Уступи соблазну

Эпилог

Ровно через четыре недели в церкви Руан-Майнора Джарвис Обри Саймон Трегарт, шестой граф Краухерст, венчался с Мэдлин Генриеттой Гаскойн из принадлежащего Гаскойнам Треливер-Парка.

Церковь со своим неровным мощеным полом была битком набита, люди стояли в проходах и на лестницах, заполнили церковный двор; все собрались, чтобы стать свидетелями соединения не только двух главных местных семейств, но и двух людей, которые были широко известны и всеми уважаемы. Внутри церкви находились в основном местные джентри, и единственными не местными людьми были соратники Джарвиса с женами, крестная мать Мэдлин и несколько дальних родственников. Это был день, который жители полуострова не могли пропустить и собирались отпраздновать. Формальности были соблюдены, и везде царила легкая, радостная атмосфера.

Когда экипаж Мэдлин остановился перед воротами церковного двора, среди собравшихся началось движение, а когда Мэдлин вышла в облаке шелка и кружев, в толпе раздались восторженные возгласы. Опираясь на руку Гарри, она, сияя, вошла в церковь и под звуки органа пошла по проходу.

Гарри, будучи ее посаженым отцом, вложил ее руку в руку Джарвиса и, отступив назад, сел рядом с Эдмондом и Беном. Чарлз и кузен Джарвиса стояли рядом с женихом, а Пенни и Белинда, сопровождавшие Мэдлин, — в проходе.

Церемония была короткой, спокойной и светлой. Когда викарий объявил их мужем и женой, Мэдлин откинула вуаль и шагнула в объятия Джарвиса, а он улыбнулся и поцеловал ее — слишком коротко, — но они знали свои роли. Повернувшись, они рука об руку, с умиротворенными лицами, светившимися счастьем, медленно пошли обратно по проходу, принимая от всех поздравления; и те, кто стоял ближе, тянулись к ним и целовали их в щеки, пожимали им руки.

Вокруг них органная музыка возвещала о радостном событии и, казалось, звучала по-настоящему победно; то же чувствовалось и в содержании многих поздравительных посланий; всем было очевидно, что их союз следует не просто приветствовать, его нужно отмечать как пример того, что в этом уголке мира все прекрасно.

Войны остались в прошлом, и впереди молодых людей ожидало будущее, которое они выберут.

У Мэдлин и Джарвиса ушло больше часа на то, чтобы пройти расстояние от церковной лестницы — где сводные братья и сестры осыпали их рисом, — до кареты, которая ожидала их, чтобы увезти в замок. Оказавшись внутри экипажа, они оба вздохнули с облегчением и, нежно стиснув друг другу пальцы, с улыбками обменялись взглядами, а потом откинулись на спинку сиденья, чтобы за короткую поездку немного прийти в себя.

Джарвис взглянул на брошь, приколотую к платью Мэдлин в ложбинке между грудей, и произнес:

— Эта вещь, возможно, и старинная, но я сомневаюсь, чтобы она когда-нибудь выглядела так к месту.

Действительно, брошь смотрелась совершенно очаровательно среди кремового кружева, которым была отделана горловина платья Мэдлин. Улыбаясь, Мэдлин посмотрела вниз и потрогала золотое украшение.

— Как приятно, что Далзил прислал подтверждение того, что брошь официально признана найденным сокровищем.

— Хм-м.

Джарвис не был удивлен, что его бывший командир подумал об этом. Далзил редко упускал даже какие-либо мелочи. Признание означало, что мальчики владеют брошью законно и их подарок останется у Мэдлин.

Чтобы приветствовать молодых, в парадном холле и на лестнице собрались все, и подъехавшая карета остановилась под шум аплодисментов и пожеланий. Джарвис вышел из кареты, помог спуститься Мэдлин — и раздался грохот, а за ним немедленно последовало оглушительное «бум!».

Все обернулись к бастионам, и тогда выстрелила еще одна из пушек замка. Мэдлин взглянула на Джарвиса, но он покачал головой, дав понять, что это не его затея.

Возле Мэдлин неожиданно появился Чарлз, закрыл дверцу экипажа и указал вверх на лестницу.

— Ваши братья, — пояснил он Мэдлин, когда отгремела последняя пушка. — Они сочли это вполне подходящим и призвали на помощь Кристиана, Тони и Джека Хендона. Не волнуйтесь — с ними ничего не случилось.

Опираясь на руку Джарвиса, Мэдлин вошла в парадный холл, и они проследовали дальше в огромный бальный зал, где их ожидал свадебный завтрак.

Последующие часы были наполнены всевозможными тихими удовольствиями, теми счастливыми мгновениями, которые еще долго сияют в памяти.

Мэдлин обвела взглядом друзей Джарвиса и их жен, которые были в «интересном» положении, и увидела, что обретенное ими счастье сияет у них в глазах. Только Кристиан еще оставался в одиночестве. Она задумалась над этим, но ее внимание привлек веселый смех Белинды — пробовавшей свои крылышки с одним из юных джентльменов.

Мэдлин оглянулась кругом и нашла своих братьев — все трое, как ни удивительно, вели себя так, словно примерное поведение было их свадебным подарком ей, и ее губы дрогнули в грустно-счастливой улыбке. Через несколько недель они вернутся в школу, а когда в следующий раз она увидит их, Гарри будет совсем взрослым, да и Эдмонд почти таким же. То время, когда она посвящала себя исключительно им, подошло к концу, но теперь рядом был Джарвис, чтобы провести их через следующий жизненный этап, научить их быть мужчинами, научить тому, чему она не могла их научить; и не было мужчины, которого она считала бы лучшим для них образцом для подражания.

А в ответ… Ее взгляд метнулся к Аннабелл и Джейн, а потом снова вернулся к Белинде, которая продолжала улыбаться увлеченному ею юноше. Она позаботится о трех девочках, и, хотя ей не очень нравился Лондон, она будет достойно представлять их в период сезонов. Сибил и Мюриэль, конечно, помогут, но Мэдлин понимала, что, как и раньше, главная ответственность за братьев лежала на ней, так теперь и для сестер Джарвиса именно она будет наставницей и настоящей защитницей.

Жизнь продолжалась; одни роли закончились, другие начинались.

По расчетам Мэдлин, у нее было еще семь месяцев, чтобы приготовить все необходимое по своему вкусу, прежде чем появится следующее прибавление в их теперешнем семействе.

Мэдлин перевела взгляд на Джарвиса и улыбнулась; она ему еще ничего не сказала, решив приберечь до ночи эту новость как сюрприз.

Почувствовав ее взгляд, Джарвис обернулся и заметил игравшую у нее на губах загадочную улыбку — улыбку мадонны. В эти дни Мэдлин была совершенно спокойной, она сумела организовать их свадьбу с такой легкостью, что ему оставалось только удивляться. От посыпавшейся на него массы вопросов, которые требовали решения, у него закружилась голова — ему захотелось убежать и спрятаться в библиотеке. Милостиво улыбнувшись, Мэдлин отпустила его и уверенно взяла все в свои руки.

Слава Богу, что у него хватило ума жениться на ней.

Оставив своего собеседника, Джарвис подошел к Мэдлин, взял ее за руку и поднял на ноги.

— Пойдем танцевать вальс, — улыбнулся он, когда Мэдлин вопросительно подняла брови.

Джарвис проводил ее на площадку для танцев, обнял и закружил — они оба расслабились, и барьеры, которыми они отгораживались от остальных, тонкие завесы, которые еще сохранялись, упали. Мэдлин и Джарвис улыбались, глядя в глаза друг другу, и просто наслаждались этими мгновениями — неповторимыми, бесценными мгновениями любви и жизни.

— Мне кажется, все прошло хорошо. — Мэдлин вздохнула с чувством удовлетворения, вслед за Джарвисом обведя взглядом зал.

— Да. — Джарвис дождался, чтобы она посмотрела на него. — Но независимо ни от чего, в этот день я получил все, что мне нужно. Тебя.

Позже, когда Джарвис, чтобы, так сказать, соблюсти традицию, присоединился к своим бывшим соратникам и Джеку Хендону, стоявшим у стены зала, Кристиан, вопросительно подняв бровь, осведомился у него, не нашлось ли что-нибудь из груза предателя.

— Власти в Фалмуте послали группу моряков на следующий день после того, как вы с Далзилом уехали. Они перерыли весь берег и откопали еще три предмета, все относительно небольшого размера: диадему, ожерелье и филигранной работы крест. Когда группа ушла, туда спустились местные. Они искали еще усерднее, но ничего больше не нашли. Все пришли к мнению, что более тяжелые и крупные вещи имеют гораздо меньше шансов быть вынесенными волнами на берег, так что тридцать сребреников нашего последнего предателя почти наверняка лежат на дне океана где-то в районе Манакла.

— Во всяком случае, он лишился оплаты, — пробурчал Тони Блейк. — Это хоть некоторое утешение.

Они все до одного гораздо охотнее увидели бы его повешенным.

— Если бы только в нем было что-нибудь характерное, но темноволосые джентльмены с правильным произношением, которые и внешне выглядят и говорят, как Далзил, составляют по меньшей мере четверть аристократии, — посетовал Чарлз.

— И вряд ли у нас будет еще шанс встретиться с ним. — Джек Уорнфлит сделал глоток бренди из бокала, который вертел в руке. — Вот что больше всего раздражает.

— Нас и особенно Далзила, — прищурился Деверелл.

— Когда я вместе с ним возвращался в Лондон, — отозвался Кристиан, у меня создалось впечатление, что он захлопнул дверь и к последнему предателю, и ко всей своей работе.

— Это совпадает с теми слухами, которые доходили до меня в последние недели: ожидается, что в следующем месяце он подаст в отставку, — сказал Джарвис.

— Он говорил, что ликвидирует оборванные концы, — заметил Кристиан. — Но вряд ли их осталось так уж много.

— И это приводит к очень интересному вопросу. — Чарлз высоко поднял брови. — Когда он уйдет в отставку, сможем ли мы наконец узнать, кто он?

Все задумались над этим.

— Если только он не станет отшельником, — сказал Тони Блейк, — мы столкнемся с ним, с его настоящим «я» — мистером Как-Вас-Там, лордом таким-то.

— Я за это выпью. — Джек Уорнфлит поднял бокал и, когда все его поддержали, окинул взглядом их кружок. — У нас, кажется, вошло в привычку собираться на свадьбах друг у друга. Насколько я помню, последний раз на твоей свадьбе, — кивнул он в сторону Деверелла. — Мы все видели, что Джарвис ушел и потом вернулся к себе э замок, и интересовались, что позвало его обратно. Теперь мы знаем, в чем дело, — всеобъемлющим жестом Джек обвел зал, — и мы здесь, танцуем на его свадьбе.

— А на этот раз, — подхватил его мысль Чарлз, — остался только один из нас, кем мы интересуемся. — Он повернулся к Кристиану и улыбнулся. — Это ты.

Кристиан рассмеялся совершенно безмятежно, — Джарвис неожиданно вспомнил, что он был самым уравновешенным из всех них, — и шутливо поклонился им.

— Мне горько сообщать вам, джентльмены, что, несмотря на тщательные поиски, мне к настоящему моменту не удалось найти леди, в отношении которой я чувствовал бы потребность строить матримониальные планы. Хотя я приветствую ваши старания и их достойные подражания успехи, но, как последний неженатый член клуба «Бастион», не намерен торопиться изменить свой статус. Помимо всего прочего, вы все установили слишком высокую планку в выборе своих жен, и я ни в коем случае не хотел бы опустить ее.

Они, конечно, не оставили Кристиана в покое, а продолжали шутить и поддразнивать его добродушно и не обидно. Он же просто посмеивался и с привычной легкостью отмахивался от их замечаний, нисколько не уступая своих позиций, а в конце концов заявил:

— Так как я самый старший и одновременно старейший лорд в нашей группе, моей дорожке к выбору достойной жены всегда было суждено стать наименее простой.

Они смотрели на него, стараясь понять, что скрывается за этим замечанием. Все чувствовали, что оно таит в себе какой-то глубинный смысл, но какой именно, никто из них не мог себе представить.

Однако Чарлз явился тем человеком, кто облек их коллективный ответный выпад в слова. Широко раскрытыми глазами он уставился на Кристиана и вопросил:

— А кто сказал, что влюбиться — это просто?

Через два дня Кристиан вернулся в Лондон и, как часто делал, отправился скоротать время в клубе «Бастион». Была середина дня, когда он поднялся по лестнице в библиотеку клуба. Закрыв дверь, он подошел к столу с напитками, налил себе бренди, расположился в одном из уютных кресел у камина, сделал глоток — и задумался.

Других неженатых членов в клубе не осталось; он был последним, кого дома — в огромном особняке на Гросвенор-сквер — не ждала леди.

Он мысленно вернулся к свадьбе Джарвиса, к встрече с друзьями, вспомнил их слова и совет, который они в шутку дали ему, и улыбнулся этим воспоминаниям. Но затем у него в голове прозвучали последние слова Чарлза, и улыбка Кристиана исчезла.

Чарлз и все остальные неправильно истолковали его предыдущее высказывание. Он вовсе не говорил, что для него влюбиться — непростое дело, он говорил, что ему не суждено так просто найти достойную жену. И для этого существовала одна очень простая причина.

Он мог доказать, что в этом Чарлз не прав. Для Кристиана влюбиться оказалось самым простым делом, самым легким и естественным на свете — насколько он мог помнить. Но трудность состояла в том, что леди, на которой он мечтал жениться, была уже замужем.

Закрыв глаза, Кристиан откинул голову на спинку кресла. Воспоминания чередой проносились перед его мысленным взором — все то, что случилось, все то, что он не в силах был изменить.

Издалека до него донесся звон колокольчика на входной двери; краем сознания Кристиан следил за шагами Гасторпа, который шел к двери, чтобы ответить на звонок… но затем прошлое затянуло его обратно, заключило в нежные объятия и окутало ароматом жасмина.

В настоящее его вернули стук в дверь и последовавшее за ним появление Гасторпа, и Кристиан открыл глаза.

Мажордом плотно закрыл дверь, а потом повернулся лицом к Кристиану.

— Прибыла леди, милорд, и хочет вас видеть. Она не назвала своего имени, но дала эту записку.

Сделав Гасторпу знак подойти, Кристиан лениво размышлял, у кого из светского общества могло возникнуть желание поговорить с ним и какой леди пришло в голову разыскивать его здесь. Прислуга на Гросвенор-сквер побоялась бы открыть его местопребывание, тем более первому встречному. Когда он взял сложенный листок пергаментной бумаги с серебряного подноса, который держал Гасторп, почерк записки привел его в смятение.

Мгновение Кристиан просто смотрел на записку, а затем на него нахлынули чувства, и он, очнувшись от летаргии, мысленно дал себе звучную пощечину.

Его пальцы зашевелились, и он кончиками их провел по своему имени, не по тому из давнего прошлого, а по титулу, которым с тех пор обзавелся.

Еще не развернув листок, Кристиан уже почувствовал аромат жасмина, и это была не фантазия и не плод воображения.

Он сжал записку и едва не выронил, словно она обожгла ему пальцы.

Сделав глубокий вдох, Кристиан медленными движениями, сдерживая себя, разгладил бумагу и, прочитав несколько строчек записки, откинулся в кресле, остановив невидящий взгляд на камине.

Кристиан не знал, что чувствует; в нем бушевали эмоции, и в этой путанице переживаний невозможно было разобраться. Он глубоко вдохнул, набирая воздух в грудь, и постепенно его как тисками сжало ледяное внутреннее напряжение.

Судьба двигалась непостижимыми, бесконечно загадочными путями.

— Милорд?

Гасторп кашлянул.

Кристиан услышал, как говорит, заглушая стук в груди:

— Я сейчас спущусь к леди, Гасторп. Попросите ее подождать.