Ускользающие улики

Глава 10

Проводив глазами мисс Крю, скрывшуюся в Белом коттедже, Крейг Лестер тут же направился к воротам Крю-хаус. Его ждали: дверь открылась, не успел он еще взбежать на крыльцо, Розаменд пропустила его в дом. На ее щеках вспыхнул легкий румянец, глаза заблестели. Не сказав даже «здравствуй», она выдохнула:

— Ты не наткнулся на тетю Лидию? Она только что ушла.

— Я и не знал, что она, оказывается, умеет самостоятельно передвигаться.

— Неужели?

— Клянусь! Когда я ее видел, у меня сложилось впечатление, что она сидит в своем кресле лет пятьдесят, не меньше.

Розаменд попыталась было посмотреть укоризненно, но у нее не получилось.

— Ну что ты. Она выходит на прогулку, когда пожелает. Сегодня она решила зайти к миссис Мерридью, это как раз напротив «Рождественской сказки».

— Знаю, видел как она входила в дом. Бедняга Каннингэм вышел из-за угла, и она посмотрела буквально сквозь него.

— Это она умеет, — грустно произнесла Розаменд. — Не знаю, как у нее получается. Любой бы постеснялся. А ей хоть бы что.

— Очень изысканный взгляд. Этот бедняга вернулся — сколько лет назад? Три? Наверное, уже привык. Кстати, а как насчет мисс Каннингэм — ее она тоже не замечает?

— О нет. Они по-прежнему дружат, только тетя Лидия не заходит к ним, чтобы не видеть Генри. Люси приходит к нам, и Николас тоже.

— Дженни мне уже сообщила. И сказала, что Николас в тебя влюблен.

Девушка слегка покраснела:

— Дженни болтушка.

— А-а, это все глупости, понятно, понятно. А ты его любишь?

— Крейг!

Он рассмеялся.

— Я нахал, правда? Не сердись. Я решил внести немного живости в этот дом, где все в полусне, или вообще умерло. Ладно, хватит о Николасе. Когда же я наконец увижусь с тобой наедине?

— А разве сейчас мы не одни? — Уголки ее губ лукаво дрогнули.

Он иронически улыбнулся:

— Ну что ты, какое там! Предки слева, предки справа;

У вас довольно мрачные семейные портреты!

— Их надо почистить.

— А вдруг твои предки станут еще более свирепыми?

Кстати, нет ли среди них еще какой-нибудь мисс Крю? Вот бы взглянуть.

— Правда? Она в гостиной. Пойдем хоть сейчас, если хочешь.

Они двинулись в сторону гостиной. Розаменд подозревала подвох. Но, может, он и вправду хочет посмотреть портрет? Он был написан Амори, и все находили его очень изысканным. А может, Крейг просто придумал повод, чтобы подольше побыть с ней наедине? Розаменд немного смутилась, открывая дверь в просторную, с окнами на веранду комнату, заставленную зачехленной мебелью. Крейгу комната почему-то напомнила морг. Воздух спертый и холодный, а все эти диваны и кресла в чехлах — будто мертвецы в саванах На камине стояли позолоченные часы и несколько фарфоровых фигурок. Над ними висел портрет Лидии Крю в белом атласном платье. Она прижимала к груди веер из черных страусовых перьев и словно бы окидывала взглядом эту полную белых саванов комнату. Лицо бледное и властное. В нем была некая застывшая красота, как у оранжерейного цветка, например у камелии или магнолии, причем у цветка не живого, а вырезанного из камня. Мисс Крю стояла на фоне черной бархатной портьеры, а на ее груди сияла бриллиантовая звезда. А на платье мерцали необычные зеленовато-серые блики.

Крейг посмотрел на портрет и нахмурился:

— Сколько ей здесь лет?

— Не знаю, видимо, около тридцати. Если и больше, то не намного, потому что ее отец вскоре заболел и в доме уже больше не было денег на портреты.

— То есть это ей стало вдруг известно, что их нет. Должно быть, для нее это было страшным потрясением. — Крейг представил себе, что почувствовала тогда Лидия Крю, потом вдруг спросил:

— Ты, наверное, и в этой чертовой комнате вытираешь пыль?

— Многие из этих вещей уже не требуются.

Он положил руки ей на плечи:

— Неужели ты хочешь оставаться здесь, пока не заледенеешь до смерти, как она?

На мгновение их глаза встретились, но на ее лицо тут же легла тень беспокойства:

— У меня есть Дженни. А я ничего не умею. Только постоянно думаю о ней.

— Думай и обо мне для разнообразия. Начни прямо сейчас и так и продолжай. Мне тридцать два года, я здоров душой и телом. Денег лопатой не гребу, но у меня есть достойная работа, и последняя книга разошлась очень хорошо.

— Крейг, — се голос дрогнул.

— Погоди, сначала выслушай меня. У меня горячий нрав, и я могу быть жесток, если он разыграется. Но это не значит, разумеется, что я посмею поднять на тебя руку. Тебе может достаться партия и получше, но и похуже — тоже. Я, во всяком случае, не обижу тебя и обещаю заботиться о Дженни. У меня есть дом — мне его оставил старый кузен в прошлом году. Он очень недурен. Вообще, я надеюсь, что тебе он понравится. В доме всем заправляет моя старая няня. Она замечательная женщина.

Не надо ничего говорить: я не такой кретин, чтобы рассчитывать на немедленный ответ. Ведь ты знаешь меня всего неделю.

У Розаменд возникло удивительное чувство, будто они оба попали в какую-то сказку, где можно говорить о чем угодно, ничего не стыдясь.

— Ты тоже знаешь меня всего неделю.

Его руки были очень теплыми и очень сильными. Он засмеялся:

— А вот здесь ты ошибаешься, радость моя. Я узнал, вернее увидел тебя гораздо раньше. Не знаю зачем, но Дженни вместе со своими рукописями прислала нам фотографию. Любительский снимок. Ты на нем в белом платье и держишь в руках поднос. Даже на фотографии видно, что он для тебя слишком тяжел.

— Николас тоже об этом говорил. Это он меня сфотографировал. Но это все ерунда.

— И как же Николас позволил тебе нести такой тяжелый поднос?!

Его голос был не по-сказочному резок. Она ощутила смутную дрожь.

— Крейг, пусти меня!

— Хорошо, но только обещай мне, что подумаешь над тем, что я говорю.

— О чем я должна подумать? Мне кажется, что мне все это снится.

— Нет, я тебе точно не снюсь. Я пока не прошу твоей руки, потому что мы едва знакомы. Я просто говорю тебе, что намерен просить твоей руки, как только ты лучше меня узнаешь. Я не тороплю. Просто обдумай все. Вряд ли у меня тебе будет хуже, чем у тети Лидии, надеюсь, что гораздо лучше. Я буду заботиться о тебе, моя хорошая. Мне кажется, что тебе нужен кто-то, кто будет заботиться о тебе.

А теперь я намерен тебя рассердить.

Не успела Розаменд опомниться, как он приподнял ее подбородок и поцеловал в губы. Она даже не осознала, что происходит. И совсем не рассердилась. Не на что было сердиться. Он поцеловал ее, потому что любит. Она чувствовала, что это правда, поэтому ей и было спокойно.

Он вдруг выпустил ее из объятий, и они направились к двери.