В царстве глины и огня

XVIII

Обжигало Глѣбъ Кириловичъ и Дунька ѣли, пили и благодушествовали, сидя въ ольховой заросли. Вокругъ нихъ было тихо, только съ завода доносились отдаленные звуки пѣсни и нытье гармоніи. Небо было ясно. Сквозь ольховую листву свѣтило солнце, порхали маленькія птички, перелетая съ вѣтки на вѣтку, въ травѣ трещали кузнечики. Глѣбъ Кириловичъ сидѣлъ и предавался мечтамъ о будущемъ семейномъ счастьи съ Дунькой.

— Теперь я у хозяина на всемъ готовомъ, а тамъ попрошу у его, чтобы онъ считалъ мнѣ взамѣсто харчей пять-шесть рублей, и будемъ мы столоваться, говорилъ онъ. — Квартировать также будемъ отдѣльно. Наймемъ мы комнатку у мужиковъ на деревнѣ и будемъ жить да поживать своимъ домкомъ, потому что нельзя-же мнѣ женатому жить вмѣстѣ въ одной каморкѣ съ старикомъ Архипомъ Тихоновымъ. Тамъ и двѣ-то одинокія койки еле помѣщаются въ каморкѣ, а гдѣ-жъ тамъ съ женой устроиться! Я, Авдотья Силантьевна, прежде всего люблю порядокъ. Ужъ такой я человѣкъ… Постельку я для васъ устрою съ ситцевымъ пологомъ, подушекъ чтобы было много и въ бѣлыхъ наволочкахъ. Куплю хорошее одѣяло и покроемъ постельку чисто и благообразно. Кружева вы умѣете плесть?

— Умѣю, а только скучно съ этимъ вязаться, отвѣчала Дунька,

— Да вѣдь это теперь скучно, когда свободы мало и нужно по праздникамъ плесть, а зиму-то не будете на заводѣ работать, такъ чего вамъ?.. Безъ рукодѣлья даже скучно. Что день-то деньской дѣлать? Отстряпали обѣдъ или ужинъ, да и присаживайтесь вязать.

— Вотъ я и стряпать не люблю.

— Да вѣдь не любишь, пока своимъ домкомъ не жила, а заживешь своимъ домкомъ, такъ полюбишь. Себѣ да мужу стряпать, а никому другому.

— Даже и не умѣю,

— Ну, щи-то да картошку сварите, а разносоловъ особенныхъ намъ не надо. Да и разносолы научитесь потомъ стряпать, была-бы охота. Ну, другъ отъ дружки… У деревенскихъ бабъ спросите. Тѣ скажутъ, научатъ. Не нанимать-же стряпуху.

— Зачѣмъ стряпуху? Да и стряпать вовсе не надо. Взялъ въ лавочкѣ ситнику да студню, а то колбасы… замѣтила Дунька.

— Нѣтъ, Дунечка, я такъ не хочу. Я хочу своимъ домомъ жить, семейственно, чтобъ всегда былъ свой горшокъ щей и своя каша, возразилъ Глѣбъ Кириловичъ… — Такъ я вотъ о кружевахъ-то, продолжалъ онъ. — Какъ кружевъ наплетете — сейчасъ мы ими простыни обошьемъ, въ наволочки прошивки вставимъ, и будетъ чудесно. Страсть люблю, когда постелька въ порядкѣ. Постелька въ порядкѣ, Божье милосердіе въ углу, при немъ лампадка теплится, самоваръ вычищенный. Я, Авдотья Силантьевна, первымъ дѣломъ куплю свой самоваръ. На это у меня денегъ хватитъ. А то изъ закопченаго желѣзнаго чайника дома чай пить куда непріятно! Самоваръ будетъ отличный, чистить вы его будете черезъ день.

— Ну, ну… Вы, кажется, ужъ хотите меня совсѣмъ въ батрачки закабалить, опять перебила его Дунька.

— То есть какъ въ батрачки? Для себя-же, для своего хозяйства. Вѣдь вы, вотъ я вижу, свой кофейникъ, изъ котораго кофій пьете, какъ начищаете! Всегда онъ горомъ горитъ. Вѣдь я вижу, когда вы съ Матреной кофеи-то распиваете.

— Это не я, это Матрешка чиститъ. Ейный кофейникъ, она его и чиститъ, а у меня даже и кофейника нѣтъ. Я только къ ея кофейнику приснастилась, потому что мы чай и кофей вмѣстѣ покупаемъ и вмѣстѣ пьемъ.

— Ну, чайную посуду хорошо моете. У васъ чайная посуда всегда въ порядкѣ.

— Да опять таки Матрешка, а не я. У Матрешки и чаи съ кофеями наши общіе хранятся, она и хозяйничаетъ насчетъ горячаго.

— Вздоръ. Я видѣлъ, когда вы посуду перемывали.

— Да развѣ одинъ-то разикъ, а то я, ей-ей, хозяйничать не люблю.

— Полюбите, Авдотья Силантьевна, когда свой уголъ будетъ. А я всякихъ эдакихъ ложекъ, плошекъ въ лучшемъ видѣ накуплю и будемъ мы полнымъ домомъ жить. Кофейникъ мѣдный вамъ куплю, расписныхъ чашечекъ.

— Вотъ чашечки хорошенькія я люблю. Вы купите такія, какія въ трактирѣ подаютъ, сказала Дунька, оживляясь.

— Даже еще лучше. Вамъ куплю чашку съ птицами и съ ягодами. Я видѣлъ въ городѣ въ одномъ мѣстѣ въ лавочкѣ на окнѣ стоитъ — вотъ такую и куплю. Сахарницу куплю хрустальную.

— Ну, спасибо вамъ.

— Хозяйство будетъ полное, продолжалъ Глѣбъ Кириловичъ. — Вѣдь вотъ сколько тутъ у насъ теперь грибовъ въ округѣ по лѣсамъ. Ходите вы по грибы и такъ зря они у васъ уходятъ.

— Я ихъ Алексѣвнѣ отдаю, а она когда изжаритъ, то за это ими меня потчуетъ, перебила Дунька.

— Ну, тогда будете ужъ себѣ собирать, для своего дома. Наберемъ и солить, и сушить ихъ будемъ на зиму. Я, Дунечка, такъ разсуждаю. что ежели мы до будущаго года доживемъ и опять на заводѣ работать будемъ, то не стоитъ вамъ такъ ужъ очень на кирпичѣ неволиться, потому лучше дома по хозяйству заниматься. На заводъ хоть и будете ходить, но неволить себя зачѣмъ-же?.. Въ легкое подспорье мужу заработаете немного, да и въ сторону. При моемъ жалованьи и не надсажая себя проживемъ. На наряды себѣ отработаете — и будетъ съ васъ. Ахъ, да… Давеча утромъ вы изволили говорить насчетъ покупки новыхъ сапоговъ. Въ воскресенье мы съ вами въ Петербургъ поѣдемъ и сапоги вамъ будутъ отъ меня въ презентъ. Даже польскіе сапоги вамъ куплю.

— Зачѣмъ-же это? Я и на свои могу купить. Въ субботу я получу разсчетъ, возразила Дунька.

— Нѣтъ, нѣтъ, не отговаривайтесь. Теперь ужъ я, какъ женихъ, могу покупать и вы не имѣете права отговариваться.

— Купите, а потомъ и начнете попрекать да командовать… «Я-де тебѣ сапоги купилъ, такъ ты обязана слушать мою команду».

— Дунечка! Да неужто я такой человѣкъ! воскликнулъ Глѣбъ Кириловичъ. — Ахъ, не знаете вы меня! Да я чуть не готовъ молиться на васъ, а вы вдругъ такое слово: «попрекать». Моя мысленность, чтобъ все приданое вамъ сдѣлать, нарядить васъ, какъ куколку. Виннымъ малодушествомъ на заводѣ я не занимался, сто десять рублей за лѣто прикопилъ — вотъ это и пойдетъ вамъ на приданое. Да и еще прикоплю. Кирпичъ къ Александрову дню перестанутъ дѣлать, а вѣдь заготовленный-то сырецъ я всю зиму обжигатъ буду. Каждый мѣсяцъ попятидесяти рублей получать буду. А мнѣ самому-то на себя много-ли надо? Самые пустяки. Только на папироски. Одежи у меня достаточно, сапоговъ двѣ пары, и сапоги новые, только недавно сшилъ. Мамашу вашу на свадьбу выпишемъ. Въ посаженные отцы просите прикащика. А я хозяина и хозяйку въ посаженные отцы съ матерью просить буду.

Раскинувъ передъ Дунькой планъ будущей жизни, Глѣбъ Кириловичъ умолкъ, любовно взглянулъ на нее, улыбающуюся, обнялъ и притянулъ къ себѣ.

— Заживемъ, Авдотья Силантьевна, на славу заживемъ! проговорилъ онъ. — Эхъ, жалко, что вы кофейничекъ съ собой не захватили и кофейку съ сахаркомъ да сливочекъ. Чудесное-бы дѣло было теперь послѣ закуски кофейку напиться! прибавилъ онъ въ припадкѣ счастія. — Развели-бы мы огонекъ…

— Да вѣдь пиво есть. Когда пиво есть, то мнѣ кофею и даромъ не нужно. Я объ немъ и не вздумаю, отвѣчала Дунька.

— А я такъ больше насчетъ чаевъ и кофеевъ. Любезное дѣло! Ну, да на нѣтъ и суда нѣтъ, закончилъ Глѣбъ Кириловичъ и сталъ прислушиваться.

Съ завода доносились крики. Слышны были десятки мужскихъ и женскихъ голосовъ. Крики все усиливались и усиливались.

— Ахъ, это хозяинъ, должно быть, на заводъ пріѣхалъ и заводскіе съ нимъ насчетъ гнилыхъ харчей разговариваютъ, сказала Дунька. — Вѣрите-ли, миленькій, вѣдь насъ вчера совсѣмъ тухлой солониной кормили; капуста промозглая и воняетъ, хлѣбъ съ пескомъ и матка наша совсѣмъ его не пропекаетъ. Просто какъ замазка, даже ѣсть нельзя. Пойдемте послушаемте, чѣмъ кончится. Вѣдь вчера у насъ смѣнили старосту, а на хозяина рабочіе рѣшили становому и мировому жаловаться.

— Ахъ, Дунечка! Здѣсь такъ съ вами хорошо, что все остальное прахъ и тлѣнъ, и я на весь заводъ-то наплевалъ-бы, отвѣчалъ Глѣбъ Кириловичъ. — Посидимте, поворкуемте…

— Ну, вотъ… Вамъ хорошо, коли васъ изъ прикащицкаго котла кормятъ, а намъ-то каково! Да и не вѣкъ-же здѣсь сидѣть. Поговорили, помиловались — и будетъ. Пива всего только одна бутылка осталась. Допьемъ ее, соберемъ всѣ остатки закусокъ, да и пойдемте, послушаемте. Нельзя-же голову хозяину подставлять. Ну, пейте.

— Посидимъ еще, Дунечка, посидимъ, мой ангелъ небесный, упрашивалъ Глѣбъ Кириловичъ.

— Да мы придемъ еще сюда, придемъ. Дайте только послушать и посмотрѣть. Хозяину хотѣли тухлой солониной прямо въ носъ тыкать — вотъ что интересно. И наконецъ, нельзя-же отставать отъ товарищевъ. Ну, я выпила свою порцію пива, пейте вы теперь, настаивала Дунька, торопливо собирая остатки провизіи въ мѣшокъ и собираясь бѣжать на заводъ. — Пейте и идемте.

Глѣбъ Кириловичъ повиновался.