ГЛАВА 7

Я не единственный, кто пытается играть роль, думал Алек, пока они расседлывали коней и шли к дому. Они оба сейчас притворяются. Оба делают вид, что между ними все нормально, смеются и поддразнивают друг друга, как всегда. Но в этом добродушном на вид подшучивании чувствуется незнакомая напряженность. А эта неестественность в смехе Гвин и в том, как она старательно избегает случайных соприкосновений и прямых взглядов?..

Никогда раньше Гвин не боялась смотреть ему в глаза. Еще маленькой девочкой она буквально прожигала его насквозь взглядом своих огромных темных глаз, заставляя рассказывать все, что он знал и чего не знал. У него никогда не было от нее секретов. До последнего времени.

Была почти половина девятого, когда они вошли в гостиницу. Аппетитный аромат свежего кофе и поджаренного хлеба смешивался с влажным кухонным теплом.

— А вот и вы! — воскликнула Мэгги, выходя в коридор. Экономка явно была в превосходном настроении. Некоторое время, пока они раздевались, она стояла и смотрела на них, лучезарно улыбаясь. — Все еще в столовой, так что идите прямо туда, — сказала она, хитро поглядывая на Гвин.

Та поспешно отвернулась, стряхивая снег с сапог. Но прежде чем Алек успел сообразить, что все это значит, Мэгги схватила его за руку.

— Послушайте, мистер, — начала она, стараясь придать своему голосу суровость, — я уже тысячу раз вам говорила, чтобы вы выбрасывали фильтр, когда варите кофе на моей кухне. Понятно?

Алек улыбнулся и отсалютовал, подчиняясь приказу, затем повернулся, чтобы пойти в столовую следом за Гвин. Но Мэгги снова ухватила его за рукав. Ее глаза лукаво поблескивали.

— Как я поняла, вы вместе ездили верхом?

— Мы не делали из этого секрета, Мэгги.

— Нет-нет, конечно нет. То есть ты не делал из этого секрет. Но твоя сообщница… Впрочем, это другая история.

— О чем вы говорите, Мэгги?

— Она определенно скрытничала, когда зашла утром на кухню и увидела нас, — сказала экономка. — Рассказывала нам сказки насчет того, что решила прогуляться перед завтраком. Но я же видела оседланных лошадей у конюшни, — с хитрым прищуром добавила она.

— Может, она просто не хотела лишних объяснений. — Алек пожал плечами и улыбнулся.

Мэгги хмыкнула, потом сказала:

— Интересно, когда и как она намеревается возвращаться в Нью-Йорк?

— Я не знаю, но она собирается заработать денег. Самостоятельно. Полностью самостоятельно, — подчеркнул он.

— И почему Гвин обязательно выбирает самый сложный путь? — с усталым вздохом спросила Мэгги.

— Простой или сложный — не важно. Это ее путь.

Покачав головой, Мэгги подтолкнула его к столовой.

— Иди. Я сейчас принесу ваш завтрак.

Алек нагнал Гвин буквально в дверях.

— Бог мой, — пробормотала она, — ты только посмотри на это.

Столовая была полна народу. И смеха. Два мальчика с хохотом бегали друг за дружкой вокруг стола, не обращая никакого внимания на строгие замечания стоящего в дальнем конце комнаты темнокожего мужчины, настолько высокого, что столовая сразу стала казаться меньше, чем была. Сестры-близнецы, сидя друг против друга, оживленно ворковали с Поппи, который с гордым видом восседал во главе стола над большущей тарелкой с гренками, политыми кленовым сиропом.

— Мне это кажется, или Поппи действительно повеселел? — шепотом спросил Алек у Гвин. Та бросила на него быстрый взгляд, словно собираясь сказать что-то, но, похоже, не нашла подходящих слов.

В этот момент Мэгги толчком распахнула дверь, едва не налетев на Алека. Тот поспешно отступил, увлекая Гвин с ее дороги. Экономка с решительным видом прошествовала мимо них, горя желанием наполнить чашки горячим кофе. Помахивая кофейником, она сурово посмотрела на два пустых стула рядом с тем местом, где она стояла.

— Вы что, ждете особого приглашения? Усаживайтесь.

Алек, не раздумывая, схватил Гвин за руку и, искусно обогнув резвящихся мальчишек, подвел ее к столу. Она бросила на него удивленный взгляд, но не сделала попытки вырваться и ничего не сказала. Однако, когда он выпустил ее руку, отдернула ее так поспешно, что ударилась о край стола.

— Ты не ушиблась? — шепотом спросил Алек, услышав ее приглушенный возглас.

— Нет, — прошипела Гвин.

Но он заметил, что она растирает ушибленное место, держа руку на коленях, и наклонился к ней. На таком близком расстоянии он мог чувствовать ее запах. Почти мог чувствовать ее вкус. И, конечно, мог дразнить ее.

— Давай поцелую больное место и все пройдет.

Смущение и удивление промелькнули на лице Гвин.

— Спасибо, в этом нет необходимости, — сухо проговорила она.

— Доброе утро! — раздался веселый голос.

Алек поднял голову и увидел улыбающееся смуглое женское личико в обрамлении шапки густых вьющихся волос.

Гвин натянуто рассмеялась и представила Алека чете Филипсов.

— Вы ведь учитель? — спросила Лави, раскладывая на коленях салфетку.

Похоже, от ее внимания не ускользнула та напряженность, которая пульсировала между Алеком и Гвин, и милая женщина решила разрядить атмосферу.

— Так точно, — подтвердил Алек, принимаясь за гренки, тарелку с которыми только что поставила перед ним Мэгги.

Лави наклонилась и подхватила пробегающего мимо ребенка. Посадив малыша на колени, она сказала:

— Тогда, быть может, вы нам поможете. Моя дочь Ванесса, видимо, будет учиться в вашей школе, и… Коди, прекрати! Я понимаю, что это, наверное, небольшая школа, но…

Коди, изогнувшись, дотянулся до чашки с кофе, но его действия были эффективно пресечены. Алек воспользовался паузой и оглядел столовую. Девочки, о которой шла речь, нигде не было видно.

— Ванесса ушла погулять, — пояснила Лави. — Она… не очень хорошо себя чувствует в обществе незнакомых людей. И в этом вся проблема.

Алек кивнул и отхлебнул кофе.

— Как я понял, ваша девочка чрезмерно застенчива.

Лави закивала головой, радуясь тому, что собеседник сам произнес нужные слова. Или, может быть, тому, что малыш наконец перестал вертеться и принялся увлеченно сосать палец.

— Боюсь, что это отрицательно сказывается на ее жизни. Или скажется в ближайшем будущем, — продолжила она. — Если она не найдет способ справиться с этим… Сэмюэль Мика Филипс! Немедленно сядь за стол, слышишь меня?

Когда мальчик, в лице которого не было ни капли раскаяния, подошел к своему стулу, мать, не особенно церемонясь, заставила его сесть. И сидеть смирно.

По-видимому, Лави хотела продолжить разговор о дочери, но подошедший к столу Грег остановил ее.

— Нам пора, дорогая. Фургон может приехать к дому в любую минуту.

Лави Филипс встала из-за стола. Сэм уже мчался к двери, а Коди вырывался из рук матери, явно намереваясь последовать за старшим братом.

— Может быть, вам нужна помощь? — предложил Алек, тоже вставая.

— Боже, Грег, соглашайся, пока этот человек не передумал! — воскликнула Лави, беря ребенка под мышку.

— У меня нет возражений, — с широкой улыбкой сказал Грег. — Буду вам очень признателен.

Обняв жену за тонкую талию, он повел ее к дверям. Алек пошел следом, удивляясь тому странному щемящему чувству, которое вызвал в нем этот простой, нежный и одновременно властный жест Грега. Зависть? Нет, это невозможно! В браке нет ничего такого, чему стоило бы завидовать. Он знает это на собственном опыте.

Инстинктивно оглянувшись, Алек увидел в трех шагах позади себя Гвин. Она стояла, опустив глаза и скрестив на груди руки. Что-то было не так. А он не понимал, что. И с кем.

— Я знаю, что грузчики обязаны расставить всю мебель по местам, — сказал Грег в вестибюле. — Но знаю и то, что начнется, когда они уедут. «Дорогой, давай попробуем переставить этот диван вон к той стене», — проговорил он, повысив голос до писклявого фальцета на два регистра выше, чем голос его жены. — Такое впечатление, что женщины просто не в состоянии принять решение сразу.

— Чушь! — вмешалась Лави. — Решение насчет тебя я приняла в тот самый момент, когда увидела тебя на танцплощадке.

— Угу, — подтвердил Грег, обнимая ее за плечи, — и с тех пор я не перестаю сожалеть об этом.

Их любовное подшучивание затронуло какие-то глубоко скрытые струны в душе Алека. Струны, которые он предпочел бы не трогать.

Повернув голову, он увидел, что Гвин показывает мальчикам коллекцию глиняных лошадок, которую когда-то собрал ее дед и которая уже лет тридцать служила одним из украшений вестибюля. Глаза Гвин блестели, на лице появилась та неотразимая улыбка, благодаря которой ей не раз удавалось избежать неприятностей. И которая грозила неприятностями ему. Почувствовав на себе его взгляд, Гвин подняла глаза, и ее улыбка погасла.

Несколько обескураженный, Алек засунул большие пальцы рук в карманы джинсов и заставил себя снова повернуться к чете Филипсов.

— Вы давно женаты? — поинтересовался он.

— В августе будет шестнадцать лет, — ответила Лави. — Она метнула быстрый взгляд в сторону Гвин, затем снова посмотрела на Алека. На ее лице расцвела улыбка, смысл которой был очевиден. Да, каждая счастливая в браке женщина считает своей святой обязанностью заниматься сватовством, подумал Алек. — И не слушайте этого дурака, — продолжила Лави, шлепнув мужа по плоскому животу. — Он ни о чем не жалеет. Так, давайте-ка собираться и уезжать, а не то мне придется распаковывать вещи до полуночи.

Она подозвала к себе мальчиков, поручила младшего Грегу и направилась в столовую, чтобы попрощаться. Грег проводил ее взглядом, потом повернулся к Алеку.

— Знаете, она абсолютно права, — негромко сказал он. — Может быть, это звучит глупо, но я не раздумывая женился бы на ней снова. — Малыш у него на руках захныкал, и Грег вздохнул. — Но иногда очень хочется заткнуть уши.

Алек проводил семейство до машины, пообещав, что в скором времени подъедет, чтобы помочь. Когда он вернулся в столовую, там не было никого, кроме Гвин, которая убирала со стола.

— А где все остальные? — спросил он.

— Мэгги повезла близнецов в церковь, — тихо проговорила она, продолжая методично счищать с тарелок остатки еды и складывать их в стопку. — Поппи в гостиной.

— Что-то не так? — помедлив, спросил Алек, не зная, что станет делать, если услышит в ответ «да».

— Не так? — Она бросила быстрый взгляд в его сторону и снова отвернулась. — С чего ты взял?

Ее голос звучал как натянутая до предела струна. Еще немного — и порвется. Алек нерешительно сделал шаг к столу.

— Тебе помочь? — Она резко помотала головой. — Я чем-то тебя обидел?

— Ради всего святого, Алек!.. — Она поставила на стол стопку тарелок с таким стуком, что зазвенели ножи и вилки. — Ничего не случилось, и ты ничем меня не обидел, и мне не нужна помощь. Будь так любезен, займись своими делами и оставь меня в покое, хорошо? Со мной все в порядке.

Алек понял, что еще одно слово — и в него полетит нож. А поскольку в детстве они частенько играли в дарт, он знал, что у Гвин меткая рука. Поэтому он предпочел уйти. Но готов был поклясться своей коллекцией первых изданий английских классиков XIX века, что в ее душе не больше порядка, чем в его собственной.


Принеся тарелки на кухню, Гвин принялась споласкивать их водой с такой решительностью, что, пожалуй, этой энергии хватило бы на то, чтобы перемыть вручную посуду после рождественского приема в каком-нибудь восточном посольстве. Но через пару минут она выключила воду и в отчаянии застыла над раковиной.

Почему все столь сложно? Почему нельзя просто настроить свой мозг так, чтобы он не думал о чем не следует. Отбрасывал бы нежелательные мысли, как заплесневевшую редиску. В том, что ее влечет к Алеку, нет никакого смысла. Ни малейшего. А значит, она не должна позволять себе это.

Снова включив воду, Гвин домыла тарелки и сделала глубокий вдох. Потом еще один.

Вот теперь она в порядке. Молодец, сумела взять себя в руки. Все это — лишь минутная слабость, результат утренней прогулки. Больше такого не повторится.

Гвин вытерла руки и в поисках воскресной газеты вышла в вестибюль. Он был пуст. Только собаки пошевелились, услышав ее шаги, и из всех трех один лишь Бобо поднялся на ноги, чтобы поприветствовать ее. Близнецы пробудут в церкви еще час, с облегчением прикинула она. У нее сейчас не то настроение, чтобы поддерживать беседу.

Она нашла за стойкой красную ручку и газету, небрежно сложенную и уже брошенную в кипу, предназначенную для растопки.

Плюхнувшись на плетеный коврик у камина, Гвин развернула страницу с объявлениями. Бобо положил голову ей на колено. Держа наготове ручку, Гвин пробежала глазами подзаголовки.

Прошло минут пять, а она так и не увидела ничего подходящего. Только сейчас она ясно осознала, что находится в глубокой провинции. И если так пойдет дальше, застрянет здесь навсегда.

— Что это вы делаете, юная леди?

Услышав голос деда, Гвин вздрогнула и обернулась. Опираясь на костыли, тот заковылял по вестибюлю. Гм, по идее, его бодрый вид должен был обрадовать ее.

— Ищу работу.

— Вот как? — Он неловко опустился в то же кресло, что и вчера. — И какую же работу ты хочешь найти?

— Любую легальную работу с оплатой выше минимума.

— Я слышал, Алек предложил тебе место, но ты отказалась.

— И когда это он успел тебе рассказать?

— Не мне. Мэгги. А она рассказала мне.

Опять! Эта женщина просто невыносима!

— Понятно. Я вижу, в этом доме нет секретов.

— Ну поскольку для рыбалки сейчас слишком холодно, что еще остается делать? Только пересказывать секреты. Так почему ты…

— Что?

— Почему отказалась от этой работы?

Не отрывая глаз от газеты, она перевернула страницу.

— Потому что преподавать — это не для меня.

— Неужели?

Гвин бросила на деда быстрый взгляд, пытаясь понять, к чему он клонит. Но его лицо было непроницаемым.

— А тебе не кажется, — медленно проговорил Ангус, почесывая подбородок, — что на самом деле ты отказалась потому, что не хочешь быть рядом с Алеком?

— Что? Поппи, о чем ты говоришь? При чем здесь Алек? И почему я должна не хотеть быть рядом с ним? Это просто смешно!..

Стоп. В расстроенном состоянии она всегда начинает болтать лишнее. И Поппи уже несколько раз был свидетелем этого. В бледно-голубых глазах старика блеснул огонек. Давно она этого не видела.

— Нет, я просто спросил. Думал, ты мне разъяснишь. Сам я ничего не знаю.

— Представь себе, я тоже. — Она зашуршала газетой, переворачивая страницу. — Не хочу быть рядом с Алеком… Надо же такое придумать. Кстати, сегодня утром мы ездили с ним верхом.

— Да. Я знаю. — Гвин предпочла промолчать. — Знаю и то, что он поднимался в твою комнату рано утром.

Она снова промолчала, но ее щеки против ее воли покрылись румянцем. Конечно, румянец можно приписать жару камина, но, судя по короткому смешку деда, он догадался, что жар от тлеющих поленьев здесь ни при чем. Гвин склонилась над газетой ниже.

— Ну и как, есть что-нибудь подходящее? — снова раздался голос деда.

— Несколько вариантов, — слукавила она. Обведя для виду красной ручкой пару объявлений, Гвин сложила газету и встала с ковра. — Предложений вполне достаточно, — сказала она, небрежно сунув газету под мышку. — Не думаю, что у меня будут проблемы с поиском работы.

— Я тоже так не думаю, — согласился дед. — У такой симпатичной и смышленой девушки, как ты, не должно быть с этим проблем.

Гвин снова покраснела от смешанного чувства смущения и удовольствия. После неловкой заминки, так и не найдя, что сказать в ответ, она направилась к выходу. Бобо семенил за ней по пятам. Уже у самой лестницы, движимая каким-то чувством, которое она не смогла бы даже назвать, она вернулась и поцеловала деда в лоб.

Явно удивленный, он схватил ее за руку.

— Что это ты вдруг?

— Не знаю, — сказала Гвин, сама немало удивленная своим поступком. — Так что лучше ничего не говори.

Он выпустил ее руку и потянулся к лежащей на столе стопке книг в бумажных обложках из коллекции Мирты.

— Как ты думаешь, стоит почитать этого Джона Грисэма?

— Наверное, стоит, Поппи, — ответила она через плечо, снова направляясь к лестнице. — Я слышала, что он интересно пишет.

— Гвин?

Она обернулась, стоя на нижней ступеньке.

— Что?

— Может быть… — Он рассеянно почесал за ухом, потом поднял глаза. — Может, сыграем как-нибудь в шахматы?

Они в последний раз играли в шахматы, когда ей было двенадцать или тринадцать лет. Просьба деда оказалась неожиданно приятной для нее. Как если бы ей предложили стакан воды еще до того, как она осознала жажду.

— Конечно, Поппи. С удовольствием.

Кончики его усов приподнялись на добрый дюйм над уголками рта, расплывшегося в широкой улыбке.


Громко хлопнула задняя дверь, очевидно, Мэгги и сестры-близнецы вернулись из церкви. Сидя в своем кресле у камина, Ангус слышал щебетание сестер, смешанное с низким грудным смехом Мэгги. Войдя в вестибюль, сестры помахали ему рукой в знак приветствия и поднялись в свою комнату. Мэгги, все еще в пальто и шарфе, задержалась в вестибюле.

— Чему это вы так весело улыбаетесь, Ангус? — хмуро спросила она.

Тот наклонился вперед и повертел головой, чтобы убедиться, что они одни.

— Вы ошибались, а я был прав, — сказал он, снова откинувшись на спинку кресла.

— Насчет чего?

— Насчет Гвин и Алека. Несмотря на ваши мрачные предсказания, мне кажется, что у них все идет хорошо.

— О, ради всего святого, Ангус! — Не снимая пальто, Мэгги устало опустилась в кресло напротив. — С чего вы это взяли?

— Видели бы вы ее только что, когда я при ней упомянул об Алеке. Начала бормотать что-то невнятное, притворяясь, будто я все это выдумал.

— Не думаю, что она притворялась, Ангус. — Мэгги сурово посмотрела на старика, но тот проигнорировал и ее взгляд, и ее слова.

— Я видел, как он взял ее за руку за завтраком, — сказал он с победной улыбкой. — И как шептал ей что-то на ухо.

— Они всегда были привязаны друг к другу как брат и сестра, — возразила Мэгги, но в ее голосе не было убежденности. — Вы придаете всему этому слишком большое значение.

— Я знаю, что говорю, Мэри Маргарет. Лодыжка у меня сломана, но с глазами пока все в порядке.

Экономка с шумным вздохом поднялась с кресла и наконец сняла шерстяное пальто. Перекинув его через руку, она наклонилась, чтобы поднять выпавший из кармана кошелек.

— Можете верить во что угодно, сэр, — устало проговорила Мэгги. — Но не приходите потом ко мне плакаться, если они так и не объявят о своей помолвке.


Вернувшись в свою комнату, Гвин так тяжело рухнула на кровать, что пружинный матрац жалобно скрипнул. Бобо тут же подошел ближе и, повизгивая, положил морду ей на бедро.

— Все в порядке, малыш. — Она села на кровати и почесала собаку за ухом. — Все замечательно. Жизнь — это один большой праздник смеха.

Пес сел на пол, положив лапу ей на колено, и по-собачьи широко улыбнулся. Почесали за ухом, дали вечером миску еды — и пес доволен. Как было бы замечательно, если бы и ей для счастья было достаточно того же самого.

Самым большим плюсом скудного набора предложений работы в Лейквуде было то, что все они, насколько она могла судить, были легальными. И нигде не требовалось раздеваться.

Она откинулась на подушку. Кровать снова скрипнула. Держа перед собой газету, Гвин принялась просматривать те объявления, которые обвела кружками. Половина из них были отмечены для виду, чтобы обмануть Поппи. Не станет же она претендовать на место охранника в парке. Или на место автомеханика. Конечно, она способна заправить машину бензином и даже сменить масло, если очень понадобится. Однажды, несколько лет назад, она даже меняла спустившее колесо. Что касается работы охранника… С ее-то хрупким телосложением. Кого она сможет защитить?

Было и несколько других вакансий, иногда довольно экстравагантных. Гвин не пугало то, что у нее нет опыта в той или другой области. В конце концов, она актриса. Если она не знает, что и как делать, она может просто сыграть роль.

Было еще и предложение Алека…

Гвин перевернулась на живот и, опершись подбородком о ладонь, уставилась в окно. Работа с детьми… Если она очень постарается, то, наверное, сможет справиться с ней. Работа в ее области, постановка пьесы, которую она обожает… Это могло бы быть идеальным вариантом. За исключением одной небольшой детали.

Алек. Она не сможет работать рядом с ним. В буквальном смысле слова — не сможет!

С усилием поднявшись на ноги, она распахнула дверцы платяного шкафа и принялась швырять на кровать предметы своего жалкого гардероба, попутно раздумывая, насколько обязательно надевать юбку на переговоры, чтобы получить работу в парикмахерском салоне для домашних животных.


К концу уик-энда снег растаял, и земля даже успела подсохнуть благодаря неожиданному потеплению. Но в среду опять похолодало. Алек пригнул голову к груди, безуспешно пытаясь спрятаться от порывов ледяного ветра, который гнал опавшие листья по школьному двору. Когда он наконец добрался до своего «блейзера» на стоянке, у него зуб на зуб не попадал.

Он обещал Поппи, что уберет листья во дворе гостиницы до этих праздников. Но он все время был занят, а сегодня слишком холодно. Вообще-то, Алек не понимал, кому мешают эти кучи листьев под деревьями. Все равно завтра все будут заняты индейкой и тыквенным пирогом, так стоит ли тратить время на уборку листьев, чтобы потом сидеть ночь напролет за проверкой ученических работ. Он и так недосыпал последние ночи.

Алек почти не виделся с Гвин после той воскресной прогулки верхом, хотя думал о ней больше, чем любому разумному мужчине следует думать о женщине, кто бы она ни была. И грезил о ней по ночам, что было главной причиной недосыпания.

Проклятье, она нашла работу с первого раза! Вычесывать собак, надо же… Стоп! Сегодня третий день, так? Если она продержится сегодня, то выиграет пари. А если нет — и какова вероятность этого? — у него будет учитель, чтобы в понедельник заменить Марианну.

Он обзвонил всех, кого только мог. С заменой уроков английского парочка вариантов была, но никто не соглашался вести уроки драмы и ставить пьесу. Значит, ему придется брать это на себя. Что совсем его не радовало.

Его мысли перешли к Ванессе Филипс. Ее мать не преувеличивала, рассказывая о застенчивости девочки. За полдня, что он провел в доме Филипсов, помогая им устроиться на новом месте, девочка не проронила и трех слов, даже когда он сам начинал беседу. В школе дела пошли еще хуже. Пара девочек из класса попытались познакомиться с Ванессой поближе, но та не сумела преодолеть застенчивость настолько, чтобы поддержать разговор. В результате девочки решили, что она просто задирает нос — городская девчонка, которая ставит себя выше деревенских простушек. Вот так.

Он чувствовал ответственность за девочку, и не только потому, что пообещал ее родителям присмотреть за ней. Сара никогда не понимала его привязанности к «своим» детям. Почему он не может просто давать уроки, проверять тетради и все? Алек и сам догадывался, что временами чересчур опекает своих учеников. Но ничего не мог с этим поделать. Так уж получалось. Увы, но в случае с Ванессой все его попытки помочь ни к чему не привели.

Освещенные окна гостиницы манили к себе. Выйдя из машины, Алек остановился в нерешительности. Перспектива выпить чашечку кофе и заодно побеседовать с рассудительной Мэгги показалась очень соблазнительной, а потому он вошел через заднюю дверь на кухню.

И обнаружил там заплаканную девчонку в мешковатой черной вельветовой рубашке, которая сидела за столом и всхлипывала, шмыгая носом, как ребенок.


Судя по количеству скомканных бумажных салфеток, которые валялись перед Гвин, ее рыдания продолжались уже довольно долго.

— Сверчок! — Алек опустился перед ней на корточки и взял ее руку в свою. — Что случилось? — Она повернулась на табуретке и бросилась ему на грудь, так что он едва не упал. — Ты потеряла работу? — осторожно спросил он, гладя ее по голове.

— Нет, — всхлипнула она у его плеча и пробормотала что-то неразборчивое.

Алек взял ее пальцем за подбородок и приподнял распухшее от слез лицо. Теперь он видел, что она скорее рассержена, чем несчастна.

— Повтори, пожалуйста, я не расслышал.

Гвин сделала дрожащий вздох и выпалила:

— Я уволилась!

Не выпуская ее руки, Алек поднялся и сел на стул напротив. И только теперь заметил, что они на кухне одни.

— А где Мэгги? — спросил он.

С таким же успехом он мог поинтересоваться, где высадились марсиане.

— Откуда я знаю? Наверное, в лесу с ружьем, выслеживает дичь для завтрашнего обеда.

Спрятав улыбку, Алек достал из коробки еще одну салфетку и начал промокать остатки слез на ее лице Гвин.

— Ну расскажи мне, что случилось.

— Собаки, вот что, — сказала она и громко высморкалась. — Ненавижу собак!

— Ты всегда любила собак…

— А теперь ненавижу. И кошки ничем не лучше. Я даже на попугаев смотреть не могу! — Она снова высморкалась. — Если у Бобо и его приятелей есть хоть немного здравого смысла, пусть пока держатся от меня подальше.

Алек молчал.

— Три дня на меня рычали и скалили зубы, меня кусали и царапали, на меня писали и делали еще черт знает что. Когда собака видит щетку или гребень, у нее в голове что-то отключается. Представь себе, хозяйка привозит собаку. Хорошую собаку. Симпатичную собаку. «Да что вы, она и мухи не обидит…» Ха! Только хозяйка уходит — цап! И привет. — Она положила руки на стол перед собой и опустила на них голову. Теперь ее голос звучал приглушенно. — За эти три дня я видела больше клыков, чем укротитель тигров… — Она резко вскинула голову. — И не смей смеяться!

— Прости, Сверчок, — сказал Алек, с трудом подавляя смех. — Но согласись, представить, что ты испуганно съежилась перед карликовым пуделем, — это довольно забавно.

Гвин размахнулась, целясь кулаком ему в плечо, но он увернулся.

— Карликовый пудель?! Последним чудовищем был сенбернар с чувствительным местом на спине, о чем хозяин «забыл» меня предупредить. Глупая собака едва не сломала мне ногу! А потом был огромный датский дог, который едва не выбил оконное стекло, когда слабоумная кошка решила проверить на себе теорию о девяти жизнях. Я держала пса на поводке, чтобы отвести его в ванную, когда на карнизе за окном появилась эта кошка. — Гвин закатила глаза. — Дог через весь салон рвется к окну, за кошкой, совершенно не думая о том, что на другом конце его поводка — человеческое существо. И вот, я не могу устоять на ногах, спотыкаюсь о коккер-спаниеля и с диким воплем падаю на задницу, а этот здоровенный идиот тащит меня за собой, как моторная лодка свалившегося в воду лыжника…

Весь этот рассказ сопровождался бурной жестикуляцией. Алек больше не мог сдерживаться. Он разразился хохотом и был вынужден взять салфетку уже для того, чтобы вытереть собственные слезы смеха. Гвин несколько секунд наблюдала за ним с плотно сжатыми губами. Потом вскочила на ноги, схватила с соседнего стула свой стеганый жилет и ринулась к двери.

— Куда ты, Гвин?

— Я ценю твою поддержку, Уэйнрайт, — бросила она через плечо.

Хлопнула задняя дверь. Алек не успел опомниться, как Гвин была уже на улице. Он бросился вслед, в считанные секунды нагнал ее и заключил в объятия. Жилет, который она еще не успела надеть, с шорохом упал на землю.

— Не сердись, — проговорил Алек, прилагая все усилия к тому, чтобы его слова звучали серьезно. — Я действительно сочувствую тебе. Но ты так забавно рассказывала об этом. — Он сжал ее плечи. — Очень забавно.

Она приподняла голову.

— Правда?

— Да. Я уже успел забыть… — Алек замолчал. Он действительно успел забыть, как ему нравилось слушать ее рассказы, как часто она смешила его. Как умела развеселить. — Ты не ушиблась из-за этой собаки?

— Парочка синяков на мягком месте обеспечена. Но мое самолюбие пострадало гораздо сильнее.

Алек бессознательно поднял руку и погладил Гвин по щеке. Ее глаза удивленно округлились.

— У тебя был тяжелый день…

— Три дня.

— Хорошо, три тяжелых дня. Извини меня за мой смех. — Он привлек ее ближе, укрывая полами своей расстегнутой куртки. — Это было бессердечно с моей стороны. Но когда я представил, как ты…

Вспомнив ее рассказ, Алек опять не удержался от смеха. Но этот смех мгновенно смолк, как только он встретил взгляд ее глаз, горячих и чувственных, как расплавленный шоколад. Ее губы раскрылись, руки, которыми она упиралась ему в грудь, обвились вокруг его шеи. Она приподнялась на цыпочки и нежно коснулась его губ. Алек замер. На ней не было лифчика. Под тонкой вельветовой рубашкой не было ничего. Отвердевшие на холоде соски скользнули по его груди.

Гвин на секунду отстранилась, затем снова подняла лицо и на полпути встретила его губы.

Если можно утонуть в поцелуе, то Алек был в серьезной опасности. Нежный жар ее губ заставил его полностью забыть о холодном сыром ветре, который трепал волосы и забирался под воротник. Тепло разливалось по его телу, разгораясь жадным огнем. Он обхватил ее руками, впитывая ее запах, ее вкус, ее сущность.

В самый высший момент, когда их языки встретились и вступили в борьбу, услышав глубокий вздох желания, он понял, что это гораздо больше, чем простое влечение, чем даже страсть. Это нечто, что грозит подавить в нем разум. Испугавшись своей реакции, Алек прервал поцелуй и, вглядевшись в лицо Гвин, увидел, что оно горит всепоглощающим жаром желания, отблеск которого светится в ее глазах.

И вдруг пришел в ярость — слепую и глупую ярость.

— Зачем, черт возьми, ты сделала это?

Загрузка...