А вот за умышленную грубость надо наказывать, может быть, даже строже, чем взрослого. Умный судья поймет, что и он может иногда ошибиться, но если он извинится перед игроком, авторитет его только возрастет. Даже если этот игрок – ребенок.

«Одна из грубейших ошибок – считать, что педагогика является наукой о ребенке, а не о человеке. Вспыльчивый ребенок, не помня себя, ударил; взрослый, не помня себя, убил. У простодушного ребенка выманили игрушку; у взрослого – подпись на векселе. Легкомысленный ребенок на десятку, данную ему на тетрадь, купил конфет; взрослый проиграл в карты все свое состояние. Детей нет – есть люди, но с иным масштабом понятий, иным запасом опыта, иными влечениями, иной игрой чувств».

Я еще раз вспомнил, теперь уже дословно, поляка Януша Корчака – детского врача, педагога и писателя Книга, из которой я выписал эти строки, называется «Как любить детей».

Когда арбитр – педагог, он не только к рекомендации он и к закону относится творчески Иван Лукьянов судил как-то игру детских команд. Ребенок неправильно вбросил мяч из аута. Теперь по всем правилам мяч надо вернуть сопернику. Но Лукьянов разрешил перебросить мяч этому же мальчику, мало того, судья подошел и показал, как это делать правильно. Для малыша игра оказалась и уроком. И хотя встреча была официальная – тоже первенство Москвы,– потом, после игры, молодые тренеры обеих команд благодарили судью.

Мальчик сидел в раздевалке «Москвича» вместе с другими. Боль проходила. В раздевалку привели, буквально за руки, того самого тринадцатого номера «Спартака». Взрослые тренеры, их было немало здесь, требовали извиниться, после препирательств он выдавил:

– Ну ладно, извините, кого тут я из вас...

Он ничего не осознал, спартаковец – восьмиклассник московской школы.

Тут, конечно, напрашивается назвать фамилию тренера, но я не могу это сделать. Потому что он переживал случившееся искренне, остро. Он, тренер, и привел сюда парня для извинений, и его, тренера, было жаль, как бывает жаль человека, у которого случилось несчастье.

Я знаю, убежден, если мальчика не накажут,– он утвердится во мнении: если нельзя, но очень хочется, то можно. И завтра пострадавшим может быть сам судья.

«Оскорблял нецензурной бранью, плевал...», «грозил судье физической расправой...» Откуда это, из томов уголовного дела? Нет, из судейских рапортов после игр одной и той же футбольной команды.

Совсем недавно в Москву съехались сильнейшие – лучшие из лучших – футбольные коллективы детско-юношеских спортивных школ страны. Это был последний турнир в их жизни, все они – выпускники. В заключительной игре ереванские футболисты встречались с юношами из Запорожья. Игра – последняя для ереванских футболистов не только на турнире, но и в юношестве, больше они уже не соберутся все вместе, разъедутся по командам мастеров, по клубам. Прощальный бал – именины сердца.

Сначала получает предупреждение Абрамян («за удар по ногам»), затем – Кюрклян («за удар по ногам сзади»). Потом изгоняется с поля Меграбян («за нецензурную брань и оскорбление судьи»). Потом был удален Абрамян. Он взял в руки мяч и с руки, как выбивает вратарь, ударил мячом соперника. Прямо в лицо. Удаленный с поля, сел было к товарищам на скамью, но потом, площадно ругаясь, стал рваться в бой против бокового судьи. Товарищи его удерживали, но он нашел выход: как только судья к нему приближался (а куда ему деваться, судье, он ходит вдоль боковой линии), Абрамян стал плевать в него. Когда боковой судья повернулся к главному арбитру турнира Рудневу, тот увидел, что судейская рубашка его коллеги заплевана, игру прекратил и удалил с поля всю ереванскую команду.

Впрочем, к этому времени на поле уже шла, говоря «высокопрофессиональным» языком – почешиха. Вы не знаете, что это такое? Поясню изящнее – игра в кость. Как, вы и этого не знаете? Снова поясню – это когда мяч уже никого не интересует, игроки охотятся друг за другом и бьют по ногам.

За пять игр финала армянские футболисты получили восемь предупреждений, трое удалены с поля (лишь на одно удаление, больше было во всех матчах высшей лиги за весь год).

Да, чуть не забыл: «оскорблял судью нецензурной бранью, грозил физической расправой» – это в рапорте арбитра говорится о Бегларяне – тренере юных армянских футболистов.

Позвольте еще цитату – из статьи 206 Уголовного кодекса РСФСР: «Хулиганство, то есть умышленные действия, грубо нарушающие общественный порядок и выражающие явное неуважение к обществу,– наказывается лишением свободы на срок до одного года». Разве это не про того пьяного сквернослова, помните, на спартаковском стадионе? «Злостное хулиганство, то есть те же действия, отличающиеся по своему содержанию исключительным цинизмом или особой дерзостью... наказывается лишением свободы на срок от одного года до пяти лет». Разве это не про хулигана Абрамяна?

Мы все время боремся за чистоту, но никак не хотим подметать.

Не исключено, что когда-то, давно, у этого футболиста, еще маленького ребенка, все началось с того, что он просто отбросил мяч в сторону после свистка судьи или отбил его в аут, судья не поднял вовремя желтую карточку, и этот футболист понял – можно...

А где же наш мальчик? Он уже выздоровел, уже бегает. Теперь уже говорившие со мной спортивные руководители (тоже педагоги) утвердятся во мнении: рядовой случай. Уже зажили раны, заметены следы – судья матча даже не внес в протокол факт удаления с поля – скрыл.

На том злополучном воскресном матче со мной рядом на скамейке сидел Сережа Казарин, недавний выпускник спортклуба «Москвич», он уже успел вдали от дома поиграть за команду мастеров во второй лиге, потом ушел. Тренер, который его пригласил (кстати, маститый), брал по утрам шланг и сам поливал зеленое поле. Тренер, который его сменил и от которого Сергей ушел (выпускник высшей школы тренеров), давал установки на тренировку и, отвернувшись, читал на трибуне газету.

Я давно знаю Сергея, еще худеньким подростком. Сейчас он вымахал, раздался в плечах. Мне очень хочется, чтобы у него все было хорошо. Если он научится забивать мячи с ходу и без обработки, если он когда-нибудь войдет в знаменитый «Клуб Федотова», я буду рад за него: это будет его личное достижение. Но если он, выросший и окрепший на футбольном поле, вступится за слабого – на улице, в трамвае, на работе, у себя в подъезде,– тогда сильнее станем все мы, наше общество, на одного человека сильнее.

1983 г.