Узкое ущелье и Чёрная гора

Глава 7 Цари Хаттусаса

1834 году Тексье стоял перед руинами Богазкёя, перед Хаттусасом (в этой главе, посвященной истории, мы будем употреблять это историческое название). Винклер доказывал начиная с 1907 года, что Хаттусас был столицей империи хеттов. От руин Хаттусаса ведет путь исследования хеттов в XIX веке. После прочтения глиняных табличек оказалось, что в Хаттусасе зародилась империя в 1900 году до н. э.

Поэтому естественно, что описание истории хеттов мы начинаем с Хаттусаса.

В начале истории Хаттусаса стояло проклятие!

«Я взял Хаттусас ночью штурмом, — говорил царь, и на его месте я посеял сорную траву». Далее он продолжал: «Кто будет после меня царем и снова заселит Хаттусас, пусть того судит небесный бог бури».

Так гласит надпись царя Аниттаса из Куссары, победившего местного князя небольшой крепости Хаттусас и сравнявшего город с землей. Его проклятие, часть длинной надписи в храме на древнем хеттском языке, не возымело действия. Примерно около 1800 года до н. э. Хаттусас был вновь отстроен и стал больше и красивее, чем прежде.

О перемещениях народов, происходивших тогда в Малой Азии, Сирии и Месопотамии, нам мало известно. Империя Саргона (около 2300 года до н. э.) давно распалась, влияние ассирийцев в Малой Азии (основная колония в Кюльтепе) постоянно ослабевало, города-государства и небольшие царства вели между собою завоевательные войны с переменным успехом; заключались союзы, но никогда не возникало длительной, сильной и обладавшей значительным политическим влиянием централизованной власти.

Положение изменилось, когда с севера вторглись хетты. А может быть, с северо-востока или с северо-запада? Этого мы пока не знаем, точно так же как неизвестно их действительное название. Но во всяком случае это были индоевропейцы!

Безусловно, их было не больше нескольких тысяч. По, видимо, они стояли на более высокой ступени развития, чем коренные жители, протохетты.

Как ни странно, первым хеттским царям казалось важным вести свое происхождение от дома Куссара, того царя Аниттаса, который разрушил Хаттусас и проклинал всякого, кто осмелился бы строить в Узком ущелье. О первых царях хеттов мы и сегодня знали бы мало, если бы ровно сто пятьдесят лег спустя (после завоевания Хаттусаса. — Ред.) властитель по имени Телепинус не предпослал одному из своих указов историческое введение, которое должно было обосновать его начинания. Телепинус называет отцами империи троих властителей: Лабарну, Хаттусилиса I и Мурсилиса I. Имя Лабарны впоследствии стало идентичным «царю», оно стало выражать значительность должности, как в более поздние времена имя Цезарь в словах «цесарь», «кайзер», «царь». Тудхалияс I и Пузаррума, его предшественники (точные данные неизвестны), теряются в доисторической мгле. Если позднейшие сведения верны, то Лабарна является действительным основателем первой империи хеттов.

«И страна была мала»… «Куда бы он ни отправлялся в поход, он сильной рукой держал в узде враждебную страну». Он сгруппировал города-государства и мелкие княжества в крупное политическое единство, раздвинул границы на запад и добился влияния на юге и севере, возможно, до самого моря.

Кое-что говорит даже за то, что ему удалось впервые ввести такие законы, что, казалось, были созданы известные гарантии престолонаследия, во всяком случае царь теперь имел право назначать преемников.

Его сын Хаттусилис I (1650–1620 годы до н. э.) получил такую исходную политическую позицию, которая узаконила дальнейшие захваты. Он совершал походы в пограничную страну, на юг, в Алеппо, чтобы создать для империи буферное государство. Но враги были не впереди, а в тылу. Вернувшись больным из похода в Алеппо, он написал личную жалобу — своего рода политическое завещание, что очень редко встречается в ранней литературе. В этих предсмертных словах жалоба приобретает поэтическое звучание.

1. Великий царь Табарна целому войску и сановникам сказал: «Смотрите! Я заболел. И вам я назвав малыша Лабарной: этот пусть-де сядет (на трон)!

И я, царь, объявил его своим сыном, его обнял и возвысил. Я постоянно окружал его заботами! Он же оказался недостойным того, чтобы на него смотрели. Он не плакал, не выказывал сочувствия. Холодный он и невнимательный!

2. Я, царь, его схватил и его доставил к своему ложу. И что же? Пусть впредь никто не возвеличивает 1 сына своей сестры! Слову царя он не внял, а тому слову, которое от матери его, змеи (исходит), он внял. И братья, и сестры ему все время нашептывали враждебные слова; их слова он и слушал! Я же, царь, прослышал об этом. На вражду я отвечаю враждой!

3. Довольно! Он мне не сын! Мать же его подобно корове заревела: "У меня-де, живой еще, сильной коровы, вырвали чрево. Его-де погубили, и его-де ты убьешь!" Разве я, царь, ему причинил какое-нибудь зло? Разве я не сделал его жрецом? Я всегда его отличал на благо ему. Он же к воле царя не отнесся сочувственно. Разве тогда может он в глубине своем души питать доброжелательство к городу Хаттусасу?»

Умирающий царь предлагает другого преемника — на место неспособного — своего внука Мурсилиса, я сыну и дочери сокращает содержание и ссылает их в определенные поместья. К этому он добавляет свои соображения о правильном воспитании принцев, дает вновь избранному преемнику советы, приказы: «Всегда жить хотя и в кругу двора, но скромно, думать о воде и хлебе и лишь в старости о вине — "тогда напивайся досыта!»

В духе завещания одним из последних официальных дел Хаттусилиса I было назначение преемником престола Мурсилиса. Мурсилис I (1620–1590 годы до н. э.) создал из слабо связанной федерации городов-государств первую Хеттскую империю, ставшую третьей восточной великой державой — к северо-востоку от государства фараонов, к северо-западу от империи великих царей Месопотамии. Он заставил бояться имени Хатти, когда после завоевания Алеппо (от которого был вынужден отказаться его приемный отец) совершил грандиозный военный поход на юго-восток и покорил Вавилон. Это был поход столь же героический и бессмысленный, как походы Александра в Индию, германских императоров в Италию и святую землю, Карла XII и Наполеона в Россию. Ибо, само собою разумеется, он не мог удержать Вавилон, отдаленный на две тысячи километров от Хаттусаса, не говоря уже о том, чтобы включить его в состав империи.

В 1590 году вскоре после возвращения он был убит своим шурином. Эта дата является одной из немногих, зафиксированных в истории хеттов. Она согласуется с уже давно известными сообщениями вавилонских источников о падении первой вавилонской династии.

За такими именами, как Хантилис, Цидантас, Аммумас, Хуццияс, скрываются дворцовые интриги, борьбы за власть между царем, знатью и жрецами, вполне шекспировские трагедии — здесь были и Гамлет, и Макбет, и Ричард III, за три тысячи лет до того, как мелкий комедиант из Стратфорда на Авоне написал свои первые произведения.

Отце- и братоубийство определяли смену престолов, честолюбивые вдовы, жаждавшие власти регенты, замещавшие несовершеннолетних, направляли политику. На такой ступени ранней и сомнительной царской власти только узаконивание ее идеи могло установить новый порядок. И эта идея была выражена наиболее и потливо в законе о престолонаследии!

Обладателем государственного ума и энергии, необходимой для этого, явился Телепинус. То, что он создал, было, так сказать, конституционной монархией обеспечивало престолонаследие по мужской линии, но панкусу, совету знати, было предоставлено право юрисдикции над самим царем. Панкус мог предостеречь царя, если на того падало подозрение в убийстве родственников, и мог приговорить его к смерти, если такое убийство было доказано.

Мудрее ничего нельзя было придумать. Так как Телепинус обладал могуществом, необходимым для обеспечения действенности нового права царя, целостности господствующего дома была настолько упрочена, что панкус мог вмешиваться лишь в случае явного преступления. Вместе с тем в хеттской идее царской власти исчезало всякое уподобление ее божественной или представление о ней как о замещающей божественную (что совершенно не похоже на Восток, но заключает в себе некоторые индоевропейские компоненты). Поэтому последним законодательным ограничением царской власти был как раз панкус!

Эта самая ранняя форма подлинной конституционной монархии, которая встречается лишь в истории Запада в гораздо более поздний период, достойна изучения специалистами в области государственного права.

Не удивительно, что в это же время была произведена первая запись хеттских законов, и можно предположить, что инициатором этого явился Телепинус.

Безусловно, эти законы основывались на древних кодексах и были заимствованы из вавилонских и ассирийских надписей, но они настолько отличаются от всех восточных законодательных сборников, прежде всего относительной мягкостью своего положения о наказаниях, и настолько проникнуты новыми юридическими идеями, что вызывают лишь восхищение.

К сожалению, нам мало известно, какое воздействие оказали новые законы Телепинуса.

Еще до восьмидесятых годов исследователи древнего мира относили царствование Телепинуса примерно к 1620–1600 годам до н. э. Швейцарец Форрер тридцать лет назад датировал его царствование 1775 голом до н. э. Согласно этой хронологии, следующие свидетельства относились примерно к 1430 году до н. э. таким образом, исследователи столкнулись с периодом протяженностью около двухсот лет, когда не было зафиксировано никаких событий. Об этом периоде не сохранилось документов, надписей, археологических находок. Этот отрезок времени не мог быть заполнен ни аналогиями с историей других народов, ни каким бы то ни было синхронизмом из исторической жизни,

Курт Биттель, преемник Векслера в раскопках Богазкёя, в своей таблице хеттских царей еще в 1937 году оставил для этих двухсот лет (примерно 1600–1100 годы) пустое место.

Альбрехт Гётце, один из наиболее заслуженных хеттологов, также заинтересовался этим пробелом и собирался его быстро заполнить. «Пока, — говорил он, — следует лишь иметь в виду, что я хочу этот период связать с расцветом могущества Хурритов в царстве Митанни». «Только к 1430 году, — продолжал Гётце, — вновь появляются отдельные источники — после периода провинциальной незначительности».

Возможно ли это?

Провинциальная незначительность на протяжении двухсот лет в условиях непрерывного развития великой империи?

Сегодня, когда уже открыта тайна этих двухсот лет, было бы упрощением сказать, что эта разгадка далась легко. Все же остается неясным, как могло случиться, что никому не пришло в голову подвергнуть критике разработанную к тому времени хронологию Передней Азии? Хотя бы на один момент предположить, что двести лет внезапного пробела в истории невозможны, что, может быть, просто неверны разработанные к этому времени даты?

Глава 8 Наука об исторических датах

Совокупность сведений об отце, деде и прадеде, иначе говоря, данных о смене поколений, — самое естественное, но и наиболее примитивное летосчисление. Такое летосчисление характерно для первобытных народов, и оно подтверждается воспоминаниями о явлениях природы. Еще сегодня, можно услышать: «в год голодной зимы…» или «в год большого наводнения…»

Если народ уже на ранней стадии своего развития применяет точные методы исчисления времени, то это в большинстве случаев признак начала становления высокой культуры. Эгон Фриделль, книги которого по истории культуры, совершенно ненаучные, имели все же большое значение для развития науки, писал: «Создание хронологии является его (человека. — К. К.) страстным желанием, вечной мечтой. Ибо, если нам удалось создать схему времени, сделать это измеримым! и поддающимся исчислению, мы тем самым создаем себе иллюзию, что время нам подвластно, что оно принадлежит нам».

Внимательное наблюдение за событиями, знаменующими смену времен года, чаще всего является исходным моментом для установления точного астрономического летосчисления, а иногда приобретает для народа жизненно важное значение. В культуре народа майя Центральной Америки установление больших годовых циклон привело к такой власти календаря, вследствие которой вся жизнь народа была подчинена астрономическим явлениям.

Греческая культура, которую мы считаем высшей среди древних культур, не знала точного летосчисления (не считая олимпиад). Для нее характерно полное отсутствие последовательной регистрации дат и беспорядочное смешение исторических событий и личностей, как мы это встречаем у Геродота, которого тем не менее называют «отцом истории».

Если Освальд Шпенглер говорит: «Мы, люди западноевропейской культуры, с присущим нам чувством истории, являемся исключением, а не правилом: всемирная история — это наше представление о мире, а не представление человечества», то это звучит слишком обобщенно, но все же верно, поскольку даже, например, высокоразвитые астрономические методы летосчисления древних вавилонян никогда не служили историческим целям, т. е. не породили точной, снабженной датами исторической науки.

Для молодого ученого, который впервые начинает изучать древнюю историю, вскоре наступает день, когда его охватывает благоговейный трепет при виде того, с какой уверенностью современные историки датирую события, происшедшие тысячелетия назад.

Но продолжая исследование, молодой ученый неизбежно замечает, что представшая перед ним историческая хронология рисует искаженную картину древнего мира, и он начинает подвергать сомнению каждую дату.

Так, в результате примерно ста лет исследования первую династическую дату истории Египта (объединение Египта царем Менесом, которое рассматривали как подлинное начало истории царства фараонов) перенесли с 5867 года до н. э. на 2900 год до н. э. Да и ату дату нельзя считать установленной абсолютно правильно. Разве факт, который заставил здесь говорить о хронологии — два отсутствующих столетия, — не может подорвать всякое доверие к истории, основанной на датах? Однако при достижении дальнейшей ступени познания наше уважение к деятельности следопытов истории восстанавливается. Мы убеждаемся, что исследователи очень точно различают «достоверные» и «предполагаемые» даты, и узнаем, что в настоящее время в хронологическом остове древней истории по крайней мере ее хребет восстановлен, по-видимому, почти «достоверно».

Археологические исследования начались с изучения предметов, лежащих на поверхности, и затем проникали и толщу земли, к залегающим там слоям культуры.

Так и историки, начав с изучения уже понятных письменных памятников, затем медленно, ощупью пробирались в прошлое, скрытое во мраке веков.

В тех случаях, когда наблюдались еще непосредственные связи с событиями греческой, персидской или позднеегипетской истории, легко было установить хронологию, связав ее с нашим христианским летосчислением «до н. э.». Сегодня можно сказать, что даты важнейших событий I тысячелетия до н. э. могут считаться достоверными. Однако, чем дальше проникаешь в прошлое, тем беднее становится связь с известными событиями, тем беднее сами источники и, что еще хуже, тем они менее точны. Ибо за хрониками мы находим только мифы, за донесениями — только легенды, а за царями появляются «боги».

Уже во II тысячелетии до н. э. современной науке приходится считаться с расхождениями в датах, исчисляющимися десятилетиями. В III тысячелетии эти расхождения исчисляются столетиями. После того как была расшифрована клинопись, отправным моментом стали «списки царей», «списки дат и высших служащих», «хроники» и «царские надписи».

«Списками царей» называют списки с указанием сроков царствования. Древнейший список такого рода, найденный в Передней Азии, представляет собой четырехугольную глыбу высотой примерно 20,5 см, на которой записаны «первые цари» — мифические государи, правившие в период между сотворением мира и всемирным потопом. Однако этот список все же доходит до исторических времен, до границы II тысячелетия до н. э. К этому списку (названному «Древневавилонский царский список В 444») примыкают еще два (обозначенные «А» и «В»). Эти три исторических памятника вместе с так называемым «Ассирийским царским списком», найденным в 1932–1933 годах в Кхорсабаде, и несколькими отрывочными списками отдельных династий примыкают к I тысячелетию до н. э., т. е. к периоду, настолько богатому другими источниками, что уточнение исторических дат уже не представляет трудностей.

Наличие таких, хотя и неполных, но довольно последовательных списков верховных правителей, с указанием дат их царствования, иногда даже с упоминанием какого-либо важного события, на первый взгляд, — явление весьма отрадное. Однако достаточно лишь взглянуть на определенную часть такого списка, чтобы увидеть, в чем их недостатки. Так, список «В 444» начинается с царей, правивших до всемирного потопа:

Когда царская власть спустилась с неба,

В Эриде было царство.

В Эриде царем был Алулиум,

Он правил 28800 лет.

Алалгар правил 36000 лет.

Два царя,

Они правили 64800 лет.

Эрида была завоевана.

Его цаоство перешло к Бад-тибиру.

В Бад-тибире Эн-мен-лу-анна

Правил 43200 лет,

Эн-мен-гал-анна Правил 28800 лет.

Бог Думуци, пастух, правил 36000 лет

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

и далее.

«Вавилонский царский список В» начинается так:

Суму-аби, царь 15 лет

Суму-ла-ил 35 лет

Сабу, сын его 14 лет

Апил-син, сын его 18 лет

Син-бумаллит, сын его 55 лет

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

и далее.

Можно отказаться от обсуждения приведенных здесь бессмысленных сроков правления царей. Совершенно очевидно, что этой части списка пока нельзя придавать исторического значения (возможно, археология когда-нибудь докажет, что сами цари, хотя и с другими датами правления, когда-то существовали).

Эти примеры, которые могли быть и много короче, доказывают, что списки показывают последовательность без фиксированных исторических дат. Точнее говоря, из «царского списка В» следует, что Суму-ла-ил правил на протяжении тридцати пяти лет после Суму-аби, который царствовал лишь пятнадцать лет. Но когда точно Суму-ла-ил вступил на престол, не указано.

Но это еще не все.

Отрадно было бы, если бы хоть сама последовательность была надежна. Однако вавилонские составители списков совершенно произвольно опускали имена тех царей, которых считали несущественными; или они были неверно информированы, сами неправильно списали у других; или разные династии, правившие одновременно, они попросту указали последовательно, вместо того чтобы привести их параллельно.

Великий царь Саргон (2350 год до н. э.) указал, например, что до него Ассирией управляло не меньше трехсот пятидесяти царей. Совершенно бессмысленное утверждение, которое, однако, внесло большую путаницу, пока не выяснилось, что при записи просто сложили несколько разных царских списков.

Выход из этой дилеммы дают «списки дат и высших служащих». Уже во времена Саргона в Вавилоне было принято (этот обычай сохранялся в течение почти семисот лет, до времени Хаммурапи) давать годам названия и систематизировать их.

Точные датировки, когда указан определенный год, и в году определенный месяц или день, — чрезвычайно редки.

Как правило, при записи дат год называли по важному событию, случившемуся в предыдущем году. С нашей точки зрения, это весьма затруднительный способ, которым, однако, долго пользовались также и в Египте, в Древнем царстве. Важными событиями считались победоносное окончание военного похода, торжественная закладка храма, вступление в должность высокопоставленного сановника или генерала или — как самое важное — смена правления, восхождение на престол. Вскоре ученые обнаружили, что на основании этих «списков дат» редко можно точно установить дату, ибо нет уверенности, что всегда применялся обычный метод датировки.

Официально началом правления было принято считать новогодний праздник, время от фактической смены трона до конца года присчитывалось к периоду правления прежнего царя. Кроме того, вскоре обнаружили, что названия лет часто менялись — то по прихоти царей, то по причине сознательного искажения истории или по какой-либо другой. И, наконец, писцы имели привычку сокращать имена, часто меняя их до неузнаваемости, или цитировать их на память и притом неверно!

Эти примеры показывают, что реконструкция хронологического остова древней истории — одно из самых значительных достижений исторической науки. Но это еще не все.

Примерно так же обстоит дело и со «списками высших служащих», в которых год назван по какому-либо высокопоставленному лицу, генералу или царю, т. е. не по событию, а по важной личности, — метод, который, между прочим, применялся и много позже в Греции.

В Передней Азии подобным летосчислением пользовались прежде всего ассирийцы, причем с древнейших времен. Здесь имели место те же отступления от нормы, что и в «списках дат». Тем не менее очевидно, что «списки дат и высших служащих» все же как-то дополняли «списки царей».

Путем систематических сравнений можно было восполнить пробелы, обнаружить ошибки и кое-где установить связь во времени между событием и определенной личностью. Однако фиксированных исторических дат все еще не было. Ученые стали надеяться на успех, когда занялись изучением «хроник», которые, однако, нельзя сравнивать с трудами, известными под этим названием из западного средневековья. Переднеазиатские хроники (за исключением некоторых хеттских) представляли собой лишь попытки группировать важные события вокруг выдающихся личностей. Это делалось задним числом, и все ошибки, все пробелы в сообщениях и преданиях сохранялись и накапливались. Хронисты писали, что знали, не заботясь о том, что им было неизвестно. Они нанизывали события, но им было безразлично, правильно ли эти события чередуются. Один списывал у другого, сглаживали неясные места так, как им казалось правильным, прибавляли истории, услышанные от прадеда, и этот материал передавали следующему, который обращался с ним подобным же образом.

Важнейшая «Вавилонская хроника» дошла до нас в виде такого «списка со списка», относящегося ко времени Кира (550 год до н. э.). Первоначальная версия текста была, по-видимому, весьма древней, но насколько древней — не знаем.

«Откуда бы автор "хроники К" ни черпал свой материал, — писал один современный ученый, — насколько богаче он мог бы осветить раздел о Саргоне и его династии, если бы использовал надписи, собранные в библиотеке храма Нипура».

Дополнением, а часто и подтверждением их могут служить еще и «царские надписи». Это те сообщения (не путать со «списками царей»), которые государи приказывали высекать на камне или записывать на глине, дабы будущие поколения знали, какие великие подвиги свершились во время их правления. Однако к этим надписям следует относиться с большой осторожностью. Их лживость не поддается описанию. Восточные цари часто были тиранами и всегда — деспотами. Такие правители с древнейших времен обыкновенно сами определяли, что считать правдой. При этом они определяли это не приказами, а просто своим существованием, они вызывали представление о сверхчеловеческих подвигах. Было бы ошибочным считать восточных царей авторами их надписей лишь потому, что тексты начинались словами: «Я, великий царь…» Деспоты не нуждаются в том, чтобы самим сочинять себе хвалебные гимны.

Тем не менее все же и «царские надписи» вносят свой вклад в хронологию, ибо они наиболее достоверно связывают определенные события с определенными историческими личностями, причем даже не имеет большого значения, верно ли это событие описано.

Перечислив основные источники переднеазиатской истории, обратимся к скромному тексту, найденному еще в прошлом столетии в знаменитой библиотеке глиняных табличек в Ниневии.

В этом тексте простым языком описываются военные споры Ассирии и Вавилона и при этом упоминаются мирные договоры. Таким образом, здесь в некотором роде «синхронно сочетаются» история Ассирии и Вавилона, поэтому наука называет текст «синхронистической историей». Табличка содержит четырнадцать синхронных сочетаний, что имело большое значение для науки. Сейчас мы постараемся выяснить, как ученые, несмотря на все трудности, все же твердо установили структуру переднеазиатской хронологии. Поэтому для нас значение упомянутого документа заключается в том, что он дал ключевое слово «синхронизм», то волшебное слово, тот «сезам, откройся», который наконец открыл ученым доступ в темные дебри прошлого.

Беспримерная по своей кропотливости исследовательская работа по установлению синхронизма, продолжавшаяся круглым счетом сто лет, не поддается никакому описанию. Это было подобно попытке нескольких моряков ориентироваться в ночном океане, когда они видели лишь несколько сигнальных огней, но не знали, можно ли им довериться.

Имея в своем распоряжении несколько основных дат, историки древности сумели создать систему координат для двух тысячелетий древней истории. При последующем рассмотрении это смелое начинание с трудом поддается изучению. Совершенно невозможно задним числом привести к общему знаменателю тысячи статей, в которых рассматривались мелкие и мельчайшие вопросы. Именно в области хронологии почти нет обобщающих изложений, даже хронологических таблиц крайне мало. И это не удивительно, ибо каждый, кто пытался издать такую таблицу, немедленно подвергался столь уничтожающей критике, что обычно отказывался от вторичной попытки подобного рода. Поэтому вначале были установлены только отдельные даты и лишь много позже создана хронология.

Метод непрерывного сравнения (в поисках синхронизмов) с течением времени утратил бы, конечно, значение, если бы вскоре не вышел за рамки вавилоно-ассирийской истории.

Прежде всего предметом сравнения стали события, описанные Библией, которая является не только религиозной книгой, но и хроникой. Однако вскоре оказалось, что гораздо более важной шкалой сравнения может служить историческая таблица египтологов. Именно египтологи (знатоки фараонов) дали ученым, занимающимся историей Двуречья, то, что так трудно было извлечь из месопотамских источников: первые фиксированные исторические даты!

Египтологам работать было гораздо легче, в их распоряжении имелись неизмеримо более богатые источники. Больше было археологических находок — уже на протяжении десятилетий они находили на поверхности земли то, что их коллеги в Месопотамии со времен Ботта и Лайарда вынуждены были с большими трудностями извлекать из обломков тысячелетий.

Крупный исторический труд египетского жреца Манефона (около 280 года до н. э.) предоставил в их распоряжение хронологический обзор начиная от Менеса, основателя Египетского государства, до завоевания Египта персидским царем Артаксерксом III в 343 году до н. э. Этот труд, несмотря на содержащиеся в нем ошибки, явился основой будущих исследований.

В распоряжении египтологов оказались также несравненно лучшие и более обширные списки царей и царские надписи. Кроме того, они нашли замечательный источник, который удалось относительно быстро расшифровать, а именно — египетский календарь. Этот календарь почти тождествен юлианскому, который у нас на Западе был в ходу до XVI века н. э. Благодаря ему ученые пришли к первым фиксированным датам древней истории Переднего Востока.

Египтяне под влиянием природы, дарившей им раз и год урожай, вели летосчисление так называемым нильским годом. Египетские жрецы очень давно замесили, что продолжительность этого года совпадает с годичным циклом неподвижной звезды Сириуса, которую египтяне называли Сотис и которой поклонялись как олицетворению богини Изиды. Согласно современным астрономическим исчислениям, «год Сотис» почти соответствует солнечному году. Путем чрезвычайно сложных вычислений, в которых принимали участие египтологи, астрономы и математики, удалось установить, что 1461 египетский гражданский год равен 1460 юлианским солнечным годам, и это астрономическое соотношение использовать для установления хронологии.

Здесь речь идет о так называемом утреннем восходе, который современная астрономия в состоянии точно вычислить. Неожиданно оказалось, что «период Сотис» является прекрасным источником получения бесспорных фиксированных дат.

Первая дата такого рода вытекает из сообщения римского писателя Цензорина, настолько точно описавшего конец одного «периода Сотиса», что его стало возможным отнести к 137 году н. э. Теперь для получения новых фиксированных дат достаточно было «отнимать» последующие «периоды Сотиса», т. е. по 1460 юлианских лет. Этот ряд можно было бы бесконечно продолжать в прошлое, если бы занимавшиеся раскопками археологи не установили на основании своих находок, что ранее четвертого периода еще не существовало высокоразвитой культуры.

Согласно этой схеме, по надписи «Декрета Канопуса», в котором упоминается «восход Сотиса», удалось затем установить дату 19 июля 237 года до н. э. (по юлианскому летосчислению). Папирус, названный именем египтолога и романиста Георга Эберса, позволил установить астрономически начало XVIII династии, по другому папирусу удалось зафиксировать начало XII династии. «Списки царей» внезапно приобрели смысл. Указанные в них годы правления оказалось возможным уложить в точную схему. В хронологической схеме начали появляться все новые, точно установленные даты. Ассириологи тоже извлекли пользу из этого обстоятельства. Появилась возможность датировать корреспонденции, договоры, военные донесения, в которых упоминались египетские события. Все шла прекрасно, пока ученые не обнаружили, что летосчисление на основании «периодов Сотиса», весьма ценное вплоть до II тысячелетия до н. э., оказывалось в высшей степени сомнительным для более древних времен.,

Знаменитый немецкий историк Эдуард Мейер своей «Египетской хронологии» 1904 и 1908 годов ни основании «периодов Сотиса» с гордостью вычислил старейшую дату мировой истории — 19 июля 4291 годе до н. э.

Однако в наши дни можно предположить, что нельзя исчислять даты Сотиса для Древнего царства, таи как в то время их еще не могло быть. Математики обосновали это в пространном ученом трактате, и большинство египтологов начинает верить их аргументации Это явилось тяжелым ударом также и для ассириологии и тем самым для всей хронологии Передней Азии.

Теперь вернемся, наконец, к вопросу, который заставил нас написать главу о хронологии: к вопросу о двух недостающих столетиях в истории хеттского царства!

Хотя ученым удалось установить довольно точную последовательность дат вавилоно-ассирийской истории нерешенным оставался вопрос датировки времени царствования Хаммурапи. Ученые давно сумели точно определить даты правления второстепенных и третьестепенных царей II тысячелетия до н. э., однако, несмотря на всю их проницательность, они так и не сумели найти правильного места для великого законодателя Хаммурапи, который, несомненно, был самым значительным царем на Тигре и Евфрате.

Ученые предполагали наличие известных синхронизмов, снова вычисляли годы правления, приведенные и списках царей, прибегали к помощи археологии, которая различает «пласты», и к помощи сравнительной археологии искусства, способной делать значительные выводы на основании стилей керамики и скульптур. И каждый раз исследователи снова приходили к выводу, что Хаммурапи жил в XX или XIX столетии, до н. э. Все доводы были в пользу этой ранней датировки, и ни одного в пользу того, что Хаммурапи жил позже. Ни одного?

Нет, один был, но ему не придавали серьезного значения. Это был правовой документ, и в нем говорилось, что «на десятый год правления Хаммурапи» присягали именем Мардука… Хаммурапи и Самси-Адада». Мардук был верховным божеством, Хаммурапи — законодателем Вавилона, Самси-Адад — царем Ассирии, который, согласно всем другим документам, не мог жить и одно время с Хаммурапи. Поэтому эту формулу принимали за «традиционную формулу присяги» и не установили связи во времени между Хаммурапи и Самси-Ададом. А поскольку этого не сделали, то из истории выпало два столетия!

В древнеегипетской, а тем более в вавилоно-ассирийской хронологии такую неточность можно было допустить, ибо там упоминалось достаточно династий и царей. Но, когда открыли царство хеттов, о котором сохранилось очень мало документов, а связных «списком царей» вначале не было совсем, этих двух столетии явно стало недоставать! Оказалось, что сама хронология нуждается в пересмотре.

Немецкий ассириолог Вейднер еще двадцать лет назад отнес годы правления царя Хаммурапи к периоду 1955–1913 годов до н. э., значительно приблизив его к нашему времени. В 1938 году американец Олбрайт назвал 1868–1826 годы до н. э. В 1940 году немец Унгнад утверждал, что Хаммурапи жил в 1801–1759 годах до н. э. Однако они все еще были не правы. Долгожданное доказательство было получено в результате археологического открытия.

В тридцатых годах нашего столетия один француз, лейтенант, наблюдал на сирийско-иракской границе у Телль-Харрири за группой бедуинов, собиравших крупные камни, чтобы защитить могилу соплеменника от ночных набегов хищных зверей.

Когда бедуины через довольно продолжительное время вернулись, лейтенант осведомился о результатах их трудов. Бедуины рассказали, между прочим, чти нашли очень большой камень, похожий по форме на человеческую фигуру без головы!

Офицер составил об этом донесение, последствием чего было появление в Телль-Харрири в 1933 году первого хранителя французских музеев, профессор. Андрэ Парро. В самом начале раскопок профессор понял, что находится на развалинах «царского города Мари», что подтвердилось надписями на статуэтке.

«Царский город Мари» («десятый после всемирного потопа») Парро изучал на протяжении двадцати лет, «за исключением, — как он говорит, — досадного перерыва во время второй мировой войны».

Так был открыт город, переживший три тысячелетия человеческой цивилизации. Самой интересной из находок Парро был государственный архив царей Мари, содержавший около двадцати тысяч глиняных табличек с надписями. Там были письма и договоры, донесения и документы, хроники и рассказы из обыденной жизни и в числе последних забавный рассказ О льве на крыше» (охота на львов в то время была привилегией царей).

«И сказал Иаким-Аддад, твой слуга, я недавно писал следующее своему господину: "На крыше дома в Аккаде был пойман лев. Если этот лев должен оставаться на крыше до возвращения моего господина, пусть мой господин напишет мне об этом. И если я должен отправить льва моему господину, пусть мои господин напишет мне об этом". Теперь ответ моего господина задержался, и лев уже пять дней сидит на крыше. Ему бросили собаку и свинью, ест он также и хлеб. Я сказал: "Этот лев может вызвать панику!" Тогда я испугался и запер льва в деревянную клетку; я погружу эту клетку на корабль и отправлю ее своему господину».

Конечно, не эти анекдоты интересовали ученых. Самым важным в архиве Мари были документы, неопровержимо доказывающие, что Самси-Адад I был старшим современником Хаммурапи. Время правления Самси-Адада довольно точно вычислено по ассирийскому «списку царей» и относится к 1780–1750 годам. Следовательно, время правления Хаммурапи безошибочно можно датировать примерно 1700 годом до н. э. Сейчас, после изучения многочисленных документов, довольно уверенно можно предположить, что он правил в 1728–1686 годах.

Внезапно обнаружился ряд ясных синхронизмов, что позволило проникнуть дальше в прошлое и впервые правдоподобно вычислить время правления Саргона I (которого до недавнего времени считали легендарным). А именно: 2350 год до н. э. В этом году Саргон, по-видимому, основал первую великую державу. Это самая древняя из претендующих на достоверность исторических дат, которые ученым удалось вычислить. Профессор Берлинского университета Антон Мооргат приводит ее в своей «Истории Передней Азии до эллинизма», вышедшей в 1950 году.

Из приведенной выше истории раскопок империи хеттов мы знаем, какими скудными были найденные вначале тексты. Только с 1907 года значительные находки клинописных табличек позволили сделать первые заключения, и только с 1915 года началась дешифровка собственно хеттских надписей.

В совокупности синхронизмов, полученной у ассириологов и египтологов, были слишком большие пробелы и слишком мало точно фиксированных дат. В «списках царей», которые нельзя было просто перенять, ибо их нужно было реконструировать, не указывались годы правления. А досадный пробел в двести лет побудил ученых предположить, что у хеттов было Древнее и Новое царство то и после пробела, но такое деление было весьма произвольным.

Теперь, когда пробел восполнен, история империи хеттов также представляется непрерывной. Однако и поныне в реконструированном «списке царей» имеется не больше двух действительно надежных дат. Это годы 1590 и 1335, подкрепленные вавилонскими и египетскими синхронизмами.

В 1590 году до н. э. умер Мурсилис I, вскоре после завоевания им Вавилона.

В 1335 году до н. э. умер Суппилулиумас — как нам известно из египетских источников, на четыре года позже Тутанхамона.

В настоящее время известно уже намного больше синхронизмов между событиями, о которых довольно уверенно можно сказать, что они произошли в течение одного десятилетия. И если не считаться с тем, что события, имевшие место более трех тысяч лет назад, возможно, произошли на двадцать лет раньше или поз же, чем нам теперь кажется (было бы нелепо думать, что такое расхождение может исказить общую историческую картину), то можно сказать, что и хеттская хронология нам хорошо известна.

Заканчивая главу, посвященную хронологии, оговорим еще один момент.

Наиболее современная из существующих наук, наука об атоме, его строении и распаде, дала недавно археологам совершенно своеобразный метод изучения.

Исходным моментом является свойство изотопа Си. Изотопами химики называют различающиеся по весу виды атомов одного и того же химического элемента. Существуют естественные и искусственные изотопы. К естественным относится и Си, изотоп углерода, образующийся в верхних воздушных слоях нашей планеты вследствие разрушения атомов азота космическими лучами. Эти весьма редко встречающиеся изотопы усваиваются растениями и животными (животными через растительную пищу). Они радиоактивны, что и данном случае и представляет для нас интерес, так как известна скорость их распада. Со смертью растения или животного выделение из него изотопа С_¹⁴ прекращается. Поэтому по содержащемуся в мертвых останках количеству изотопа С_¹⁴ можно определить возраст этих ос танков, будь то даже только волокно или крошечная часть кости.

Величайшим специалистом в этой области является профессор Чикагского университета, доктор Вилард Либби. Он родился в 1908 году в Колорадо, собирался стать инженером, но стал химиком и специалистом по радиоактивности.

Благодаря ему 9 января 1948 года явилось весьма важной датой для науки хронологии древнего мира.

В этот день под его председательством собрались представители всех связанных с этой областью наук и обсудили возможность использования нового метода для вычисления возраста древних ископаемых останков. В результате совещания Либби вскоре собрал в своей лаборатории коллекцию редкостей, подобную которой еще никогда не видели в рабочем кабинете современного химика. Тут были кусочки костей и части растений, остатки ткани и кусочки дерева, останки людей и животных и их экскременты из могил и урн, пирамид и храмов, собранные в странах фараонов и великих царей, моголов, раджей и казиков всех времен и народов.

С тех пор доктор Либби не прекращает исследования. Результаты вычислений, произведенных химико-физическим методом, он отдает на строгий суд специалистов, которые на основании его данных неоднократно были вынуждены менять свои выводы. Вначале Либби допускал ошибку ±180 лет. Но потом ему удалось усовершенствовать свой метод.

Он, без сомнения, нашел новый, весьма многообещающий способ определения исторического возраста. Для исследователя древнего мира кажется совершенно фантастичным, что мертвые предметы, даже тогда, когда они представлены в виде разрозненных кусков вне всяких археологических связей, выдают свой точный возраст. Особенно большую пользу из этого метода могут извлечь ученые, изучающие предысторию, ибо до сих пор, проникая все дальше в прошлое, они имели дело лишь с очень продолжительными, часто весьма неопределенными отрезками времени. Возраст человечества теперь больше не определяется комбинацией разных теорий историков древности, зоологов и геологов, а является предметом точных измерений.

Само собой разумеется, что описанная выше наука— хронология — не утратила своего значения. Предметом современной истории, бесспорно, является не история царей, а общая история культуры народов, не взлет и падение отдельных личностей, а жизнь и страдания всех. Однако, чем дальше мы проникаем в темную глубину ранних культур, тем больше нам приходится ныне довольствоваться тем, что для начала мы можем реконструировать хотя бы историю царей. И среди них немало таких, о существовании которых нам известно, но от них, так же как и от их современников, не осталось ни малейших следов, которые можно были бы положить в реторту для изучения.

Глава 9 Битва при Кадеше и Вечный мир

Как стало очевидно благодаря уточнению хронологии, в те запутанные двести лет (примерно с 1600 до 1400 года до н. э.) вовсе не произошло тех событий, о которых сообщала наука в своих смелых гипотезах. Эти двести лет, существовавшие только на бумаге, растаяли, как дым. За царствованием Телепинуса, законодателя, почти непосредственно следовало царствование Тудхалияса II (1460–1440 годы до н. э.), связанные краткими периодами правления нескольких царей, о которых пока неизвестно ничего, кроме в лучшем случае имен.

Тем не менее как раз в этот период в истории Передней Азии произошло важное событие. Точнее говоря, трудно установить, когда и где в образе жизни народов произошли некоторые изменения, вначале бесспорно незначительные, но в середине II тысячелетия до н. э. внезапно возымевшие важные последствия.

Уже издавна на востоке Хеттского царства вплоть до Сирии появились отдельные группы племени хурритов, образовавших в это время под правлением царей индо-иранского происхождения (некоторые из них носили индийские имена) мощное Митаннийское царство с высокоразвитой культурой. По причине слабости хеттских царей, правивших после смерти Мурсилиса I, Митаннийское царство превратилось в угрозу для страны хеттов.

С этим объединением больших групп народов связано, по-видимому, внезапное, мощное и сметавшее все на своем пути вторжение гиксосов в Египет.

За недостатком источников и отсутствием каких бы то ни было точных сведений этот поход представляется нам призрачно-фантастическим: из мрака истории внезапно появляется дикое племя («пастушьи цари», «чужеземные предводители»), продвигается с северо-востока до дельты Нила, прогоняет фараонов, захватывает власть, господствует сто лет, затем низвергнутое, изгоняется египтянином Амозисом и — бесследно исчезает во тьме веков так же внезапно, как и появилось.

Возвышение хурритов, грандиозное перемещение гиксосов, в котором, возможно, принимали участие и хурриты, вторжение из Ирана касситов, захвативших разрушенный хеттами Вавилон и господство над ним — вот что видит политик в новом движении народов Переднего Востока.

Однако видеть только это — значит упустить главное. Тогда внезапно возникшая волна передвижения народов представится лишь как одна из многих, происходивших и раньше. В действительности же во время этого народного брожения возникло нечто совершенно новое, что одно только и могло вызвать лавиноподобное вторжение гиксосов и что действительно оказало революционизирующее влияние на дальнейшую историю переднеазиатского культурного мира, а следовательно, и на всемирную историю.

Именно в это время (во II тысячелетии до н. э.) где-то среди хеттов, хурритов, касситов и варваров-гиксосов большого совершенства достигли коневодство и верховая езда, а также появилась весьма своеобразной формы двухколесная повозка. Возникшая на этой основе легкая боевая колесница приобрела всемирноисторическое значение.

Во время раскопок глиняных табличек в древнем Хаттусасе, недалеко от Богазкёя был найден текст длиной около тысячи строк, содержавший указания по коневодству, старейшее в мировой истории «руководство по разведению лошадей» — ему по меньшей мере три тысячи четыреста лет.

Надпись, как уже сказано, хеттская, и в том месте, где она была найдена, некогда находилась столица Хеттской империи. Автором труда был, по-видимому, некий «Киккули из страны Митанни», т. е. хуррит. И в этом первом руководстве по разведению и тренировке лошадей постоянно встречаются специальные термины бесспорно санскритского происхождения. Разве индийских имен не было у хурритских царей?

Эти факты доказывают, что царь хеттов выписал из страны Митанни (где в то время, вероятно, можно было найти лучших специалистов) коневода и тренера для лошадей, хуррита, чтобы продолжить развитие коневодства в своей стране, так сказать, «согласно новейшим достижениям науки». Правила тренировки Киккули составлены с большой педантичностью, что свидетельствует о традициях в этой области. Срок обучения лошадей составлял семь месяцев.

Бесспорно, не хетты (и не хурриты) были «изобретателями» коневодства. И, конечно, не эти два народа дали первых наездников, появившихся дальше на востоке, в Азии. Кроме того, известно, что хетты не были также изобретателями нового вооружения — боевой колесницы, само существование которой предполагало наличие коневодства. Ибо это новое средство ведения боя могло оказаться действенным лишь при использовании обученных людей.

В период большого перемещения народов — хурритов, касситов и диких гиксосов в середине II тысячелетия до н. э., которое почти не затронуло основные районы страны хеттов в излучине Галиса, только хетты подхватили инициативу своих соседей в отношении использования лошадей и повозок. Они улучшили результаты, достигнутые соседями, обогатив их собственными знаниями и опытом, и создали новое оружие— легкую боевую колесницу, благодаря которой им позже удалось выиграть величайшее сражение древности. Как рассказывает Библия, еще много времени спустя сирийцы содрогались, заслышав грохот этих колесниц.

Нам кажется странным, что после приручения лошади вначале возникла не конница, а отряды боевых колесниц. Но не менее удивительно другое: в более поздние времена у переднеазиатских народов большое значение приобрели отряды вооруженных всадников, однако с исчезновением хеттов было утрачено и искусство верховой езды и умение его использовать: ни греки, ни римляне не знали кавалерии, у них были всадники, но не было конных отрядов.

Легкая боевая колесница, доведенная до совершенства хеттами, в свое время была новинкой, так что ныне мы вправе называть ее изобретением. И совершенно ошибочно ассириологи утверждают, что нечто похожее на боевую колесницу имелось, возможно, уже у шумеров; у них были всего лишь неуклюжие повозки с четырьмя дисковыми колесами (они ясно различимы на так называемом «Мозаичном знамени из Ура»). Если их и использовали во время сражений, то только с теми же целями, что и тяжеловесные колымаги ни Западе в средние века. Передвигаясь в темпе пехоты, эти колымаги врезались подобно слонам в сутолоку боя, служа моральной опорой марширующим пехотным отрядам ландскнехтов. Однако более вероятно, что первые шумерские повозки применялись только в обозе, Легкая боевая колесница хеттов была снабжена вместо дисковых двумя колесами с шестью спицами, придававшими ей изящество английской двуколки XIX века, Преимущество ее заключалось в скорости.

Сосредоточение таких повозок в войсковой части боевых колесниц и было тем стратегическим открытием, которое привело к изменению тактики ведения войны в целом.

Этого сочетания ржущих коней, ревущих людей и блестящего оружия не мог выдержать даже самый надежный фронт пехоты. Но даже если пехоте удавалось устоять в первой атаке, она с ужасом убеждалась, что ее обошли, что она окружена мчащимися с бешеной скоростью колесницами, что ее засыпают стрелами, топчут черными копытами в бешеном вихре боя, в котором ломаются колесницы и кони натыкаются на копья.

Конские испарения, запах крови, кружащие над полем коршуны, эти мародеры сражения, — вот как можно себе представить картину боя. И тот, кто занимается историей, не может поверить, что это не повторится.

Но мы не будем уклоняться в сторону от поставлен ной перед нами задачей — рассказать об открытии Хеттского царства.

По последним данным, после смерти Телепинуса сильнейшим государством Передней Азии стало Митаннийское царство. Однако трем хеттским царям, Гудхалиясу II, Хаттусилису II и Арнувандасу III, удалось уберечь свое государство от коренных преобразований, хотя оно, особенно при Тудхалиясе III, пережило несколько кризисов.

Речь идет о периоде между 1500 и 1375 годами до н. э. О нем мало известно, но тем не менее его не следует считать маловажным. Сто двадцать пять лет — довольно значительный отрезок времени в жизни народа.

Преемником царя Арнувандаса стал Суппилулиумас (1375–1335 годы до н. э.). Это был величайший из царей, когда-либо правивших народом хеттов, царь царей, новооснователь поистине великого государства.

Суппилулиумас I — яркая личность во всех отношениях. Он смело принимал важные решения и обладал не знающим сомнений прямодушием. Одновременно он отличался мудрой политической умеренностью по отношению к своим врагам. Он был веротерпим, но вместе с тем проявлял серьезную заботу о сохранении чистоты нравов и истинного права. Об этом свидетельствуют многочисленные договоры, заключенные им за сорок лет царствования. Суппилулиумас I выдал свою сестру замуж за царя страны Хайяса и отправил ее туда в сопровождении сводных сестер и придворных дам. Однако в Хайясе еще господствовали варварские, по хеттским понятиям, нравы: браки между братьями и сестрами и беспорядочные связи между родственниками. Суппилулиумас отнесся к этому весьма неодобрительно. Он пишет царю письмо: «Это в Хаттусасе не принято… Кто поступает таким образом, тот в Хаттусасе не остается в живых, его убивают!» И в качестве предостережения рассказывает о некоем Мариясе, которого отец, очевидно, поймал на месте преступления и приказал убить. Далее он пишет: «Поступок, из-за которого погиб человек, совершить остерегайся!»

Суппилулиумас превратил город Хаттусас в крепость, в период его царствования с южной стороны возникла огромная насыпь. Он отправился в поход против мощного Митаннийского царства, перешел Евфрат, захватил и разграбил столицу хурритов. Однако он не превратил народ побежденной им страны в рабов. Выдав одну из своих дочерей замуж за принца страны Митанни Маттиваза, Суппилулиумас связал эту страну узами дружбы с Хеттской империей.

Он завоевал Сирию, издавна бывшую предметом военных споров, подчинил себе царства Алеппо и Кархемиш и посадил туда царями своих сыновей. Его военные походы были успешными благодаря тому, что именно в Сирии против него не выступил тот противник, который мог быть опасным; египетский фараон Аменхотеп IV, царь-еретик, был занят заменой в Египте культа множества богов культом бога солнца. А его преемник, Тутанхамон, умер восемнадцати лет. Поэтому Суппилулиумас имел возможность не только завоевывать. но и укреплять, а также вести определенную имперскую политику, причем рассчитанную на длительный период. После одержанных побед он начал постулировать свое величие в системе новых титулов. Суппилулиумас стал называть себя не только «царь», как его предшественники, но и «Лабарна, великий царь, царь страны хеттов, герой, любимец бога грозы», а в договорах именовался «мое солнце».

Значение Суппилулиумаса, особенно его политическое могущество, признавалось далеко за пределами государства. Это доказывает некая переписка, которая имеет большое политическое значение и вместе с тем выявляет такие человеческие качества, что о ней следует рассказать. Сведениям об этой переписке мы обязаны Мурсилису II, сыну Суппилулиумаса, который, подробно рассказывая о себе, описывает также и деятельность своего отца. Речь идет ни больше, ни меньше, как о том, что египетская царица Анхесенамун, бездетная вдова рано умершего царя Тутанхамона. просит хеттского царя Суппилулиумаса прислать ей в мужья одного из его сыновей, дабы тот мог занять престол фараона. Это предложение могущественнейшего двора древнего мира было таким необычным, что даже Суппилулиумас не мог быстро принять решение, как это следовало бы сделать в этом единственном в своем роде удобном случае. В это время он как раз совершал военный поход на Кархемиш и в своем победоносном наступлении на Амка находился между Ливаном и Антиливаном. В тексте говорится: «Когда же египтяне узнали о покорении Амка, они испугались. И так как их государь умер, царица Египта, вдова, отправила посла к моему отцу и написала ему следующее: «Мой супруг умер, а сына у меня нет. О тебе же все говорят, что у тебя много сыновей. Если бы ты прислал мне одного из них, он мог бы стать моим супругом. Или мне взять к себе одного из своих рабов, сделать по своим супругом и поклоняться ему?»

Суппилулиумас был поражен. Его сын отмечает: «Когда мой отец услышал это, он пригласил на совет представителей знати». Ясно было одно: царь отнесся с недоверием к этому странному предложению и, как отец семейства, старался определить, может ли ввергнуть своего сына в столь сомнительную авантюру. Он отправил особого посла, дабы тот выяснил, как обстоят дела. «Отправляйся и привези мне надежные сведения. Быть может, они только смеются надо мной, у них, быть может, уже есть наследник престола. Итак, привези мне надежные сведения!»

Тем временем он осадил Кархемиш, завоевал его на восьмой день и захватил богатейшие трофеи — в сообщениях говорится о массе золота, бесчисленных количествах бронзовой утвари, а также о трех тысячах трехстах пленных.

Однако, когда прибыл египетский посланник, Суппилулиумас снова высказал свои сомнения. Между тем царица с некоторой досадой, но, настаивая на своем предложении, писала: «Почему ты сказал: "Они хотят только посмеяться надо мной! Я не писала ни в какую другую страну, я написала только тебе. О тебе говорят, что у тебя много сыновей. Дай мне одного из твоих сыновей, дабы он стал моим супругом и царем Египта!»

И Мурсилис сообщает, точно передавая факты: «Так как мой отец был любезен, он исполнил желание этой женщины и занялся этим делом». Так, к сожалению, рассказ обрывается.

Суппилулиумас послал своего сына в Египет, но по дороге принц был убит, по-видимому, влиятельной группой придворных, желавших посадить на престол своего человека.

В такой переписке, происходившей три тысячи триста лет назад, еще сегодня чувствуется биение пульса истории: если предположить, что действительно хетт занял бы трон фараонов, это могло иметь самые фантастические последствия.

Империя, подобная той, которую создал Суппилулиумас, после смерти своего основателя подвергалась большой опасности. Обусловленное законом престолонаследование отнюдь не гарантирует того, что достойный государь будет иметь достойного преемника. Прочность этого сложного федеративного образования сохранило счастливое стечение обстоятельств, весьма редкое в истории народов. Болезненный преемник Суппилулиумаса, вступивший на престол под именем Арнувандаса III (1335–1334 годы до н. э.), уже год спустя умер от чумы, а его преемник, Мурсилис II (1334–1306 годы до н. э.), второй сын Суппилулиумаса, оказался достойным наследником отца. Мурсилис II, насколько он известен по своим анналам, договорам, грамотам, а главное, по молитвам против чумы, был совершенно другим человеком, чем его отец.

Если Суппилулиумас соединял в себе величие с широтой натуры, то в характере наследника уживались решительность с постоянно терзавшими его сомнениями.

Сразу после вступления на престол он вынужден был силою оружия защищать то, что было создано его отцом. В двухлетнем военном походе он сокрушил мощь страны Арцава на западе (об этой стране мы и сегодня еще знаем очень мало), воевал на востоке, на севере держал под угрозой своих смертельных врагов — дикие племена каска, а также народ аххиява, который некоторые ученые отождествляют с микенскими ахейцами.

Одновременно ему приходилось также бороться с собственной натурой: он был не очень крепок физически, и есть основания предполагать, что у него была нарушена речь. И, наконец, очевидно, религия представляла для него серьезную проблему. Этой особенности его характера мы обязаны появлением на свет молитв против чумы, которые следует рассматривать как первое в истории литературное произведение.

Молитвы Мурсилиса сравнивают с «Книгой Иова», они действительно являются потрясающим документом.

Вот пример:

Мурсилис II оставил своему сыну, Муваталлису (1306–1282 годы до н. э.), государство, которое, по-видимому, последнему достаточно было только сохранить. Однако в данном случае выражение «только сохранить» приобретает особое значение. Ибо в Египте тем временем произошли решающие события. После долгих десятилетий политической слабости в царстве фараонов появился новый властелин, Рамсес II, который с большим размахом приступил к воссозданию египетского государства.

Когда Рамсес II вступил на престол, стало ясно, что граница между Сирией и Египтом нуждается в пересмотре. И именно Муваталлису пришлось выступить против этого величайшего правителя древности, и он разбил Рамсеса в битве при Кадеше.

Битва при Кадеше произошла в 1296 году до н. э. между фараоном Рамсесом II с одной стороны и хеттским царем Муваталлисом и поддерживавшими его азиатскими народами — с другой. Эта битва имеет всемирно-историческое значение.

Чем бы она ни окончилась — победой ли египтян или хеттов или ее исход оказался бы нерешенным, — в любом случае это сражение сыграло бы решающую роли во всемирной истории, ибо так или иначе оно оказало бы влияние на судьбу Сирии и Палестины и на соотношение сил между Египтом и страной хеттов. А судьбы народностей, живших между Нилом и Тигром, — это и было в то время всемирной историей.

Кроме того, битва у реки Оронт приобретает особое значение именно для нашей книги. Это первой битва в истории, ход которой можно точно восстановить. За ней последовал первый, точно разделенный по отдельные параграфы, мирный договор, который нам известен. Это соглашение политически значительно благоразумнее многих мирных договоров, составленных народами XX столетия н. э.

Как уже говорилось, эта битва имела свою предысторию. Она явилась завершением длившейся десятилетиями агрессивной политики, инициаторами которой были попеременно то египетские фараоны, то хеттские цари (или их союзники).

Эти всегда кровавые и жестокие продолжительные раздоры имеют большее историческое значение, чем предполагали египтологи. Исходя из великой мощи царства фараонов, ученые рассматривали эти раздоры как незначительные пограничные инциденты, в то время как в действительности они были значительнее Тридцатилетней войны.

Сирию и Палестину вновь и вновь опустошали; разрушали города и крепости, убивали или изгоняли жителей. Речь шла не о «границах», а о господстве над всем восточным побережьем Средиземного моря.

В письмах, найденных в Амарне, до нас дошли жалобы сирийских и палестинских городских князей — полные отчаяния жалобы на то, что пограничные форты стало невозможно охранять против нападений с севера.

Однако Эхнатон ничего не предпринимал. Он предавался мечтам о своем сказочном дворце в Амарне, постепенно теряя то, что завоевали его предшественники. Полководец, взошедший на престол под именем Анремхеба (1345–1318 годы до н. э.), пытался спасти по возможно.

Сети I (1317–1301 годы до н. э.) снова совершил несколько походов в глубь Палестины, изгнал племена, вторгшиеся из пустыни, и обезопасил район примерно Тира — Дамаска. Однако затем он оказался лицом к лицу с хеттским царем Муваталлисом — врагом, противостоять которому он был не в силах.

Таким образом, Рамсесу II (1301–1234 годы до н. э.) досталось нелегкое наследство. Едва вступив на престол, он увидел горящие границы и был вынужден начать поход, чтобы сохранить то, что с таким трудом завоевал его отец, Сети I.

На пятом году царствования Рамсеса II хетты вторглись в Палестину. Он собрал свое войско и отправился тем же путем, которым уже следовал Харемхеб вдоль финикийского побережья на север. Подойдя к Оронту, Рамсес получил известие, что непосредственно перед ним находятся основные силы хеттов под предводительством Муваталлиса, расположившегося лагерем у крепости Кадеш. Рамсес чувствовал себя во всеоружии — он решил наступать.

«Истории» об историческом событии — так можно назвать сообщения об этом сражении. В Карнаке и Луксоре, у Рамессеума, в Абидосе и в Абу-Симбеле — везде (после возвращения Рамсеса) восхваляли полководца. Авторитарное господство не знает свободы высказывания. Поэтому «Сетепенре» («Избранник бога Ра») восхвалялся безмерно, с таким византизмом (если дозволено будет применить здесь этот анахронизм), какой даже в Египте до той поры не был в обычае. И Рамсес, судя по тому, что нам известно о позднейших годах его жизни, всячески способствовал культу своей личности.

Ни один эпитет не был преувеличением, все похвалы казались недостаточными. Его называли «Гоом», могучим быком, любимцем истины», «быком-властелином», «бесстрашным, великим, в почете во всех странах, не допустившим существования Эфиопии и положившим конец хвальбе страны хеттов». Он достиг «предела земли» и «закрыл рот чужеземным князьям». Он — «сын бога Ра, растоптавший страну хеттов». Он — «бык с острыми рогами», «могучий лев», «шакал, способный в одно мгновение обежать всю землю», «божественный великолепный сокол». Эти примеры показывают, что за человек был фараон, и какого характера были рассказы историков. В таком же стиле описан и ход боя. Приведенные выше эпитеты мы находим на стелах у высеченного в скале храма в Абу-Симбеле. Кроме того о великой победе Рамсеса сообщает длинное стихотворение, сохранившееся в пяти надписях в трех храмах, а также на одном папирусе. Автор его неизвестен. Долгое время автором считали некоего Пентовера, однако позднее выяснилось, что он был всего лишь переписчиком, к тому же плохим, ибо многочисленные ошибки и описки принадлежат ему. Когда стихотворение было обнаружено, некоторые восторженные египтологи восхваляли автора, называя его египетским Гомером, сравнивали это произведение с песнью о Трое. И ни один из ученых не подошел к нему критически. А между тем следовало заметить в тексте не только преувеличения и противоречия, но также очевидные ошибки.

Сейчас уже можно сказать, что инспирированные Рамсесом сообщения являются чистейшей фальсификацией истории. Это первая фальсификация, о которой нам известно. Можно смело утверждать, что Рамсесу, несмотря на отсутствие опыта в этой области, удалом, создать шедевр пропагандистской фальшивки. Его версии верили больше трех тысяч лет. Причиной того, что и современная наука долгое время находилась в заблуждении, является главным образом то обстоятельство, что еще семьдесят пять лет назад противник фараона рассматривался как строптивый пограничный народ, и никто даже не подозревал, что Рамсес у Кадеша воевал против великой державы. К сожалению, и сегодня еще критика основывается больше на косвенных уликах чем на точных доказательствах. Однако эти улики так убедительны, что не приходится сомневаться в действительном исходе этой знаменитой битвы.

На поле боя встретились две величайшие военные силы того времени. Рамсесу было ясно, что он должен готовиться к решительному сражению, — и он сделан это, собрав в свое войско всех, кто был ему подчинен. Кроме того, в последнюю минуту на его сторону перешел Бентешина, князь Амурру, союзник хеттов. Но и Муваталлис присоединил к своим основным войскам все народы, которые ему удалось подчинить, а также наемные войска и даже часть вымывавших страх морских разбойников из Ликии. Это двадцатитысячное войско ныло величайшим из всех, когда-либо выступавших против фараона. Поэт не умолчал об этом, напротив, он преувеличил силу врага, чтобы еще ярче осветить доблесть собственных войск, — «чем больше враг, тем больше честь».

Наступление Рамсеса на Кадеш было, если рассматривать его с точки зрения стратегии, дилетантским. Это было наступление без заранее продуманного плана. Войско было разделено на четыре армии, названные именами великих египетских богов: Амон, Ра, Птах и Сет.

В конце мая Рамсес подошел к Кадешу и расположился лагерем перед высотами города, слабо различимого в туманной дали.

Врага, предполагавшегося в этом районе, нигде не было видно. Пока Рамсес со своими военачальниками растерянно обсуждал создавшееся положение, хетты уже начали действовать. Они разбили лагерь вне пределов видимости, к северу от крепости, на берегу Оронта и в отличие от Рамсеса начали наступление по ранее разработанному плану. Тактическим вступлением было от правление двух бедуинов в лагерь Рамсеса. Они выдали себя за дезертиров, опорочили хеттское войско и его командование и донесли, будто хеттский царь, ослепленный могуществом и славой приближающегося сына богов, в страхе отступил далеко на север, в район Алеппо.

Рамсес был плохо информирован своими шпионами и к тому же переоценивал собственную персону, что бесспорно мешало ему правильно оценивать других. Он поверил «дезертирам» и предпринял нечто совершенно безрассудное. Встав во главе первой армии, «его величество выступал впереди, подобно своему отцу Монту, властелину Фив, и перешел вброд Оронт с первой армией Амона».

Иначе говоря, на основании высказываний двух «дезертиров» он разделил свое войско и вывел одну армию вперед на расстояние примерно десяти километров от главных сил в неизвестную местность. Мало того, сам встал во главе передового отряда, сопровождаемый, по-видимому, только группой военачальников, вместо того чтобы выслать авангард, сохранив связь с главными силами. Тем самым инициатива оказалась в руках хетта Муваталлиса, который спокойно ждал приближения Рамсеса, затем снял свое войско, находившееся на северо-западе от города, и перешел Оронт.

В то время как Рамсес в поисках врага отправился с запада мимо Кадеша на север (постоянно находясь во главе лишь одной армии, ибо армия Ра медленно следовала сзади, а Птах и Сет оставались к югу от Оронта), Муваталлис двинул свои войска с восточной стороны города на юг. Между ним и врагом находился городской холм и стена крепости.

Эти маневры продолжались до второй половины дня. Прибыв к северо-западу от города (туда, где незадолго до этого был лагерь Муваталлиса), Рамсес приказал раскинуть палатки, а уставшим войскам отдыхать и готовить пищу. Тем временем медленно приближалась армия Ра, и случай помог египтянам поймать двух хеттских шпионов. Это были первые враги, которых увидели египтяне. Рамсес приказал избивать их, пока они не признались, что Муваталлис отнюдь не бежал от фараона, а со всем своим войском находится за городом.

Теперь Рамсес понял, какая ему грозит опасность.

Он обрушился на своих военачальников, которые раньше тщетно предостерегали его от легкомысленного выступления, выслал гонцов, чтобы поторопить приближение армии Птах, и надеялся лишь на то, что армия Ра приблизится на расстояние слышимости человеческого голоса.

Но Муваталлис уже на юге от Кадеша снова перешел реку. Со своими быстрыми, как молнии, колесничими (в каждой хеттской колеснице, кроме возницы, находились еще два воина, а в египетской — один), он ворвался в находившуюся на марше армию. «Они атаковали армию Ра, когда она была на марше, ничего не подозревала и не была готова к бою. Армия и колесничие его величества не устояли перед ними!»

Муваталлис рассеял армию Ра и почти полностью уничтожил ее. Хеттские боевые колесницы — новейшее, быстрейшее и всепобеждающее оружие наступления — преследовали бегущих. Спасаясь, остатки египетской армии в такой безумной панике ворвались в лагерь Амона, врезались в ряды собственных войск, что увлекли за собой и эти пораженные неожиданностью войска.

Это было решающим моментом битвы при Кадеше. Легкие боевые колесницы внесли новый стратегический маневр в историю войн — внезапность окружения.

Принимая это во внимание, невозможно отнестись с доверием к победным реляциям египтян.

Оба войска были примерно одинаково сильны — в каждом около двадцати тысяч человек. Разгромив армию Ра, Муваталлис обезвредил четвертую часть боевых сил фараона. Затем от отрезал армию Амона (тем самым и самого фараона) от главных сил — армия Птах приближалась, находясь в полном неведении, армия Сет все еще ждала к югу от Оронта. И Муваталлис, с молниеносной быстротой использовав ситуацию, прорвался со своими колесничими через ряды бегущих, зашел им в тыл и окружил царя!

Ни один наблюдатель не мог бы сомневаться в том, что величайшая битва древности должна была кончиться уничтожением египетского войска. Сохранив нетронутыми силы своей армии, Муваталлис получил возможность разбить армию за армией египетские войска.

Только чудо могло помешать полному уничтожению египтян. Только чудо могло спасти самого фараона и остатки его войска. И это чудо свершилось.

Египетские авторы хроник позже писали о нем, как о необыкновенном примере божественной храбрости Рамсеса. Однако как бы ни были велики деяния фараона, спасение его стало возможным лишь благодаря двум событиям, происшедшим совершенно независимо от его вмешательства. В смешанном войске хеттов была слабая дисциплина. Уверенные в победе и опьяненные боем, ударные части хеттов охватила жажда добычи, и, увидев перед собой лагерь Рамсеса, покинутые палатки и очаги, продовольственные повозки, утварь и оружие, оставленные бежавшими, они прекратили преследование. Превратившись в беспорядочную орду, не слушавшую команды, хетты, недавно столь грозные, могли теперь стать жертвой любой энергичной а саки. Однако такая атака была произведена не войском Рамсеса, а неожиданно со стороны моря. Небольшой, хорошо дисциплинированный отряд, который, едва появившись на поле боя, разгромил шайки хеттских мародеров. Мы не знаем, откуда он появился, предполагают, что это было подразделение, которое, не имея определенного боевого задания, прибыло в одну из гаваней с целью установить связь с войском. Этот отряд спас фараону жизнь, ему он обязан тем, что впоследствии мог называться «Великим».

Придворный поэт подробно описывает, каким образом Рамсес спасся из окружения. Если отвлечься от безмерных преувеличений, надо признать, что в рассказе есть захватывающие моменты. Волнующей является также и художественная форма повествования, в которой хроникальные сообщения автора сочетаются с описанием личных переживаний царя во время сражения, его призывов к богу и горьких жалоб на вероломных соратников, бросивших его в минуту опасности.

«Его величество был совершенно один со своими телохранителями, — так начинается сообщение, описывающее решающий момент сражения, — в то время как презренный правитель хеттов, — и здесь поэт клеймит хитрость врага, как трусость, — со всех сторон был окружен своими войсками и из страха перед его величеством не принял участия в сражении».

«Когда выступили хеттские колесничие, раскололи и рассеяли армию Ра и бегущие толпы (среди них два сына Рамсеса) достигли лагеря фараона и в своем паническом бегстве увлекли собственные войска, тогда его величество выступил, "как его отец Монту", одевши боевые украшения и облачившись в панцирь; он был подобен Ваалу в час гнева. Большая упряжка, на которой ехал его величество, носила название "Победа у Фив", и она была из больших конюшен Рамсеса. Его величество помчался вперед и проник во вражеское войско хеттов совершенно один, и никого с ним не было».

Предполагают, что бросок Рамсеса, описанный здесь как героический, безумной храбрости поступок, на самом деле был актом отчаяния или безрассудным бегством. Преувеличение поэта, однако, превращается в чрезмерное возвеличение Рамсеса. Оно поднимает событие, каким бы оно ни было на самом деле, до уровня личного подвига императора, оставшегося в одиночестве.

«Когда царь оглянулся, он заметил, что его окружают две с половиной тысячи колесниц с воинами презренной страны хеттов и множеством союзных ей земель: из Арада, Мезе, Педеса, Кешкеша, Ируна, Кизвадны, Хереба, Екерета, Кадеша и Реке. Они стояли втроем на одной упряжке и объединились».

И тут царь возносит свою жалобу, и поэма становится величественной (рассказ поэта перемежается с прямой речью фараона). «Ни одного государя нет рядом со мной, ни одного возницы, ни одного военачальника пеших войск и ни одного из отрядов боевых колесниц. Мои пешие войска и мои колесничие покинули меня, как добычу для врага, и никто из них не устоял, чтобы воевать с ними». И он взывает к своему богу.

«Его величество сказал: "Что же это, отец мой, Амон? Неужели отец забыл своего сына? Разве я делал что-либо без тебя? Когда я шел или стоял, разве не делал я это по твоему разрешению? И никогда не отступал я от твоих приказаний!.. Что для тебя эти азиаты, Амон? Эти презренные, не знающие о боге? Не поставил ли я тебе множество памятников? И не наполнил ли твой храм пленными?.. Я взываю к тебе, отец мой, Амон! Я — среди чужеземцев, которых не знаю. Все страны объединились против меня, и я совсем один, и никого нет со мной. Мои солдаты покинули меня, и никто из моих колесничих не вспомнил обо мне… Но я взываю и знаю, что Амон лучше для меня, чем миллионы пеших войск и сотни тысяч колесничих, чем десять тысяч братьев и детей, спаянных воедино. Груд многих людей — ничто. Амон лучше их… Амон слышит меня и является, когда я зову его… Он протягивает мне руку, я ликую; он восклицает: "Вперед! Вперед! Я с тобой, я — твой отец. Моя рука с тобой, и я лучше ста тысяч воинов, я, властелин победы, любящий силу"». В поэме слились Гильгамеш с Гераклом.

«Я вновь обрел свое сердце, мое сердце полно радости. К чему я стремлюсь, то свершается. Я подобен Монту, я стреляю налево и воюю направо. Я подобен Ваалу в час его гнева. Я вижу: две с половиной тысячи упряжек, окружавшие меня, лежат разбитые на куски под копытами моих коней. Сердца их стали вялыми от страха, и руки ослабели. Они не могут стрелять и не осмеливаются взяться за копья. Я опрокидываю их в воду, и они падают туда, как крокодилы. Они валятся один на другого, и я убиваю, кого хочу».

Если египетская поэма верно описывает события, то значит у Рамсеса возникла тактически верная идея: опрокинуть фронт хеттов, слабый вдоль реки, и обеспечить себе прикрытие с тыла для новой атаки. Сражение, записанное на стенах египетских храмов, показывает, как тонули враги, сброшенные в реку.

«Презренный царь хеттов, вероломный и колеблющийся» (согласно египетскому изложению), увидел, что происходит с его людьми. Он собрал вокруг себя военачальников, приказал созвать войско — «их было вместе тысяча упряжек, которые тотчас направились на огонь!» — к фараону, диадема которого в форме змеи извергала огонь.

«Я набросился на них. Я был подобен Монту, в мгновение ока они почувствовали силу моей руки. Я резал, я убивал их, где бы они ни были, и один кричал другому: "Это не человек находится между нами, это Сет — многосильный. Ваал вселился в его члены, человек не способен на подобные поступки. Никто еще один, без пеших частей и колесничих, не побеждал сотни тысяч. Собирайтесь скорее, дабы бежать от него, дабы спасти свою жизнь и еще дышать воздухом. Смотрите, кто осмеливается приблизиться к нему, у того немеют руки и все тело; тот не может удержать лук или копье, кто увидит, как он бежит по дороге».

Предположим, что Рамсесу действительно удалось совершить смелую вылазку. Перед ним блеснул луч надежды, и он вспомнил о своих военачальниках, о своей свите, о своих солдатах и попытался собрать их, но не бесполезными приказами, а заклинаниями.

«Мужайтесь! Мужайтесь, мои солдаты! Вы видите мою победу, когда я один. Но Амон — мой защитник, и его рука со мной. Как трусливы вы, мои колесничие, и доверять вам нельзя. Нет ни одного среди вас, которому я не сделал бы добра. Не стоял ли я как владыка перед вами, а вы были низки? Тогда я сделал вас благородными, и ежедневно вы получаете от меня пищу. Я разрешил сыну наследовать имущество отца. Все зло, что было в этой стране, я устранил. Я простил, вам ваши недоимки и вернул вам то, что у вас забрали… Кто бы ни обратился ко мне с просьбой, я всегда отвечал: "Да, я сделаю это". Никогда владыка не делал того для своих солдат, что сделал я согласно вашему желанию, ибо я разрешил вам жить в ваших: домах и ваших городах, если вы и не несли военной службы. И то же я сделал для своих колесничих, им я указал дороги ко многим городам… и надеялся, что они отплатят мне тем же в час, когда началось сражение. Но смотрите! Поступки ваши ничтожны, никто из вас не проявляет стойкости, никто не подал мне руки помощи… Клянусь именем Ка, отца моего, Амона! Лучше бы я находился в Египте, как мои отцы, никогда не видевшие сирийцев!..»

Совершенно очевидно, что, несмотря на все прославления храбрости Рамсеса, это не рассказ о его победе.

«Преступление, совершенное моими солдатами и моими колесничими, больше, чем можно выразить словами. Но смотрите, Амон даровал мне победу, хотя солдат и колесничих не было со мной. Все далекие страны увидели мою победу и мою силу, хотя я был один, без военачальника, который следовал бы за мной, и без возницы…

Но когда Менна, мой возница, увидел, что меня окружило большое число упряжек, он ослабел, в сердце его не осталось мужества, и великий страх вселился в его тело. Он сказал его величеству: "Мой добрый; господин! Сильный владыка! Великий защитник Египта! В день сражения мы одни среди врагов. Смотри, войско и колесничие покинули нас. Почему ты хочешь остаться, пока они лишат нас дыхания? Да останемся мы невредимы, спаси нас, Рамсес!"

Его величество сказал своему вознице: "Мужайся, мой возница. Я проникну в среду врагов, как сокол. Я буду убивать, рубить, опрокидывать на землю. Что тебе эти трусы? Мое лицо не побледнело перед миллионом их".

Царь устремился вперед и проник в самую гущу врагов, и так было шесть раз. "Я преследую их, подобно Ваалу в час его гнева. Я убиваю их без устали. Но, когда мои солдаты и мои колесничие увидели, что я подобен Монту по силе и мощи, они начали по одному приближаться, чтобы к вечеру прокрасться в лагерь. Там они увидели, что все враги лежат убитые в лужах крови и среди них лучшие воины хеттов, дети и братья их царя. Я сделал поле боя при Кадеше белым (от белых одежд убитых), и некуда было ступить, так много их было".

Мои солдаты пришли восславить мое имя, когда увидели, что я совершил. Мои военачальники явились, чтобы возвеличить мою силу, а также мои колесничие, восхвалявшие мое имя: "Слава тебе, прекрасный воин, вселяющий храбрость в сердце. Ты спас своих солдат и своих колесничих. Ты, сын Амона, Подвижный, ты разорил своей мощной рукой страну хеттов. Ты — прекрасный воин, нет тебе равного, ты — царь, сражающийся для своих солдат в день битвы. У тебя храброе сердце, и ты — первый в пылу сражения. Все страны, объединенные в одном месте, не могли устоять против тебя. Ты победил перед войском и перед лицом всего мира — это не хвастовство… Ты навсегда сломал хребет хеттам".

Его величество сказал своим солдатам, своим военачальникам и своим колесничим: "Какое злодеяние совершили вы, мои военачальники, мои солдаты и мои колесничие, вы, не принимавшие участия в сражении!.. Как «прекрасно» поступили вы, оставив меня одного среди врагов!.. Все узнают, что вы покинули меня… Я воевал и победил миллионы стран, я один. Со мной были "Победа у Фив" и "Бодрость духа", мои большие кони, у них я нашел поддержку, когда я остался совершенно один среди множества врагов. Я и впредь прикажу ежедневно давать им корм в моем присутствии, когда буду снова в своем дворце, ибо у них я встретил поддержку и еще у Менны, моего возницы».

Из этой поэмы можно извлечь следующее.

По-видимому, Рамсесу удалось собрать часть своих войск (возможно, действительно благодаря беспримерной личной храбрости) и на следующее утро прорваться на юг.

Отряд, неожиданно появившийся со стороны моря и сыгравший решающую роль, придворным поэтом не упоминается. Источники, указывающие, что Рамсес с остатками своих армий поспешил на юг и дошел до Дамаска, вполне убедительны. Рамсес, понеся большие потери, с величайшим трудом спас собственную жизнь и привел домой сильно поредевшее войско, не добившись никакого военного успеха. Тем не менее придворный поэт заявляет: «Презренный побежденный царь хеттов отправил послание и чествовал великое имя его величества: "Ты — Ра-Харахти, ты — Сет, многосильный, сын Нут; Ваал в твоих членах, и страх вселился в страну хеттов. Ты навсегда сломал хребет царю хеттов". Он отправил посла с письмом, адресованным великому имени моего господина и сообщавшим следующее: "Ты — сын Ра, порожденный им. и он отдал тебе все страны. Страна Египет и страна хеттов, да, они твои слуги и лежат у ног твоих. Ра, твой прекрасный отец, дал их тебе. Не соверши насилия над нами!

Смотри, власть твоя велика и мощь твоя тяготеет над страной хеттов. Хорошо ли будет, если ты станешь убивать своих слуг? Вчера ты убил сотни тысяч, и сегодня ты приходишь и лишаешь нас наследников. Не будь строгим в своих притязаниях, могучий парь. Лучше быть кротким, чем воевать. Сохрани нам дыхание"».

По воле придворного египетского поэта это письмо Рамсес получил во время отступления, которое поэт не называет отступлением.

Наиболее абсурдным в этом измышлении является фраза: «Страна Египет и страна хеттов — они лежат у ног твоих». В результате единственного крупного сражения на границе обеих стран, после которого египтянин тотчас же отступил, даже не ступив ногой в страну хеттов, царь Муваталлис якобы подчинил ему свое государство, столица которого находилась от Кадеша на расстоянии шестисот километров на север!

Далее поэт с удивительной беспечностью сам себе противоречит. Царь, ринувшийся в опустошительный поход с неистовством самого бога войны, военная доб лесть которого превозносилась сверх меры, когда он в своем царственном гневе один убил сотни тысяч, — этот царь вдруг объявляется олицетворением великодушия. Что недавно считалось величайшей добродетелью, то внезапно оказывается сомнительным. Когда царь собрал вокруг себя своих генералов и сообщил им содержание письма Муваталлиса (которое на самом деле наверно было совсем иным, чем указано в египетском сообщении), то полководцы ответили: «Кротость— наилучшее качество, о царь, наш владыка! Стремление «миру никогда не бывает достойно осуждения. Кто Станет почитать тебя в дни неистовства?»

И после этого его величество приказал «внять» словам хеттского царя и «протянул руку для мира, продолжая движение на юг…»

Что еще оставалось делать побежденному, кроме как принять предложение о мире… но осторожности ради продолжать отступление?

Рамсес Великий подписал договор о дружбе с хеттским царем Муваталлисом.

Муваталлис добился большого успеха. Прямым последствием битвы при Кадеше было то, что страна Амурру, при Бентезине присоединившаяся к Египту, снова перешла на сторону хеттов. (Еще одно доказательство бесспорной победы хеттов, ибо какая страна, будучи в союзе с победителем, перейдет на сторону побежденного?) И брат Муваталлиса, Хаттусилис, и высшей степени сильная личность, получивший за победы над вечно мятежным народом каска пост вице-царя и втайне поддерживавший связь с Бентезиной, сохранял спокойствие.

В то же время пограничные племена в Сирии и Палестине продолжали бунтовать против Египта. Договор о дружбе, по-видимому, препятствовал возникновению нового большого конфликта. У нас нет точных сведений о том, что между египтянами и хеттами произошло еще одно большое сражение. Рамсес воевал с племенами, в крайнем случае — с народностями, но ни разу не перешел хеттскую границу, установленную вдоль Нахр-эль-Кельба, «Собачьей реки» в Финикии. Это была ситуация, подобная нынешней, постоянная смена «холодной» и «горячей» войны. Следовало найти выход из положения, ибо от создавшейся обстановки страдала экономика стран обоих противников. Решено было заключить мир, что является заслугой Хаттусилиса II, самого выдающегося хетта после Суппилулиумаса.

После смерти Муваталлиса его преемником стал его сын Урхи-Тешуб, законный (согласно порядку наследования Телепинуса), но слабый властелин. Он осмелился оспаривать положение вице-царя у своего дяди Хаттусилиса, завоеванное последним силой меча, и это явилось для него роковым: Хаттусилис захватил трон. Однако узурпация обошлась без цареубийства. Урхи-Тешуб был только изгнан. А методы правления узурпатора были не столько хитры, сколько мудры, он не столько притеснял, сколько проявлял терпимость — они напоминали методы правления Суппилулиумаса. Хотя этот царь соорудил свой трон на острие меча, он был чем-то неизмеримо большим, чем просто удачливым полководцем. Он оставил нам документ, который является наиболее ранним документом подобного рода.

Немецкий ученый Антон Мооргат говорит, что его «можно назвать древнейшей автобиографией и одновременно оправданием незаконного восхождения на престол. Он (документ) относится к числу истинно хеттских письменных памятников, в которых впервые в истории Древнего Востока автор видит осмысленную связь между собственной жизнью и жизнью народа, рассматривает ряд собственных и чужих поступков, а также значительные события с определенной точки зрения, иначе говоря — обнаруживает способность к историческому мышлению».

Телепинус и Мурсилис II также оставили документы, имевшие некоторые из указанных признаков, но Хаттусилис пошел дальше. В отличие от самовосхвалений фараонов и всех других восточных владык мы видим здесь попытку написать подлинную автобиографию (конечно, не в виде «исповеди» в западном духе), в которой автор не превозносит, а объясняет, не пытается заранее узаконить, а порой почти оправдывается. Этот царь не настаивает на том, что ведет свое происхождение непосредственно от бога (что на Востоке принято, но на что на Западе решился лишь Наполеон в час безумия, чем доказал свою склонность к восточному деспотизму), а подчеркнуто ставит себя на службу божеству.

«И отец мой взял меня, еще ребенка, и поставил на службу божеству». Почти с христианским смирением Хаттусилис рассматривает себя как орудие богини Иштар из Самуха, во всех поступках ведомый ею: «…если мне бывало плохо, я именно в своей болезни отчетливо видел действие божества. Божество, моя госпожа, всегда вела меня за руку. И я никогда не совершал злых поступков, свойственных людям, ибо мной руководили боги, и я подчинялся их господству…»

Этому, казалось бы, противоречит тайное участие Бентезины в заговоре (во время похода его царствующего брата в Кадеш). Однако здесь возможна неправильная информация. В противном случае, почему бы Муваталлис после судебного расследования всех обвинений, предъявленных его брату, назначил его главнокомандующим военного лагеря и колесничих? Кроме того, Хаттусилис после смерти Муваталлиса помог законному наследнику занять престол. Лишь когда племянник стал посягать на его благоприобретенные права, он начал борьбу.

«Когда же я отступился от него, я поступил не бесчестно, я не восстал против него в колеснице и не восстал против него в доме; я враждебно сообщил ему: бой против меня начал ты. И ты — великий царь; единственной крепости, которую ты оставил мне, царь — я один! Вступим же в бой! Богиня Иштар из Самуха и бог грозы из Нерика рассудят нас!..»

Способность хеттских правителей, единственная в своем роде среди народов Передней Азии, рассматривать себя и свои действия в причинной связи с историческими событиями должна была укрепить их дипломатические позиции в отношении противников. Это и подтвердилось успехами договорной политики хеттов.

Так, договор, заключенный Хаттусилисом III с Рамсесом II после длившихся десятилетия пограничных войн, — не просто мирное соглашение, это первый в истории человечества образец важного политического договора.

Этот договор, составленный в двух редакциях, — древнейший дошедший до нас в письменном виде документ подобного рода. Его-то, к своему безмерному удивлению, обнаружил и узнал Винклер, которому был известен египетский вариант, найденный на глиняной табличке в Богазкёе.

Договор был заключен между 1280 и 1269 годами до н. э. (дата требует уточнения египтологов и хеттологов), следовательно, примерно на двадцатом году правления Рамсеса — по новейшей хронологии, согласно которой Рамсес вступил на престол в 1301 году до н. э.

Оригинал был выгравирован на серебряных табличках (они потеряны). Египетский вариант текста сохранился в иероглифах на стенах храмов — Рамессеума и в Карнаке. Данный договор существует не только на двух языках, но и в двух редакциях, каждая из которых представляет отредактированный перевод параграфов текста, предложенного противником, причем формулировки менялись в соответствии с желанием редактора.

Клинописный текст полностью не сохранился и доходит только до четырнадцатого параграфа, соответствующего семнадцатому параграфу египетской редакции. Египетский текст содержит тридцать параграфов и кончается описанием серебряной таблички.

Посланцы Хаттусилиса прибыли в Египет с проектом договора. Египетский текст, как всегда односторонне интерпретируя политическую обстановку, повествует, что на двадцать первый год (годы царствования Рамсеса), на двадцать первый день месяца Тиби, когда фараон находился в своей резиденции (вновь построенный город в дельте Нила), появились хеттские посланники Тартешуб и Рамоз. Они прибыли «просить о мире его величество Рамсеса, этого быка среди царей, устанавливающего свои границы во всех странах, где ему угодно».

Договор начинался принятыми на Востоке громкими словами, на этот раз действительно отражавшими нечто важное — равновесие сил. «Договор, составленный великим царем хеттов, могущественным Хаттусилисом, сыном Мурсилиса, могущественного великого царя хеттов, и внуком Суппилулиумаса, могущественного великого царя хеттов, записанный на серебряной таблице для Рамсеса II, могущественного властелина Египта, сына Сети I, могущественного великого властелина Египта, и внука Рамсеса I, могущественного великого властелина Египта, прекрасный договор о мире и братстве, устанавливающий мир между ними на вечные времена».

Нет нужды дословно передавать запутанный текст этого длинного договора. Важнейших пунктов в его содержании было два: обе стороны обязывались не предпринимать больше завоевательных походов и заключили оборонительный союз.

Наиболее удивительный, с нашей точки зрения, параграф помещается в самом конце, где речь идет, по-видимому, о положении политических беженцев. То, что было записано больше трех тысяч лет назад, необычайно злободневно до сих пор.

«Если человек, или два, или три убегут из страны Египта и явятся к великому царю хеттов, то великий царь хеттов должен задержать их и приказать снова отправить к Рамсесу, великому властелину Египта. Но тому (человеку), которого возвратили Рамсесу, великому властелину Египта, не следует предъявлять обвинения в преступлении, не следует губить его дом, его жен, его детей, не следует убивать его самого или наносить раны глазам, ушам, устам или ногам, не следует обвинять его в каком бы то ни было преступлении».

Это определение сохраняло свою силу и для беглецов из страны хеттов, перешедших к Рамсесу.

Заключительная часть придавала договору особую значимость: «Что касается этих слов, записанных на серебряной табличке для страны хеттов и страны Египта, — кто не станет придерживаться их, пусть погубят тысячи богов страны хеттов и тысячи богов страны Египта его дом, его землю, его слуг!»

Конечно, не магическое волшебство этих слов, а умение хеттов вести реальную политику способствовало тому, что этот договор не превратился в «клочок бумаги», а принес народам Переднего Востока семьдесят лет мира! Редко бывало, чтобы на протяжении семидесяти лет царил мир! Даже самый мудрый договор может оставаться в силе лишь при наличии доброй воли у партнеров.

Через десять лет после заключения пакта эта дружба была скреплена необычайным образом: Рамсес женился на дочери Хаттусилиса!

Не удивительно было бы, если бы он просто взял ее в свой гарем, но он возвысил ее до положения главной жены. Бракосочетание явилось блестящим поводом еще раз демонстративно предать огласке великий договор о мире. Кроме того, это послужило предлогом для личной встречи двух из «великой троицы» древности. Есть основания предполагать, что в этом бракосочетании инициатива принадлежит хеттскому царю и, следовательно, это был результат определенных политических соображений. Tu felix hatti nube…[4] представляло, видимо, для хеттов позднего периода отнюдь не худший вариант.

На стеле, высеченной на скале возле города Абу-Симбел, увековечено прибытие хеттской принцессы.

Там изображен Рамсес II, рядом с ним — царская дочь, принявшая имя Маатнефрур («Истина является красотой Ра»), и ее отец, хеттский царь Хаттусилис III.

Один из сопроводительных текстов был недавно переведен Зигфридом Шотте. Однако переводчик слепо следует утверждению египтян и начинает свой перевод словами: «После победы Рамсеса II над страной хеттов эта страна жила в бедности и страхе. Царь хеттов послал Рамсесу свою дочь».

Разве фараон оказал бы такой прием принцессе, прибывшей из страны, живущей в бедности и страхе перед ним? Для торжественной встречи принцессы он отправил целое войско и множество вельмож. «Его величеству сообщили: смотри, как поступает хеттский царь.

Царь удивлен. Кажется невероятным, чтобы царь хеттов отправил в путь свою дочь, не узнав предварительно, какой ей готовят прием. Но как раз эти строки наводят на мысль, что инициатива исходила именно от хеттов:

И Рамсес обращается с молитвой к богу — покровителю чужеземцев, к «отцу Сету», чтобы испросить хорошей погоды для свадебной поездки.

«Прекрати дождь, бурю и снег»… «Его отец Сет внял всем просьбам».

Далее шествие описывается как настоящее чудо:

Это шествие расценивалось пограничными народами как необычайное событие.

Затем великолепное шествие вступило в город Рамсеса:

В заключительной части говорится о политических последствиях этого брака по расчету, причем последняя фраза представляет собой обязательную здравицу египетского поэта в честь величия его царя:

Этот мирный договор явился апогеем Хеттской империи, но вместе с безопасностью исчезало величие.

Жадные к добыче ассирийские цари совершали на беги на границы. Один из вернейших западных вассалов, Маддуваттас, внезапно изменил, почуяв новые силы.

Неожиданно большое влияние приобрело государство Арцава, на западе угрожающе выросло могущество народа аххиява (быть может, это действительно были ахейцы, т. е. ранние греки).

Великое государство, созданное Суппилулиумасом и продержавшееся больше столетия, в течение двух поколений пришло в упадок при Тудхалиясе IV (1230–1200 годы до н. э.) ив еще более слабых руках Арнувандаса IV (1220–1190 годы до н. э.). Ни один из них не сумел ни проводить до конца конструктивную мирную политику Хаттусилиса, ни вернуть себе силою меча то, что было потеряно вследствие дипломатических неудач.

Об этом внезапном упадке великой державы было много толков. Ответ, однако, прост: началось новое переселение народов. И если говорят, что этим нельзя объяснить такое быстрое крушение империи, то следует возразить, что, если за последние сто пятьдесят лет, со времени Иммануила Канта, у нас на Западе много размышляли о пространстве и времени, то относительная ценность понятий «историческое пространство» и «историческое время» еще отнюдь не исследована.

Как бы то ни было, но после Арнувандаса, по-видимому, на короткое время к власти пришел правитель, подобный Суппилулиумасу или даже Тудхалиясу.

Верно одно: в 1190 году до н. э. город Хаттусас был сожжен. Новое переселение народов, на этот раз с запада, охватило ослабленное Хеттское государство. Возможно, что вначале это были мидийцы или фригийцы: они как «народы моря» фигурируют в египетской надписи на стене храма в Медине.

«И ни одна страна не могла устоять перед ними — даже страна хеттов!»

Пожар, уничтоживший Хаттусас, бесспорно результат поджога, последовавшего за разграблением, был, по-видимому, ужасен. Как показывают данные археологических раскопок, стены крепости, храмов и домов горели много дней, а может быть, и недель.

Во время пожара погибла не только столица которая с тех пор до наших дней оставалась в лучшем случае маленьким городком, а чаще — деревней), почти одновременно были уничтожены другие большие города у Кюлтепе и Алая Хююка, и вся хеттская империя оказалась вычеркнутой из истории.

Поскольку сейчас мы стараемся восстановить историю открытия Хеттсхого государства, необходимо считаться с мнением археологов об этих событиях. Оно прекрасно выражено в двух высказываниях известного английского археолога Леонарда Вулли: «Если бы все происходило согласно желанию археологов, то все древние столицы были бы погребены под пеплом какого-либо оказавшегося как раз под рукой вулкана». И добавляет: «За отсутствием вулкана самое лучшее, что может произойти с городом, с точки зрения археолога, это — разграбление и пожар».

Эти высказывания Вулли не так уже «бесчеловечны», как кажутся на первый взгляд. Археологи постоянно встречаются со следами пожаров, разграблений, разрушений и убийств, приметами всех тех жестокостей, которыми так богата история человечества. Он может только принимать эти события, как они есть, и лишь констатирует факт, говоря, что при быстрой насильственной смерти, какая постигла, например, Помпею и Геркуланум, в короткий срок засыпанные лавой и пемзой, больше сохранятся для потомства, чем при медленном, изнурительном угасании. Быстрое разрушение вызывает мумификацию, а не разложение.

Как ни парадоксально, но пожар может оказывать такое же действие. Следует, однако, учесть, что даже самый большой пожар никогда не уничтожает город полностью. Каменные строения, скалистые стены, валы — все это частично сохраняется, и даже от кирпичных построек обычно остается по крайней мере основание. Во всяком случае по остаткам от пожара Легче восстановить картину разрушенного города, чем если город был покинут, как это случалось со многими некогда великими городами, и затем медленно разрушался, пока ветер, непогода и песок ни сравняли его наконец с землей и превратили в прах, из которого он некогда возник.

Второй археолог, занимавшийся раскопками в Богазкёе, немец Курт Биттель добился успеха именно благодаря тому, что Хаттусас погиб вследствие пожара, так что сохранилось множество предметов, которые можно было изучать.

Гуго Винклер вел раскопки почти исключительно в поисках табличек с письменами. Биттель также находил таблички, однако он продолжал дело, начатое Отто Пухштейном, одним из руководителей первых раскопок Винклера. Биттель интересовался городом, его устройством, протяженностью, архитектурой крепости, строениями храмов и архивами. Для этой цели он пытался проникнуть еще глубже, а именно — в предысторические пласты древнего поселения Богазкёя. Однако эта часть его работы выходит за хронологические рамки нашей книги, которая посвящена истории культуры.

Но прежде чем мы попытаемся сделать общее заключение относительно образа жизни хеттского народа в пору его могущества, прежде чем мы обратимся к тому поразительному факту, что после гибели империи хеттов народ все же продолжал жить и действовать, нам необходимо познакомиться с раскопками Биттеля.

Глава 10 Города и деревни — народ и его обычаи

Рассказ о раскопках Курта Биттеля будет недолгим. Хотя в научном отношении эти раскопки были весьма плодотворными, но сам процесс работы был настолько изнурителен и однообразен, что о нем много не скажешь.

Общий вид современных раскопок почти всюду один и тот же. В изнуряющей жаре медленно движутся туземные рабочие, перетаскивая корзины и толкая тачки. Среди них, мужчины в соломенных шляпах или тропических шлемах, вооруженные рулетками и фотоаппаратами.

А на местности обычно всего лишь несколько раскопанных развалин, странное геометрическое расположение которых ничего не говорит непосвященному. Процесс новых открытий, часто даже сенсационных, протекает лишь в умах специалистов и поэтому внешне незаметен.

Все же начало первых раскопок Биттеля имело как смешную, так и почти опасную сторону.

Курт Биттель родился в 1907 году в городе Гейдельберге около Вюрцбурга. Он учился в Гейдельберге, Марбурге, Вене и Берлине. Изучал археологию и древнюю историю. В 1930 году Биттель получил заграничную командировку от Германского археологического института, которую он использовал для знакомства с Египтом, а затем и Турцией. В апреле 1931 г. он встречал в Стамбуле Мартина Шеде, директора местного филиала Германского археологического института, пригласившего его осмотреть Богазкёй. За этим осмотром последовали раскопки. Так определилось его призвание. Он вел раскопки на протяжении девяти лет, до начала войны. Да и сейчас Биттель ежегодно многие недели проводит среди развалин древней хеттской столицы.

Первоначально раскопки мыслились как контрольные. Ибо с течением времени стало совершенно ясно, что изыскания Винклера — Макриди страдали погрешностями. Биттель позже докладывал о некоторых фактах, докладывал по-джентльменски, иначе говоря — без комментариев. Не приходится, однако, скрывать, что, с научной точки зрения, изыскания Винклера — Макриди велись крайне небрежно. Приведем лишь два примера: в так называемом доме на склоне горы Макриди начал откапывать целые пролеты стен (по-видимому, в 1911 году, но даже это не было записано), но не довел раскопки до конца и не оставил о них никаких записей. Как стало известно позже, к востоку от этого здания он нашел «остатки обработки железа», т. е. самое интересное, что только можно было найти. Однако записей об этом также нет.

Когда Биттель и Шеде, посетив предварительно Алишар Хююк, где Г. Г. фон дер Остен вел раскопки от Чикагского университета, 1 сентября 1931 года прибыли в Богазкёй, они оказались гостями того же Циа Бея, который некогда принимал у себя Винклера, Макриди, Пухштейна и Куртиуса. Этому почтенному мужу из рода Дулгадир-оглы тем временем исполнилось шестьдесят лет. Он, как и прежде, пребывал в своем конаке, не желая считаться с тем, что мир изменило и, и по-прежнему разыгрывал роль крупного феодала, которым некогда являлся, господина, распоряжавшегося жизнью и имуществом восьмисот жителей деревни. А между тем Турция стала уже республикой. И Биттелю очень скоро пришлось столкнуться с напряженным положением, которое создалось в стране в то время.

Как уже говорилось, первые раскопки были задуманы, собственно говоря, лишь как контрольные. Но вскоре экспедиция, которой удача сопутствовала здесь так же, как в свое время Винклеру, нашла архив глиняных табличек. Первая добыча — около трехсот пятидесяти клинописных текстов на аккадском и хеттском языках. Следовательно, в обоих случаях ученые умели их читать, первые уже начиная с прошлого столетия, вторые — благодаря дешифровкам Грозного.

Стало очевидным, что после таких находок раскопки следовало продолжать. Но тут Данат-банк в Берлине потерпел крах — явный признак того, что экономический кризис в Германии приближался к наивысшей точке. Экспедиция внезапно оказалась лишенной средств. Вначале она имела в своем распоряжении три тысячи марок, а продолжала работу с тысячью марок из средств Археологического института. Но, несмотря на большие финансовые затруднения, все раскопки, проходившие под руководством Биттеля, не прекращавшиеся вплоть до второй мировой войны, были успешными.

В отличие от предшественников интересы Биттеля в Богазкёе не были односторонними. Он не искал ничего определенного, он производил исследование, чтобы изучить все в целом. Он не был настолько честолюбив, чтобы желать сделать все самому, и пригласил специалистов, инженеров, архитекторов. Перед публикацией результатов своих работ он привлекал для консультации специалистов других областей — биологов, зоологов и химиков… В результате ему удалось выяснить подробности, которые археологам объяснить было бы не под силу.

Таким образом, постепенно вырисовалась картина исторического становления столицы Хаттусас. С течением времени отчетливо обнаружилось пять слоев культуры. Древнейший, IV слой, относится, по-видимому, к первому столетию хеттского господства, слой III характеризует вершину могущества хеттов (примерно время царствования Суппилулиумаса, середину XIV столетия), когда были построены огромные крепостные валы и храмы. Этот слой показывает, как выглядел город Хаттусас во времена царствования Тудхалияса IV до гибели и до пожара, следы которого сохранились на стенах. Слои I и II для нашей книги уже не представляют интереса, ибо свидетельствуют о фригийском и позднее эллинистическом влиянии.

Биттель сделал новые съемки не только строений самого города Хаттусаса, но также и Язылыкайского храма, высеченного в скалах близ Богазкёя. Лишь во время новых раскопок стало понятно, что во времена Суппилулиумаса Бююккале (крепость) представляла собой замкнутый ареал. Благодаря этому выяснилось, что совокупность зданий у «царских ворот», наполовину отрытая Пухштейном в 1907 году и объявленная им дворцом, на самом деле была храмом. Размеры его огромны: метраж стен, охватывавших более шестидесяти помещений, был равен 60×60. Однако самой значительной находкой Биттеля бесспорно был архив глиняных табличек. Выше уже говорилось о том, что в первый период раскопок он нашел триста пятьдесят табличек. В 1932 году он нашел еще восемьсот тридцать два клинописных текста, а год спустя — пять тысяч пятьсот! В их числе находились и печати, о которых сообщалось уже в главе, посвященной дешифровке древних надписей, — двуязычные печати, позволившие Биттелю совместно с Гансом Густавом Гютербоком из университета в Анкаре заключить, что надпись на Нишанташе принадлежит Суппилулиумасу. Одно из доказательств в пользу того, что первые чисто гипотетические толкования хеттских иероглифов были правильны.

Этими проблемами Биттель занимался на протяжении девяти лет. В то время он был директором Германского археологического института в Стамбуле, но, когда кончался период дождей, он появлялся в Бююккале, где вблизи источника выросло несколько глиняных домиков, в которых жили археологи. Производившаяся изо дня в день работа была однообразна. Появление на территории лагеря одинокого волка уже были сенсацией. Люди получали удовольствие, наблюдая, как кружат над степью огромные орлы, или следят за ленивым, медлительным полетом коршунов. Если же кто либо стряхивал с койки зеленых скорпионов или, как это случилось в 1938 году, в лагере обнаружилось не менее пяти экземпляров цилиндрического паука (gab leodes), этого опасного и отвратительнейшего насекомого Ближнего Востока, желтовато-коричневого, длиной в палец, которое, почуяв опасность, рывком выпрямляется, чтобы встретить врага двумя парами раскрытых клешней, — то такие события давали пищу дли многодневных разговоров.