Узы крови

Глава четырнадцатая

— Суда еще не было? — спросила я.

— Нет. — Стефан попросил чаю и сейчас пил его. Не подозревала, что вампиры пьют чай. — Как нога?

Я хмыкнула.

— Все в порядке. — Не совсем так, но я не собиралась позволить ему сменить тему. — Им потребовался всего день, чтобы вызвать на суд тебя, а с Андре уже две недели прошло.

— Эти недели Андре провел в камере под домом семьи, — спокойно ответил Стефан. — Не на курорте. А что касательно, что дело затянулось… боюсь, это моя вина. Я уезжал в Чикаго и пытался разузнать о деятельности там Андре. Надо было убедиться, что Литтлтон единственный, кого он превратил.

— Мне казалось, у Андре недостаточно власти, чтобы превращать людей в вампиров.

Стефан поставил чай на стол и бросил на меня заинтересованный взгляд.

— Рейчел говорила, ты заходила к ней. Я не догадывался, сколько ты узнала.

Я закатила глаза.

— Я выросла среди вервольфов, Стефан, и запугать меня не удастся. Скажи, как Андре смог превратить колдуна, если он не может превратить обычного человека?

Его лицо осветила широкая улыбка.

— Не знаю. Могу рассказать все, что знаю. Кори Литтлтон заигрывал со злом с самых ранних лет. Я узнал, что в его квартире в Чикаго, за которую Андре заплатил по декабрь, есть тайная комната. В ней множество интересных предметов типа свечей из черного воска или книг с описаниями древних церемоний, которые лучше бы не повторять. Я все это сжег, и его дневник, в котором он писал так, что читать нужно было через зеркало, — тоже. Ну, по крайней мере не по-гречески.

— Знает ли Андре, как Литтлтон стал колдуном? Может ли он делать еще колдунов? — спросил Сэмюэль. Его хриплый спросонья голос доносился из прихожей.

— Привет, Сэмюэль, — сказал Стефан.

Из прихожей появилась тень кошки, потом и сама Медея; жалобно мяукая и скребя коготками по полу, она прошла через комнату и прыгнула Стефану на колени.

Следом появился и Сэмюэль, полуодетый и отрастивший однодневную щетину. Сэмюэль был сам не свой со времени плена у Литтлтон, а может, с того дня, когда рассказал мне об аборте, который сделала его девушка. Он часто срывался и становился слишком серьезен, когда я пыталась поговорить о поцелуе. Обсуждать это он не хотел. Меня это тревожило.

— Андре знает, как создать колдуна?

Стефан медленно кивнул.

— Согласно дневнику Литтлтона — знает. Литтлтон сам ему рассказал.

Сэмюэль подтащил стул и развернул так, чтобы сидеть, опираясь локтями на спинку.

— Может, Литтлтон пережил обращение, потому что был колдуном?

Медея подсунула голову под руку Стефана, и он, вместо того чтобы взять свою чашку, принялся чесать кошку за ушами. Она замурлыкала и плотнее уселась на его коленях.

— Не знаю — ответил наконец Стефан. — Не уверен, что даже сам Андре знает. Прежде чем превратить Литтлтона, он несколько лет кормился от него. Но вряд ли где-нибудь таятся еще несколько таких Литтлтонов. Не так-то легко найти того, кто готов продать душу дьяволу.

Сэмюэль расслабился.

— Он был колдуном до того, как стал вампиром? — спросила я.

— Да. — Стефан повертел пальцами перед носом Медеи, и та стала тереться о них головой. — Он был колдуном до того, как встретился с Андре. Он решил, что превращение в вампира сделает его более могущественным. Так ему сказал Андре. Ни сам Литтлтон, ни его демон не обрадовались, когда узнали, что быть вампиром значит исполнять приказания Андре.

— Той ночью в церкви он не слушался приказов Андре.

Сэмюэль взял чашку и наполнил ее из чайника на столе, I

— Не выполнял. Узы контроля, которые налагает создатель на своих детищ, разорвать можно, хотя и трудно.

Стефан стал пить чай, а я задумалась о том, что скрывает, подчеркнуто нейтральное выражение его лица.

— Кстати об узах, — сказала я, задавая наконец вопрос, который преследовал меня с той ночи, когда я убила Литтлтона, — навсегда ли сохранятся последствия того, что ты тогда поделился со мной кровью?

Я хотела бы услышать «нет». Но он пожал плечами.

— Вероятно, нет. Сам по себе обмен кровью не создает связи. Любые последствия должны рассеяться… ты замечала в себе что-нибудь странное?

Я покачала головой. Телекинез мне недоступен.

— Как ты смог подозвать ее к себе? — спросил Сэмюэль. — Я считал, что у нее иммунитет ко всем вампирским штукам.

— Почти ко всем, — ответил Стефан. — Однако не волнуйся. Умение призывать от один из моих даров. Но если бы Мерси не была почти без сознания и готова прийти ко мне, я бы, не смог ее позвать. Она не обнаружит вдруг, что не в состоянии противиться призывам — моим или любого другого вампира.

Я не стала спрашивать о своем воспоминании — он шепчет мне на ухо слова любви — понадеявшись, что это была просто составная часть призыва.

— Зачем ты пришел сегодня? — предпочла спросить я.

Стефан улыбнулся мне так широко, что я сильно усомнилась в его искренности, когда он сказал:

— Хотелось приободриться. Приходить к тебе не всегда приятно, Мерседес, но бодрит. — Он взглянул на часы. — Однако мне пора. Пусть у тебя еще остается время для полноценного ночного сна. Госпожа ожидает моего подробного отчета.

Последний раз погладив кошку, он ссадил ее на пол и встал. Открыв дверь, он задержался и, не оборачиваясь, сказал:

— Не нервничай, Мерси. Я узнал все необходимое, и она не будет больше задерживать суд. Андре получит по справедливости.

Я подождала, пока Стефан выйдет, и спросила Сэмюэля:

— У них есть кресло, которое заставляет говорить правду. Зачем понадобилось расследование Стефана?

Сэмюэль мрачно посмотрел на меня.

— Иногда я забываю, как ты молода; — сказал он.

Я ответила сердитым взглядом:

— Не пытайся уйти от ответа. Почему он отложил суд?

Сэмюэль отпил чай, состроил гримасу и поставил чашку. Он не любитель чая.

— Думаю, его беспокоило, какие вопросы будут заданы, а какие нет. Если он знает достаточно, то сможет сам давать показания.

Звучит логично, но я не понимала, почему он сразу не хотел мне это сказать. Что-то здесь есть еще.

Он посмотрел на меня и устало рассмеялся.

— На сегодня хватит того, что со злом покончено. Ложись, Мерси. Мне нужно подготовиться к работе.

— Папа попросил узнать, когда ты уберешь эту соринку в глазу, в которую колдун превратил твой дом, — сказала Джесси, усаживаясь на стойку в моей мастерской.

— Когда выиграю в лотерею, — сухо ответила я и продолжила крутить гайки на старом БМВ, над которым трудилась. Джесси рассмеялась.

— Он сказал, что ты так и ответишь.

Плечо у меня все еще болит, я прихрамываю, но по крайней мере могу работать. Зи вкалывал две недели и не захотел брать с меня плату. Но он спас мне жизнь своим антивампирским рюкзаком, и я перед ним достаточно в долгу. Если повезет, то, заплатив ему, я еще сумею уплатить долги по счетам; но вряд ли много больше. Пройдет несколько месяцев, прежде чем я смогу подумать о замене обшивки трейлера.

— А что ты здесь делаешь? — спросила я.

— Жду, когда Гэбриэл освободиться.

Я посмотрела на нее.

Она рассмеялась громче.

— Видела бы ты свое лицо! О ком ты беспокоишься: обо мне или о нем?

— Когда ты разобьешь ему сердце, мне придется слушать его стоны.

Если в моем голосе и прозвучал искренний страх, то только потому, что у Тэда, сына Зи и предшественника Гэбриэла, была очень бурная личная жизнь.

— Когда она разобьет мне сердце? Если чье-нибудь сердце и разобьется, то ее, — величественно сообщил Гэбриэл из открытой двери офиса. — Не способную противостоять моему очарованию, ее опустошит моя жестокость, когда я скажу ей, что уезжаю в колледж. Эта потеря вынудит ее вести долгую одинокую жизнь без меня.

Джесси хихикнула.

— Если папа заглянет, скажи, что я буду в десять.

Я строго посмотрела на Гэбриэла.

— Ты знаешь, кто ее отец?

Он рассмеялся.

— Мужчина, который ничем не рискует ради любви, не мужчина. — И подмигнул. — Но я доставлю ее домой до десяти — на всякий случай.

Оставшись одна, я накрыла БМВ чехлом и заперла мастерскую. Утром, до работы, Стефан не позвонил, и поэтому я не знала, чем закончилось дело с Андре.

Беспокоиться было не о чем. Андре явно виновен в создании чудовища. Тем не менее, в поведении Стефана вчера вечером была какая-то усталость, и это заставляло меня нервничать. Если случай несомненный, зачем он несколько недель занимался расследованием в Чикаго?

На стоянке меня ждали. Уоррен похудел и хромал еще сильнее, чем я. Это не помешало ему вытереть пыль Полом, который вздумал не подчиняться, когда Уоррен оказывался поблизости. И пусть иногда ему снились кошмары, он все равно выглядел более довольным, чем раньше.

Главным образом из-за красавца, прислонившегося к крылу побитой машины Уоррена, — ковбоя в полном наряде, включая лиловую шляпу. Единственное хорошее последствие всей этой истории с Литтлтоном — Уоррен и Кайл снова вместе.

— С чего ты так вырядился? — спросила я Кайла, отличавшегося безупречным вкусом.

— У меня встреча с мужем клиентки и его высокооплачиваемым адвокатом из Сиэтла. Чем дольше они будут считать меня легковесным деревенщиной, тем дороже это обойдется им в суде.

Я рассмеялась и поцеловала его в щеку.

— Рада тебя видеть.

— Мы собираемся посмотреть у меня кино, — сказал Кайл. — Не хочешь присоединиться?

— Только если переоденешься, — серьезно ответила я.

Машина чуть качнулась: Бен высунул голову, приподнявшись с матраца. Его рыжая шерсть потускнела, глаза тоже казались тусклыми. Он позволил мне прикоснуться к морде, потом снова свернулся на матраце.

— Когда я собрался ехать, — сказал Уоррен, — Адам решил, что Бену неплохо прогуляться. Мы подумали, что и тебе будет приятно.

— Он все еще не меняется? — спросила я.

— Нет. И не стал охотиться с нами в полнолуние.

Я посмотрела в окно, но, хотя Бен несомненно слышал наш разговор, он не поднял головы с передних лап.

— Он ест?

— Достаточно.

Значит, он вряд ли сорвется и съест меня, как съел Дэниэла; ведь именно это говорил мне Дэниэл. Вампиры, даже одержимые демонами, не едят других вампиров.

Меня немного удивило, что Бен так переживает. Он всегда казался мне способным задушить родную бабушку ради ее драгоценностей, а потом наесться у нее на кухне сэндвичами с ореховой пастой. Может, я ошибалась? Или съесть другого вообще очень трудно? Уоррен рассказал мне, что у Бена и Дэниэла, когда они вместе охотились за Литтлтоном, возникла странная дружба. Она оказалась недостаточно крепкой, чтобы спасти Дэниэла, но ее хватило, чтобы доконать Бена.

Мы смотрели японское аниме, ели купленную в ресторане мексиканскую еду и обменивались грубоватыми шутками, а Бен все это время глядел на нас пустыми глазами. В начале вечера Уоррен отвез нас домой, первой высадив меня.

На холодильнике была записка от Сэмюэля. Его вызвали на работу — заболел один из врачей. Я еще читала его записку, когда зазвонил телефон.

— Мерседес, — услышала я в трубке голос Стефана. — Сядь.

— Что случилось?

Я не люблю приказы. И осталась стоять.

— Прошлой ночью Андре судили, — сказал Стефан. — Он признался в том, что обратил Литтлтона, признался во всем: в создании Литтлтона, в том, что случилось с Дэниэлом, в том, что устроил нашу встречу с Литтлтоном и отеле.

— Из-за тебя, — сказала я. — Он ревновал к тебе.

— Да. Во время разговора с ним я решил, что в случае с Дэниэлом есть что-то странное. Андре постарался, чтобы кто-нибудь рассказал мне, что Литтлтон остановился в этом отеле.

— Литтлтон должен был убить тебя, — сказала я.

— Да, он должен был убить меня, но именно в ту ночь он вышел из-под контроля Андре. Андре считает, что все эти убийства усилили демона, и поэтому Литтлтон получил возможность больше его не слушаться. После той ночи Андре не мог его найти. Но он не слишком волновался, пока Литтлтон не стал по ночам оставлять у его дверей подарки.

— Какие подарки?

— Части тел. — Я промолчала, и Стефан продолжил: — Андре приходил во все большее отчаяние и, когда Литтлтон захватил Дэниэла, Уоррена, Бена и меня, убедил Марсилию, что ты — единственная надежда найти колдуна. Он был здесь, когда ходячие едва не изгнали вампиров с западных территорий. Тебе должно понравиться: его искренне поразило то, что ты нашла Литтлтона так быстро.

— Он признался, — сказала я. — Так что тебя тревожит?

— Семья не понесла значительного ущерба, — ответил он, четко произнося каждое слово.

Я села на пол кухни. Эти слова я слышала раньше.

— Она его освободила. — Я не могла поверить. — Она просто отпустила его!

Сэмюэль знал, что так может случиться, подумала я. Они со Стефаном знали, что освобождение Андре очень вероятно; именно поэтому Стефан так настойчиво искал доказательства.

— Я сказал, что, призвав тебя для участия в охоте, семья приняла на себя ответственность за ущерб твоему трейлеру и за то, что ты две недели не работала. Семья договорилась со специалистом о замене обшивки, хотя на это может уйти какое-то время: сейчас все заняты. Но через несколько дней наш бухгалтер пришлет тебе чек, чтобы компенсировать твою временную неспособность работать.

— Они его просто отпускают.

— Он послал Литтлтона сюда, надеясь уничтожить тех, кого считал врагами Марсилии. Кресло подтвердило, что он говорит правду.

— Но ты не враг Марсилии.

— Конечно нет. Я просто стоял между ним и тем, чего он хотел. Такое в семье понимают.

— А как же погибшие люди? — спросила я. — Семья сезонных рабочих, люди из отеля? — Бедная женщина, чья единственная вина в том, что она занималась паршивой работой не в том месте и не в то время. Как насчет Уоррена, кричащего от боли, и Бена, который отказывается становиться человеком?

— Семья не считает жизнь человека достойной внимания, — мягко ответил Стефан. — Марсилию заинтересовали мысль о колдуне, который одновременно вампир. Она считает, что с помощью такого колдуна может покончить со своим изгнанием. Конечно, Тройной город больше не пустыня, какой он был двести лет назад, когда ее сослали сюда за неповиновение Повелителю Ночи, правившему в Италии. Но и Повелителя Ночи может заинтересовать существо, способное давать вампирам такую же долгую жизнь, как он сам. Заинтересовать настолько, что он вернет нас из изгнания.

— Она хочет, чтобы он создал еще одного, — прошептала я.

— Да.

На следующее утро Сэмюэль позвонил мне с работы, Бена поместили в клетку под домом Адама. Он без всяких провокаций напал на другого вервольфа попытка совершить самоубийство в стиле «вервольф». Он тяжело ранен, но есть надежда на выздоровление.

Я подумала о тусклых глазах Бена. О хромоте Сэмюэля и о мертвой женщине, которая по-прежнему приходит ко мне в кошмарах. Подумала о «скорее сорока» смертях, и которых винит Литтлтона дядюшка Майк: многие из них произошли, когда Андре еще не потерял контроль. Вспомнила признание Стефана, что вампиры не считают жизнь человека достойной внимания.

С точки зрения вампиров, если волки что-нибудь сделают Андре, это будет приравнено нападению на семью и приведет к войне, которая унесет еще много жизней с обеих сторон. Так что, хотя Адам и Бран очень сердиты, руки у них связаны. Не будь Сэмюэль сыном Маррока, он мог бы что-нибудь предпринять.

Стефан ничего не может сделать, даже если захочет. У него руки тоже связаны.

А вот у меня нет.

Хорошо, что я еще не вернула Зи рюкзак охотника на вампиров. Он мне понадобится. Прежде всего нужно найти дом Андре, а у меня есть все, что для этого необходимо: острое чутье и время.

Я побежала за мячом и поймала его; бежала я медленно, чтобы гнавшиеся за мячиком дети думали, что у них есть шанс. Бежали они смеясь, а это не очень помогает, если кто-то хочет меня догнать. Я проскочила между ними, пробежала через двор, положила мяч к ногам их отца и помахала хвостом. Дикие койоты так не поступают.

— Умница, — сказал он и притворился, что бросает мяч.

Я укоризненно посмотрела на него. Он рассмеялся.

— Смотрите, хулиганы! — крикнул он детям. — Я отправляю ее к вам.

Я метнулась за деревья, к мячу, и вдруг поняла, что возбужденные крики детей стихли. Я обернулась, чтобы посмотреть, в чем дело, но с ними было все в порядке. Они просто глазели на мужчину, выходящего из черной спортивной машины.

Адам так действует на людей.

Я повернула назад, поискала мяч и нашла его в кусте роз. Держа его в пасти я побежала назад и положила мяч к ногам Адама.

— Спасибо, — сухо сказал он мне. Потом повернулся к мужчине, который ему позвонил.

— Очень обязан вам за звонок. Моя дочь взяла ее к подруге и забыла за ней проследить.

— Никаких проблем.

Они обменялись рукопожатием — одним из чисто мужских рукопожатий, сильных, но без боли.

— Да, вам нужно за ней следить, — сказал мужчина Адаму. — Она очень похожа на койота. Если пробежит еще несколько миль, ее могут застрелить, прежде чем заметят ошейник.

— Знаю, — ответил Адам с печальным смехом. — Мы думаем, она наполовину койот, хотя ее мать была немецкой овчаркой.

Когда Адам открыл дверцу, я прыгнула в машину. Он сел, дружески помахал «нашедшей» меня семье. Потом включил мотор и поехал.

— Я тебя подбираю третий раз за месяц, — сказал он мне.

Дважды в Ричмонде и сегодня в Бентон-сити. Я немало обошлась ему в бензине и вознаграждениях. Я видела, как он дважды давал парням деньги.

Я помахала хвостом.

— На этот раз я прихватил одежду, — сказал он. — Пересаживайся назад и меняйся, чтобы мы могли поговорить.

Я снова помахала хвостом.

Он приподнял бровь.

— Мерси, ты достаточно долго избегаешь разговоров со мной. Пора прекратить убегать и поговорить. Пожалуйста.

Я неохотно перескочила на заднее сиденье. Он прав. Если бы я не была готова поговорить, не бегала бы по Тройному городу в ошейнике с его телефонным номером. Конечно, отчасти это еще и потому, что не хотелось попадать в центр контроля за численностью животных.

Он принес спортивный костюм, который пропах им. Брюки велики, но я могла затянуть пояс, чтобы они не спадали. Рукава я закатала, потом вернулась на переднее сиденье.

Он подождал, пока я пристегнусь, прежде чем заговорить. Я думала, он начнет меня ругать за недавно приобретенную привычку бегать по городу в облике койота.

— Я тебя пугаю, — вместо этого сказал он.

— Вовсе нет! — негодующе фыркнула я.

Он посмотрел на меня, потом на дорогу. Я заметила, что он возвращается домой кружным путем, по узкому шоссе вдоль реки Якима, которое выведет нас на северную сторону Ричмонда.

На его лице была улыбка.

— Ладно. Скажем, тебя пугает твоя реакция на меня.

Сердце мое забилось сильнее. Это нечестно, женщины должны оставаться загадкой для мужчин.

— Ты привык подчинять себе других, — горячо сказала я. — И должен меня простить, если я не люблю, когда меня пытаются контролировать.

— Я тебя не контролирую, — сказал он своим богатым, густым, как непроглядная ночь, голосом, которым бывал очень властным. Крысиное отродье! Как я ни была расстроена, этот голос действовал на меня. — Ты сама предпочла подчиниться.

— Я никому не подчиняюсь, — рявкнула я, глядя в боковое окно, чтобы показать ему, что хочу закончить этот разговор.

— Но хочешь подчиняться.

На это у меня не нашлось ответа.

— Мне потребовалось много времени, чтобы найти решение этой проблемы, — сказал он. — Что если я отдам руководство тебе?

Я подозрительно посмотрела на него.

— Что бы это значило?

— То, что я сказал. Если мы куда-то идем, ты выбираешь, куда идти. Если мы целуемся или делаем еще что-нибудь, то только потому, что начинаешь ты. Таким образом, даже если ты захочешь меня подчинить, ничего не получится, потому что я ни о чем не прошу.

Я скрестила руки на груди и принялась смотреть на реку.

— Позволь мне подумать.

— Справедливо. Так не хочешь сказать, что ты делала в Бентон-сити?

— Охотилась.

Он глубоко вдохнул.

— Так ты его не найдешь.

— Кого его? — невинно спросила я.

— Вампира. Андре. Так мы его не найдем. У них есть способы прятать свой запах; с помощью магии они скрывают место, где спят днем, даже от других вампиров. Поэтому Уоррен и Бен не смогли выследить Литтлтона, когда охотились на него.

— На меня их магия действует не так сильно, — сказала я.

— И ты умеешь разговаривать с призраками, которых мы не видим! — нетерпеливо рявкнул он. — Поэтому Марсилия и послала тебя за Литтлтоном. — Он все еще сердился на меня за то, что я это сделала, может быть, особенно потому, что я справилась. — Давно ты ищешь Андре? С тех пор как Марсилия отпустила его?

Я ничего не ответила. Не хотела. Мне пришло в голову, что впервые с тех пор, как мы сходили на первое свидание, я в его присутствии вполне ощутила себя собой. Может, сказывалась кровь вампира.

— Что я сделал, чтобы заслужить этот взгляд? — спросил он.

— Почему я не чувствую, что сейчас повинуюсь тебе? — спросила я.

Он улыбнулся и свернул на боковое шоссе, в объезд Ричмонда. Было четыре тридцать, и дорога была забита.

— Быть Альфой не совсем то, что быть просто доминантам, — сказал он.

Я фыркнула.

— Знаю. Не забудь, где я выросла.

— Если я не в стае, я могу усыпить своего Альфу, Бран делает это легко, но от нас, остальных, требуются большие усилия.

Не знаю, чего он от меня ожидал, но я не обрадовалась.

— То есть ты сознательно заставлял меня это чувствовать?

Он покачал головой, и я перевела дух: я и не знала, что затаила дыхание. Не люблю, когда мной манипулируют, тем более сверхъестественными средствами.

— Нет. Я же сказал, для этого нужны усилия, а то, как ты на меня действуешь, только все осложняет.

Теперь он на меня не смотрел. Он продукт своего времени. Он может выглядеть на двадцать с хвостиком, но родился он сразу после Второй мировой войны, а мужчины, выросшие в пятидесятые годы, не говорят о своих чувствах. Было любопытно наблюдать, как он ерзает. Неожиданно я почувствовала себя гораздо бодрее.

— Я так устроен, и ничего с этим не могу сделать, — сказал он немного погодя. — Я даже не знаю, сколько во мне меня самого, а сколько Альфы вервольфов. Но когда ты рядом, во мне пробуждается хищник.

— И поэтому ты хотел заставить меня нравиться тебе?

Я старалась, чтобы он понял, что я чувствую.

— Нет! — Он глубоко вдохнул и сказал: — Пожалуйста, хоть сейчас не настраивай меня против себя. Ты хочешь объяснений. Хочешь, чтобы я перестал влиять на тебя. Я пытаюсь, но это очень трудно. Пожалуйста.

Подействовало на меня это «пожалуйста». Я прислонилась к дверце, желая быть как можно дальше от него.

— Тогда объясни.

— Бран может контролировать своего Альфу до такой степени, что не знакомые с ним вервольфы не понимают, кто он такой. Я не настолько талантлив, но могу подчинять своего Альфу, чтобы он не вмешивался в мою повседневную жизнь. Когда я заключаю контракты, я не люблю использовать дополнительное влияние на людей. Даже в стае я не часто им пользуюсь. Сотрудничество всегда лучше принуждения, особенно когда принуждение действует только, если я рядом. Большие пушки я достаю только тогда, когда проблему в стае нельзя разрешить переговорами.

Он посмотрел на меня и едва не въехал в машину перед нами, потому что поток транспорта неожиданно остановился.

Не будь у меня такого острого слуха, я бы не расслышала его следующие слова:

— Когда я с тобой, контроль мне изменяет. Я думаю, именно это ты и чувствуешь.

Итак, он может заставить меня слушаться, когда захочет. И только потому, что он этого не делает, у меня остается свободная воля.

— Прежде чем ты начнешь использовать страх, который я чувствую, — заговорил он более уверенно, — позволь тебе напомнить, что в шестнадцать лет ты без труда отвергла Сэмюэля, а он как доминант сильнее меня.

— Он не Альфа, и я не отвергала его в лицо. Я просто убежала, не поговорив с ним.

— Я видел, как ты противостояла Брану и не попятилась.

— Нет, не видел.

Я не дура. Никто не может без страха смотреть в лицо Брану.

Он рассмеялся.

— Ну, слышал. Я помню, как Бран велел тебе быть умницей, увел своих волков и тем самым обеспечил тебе возможность найти ублюдка, который похитил Джесси.

— Я не спорила с Браном, — заметила я.

— Потому что тебе было плевать, получишь ты разрешение или нет. Ты подчиняешься мне только потому, что этого хочет какая-то часть тебя; готов признать: то, что я Альфа, вызывает эту твою часть на поверхность, но это ты ослабляешь свою защиту от меня.

Остаток дороги до дома я молчала. Я была достаточно откровенна с собой, чтобы признать, что сержусь, потому что он прав, но не собиралась говорить ему об этом.

Искусный стратег, он позволил мне перекипеть. Даже не вышел из машины, чтобы открыть мне дверцу, как обычно. Я выскочила и с минуту постояла у открытой дверцы.

— Кажется, будут показывать хорошее кино, — сказала я. — Не хочешь сходить со мной в субботу вечером?

Я не собиралась спрашивать. Как-то само выскочило.

Он улыбнулся — той медленной улыбкой, которая наинается у глаз, но так и не добирается до зуб. Я неловко переступила с ноги на ногу: от этой улыбки я теряла самообладание.

— Какой кинотеатр?

Я сглотнула. Дура. Полная дура.

— Тот, что за моллом[47]. Я уточню.

— Отлично. Позвони, скажешь время.

— Поведу я.

— Хорошо.

Теперь его губы кривились.

Черт побери, подумала я, тупая овца идет прямо на бойню. Молча закрыла дверцу и ушла в дом.

Из огня да в полымя, подумала я, встретив взгляд Сэмюэля.

— В кино собираешься? — спросил он. Наверное, слышал, что я сказала Адаму.

— Да.

Я вздернула подбородок и постаралась подавить напряжение в желудке. Сэмюэль меня не обидит. Проблема в том, что я не хочу обидеть его.

Глаза его были полузакрыты, и он вдохнул.

— Ты снова пахнешь им.

— Он подобрал меня, когда я бегала койотом, и привез мне одежду.

Сэмюэль со скоростью барракуды сорвался с места и положил руку мне на шею. Я стояла совершенно неподвижно, и он сунулся носом к моему уху. Я не могла не ощутить его запах. Почему его запах действует на меня так же, как улыбка Адама? Это неправильно.

— Когда ты уходишь с ним, — проворчал он, дрожа всем телом от готовности или боли — не могу сказать, от чего именно, потому что ощущала запах и того и другого, — хочу, чтобы ты помнила вот это.

Он поцеловал меня. Очень серьезно, чудесно и, учитывая гнев в его глазах, поразительно нежно.

Потом попятился от меня, приятно улыбаясь.

— Спокойней, Мерси, милая.

— Я не племенная кобыла, — сказала я ему, стараясь не вдыхать слишком глубоко.

— Конечно, нет, — согласился он. — Не стану лгать тебе о своих чувствах. Мысль о детях, которые не умрут до рождения, очень привлекает меня. Но ты должна знать, что волку во мне на это наплевать. Он хочет только тебя.

Он вышел, когда я еще пыталась найти ответ. Вышел не к себе в комнату, а вообще из дома. Я слышала, как завелась и отъехала его машина.

Я села на диван и обняла подушку. Я так старалась не думать об Адаме и Сэмюэле, что должна была найти другую тему для размышлений. Например, охоту на Андре.

Марсилия сказала, что вампиры боятся ходячих, потому что на нас не действует их магия, и потому что мы можем разговаривать с призраками. Но, как напомнил мне Даррил, призраки избегают зла, например, вампиров. Я могу быть невосприимчива к их магии, но, очевидно, магия, скрывающая их логова, на меня действует. Может, другие ходячие были сильнее меня?

Медея прыгнула на диван и села рядом со мной.

Марсилия не могла намекать на то, как я использовала миссис Ханну, чтобы найти Литтлтона. Это особый случай. Большинство призраков не могут разговаривать.

Да и вообще в Тройном городе призраков мало: город заселен слишком недавно. До Второй мировой войны, до того как старания создать атомную бомбу привели к возникновению Хэнфордского проекта, здесь вообще было мало людей.

Несмотря на то, что рост города связан с армией, а может, благодаря этому, в прошлом в Тройном городе было мало случаев насилия; а ведь насильственная, бессмысленная смерть — основная причина появления призраков.

Бессмысленные насильственные смерти происходят в зверинцах вампиров.

Я отпустила подушку, и Медея тут же забралась мне на колени.

Я не единственная способна видеть Призраков. В Портленде, ГДР я училась в школе, множество мест, населенных привидениями, и их видят нормальные обычные люди. Конечно, большинство людей видит их не так хорошо, как я, да и в основном по ночам. Я этого никогда не понимала. Днем призраки встречаются не реже, чем ночью, хотя многие твари не переносят дневной свет.

Например вампиры.

Не может быть, чтобы все было так просто.

На следующий день после работы я отправилась на поиски Андре — на двух ногах, а не на четырех. Я не была уверена, что поиски призраков помогут мне. Прежде всего, призраки не так уж обычны. Тысячи человек могут погибнуть в битве, а ночью не будет ни одного призрака. И даже если призраки есть, я не уверена, что смогу их увидеть или распознать, что это призраки. Некоторые покойники, например миссис Ханна, выглядят точно так же, как при жизни.

Я ищу иголку в стогу сена, чтобы убить ею Андре.

Я понимала, что это не будет похоже на убийство Литтлтона, хотя и оно далось достаточно тяжело. Андре днем спит и будет беззащитен. Даже если я его найду, не уверена, что смогу казнить.

А если казню, на меня ополчится семья Марсилии.

Ну, по крайней мере тогда я буду избавлена от выбора между Адамом и Сэмюэлем. В каждой бочке дегтя есть ложка меда.

Я отправлялась на поиски во второй половине дня и возвращалась домой перед самым наступлением темноты. Сэмюэль старался не попадаться мне на глаза, но оставлял на холодильнике еду для меня. Иногда что-нибудь купленное в ресторане, но обычно то, что сам приготовил. Дома он вел себя так, словно никогда меня не целовал и никогда не говорил, что по-прежнему интересуется мной. Я не знала, радоваться или пугаться. Сэмюэль — очень терпеливый охотник.

Мы с Адамом сходили в субботу в кино. Он вел себя очень хорошо. Потом мы поехали в резервацию Хэнфорд и бегали под открытым небом — в обличье волка и койота. У Адама не было способности Сэмюэля отбросить все человеческое и наслаждаться радостью дикой жизни. Напротив, он играл с тем же напряжением, с каким занимался повседневными делами. А значит, когда я гналась за ним, я не была уверена, что хочу догнать, а когда он гнался за мной, я чувствовала себя кроликом.

Мы оба устали, когда перед ужином я высадила Адама у его дома. Он не поцеловал меня, но так поглядел, что это было, в общем, не хуже.

Мне не хотелось возвращаться домой к Сэмюэлю после этого взгляда. Поэтому я вернулась в Кенневик и принялась ездить по городу. Вид Адама, разыгрывающего роль прирученного зверя, разрывал мне сердце. Адам не похож на Брана, который наслаждается разными ролями. Я сама себе не слишком нравилась из-за того, что заставляю Адама делать это. Игры в резервации были гораздо лучше, там он не прятал волка так хорошо, как здесь.

Я остановилась у светофора, в одном из районов новой застройки за последние десять лет их появилось несколько, — и увидела его. На пороге очень приличного дома стоял мужчина средних лет с пустыми печальными глазами и смотрел на меня.

Я затормозила, припарковала «кролика» и посмотрела на этого человека. Рядом с ним появился еще кто-то, на этот раз пожилая женщина. Когда показался третий призрак, я вышла из машины. Дому всего несколько лет: потерять за несколько лет трех человек — многовато для нормальной семьи, особенно если покойники превратились в призраков, а не ушли на ту сторону, как большинство.

Я взяла рюкзак с орудиями охоты на вампиров и перешла через улицу. И только поднимаясь на крыльцо, поняла, что придется иметь дело и с живыми людьми. По какой-то причине я забыла, что, прежде чем убить вампира, мне придется миновать его зверинец.

Я позвонила, стараясь не смотреть на призраков, которых теперь стало гораздо больше: я их не видела, но чуяла.

Никто не ответил, хотя я слышала движение внутри. Пахло не страхом и не гневом, только немытыми телами. Я повернула дверную ручку, и дверь открылась.

Запах внутри стоял очень тяжелый. Если у вампиров обоняние такое же, как у меня, не могу представить себе вампира, который здесь жил бы. Но вампирам не нужно дышать.

Я попыталась с помощью носа понять, в чьем я доме. Запах хозяина частично маскировало кислое зловоние пота и смерти, так что я не была уверена, что нашла нужного вампира, знала только, что это мужчина.

Призраки последовали за мной. Я чувствовала, как они трутся о меня, подталкивают внутрь, как будто знают, зачем я пришла, и хотят помочь. Они толкали и тянули, пока я не подошла к дверям рядом с ванной на первом этаже. Дверь была уже других и, очевидно, принадлежала платяному шкафу. Но, открыв по настоянию призраков дверь, я не удивилась, когда увидела спиральную лестницу, уходящую в темную дыру.

Я никогда не боялась темноты. Даже если я не вижу, обоняние и слух отлично меня выручают. Я не подвержена клаустрофобии. Тем не менее, спуск по этой лестнице оказался одним из самых трудных дел в моей жизни, потому что, хотя днем вампиры мертвы, мысль о необходимости убить одного из них пугала меня.

Фонарик я с собой не прихватила. Не думала, что понадобится: в конце концов, ведь сейчас день; С лестницы пробивалось немного света. Я видела, что комната невелика — чуть больше обычной ванной. И у дальней стены что-то стояло кровать или диван.

Я закрыла глаза и отсчитала целую минуту, а когда снова открыла их, получила возможность видеть немного лучше. Это кровать, И на ней вампир, но не Андре. Волосы светлее. Единственный светловолосый вампир в семье, имевший свой зверинец, это Вольфи, Волшебник. Но с ним я не ссорилась.

Поднимаясь по лестнице, мне пришлось преодолевать сопротивление призраков. Они знали, зачем я здесь, и хотели, чтобы я убила вампира.

— Простите, — сказала я им, поднявшись наверх. — Но я не могу убивать без причины.

— Тогда зачем ты пришла?

Меня чуть удар не хватил и я повернулась, ожидая увидеть за собой вампира, но увидела только темную лестницу. Однако принять голос за игру своего воображения не могла, потому что все призраки исчезли. Я коснулась овечки на ожерелье, которое купила после того, как предыдущее порвал Литтлтон.

Вольфи рассмеялся.

— Ты пришла за Андре. Он здесь не живет. Но можешь вместо него убить меня.

— Зачем? — спросила я, рассердившись, потому что он испугал меня.

— Я знаю, как сделать колдуна, — ответил он. — Но никто меня не спрашивал.

— Тогда почему ты сам не сделал колдуна и не натравил на других? — спросила я, обретая уверенность. В коридоре было темно, но я видела свет, пробивавшийся в дом сквозь окна. Хотя Вольфи и не спит, он не может покинуть безопасность темной комнаты внизу.

— Я же не дурак. Марсилия тоже, но одержима возвращением в Милан.

— Тогда у меня нет причин убивать тебя, — сказала я.

— А может, ты и не смогла бы меня убить, — сказал Вольфи, поднимаясь по лестнице. Двигался он очень медленно, как ящерица, долго пробывшая на холоде.

Я услышала всхлип за одной из закрытых дверей и посочувствовала. Мне тоже хотелось всхлипнуть.

— Я не на тебя охочусь, — решительно сказала я, хотя все время отступала, пока не оказалась в круге света в конце коридора.

Он остановился на лестнице на полпути наверху; его глаза были затянуты пленкой, как у мертвеца.

— Хорошо, — сказал он. — Если убьешь Андре, я никому не скажу и никто не спросит.

И он исчез — спустился вниз так стремительно, что я даже не уловила его движения, хотя смотрела прямо на него.

Я медленно вышла из дома — стоило мне попытаться двинуться быстрее, и я с криком побежала бы.