Ускоряющийся

Глава 7 Теория и практика

Все люди в мире делятся на тех, кто после окончания ВУЗа с удовольствием забивает на учёбу на всю оставшуюся жизнь — и на тех, кто считает, что лишних знаний не бывает. Дима не принадлежал ни к первым, ни ко вторым. Он мог чему-то выучиться, если уж прижмёт. Кстати, этих вот, «третьих», наверное, всё же больше, чем всех остальных, вместе взятых.

Вернёмся к нашим баранам. Одному из.

Метроном мог наглядно показать Диме отличие времени «его мира» от времени мира «нормального». Правда, айтишник не знал, как он это сделает.

Нет, тот же принцип устройства, например, у часов с ходиками. Но, насколько помнил Дима, у его дедушки и бабушки по линии матери, которые жили в деревне, были старые громадные ходики. И их точность была весьма сомнительна. Грузик и маятник разбалансировались, и, как правило, в их часе бывало от пятидесяти трёх минут до часа семнадцати. Так что таким ходикам Дима не доверял.

Метроном вот — совсем иной случай. Здесь можно, во-первых, регулировать такт и частоту колебаний, а во-вторых, если поставить на определённую отметку, то частота колебаний будет равняться частоте секунд в минуте. Можно было отмерить точно минуту, или — что более актуальней — точно секунду.

Если входить в ускоренное состояние, а потом замерять, сколько в «тамошней» секунде прошло «тутошних», то можно понять, какое именно в этот момент ускорение. А это уже половина дела. Вторая половина (есть ещё и третья, как ни парадоксально это звучит) — запомнить именно это состояние, именно это ускорение, чтобы, находясь в нём, знать, какова у тебя именно сейчас скорость жизни. Как это сделать? Зарубки ведь на руках или на верном томагавке не сделаешь.

Помог случай.

Как-то, находясь в состоянии ускорения, Дима определял, где границы его индивидуального временного поля. Он просто брал шарик от подшипника — и подбрасывал его с различной силой вверх, отмечая, когда и где шарик начинает существенно терять скорость. Весеннее солнце как раз вовсю согревало, играя лучами на всём блестящем, до чего дотянется. Отбрасывал лучики и шарик. Это вот — сверкающий шарик — намертво впечаталось в сознание Димы, оставшись там картинкой, символизирующей состояние и условия вокруг. Он это даже не понял поначалу и совсем не придал значения. Но чуть позже, вечером, идя домой и находясь «в нормале», почему-то вспомнился этот вот шарик, едва прикрыл глаза. Вспомнилась чёткая картинка, а за ней пришло то самое ощущение… А когда Дима открыл глаза, обнаружил, что находится в ускоренном состоянии, причём ускорение было именно то, в котором подбрасывался недавно шарик. Вот так айтишник открыл для себя якорьки сознания, которые могли спокойно зашвырнуть его в то ускорение, которое запечаталось в якорьке.

«Что ж, — решил он, — этот опыт можно расширить и развить! Если разграничить ускорение на, скажем так, пласты, и каждому назначить свой якорь, то можно будет легко менять условия внутри себя и ускоряться и замедляться при потребности! Не суматошно туда-сюда летать, а упорядоченно нагнетать ускорение или замедление. Что ж, попробуем».

Он сменил стальной шарик на скрутку из позолоченной фольги. Ускорился до нового состояния — и сконцентрировался на блестящей в свете настольной лампы скрутке. Когда решил, что хватит, прикрыл глаза и небольшим усилием вызвал изображение шарика. Тут же перешёл в то самое, «шариковое», зафиксированное ускоренное состояние. А наоборот? Убрал подальше скрутку и вспомнил, как она блестела. Открыл глаза, проверился по внешним признакам — частоте смены картинки на мониторе телевизора… Работает! Ура!

Поразмыслив ещё, он додумался, что сверкание и различное окружение может сыграть с ним злую шутку, когда нужно будет принимать решение сменить ускорение, и сменить быстро, мгновенно! Это пока он вспомнит и восстановит все условия, так может уже и поздно будет! Тогда как? А если поиграть не с блёстками, а — с цветом? Одних только основных цветов — семь. Плюс белый и чёрный. А если добавить туда переходные и не самые основные, но вполне используемые? А? От ядовито жёлтого до ультрасинего? Да у него тогда будет самая точная градация! Цвет вспомнить не так сложно, как окружающую обстановку и условия окружения. Главное — чтобы условия для всех «пластов» были одинаковы, чтобы не отвлекаться на частности и мелочи. Цвет — хлоп! — прыжок — цвет — вновь прыг-скок. Для выхода из ускоренного состояния какой-то совсем нейтральный. Например, белый. А дальше — по цветам.

И Дима сел за составление таблицы и расчёты.

Оставался только вопрос, как сочетать время, как его измерять одновременно и там, и тут? Но когда появился метроном, последняя точка над i была поставлена.

Во многом этот процесс напоминал занятия в школе Шаолинь. Ну, по крайней мере, как их представляют в фильмах. Умозрительные эксперименты и «игра с сознанием» сменялись практическими занятиями и проверкой теории на практике.

Сначала Дима упорядочивал очередной пласт ускорения, а, бывало, на это уходил не один день! Достигал нового — намеченного в таблице! — рекорда, проверялся, стабилизировался — и делал на стене большой цветной круг. Цвет круга соответствовал задуманному по таблице. Несколько этапов он смотрел на этот круг и запоминал состояние, бросал, так сказать, якорь сознания. Потом выходил из ускорения, отдыхал. И наступало время практики с постоянной проверкой и контролем. Прыжки по уже запомненным «цветовым пластам», точный подсчёт секунд по метроному и секундомеру. Разгон — замедление, перескоки через несколько ускоренных состояний. Например, он теперь мог с 1/5, минуя 1/10 и 1/15 прыгнуть на 1/20 и наоборот. Это очень помогало при замедлении, например.

Чтобы его временное поле не повлияло на результаты исследований, Дима запускал метроном и отходил от него подальше, а расчёты вёл через несколько «тамошних» секунд. Секундомер же всегда был у него в руках и отсчитывал время актуального ускорения.

В общем, и сам того не ожидая, айтишник превратился в исследователя, причём его доморощенные, на коленке измышления вдруг сработали на всех фронтах.

Хуже, правда, было с практикой. Мышцы не появляются быстро. И пусть у Димы проявилась усиленная регенерация, да и трансформация мяса и жира в мускулы получалась заметно быстрее обычного, но всё же всему есть предел. Ему постоянно приходилось напрягаться, его тело постоянно находилось в работе. Вот уже несколько недель крепотура была от пяток до макушки. Спать он ложился со стонами, предварительно перед этим основательно откиснув в ванной. За эти недели он уже изменился визуально: начала меняться фигура, жир сходил, меняясь на зачатки мышц. Благо, он не был настолько толстым, чтобы кожа окончательно потеряла эластичность. То есть если даже весь жир у него уйдёт, а на смену ему придут мышцы, не получится тех ужасов, что нередко мелькают в Интернете: складки кожи висят на чахоточном теле, потом косметические операции и т. д. Дима надеялся, что этого не потребуется, просто живот уйдёт в грудь, объём тела перераспределится, добавив туда, где была недостача и убрав там, где был переизбыток.

А пока приходилось с утра, встав, довольно долго массировать крепотуру тела и делать зарядку.

Эти физические изменения тела не остались незамеченными от родителей, но на их вопросы Дима ответил, что начал ходить в тренажёрный зал. Мол, нахаляву достался абонемент от фирмы, да и он решил взяться за ум.

Такие заявления не только радовали родителей, но и пугали. Отец мучительно думал, где же он оступился, оставив сына плыть по жизни самотёком, оставив без своей поддержки, и всё не решался поговорить об этом с сыном напрямую. Мать предавалась не менее серьёзным думам. Она видела, что привычно сложившийся уютный семейный мирок дал трещину. И пусть эта трещина не несёт ничего плохого никому из них, но она раскалывает семью. Просто Диме уже стало тесно. Просто сын начал взрослеть взаправду. Пусть поздно, но неотвратимо. И пусть поздно, но пришла тревога и страх оставлять чадо один на один с таким страшным и жестоким миром. Катька после «лунатизма» и особенно после костюма Смерти уже ничему не удивлялась. Да, брат её изменялся, и для неё он изменялся в ещё более лучшую сторону, чем был до этого. Из «родного» и «любимого» он становился ещё и «клёвым». Эта было и необычное чувство по отношению к брату, и от него становилось не по себе.

Дима вновь носил с собой мобильник. Теперь ему нечего было бояться столкнуться с компашкой гопоты в подворотне. Да он и сталкивался неоднократно, но всегда и выходя из подъезда, и подходя ко двору, переходил в ускоренное состояние — и гопники его не видели.

В общем, жизнь начинала принимать упорядоченность.

Впрочем, появились и новые заботы, и новые проблемы.

Первое неудобство от его ускорения заключалось в том, что иногда он не замечал, что переходит в ускоренное состояние или не отдавал себе отчёт, что его состояния и последствий его не все смогут понять и принять. Практически все несостыковки получались тогда, когда Дима куда-то спешил. Он, чтобы успеть что-то сделать или чтобы побыстрей избавиться от какого-то занятия, переходил в ускоренное состояние. Причём порой рядом находились люди и могли его действия заметить.

Например, однажды мама его позвала есть, а он как раз в это время чем-то интересным был занят. Примчался на кухню, перешёл в убыстрённое состояние, всё съел и выпил за минуту и поскакал обратно в свою комнату. Естественно, мама подумала, что он игнорирует её призывы поесть, пришла уже лично, напомнила. Он, мол, да я уже съел! А потом прикинул время и объёмы еды… да-а-а, конфуз. Долго потом доказывал, что он ничего не выбрасывал, всё на самом деле съел. Мама даже ходила проверяла туалет, нюхала унитаз. Было унизительно и очень неловко. Вроде ни в чём перед мамой не виноват, а вину — чувствуешь. Она подумала на начавшиеся провалы в памяти, связала их с возрастом, а Дима… Дима молчал и только плечами пожимал, чувствуя себя донельзя скверно.

Или вот проходную в офис-центре он пролетал нынче со свистом.

А однажды, будучи в метро, так увлёкся книгой, которую на тот момент читал, что и сам не заметил, как перешёл в убыстренное состояние. Книга-то бумажная была. А вокруг — люди. Разворот страниц у него уходил за полторы секунды. Зрачки летали по строчкам так, что смазывались. Стоящие рядом отстранились, чтобы явно припадочный (а в ускоренном состоянии Дима двигался хоть и обычно — но дёргано и мельтеша — для нормального мира) не имел повода напасть.

В общем, было неудобно, когда он осознал своё поведение.

Второе глобальное неудобство, скорее, психологического плана, заключалось в том, что Дима стал чувствовать себя обязанным по отношению к обществу. Природа или чей-то странный эксперимент наделили его уникальной возможностью: он может жить и передвигаться со скоростью в десятки, а то и в сотню раз быстрее любого из людей. Столь уникальная возможность выделяет его из общей массы и предполагает, что эту способность он сумет реализовать правильно. Там, где она нужнее всего.

А где нужна скорость именно человека?

Будь он немного смелее, а может глупее, он пошёл бы в контрразведку или к военным и предложил себя в качестве подопытного кролика, чтобы люди компетентные смогли вычленить его суперспособность и научиться реализовывать её на своих подчинённых. Полководцы, принимающие решения после длительных переговоров и планировки — и в то же время чуть ли не мгновенно — вот он плюс и выигрыш его страны. Или вот солдаты спецназа или контрразведчики, со скоростью молнии проводящие операции по обезвреживанию террористов. Милиционеры, реагирующие на угрозу со стороны воров, хулиганов и дебоширов… Но Дима не был смелым. И Дима не был глупым. Он знал, в какой стране находится и знал, к чему приведёт его альтруизм. Или к военному перевороту, или, что более вероятно — к длинной многоходовке, в результате которой какой-то олигарх становится серым кардиналом с куклой-президентом. А обеспечат такой успех несколько групп киллеров и спецагентов, наделённых способностью перемещаться с громадной скоростью.

Будь Дима злее или корыстней, он пошёл бы к какому-нибудь олигарху и предложил свои услуги. Он ведь может выкрасть любой документ, когда тот будет перемещаться и будет доступен хотя бы на несколько мгновений. Ну или установить где-нибудь прослушку, снять кого-то для компромата на видео — это можно было бы попробовать, научите только, как это делать. Если бы он был таким человеком. Но его воспитали совсем другим.

А уж если бы он был подонком, то пошёл бы в киллеры. Подумать только, насколько он нынче страшный человек! Он может убить кого угодно, если имеет, скажем так, доступ к телу. Он может убить любого политика, бизнесмена или лидера. Его скорость — его козырь. С ней он пройдёт любые — человеческие — заслоны, подберётся к возможной жертве настолько близко, насколько это будет необходимо, и после ликвидации без проблем сможет уйти в любом направлении на любое расстояние. Он в этом амплуа неуловим. Если бы он был подонком и отморозком. Но он был нормальным человеком.

Однако вот эта вот его способность для других была лакомым, очень лакомым кусочком. Так что нужно быть предельно осторожным.

Так что же он может предложить обществу, если не имеет права ради своей жизни и жизни своих родных открываться всему обществу и конкретным людям? Как он сможет отплатить за столь редкий дар? Для чего ему этот дар преподнесли? Для какой цели?

Ради спасения общества? От кого или чего? Он не может брать на себя ответственность и за общество решать, кто будет жить, а кто нет. Кто лучший политик, а кто — тварь. За кем будущее, а кто в аутсайдерах. История наглядно показала, что последствия поступков политиков и реализуемые ими проекты могут положительно сказаться не в этом году или вообще десятилетии, а через поколение, например. Не ему решать, что правильно, а что нет.

Тогда как реализовывать свалившееся ему в руки богатство?

Помогать людям. Простым людям. Работать штатным суперменом.

«Может, попроситься в пожарные там или в МЧС? — думал Дима, как всегда, рассеянно бредя по обочине дороги. — Но туда ведь берут тех, кто в армии прослужил. Я же не служил. Папка отмазал. Какому-то там хмырю почти задаром отремонтировали садовый домик. Да-а-а, и этот моральный и денежный долг на мне висит, надо копить и отдавать потихоньку… Ну так вот. В МЧС меня не возьмут. Ни телом не вышел (но я над этим работаю!), ни, так сказать, историей. В ментуру тоже путь заказан. Там тоже или армия, или полицейская академия. А это несколько лет пахать… Буду рядовым ППС-ником, по совместительству суперменом. Супер-ментом. Оно, конечно, с одной стороны, и правильно. Новый Дядя Стёпа, мол. А с другой — а что я выиграю? Что я таким макаром приобрету? Будет поступать оперативная информация, где-что происходит и, следовательно, адекватно реагировать? Адекватно? Х-ха! Как раз неадекватно полицейскому! У него сотня предписаний, что и как делать с преступником. То ему скажи, то предупреди, а у него и адвокат, и право стрелять без вопросов и т. д., и т. п. Не-е-ет, это совсем не выход. Полицейская форма даст право требовать подчиниться закону, но свяжет по всем остальным параметрам. Нынче преступникам нельзя давать шанса открутиться, откупиться у закона, что чаще всего и происходит. Нынче только самосуд до приезда официальных представителей властей имеет практические и правильные последствия. Вот и нужно так — спасать людей и адекватно наказывать преступников.

А… ты способен наказывать, а, Димасик?»

И вот тут айтишник завис. Он боялся боли, да. И он боялся причинять боль. Он в жизни почти никогда не дрался. А в детстве только защищался, если его колотили во дворе противники. Защищался — и не бил в ответ. Боялся, что его колотушки причинят другому боль, тот разозлится — и ещё больше будет драться.

Таким и вырос. Добродушным и пугливым увальнем. Он с удовольствием смотрел боевики и с упоением кромсал противника в онлайн-играх, но в реальной жизни… Только зеркало в его комнате видело зло-презрительное выражение лица по отношению к противнику, решительно-изобличающее выражение лица и даже гневное. В реальной же жизни… Саечку за испуг.

И потому он совсем не был уверен, что сможет кому-то причинить вред или боль. Даже если ему за это ничего не будет.

«Ну да ладно, будет день — будет пища, — думал Дима. — Поступим по ситуации. Кстати, а информацию про то, что и где происходит, можно ведь по рации узнавать. Ну, в мультиках, по крайней мере, так было. И в кино. Прослушивали милицейские каналы. Значит, можно и здесь реализовать.

В самом деле, вот у Бэтмена, например, была целая сеть информаторов по Готему. Случись где-что — тут же зажигают фонарь в виде летучей мыши. Бэтмен, бедный чувак, не дают поспать, заставляют работать и ночью, видит этот фонарь — и спешит на помощь.

Или вот Супермен. Этот персонаж вообще комиксово-киношный. Ему нужно спецэффекты организовывать и блокбастер оправдывать. На него неприятности сами сыплются, только успевай реагировать. То же и с Человеком-пауком, но осведомлённость о бяках города у того оправдана — он же фотограф и журналист в агентстве, то есть постоянно при новостях крутится. И так далее, и тому подобное. Хочешь реально держать руку на пульсе — или становись миллиардером и организовывай свою шпионскую империю, или обкладывайся супероборудованием, выучивайся им пользоваться — и 24 часа в сутки будь готов вылететь в любом направлении на любое задание.

Впрочем, нынче в век Интернета из него быстрее узнаешь, где какая хрень творится. Но я ведь не хакер и не могу настроить, как то показывают в тех же фильмах, как программа-шпион вылавливает из всего Интернета именно ту информацию, что нужна. Это реал, детка, тут таких программ нет, а если есть, то стоят они сотни тысяч. И совсем не рублей.

Ну, ладно, ладно, допустим, организовал я надзор за событиями, а что вот я смогу сделать? В чём помочь? В какой катастрофе?

Начнём с верхов. Природные катастрофы. Ну, например, рванул тут вулкан вдруг. Откуда он возьмётся в равнине — не моя забота. Ну, вдруг. Психанул, типа. И вылез. Прыщик на теле планеты. Всякий там взрыв, лава льётся во всех направлениях. Паника, жуть, Армагеддон. Ну или там всемирный потоп долбанёт. Возможно? А почему бы и нет? Свалится какой-то астероид диаметром в половину Луны в Тихий океан — нате, получите стометровую волну. Ну так вот. Произошла такая бяка. Я смогу спасти людей? Смогу. А скольких? Одного, двух от силы. В случае с землетрясением из падающих домов возможно и десяток вытащить. В случае вулкана — штук сто оттащить подальше. При наводнении — столько же. Цунами мне не побороть.

Ну и как, велика польза? Н-да-а-а… Но хоть что-то! Спасать, например, самых нужных людей. А кто самый нужный? Гениальный учёный? Великий поэт? Талантливый полководец? Да ладно тебе, Димась. Отбрось эту комиксовую шешуру. Конечно же, ты побежишь спасать своих родных. И да, пока их не спасёшь, на остальных плевать. А если родные — в разных частях города… Тут уж придётся выбирать между ними, и пусть весь мир подождёт.

В общем, дружище, если произойдёт глобальная катастрофа, толку от тебя — ноль.

Хорошо, а не глобальная? Что там по сложности и опасности дальше? Техногенная катастрофа. Взрыв на каком-то химическом заводе или там атомной электростанции. Ну ладно, даже не атомной, а вот, например, недавно было — произошла катастрофа на гидроэлектростанции. Сколько длилась катастрофа, и возможно ли было её предотвратить? Длилась не больше минуты и предотвратить, и спасти людей было невозможно. А вот пожар на каком-то химическом заводе? Власти такие вещи умалчивают до последнего, боясь паники. И только когда появляются сообщения в социальных сетях, лишь тогда можно вообще узнать о катастрофе. Сначала, правда, будет навал слухов, потом вмешается официальная версия от государства — и тогда уж слухи начинают приобретать правдивый вид. То есть вид того, что это «что-то» таки происходит. Только тогда можно хоть как-то на это отреагировать. Опять же, это «что-то» должно происходить в непосредственной близости от «среды обитания супермена», так сказать. Иначе, если катастрофа происходит за тысячу километров… пока штатный супермен туда доберётся! Всё уже и так произойдёт, и спасать будет некого. В общем, техногенные катастрофы опять-таки, берут верх над человеком, даже наделённым сверхспособностями. Хоть что-то сделать и хоть кого-то спасти представляется возможным только тогда, когда катастрофа происходит ну вот под боком!

И тут, по сути, минус.

Что дальше?

Крупные аварии транспорта. То есть авиакатастрофы, например. Ну или кораблекрушение. Х-ха! Ещё раз: х-ха! Самолёт падает секунды, если вошёл в штопор. Кто сумеет спасти людей с падающего самолёта? Никто. Даже супермен, ага. Если же у самолёта проблемы с двигателем или управлением, то тут да, тут он может держаться в воздухе, пока есть горючее. Часы, по сути. И тут как раз может быть супермен и спасёт. Если ему целенаправленно подадут информацию на блюдечке с голубой каёмочкой и укажут точные координаты, которые будут опять таки — в непосредственной близости от супермена. Однако вот что минус: информацию про неполадки с самолётом никому до неминуемой катастрофы не дают. Только в комиксах. А ещё: супермен — канонический герой. Он умеет летать. Он сумеет развить скорость, с которой перемещается самолёт — а это на минуточку до 1000 километров в час! И попробует или самолёт скорректировать при посадке или по одному вытащить людей из планирующего воздушного корабля. А кто не умеет летать? Тогда ему ни за что не спасти пассажиров и экипаж корабля.

То же относится и к кораблекрушению. Где я и где корабли тонут? Это же тысячи и тысячи километров! Разве что какой катер тут на реке перевернётся, но опять же: дело в этом случае решают максимум минуты! А пока узнаешь и пока прибежишь, могут пройти десятки минут, часы! Будет уже слишком поздно.

Автомобильные аварии? И вновь, и даже больше — только тогда сумеешь спасти кого-нибудь, когда эта авария будет происходить буквально на твоих глазах. Только в этом случае возможно отреагировать адекватно быстро. Либо же — спасать человека из обломков машины в том случае, если остальные (а у нас зачастую именно так) боятся подойти ближе, боясь взрыва.

Нападение воров? Опять же — если находишься рядом с преступлением. Только тогда можно задержать грабителей. По горячим следам, распознав в убегающих тех самых преступников. Уже через несколько минут можно даже не рыпаться.

Захват заложников? Террористы? А вот тут да, и об этом я уже думал раньше. К антитеррористическим организациям, к руководству спецназа идти глупо: уроют, растащат на сувениры, превратят в VIP-подопытного кролика. Но ведь можно помогать и незримо! Можно выходить с ними на задания и освобождать заложников без лишнего риска для самих заложников и для бойцов спецназа! О да, это можно. Только вот такое происходит нечасто. Чаще всего спецназ привлекают для выемки документов у конкурентов государственных чиновников. Для транспортировки опасных преступников. Для рейдерского захвата лакомого предприятия. ОМОН нынче — ручная собачка власть имущих. По делу (и может быть даже «слава богу», ведь в таком случае это означает, что работы для них нет) их привлекают крайне редко. Они — дубинка для оппозиции и предупреждающий плакат для возможных террористов. Силовое звено, так сказать. В основном-то с врагами государства борются разведчики и внедрённые агенты. А я туда — повторюсь — не хочу.

Что ещё остаётся? Ах да, пожары. Спасать из пожара как раз можно. И нужно! Вот только требуется специальная одежда и оборудование. В огонь голому-босому лезть не стоит. Без маски или противогаза — тем более. Говорят, если вдохнуть этот угарный газ, то всё, капец. Да что там «говорят»! Помнится, у одноклассника так папаня и умер. Увидел дым в своей хате, побежал разбить окно, чтобы дым высосало… не добежал. Задохнулся по пути к окну. Ну и где мне взять защитную одежду? Все эти брезентовые костюмы, защитные каски, баллоны эти кислородные. Небось, в магазине МЧС — а такие наверняка где-то есть, может даже и в Интернете поискать — такие одёжки и оборудование стоят неслабо. Где же взять деньги? «Где деньги, Зин?» А может, у самих пожарных есть так сказать списанные костюмы? А кислород взять у аквалангистов… ага, и он ка-а-ак рванёт в огне! Блин, да во что они одеваются-то?

Кстати, если мне не изменяет память, тут как раз недалеко пожарная часть. Пойти, посмотреть, что ли? Так и сделаем».

Дима быстро сориентировался, перебежал дорогу и чуть было не налетел на две машины пожарных, выруливающих на проспект. Проблесковые маячки мигали синим: пожарные ехали на вызов!

«О-па-па. На ловца и зверь бежит! Вот и первое испытание. Ну что, за ними? А может, впереди них? Куда они едут-то? Не видать?»

Дима вывалился из ускоренного состояния и суматошно заозирался, стараясь выцепить дым, крики, всё то, на что указало бы на пожар. Но нет, ничего. Вновь нырнул в ускорение, сокрушённо долбанул себя кулаком по затылку: опять забыл, что на людях, ведь кто-то может заметить!

Дима бежал чуть впереди от едущих машин службы «01». Но ведь это не заграница, тут предпочитают замечать в последнюю очередь и уступать дорогу нехотя, как бы делая одолжение. Потому и «скорые» у нас, бывает, не успевают на вызов. Потому и пожарные приезжают к пепелищу. Потому и воры уходят с места преступления, насвистывая и не торопясь. Пока беда самого не коснётся, человек не обращает внимания на тех, к кому несётся помощь. Не к нему же!

Дима, посекундно озираясь во все стороны, подбивал итог своих неутешительных дум: «Итак, что же я могу как супермен? Как, так сказать, Суперпупс? Только там могу помощь предоставить, где «это самое» происходит недалеко от меня. Только тех выручить, где успеваю отреагировать и где вообще — возможно хоть кого-то спасти. Только в тех условиях, где есть вспомогательное оборудование и одежда. Идеально — захват заложников, антитеррористические акты. А ещё самоубийц оттаскивать от края крыши. Ну или когда в костюме пожарного, возможно попытаться спасти людей внутри пылающего здания. Или если автоавария произошла у меня на глазах — то, опять-таки, всего лишь попытаться вытащить людей до фатального удара о кого-то другого… В общем и целом, мрак. Слишком уж я ограничен во всём. Слишком уж малы перспективы… А думал-то! А надеялся! Супермен, мол! Да я! Да мне теперь всё подвластно! А фига! Дырка от бублика, вот ты кто. На супермена ещё выучиться нужно. Ну где же этот пожар?»

Пожарные сворачивали на дорогу, ведущую в частный сектор, и тут, наконец, Дима увидел, куда они стремятся.

Расползающееся облако сизого дыма обозначилось над крышами частного сектора, в кварталы которого они как раз повернули. Ориентируясь уже на него и оставив МЧСников за спиной, Дима вызвав в голове череду разноцветных кругов, ускорился до максимума на сейчас — 1/75 — и потрусил вперёд. Он тут никогда не был, да это и неудивительно: он вообще до недавнего времени в городе не особо и гулял, ограничивая свои маршруты только теми, по которым сначала водили его родители, а потом по которым он вынужден был ездить по учёбе и работе. Процентов эдак девяносто пять города были для него чёрным пятном. Иногда он гулял по улицам, бродя виртуально по Google-maps и его панорамам. Иногда даже порывался куда-то поехать и посмотреть всё воочию. Но нет, или лень брала верх, или страх. Только вот с новоприобретённой возможностью он по-новому, да что там — впервые! — открывал для себя город.

Он тут никогда не был, но ориентироваться, куда бежать, можно было легко: в ту же сторону устремились толпы зевак. Шли как на представление: радостные лица, выражения предвкушения и вообще — восторга. Хлеба и зрелищ! Сфотографироваться на фоне чьей-то горящей хаты и потом вбросить во Вконтактик — вот оно нынешнее счастье.

Вот группа молодёжи спешит на чьё-то горе. Уже достали мобильные телефоны, готовы снимать трагедию. Вот парочка, наверное, из местных: кутюр «я на раёне», в руках — пакетики с семечками, пошловатые выражения лиц. А вот женщина странная: почему-то выглядывает из-за угла боковой улочки и напряжённо смотрит на столб дыма, плотно сжав губы. А вот тоже кто-то из местных, но, скорее всего, старой ещё закалки: бежит мужик, а в руках — вёдра с водой. Помог бы ему, да может его помощь важнее там, на месте? Ой, вряд ли тут пожарные проедут: разрыто, что-то связано с коммуникациями. Вернуться и предупредить? Ведь не развернёшься тут, придётся сдавать назад. Но до пожарища уже так близко… Решено, всё же туда. Развернутся, объедут. Не трамваи же?

Ага, вот и пожар. Частный дом, аккуратный забор, ворота уже кто-то настежь открыл. Во дворе суетятся люди. Горит отдельно стоящий домик, скорее всего, летняя кухня. Основной дом — на замке. Живность тоже в своих загонах, никто по двору не бродит. Хозяева, видать, аккуратисты. Надрывается собака, рвётся с поводка, люди от неё шарахаются. К горящему домику подобрался какой-то смелый или глупый мужик, смотрит в окно, пытается что-то там разглядеть, да, кажись, изнутри окно ящиками какими-то заставлено. Горит кровля, выложенная серым шифером. И даже не горит ещё, а дымится. То ли тлеет что-то на чердаке, то ли копится в закупоренном помещении ядовитый дым.

И всё так медленно, и что-то говорят, а что — не разобрать. Придётся выходить из ускорения, чтобы понять, что вообще происходит.

— …а-а-ам они! — врывается в уши крик. Орёт как раз тот мужик, что заглядывает в окна. — Вижу, там! Кажись.

Лает собака, визжит свинья, в распахнутые ворота вбегает народ, но в большинстве своём просто мешается под ногами. Кричит какая-то женщина, уже начала причитать. Такое горе завсегда за душу берёт. Огонь — уничтожитель, в таком амплуа он страшен. Из вёдер с размаху забрасывают воду на крышу, но она даже не долетает. Соседка по участку, надрываясь, тащит у себя через огород шланг, подсоединённый к трубе. Только-только расконсервировали, только-только сажать овощи начали. Кричит, зовёт на помощь, к ней лезут через забор. Гвалт, шум, суматоха и неразбериха. Где-то невдалеке воет сирена и раздаются клаксоны: пожарные спешат на помощь, но увы, скорее всего застряли перед той самой ямой.

Пара мужиков притащили откуда-то небольшой бревно и, как-то сумев быстро договориться, с разбегу саданули им в дверь летней кухни. Гуп! Приветственные крики толпы: ура! Взятие замка! К чёрту дверь! Кто-то уже кричит: «Дава-а-ай!» Кто-то под шумок потащил к выходу подвернувшийся под руку колун.

Дзынькнуло стекло — это запустили в окно летней кухни поленом. Ломать — не строить. Оправдать всё можно, если цель — спасти людей. Только вот думать надо прежде, чем делать. Дым над горящим домиком словно присел чуток, а потом внутри что-то ухнуло — и над крышей взметнулся алый султан огня. Сверху на людей посыпались осколки раскалённого и расколотого взрывом шифера. Вой, паника, столпившийся народ повалил прочь, давя всех, кто упал или кого свалили. Многоголосый вопль и смех, свист.

— Ай-и-и, — сгорели заживо! — запричитала какая-то баба, ей вторила собака.

Дима не поддался общей панике, хотя в груди что-то оборвалось, заскребло ледяными когтями. В толчее он перешёл в ускоренное состояние и выдернул из кинувшихся наутёк трёх подростков, оттащив их бесцеремонно за шкирки к забору. А потом, посекундно смотря вверх, короткими перебежками подобрался к раскуроченному окну. Изнутри вырывался пушистый серый дым, но вылетал он сверху, нижняя часть окна была лишь в лёгкой серой дымке. Запечатанный домик не давал притока кислорода, там огонь наверху и тлел, зрел. А когда разбили окно — внутрь ворвался воздух — и огонь рывком разгорелся. Внизу же, насколько было видно, пламени ещё не было. Зато была видна кровать, на которой в груде одеял лежали двое. И один из них сейчас протянул руку к окну, словно моля о помощи.

Диму захлестнуло волнение.

«Ну же, ну, вот же он — шанс! Шанс спасти человека, а то и не одного. Промедлишь, пока приедут пожарные, можешь не успеть! Меньше думай, быстрее действуй. С каждой секундой!..»

Не стал додумывать, сорвал с себя рюкзак, вышел на несколько секунд в нормальное состояние, чтобы всучить рюкзак какой-то женщине, туда же — куртку. Потом окунул в ведро с водой шарф, обмотал им голову. На него близ стоящие люди смотрели как на полоумного.

— Эй, паря, ты чё? — изумлённо поинтересовался какой-то мужик. — Не дури!

«Гуп!» — опять врубилось бревно в дверь. Да что она, сейфовая, что ли?

Дима как-то странно себя чувствовал. Почти так же, когда шёл на самоубийство: вот он он, а вот ещё один он, только сбоку и сверху. Он сидит в том, что «вне» и с удивлением следит за тем, что «внутри». Он не руководит телом, а лишь подсказывает, что делать. Тот, второй, «внутренний», подхватил обломок деревяшки и, ускоряясь в беге, рванул к горящему домику. За секунду расчистил окно от осколков, протолкнул с усилием мешающие влезть деревяхи — и сиганул внутрь.

— Батюшки святы! И этот сгорел! — разнеслось над пожаром.

Тот, что был «вне» с тем же ускорением прыгнул за телом, и внутри они соединились воедино.

Дима глянул наверх — и закричал от страха.