Узбекистан на историческом повороте

Теперь о так называемом хлопковом деле. О нем в разное время было написано большое количество публицистических и аналитических статей, освещено оно и в работах серьезных западных научных исследователей самого разного профиля, от криминологов до политологов (см., напр.: Critchlow James. Corruption, Nationalisim and the Native Elites in Soviet Central Asia in: JoCSt.

Vol. 4.1988, 2. Р. 142-161).

Я старался добросовестно проштудировать главное из опубликованного об этом действительно весьма примечательном событии периода завершения советской истории Узбекистана. Оно предшествовало кончине Рашидова, а возможно, и вызвало ее.

Очень коротко напомню суть дела. Согласно нереалистическим плановым заданиям, Узбекистан должен был ежегодно производить 6 млн. тонн хлопка-сырца. Широкое распространение получили подкуп и очковтирательство на всех уровнях партийного и государственного аппаратов. По самым сдержанным оценкам, за период с 1978-го до 1983 г. из средств, выделенных государством на закупку хлопка-сырца, было похищено не менее 1 млрд. рублей.

Официально хлопковое дело началось в 1983 г., когда Москва направила в Бухару следственную комиссию во главе с Т.Гдляном для проведения глубоких проверок сигналов о коррупции в высшем эшелоне областной власти. Вскоре сферой деятельности этой следственной комиссии стал весь Узбекистан. Было привлечено к уголовной ответственности и арестовано большое число партийных, государственных и хозяйственных руководителей. Из 13 первых секретарей обкомов партии 10 были смещены с должностей, причем 5 из них арестованы, а 1 расстрелян. Была заменена четвертая часть членов ЦК компартии Узбекистана.

Антикоррупционная кампания приобрела отчетливо выраженную этническую, антиузбекскую направленность. По инициативе одного из самых влиятельных тогдашних руководителей ЦК КПСС Лигачева в партийном и государственном аппарате Узбекистана производилась ротация кадров. На некоторые руководящие должности взамен узбеков были выдвинуты русские. Это должно было способствовать восстановлению полного контроля со стороны Москвы, значительно ослабленного, как считали на Старой площади, при Рашидове, усилению влияния Москвы на ход дел в республике. При этом Москва стремилась восстановить народ против своего национального руководства.

В средствах массовой информации непрерывно тиражировались различные примеры личного обогащения руководящих работников, систематического получения ими дефицитных товаров, недоступных простому народу, создания возможностей для престижного обучения и престижной работы их детей, уклонения сыновей ответственных функционеров от военной службы и т.д.

Вначале казалось, что московская стратегия развивается успешно: московскую комиссию буквально затопил поток анонимных писем. Однако уже через короткое время стало ясно, что эта кампания не достигла и не может достигнуть своей цели, что не удастся противопоставить узбеков их руководству, что, более того, они симпатизируют ему.

Объяснить это можно следующими причинами. Во-первых, узбеки воспринимали себя во всех этих ситуациях скорее не как жертв коррупции, а как в той или иной мере пользователей ее благами. Именно благодаря коррупции, считало большинство из них, Узбекистан мог получить от беспощадно эксплуатирующей его Москвы часть причитающегося ему. Узбеки воспринимали теневую экономику в качестве разумной альтернативы плановому хозяйству, из-за несовершенства которого они не могли приобрести в государственной торговле необходимые им товары. Только теневая экономика, считало большинство узбеков, может в известной мере решить проблему дефицита.

Во-вторых, антикоррупционная кампания была привнесена в Узбекистан извне, чуждой им по культуре и по образу жизни властью, стремящейся контролировать все и воздействовать на все сферы их жизни. Они готовы были пренебречь социальным и экономическим равенством, поскольку понимали, что только сильная местная элита может противостоять этой чуждой им власти.

В связи с хлопковым делом имя Рашидова было ошельмовано ташкентской партийной верхушкой во главе с Рафиком Нишановым, действовавшим по указке Москвы. Однако сразу же после прихода к руководству Узбекистаном Ислама Каримова Рашидов был самым почетным образом реабилитирован. Именем Шарафа Рашидова был назван один из центральных проспектов в Ташкенте. В столице и Джизаке были восстановлены памятники в его честь. Центральная улица Ташкента Сайилгох начинается у памятника Тимуру и кончается у памятника Рашидову. Нередко у этого монумента можно видеть цветы. Двадцать первого марта 2000 г., в день народного праздника Навруза, я видел там венки с трогательными надписями на лентах. Люди приносят их, помня то доброе, что сделал для страны Ш.Р.Рашидов.

В качестве советника Президента Кыргызстана Аскара Акаева мне довелось присутствовать на его встрече с академиком Александром Яковлевым политическим деятелем, ставшим вместе с М.Горбачевым одним из организаторов перестройки, бывшим членом Политбюро ЦК КПСС, бывшим секретарем ЦК КПСС, ведающим вопросами идеологии. Дело было в сентябре 1991 г. Яковлев занимал тогда какую-то должность, срочно созданную для него М.Горбачевым. Судя по местонахождению и размерам его кабинета в Кремле, должность была высокая. Время же наступило смутное, непонятное. Все уже шло вразнос.

И вот это состояние наступающего распада, чувство надвигающегося трагического конца системы, по-видимому, подвигло А.Яковлева на исключительную откровенность. В разговоре среди других возникла и тема Узбекистана. А.Яковлев сказал: "Рашидов при Брежневе держал себя достаточно самостоятельно, пытался проводить какие-то свои идеи. Власть же в Москве не терпела никакого своевластия, даже со стороны своих близких союзников. А коррупция... Что ж, разве меньшая коррупция была в Азербайджане, Грузии, Армении, той же Москве? И там в эти годы власть была криминальной".

Вот чем заканчивалась советская власть в Узбекистане. Никаких шансов выжить она уже не имела, горбачевская перестройка лишь ускорила неслыханные перемены, невиданные мятежи.

А что, если?

Лет десять назад у меня состоялась дискуссия с московским профессором-историком по поводу советской власти в Средней Азии. Он говорил: "Я согласен, была колонизация, был диктат Москвы. Но, подумайте, разве было бы лучше для тех же узбеков, если бы не было советской власти? Как бы они жили?"

Я сказал этому профессору тогда и могу повторить сейчас: "Прежде всего, жили бы узбеки не по чужому диктату, а в соответствии со своим умом и волей. А это право каждого народа".

Как жили бы без Москвы? В худшем случае - без репрессий, без экологических катастроф, без разрушения сельского хозяйства и многовековой национальной духовности. В лучшем - если бы включились в систему международных экономических и культурных связей, жили бы в процветающей и благоденствующей стране. И это хорошо понимали в конце XIX в. не только ученые мужи Петербурга и Москвы, но и те из российских колониальных администраторов и генералов, кто мог здраво и непредвзято оценить положение дел. Вспомним уже цитированный доклад генерала А.Куропаткина в главный штаб, в котором он писал о способности бухарских земледельцев при соответствующей поддержке превратить край в цветущий сад. Думаю, что этого русского генерала в некомпетентности и предвзятости вряд ли можно обвинить.

Глава 5

ПОСЛЕ ОБРЕТЕНИЯ НЕЗАВИСИМОСТИ

Самодостаточная страна

Тридцать первого августа 1991 г. внеочередная сессия Верховного Совета Узбекской ССР провозгласила государственную независимость страны. Узбекская Советская Социалистическая Республика была переименована в Республику Узбекистан.

Узбекистан расположен на территории 447 400 кв. км, главным образом в междуречье Амударьи и Сырдарьи. Восемьдесят процентов территории представляют собой равнину (Туранская низменность). Население Узбекистана к моменту обретения независимости достигало 20,7 млн. чел. - первое место в регионе. (В Казахстане - 16,5, Таджикистане - 5,2, Кыргызстане - 4,3, Туркменистане - 3,6 млн. чел.) Около шестидесяти процентов населения страны в 1991 г. было моложе 25 лет. Средний возраст граждан составлял 23,9 года.

Недра Узбекистана богаты многими стратегически важными полезными ископаемыми. Он занимает 4-е место в мире по запасам золота, 7-е - по запасам урана. В стране разведано 92 вида минерального сырья, сосредоточенного в 2700 месторождениях. В ее недрах: меднопорфировые, вольфрамовые, полиметаллические, висмутовые руды, молибден, палладий, индий, графит, озокерит, сера, серебро, свинец, цинк, титан и т.д. В Узбекистане имеются крупные залежи природного газа, нефти, каменного и бурого угля. Общая стоимость разведанных сырьевых ресурсов оценивается в 3,3 трлн. долл. (Priority research project of Ministry of Education, № 37; Economic reforms and private sector development in Uzbekistan. Pre-condition, peculiarities and methods // Slavic research center Hokkaido universety. - Sapporo. 1997. June. P. 26).

Для Узбекистана характерна высокая доля сельскохозяйственных угодий в общей территории страны - 56,5%, что в условиях субтропического климата позволяет выращивать высокие урожаи ценных сельскохозяйственных культур, прежде всего хлопка, зерна, фруктов и овощей. Общая площадь земель, находившихся в пользовании сельскохозяйственных предприятий, составляла на 1991 г. 32,5 млн. га, из которых на сельскохозяйственные угодья приходилось 25,5 млн. га. В бывшем Советском Союзе Узбекистан являлся одним из основных производителей сельскохозяйственного сырья. В то же время здесь был создан ряд крупнейших межотраслевых производственных комплексов, включая, прежде всего, хлопковый, цветной металлургии, топливно-энергетический, химический и нефтехимический, машиностроения и металлообработки, промышленности строительных материалов и строительной индустрии, производства продуктов питания и предметов потребления.

Таким образом, уже эти сведения самого общего порядка свидетельствуют о том, что независимый Узбекистан по своему геостратегическому, природно-ресурсовому, социально-демографическому и, главное, человеческому потенциалу имел все необходимое для самодостаточного, самостоятельного развития.

ЗАВИСИМОСТЬ НЕЗАВИСИМОСТИ

(...Унаследованное от советского прошлого)

Социальное поле, на котором Узбекистану, как и другим постсоветским государствам, пришлось начинать строить свое будущее, было далеко не общественной tabula rasa, на которой можно воплотить любой политический и экономический проект. Постсоветское общество в Узбекистане сохранило не обломки старого мира, которого уже никогда не будет, не какие-то фрагменты мертвой эпохи. Здесь совсем иное. Была провозглашена независимость страны, сохранившей во всех сферах общественной жизни на всех ее уровнях сущностные черты советского прошлого.

Кризис

В 1988-1991 гг. Узбекистан был втянут в громадную воронку катализированного горбачевской перестройкой общего социального кризиса советской системы, который особенно ощутимо проявился в экономике и поставил большую часть населения страны на грань социальной катастрофы. В основе кризиса лежало разрушение основ организации советского общества - системности, плановости, единого и централизованного управления. Общество было в буквальном смысле слова загнано в экономический тупик. Нарушились стабильность социальной структуры населения и механизм ее воспроизводства. Сверх меры усилилась ненадежность социального положения людей, резко ослабли гарантии удовлетворения их самых минимальных потребностей, произошло вопиющее нарушение принципов вознаграждения за труд и распределения жизненных благ.

Следствием череды стремительных политических перемен стал нарастающий паралич партийно-государственной верхушки и власти в целом. Объявленная М.Горбачевым политика гласности при отсутствии необходимых традиций и демократической культуры привела к не поддающейся контролю критике всех и вся, оплевыванию истории, очернению реальности. Затем последовали подрывающие власть номенклатуры выдвижения альтернативных кандидатов и выборы на невыбираемые по сути своей должности. Усилилась коррупция, сопровождающаяся повсеместными нарушениями законности.

Вследствие потери доверия общества практически ко всем институтам власти возникла кризисная преступность, характеризующаяся не просто ростом тяжелых преступлений и их организованных форм, но и выходом ее из-под контроля государства. Насилие превратилось во все более распространенное средство решения социальных проблем, улаживания социальных конфликтов.

Практически перестал существовать социальный слой, который условно, учитывая отсутствие в Советском Союзе частной собственности, можно назвать средним классом. Между тем это ведущий класс современного развитого общества. Мне представляется весьма удачным сравнение среднего класса в структуре современного общества с позвоночником в человеческом организме, благодаря которому тело сохраняет равновесие и устойчивость, несмотря на его огромную подвижность.

В этот социальный слой, который занимал место между правящей партийной и государственной номенклатурой, с одной стороны, и основной массой рабочих и служащих - с другой, входили ученые и творческая интеллигенция, врачи и учителя, часть высококвалифицированных рабочих. Они имели определенный социальный авторитет, к ним с вниманием и уважением относилась власть. С распадом советского государства и углублением экономического кризиса этот средний класс подвергся вымыванию.

Общесоюзный кризис в Узбекистане проявил себя с особой силой. Это было вызвано, в частности, уже описанным выше хлопковым делом, в ходе которого подверглись разгрому практически все структуры власти, а также грубейшими просчетами Москвы в проведении в Узбекистане национальной политики.

Однако многие кризисные процессы в республике начинались годы и десятилетия назад. Речь идет, в частности, об очень высоком уровне сырьевой направленности экономики Узбекистана, который все время советской власти был поставщиком дешевого минерального и сельскохозяйственного сырья. Ситуацию осложняло и то, что основной доход от экспорта узбекских товаров поступал в союзный бюджет. Одновременно Узбекистан был рынком сбыта неконкурентоспособной готовой продукции из других регионов Союза, в основном из России.

Республика вынуждена была завозить не только оборудование, технологии и многие виды сырья, но даже жизненно важные продукты питания - зерно, сахар, мясо, а также широкий круг товаров народного потребления, которые могли бы производиться на месте. В результате Узбекистан имел отрицательное сальдо почти со всеми союзными республиками (кроме Эстонии, Таджикистана и Молдавии).

Продолжалась хлопковая экспансия. По-прежнему площадь засеянных хлопчатником полей занимала почти 70% всех обрабатываемых земель, разрушая рациональную структуру земледелия. И по-прежнему закупочные цены на хлопок были настолько низкими, что едва покрывали производственные затраты. Продолжалась практика изнурительного труда детей на сборе хлопка, способствующая высокой заболеваемости и детской смертности, обусловливающая низкое качество образования на селе. Трудно поверить, но в 1989 г. Узбекистан по таким показателям, как уровень экономического развития республики, ВНП и уровень потребления на душу населения, занимал предпоследнее место в Советском Союзе. Эти показатели в процентах к средним общесоюзным соответственно составляли 56 и 59 (Аргументы и факты. № 39. 1991. С. 4).

В 1990 г. в Ташкенте состоялся круглый стол на тему "Человек Мавераннахра: миражи и реальность". Собрались авторитетные ученые и специалисты из Ташкента, Москвы, других научных центров Союза. На основании статистических данных и реальных фактов были сделаны выводы о катастрофическом состоянии экономики и социальной сферы Узбекистана, о таком состоянии экологии, которое угрожает жизни будущих поколений. Во многих выступлениях говорилось о том, что жизненный уровень узбекского населения один из самых низких в тогдашнем СССР, уступающий многим африканским странам. Вот относящиеся к тому же времени наблюдения известного публициста Лермана Усманова: "Недавно побывал я в сельских районах Хорезмской, Кашкадарьинской и Сурхандарьинской областей, в Ферганской долине. Размеренная, привычная жизнь, украшенная свадьбами, обрядами обрезания, религиозными праздниками. В другие дни - традиционный чай и серая лепешка, подневольный изнурительный труд и бросающаяся в глаза нищета жилищ и одежды. Бедность простых тружеников молчаливо свидетельствует о крайне низком жизненном уровне народа, о тех трудностях, которые тщательно скрывают в семье. Позора нищеты никто не хочет разглашать".

В ташкентских журналах и газетах 1990-1991 гг., последних советских лет, много писалось о том, что в Узбекистане десятилетиями создавалась гибридная, не знающая своего родства суррогатная культура, особенно в среде руководящих работников и интеллигенции. В результате этих мутационных процессов появилось чуть ли не целое поколение национальных кадров, слабо владеющих узбекским языком, а то и вовсе не знающих его, далеких от своей народной культуры, от корней своих. Были статьи, в которых рассказывалось об удручающем положении дел в управленческом аппарате, о коррупции, охватившей буквально все уровни и сферы государственной жизни.

Вспоминаются слова Петра Столыпина: "Бедность - худшее рабство. Смешно говорить бедным людям о свободе или о свободах. Сначала доведите уровень их благосостояния до той, по крайней мере, меньшей грани, где минимальное довольство делает человека свободным".

Конец советской власти в Узбекистане, как и на всем постсоветском пространстве, вовсе не означал того, что достаточно хорошо расчистить развалины рухнувшего здания тоталитаризма, чтобы обнаружить плодородную почву гражданского общества. Страна вышла из советского прошлого без каких-либо предпосылок для цивилизованного демократического развития - без гражданского общества, демократически настроенной национальной элиты, целостной национальной культуры, с отсталой в сравнении с развитыми и даже многими развивающимися странами экономикой, бедствующим населением.

Угрозы и риски

Об угрозах безопасности Узбекистана, возникших после обретения независимости, рассказывается в книге Ислама Каримова "Узбекистан на пороге XXI века".

На первый план Президент Узбекистана выносит опасности, связанные с геополитическим положением страны. Он пишет: "Узбекистан находится в стратегическом центре полукольца, по которому расположены богатейшие нефтегазоносные месторождения Персидского залива, бассейна Каспийского моря и Таримского бассейна, то есть энергоресурсов, в условиях всемирного энергетического дефицита призванных играть в ближайшие годы определяющую роль в будущем Евразии и в целом всего мира. Более того, мы являемся частью региона, где имеются несовпадающие интересы России, Китая, Индии, стран Востока и Запада. Фактически, располагаясь на стыке этих формирующихся, но потенциально очень мощных центров силы, которые, несомненно, будут определять облик XXI века, наша территория будет оставаться объектом интересов и таких мощных стран исламского мира, как Турция, Пакистан, Иран и Саудовская Аравия" (с. 12).

В книге отмечается, что, независимо от воли или устремлений Узбекистана, он после распада СССР фактически оказался прифронтовым государством, вблизи границ которого продолжают гореть два очага кризисов - в Афганистане и Таджикистане, унесшие за последние годы сотни тысяч жизней. Причем, принимая во внимание глубину и остроту кризиса в Афганистане, а также степень его воздействия на геополитические интересы на региональном и глобальном уровнях, трагедию его народа можно отнести к числу наиболее масштабных в современном мире и опасных региональных конфликтов.

Второй по степени опасности угрозой Президент Узбекистана считает происходящий в мире резкий процесс политизации ислама, принявший крайне радикальные формы - открытые притязания на власть и готовность добиться этого воруженным путем, призывая на помощь всех единоверцев. Причем этот процесс, не имеющий никакого отношения к гуманистическим идеалам и основам мусульманской религии, прямо либо опосредованно оказывает негативное воздействие на общественно-политическую ситуацию на обширной территории от горного Бадахшана до Каспия. (Немецкие исследователи этой проблемы пишут об огненной дуге, протянувшейся от Чечни через Дагестан - Азербайджан - Иран - Туркменистан Афганистан - Пакистан - Узбекистан - Кыргызстан - Казахстан в Синьцзян.)

Одной из закономерностей развития мирового сообщества в современный период является рост этнического самосознания, его политизация. Поэтому взаимоотношения между титульной нацией и этническими меньшинствами в полиэтнических государствах представляют собой одно из определяющих условий внутриполитической стабильности и национальной безопасности этих государств, динамики их социально-экономического развития.

Хотя ко времени обретения независимости по доле титульной нации в общем составе населения Узбекистан (73,7%) уступал лишь Туркменистану (74,4%) и заметно превосходил Таджикистан (62,3%), Кыргызстан (54%) и особенно Казахстан (41,7%), это по-настоящему многонациональная страна. В ней наряду с титульной нацией живут представители более ста этносов. В 1992 г. в этом отношении картина была следующая: русских - 5,5%, таджиков - 5,1%, казахов - 4,2%, каракалпаков - 2%, татар - 2%, корейцев - 1,1%, кыргызов - 1%, украинцев 0,6% (Fischer Weltalmanach 1994. Sp. 744 ff, 479, 639, 655, 663; Eastern and Commonwealth of Independent States. 1992. Р. 424-565).

К тому же этнический мир Узбекистана характеризовал (и продолжает характеризовать) феномен, который (условно) можно назвать русскостью. Речь идет о том, что русский язык в стране десятилетиями служил языком межнационального общения, что для достаточно большого числа нерусских он являлся родным, а для других - вторым или, во всяком случае, третьим языком, что ориентация на русскую культуру наряду со своей национальной была распространена в полиэтнической городской среде.

Если объективно оценивать ситуацию, почва для проявления конфликтных ситуаций в сфере межнациональных отношений в Узбекистане существует. Страна получила в наследство комплекс этнических проблем, связанных, в частности, со сложной этно-демографической ситуацией... Свою роль сыграли колонизация, начавшаяся во второй половине XIX в., имперским образом осуществленное Москвой национально-государственное размежевание Средней Азии, форсированная индустриализация двадцатых-тридцатых годов XX в., сталинские депортации и переселения в Узбекистан целых народов. И еще многое другое, о чем уже рассказано. Куда от этого уйдешь? Здесь, как говорится, ни убавить ни прибавить.

И вместе с тем Президент Каримов справедливо говорит о том, что "многонациональность Узбекистана из фактора риска должна превратиться в мощный импульс обновления общества, в действенный фактор прогресса. Узбекское общество унаследовало от советского прошлого крупномасштабную коррупцию с использованием возможностей государственной службы для содействия или прямого оказания помощи организованным криминальным структурам.

Можно прямо сказать, что в последние годы советской власти коррупция в стране приобрела системный характер, теневые доходы стали составлять основную и необходимую часть доходов чиновников, коррупционное поведение стало нормой их жизни. Словом, коррупция с первых же дней независимости Узбекистана прямая угроза безопасности и стабильности в стране".

Краткий обзор рисков и угроз завершают экологические проблемы. Собственно говоря, с них, возможно, следовало начать.

Сошлемся на уже цитированную выше книгу Ислама Каримова.

"В регионе сложилась одна из опаснейших зон экологического бедствия. Сложность ситуации не только в том, что она несет в себе аккумулятивный результат игнорирования этой проблемы на протяжении многих десятилетий, но и в том, что практически все сферы обитания и жизнедеятельности человека в регионе подвержены экологическому риску, что оборачивается трагедией для жизни целых народов, поставило их на грань вымирания, исчезновения генофонда" (с. 111-112).

Реальной угрозой является ограниченность земли и ее низкий качественный состав. В Узбекистане год от года усиливается экономическая и демографическая нагрузка на землю, особенно сельскохозяйственного назначения. "Из стран региона в Узбекистане самая высокая плотность населения - 51,4 на 1 кв. км. Этот показатель составляет: в Казахстане - 6,1, Кыргызстане - 22,7, Туркменистане - 9,4. В Ферганской долине, входящей в состав Андижанской, Наманганской и Ферганской областей (около 4,3% территории и в 1991 г. - 22% населения страны), плотность населения вообще одна из самых высоких в мире. В частности, на один квадратный километр в Андижанской области в 1986 г. приходилось 389 человек, а в Нидерландах - 361, Японии - 344, Бельгии - 303 человека" (Правда Востока, 1.08. 1987).

Усугубляет проблему и то, что наряду с высокой степенью природного опустынивания идет процесс опустынивания антропогенного, то есть связанного с человеческой деятельностью. Эрозия грунтов, засоление почв, снижение обводненности. Во многом это обусловлено непродуманным массовым освоением земель, в том числе и непригодных к мелиорации. За последние 50 лет площадь орошаемых земель выросла с 2,46 млн. га до 4,28 млн. га. Только за 1975-1985 гг. было освоено около 1 млн. га. К 1990 г. по сравнению с 1985 г. площадь орошаемых земель увеличилась в 1,5 раза.

Острые экологические проблемы создает уже упомянутая гегемония хлопка. Ни в одной стране мира не было такой высокой степени монополизации хлопка, приведшей к истощению земель, их эрозии, снижению почвенного плодородия, ухудшению водно-физических свойств. С хлопком оказалось связано исчезновение Аральского моря (одна из самых крупных экологических и гуманитарных катастроф в истории человечества). Действительно, еще не было случая, чтобы на глазах одного поколения гибло целое море, с высохшего дна которого ветры поднимают и уносят на сотни километров тысячи тонн соли и пыли. Не останавливаюсь сейчас на аральской катастрофе, я уже писал о ней выше и буду писать еще.

Государственный аппарат

Несколько лет назад Президент Каримов, беседуя с Дональдом Карлайлом и со мной о наиболее сложных и труднорешаемых проблемах, с которыми ему приходится сталкиваться, откровенно сокрушался по поводу большого дефицита компетентных управленцев. Он сказал, что нередко не может принять решение о создании тех или иных государственных структур, так как невозможно найти людей, которые смогли бы руководить ими со знанием дела. Карлайл поддержал эту констатацию Президента и заметил, что у Франклина Рузвельта были те же заботы. По памяти Карлайл процитировал остроумный выпад Рузвельта против его оппонентов в речи, сказанной им перед избранием на пост президента в четвертый раз: "Может ли старая гвардия приспособиться к новому курсу? Думаю - нет. Видали мы в цирке разные удивительные трюки, но все же ни один слон не мог перекувырнуться через голову, не завалившись на спину..."

Однако я думаю, что некомпетентность здесь не главная беда. В государственном аппарате, в центре и на местах, много отъявленных бюрократов, приносящих громадный урон престижу власти, которую они олицетворяют и для своих граждан, и для иностранцев. Думаю, что немало есть чиновников, которые еще более меркантильны и неуважительны по отношению к людям, чем их предшественники из советского прошлого. Со всем этим мне пришлось столкнуться, когда в 1995 г. я писал свою книгу "Ислам Каримов - Президент нового Узбекистана". Много раз я пытался, находясь в Ташкенте, собрать необходимые материалы. И с кем бы я ни общался, к кому бы ни обращался, встречал скрытое или открытое нежелание сотрудничать со мной. Некоторые чиновники вообще отказывались вступать в контакт, разговаривать по телефону и т.д. И не потому, что они питали ко мне какую-то личную неприязнь, главный мотив, как мне кажется, можно выразить словами: "Кто он такой, чтобы с ним встречаться? Что с него возьмешь?" В других же случаях у них просто не было ни соответствующих материалов, ни каких-то свежих мыслей.

Все это фрагментарные личные впечатления. Они, возможно, тоже нелишни для понимания проблемы. Однако хотелось бы высказать некоторые соображения обобщающего характера.

В Узбекистане была сохранена практически вся прежняя, советская партийно-государственная номенклатура, которая всегда, и особенно в брежневский застойный период, была не рациональной, а партикуляристской бюрократией. В отличие от партикуляристской рациональная бюрократия не имеет собственных групповых интересов и просто делает то, что ей положено. Партикуляристская бюрократия работает главным образом в своих интересах, личных и групповых. Очень точную характеристику ей дал Маркс. Сейчас имя его упоминается только всуе. И то он написал не так, и это, и вообще принес громадные беды человечеству. Не буду спорить по этому поводу - не время и не место. Скажу только, что Маркс был мыслителем мирового масштаба. И когда его мысль соприкасалась с мыслью таких гениев, как Гегель, и оплодотворялась ею, он делал, особенно в ранние годы своей творческой жизни, очень точные, глубокие выводы.

В работе "К критике гегелевской философии права" Маркс писал, что партикуляристская бюрократия в сущности приводит к потере государственным аппаратом содержательных целей своей деятельности, подчиняет принципы и правила его функционирования задаче сохранения и укрепления самой этой бюрократии. Далее он подчеркивает, что партикуляристская бюрократия вынуждена "выдавать формальное за содержание, а содержание за нечто формальное. Государственные задачи превращаются в канцелярские задачи или канцелярские - в государственные". (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 271).

Бывшая советская номенклатура в Узбекистане не только удержала свои позиции в обществе, но ощутимо укрепила их, хотя и объявила публично о прощании с коммунизмом как с государственной идеологией. Она сумела сохранить наиболее характерные черты прежних властных отношений вместе с матрицей для их воспроизведения. Дальнейшая жизнь показала, что на принимаемые властями государственные решения влияют не столько внешние обстоятельства или статусное положение, сколько представления номенклатуры о пределах допустимых отклонений от требований законов, наработанные годами стандарты и приемы управления, сложившиеся в политико-административной среде нормы межличностных отношений. Именно эти приоритеты и стандарты повседневной деятельности чиновников государственного аппарата практически всех уровней создают своего рода кристаллическую решетку стиля управления обществом. Под воздействием этих приоритетов и стандартов деятельность одних и тех же институтов идеологии или власти нередко дает абсолютно разные политические результаты. Или, наоборот, разные институты дают сходные политические результаты. Прав был мыслитель девятнадцатого столетия, когда писал: "Если бы даже существовали такие порядки и принципы, чтобы безошибочно устроить общество, то с не подготовленной к этому администрацией никакие правила не удержатся и не осуществятся".

Оппозиция

Советское наследство в Узбекистане включает в себя и так называемую национал-демократическую оппозицию, возникновение которой вызвано глубоким кризисом советской системы. Она носила не только антикоммунистический, но и антирусский характер. Точнее, прежде всего антирусскую, националистическую, а затем уже антикоммунистическую направленность.

В 1986-1987 гг. центром оппозиционного движения в республике стал Союз писателей Узбекистана. В то время здесь обсуждались преимущественно экологические вопросы: трагедия Арала, влияние гегемонии хлопка в сельском хозяйстве и другие подобные темы. Эпизодически поднимались и политические проблемы. В Союзе писателей был создан комитет по защите Арала. Большой резонанс в Узбекистане и за его пределами вызвали выступления поэта, тогдашнего секретаря Союза писателей Узбекистана Мухаммеда Салиха. (Мадаминов Салай - Мухаммед Салих, 1949 г. р., уроженец Хорезмской области, в 1975 г. окончил факультет журналистики Ташкентского государственного университета.) В начале перестройки его статьи, одна за другой, стали появляться в московских изданиях. В Узбекистане их печатать боялись, так как они напрямую затрагивали отношения между Москвой и Ташкентом. В журнале "Дружба народов" и в "Литературной газете", например, были опубликованы статьи о положении с узбекским языком, о русификации образования, о необходимости преподавания арабской азбуки и т.п. Эти выступления привели к тому, что имя Салиха стало упоминаться в качестве одного из символов национального возрождения, а вокруг него объединялись представители национальной интеллигенции - деятели культуры, гуманитарии, студенты.

Он предпочитал, чтобы его называли избранным им псевдонимом - Мухаммед Салих. Именно так он подписывал свои стихи, хотя псевдоним этот вызывал у знатоков литературы ироничные усмешки. Мухаммед Салих был выдающимся поэтом Древнего Востока, и как-то один из писателей по поводу избранного Салаем псевдонима высказался так: "Называться современному узбекскому поэту Мухаммедом Салихом все равно что начинающему российскому прозаику подписывать свои опусы "Лев Толстой". Когда Мадаминов выставил свою кандидатуру на пост президента Узбекистана, его коллега спросил недоуменно: "Послушай, ты что, считаешь, что сможешь руководить государством? Ведь для этого надо обладать глубокими знаниями в политике, экономике... Нужен, в конце концов, жизненный опыт?" Мадаминов ответил надменно, ничуть не смущаясь: "Да, я готов возглавить государство. И что такое государство? Это народ. А народу я нужен". Эти факты взяты из книги журналиста и писателя Олега Якубова (Якубов О. Волчья стая. С. 64-66).

Мне пришлось знакомиться с опубликованными на Западе материалами о Мухаммеде Салихе, слушать его выступления. Словом, я составил о нем определенное мнение. Он типичный представитель возникшего в годы перестройки социального явления, которое можно назвать "Хождение во власть через оппозицию власти". Тогда это было и выгодно, и безопасно. Любой научный сотрудник или вузовский преподаватель, не имеющий достаточных качеств, чтобы стать видным ученым, любой исчерпавший себя или несостоявшийся писатель, режиссер или артист в одночасье превращался в политического деятеля. Справедливости ради надо сказать, что некоторые удачливые поэты и журналисты тоже охотно становились оппозиционерами. Градус их общественного признания, уровень возможных материальных и моральных дивидендов сразу же шли вверх. В национальных республиках для этого нужно было только беспощадно критиковать российский коммунистический тоталитаризм и российскую колонизацию, а также клевретов Москвы в республике. И еще - объявить себя демократом. С такими деятелями сразу же начинали общаться правительственные чиновники самого высокого ранга, представители неправительственных учреждений западных стран, международного правозащитного движения.

В 1988 г. Союз писателей превратился в общественный центр, который оказывал заметное влияние на политическую жизнь республики. Тогдашнее руководство компартии Узбекистана относилось к этому настороженно-благосклонно. Однако все попытки заключить альянс с Салихом и его коллегами оказались тщетными. Теряющая с каждым днем свою силу власть нужна была им как противник, а не как союзник.

Одиннадцатого ноября 1988 г. принято решение о создании народного движения "Бирлик". Двадцатого декабря 1988 г. состоялся первый митинг ташкентских студентов, главной целью которого была поддержка Салиха в его противостоянии партийному руководству республики. В январе 1989 г. - второй митинг, где объявлено о создании организации "Свободная молодежь Узбекистана". В марте появились первые экземпляры молодежной газеты "Эркин суз" ("Свободное слово").

В апреле 1989 г. в митинге движения "Бирлик" участвовали сотни людей. Спустя два месяца на центральной площади Ташкента собралось до 2-3 тысяч митингующих с требованием о придании узбекскому языку статуса государственного. В мае 1989 г. состоялся учредительный съезд движения "Бирлик", инициаторами которого выступили М.Салих, певец Т.Хасанов, академик Бек-Ташмухамедов, доктор технических наук А.Пулатов, поэт Усман Азим. Характерно, что они не призывали к выходу Узбекистана из СССР, по крайней мере в ближайшее время, судя по всему, полагая, что пока не в состоянии взять власть в стране в свои руки.

В сентябре 1989 г. произошел раскол движения "Бирлик". Часть его, объединившаяся вокруг Мухаммеда Салиха, учредила партию "Эрк". Программной целью партии стала немедленная и полная независимость Узбекистана. В сентябре 1991 г. партия "Эрк", отказавшаяся от митинговой тактики, без проблем прошла регистрацию в Министерстве юстиции. Руководство партии не только договорилось с властями о выпуске собственной газеты, но и получило возможность печатать эту газету в типографии ЦК КПУз тиражом около 60 тыс. экземпляров, которые распространялись по каналам официальной прессы. К тому времени в партии насчитывалось 54 тыс. членов. Ей было предоставлено хорошее здание в центре Ташкента, а также необходимые средства связи и транспорт.

Президент Каримов рассчитывал на лояльность партии "Эрк", на ее интеграцию в политическую систему как конструктивной силы. Он протягивал руку оппозиции. Рука эта, однако, повисла в воздухе. И не могла не повиснуть. Оппозиция, как уже было сказано, родилась на гребне национального движения в Узбекистане при сотрудничающих с Москвой ташкентских властях. Когда же власть при Каримове стала более радикально, чем оппозиция, защищать национальные интересы, что оппозиции, полной политических амбиций, оставалось делать? Людей, способных предложить стране не декларации, а практические программы реформ, в среде оппозиции не было. Началась безудержная критика власти, апелляция к студенчеству и молодежи в целом как силе, способной сокрушить власть.

К слову сказать, когда сегодня на Западе Президента Каримова упрекают в том, что он отказывается от народной поддержки (через свободное голосование на выборах) власти или оппозиции, забывают о предыстории. Именно по инициативе Каримова в Узбекистане в декабре 1991 г. на президентских выборах один кандидат (Каримов) представлял власть, а другой, Мухаммед Салих, оппозицию.

Выступив после проигранных выборов за насильственное свержение законно избранного президента, именно Салих пренебрег мнением народа.

АЛГОРИТМЫ ИСТОРИИ

Дерево народной жизни

Узбекистан унаследовал не только советское прошлое, но и многовековую историю, узбекского народа, его богатейшую культуру, традиции, веру, отношение к жизни. Естественно, что народ в ходе исторического движения изменяет себя и доминанты своей эволюции. Однако их динамика не измеряется жизнью одного поколения. Во всяком случае, семьдесят лет советской власти были явно недостаточны для этого.

Федерико Майор, генеральный секретарь ЮНЕСКО, сказал об Узбекистане: "В этой стране есть такие красивые и неповторимые памятники архитектуры, которые являются общечеловеческими ценностями. Бухара и Хива - это наше общее богатство. А древний Самарканд! Не надо забывать, что он еще и город-легенда, точка пересечения многих цивилизаций, торговых путей. Я надеюсь, что город Самарканд включат в список всемирных ценностей". Майор относил к таким ценностям ансамбли площади Регистан и Шахи-Зинда, мавзолей Гур-Эмир и грандиозную соборную мечеть Биби-Ханым.

Позволю себе дополнить Федерико Майора. Я бы отнес к драгоценным достояниям человечества и всю уникальную культуру узбеков, удивительные качества их национального характера. В моих словах нет ни малейшего желания кого-то кому-то противопоставить. В конечном счете все идет в общую копилку человеческой цивилизации. Эту очевидную истину с большим изяществом высказал Махатма Ганди. Ему принадлежат слова: "Вселенная начинается у твоего порога". Это не только твой двор, твоя деревня, твоя страна. Это вся Вселенная начинается у твоего порога.

Важнейшей характерной чертой национального характера узбеков является сочетание индивидуализма и коллективизма, или, точнее говоря, общинности и индивидуализма, взаимодействие этих двух противоположных ориентаций. Между прочим, именно такое взаимодействие, по мнению Френсиса Фукуямы, привело к развитию демократии и экономическому прогрессу в США (Fukuyama F. The Social Virtues and the Creation of Prosperity. - N.Y. 1995).

Узбекская общинность проявляется на всех уровнях и во всех сферах общественной жизни. В быту и на производстве, в экономике и политике люди буквально сцеплены друг с другом разнообразными неформальными связями. Счастливым образом мне приходилось много раз оказываться в атмосфере этого узбекского коллективизма, когда люди, одушевленные чувством солидарности, вкладывали свой труд в общее дело.

У узбеков родилась и развивалась такая форма общественного взаимодействия и коллективного труда, как хашар. Сегодня, так же как и в прошлом, сто, двести, пятьсот лет тому назад, хашар - это совместное народное строительство домов, дорог, устройство арыков и каналов. В 1995 г. на основе хашара (я тому свидетель) был возведен телевизионный центр в Ургуте. Были, есть и, не сомневаюсь, будут хашары, связанные с выполнением общегосударственных дел. Трудно поверить, но за 45 дней 160 тысяч человек построили Большой Ферганский канал. И в данном случае это была не очередная принудительная массовая акция советской власти, вызванная страхом перед репрессиями, а проявление общинности узбекского народа. И еще - его изумительного трудолюбия. Я бы сказал романтизма труда.

Узбеки никогда не оставят своего соседа в беде. Они не оставят в беде любого, кто пришел к ним за помощью. Такова их человеческая природа. Я уже писал о проявлениях этого качества узбекского национального характера во время Второй мировой войны. Здесь я позволю себе поделиться личными впечатлениями. У меня был друг, по происхождению европейский еврей, живший в Ташкенте, в старом городе среди узбеков. Работал он адвокатом и, поскольку хорошо знал узбекский язык, часто представлял интересы узбеков в судебных делах. Он безвременно ушел из жизни далеко не старым человеком. Так уж случилось, что семьи у него не было. И мы, несколько его друзей, посчитали своим святым долгом организовать похороны и все, что с ними связано. Однако в этом не оказалось никакой необходимости. Его соседи-узбеки проводили его в последний путь так, как это было бы сделано в случае смерти их родственника-узбека. Что тут можно сказать? Да и нужны ли здесь какие-то слова?

Для большинства узбеков характерен энергичный поиск возможностей личного выживания и жизненного успеха. Им свойственны прагматизм, активная, а не созерцательная жизненная ориентация, дисциплинированность, способность терпеть лишения в надежде на успех дела. И хотя интерес к материальной, денежной стороне бытия в большинстве случаев не является для узбеков всепоглощающим, но он в значительной мере определяет и цели, и образ жизни практически каждой узбекской семьи. При этом узбеки, повторяю, способны долгое время терпеть лишения в надежде на будущий успех.

Семья - один из самых священных институтов узбекской общественной жизни. Я бы сказал, что существует даже культ семьи. Известно, что на Западе сейчас немало людей, которые считают семью в традиционном понимании вообще анахронизмом, пережитком старины. Однако все громче звучат голоса тех, кто призывает восстановить престиж семьи. В этом процессе узбекская семья могла бы стать достойным для подражания образцом. Почтение к отцу - почтение к Аллаху. Этот принцип живет в узбекской семье и поныне. Узбекам свойственна строгая социально-возрастная иерархия. В узбекском языке нет даже слова "брат" в общем значении, есть либо старший брат - ака, либо младший брат - ука. Это же характерно и для японского языка. В данном случае перед нами не просто совпадение, а закономерное закрепление в языке первостепенности и важности возрастной иерархии. На Востоке одно дело быть старшим, а другое - младшим. От этого зависит и мера ответственности, и мера прав.

Узбеки, в большинстве своем, по-настоящему религиозны. Ислам веками был для народа Узбекистана и верой, и нравственностью, и совестью, и просвещением. В общественном сознании узбеков укоренилась мусульманская правовая культура, основанная на шариате. Здесь важно понять, что шариат проникнут системой обязанностей, возложенных на человека, а не прав, которые он может иметь. Мусульманское право всегда признавало за властями полномочия принимать самые строгие решения, самые авторитарные меры, если они направлены на охрану общественного порядка. Вообще в традициях узбекского народа уважительное и почтительное отношение к власти. И, как правило, не из страха, а так как люди привыкли искренне верить, что власть призвана позаботиться о них в силу каких-то высших начал, в том числе и религиозного свойства. Можно назвать это этническим патернализмом или как-то иначе - суть дела не изменится. Это данность. Но если власть, если ее представители не оправдают доверия людей, если они окажутся слабыми, нечестными и безнравственными - горе им. Уважение и почтение людей сменится глубоким презрением, а на Востоке это еще страшнее, чем на Западе.

Однажды я уже писал и хотел бы повторить. Если известно, что именно на этой почве, а не на какой-либо другой, пускают корни и приносят щедрые плоды деревья, значит, для этих деревьев эта почва и есть истина. Если именно эта культура, эта религия, ритм жизни и мера вещей дают народу ощущение духовной и душевной пользы, внутреннего достоинства и силы, - это и есть истина для народа.

Махалля

Апофеозом общинности в узбекском обществе является махалля. Эта форма организации местных сообществ, местного самоуправления, прошла через века, она сохранилась на самых крутых виражах узбекской истории. И сегодня она не растворилась в историческом небытие.

Узбекское слово "махалля" происходит от арабского "махаллун", что означало "место". Этим словом уже в Х в. назывались торгово-ремесленные, а затем и жилые кварталы в городах. Термин "махалля" можно использовать, по-видимому, не только в буквальном (узком) смысле, как обособленную часть города, но и как жителей этой части города - местное сообщество. (Для иллюстрации: в Ташкенте, например, в 1865 г. было 140 махалля, в которых проживало 76 тысяч человек. В двадцатых годах ХХ столетия число махалля в Ташкенте выросло до 280. Сегодня их около 500, а всего в стране - их более 11 тысяч.) Термин "махалля" может быть применен еще шире, в условном смысле, - как первичные местные сообщества не только в городах, но и в селах - кишлаках и аулах.

В Мавераннахре города возникли раньше, чем в Западной Европе, и сначала играли большую, чем там, экономическую и культурную роль. Но в городах Западной Европы рано развиваются формы городской демократии, явившейся результатом борьбы горожан за поэтапное расширение собственных прав, которые гарантированно оформлялись в ходе этой борьбы городским правом.

Важнейший момент, который в данном случае нельзя упускать из виду, что в Западной Европе города возникли во владениях церковных и светских феодалов. Это облегчало борьбу западноевропейских средневековых городов за внутреннюю автономию, за коммунальные права, чего они в большей или меньшей мере добились. Последующая борьба за расширение городской демократии имела неоднозначные результаты, но в целом способствовала развитию городского права.

В Мавераннахре города возникали и развивались не во владениях светских феодалов, а на землях, считавшихся государственными. Здесь изначально имелись эффективные возможности отладить жизнь городов непосредственно, минуя городское самоуправление. И все же... В Бухаре, Самарканде, Хиве, Ташкенте существовали квартальные организации населения, ремесленные и торговые корпорации, прогрессивный потенциал которых недооценивать никак нельзя.

Жилой квартал среднеазиатского города, начиная с раннего средневековья, был явлением чрезвычайно своеобразным. К нему только условно может быть применен термин "квартал". В современном европейском понимании квартал - это группа домов, обычно занимающих плошадь более или менее правильной прямоугольной формы, ограниченную со всех четырех сторон улицами. В среднеазиатском городе улица, наоборот, соединяла живших на ней людей, была сердцем, сердцевиной квартала. Квартал включал в себя все дома, стоящие по обеим сторонам улицы и в отходящих от нее переулках и тупиках. Квартал был ячейкой города не только в территориальном отношении, он являлся административной единицей, с которой имели дело городские власти, действовавшие через старшин кварталов. По составу населения махалля были неодинаковы. В Бухаре, например, в отдельных махалля, а иногда в нескольких соседних, наблюдалась тенденция к образованию компактных однородных групп соплеменников или земляков, переселившихся откуда-нибудь в Бухару, или тенденция к некоторой концентрации ремесленников одной специальности, составлявших во многих махалля большую часть жителей. Наряду с этим имелось много махалля, где селились ремесленники разных специальностей или же они проживали смешанно с другими слоями населения: торговцами, духовенством, знатью. Вперемешку с основным суннитским населением жили шииты.

Неоднородным было население махалля и в социальном отношении: в одном квартале жили богачи и бедняки, знать и простой народ, "ходжи" и "карача" ("чернь"). В некоторых кварталах было много представителей военно-служивого сословия, принадлежащего к привилегированным слоям. Обычно это были семьи узбеков, приехавших в город из тех районов, на которых лежала повинность поставлять воинов - нукеров.

При всей неоднородности жителей махалля - классовое неравенство, отсутствие профессиональных отношений - они были объединены в общину, соединены личными связями, общими интересами и обязанностями, участием в общих делах. Общинный уклад жизни махалля породил систему самоуправления. Возглавлял махалля выборный старшина (аксакал). Как свидетельствуют различные источники, к выборам аксакала и его помощников во все века относились очень серьезно, понимая, что неудачные избранники причинят общине много неудобств и неприятностей. Аксакал являлся официальным представителем махалля перед городскими властями и потому должен был утверждаться ими.

Имея глубокие корни в истории, организуя и направляя течение повседневной жизни народа, махалля породил стройную этическую систему, основанную на демократических устоях. Это непоколебимые временем правила взаимопомощи, гостеприимства и уважения к старшим, равенство всех членов общины. Ни один житель махалля не чувствовал себя одиноким, он всегда мог рассчитывать не только на участие и моральную поддержку, но и на необходимую материальную помощь. Словом, речь идет о прекрасных традициях коллективизма и кооперирования. Об этих и многих других интересных фактах можно узнать у самых разных авторов (к примеру, Де Клавихо Р.Г. Дневник путешествия ко двору Тимура в Самарканд в 1403-1405 гг. Сб. отделения русского языка и словесности Академии наук. - СПб. 1881. Т. 28). Не берусь перечислить более серьезных исследователей. Это дело историков. Сошлюсь только на Айни (настоящее имя Садриддин Саид-Муродзода, 1878-1954), таджикского писателя и ученого. В романе "Дохунда" и художественно-автобиографической книге "Воспоминания" дореволюционная жизнь в махалля отражена с этнографической точностью.

Советская власть, выступавшая против многих традиционных узбекских социальных структур, в борьбе с махалля вынуждена была отступить. Махалля оказался этой власти не по зубам. В 1932 г. вышло "Положение о махаллинских комитетах в городах Узбекистана". В 1938 г. атаки на махалля были приостановлены вообще. Решение было принято такое: они должны сосуществовать с новыми социалистическими структурами, дополняя их.

Исламское Возрождение

Некоторые исследователи ислама уподобляют его океану, в том смысле, что цунами, начавшееся на одном его берегу, обязательно отзовется на другом. Думаю, что если и сравнивать ислам с океаном, то не с обычным земным, а с неким фантастическим солярисом, концентрирующим в себе громадную энергию созидания и разрушения. Громадные волны этого океана не стихийно, а, напротив, очень целенаправленно накатываются сегодня друг за другом на богатую нефтью и газом мусульманскую Среднюю Азию, на ведущую страну этого региона Узбекистан, одно из самых исламизированных государств мира. Уже в восьмидесятые годы, еще находясь в составе СССР, Узбекистан был так или иначе вовлечен в глобальные процессы, связанные с Исламским Возрождением.

Итак, что же такое Исламское Возрождение? В чем его суть? Какие факторы вызвали его к жизни? По-видимому, чтобы лучше понять этот глобальный процесс, его надо рассматривать как часть еще более широкого процесса, начавшегося во второй половине ХХ в., который можно условно назвать "утверждение Азии". В то время как в странах Восточной Азии (Японии, Южной Корее, Сингапуре, Таиланде, Малайзии, Тайване, Китае) успешно осуществлялись модернизация и экономическое развитие, все большее число мусульман стали обращаться к исламу как к источнику их идентичности, смысла жизни, легитимности, развития, власти и надежды. Это выразилось в лозунге "Ислам - это решение" (John L. Esposito. The Islamic Threat: Myth or Reality. - N. Y. 1992. S. 1992).

Уже в начальной своей фазе Исламское Возрождение по охвату и глубине воздействия стало приобретать мировое значение. С.Хэнтингтон спрашивает сам себя: "Почему Исламское Возрождение надо писать с заглавных букв?" И отвечает: "Основанием является исключительно важная историческая значимость этого феномена, затрагивающего одну пятую (или более) всего человечества". Он продолжает: "Этот феномен не менее значим, чем Американская революция, Французская революция, Октябрьская революция, которые всегда пишутся с заглавной буквы" (Der Kampf der Kulturen. S. 168, 551-552).

Исламское Возрождение в самом общем смысле можно охарактеризовать как признание технической культуры Запада и отвержение его духовной культуры. Вот что писал один из ведущих исламских идеологов Саудовской Аравии Бандар бин Султан в 1994 г.: "Иностранный импорт хорош, если он выражается в телевизорах и компьютерах, других технических вещах. Однако нематериальные, социальные и политические институты, которые иногда пытаются импортировать с Запада в исламские страны, могут быть смертельны. Об этом свидетельствует падение шаха Ирана. Ислам для нас не одна лишь религия, но и образ жизни, несовместимый с западным" (Bandar bin Sultan. - New York Times. 10.07. 1994. S. 20).

Движущей силой Исламского Возрождения является исламский фундаментализм, который зачастую воспринимается только как политический ислам, хотя в действительности это компонент во всеохватывающей системе идей, практике и риторике, направленных на коренной поворот в жизни народов мира, приверженных исламу.

"В своих политических манифестациях Исламское Возрождение имеет определенное сходство с марксизмом, с его святыми текстами, с его видением совершенного общества, с пониманием путей фундаментального поворота в общественной жизни, включающего в себя переход от реформ к насильственной революции и свержению господствующей власти, исключение из жизни многообразия мнений и суждений, а в конечном счете и массовый террор как действенный инструмент достижения целей" (Samuel P.Huntington. Der Kampf der Kulturen, S. 170).

Многие западные исследователи проблем исламского фундаментализма еще более резки в оценках его политической, точнее даже, внешнеполитической идеологии. Профессор политических наук Будапештского университета Петер Харди по этому поводу пишет следующее: "Исламский фундаментализм соединяет в себе религиозные, этические и политические черты и выступает в качестве международной угрозы демократии. В этом отношении он не отличается от национал-социализма и коммунизма. Схожесть лежит в притязаниях на универсальную истину и универсальные средства ее достижения, в готовности утверждать в мире правильность этого своего убеждения при помощи оружия, в идеологически мотивированном терроризме" (Peter Hardi. Vom Kommunismus zur Demokratie, in: Demokratie am Wendelpunkt. - Berlin: Siedler Verlag. 1996).

В мусульманских странах отмечается рост исламски ориентированных правительств, организаций, банков, благотворительных учреждений и учебных заведений. Правительства, как и оппозиция, обращаются к исламу для того, чтобы усилить свой авторитет и завоевать поддержку масс даже в секуляризированных государствах, таких, как Турция и Тунис. И там власть не может не считаться с потенциальной силой исламского самосознания и поэтому проявляет чувствительность и заботу в отношении повседневных вопросов исламской жизни.

В Исламском Возрождении обращает на себя внимание одна очень важная тенденция. Если оказывается, что традиционно господствующий в той или иной стране мазхаб (направление, школа) ислама не в состоянии удовлетворить эмоциональные или социальные потребности верующих, он, во многом спонтанно, заменяется другим мазхабом, стремительно увеличивающим число своих сторонников и становящимся влиятельной силой социальной и политической жизни. В этом ответ на вопрос, почему в некоторых районах Узбекистана ханафизм уступает место ханбализму и ваххабизму. Исламское Возрождение в Узбекистане после распада Советского Союза проявилось по-разному в разных субэтнических регионах страны: Северо-Западном, Центральном и Восточном. Мнение, изложенное в книге "Узбекистан: обретение нового облика" (с. 249-252), представляется достаточно обоснованным.

Начну с Восточного региона, с Ферганской долины, с ее географически предопределенного сепаратизма. Этот сепаратизм, помноженный на меньшую развитость социально-экономической инфраструктуры, и определил особый характер ислама в этом регионе ко времени независимости страны. В Ферганской долине традиционно преобладали суфийские ордена. Опыт существования в полуоппозиции к официальной власти и официальному духовенству, накопленный суфизмом, способствовал тому, что он сохранил свои корни в долине в тот период, когда официальный ислам в лице Духовного управления мусульман Средней Азии был под жестким контролем советской власти.

С начала восьмидесятых годов в Ферганской долине, особенно в Намангане и Андижане, увеличивается число нелегальных частных исламских школ. В результате контактов с зарубежными мусульманскими организациями, в том числе из Саудовской Аравии, в долине усилилось влияние ханбалитского мазхаба, гораздо более радикального, чем традиционный для Средней Азии ханафитский, а затем и ваххабизма. Регион этот, имеющий благоприятные природные условия и богатые ресурсы для развития сельского хозяйства и промышленности, в то же время отличает исключительная демографическая напряженность, тяжелые социальные условия. Поэтому в кризисные годы, о которых идет речь, в Ферганской долине легче, чем в других регионах страны, можно было спровоцировать насильственные акции под религиозными лозунгами. Немаловажный потенциальный фактор дестабилизации в советское время - меньшее число представителей долинных элит (наманганских, андижанских и т.д.) в высших эшелонах власти. В этих условиях ислам оказался каналом, через который могло быть оказано давление на Ташкент.

Дональд Карлайл, много лет обстоятельно изучавший положение дел в этом регионе Узбекистана, писал: "Не следует недооценивать те трудности, с которыми придется справляться Каримову в подверженной взрывам Ферганской долине. Согласно бытующему на Западе мнению, Ташкент преувеличивает угрозу исламского фундаментализма. Может быть, это и верно, но до какой-то степени. Однако ни в коей мере нельзя согласиться с тем, что страхи Каримова основаны на мираже. Фергана - не горшок, в котором продукты свариваются в однородную массу, а бурлящий котел экономических, религиозных и этнических трений, готовый в любой момент выкипеть с самыми ужасными последствиями для Узбекистана, Таджикистана и Кыргызстана".

В западной и северо-западной частях страны, за исключением Хорезма, имеющего древние исламские традиции, ислам был принят относительно поздно и притом в облегченном, номадическом (кочевом) варианте, то есть сохранение его, главным образом, в виде традиций и обычаев. Влияние суфийских братств не было здесь таким сильным, как в Ферганской долине. И хотя после либерализации духовной жизни в Узбекистане в конце восьмидесятых годов увеличилось число мечетей, религиозная ситуация в принципе не изменилась.

В крупных городах Узбекистана - Ташкенте, Самарканде, Бухаре, находящихся в центральной части страны, в отличие от Ферганской долины, традиционно преобладали умеренные формы ислама, что объясняется относительно высоким уровнем образованности и неоднородностью этнических корней населения. Именно в этих городах мусульманская культура Мавераннахра вобрала в себя дух этнической терпимости и открытости. Не случайно ее идеалом, запечатленным в трудах Фараби и Ибн Сины, был совершенный город - сообщество людей, объединенных не только на религиозной, но и на культурной и нравственной основах (Узбекистан на пороге XXI века, с. 138).

Однако эмиграция отсюда значительной части русскоязычного населения в конце восьмидесятых - начале девяностых годов привела к тому, что возникшие пустоты стали интенсивно заполняться за счет притока сельского населения. Этот слой достаточно неоднороден, его социальные настроения гораздо менее устойчивы, нежели у коренного населения, в том числе и в отношении к исламу. Особенно это справедливо для Ташкента, где миграционные процессы в указанное время шли наиболее интенсивно. В целом же, хотя после обретения независимости в ряде мест страны возникли очаги религиозной напряженности, исламский экстремизм был не в состоянии выступить в качестве самостоятельной и влиятельной политической силы. Ни во всей стране, ни в ее отдельных частях.

Символы независимости

Позволю себе вновь обратиться к уже цитированному Петеру Шолл-Латуру, воспользоваться его свежим кинематографическим восприятием действительности, фиксирующим без заранее определенной заданности то, что прежде всего бросается в глаза опытному телевизионному журналисту, прекрасно знающему Восток. Поскольку книга Шолл-Латура "Das Schlachtfeld der Zukunft" не переводилась ни на русский, ни на узбекский языки, приведу достаточно объемный фрагмент из нее (S. 62-64).

"Собственно говоря, жаль этот исчезнувший памятник. Бюст Карла Маркса явно отличался от памятников, увековечивающих в Ташкенте образы передовых борцов за пролетарскую революцию. Человек, провозгласивший Коммунистический манифест, был изваян из красного мрамора. Причем памятник этот был удивительно похож на памятники Марксу на Театральной площади в Москве и на лондонском Хайгетском кладбище, где похоронен Маркс.

Памятник находился в очень приятном сквере в самом центре Ташкента. И, воспринимаемый в единстве со сквером, очень впечатлял. Помню, что еще летом 1991 г. я писал: "Мраморный Маркс, несмотря ни на что, одинокой скалой противостоит неотвратимому повороту Узбекистана с коммунистического пути. Оставленный своими приверженцами, он не может не вызывать каких-то теплых чувств, простого человеческого сочувствия". Однако и Маркс был убран, что, впрочем, неудивительно. Мессию из мозельского города Трира ничто больше не связывает с Ташкентом и Узбекистаном. Сенсационна замена. Вместо святого пророка распавшегося Советского Союза появилась статуя всадника, азиатского героя из далекого и ужасного прошлого, Тимура, которого европейцы называют Тамерланом. Сегодня он удостоен в Узбекистане высшей национальной чести. Он стал символом национального возрождения. Конь становится на дыбы под шпорами всадника, создавшего империю, простиравшуюся от египетских пирамид до Великой Китайской стены.

Не знаю, удался ли узбекскому скульптору Тамерлан в его портретном сходстве с оригиналом. При жизни эмира были сделаны всего несколько миниатюр, противоречиво увековечивших его лицо, в котором смешаны монгольские, тюркские и таджикские черты предков нынешних узбеков. Однако памятник впечатляет тем, что, несмотря на грозно обнаженный меч Тамерлана, на пьедестале высечен девиз "Сила в справедливости".

Тамерлан вместо Маркса - мое первое впечатление от Ташкента в этот туманный и холодный мартовский день 1995 г. Я иду от этого памятника к бывшей площади Ленина, которая еще в мой прошлый приезд была переименована в площадь Свободы. И здесь явно чувствуются заметные перемены, материальные признаки сокрушения старого мира. Исчез гигантский Ленин, как некий грозный и загадочный фараон господствовавший над всем окружающим. Вместо него парит в воздухе внушительных размеров земной шар. На нем запечатлена Республика Узбекистан в многократно увеличенных размерах. Этот металлический глобус окружен лесом узбекских знамен".

Что тут сказать? Мне кажется, что немецкому автору удалось выхватить из ткани жизни несколько ярких деталей, отражающих дух времени. В них - его символика, за которой - не амбициозные причуды нового руководства страны, а мощная социальная энергия двух потоков: цивилизационных парадигм прошлых веков, неприятие российского колониализма и стремление (возможно, чересчур поспешное) отторгнуть советское прошлое.

Как вас теперь называть?

Туркестан? Центральная Азия? Средняя Азия?

Возьмите политическую карту мира, посмотрите на Узбекистан. Вы увидите, что геометрия границ представлена прямыми линиями только в районе пустыни Кызылкум. Во всех других, преимущественно оазисных частях страны, это волнообразные и зигзагообразные контуры, сжимающие территорию до узкой (несколько десятков километров) горловины к юго-западу от Ташкента, ограниченной с севера Казахстаном и с юга Таджикистаном. Примерно в 60 км (!) от Ташкента граница с Таджикистаном. Буквально в нескольких километрах от Ташкента узбекско-казахская граница. На юго-востоке - Ферганская долина, взятая в клещи со всех сторон территорией Кыргызстана. Вот в таком виде, взамен трех колонизированных Россией в ХIХ в. государств (Бухарского эмирата, Кокандского и Хивинского ханств), представили миру Узбекистан кремлевские картографы в 1924 г.

Президент Казахстана Назарбаев, вспоминая об обидах, нанесенных Москвой его стране в близком и далеком прошлом, восклицает: "Чем же провинились казахи перед историей?" А узбеки, хочу спросить я, чем провинились? И не только перед историей, но еще и перед географией? За какие грехи страна, столетиями бывшая экономической и культурной основой региона, помещена в прокрустово ложе сформулированных Сталиным этнических принципов и далеко идущих стратегических расчетов большевистской Москвы? Однако основой какого региона является Узбекистан? Как его следует правильно называть после распада Советского Союза? В каких границах он должен восприниматься миром? Вопрос этот явно не только терминологический. С ним связана большая политика.

Прежде всего, о самом термине "регион". Происходит он от латинского "regio" - "область", применяется в разных смыслах. Во-первых, в том же значении, что и район или область, как единицы в системе территориального деления. Во-вторых, регион природный - значительная по размерам территория, обладающая некоторой общностью природных условий. В-третьих, регионом называется территория, геокультурное, геополитическое, геоэкономическое пространство, достаточно значительное по своим размерам, не обязательно являющееся таксономической единицей в какой-либо системе территориального деления. Например, Кавказ (БЭС. - М. 1998. С. 1003). В этом последнем смысле и используем данный термин для обозначения территории, о которой мы ведем речь. За его долгую, многовековую историю регион этот называли по разному: Трансоксания и Мавераннахр (о чем я уже подробно рассказывал), Туркестан, Средняя Азия, Центральная Азия.

Название "Туркестан" (страна тюрков) имеет очень длинную историю. Хронологически оно стоит между Трансоксанией и Мавераннахром. Первыми так назвали регион персы в период господства Сасанидов (III-VII вв.). После многих веков забвения этого названия арабскими географами оно было воскрешено венецианским путешественником Марко Поло в "Книге" (1298 г.), описывающей его азиатское путешествие. Во всяком случае, важно констатировать, что термин "Туркестан" в те далекие и очень далекие времена применялся иностранцами, а не самими тюркскими народами. То же самое повторилось и во второй половине ХIХ в.

После российской колонизации региона слово "Туркестан" вошло в название генерал-губернаторства, учрежденного в 1867 г., которое включало четыре области - Сырдарьинскую, Семиречье, Ферганскую, Закаспийскую - и город Самарканд. В эти же годы широко применяли термин "Туркестан" западноевропейские географы, выделяя Западный Туркестан (среднеазиатская территория России, северная часть Афганистана) и Восточный Туркестан (пограничная с Россией провинция Западного Китая).

Советская власть вначале восприняла термин "Туркестан" благосклонно. Первая советская республика в регионе так и называлась - Автономная Советская Социалистическая Республика Туркестан. Местная коммунистическая партия именовалась - Коммунистическая партия Туркестана. Вскоре, однако, термин "Туркестан" был изъят из политического лексикона Москвы. Почему? В связи с его неточностью, когда фарсиязычное население как бы вводилось в круг тюркских народов. Были причины и более серьезные.

Идея пантюркизма, на которую так или иначе ориентирован термин, была несовместима с коммунистической идеологией в России. К тому же возникал откровенный намек на Синьцзян с его уйгурским населением, что Москве также было пока ни к чему. Так вот и ушел термин "Туркестан" в историческое небытие. Вернется ли он в политическую географию? Кто знает? Всякое бывает на путях истории. Надо сказать, что известный в прошлом на Западе эксперт по проблемам Средней Азии Баймирза Хайит, называвший себя туркестанцем, в своих работах постоянно сожалел о том, что в западной политической и географической литературе существует, как он пишет, запрет на применение термина "Туркестан" в том смысле, в каком он использовался со второй половины ХIХ в. (Hayit B. Turkestan im Herzen Eurasiens. - К?ln. 1980).

И еще почти анекдотический момент, связанный с этим названием. Немецкий исследователь Пауль Георг Гайс удивленно пишет о парадоксальных, труднообъяснимых семантических акциях Москвы. Несмотря на то что после 1924 г. Туркестан исчез из советского политического лексикона, военный округ в этом регионе назывался Туркестанским, и железная дорога, связывающая регион с Сибирью, тоже именовалась Турксибом, то есть Туркестано-Сибирской. Почему? Никто из российских историков разумно объяснить мне этого парадокса не смог.

В советское время был введен в оборот термин "Средняя Азия". В географическом смысле им обозначали ту часть внутриматериковой Азии, на которой расположены Узбекистан, Кыргызстан, Таджикистан и Туркменистан. К Средней Азии относили также и территорию Южного Казахстана к югу от Арало-Иртышского водораздела. В политическом же смысле стал применяться термин "Средняя Азия и Казахстан" (БЭС. С. 1141).

После распада СССР в американской политической лексике названия "Средняя Азия", "Средняя Азия и Казахстан" были сразу же заменены на "Центральная Азия". Объяснения этой замены я нигде не нашел. Во время встречи в январе 1993 г. в Ташкенте глав государств региона по предложению Президента Казахстана Назарбаева решили узаконить название "Центральная Азия", предав "Среднюю Азию", так сказать, забвению. Чем термин "Центральная" в данном случае лучше, чем "Средняя"?

А дело, как я понимаю, в том, что, назвав регион "Центральная Азия", казахстанский лидер попытался вроде бы легитимировать ведущую роль его страны в регионе, изменение политической географии региона, связанное с предстоящим переносом столицы Казахстана в глубь Сибири, в Астану.

Надо сказать, что с этим термином далеко не все просто. В географическом и историко-культурном смыслах им обозначаются совершенно разные территории. Вот фрагмент из того, что писал по этому вопросу известный российский географ и геолог Владимир Обручев сто лет назад: "Центральная Азия - часть внутриматериковой Азии, не имеющая рек, стекающих в море, изолированная от Мирового океана... Все реки в этой географической области впадают в озера или постепенно поглощаются песками, теряются в песках" (Обручев В. Центральная Азия и Северный Китай. - Санкт-Петербург. 1900. С. 1).

Такой подход положен в основу характеристики географического понятия "Центральная Азия" в самых солидных европейских энциклопедиях. Вот, например, что написано в немецкой: "Центральная Азия - бессточное плоскогорье во внутренней Азии между Гималаями на юге, сибирскими горами на севере, Хинганскими горами на востоке и Памиром на западе" (Brockhaus in einem Band, Leipzig-Mannheim. 1996. S. 1008). Вот цитата из Большого энциклопедического словаря: "Центральная Азия - природная зона стран, охватывающая внутриматериковую Азию в пределах Китая и Монголии. Около 6 млн кв. км. Преобладают полупустыни и пустыни (Гоби, Алашань, Ордос), Джунгарская и Таримские равнины, Тибетское нагорье, разделенные или обрамленные высокими хребтами Тянь-Шаня, Куньлуня, Наньшаня, Каракорума и др. Большая часть территории - область внутреннего стока" (БЭС. - М. 1998. С. 1330). Таким образом, в географическом плане никакого отношения к Центральной Азии ни Казахстан, ни его соседи по региону не имеют.

Иное содержание этого понятия в историко-культурном смысле. В частности, в практике ЮНЕСКО под Центральной Азией понимается регион, включающий в себя среднеазиатские республики бывшего Советского Союза, Казахстан, восточный Иран, северный Афганистан, северный Пакистан, северо-западную Индию, Монголию, Синьцзян. Поэтому Афганистан, Индия, Иран, Китай, Пакистан являются членами Ассоциации по изучению культуры Центральной Азии, действующей под патронажем ЮНЕСКО.

Если все-таки продолжать, вопреки общепринятым установкам в географии и культурологии, называть регион "Центральная Азия", то в этом случае, во избежание терминологической путаницы, без прилагательного "постсоветская" обойтись никак нельзя. Вот и думаю: зачем упорствовать в применении заведомо научно некорректного названия? Представьте себе, что завтра заменят термин "Малая Азия" (на немецком "Kleinasien") в английском политическом языке. Или более того: какие-то южные американские штаты, лежащие к северу от реки Рио-Браво-дель-Норте, в Ташкенте, Астане или Москве стали бы относить к Латинской Америке. Не проще ли вернуться к советскому "Средняя Азия и Казахстан"? А для краткости и удобства использовать термин "Средняя Азия"?

Глава 6

ЛОГИКА ПЕРЕХОДНОГО ПЕРИОДА

Картина, которую я попытался обрисовать в предыдущей главе, позволяет констатировать, что для выхода Узбекистана из кризиса и оптимального использования его человеческих, природных и геостратегических ресурсов объективно требовались:

- максимальное использование, насколько возможно, положительного и минимальное отрицательного в советском наследстве;

- возрождение национальных духовных ценностей и национального самосознания, развитие демократических институтов, имеющих глубокие корни в народной жизни;

- обеспечение межнационального согласия;

- государственная поддержка культурного и нравственного потенциала ислама и борьба с религиозным экстремизмом;

- интеграция в мировое сообщество, обеспечение позитивного взаимодействия с международной средой.

Именно эти факторы служили наиболее важными ориентирами переходного периода в стране. Однако что же такое - переходный период? Термин этот используется очень широко, но при кажущейся очевидности понятия - в разных смыслах. Между тем сейчас уже сложилось комплексное научное направление, исследующее переходные периоды, общее и особенное, закономерное и случайное в различных переходных обществах. Называется это научное направление "транзитологией" от латинского "transitus" - "переход" (см. об этом: Parsons Т. The System of Modern Societies, Englewood Cliffs (N.J.), Development theory: Four critical studies, Ed. By Lehman D.L. 1979; Brzezinski Zbignev. The Great Transformation. The National Interest, 1993).

В транзитологии переходный период определяется как отрезок социального времени, этап общественного развития, основное содержание которого модернизация, то есть коренные преобразования (не обязательно синхронные) в экономической, политической и духовной сферах общества. Верхняя граница этого периода - выход страны на уровень устойчивого экономического роста, а также стабилизация политических и общественных структур.

Предмет транзитологии - соответствующая практика развивающихся и развитых стран. Поэтому реформаторам в постсоветских странах весьма целесообразно и сегодня ориентироваться на многие из выводов транзитологов. Или правы те, кто утверждает, что чужие ошибки ничему не учат людей? Подобный упрек Узбекистану в данном контексте, к счастью, адресовать нельзя.

В КОНТЕКСТЕ МИРОВОГО ОПЫТА

Слово о стабильности

Мировой опыт свидетельствует: одной из основных целей переходного периода, непременным условием его оптимизации всегда является стабильность. Латинское слово "stabilis", от которого происходит термин, означает "устойчивость, постоянство". В политическом же смысле стабильность (если не отрываться от этимологических корней термина) в самом общем понимании - это способность государственной власти обеспечить порядок и безопасность в стране. Стабильность часто связывается с легитимностью власти, с признанием ее населением как законной, с поддержкой этой власти народом, верой в нее, с соответствием политического режима общественным потребностям страны, с эффективностью государственного аппарата.

Некоторые западные исследователи считают, что глубже понять и оценить, что такое политическая стабильность, можно только через ее антипод нестабильность, которую они характеризуют как государственное безвластие, охлократию, насилие и хаос, вандализм и погромы. В такой связи стабильность воспринимается с высокой степенью экспрессии. Например, как способность политического организма к самосохранению в условиях, угрожающих самому существованию общественной системы. (Bealey F. Stability and Crisis: Fearst About Threats to Democracy. European Jornal of Political Research. 1987. Vol. 15. № 6. Р.687). Энергичное определение!

Очень яркий пассаж на эту тему я нашел у немецкого профессора политических наук из Гейдельбергского университета Клауса фон Бойме. Вот он: "Еще со времен Аристотеля спорили о совершенной конституции и совершенных институтах власти. Во времена марксизма такими демократическими институтами, как парламент, конституция, избирательное право, суды, открыто пренебрегали. В восьмидесятые годы ХХ в. к ним вернулись лишь в инструментальном значении, как к средствам, при помощи которых политические лидеры могут наилучшим образом выполнить роли по сценариям, написанным для них политической жизнью. В это же время патриархи политической науки продолжают вечные дискуссии о преимуществе парламентской или президентской системы. В реальности же в критические моменты в истории той или иной страны (в переходные периоды) в центре интересов стоит наиболее рациональная организация управления, создание властных структур, способных обеспечить стабильность" (Klaus von Beyme. Аnsatze zur Reform des politischen Systems, in: Demokratie am Wendepunkt. S. 158).

В последнее время требования обеспечения стабильности и вообще тема стабильности в постсоветских государствах приобрели особую актуальность и нередко отодвигают на второй план и демократизацию, и рынок. Это объясняется целым рядом факторов, в целом общих для всех этих государств. В их числе: резко обострившийся экономический кризис, усилившееся имущественное расслоение общества, слабые политические возможности элит и административная коррупция, рост преступности, этноязыковые проблемы.

Следует заметить, что понятие "стабильность" стало в некотором роде сакраментальным не только в самих этих государствах, но и по отношению к ним со стороны Запада. Скажем, для оправдания каких-то авторитарных шагов власти в какой-либо из этих стран. Это, говорят некоторые западные аналитики и политики, конечно, не по нашим правилам, но сделано во имя стабильности, принесено, так сказать, в жертву на ее алтарь.

Проблема не в самой стабильности, а в том, как, какими методами на постсоветском пространстве (далеко не всегда и далеко не везде) можно ее обеспечить, не прибегая к авторитарным способам властвования. Да что там постсоветские страны! Немало примеров имеется и в практике государств с давними демократическими традициями, когда там возникают различные чрезвычайные ситуации.

Как это делалось при Рузвельте

Вопрос о формах и пределах вмешательства государства в переходные реформы всегда наиболее спорный. Проблема более ясна, если государство не тоталитарное. Стороны в этом споре - реформаторы-либералы и реформаторы-консерваторы. Если главная забота либералов состоит в охране естественных прав индивида от посягательств государства, то консерваторами эти права признаются до того предела, пока они не приходят в противоречие с общественными интересами. Человек и общество рассматриваются консерваторами в единстве, причем общество имеет преимущество по отношению к индивиду, права которого вытекают из обязанностей - такова воздвигнутая консерватизмом защитная граница общества от разрушения его индивидуализмом. С другой стороны, государство должно быть сильным, сдерживать проявление негативных сторон человеческой натуры и помогать совершенствовать добродетели (Huntington S.R. Conservatism as and Ideology. American Policical Science Review. 1957. Vol. 51).

Наиболее ярким представителем консервативного подхода к реформам был Франклин Делано Рузвельт, 32-й президент США, творец американского "Нового курса". В то время как его соперник на президентских выборах 1932 г. тогдашний президент США Гувер взывал к классическим американским добродетелям индивидуализма и возможности выбора, предостерегал от тирании государства, Рузвельт был страстный приверженец сильной и радикальной исполнительной власти. При Рузвельте Белый дом стал энергетическим центром всей американской политической системы, источником новых идей, движущей силой торговли, двигателем социальных преобразований, центром ожиданий и надежд народа. Укрепление авторитета исполнительной власти Рузвельт доводил до границ конституционных возможностей. И в этом отношении он превзошел всех американских президентов и до и после себя. Он вырвал у конгресса законодательную инициативу, расширив тем самым законодательные функции института президентов.

Рузвельт сконцентрировал ожидания общественности на институте президентов, потому что сумел предельно использовать в качестве инструментов своей политики оба средства массовой информации того времени - прессу и радио. Рузвельта можно было бы назвать первым президентом средств массовой информации. Его имя господствовало в крупных газетных заголовках, не в последнюю очередь благодаря его политике "открытых дверей" по отношению к работающим в Белом доме журналистам. Парализованный ниже пояса президент из года в год дважды в неделю собирал вокруг своего письменного стола до двухсот журналистов. Эти встречи были эталоном умения власти сотрудничать с прессой. При Рузвельте США добились громадных успехов во всех основных сферах общественной жизни. То, чего ему не удавалось достичь, зависело не от него, а от непреодолимых барьеров, которые общественная система США ставила и перед сильными президентами.

Я уделил много внимания Рузвельту потому, что Ислам Каримов, как справедливо подметил Дональд Карлайл, вольно или невольно воспринял многое из стратегии и тактики этого американского президента при проведении реформ, естественно, учитывал конкретные исторические условия места и времени. Что Каримов, к сожалению, не воспринял, - это методы работы американского президента с прессой. Думается, что к этому опыту американского президента еще не поздно обратиться. Уж, во всяком случае, лучше позже, чем никогда.

Какие же выводы можно сделать из успеха "Нового курса"? Без сильного государства, без сильной исполнительной власти такого успеха не было бы. И это в США, с развитыми институтами гражданского общества, с сильными, укоренившимися негосударственными структурами управления, или, точнее, общественного самоуправления. Что же говорить, когда модернизация, непременно связанная с ослаблением социальных связей, проводится в стране с тяжелым тоталитарным прошлым?

Известный русский философ Иван Ильин еще в пятидесятые годы предсказывал, что у России после крушения коммунистического режима будет две возможности либо жесткий и разумный авторитарный режим удержит ее от распада, либо наступит полная анархия. Поэтому авторитаризм в переходный период - спасение для России. В каких-то симпатиях к авторитарному режиму вообще, как явлению политической жизни, Ильина обвинить никак нельзя. Он - последовательный идеолог антибольшевизма и противник всякой диктатуры, за что и был выслан большевиками за границу в 1922 г. Не буду приводить аргументы Ильина. Они изложены в его работе "Основы борьбы за национальную Россию" (Париж, 1938). Аргументы сформулированы на философском уровне и весьма логичны, но не связаны с реалиями последних десятилетий ХХ в. Примем их как философское суждение a priori. Но вот суждения на основе конкретного опыта.

Опыт Юго-Восточной Азии

Опыт переходного периода в Японии, Южной Корее, на Тайване, в Сингапуре не может не впечатлять. Экономические успехи этих стран относятся к разряду послевоенных чудес наряду с немецким чудом Людвига Эрхарда. Поэтому было бы по меньшей мере легкомысленно не прислушаться к голосам тех, кто причастен к этим успехам. Кто-то может не согласиться с ними, кто-то решительно отвергнуть, но задуматься было бы полезно всем. Приведу два суждения, которые созвучны моим мыслям.

Прежде всего, известного японского экономиста Сабуро Окито. На основании опыта Японии и ее соседей по региону он обосновывает следующие выводы: во-первых, в странах, где механизмы свободного предпринимательства не опираются на традиции, опыт и соответствующую социальную культуру, жесткое вмешательство государства в рыночные реформы просто необходимо; во-вторых, ни в коем случае нельзя отбрасывать стратегию преобразований, которая предусматривает медленное прохождение реформ, опирающихся на сильное государственное регулирование. (Полное резюме работ Сабуро Окиты на эту тему содержится в "Steps to the 21 st Century", "The Japan Times", 1993.)

А вот что пишет тайваньский исследователь и практик Давид Чен: "...Для перехода к капитализму нужно сильное руководство. Демократия на первом этапе модернизации является непозволительной роскошью... К успешным моделям развития после Второй мировой войны следует отнести главным образом страны Восточной Азии. Их пример демонстрирует, что наиболее мудрый курс - интенсивное экономическое развитие, предшествующее демократии. Ставить телегу перед лошадью, то есть на первое место политические реформы, а уж за ними экономические, это путь к бедствиям, как видно на примере многих других развивающихся стран, охваченных войнами, революциями и болезнями... Страна, которая не в состоянии прокормить свой народ, не может позволить себе заниматься щепетильными вопросами разделения властных полномочий".

Ссылаясь на Ли Куан Ю из Сингапура, который анализирует опыт своей страны, где на начальных стадиях переходного периода произошло магическое сочетание рыночной экономики и мягкого авторитарного режима, Чен заключает: "Демократия, вне сомнения, приходит тогда, когда будут обуты и одеты дети, когда у них будет жилище и возможность получить образование, когда общество открыто для мировой торговли и люди могут передвигаться по всему миру, когда они имеют возможности зарабатывать себе на жизнь..." (Vital Speeches of the Day, Juli 15, 1993, РР. 603-608).

Збигнев Бжезинский и другие

Збигнев Бжезинский в представлении не нуждается, авторитета ему не занимать. И в каких-то отступлениях от канонов западного мира и западной демократии заподозрить его нельзя. Поэтому некоторые его оценки посткоммунистических реформ звучат достаточно неожиданно. В частности, такое: "Ни в коем случае нельзя отбрасывать стратегию преобразований, которая опирается на продолжающееся государственное управление, а не только на высвобождение независимых и динамичных рыночных сил".

Бжезинский достаточно самокритичен, когда констатирует, что быстрые и всеобъемлющие преобразования в бывших коммунистических странах, подход, получивший наименование "шоковой терапии", возможны только в случаях, когда для них имеются все необходимые субъективные и объективные условия. "Пока можно назвать только один удачный пример шоковой терапии, - замечает Бжезинский, - польский вариант, который, судя по всему, является исключением из правил. Имевшееся в этой стране свободное крестьянство и крупная теневая экономика обеспечили быстрый хозяйственный отклик - закон спроса и предложения заработал сразу же, как только был отменен контроль над ценами. Польша получила громадную финансовую поддержку ведущих западных стран, польской диаспоры на Западе".

Бжезинский продолжает: "И эти (посткоммунистические. - Л.Л.) страны, и Запад довольно наивно ожидали слишком многого... У политической элиты посткоммунистических стран были явно преувеличенные и упрощенные представления о том, какую помощь они получат от Запада. Они рассчитывали на манну небесную или что-то похожее на новый расширенный план Маршалла. Что же касается Запада, то там имела место всеобщая недооценка системной сложности необходимых изменений, сопротивления старых, все еще могущественных номенклатур, а также длительности самого процесса... Весьма показательной иллюстрацией сказанному может служить то, что американские программы помощи базировались на предположении, что переходный период будет длиться около пяти лет. Теперь мы знаем, что он будет много длиннее - как минимум 10 лет для стран Центральной Европы и, вероятно, 15 или 20 лет для других стран. Только тогда станет возможным говорить о завершении процесса преобразований" (The National Interest. 1993. № 33. Р. 7).

Думаю, что прогноз Бжезинского относительно длительности посткоммунистического переходного периода чересчур оптимистичен. Он, судя по всему, исходил из предпосылки, что динамика преобразований, может быть и медленная, будет однонаправленной, прогрессивной. Между тем, как показала практика, на пути преобразований в постсоветских странах произошли повороты и в сторону, и даже назад. В последнее время это ярко проявилось и в Кыргызстане, и в Казахстане. Вообще же скорость переходного периода самоограничивающийся фактор. Необоснованно быстрый переход довольно скоро приводит к серьезным потерям и автоматически начинает замедляться.

В странах Латинской Америки переходный период продолжается уже целое столетие. Идет напряженная политическая борьба, то с победами, то с поражениями.

В некоторых азиатских и европейских странах - Испании, Португалии, Греции - модернизация заняла время, равное жизни одного поколения. Опрос, проведенный на первом Всероссийском конгрессе политологов, выявил убежденность большинства участников в невозможности преодолеть нынешний кризис раньше чем через 20-25 лет. Дело в том, что экономические реформы в постсоветских странах связаны с коренными социально-культурными изменениями общественной жизни. Для этого требуется генерационно-поколенческий цикл, то есть период в 20-25 лет (Полис. 1998. № 3).

Такой прогноз вполне соответствует и предположению, высказанному новым Президентом России Владимиром Путиным, который в одном из своих первых выступлений сказал, что России нужно не менее пятнадцати лет для того, чтобы догнать по уровню производства Испанию и Португалию. А ведь это не самые передовые страны!

Конечно же, конкретному человеку такой срок представляется чрезмерным, он возмущает до глубины души каждого, кто ставит вопрос и перед собой, и перед властью: "Когда же придет настоящий день?" Но ведь люди живут по своим индивидуальным часам, которые идут совсем иначе, чем часы социальные. Что уж тут поделаешь?

Петер Харди, профессор политических наук Будапештского университета, изучал посткоммунистический переходный период не со стороны, а из глубины его, будучи вовлеченным в качестве участника в соответствующие процессы. Предоставлю ему слово:

"Прощание с коммунизмом сопровождалось в восточноевропейских странах всеобщим энтузиазмом. Интерес к политике был очень большим, и участие в первых демократических свободных выборах достигло высокого уровня. Но это была последняя выигранная битва в проигранной войне. Очень быстро воодушевление обернулось разочарованием. Новые политические фигуры и новая политическая жизнь предстали перед гражданами не менее отталкивающими, чем прежние. Стало все более очевидным, что представители антикоммунистической оппозиции занялись политикой и стремились к власти только для того, чтобы приобрести экономические выгоды и привилегии. Они явили собой образцы не только двойной морали, но и двойного лицемерия.

Люди в посткоммунистических восточноевропейских странах оказались не подготовленными к рыночной жизни. Они были готовы признать и принять все преимущества этой жизни, но без ее недостатков и потерь. Они задавали себе вопрос: "Почему новая власть не может предоставить те же социальные льготы, что и старая?" И все чаще задумывались: "Не лучше ли была бы власть, сильной рукой регулирующая течение дел?" (Peter Hardi. Vom Kommunismus zur Demokratie - Der schwierige ?bergang in Mittel und Osteuropa. Demokratie am Wendepunkt. S. 365-366)

Итак, первичность экономических реформ, успехи которых являются условием успехов реформ политических, их постепенность и продолжительность, сильная исполнительная государственная власть как главный регулятор реформ. Вот слагаемые мирового опыта переходных периодов, доказавшие свою универсальность, допускающую исключения лишь при исключительных обстоятельствах, на основе практики многих стран мира.

СТРАТЕГИЯ ПРЕЗИДЕНТА КАРИМОВА

Не навредить...

О решении правительства Гайдара провести либерализацию цен, практически без необходимой подготовки, без создания минимальных механизмов социальной компенсации, я узнал в ночь на 31 декабря 1991 г. Вместе с остальными членами делегации Кыргызстана я летел с саммита глав СНГ в Минске домой, в Бишкек. Ко мне подошел офицер охраны Президента и попросил подойти к Акаеву. Тот сказал, протягивая мне какие-то документы: "Прочитайте. Я получил их от российской делегации". Это было постановление правительства России об освобождении цен с пояснительной запиской к нему. По-видимому, бессонная ночь и прошедший суматошный, бестолковый и в общем-то ненужный минский саммит усилили и без того убийственную силу полученной Акаевым информации. Он молча смотрел в темный иллюминатор самолета. Потом, не поворачивая головы, тихо произнес: "Что будет с нашим народом? И ведь мы бессильны ему помочь". Уже через несколько дней случилась катастрофа, охватившая все постсоветские страны, входившие тогда в рублевую зону. В один день были уничтожены сбережения граждан, накопленные ими за целую жизнь, причем, как показало уже ближайшее будущее, без всякой пользы для экономики.

В 1994 г. в Риме вышло в свет глубокое, содержательное исследование видного итальянского историка Джузеппе Боффа "От СССР к России. История незаконченного кризиса". Подводя итоги своих аналитических рассуждений, автор приходит к выводу, что эта либерализация цен была самой жестокой операцией какого-либо правительства в мире против собственного народа. Несколько ранее аналогичную мысль со всей определенностью высказал крупнейший американский ученый Джон Гэлбрейт. По его мнению, навязывание постсоветским странам капитализма и рыночной экономики в чистом виде, без социальных компенсаций и гарантий, совершенно неприемлемо с позиции прав человека (Le Mond, 29.03.1994). В январе же 1992 г. на Западе "шоковая терапия" была воспринята восторженно. Просматриваю сейчас немецкие газеты и журналы того, уже ставшего историей, января: "Мужественный шаг в будущее", "Прелюдия рынка и либеральной демократии", "Российские последователи Людвига Эрхарда". Вот такие панегирики.

Тогда, в 1992 г., не было более сильного голоса, против этого масштабнейшего нарушения прав человека, осуществляемого при одобрении Запада, во всяком случае, с его молчаливого согласия, чем голос Президента Узбекистана.

Я уже писал и хочу повторить еще раз. Президент Узбекистана был первым и, пожалуй, единственным из руководителей стран СНГ, кто утверждал: "Шоковая терапия для нас неприемлема, нельзя в людях видеть только средство для достижения цели, даже благой цели. Я не допущу, чтобы люди испытывали голод и холод, чтобы была разрушена существующая система социальной поддержки населения, чтобы больные остались без больниц, а дети без школ".

И действительно, власть Узбекистана, связанная рублевыми путами, как могла боролась за интересы своих граждан. Как обрушились тогда на Каримова апологеты нового российского экономического курса и в Москве, и в других постсоветских столицах! В прессе и на телевидении изощрялись: "Ретроград! Консерватор! Экономический диктатор! Он режет у собаки хвост по частям вместо того, чтобы отрубить его сразу!" Смаковали со злорадством каждый промах властей Узбекистана, любые ошибки, вполне естественные в новом деле. И апофеоз критики - "Узбекистан возвращается в советское прошлое!".

Между тем Узбекистан выходил из советского прошлого, хотя и медленно, но с наименьшими социальными потерями. Результаты экономической политики Каримова это старики, как правило, регулярно получающие пенсию не ниже прожиточного минимума, это люди, которые имеют работу и не имеют проблем с выплатой зарплаты, это подающиеся в дома без перебоев электричество и горячая вода, это нормально функционирующие школы и больницы.

В последнее время в западной литературе появился термин "рыночный большевизм". Мне он кажется не только экспрессивным, но и достаточно точным по смыслу. В русском историческом понятийном аппарате большевизм обычно характеризуют как определенный тип мессианского политического поведения и культуры, когда небольшая группа захвативших власть людей навязывает всему обществу свое понимание прогресса и модернизации, не считаясь с громадными социальными потерями. В этом смысле гайдаровская шоковая терапия и есть самый настоящий рыночный большевизм.

Демократия начинается именно с того, что было сделано в Узбекистане: с защиты прав самых ранимых, самых бедных и больных. И именно под таким углом зрения следует оценивать первый и, пожалуй, самый важный постулат стратегии Президента Каримова в переходном периоде: действовать с наименьшими социальными потерями, не навредить людям.

Сам Каримов сформулировал этот постулат следующим образом: "Одним из ведущих принципов, на которых основывается собственный путь обновления и прогресса Узбекистана, является проведение сильной социальной политики... Обеспечение надежных социальных гарантий и мер социальной защиты населения является сквозным приоритетом на всех этапах рыночных преобразований и пронизывает другие направления всего обширного процесса обновления общества" (Узбекистан на пороге XXI века, с. 209).

Кто ставит телегу впереди лошади?

Второй постулат этой стратегии звучит примерно так: обеспечение политической стабильности является необходимым условием успеха экономических реформ. С ним связан тезис Каримова - "не построив новый дом, не разрушай старого", то есть - поспешный, непродуманный демонтаж прежнего государственного аппарата может принести гораздо больше вреда, чем пользы, в этом деле нужна постепенность.

Возражая против этого тезиса, западные оппоненты приводили в пример соседний Кыргызстан, где, как они считают, прежний партийно-государственный аппарат был сразу же устранен из политической жизни, у государственного руля оказались демократические силы, и поэтому страна успешно, хотя и не без труда, идет по пути общественного прогресса. Помню, что я по этому поводу спросил Акаева: "Кто ставит телегу впереди лошади, вы или Каримов?" Акаев шутливо ответил: "Все зависит от того, какая телега и какая лошадь".

Можно сказать и так. Действительно, приоритет экономического или политического определяется комплексом факторов, в числе которых этнический состав населения, готовность элитных групп к реформам, харизматический лидер... Все это так, но ясно также и то, что постсоветский переходный период не может не иметь единой объективной логики. Она, естественно, получает известную модификацию в зависимости от конкретных условий той или иной постсоветской страны. Однако, повторяю, на глубинном уровне она едина. Более того, как свидетельствует мировой опыт, существуют общие закономерности для переходных обществ всех развивающихся стран. Поэтому, используя приведенное идиоматическое выражение, можно, на мой взгляд, с уверенностью утверждать, что именно в Узбекистане поставили и лошадь, и телегу так, как они и должны по предназначению стоять: лошадь (экономические реформы) - впереди, телега (политические реформы) - позади.

Продолжая сравнения с Кыргызстаном, позволю себе обрисовать в общих чертах соответствующую практику этой страны. Она мне достаточно хорошо известна.

В Кыргызстане все было далеко не так демократически радужно, как это нередко преподносилось на Западе. Несмотря на все усилия Президента Акаева, реальную власть на местах продолжали (и продолжают) сохранять бывшие партийные боссы, в том числе и самого высокого ранга. Их сила и авторитет обеспечивались (и обеспечиваются) неформальными, правовым образом не закрепленными, но реально существующими родоплеменными, земляческими, семейными кланами. Обладая сильной властью на местах, бывшая партократия уверенно противостояла демократическому управлению страной. Слабость силовых структур - одна из причин роста в Кыргызстане преступности, в том числе и организованной. Мои личные наблюдения позволяют утверждать, что официальная власть на местах нередко плотно соединялась с теневым бизнесом, образуя симбиоз, с которым Бишкек справиться не мог.

Многочисленность местных лидеров и отсутствие устраивающего всех или хотя бы большинство реального претендента на пост главы государства создавали и продолжают создавать сейчас причудливо сбалансированную устойчивость. Интеллигентный и деликатный Акаев, удачно представляющий страну на международной арене, устраивал и пока, судя по всему, устраивает всех творцов политической погоды. Что же касается экономических реформ, то ряд прогрессивных инициатив Акаева, прежде всего связанных с земельной и аграрной реформами, сразу же был блокирован на местах именно из-за слабости власти в Бишкеке.

Авторитаризм

Как я ни пытался найти в изданных на Западе исследованиях постсоветского Узбекистана характеристику существующего в этой стране политического режима, мне это не удалось. Если же суммировать все критические выпады в адрес этого режима, то получим следующее: нет свободных и независимых СМИ, не допускается политическая оппозиция, преследуются религиозные активисты. Пожалуй, и все. Естественно, есть еще и частные, нередко довольно острые, критические замечания. Иногда справедливые. Однако, как сказал известный русский писатель, даже из ста кроликов нельзя сделать одну лошадь.

В чем же все-таки суть политического режима в Узбекистане в переходный период?

По моему мнению, можно выделить следующие наиболее типичные его черты: наделение президента широким кругом властных полномочий как главы государства и главы исполнительной власти; сильная вертикаль исполнительной власти; недостаточность контрольных полномочий у парламента; сохранение государственного распределения материальных ресурсов; усиление реального статуса силовых структур (национальной безопасности, внутренних дел); цензура средств массовой информации; возможность исполнительной власти ограничивать деятельность политических организаций.

Государственные решения в Узбекистане в соответствии с Конституцией принимаются Президентом как главой государства и как главой правительства и исполнительной власти в целом, а также Президентом совместно с парламентом. Практически ни одно значительное решение на государственном уровне не принимается без ведома Президента. Такое положение в известной мере обеспечивает согласованность и последовательность государственных решений. Однако, чего уж греха таить, одновременно сковывает инициативу и в высшем эшелоне государственного аппарата, и на местах.

Какие выводы можно сделать из всего этого? Конечно же, в стране авторитарный режим. Посттоталитарный, но тем не менее авторитарный. И я спрашиваю сам себя и читателя: не является ли это проявлением закономерной тенденции общественного развития? В стране, где никогда ранее не была решена историческая дилемма: человек есть часть собственности или собственность часть человека? В стране, где права и свободы человека были оторваны от собственности, а свобода от порядка? В стране, где демократические традиции, нормы и институты никогда не существовали на государственном уровне, а только особым образом проявлялись в местных сообществах? В стране, одной из самых исламизированных в мире и к тому же противостоящей усиливающейся экспансии исламского экстремизма?

Примем же за истину, что кардинальные прогрессивные преобразования в такой стране невозможно осуществить без сильной власти, способной принимать порой достаточно жесткие решения и последовательно проводить их в жизнь.

Альтернатива?

Что могло бы быть альтернативой авторитаризму в Узбекистане? Рискну предположить следующее: очень слабо управляемая со стороны государства перестройка экономики на рыночный лад, оторванная от социальных программ, осуществляемая в значительной мере под контролем теневой экономики и по ее правилам.

Возможен был бы и значительно худший ход событий. Потеря институтами власти своего авторитета и слабость силовых структур могли бы привести к кризисной преступности, характеризующейся не просто ростом организованных форм криминала, но и полной беспомощностью власти в борьбе с ним. Насилие при этом становится все более распространенным средством отстаивания групповых и индивидуальных интересов. Возникает диктатура криминалитета.

Нельзя исключить и таджикский вариант - реконструкцию феодального общества в условиях индустриальной эпохи. Во всяком случае, предпосылки гражданской войны в Таджикистане имели место и в Узбекистане: нищета и отчаяние большинства населения, разгул преступности, резкое обострение межэтнических отношений. Разве что не было таких региональных противостояний. Хотя как посмотреть... Ферганская долина являла собой, повторяя мысль Карлайла, которая уже приводилась в этой книге, бурлящий котел экономических, религиозных и этнических трений, готовый в любой момент взорваться.

О гражданской войне в Таджикистане писали очень много, обращая внимание главным образом на противостояние светской власти и ислама, кровавые межклановые конфликты. Я хотел бы взглянуть на тогдашние события в Таджикистане в ином ракурсе, в свете ослабления и саморазрушения государственной власти.

В конце восьмидесятых - начале девяностых гг. первым секретарем ЦК компартии Таджикистана был К.Махкамов, вторым - П.Лучинский. Махкамов, мягкий и уступчивый человек, не наделенный от природы качествами лидера, не пользовался авторитетом у таджикской политической элиты. Лучинский (нынешний Президент Молдовы), прибывший с широкими полномочиями из Москвы, не понимал местной специфики и не владел ситуацией, которая сложилась к этому времени в партийно-государственных структурах республики. Он совершил целую серию серьезных кадровых ошибок. Махкамов же в силу слабости своего характера не мог противостоять московскому прокуратору. В результате - традиционное противостояние регионов получило ряд сильных импульсов к обострению.

В сентябре 1991 г. во главе республики оказался Рахман Набиев, избранный председателем Верховного Совета, а в ноябре 1992 г. Президентом Таджикистана. Это был, как говорят англичане, его "come back" - возвращение после долгого перерыва на прежнюю должность, вторая попытка добиться успеха в большой политике. Дело в том, что Набиев еще в семидесятых годах был главой правительства республики, вторым номером при сильном и популярном таджикском партийном лидере того времени Джабаре Расулове. Когда же Набиев после смерти Расулова сделался его преемником, стало ясно, что это ему не по плечу. Падение Набиева оказалось очень глубоким, он с трудом удержался на должности начальника статуправления.

Если Набиев был не способен руководить страной в относительно спокойной обстановке, под опекой могущественной Старой площади, чего следовало ожидать от него в кризисное время, в период, так сказать, "бури и натиска", когда ему требовалось взять на себя все бразды правления. Набиевский "come back" был заведомо обречен на полный провал. Мне приходилось наблюдать Набиева на заседании глав стран - членов СНГ. Он был, если можно так выразиться, совершенно безликой личностью. Последний раз я видел его в начале июля 1992 г. Набиев был в состоянии полной прострации, безучастно наблюдая за происходящим вокруг него.

Набиевский принцип руководства - "чтобы овцы были целы и волки сыты" вылился в безудержную раздачу руководящих должностей, унизительное заигрывание с оппозицией. Именно под давлением оппозиции были предельно ослаблены силовые структуры власти: Комитет национальной безопасности и Министерство внутренних дел. На этом фоне трагические события на площади Шахидон остановить уже было невозможно. Кровавая вакханалия безвластия охватила всю страну. Седьмого сентября 1992 г. под угрозой оружия Набиев подписал заявление об отставке. Маховик гражданской войны был запущен на полные обороты.

Исполнявший одно время обязанности председателя Верховного Совета Таджикистана Акборшо Искандеров с горечью сказал: "В мировой политический лексикон вошел термин "таджикский вариант" как синоним слабости власти - с одной стороны, и первобытной дикости и политической жестокости исламской оппозиции - с другой".