Две недели спустя...
Лили
Нокс подъезжает к месту, которое я раньше считала своим домом, и я улыбаюсь, вспоминая, что здесь мы впервые встретились.
Моему жениху не нравился тот факт, что мы с отцом отдалились друг от друга, поэтому у него появилась идея, которая, надеюсь, всех нас снова воссоединит. Он предложил организовать семейный ужин.
Да, всё верно. Нокс организовал семейный ужин.
Он также рассказал мне один маленький секрет, о котором никто не знал. Его мать всегда знала, что ее сын был жив. И я узнала об этом, когда мы ездили навестить ее на прошлой неделе. Я нервничала и была в полном беспорядке. Нокс смеялся надо мной.
— Малышка, серьезно. Она всё знает о тебе. Я слал ей письма каждую неделю. Она уже тебя любит.
Я насмехалась.
— Да, конечно! Она любит маленькую потаскушку из-за которой, чуть не убили ее сына!
Он одарил меня безумным взглядом.
— Никогда больше так не говори. Никогда.
Закатывая глаза, я отвернулась и незаметно улыбнулась.
Каждый день я получала кусочек моего старого Нокса. Больше властности и меньше нерешительности. Я любила каждую секунду восстановления в своем мужчине.
Нам всё еще приходилось справляться со случившимся, но я собиралась быть настолько терпеливой, насколько это возможно, особенно после того, как я стала свидетелем полномасштабного приступа тревоги, которая была настолько сильной, что мне пришлось раздеть его и вытирать его дрожащее тело прохладным полотенцем.
Оказывается, у Нокса ночные кошмары. Он говорит, что они уже не такие интенсивные, и я склонна ему верить, потому что в нашу первую неделю, у него их было три, а на этой неделе у него не было ни одного.
Но видеть своего мужчину решительным и сильным серьезно меня заводит. Я не могу дождаться, когда мы вернемся назад в спальню.
Как только мы вышли из машины, появилась миниатюрная женщина с причесанными волосами, одетая в милый сарафан пастельного цвета, поверх повязан фартук. Вытирая свои руки о кухонное полотенце, она выбежала из дома, крича:
— Вы здесь! Вы наконец-то здесь!
Что шокировало меня еще больше, так это то, что эта маленькая женщина практически оттолкнула с пути своего сына, чтобы заключить меня в теплые объятия, и сказала лучшим южным говором, из всех, которые я когда-либо слышала.
— Лили, дитя мое, а я всё думала, когда же тебя увижу! О, дорогая. То, через что ты прошла, — она щебетала. — Заходите в дом и позвольте маме вас накормить.
Игнорируя своего уже смеющегося сына, она шлепнула его кухонным полотенцем, взяла меня под руку и повела меня в свой роскошный дом, который находится в какой-то глухомани.
Нокс тащился позади нас со своей тростью и выкрикивал.
— Мама, ты испекла свои бисквиты?
Она выпятила грудь.
— Дорогой, конечно, я испекла бисквиты. Подливку тоже сделала, малыш. — Она повернулась ко мне. — Так как ему нравится, — сказала она, похлопывая меня по руке.
Мы прогостили у Клэр, которая настояла, чтобы я звала ее мамой, два дня. К концу нашего пребывания там, мне действительно было грустно уезжать. Мне понравилось иметь кого-то, с кем можно поговорить о Ноксе.
Мы сидели за ланчем в наш последний день, и я подливала немного холодного чая всем нам. Когда я подошла, чтобы добавить сахар в стакан Ноксу, он покачал головой и ухмыльнулся.
— Сладкий чай — для кисок, малышка.
Мы обе наморщили нос от его грубости, Клэр произнесла:
— Я знаю, что ты уже не ребенок, Адам, но ты не настолько взрослый, чтобы твоя мама не могла дать тебе подзатыльник. Постарайся это запомнить. — Затем она посмотрела на своего сына и сказала: — Передай мне сахар, сладенький. Мама любит сладкий чай. И я не киска, спасибо тебе большое.
Немного позже в этот же день, Клэр и я сидели на крыльце пока Нокс отдыхал. Он всё еще был в состоянии, когда уставал очень быстро и наше путешествие действительно его измотало.
Наконец-то, когда у нас появилось немного времени наедине, я спросила ее:
— Каким он был в детстве?
Задумчивая улыбка озарила ее лицо.
— Он был неспокойным ребенком. Даже тогда он был требовательным. — Она хихикнула. — Я всегда знала, что он не будет вести обычный образ жизни. Он всегда защищал или помогал кому-то. Всегда знала, что он был предназначен для великих вещей, мой Адам был… — поворачиваясь ко мне, она сказала с благоговением: — Он был исключительным. Хорош во всем. Схватывал всё на лету. Как губка, просто впитывал в себя информацию. За словом в карман не полезет, — она засмеялась. — Господь свидетель, у него это не от меня. Я простая девчонка, из простого городка с простыми потребностями. Мой Адам... он был намного большим.
Я сидела, слушая с улыбкой на лице, пока она не сказала:
— Вот как я поняла, что ты была особенной.
Мои глаза начало жечь, но она продолжила:
— Адам всегда окружал себя особенными людьми. Рок и Бу — особенные, как и он, и когда он сказал, что встретил девушку...— она посмотрела на меня с понимающей улыбкой. — Я знала, что он встретил ее. Ту, которую ищет каждый. Они ищут и ищут, и некоторые умирают, пытаясь найти. И когда ты, наконец, встречаешь ее, что-то внутри тебя говорит: «О, вот ты где. Я искал тебя. И я даже сам этого не знал».
К этому моменту, я уже тихо всхлипывала.
Она объяснила.
— Видишь ли, для меня это был отец Адама. Он был моим недолгое время, прежде чем я потеряла его, но он был именно ЭТИМ человеком. Я знала, что больше никогда так не полюблю. И мне и не нужно было, потому что эта любовь... она всё еще внутри меня. И она делает каждый трудный день немного легче.
Я сказала, судорожно дыша:
— Вы очень мудрая женщина, Клэр.
И она рассмеялась.
— Господи, Лили! Никто никогда не обвинял меня в том, что я мудрая. И прекрати называть меня Клэр. Я люблю, когда ты зовешь меня мамой.
Широко улыбаясь, я закрыла глаза и тихо ответила:
— Хорошо, мама.
Что приводит нас к настоящему.
Глядя на лобовое стекло, я бормочу.
— О, господи, это будет неловко.
Нокс фыркает.
— Нет, не будет. Перестань драматизировать.
Я сердито смотрю на него, склоняюсь над сиденьем и бью его по руке. Он шутливо блокирует удар и смеется.
— Эй, не бей калеку!
Мои глаза вспыхивают. Я снова склоняюсь и бью его еще два раза, пока он смеется. Я ненавижу, когда он себя так называет. Я никогда не смотрю на него как на инвалида или калеку.
Он просто... Нокс.
Мы выходим из машины, достигаем входной двери, и я рада, что попросила Теру подготовить маму и папу к встрече с Ноксом. Я не хотела, чтобы они были шокированы или задавали глупые вопросы, на которые он не сможет ответить. Мой отец беспокоит меня больше всего.
Мне было интересно, как бы он отреагировал на знакомство с человеком, который украл его дочь.
Держа Нокса за руку, я тянусь, чтобы нажать на дверной звонок, когда дверь открывается. Тера бежит ко мне, крепко меня обнимает и визжит.
— О боже! Я не могу в это поверить! Я так чертовски счастлива за тебя!
Неожиданно она отпускает меня, подбегает к ошеломленному Ноксу и оборачивает свои руки вокруг него, крича:
— Я так рада, что ты больше не мертв! — Нокс тихо смеется, и Тера смотрит на него серьезно. — Нет, я серьезно. Это был полный отстой!
Он смеется еще сильнее, обнимая ее одной рукой.
— Я тоже. Хорошо быть живым.
Тера прыгает вверх-вниз и говорит нараспев:
— И жениться!
Качая ей головой, я говорю.
— Успокойся, дуреха. Мы пока еще никому не рассказывали.
Неожиданно, высокий, красивый мужчина появляется в дверях. У него светло-каштановые волосы, веселые карие глаза и непринужденная улыбка. Взглянув на Нокса, он идет вперед и крепко его обнимает. Нокс обнимает его в ответ, и они какое-то время говорят с глазу на глаз.
Наверное, это Джонатан.
Отпуская Нокса, он идет вперед, улыбаясь с распростертыми объятиями. Стесняясь, я иду навстречу и позволяю ему крепко меня обнять.
Он целует меня в макушку, и у меня сердце разрывается. Такой милый жест, а я даже его не знаю.
Джон немного отстраняется и говорит:
— Боже правый, вот это гены. Думаю, твоему отцу повезло, что у него больше нет маленьких дочек. Ему бы пришлось отбиваться от ухажеров палкой. — Он делает паузу, затем добавляет на полном серьезе: — Или же совершить убийство.
Краснея, я громко и глупо хихикаю, и они оба смеются.
Тера игриво шлепает его по руке.
— Оставь ее в покое, Джон. Ты ее смущаешь.
Она берет меня под руку и ведет по холлу. Я знаю, что она делает. Она пытается показать мне, что открыто поддерживает меня, независимо от моих решений. И я благодарна.
Приближаясь к кухне, я слышу, как мама болтает сама с собой. Когда я заглядываю внутрь, она вопит:
— О, моя малышка!
Мягко посмеиваясь, я обнимаю ее и крепко держу. Она вздыхает.
— Здесь так тихо без тебя, сладенькая.
Сжимая ее, я говорю:
— Я думала, ты любишь тишину.
Сжимая меня в ответ, она произносит:
— Здесь тихо. И там тоже тихо. А я не люблю тишину.
Отпускаю ее, а она смотрит на Нокса за моей спиной. Используя свою трость для поддержки, он выходит вперед, и мамино лицо становится опустошенным. И секунды не проходит, как она заключает его в материнские объятия и бормочет снова и снова:
— Огромное спасибо тебе.
Он же спас мою жизнь, в конце концов.
Нокс обнимает ее.
— Я бы не задумываясь сделал это снова, мэм.
Отклоняясь, она бьет его в грудь.
— Не мэмкай мне. Ты будешь звать меня мамой. — Он шокировано смотрит на нее, а она поворачивается ко мне, подмигивает и добавляет: — Красивое колечко.
Я мысленно бью себя по лбу.
Я забыла снять свое кольцо. Какой сюрприз.
Мама восклицает.
— Нам нужны напитки! И я полагаю, наш повод предполагает что-то с пузырьками.
Она идет по безупречной кухне с такой легкостью, будто бы скользит. Открывая холодильник, она достает оттуда две бутылки «Дом Периньон» и передает их Джону, чтобы он их открыл.
Он разливает шампанское и передает нам наши бокалы, но что-то здесь не так.
— Где отец?
Счастливое лицо мамы становится грустным.
— В своем кабинете.
Тишина.
Мы пристально смотрим друг на друга мгновение, прежде чем я выпаливаю:
— Мне следует пойти и позвать его.
Улыбка мамы опять появляется на лице, только в этот раз нежнее.
— Это было бы мило, сладенькая.
Нокс сжимает мою шею и спрашивает маму.
— Мог бы я где-то сесть? В эти дни я довольно быстро устаю.
Ее лицо становится грустным.
— О, дорогой! Мне так жаль. Конечно, мы можем сесть. Давайте пойдем на улицу. Сегодня такой хороший день.
Она берет его за свободную руку и ведет всех на задний двор, а Нокс поворачивается и подмигивает мне. Качая головой, я улыбаюсь и кусаю губу, чтобы сдержать смех. Дурачок дает мне немного времени, отвлекая мою маму.
Я люблю этого мужчину.
Наблюдая, как все они выходят через двойные двери, я беру пару секунд, чтобы подготовить себя к этой встрече. Я люблю своего отца. Правда. Но я бы хотела, чтобы он делал все иначе.
Слишком поздно сейчас что-то с этим делать, но это всё равно беспокоит меня.
Я тихо иду по коридору, останавливаюсь возле кабинета отца и прислушиваюсь.
Ничего. Ни единого звука.
Заглядывая внутрь, я вижу отца за своим столом, просматривающего фотоальбом. Я думаю, что он хочет уединиться, поэтому поворачиваюсь, чтобы уйти, когда слышу:
— Нет ничего страшнее, чем почти потерять ребенка.
Останавливаясь, я слушаю, как он продолжает:
— Потеря ребенка, когда твое дитя умирает, я думаю это то, с чем ты можешь смириться со временем. Это уже финал. Я не говорю, что это было бы легко, просто это уже неизменно. Но почти потерять ребенка... — он прочищает горло. — Это очень тяжелая ситуация, чтобы пережить ее. Ты делаешь всё, что в твоих силах, чтобы сохранить всю свою семью. Каким-то образом, всё всегда возвращается к тому дню. Мысли о том, что тебя от меня забрали хоть на минуту, было достаточно, чтобы превратить меня в сумасшедшего.
Я поворачиваюсь, наши глаза встречаются, и он продолжает:
— Потому что если бы ты не была в поле моего зрения, я не мог бы тебя защитить, любовь моя. Это отцовский долг. И я делал только то, что сделал бы каждый отец. Я мог принимать то, что ты думаешь, что я был несправедлив. Пока ты в безопасности, я мог мириться с твоим отношением ко мне, Лили.
И хоть я и не полностью понимаю его, но хоть что-то. Кивнув, неожиданно нервничаю и переступаю с ноги на ногу.
Улыбающийся отец снимает напряжение словами.
— Итак, он боролся с преисподней ради тебя?
Я не могу сдержать улыбку и шепчу.
— Он обещал, что вернется за мной.
Он выглядит спокойным, когда говорит:
— Должно быть, он очень сильно любит тебя, Лили, девочка моя.
Опуская подбородок, я говорю ему.
— Он говорит, что любит.
Отец возвращается к идеальному ирландскому сарказму.
— Я склонен ему верить. Вернуться с того света — это, конечно, чересчур, но это довольно-таки милый поступок.
И я мягко смеюсь, качая головой.
Вставая, отец улыбается мне.
— Я очень сильно по тебе скучал, милая. Как ты думаешь... думаешь, я могу тебя обнять?
Не теряя больше ни секунды, я пересекаю комнату и обнимаю отца за талию. Прижимаясь щекой к его груди, я окунаюсь в теплоту и любовь, которую он мне отдает в этот самый момент. Я бормочу, уткнувшись в отцовскую рубашку.
— Я выхожу замуж.
Он вздыхает и гладит меня по полосам.
— Я знаю, сладенькая. Пришло время мне отпустить тебя и передать в руки тому, кто заслуживает тебя. И я думаю, Нокс заслуживает тебя.
Прижимая к себе отца, я уверяю его.
— Он заслуживает меня. Так же сильно, как и я заслуживаю его.
Он немного отстраняется и мягко улыбается.
— Следует ли мне пойти познакомиться со своим будущим зятем?
— Да. Я думаю, это было бы замечательно.
Он обнимает меня рукой за плечи, и мы вместе идем назад в патио, где все сидят и болтают. Как обычно, Тера ведет беседу.
Нокс поворачивается к двери и улыбается, видя меня в объятиях своего отца. Беря свою трость, он немного неуверенно встает и подходит к нам. Мой отец подает ему руку. Нокс пожимает ее. И я немного ошарашена, когда отец притягивает его к себе и крепко обнимает.
У меня першит в горле. Глаза пекут.
Всё еще обнимая его, отец говорит:
— Я обязан тебе всем, сынок. Если тебе что-то понадобится — просто попроси.
Нокс зарабатывает очко у отца, когда произносит:
— Я, вроде как, неравнодушен к вашей дочери. И, вроде как, надеялся оставить ее себе.
Отец прыскает со смеху и хлопает его по спине. Он сдавленно смеется.
— Я рад сказать тебе «да», и у тебя есть мое благословение. — Он смотрит на меня. — Но решать ей. — Он улыбается мне. — Если это поможет, я думаю, что она последует с тобой в Ад и обратно.
Они отпускают друг друга, и Нокс удерживает себя на своей трости. Он поворачивается ко мне и говорит.
— Она уже это сделала.
Мужчины остались в столовой, пока мы, леди, убираем со стола.
Мы болтаем о мужчинах и свадебных штучках. Тера говорит:
— Боже, иногда я смотрю на Джона и думаю «Каким чудом мне удалось заполучить тебя?». Нам так повезло.
Мама добавляет.
— Они очень привлекательны.
Мы с Терой смеемся. Качая головой, я говорю:
— Не то слово — привлекательны. И большую часть времени Нокс — красавчик. Но, боже, он горяч. Чертовски горяч, мам. Я никогда не думала, что я могла бы полюбить кого-то так сильно. Я едва могу удержать руки от него.
Мама ахает и отчитывает меня.
— Лили! Это непристойно! Ты же леди, а леди так не разговаривают.
Тера хихикает.
— К черту леди. Я люблю наше особое время для обнимашек с Джоном.
Мама закрывает свои уши, но из нее вырывается стыдливый смешок.
— Я не могу этого слушать! Вы, девочки, можете закончить уборку, пока я пудрю свой носик.
Мы с Терой хихикаем и смотрим, как она уходит. Через секунду, она поворачивается ко мне.
— Нокс горячий, малышка, — оборачиваясь назад, она косится на меня. — Вы уже... ну понимаешь... ну это?
Угрюмая, я вытираю блюдо насухо и дуюсь.
— Еще нет. Но я рада подождать. Мы на самом деле ничем особым не занимались, кроме как целоваться с момента как он вернулся, и я думаю, что это в основном связано с его ногой. — Я делаю паузу, наклоняюсь вперед и тихо говорю: — Я думаю, что он даже не догадывается, что он со мной делает. Я чертовски возбужденная всё это время. Я хочу секса, Тера!
Сгибаясь пополам, она сильно смеется.
— О, господи. Я никогда не думала, что доживу до того дня, когда моя младшая сестренка станет такой сексуально раскрепощенной. — Выпрямляясь, она широко мне улыбается и выпучивает глаза. — Соблазни его. Сегодня ночью.
Я становлюсь серьезной, кладу блюдо на стол.
— Серьезно?
Ее брови взлетают.
— Конечно, да! Покажи ему, как сильно ты его хочешь. Покажи ему, что он всё еще тот сексуальный мужчина, в которого ты влюбилась. Возможно, ему необходимо, чтобы ты немного подняла его самооценку. Я не знала его прежде, но Джон сказал, что Нокс раньше был самым самоуверенным человеком, которого он когда-либо встречал, и что сейчас он, наверное, себя дерьмово чувствует.
Я знаю это. Я видела, как Нокса выбивали из колеи простейшие вещи. Эти вещи уже не были простыми.
Принимая поспешное решение, я упираю руки в боки.
— Я собираюсь это сделать. Я покажу своему мужчине, что он всё еще самый сексуальный мужчина из всех, кого я видела. Я покажу ему, как сильно хочу его. Как сильно нуждаюсь в нем.
Затем что-то проносится у меня в голове.
— А что, если он отвергнет меня?
Тера подходит ко мне, мягко улыбаясь.
— Не отвергнет. Он тебя очень сильно любит. Он увидит, как сильно это важно для тебя. И попытается для тебя.
Я шепчу:
— Я скучаю по нему.
Обнимая меня, она говорит:
— Я знаю, маленькая. — Отстраняясь от меня, она добавляет: — Возвращайся к ним, я приду через несколько минут. Здесь осталось только две тарелки.
Кивая, я сжимаю ее руку и иду по коридору. На полпути открывается дверь в ванную и меня почти сбивают с ног, когда затаскивают внутрь.
Там стоит Нокс, он прижимает меня ближе к себе и ухмыляется.
— Я самый сексуальный мужчина из всех, кого ты когда-либо видела?
У меня отвисает челюсть.
— Уффф.......
Дерьмо.