Любовь начинается с глаз.
Теперь вот мы с Вязанкой квиты. Финансов у нас луковка в луковку. Копейка в копейку.
В столовке мы выбрали стол в самом углу.
Разглаживая крохотный, с пол-ладошки, блокнотик, подошла молоденькая официантка.
– А что желают орлы?
Мне понравился ее голос, мягкий, чистый. Услышать такой голос – мёду напиться.
Беспардонник Вязанка принялся как-то обстоятельно, в упор рассматривать девушку.
Смуглое, пожалуй, красивое лицо, которое несколько портила излишняя полнота, открытые в холе руки, белая тесная блузка с вышитым на груди красным тюльпаном, короткая красной кожи юбка с разрезами по бокам, прикрывавшая едва верх фильдекосовых чулок, обрисовывающих стройные крепкие ноги в шнурках-сапожках, – всё это Вязанка, казалось, видел разом, видел и плутовато улыбался, ничего не говоря.
– Ну, а всё же, что будем? – в нетерпенье повторила она, постучала карандашом по блокноту.
– Что вы будете, не знаю, – врастяжку тянул Вязанка слова. – А мы… Что это за водогон? Не на пожар, тоже мне…
– Ну, ладно, стравил – точка. Сколько можно стоять?
– А не надо стоять. Прошу. – Вязанка пододвинул девушке стул.
– Только и осталось! – всплеснула она руками, отчего блузка тонко хрустнула: официантка была в добром теле. – Лучше смотрите в меню, не то уйду через минуту.
– Слыхал? – Никола, рисуясь перед официанткой, не без фамильярности тронул меня за плечо. – Нам объявили индульт![4] Да-а, весла по борту и – ша!
Никола повернулся к девушке.
– В таком варианте вот что… Птахи мы нехитрые, какого зерна ни плеснёте, всякое склюем. Да только обязательно запишите вот этому Колумбу, который будущий, – Никола зацепился взглядом за меня, – пирожок с таком.
– С чем? С чем?
– Не ясно, что ли? С таком. От слова так.
Она доверчиво улыбнулась, и в этой улыбке, придавшей её лицу особое очарование, обнажились два ряда ладных, снежно-чистых зубов.
– Ну хорошо, – сказала она, продолжая улыбаться в каком-то светлом изумлении и исчезая за кухонной дверью из висячих тонких бамбуков, что скрипуче прошелестели ей вослед.