Утешение странников

Глава восьмая

Хотя день выдался самый жаркий за все проведенное ими здесь время и небо в зените казалось скорее черным, чем синим, море, когда они в конце концов спустились к нему по оживленной, сплошь застроенной ресторанчиками и сувенирными лавками улице, было маслянисто-серого цвета, и по его поверхности еле заметные дуновения бриза взбивали и гоняли клочья грязновато-белой пены. У кромки воды, там, где разбивались о соломенного цвета песок миниатюрные волны, играли и вопили дети. Чуть дальше виднелся одинокий пловец, выпрастывающий из воды попеременно то одну, то другую руку, но большая часть той огромной толпы, которая тянулась по обе стороны от воды и исчезала в знойном мареве, собралась здесь только для того, чтобы пожариться на солнце. Большие семьи, сгрудившись вокруг складных столиков, готовились к трапезе, выставляя блюда с ярко-зеленым салатом и темные бутыли с вином. Мужчины и женщины, пришедшие на пляж поодиночке, лежали ничком на полотенцах, их намазанные маслом тела глянцево блестели. Из транзисторных радиоприемников неслась музыка, и время от времени, перекрывая даже гомон резвящихся детей, раздавался характерный, на нисходящей интонации, родительский окрик: имя ребенка.

Колин и Мэри отшагали две сотни метров по горячему, вязкому песку, мимо одиноких мужчин с сигаретами и книгами в мягкой обложке, мимо влюбленных парочек и целых домохозяйств с дедушками и бабушками и потными младенцами в колясках, в поисках единственно правильного места, около воды, но не слишком близко от поднимающих брызги детей, как можно дальше от ближайшего транзистора и от семейства с двумя жизнерадостными немецкими овчарками, но так, чтобы по возможности не нарушить интима намасленной парочки на розовом полотенце и чтобы рядом не было бетонной урны, над которой кружит плотное облако иссиня-черных мух. Каждое потенциально подходящее место отвергалось как минимум по одному из параметров. Один пустой пятачок выглядел вполне подходящим, если бы не разбросанная в самой середине куча мусора. Минут через пять они вернулись на этот же самый пятачок и принялись перетаскивать пустые бутылки и банки и недоеденные куски хлеба к ближайшей бетонной урне, но тут из моря выбежали отец и сын с зализанными соленой водой черными волосами и настояли на том, чтобы их пикник оставили в полной неприкосновенности. Колин и Мэри пошли дальше, согласившись — они в первый раз заговорили между собой с тех пор, как сошли с пароходика, — что идеальный пляж представляется им неким максимально возможным приближением к уединенности и уюту их гостиничного номера.

В конечном счете они обосновались неподалеку от двух девочек-подростков, на которых небольшая компания молодых мужчин пыталась произвести впечатление, неловко кувыркаясь через голову и швыряя друг другу в глаза песок. Колин и Мэри расстелили рядышком два полотенца, разделись до купальных костюмов и сели лицом к морю. Вдоль берега проследовал катер, который тянул за собой человека на водных лыжах, несколько чаек и мальчик с металлическим коробом на шее — продавец мороженого. Двое молодых людей принялись настолько отчаянно лупить по руке одного из своих товарищей, что девочки-подростки попытались выступить в его защиту. Тут же мужчины, все до единого, уселись на корточки — подковой вокруг барышень — и представились. Колин и Мэри крепко держались за руки и перебирали пальцами, напоминая самим себе, что даже и в полном молчании они постоянно думают друг о друге.

За завтраком Мэри заново пересказала всю историю с фотографией. Она не пыталась давать какие бы то ни было оценки: только факты, в той последовательности, в которой они являлись ей самой. Пока она говорила, Колин кивал, поддакивал в тех местах, которые запомнил еще ночью, пару раз переспросил, уточняя отдельные детали («А на фотографии были горшки с геранью?» — «Да.» — «А в какую сторону падали тени?» Этого она не помнила), но с выводами не спешил. По большей части он просто кивал и устало тер глаза. Мэри попыталась положить руку ему на плечо и локтем сшибла молочник. Наверху, когда они переодевались, чтобы пойти на пляж, она утянула его в постель и крепко прижала к себе. Она целовала его лицо, старалась поуютнее угнездить его голову у своих грудей и повторяла ему, снова и снова, как она его любит и как она обожает его тело. Она положила руку на его голый упругий зад и стиснула ягодицу. Он провел губами по ее грудям и глубоко ввел в нее указательный палец. Он подобрал колени, он начал целовать и зарываться в нее лицом, а Мэри раскачивалась взад-вперед, повторяя его имя; затем, наполовину плача, наполовину смеясь, она сказала:

— Почему так страшно, когда настолько сильно кого-нибудь любишь? Откуда такой ужас?

Но в постели они не остались. Они напомнили друг другу о том, что хотели выбраться на пляж, и расцепились, чтобы уложить в сумку полотенца.

Колин лежал на животе, а Мэри села на него верхом и принялась натирать ему спину маслом. Закрыв глаза, он повернул голову вбок, подложив под щеку ладонь, и в первый раз рассказал Мэри о том, как Роберт его ударил. Он подробно изложил ход событий, без лирических отступлений и отсылок к собственным чувствам, тогдашним или теперешним; просто сам разговор, насколько он его помнил, кто где находился и точную последовательность действий. Пока он говорил, Мэри массировала ему спину, от основания позвоночника вверх, разминая маленькие твердые мышцы быстрыми движениями больших пальцев, пока не добралась до неподатливых сухожилий на шее.

— Больно, — сказал Колин.

Мэри ответила:

— Продолжай. Чем все кончилось?

На сей раз он рассказал ей о том, что шептала ему Кэролайн, когда они уходили. У них за спиной ровное журчание мужских голосов все прибавляло и прибавляло в силе и громкости, пока не взорвалось вдруг общим смехом, немного нервным, но добродушным; потом девушки начали говорить друг с другом, негромко и очень быстро, и снова общий смех, менее нервный, более мягкий. Сквозь человеческие голоса доносился убаюкивающий звук волн, накатывающих через неравные интервалы времени, и звук этот приобретал еще больший снотворный эффект, когда волны вдруг принимались демонстрировать бездонную сложность возможных вариантов движения, разбиваясь одна за другой быстрым стаккато. Солнце давило, как громкая музыка. Речь Колина стала менее ясной. Движения Мэри — менее уверенными, более ритмичными.

— Я слышала, что она говорила, — сказала она, когда Колин закончил.

— Она там как заключенный, — сказал Колин, а потом добавил, тоном куда более уверенным: — Она и есть заключенный.

— Я знаю, — сказала Мэри.

Она сложила руки вместе и принялась разминать Колину шею ленивыми круговыми движениями, попутно пересказывая свой разговор с Кэролайн на балконе.

— Почему ты раньше мне об этом не рассказала? — спросил он под конец.

Мэри замешкалась.

— А почему ты мне ничего не рассказал?

Она слезла с него, и они снова уселись каждый на своем полотенце, лицом к морю.

После долгой паузы Колин проговорил:

— Очень может быть, что он ее бьет.

Мэри кивнула.

— И при этом… — он захватил пригоршню песка и стал сыпать его тонкой струйкой на пальцы ног, — и при этом создается такое впечатление, что она вполне…

Окончание фразы повисло в воздухе.

— Вполне довольна жизнью? — мрачно переспросила Мэри. — Ну да, известное дело, все женщины любят, когда их бьют.

— Тебе никогда не было противно оттого, что ты все знаешь лучше всех? — Внезапная вспышка Колина удивила их обоих. — Я только хотел сказать, что… создается такое впечатление, будто ее, ну, как будто что-то подпитывает.

— Ну конечно, — сказала Мэри. — Боль.

Колин вздохнул и снова перевернулся на живот.

Мэри поджала губы и стала смотреть, как на мелководье плещутся дети.

— Опять забыла про открытки, — прошептала она.

Так они сидели еще около получаса, перекатывая под хмурыми лбами обрывки спора, который трудно было бы облечь в слова. Их одолевало чувство, что эти прошедшие несколько дней были не чем иным, как формой вредительства, скрытым заговором молчания, замаскированным бурными потоками слов. Она полезла в сумку и вынула из нее резинку, чтобы собрать волосы в хвост. Потом резко встала и пошла к воде. Когда она проходила мимо маленькой шумной компании, пара мужчин проводила ее тихим присвистом. Мэри удивленно обернулась, но мужчины тут же глуповато заулыбались и стали прятать глаза, а один из них кашлянул. Колин, который не стал менять позу, лежал и смотрел, как она стоит по колено в воде, среди детей, которые отчаянно вопят и заливаются смехом, подпрыгивая в волнах. Мэри, в свою очередь, казалось, увлеклась наблюдением за группой детей постарше, подальше в воде, которые играли в царя горы на большой, черной и плоской камере от трактора. Она заходила все глубже и глубже, пока не поравнялась с ними. Дети что-то ей крикнули, вне всякого сомнения убеждая погрузиться в воду должным образом, и Мэри кивнула в их сторону. Бросив мимолетнейший из взглядов через плечо на Колина, она оттолкнулась и вошла в воду привычным, неторопливым, размеренным брассом, которым без малейших усилий проплывала в районном бассейне по десять раз туда и обратно.

Колин откинулся назад, на локтях, купаясь в роскоши теплого воздуха и относительного одиночества. Один из мужчин достал ярко-красный надувной мяч, и тут же поднялся шумный спор по вопросу о том, в какую игру с ним лучше играть, а также по другому, куда более сложному вопросу о составе команд. Одна из девушек явно уже успела войти во вкус. С комически назидательной миной она тыкала пальчиком в грудь самому крупному из мужчин. Ее подруга, высокая, худая, с несколько неловкой постановкой ног, стояла в сторонке, нервически перебирая пальцами прядку волос, с лицом, застывшим в вежливой, покорной улыбке. Она смотрела в лицо массивному орангутангоподобному парню, который, судя по всему, решил развлекать именно ее. Досказав очередную историю, он вытянул руку и по-приятельски толкнул ее в плечо. Чуть погодя он резко подался вперед, ущипнул ее за ногу, отбежал на несколько шагов, обернулся и предложил ей его догнать. Девушка, как новорожденный теленок, сделала несколько неуверенных шагов вперед и смущенно замешкалась. Орангутанг снова подскочил к ней и на сей раз шлепнул ее по заду расчетливым скользящим ударом, который вызвал необычайно звонкий звук.

Все остальные, включая и невысокую девушку, тут же рассмеялись, и орангутанг, молотя о песок руками и ногами, прошелся ликующим колесом. Удерживая на лице бодрую улыбку, худая девушка посторонилась, чтобы он не задел ее на ходу. В нескольких футах от них из песка уже торчали два шеста от пляжных зонтиков, с куском веревки, натянутым между верхушками; намечалась партия в волейбол. Орангутанг, уверенный в том, что худая девушка окажется в его команде, отвел ее в сторону и принялся объяснять правила. Он подобрал мяч и, показав ей сжатую в кулак руку, тычком отправил его высоко в небо. Девушка кивнула и улыбнулась. Бить по мячу она отказывалась, но орангутанг был настойчив, и она покорилась, подбросив мяч вверх на несколько футов. Орангутанг тут же сбегал за мячом, аплодируя на ходу.

Колин подошел к кромке воды и нагнулся, чтобы рассмотреть выброшенный на берег клочок морской пены. В каждом крохотном пузырьке свет преломлялся, образуя на пленке четкую радугу. Пена высыхала прямо у него на глазах, каждую секунду исчезали десятки радуг, хотя ни разу пузырьки не лопнули одновременно. Когда он выпрямился, на песке не было ничего, кроме подсохшей неровным кругом каемки. Мэри между тем успела уйти уже метров на двести, и ее голова была теперь всего лишь маленькой черной точкой на фоне колоссальной серой плоскости. Чтобы лучше видеть ее, Колин прикрыл глаза рукой. Она перестала удаляться в открытое море и вроде бы даже развернулась лицом к берегу, хотя на таком расстоянии было почти невозможно различить, плывет она обратно или просто молотит руками по воде вокруг себя. Как будто в ответ на этот его вопрос, она подняла руку и принялась отчаянно размахивать ею в воздухе. Или это все-таки была не рука, а гребень волны у нее за спиной? На секунду он потерял ее голову из виду. Она пропала под водой, опять вынырнула, и снова он увидел над ней какое-то движение. Точно — рука. Колин резко набрал полную грудь воздуха и замахал в ответ. Сам того не замечая, он сделал несколько шагов к воде. Голова вроде бы повернулась, не исчезла на этот раз, но принялась метаться из стороны в сторону. Он позвал Мэри по имени, негромко, отчаянным свистящим шепотом. Стоя уже по грудь в воде, он бросил на нее последний взгляд, один-единственный. Голова ее снова исчезла, и снова невозможно было понять, накрыло ее очередной волной или она просто нырнула.

Он поплыл к ней. Дома, в том же самом плавательном бассейне, что и она, Колин плавал отчаянным, стильным кролем, который оставлял за ним в воде глубокую борозду, но это в один конец, в лучшем случае в оба. На больших дистанциях он быстро уставал и жаловался на то, как это скучно — плавать туда-сюда. Сейчас он попытался найти разумную середину, перемежая размеренные долгие гребки шумными вздохами, как будто устало иронизировал над чередой печальных событий. Через двадцать пять метров ему пришлось остановиться, чтобы перевести дыхание. Он полежал несколько секунд на спине, потом снова перевернулся. Он долго вытягивал шею, вглядываясь в нужном направлении, но Мэри там видно не было. Он снова поплыл, на сей раз не так быстро, чередуя кроль с отрезками брасса: так он мог, во-первых, отдышаться, а во-вторых, держать лицо над волной, которая стала выше, а за каждым гребнем следовали глубокие покатые впадины, перебираться через которые было очень утомительно. Когда он остановился в следующий раз, ее голова на долю секунды мелькнула над водой. Он крикнул, но голос его был еле слышен, и, израсходовав такое большое количество воздуха, он сразу ослаб. Здесь, вдалеке от берега, прогрелся только верхний слой воды; когда он опускал ноги, чтобы сделать очередной толчок, они немели от холода. Когда он развернулся, чтобы плыть дальше, в лицо ему ударила волна, и он наглотался воды. В дыхательное горло она не попала, но ему пришлось опять перевернуться на спину, чтобы прийти в себя. О господи, говорил — или думал — он снова и снова. О господи! Он опять тронулся с места, сделал несколько гребков кролем и вынужден был остановиться; руки у него как будто разбухли и стали слишком тяжелыми, их уже не поднята. Теперь он все время плыл брассом, медленно, почти незаметно продвигаясь вперед. Когда он снова остановился, отчаянно хватая ртом воздух и вытянув над волнами шею, Мэри была от него в десяти метрах и держалась на поверхности. Выражения ее лица он не видел. Она что-то кричала ему, но возле самых его ушей плескалась вода и мешала слышать. На эти последние несколько метров ушла вечность. Он уже не делал руками настоящих гребков, он просто взбалтывал воду, и, когда у него хватило сил еще раз поднять голову, Мэри как будто отодвинулась дальше. Потом он наконец до нее добрался. Он вытянул руку, дотронулся до ее плеча, и она под его тяжестью тут же ушла под воду.

— Мэри! — выкрикнул Колин и тут же снова хлебнул воды.

Мэри вынырнула и выбила пальцами нос. Глаза у нее были маленькие и красные.

— Смотри, какая красота! — крикнула она.

Колин задохнулся и снова навалился на ее плечо.

— Осторожно, — сказала она. — Перевернись на спину, а то ты нас обоих утопишь.

Он попытался что-то сказать, но вода хлынула ему в рот, как только он его открыл.

— Так здорово здесь после всех этих узких улиц, — сказала Мэри.

Колин лег на спину, раскинув руки и ноги, как морская звезда. И закрыл глаза.

— Ага, — в конце концов с трудом выдавил он из себя. — Просто фантастика.

Когда они вернулись, народу на пляже поубавилось, но игра в волейбол закончилась буквально только что. Высокая девушка, понурив голову, шла прочь, одна. Остальные игроки стояли и смотрели, как орангутанг метнулся за ней следом, встал перед ней и пошел спиной вперед, описывая руками умоляюще-аффектированные круги. Мэри и Колин перетащили свои пожитки в тень оставленного кем-то зонтика и поспали полчаса. Когда они проснулись, пляж стал еще пустыннее. Волейболисты ушли и унесли с собой свою сетку, и вокруг остались только выбравшиеся на пикник большие семейные группы: люди дремали и сонно переговаривались у заваленных мусором столиков. По инициативе Колина они оделись и пошли в сторону оживленного проспекта, чтобы найти место, где можно было бы чего-нибудь поесть и попить. Практически сразу, менее чем через полчаса, они отыскали вполне подходящий ресторан. Они сели на террасе под густой зеленой сенью старой корявой глицинии, беспорядочно разбросавшей ветви по реечным сводам. Столик им достался уединенный, покрытый в два слоя накрахмаленными розовыми скатертями. Приборы тяжелые, с витиеватыми узорами и отполированные до блеска. В центре стола стояла красная гвоздика в миниатюрной бледно-голубой керамической вазе. Их обслуживали два официанта, очень милые и, что было особенно приятно, ненавязчивые, а краткость меню предполагала пристальное внимание к приготовлению каждого блюда. На поверку кухня оказалась довольно средней, но вино было прохладным, и они выпили полторы бутылки. Они скорее болтали, чем разговаривали, вежливо, не напрягаясь, как старые знакомые. Личных тем и тем, связанных с отпуском, они избегали. Вместо этого они повспоминали общих знакомых и прикинули, как они там, оговорили заранее кое-какие мелочи на обратную дорогу, поговорили о солнечных ожогах и о сопоставительных достоинствах брасса и кроля. Колин все время зевал.

И только когда они вышли наружу и в сытой полудреме побрели по теневой стороне улицы — сзади их провожали взглядами со ступеней террасы оба официанта, впереди был прямой проспект, который вел от пляжа и морского берега к лагуне и пристани, — Колин зацепился указательным пальцем за указательный палец Мэри (было слишком жарко, чтобы держаться за руки) и напомнил про фотографию. Что, Роберт специально следил за ними с фотоаппаратом? Может, он и сейчас за ними следит? Мэри передернула плечами и оглянулась. Колин тоже посмотрел назад. Фотоаппараты были повсюду, висели, как аквариумные рыбы, на водянистом фоне из одежд и тел, но Роберта, конечно же, видно не было.

— А вдруг, — предположила Мэри, — ему просто понравилось твое лицо.

Колин пожал плечами; отняв руку, он потрогал свои плечи.

— Кажется, я все-таки обгорел, — объяснил он.

Они пошли в сторону пристани. Из баров и ресторанов валом валила публика — обратно на пляж. Чтобы хоть как-то двигаться вперед, Колину и Мэри пришлось сойти с тротуара на проезжую часть. Когда они добрались до места, у пирса стоял один-единственный пароходик, да и тот собирался отчаливать. Он был меньше тех морских трамвайчиков, которые обычно ходили через лагуну. Выкрашенные в черный цвет рубка и труба, похожая на помятую шляпу-цилиндр, придавали ему сходство со слегка взъерошенным похоронщиком. Колин уже направился было к нему, но Мэри сперва решила свериться с расписанием.

— Он сначала идет вокруг острова, — сказала она, догнав его, — а только потом на нашу сторону, кружным путем, через гавань.

Как только они взошли на борт, лодочник нырнул в рулевую рубку, и тут же завелся двигатель. Матрос — обычный молодой человек с усиками — отдал швартовы и звонко поставил на место металлические воротца в перилах. Поскольку пассажиров было не много, Колин и Мэри встали в нескольких шагах друг от друга, по обе стороны от рубки, и стали глядеть вперед, вдоль носа корабля, который как раз описывал широкую дугу, постепенно минуя вписанные в далекий берег знаменитые на весь мир купола и шпили, потом большую часовую башню, пока не уперся наконец в кладбищенский остров — на таком расстоянии не более чем дымчатое пятнышко, зависшее над линией горизонта.

Как только судно легло на курс, мотор настроился на приятную ритмическую флуктуацию на двух нотах, которые отстояли друг от друга не более чем на полтона. Всю дорогу — а она заняла примерно тридцать пять минут — они не только не сказали друг другу ни слова, но даже и не глядели друг на друга. Каждый сел на ближайшую скамью и продолжил глядеть вперед. Между ними стоял матрос — ссутулившись в полуоткрытой двери рубки и время от времени перебрасываясь репликами с рулевым. Мэри положила подбородок на согнутую в локте руку. Время от времени Колин закрывал глаза.

Когда пароходик замедлил ход на подходе к больничному пирсу, он перешел на другой борт, к Мэри, и стал смотреть на ожидающих посадки пассажиров, по большей части стариков, которые собрались маленькой плотной группкой: как можно ближе друг к другу, но так, чтобы не толкаться. Мэри тоже встала и смотрела вперед, на следующий причал, который был ясно виден в полумиле отсюда, над гладкой, как зеркало, водой. Старикам помогли взобраться на борт, и после быстрой, на пулеметной скорости, переклички между рулевым и матросом кораблик поплыл дальше, вдоль набережной, которую однажды утром, пять дней тому назад, они прошагали из конца в конец.

Колин подошел вплотную к Мэри сзади и сказал ей на ухо:

— Может, выйдем на следующей остановке и пройдемся пешком? Так будет быстрее, чем ехать вокруг всей гавани.

Мэри пожала плечами и ответила:

— Может.

Не обернувшись, чтобы посмотреть на него. Но когда пароходик подвалил к следующему пирсу и матрос уже спрыгнул на берег и принялся зачаливать канат за кнехт, она быстро обернулась и поцеловала его, едва дотронувшись губами до губ. Подняли металлические воротца, и пара пассажиров сошла на берег. Повисла секундная пауза, когда все вокруг словно застыло на пике движения, как в детской игре «штандер». Рулевой положил руку на штурвал и бросил взгляд на матроса. Тот подобрал конец чалки и приготовился отдать швартовы. Новые пассажиры расселись по местам, но обычный в таких случаях разговор еще не начался. Колин и Мэри сделали несколько шагов — с вытертого лака палубы на растрескавшиеся, почерневшие доски сходней, и сразу рулевой выкрикнул какую-то отрывистую команду матросу, который тут же кивнул и мигом размотал канат. Откуда-то из душных, скрытых от глаз глубин пароходика донесся внезапный взрыв хохота и голоса нескольких человек, говорящих одновременно. Колин и Мэри медленно и молча шли по пирсу. Когда они время от времени поглядывали налево, вид всякий раз заслоняло то или иное сочетание деревьев, домов и стен, но рано или поздно просвет должен был появиться, и вдруг они поймали себя на том, что остановились оба — чтобы из-за угла высокой электрической подстанции, меж двух ветвей могучего платана разглядеть увитый цветами балкон, где маленькая фигурка в белом сначала просто смотрела в их сторону, а потом начала махать рукой. Сквозь мягкие всхлипы уходящего пароходика они услышали, как Кэролайн зовет их. По-прежнему стараясь не смотреть друг другу в глаза, они двинулись налево, к переулку, который должен был вывести их к знакомому дому. За руки они не держались.