В царстве глины и огня

XXVI

Утромъ, отбывъ свою смѣну на камерахъ, Глѣбь Кириловичъ усталый и измученный отправился къ шатру Дуньки. Дунька работала вмѣстѣ съ Матрешкой. Два стола-станка стояли одинъ противъ другаго и подруги усердно работали кирпичи. Поздоровавшись съ Дунькой и Матрешкой, Глѣбъ Кириловичъ сѣлъ на траву и любовно смотрѣлъ на Дуньку.

Дунька улыбнулась.

— Чего вы глаза-то на меня выпучили? весело спросила она и кинула въ Глѣба Кириловича кускомъ глины.

— Повидаться и поговорить пришелъ, отвѣчалъ тотъ.

— Пришли поговорить, а сами сидите, молчите и глаза пучите. Шли-бы лучше домой да выспались. Вѣдь всю ночь около вьюшекъ возились.

— Успѣется.

— Можетъ быть, безъ меня пошушукаться хотите, такъ я уйду на четверть часика брусники по кустикамъ поискать? задала вопросъ Матрешка.

— Никакихъ секретовъ у насъ нѣтъ, пробормоталъ Глѣбъ Кириловичъ. — То, о чемъ я хочу поговорить съ Дунечкой. можно и при васъ говорить. Ну, что, Дунечка, пойдемте къ шатру Ульяны-то и потолкуемте съ ней.

— Да ужъ все устроено. Нечего и ходить, отвѣчала Дунька.

— Ну?! радостно воскликнулъ Глѣбъ Кириловичъ. — Ульяна согласна?

— Да не только согласна, а ужъ и дѣло обдѣлала. «Я, говоритъ, для нашего обжигалы на что угодно готова, потому онъ меня отъ смерти спасъ, когда за мной Панфилъ съ топоромъ гонялся».

— Когда-жъ она будетъ говорить съ Леонтіемъ?

— Да ужъ переговорила. Леонтій говорилъ, что насчетъ спиньжака и жилетки онъ съ пьяныхъ глазъ пошутилъ. «Никакого, говоритъ, мнѣ спинжака не надо, а пусть обжигало заплатитъ мнѣ за то, что-бы я могъ заработать до Александрова дня, — вотъ я и уѣду». Онъ считаетъ такъ, что больше десяти тысячъ кирпичу ему за это время не выставить, ну, и требуетъ за десять тысячъ, да еще скидываетъ четыре рубля за харчи. Вѣдь уѣдетъ онъ раньше, такъ при разсчетѣ прикащикъ вычтетъ у него за харчи не за полный мѣсяцъ, а за тѣ дни, которые онъ ѣлъ.

— Десять тысячъ по рублю и шести гривенъ за тысячу будетъ шестнадцать рублей, да четыре рубля долой — двѣнадцать, сосчиталъ Глѣбъ Кириловичъ. — Двѣнадцать рублей, стало быть, ему надо отдать. Вотъ какъ все это хорошо устроилось!

Глѣбъ Кириловичъ повеселѣлъ.

— Двѣнадцать съ полтиной онъ считаетъ, потому мы всѣ получаемъ по рублю шести гривенъ съ пятачкомъ за тысячу кирпичей, замѣтила Матрешка. — Эту полтину обѣщался съ Ульяной и со мной на пивѣ пропить, прибавила она.

— Когда-же онъ ѣдетъ? допытывался у Дуньки Глѣбъ Кириловичъ.

— Да раньше воскресенья ему не выѣхать, потому вѣдь разсчетъ въ конторѣ по субботамъ, а ему приходится и съ конторы получить.

— Три дня еще до воскресенья-то, досадливо сказалъ Глѣбъ Кириловичъ. — Ну, а деньги когда ему?

— Деньги при разчетѣ. Какъ въ конторѣ разчетъ и паспортъ получитъ, такъ и отъ насъ деньги получитъ. Три рубля я ужъ передала ему черезъ Ульяну. Просилъ, чтобъ три рубля впередъ на манеръ задатка. Взялъ эти три рубля, повалилъ свой станокъ, захватилъ гармонію и побѣжалъ въ трактиръ пьянствовать. Сейчасъ Ульяна здѣсь была, такъ сказывала.

— Не спятился-бы, три-то рубля впередъ взявши? усумнился Глѣбъ Кириловичъ. — Напрасно вы, Дунечка, ему дали.

— Такой ужъ уговоръ черезъ Ульяну ставилъ. «Безъ этого я, говоритъ, не согласенъ». Да нѣтъ. онъ не надуетъ.

— Какъ-бы съ пьяныхъ-то глазъ опять не налетѣлъ на васъ съ нахальничествомъ? Вы ужъ, Дунечка, держитесь больше около народа. Я хоть и побуду около васъ, но мнѣ все-таки придется уйти, потому чуточку соснуть надо, а то сегодня ночью мнѣ на работѣ и не выдержать.

— Да не дамъ я ее въ обиду, сказала Матрешка. — Вѣдь я теперь при Дунѣ, такъ неужто мы вдвоемъ-то съ ней супротивъ его не сладимъ!

— Да вѣдь ежели только привяжется, такъ и то непріятно. Вы, Дунечка, какъ что — сейчасъ бѣгите къ Алексѣевнѣ. При ней и мужъ, и дочь. Люди хорошіе и при нихъ ужъ онъ не посмѣетъ васъ обидѣть. Вѣдь вотъ за обѣдомъ въ застольной придется вамъ съ нимъ встрѣтиться.

— Эхъ, сморозили! Въ застольной… Такъ сейчасъ онъ и поидетъ сегодня въ застольную, три-то рубля получивши! улыбнулась Матрешка. — Не знаете вы его нрава. Теперь онъ развѣ только къ вечеру изъ трактира отыщется. Не пойдетъ онъ въ застольную постныя щи со снѣтками хлебать, ежели свой отъѣздъ справляетъ. Я ужъ за лѣто-то его вызнала. Нашъ былъ кавалеръ. Цѣлое лѣто съ нимъ путались, похвасталась она.

Глѣбъ Кириловичъ посмотрѣлъ на нее, покачалъ головой и сказалъ:

— Есть чѣмъ хвалиться!

— Да что-жъ такое? Вѣдь не монахиня, а заводъ не монастырь. За то веселились хорошо. Зимой по крайности будетъ чѣмъ лѣто вспомнить. Трещины-то на рукахъ, разъѣденныя глиной, зимой подживутъ и пріятно будетъ вспомнить. Онъ да солдатъ Мухоморъ — веселѣе ихъ и кавалеровъ нѣтъ. Я съ Мухоморомъ, Дуня съ Леонтіемъ — вотъ была наша компанія. Бывало…

Глѣба Кириловича отъ этихъ словъ коробило.

— Оставьте, Матреша. Ну, чего тутъ разсказывать! остановилъ онъ Матрешку.

— А отчего не разсказывать? На свои гуляли, а не на чужія… воспламенялась Матрешка.

— Брось, Матрена… Ну, чего ты въ самомъ дѣлѣ?.. Было, да и прошло, оборвала ее въ свою очередь Дунька.

Матрешка уступила просьбамъ и умолкла.

— Пойти поспать немножко, сказалъ Глѣбъ Кириловичъ и сталъ подниматься съ травы.

— Послушайте… Когда-же вы будете играть вашу свадьбу-то съ Дуней? крикнула ему вслѣдъ Матрешка, когда онъ уходилъ.

— Да ужъ теперь скоро. Какъ только этотъ мерзавецъ Леонтій съ завода провалится, такъ и свадьбу играть можно. Можно и до Александрова дня сыграть, ежели Дунечка будетъ согласна. Успенскаго-то поста много-ли ужъ осталось! Самые пустяки. Паспорты у насъ въ порядкѣ.

Глѣбъ Кириловичъ обернулся и стоялъ поодаль

— Вы, Дунечка, ужъ отпишите матери-то вашей, просите у ней родительскаго благословенія на вѣки нерушимаго и зовите на свадьбу. Не ахти какая дальняя дорога. Пущай пріѣзжаетъ. Денегъ на дорогу ей вышлемъ, прибавилъ онъ. — Вы вѣдь сами-то писать не умѣете, такъ желаете, чтобы я сегодня написалъ отъ вашего имени? Я вотъ посплю, проснусь и передъ уходомъ на камеры въ лучшемъ видѣ напишу.

— Пожалуй, напишите, отвѣчала Дунька.

— Такъ до свиданія.

Глѣбъ Кириловичъ зашагалъ отъ шалаша.