ЧАСТЬ ВТОРАЯ Партизанские тропы


Первый раз судьба свела Александра Морозова с опытным партизанским командиром Петром Волчковым в июле 1942 года, когда они летели самолетом от белорусских партизан: Волчков после выполнения задания возвращался в Центральный штаб партизанского движения, Александр направлялся в госпиталь.

Летели ночью. Александр лежал на носилках, укрытый одеялом, чувствуя, как коченеет от холода. Состояние у него было тяжелое. Два дня назад во время боя с карателями его сильно контузило. С той минуты он ощущал боль во всем теле.

Возле него сидел человек, который ухаживал за ним, поил водой, поправлял одеяло. А при подлете к Москве спросил, как его зовут.

— Да ну?! — удивился он, когда Александр назвал себя. — Я о тебе слышал. Ты, выходит, и есть тот знаменитый артиллерист в партизанском крае?

— Так уж и знаменитый, — усмехнулся Александр.

— Точно. Прогремел ты на всю Белоруссию со своей артиллерийской группой.

А дело заключалось в том, что после зимних боев под Вязьмой Александр со своей батареей попал в окружение. Пробиться к своим не удалось. Так артиллеристы пристали к партизанам. Со временем из батареи выросла партизанская артиллерийская группа.

Лечился Александр в подмосковном госпитале. Петр Волчков дважды навещал его, предлагал после лечения зайти в Центральный штаб партизанского движения.

— Нам опытные командиры нужны, сейчас по-настоящему развертывается партизанская война.

— Не уговаривай, после госпиталя вернусь в свой полк.

— Зря.

Второй раз они встретились уже в Киеве летом сорок четвертого года. Александр после ранения только что выписался из госпиталя, вечером собирался отбыть на фронт, а пока было свободное время, пошел на Днепр искупаться. Когда выбрался из воды и сел на песок, подставив спину солнцу, услыхал позади чей-то голос:

— Никак, Морозов?

— Угадали, — ответил он, оборачиваясь: перед ним стоял Петр Волчков.

— Вот повезло так повезло! — крепко сжимая руку Александра, сказал Волчков. — Теперь я от тебя не отстану. Пойдешь со мной на одно ответственное и опасное задание?

— Опять в тыл к немцам собрался? Все партизанишь?

Волчков молча прикрыл глаза и тут же горячо заговорил:

— Я тебя завтра представлю начальнику Украинского штаба партизанского движения генералу Строкачу. Попрошу его включить тебя в мою организационную группу.

Тимофей Амвросиевич Строкач принял их на следующий день.

— Майор Волчков доложил, что вы только вышли из госпиталя. Какие у вас планы? — спросил генерал у Морозова.

— Какие могут быть планы у солдата, когда продолжается война? Надо воевать, — ответил Александр, открыто глядя на Строкача.

— Может быть, снова в партизаны? — спросил генерал и улыбнулся.

— Какие теперь партизаны, товарищ генерал? Красная Армия почти полностью освободила Украину, вступила в Румынию. Где же теперь партизанить?

— Например, в Словакии. Как вы думаете, товарищ Морозов, если мы вас пошлем туда помогать братьям-словакам в организации партизанского движения?

— Я готов, товарищ генерал. Со всей душой.

— Вот и хорошо, что с душой. Это залог успеха. Без души там делать нечего. Командиром организационной группы, которая первая высадится в Словакии, назначен майор Волчков. Петр Егорович у нас опытный партизанский вожак. А вы, как артиллерист, имеющий опыт партизанской войны, будете его заместителем. Там ведь придется иметь дело и с пушками, и с минометами. Правда, появятся они у вас не сразу. Поэтому придется вам как коммунисту временно исполнять обязанности комиссара организационной группы, а затем и партизанского отряда. Пока не подберут вам комиссара из числа словацких коммунистов. И запомните, в вашей работе в Словакии решающее значение будет иметь дружба с местным населением. Учите людей воевать смело, находчиво, уверенно, так, как вы сами воевали на родной земле.

Строкач ознакомил Волчкова и Морозова с положением дел в Словакии. Он сообщил, что в начале 1943 года туда через линию фронта были направлены ответственные работники ЦК компартии Словакии во главе с Каролем Шмидке для организации в тылу врага подполья и партизанского движения, но связи с ними до сих пор нет. По имеющимся сведениям, в Центральной Словакии уже действуют партизанские отряды: горы, леса, слабая сеть дорог, глухие, трудно проходимые места создавали все условия для развития партизанского движения, создания надежных баз.


* * *

Волчков и Морозов тщательно готовили к высадке первую организационную группу. Хотелось застраховать ее от многих неожиданностей, хотя и понимали, что рассчитывать им особенно не на что: ни баз, ни связей с подпольем, ни явок у них не было. Все приходилось начинать с ноля. Но их это не пугало. Солдаты-словаки Антон Болко и Рудольф Гойдаш из соединения генерала Людвика Свободы, включенные в состав группы, хорошо знали местность, людей в городах, где жили до войны, могли оказать помощь в установлении связей с партизанами и подпольщиками.

...Самолет шел в ночном небе на высоте, трех тысяч метров. В салоне Ли-2, узком и тесном, наполовину забитом грузом, сидели десантники. Первым опасным рубежом на их пути была линия фронта. По времени полета Александр определил, что этот рубеж уже близко, и не ошибся: открылась дверь пилотской кабины, и штурман предупредил:

— Подлетаем к фронту.

Прошло несколько томительных минут. И вдруг яркая вспышка осветила салон, раздался треск, самолет резко бросило вниз, но он тут же взмыл, отчего натужно завыли моторы. Александр посмотрел в иллюминатор: впереди и по сторонам сверкали разрывы зенитных снарядов. И только когда они остались позади, моторы снова зарокотали ровно.

Александр выбросился последним. Колючий ветер иглами прошил одежду, ожег лицо. Над головой раздался хлопок парашюта, Александра сильно тряхнуло, потом начало сильно раскачивать из стороны в сторону, как на качелях. Он посмотрел вверх: темное небо, казалось, было так близко, что можно было поймать рукой острый лучик ближайшей звезды.

Где-то внизу, на скате пологой горы, должна быть большая поляна, обрамленная лесом и рекой, — намеченное еще в Киеве место приземления десантников. Но чем ниже спускался Александр, тем отчетливее видел, что никакой поляны нет, внизу лишь белые домики села и гладь реки. «Ошиблись пилоты», — с горечью подумал он.

Ветер, ставший у земли сильнее, гнал десантников к селу. Александр подумал, что там может находиться вражеский гарнизон и тогда придется прямо с воздуха вступить в бой.

До земли оставалось несколько десятков метров, когда Александр заметил, что его несет прямо в крестьянский двор. Он весь напрягся, выбросил вперед ноги, сильный толчок опрокинул его на землю. Александр мгновенно вскочил, отстегнул лямки парашюта и освободился от них.

— Кто? — послышался из темноты чей-то приглушенный голос.

Александр резко обернулся, вскинул автомат. На крыльце дома в нижнем белье стоял человек и опирался не то на палку, не то на ружье.

— Почему не отзовешься? — опять спросил он тихо, спускаясь с крыльца.

— Стой!

— Русский?! — радостно воскликнул человек.

Александр подошел ближе, спросил:

— Немцы в селе есть?

— Да какие там немцы! Словацкие жандармы и то давно к нам не заглядывали.

Александр облегченно вздохнул, провел рукой по мокрому лбу: теперь он разглядел, что у человека в руке была винтовка.

— Как вас зовут?

— Михал Перечинский. А вас?

— Александр Морозов.

На крыльцо вышли женщина и подросток.

— Это русский, — сказал им Михал. — Ян, помоги собрать парашют.

— Входите в дом, — кланяясь, проговорила женщина мягким певучим голосом.

— Благодарю, но я не могу. Надо собирать товарищей. Они спустились в село.

— Подождите меня, я сейчас оденусь. — И Михал ушел в дом.

Александр помог Яну уложить парашют.

— Спрячь в надежное место.

— О, я так спрячу, что никто не найдет, — ответил мальчик и юркнул за сарай.

На крыльцо вышел Михал.

— Пойдем, — сказал он Александру, закидывая винтовку за плечо. — Я видел, как одного вашего парашютиста снесло к реке, а другого — к костелу, остальные пролетели дальше. — И направился к калитке.

— Вы-то как в этот час оказались на улице?

— Бессонница одолела, — ответил Михал, не оборачиваясь. — Я услыхал гул самолета и вышел на крыльцо. Как гудят немецкие самолеты, знаю. Сначала решил, что русский разведчик прилетел, но потом подумал: какой ему прок кружить ночью, наверное, парашютистов везет. Так и есть. — Михал задержался возле калитки, позвал жену. Когда она подошла, сказал: — Стой здесь. Мы будем посылать сюда товарищей, а ты веди их в дом. — И уже Александру: — Бежим к реке. Не дай бог, если товарищ в нее угодил, она хотя и не глубокая, но очень быстрая, наглотается воды.

Михал и Александр побежали сельской улицей, перепрыгнули через изгородь, в несколько прыжков преодолели огород с высокой картофельной ботвой и оказались на берегу реки. Из воды выбирался десантник, волоча за собой тяжелый намокший парашют.

Александр свистнул. В ответ раздался такой же свист.

— Александр, ты? — спросил десантник.

Это был фельдшер группы старший лейтенант Игорь Костенко. Александр налетел на него с такой радостью, точно вечность не виделся, и обнял.

— Раздавишь, чертяка, — задохнулся в его объятиях Костенко. — Наших кого-нибудь встретил?

— Тебя первого. Михал видел, как тебя к реке снесло. Мы сейчас с ним побежим к костелу, там кто-то приземлился, а ты иди по этой улице, там тебя встретит женщина.


* * *

Высадка и приземление организационной группы прошла благополучно, если не считать, что сержант Семен Долгов вывихнул ногу.

Десантники подобрали груз с боеприпасами и продовольствием, сброшенный с самолета, а потом все собрались в доме Михала Перечинского.

— Рация в порядке? — едва переступив порог, спросил Волчков у радиста Ивана Колпакова.

— Цела и невредима, — сдержанно улыбнулся тот.

В доме стало шумно и тесно, десантники говорили напоребой, радуясь, что все прошло хорошо. Волчков и Морозов расспрашивали Михала об обстановке в районе, и, хотя он знал немного, им стало ясно, что здесь развито антифашистское движение, в горах и лесах на своих базах обосновались партизанские отряды, а в городах и селах действуют подпольные национальные комитеты.

— Могли бы мы повидаться с председателем вашего комитета или с командиром ближайшего партизанского отряда? — спросил Волчков Перечинского.

— Я позвал председателя и членов нашего комитета, сейчас должны подойти.

Десантники сидели за длинным крестьянским столом и с аппетитом ели все, что им подавала Бланка, когда в дом вошли трое.

— Председатель комитета Петр Гинтер и члены комитета Юлиус Яношек и Рудольф Шольц, — представил их Перечинский.

Десантники потеснились, уступая им место у стола, Александр оказался рядом с Петром Гинтером. Это был полнеющий мужчина с внимательными глубоко скрытыми под лохматыми бровями глазами на умном открытом лице. Он огляделся и сказал с улыбкой:

— Прямо, как в сказке! Значит есть бог на небесах, значит дошли до него наши молитвы. Ну как нам, коммунистам, после этого не верить во всевышнего, если он сбросил на землю таких парней.

Все засмеялись, а Александр пошутил:

— У нас говорят: на бога надейся, да сам не плошай.

— А мы не плошаем, — вскинув голову, сказал Гинтер. — Готовим восстание против фашистов, надеемся на помощь Красной Армии.

— А наша группа рассчитывает на вашу помощь и поддержку.

— Можете на нас положиться, — ответил Гинтер и посмотрел на своих товарищей: они согласно закивали головами.

— Кто непосредственно руководит вами, от кого получаете инструкции, приказы? — спросил Волчков.

— Руководит районный национальный комитет.

— Связь с центром у вас есть?

— Прямой — нет. Все идет через районный комитет. Если вы не возражаете, мы сегодня организуем встречу с председателем районного комитета и командирами партизанских отрядов здесь, в селе, или на ближайшей базе в лесу.

— Так это же прекрасно! Но нам не хотелось бы задерживаться в селе. Лучше, наверное, будет, если мы перейдем на вашу базу.

— Перечинский проводит вас. Там пока никого нет. Отряд базируется в другом месте.

— Тогда выступаем немедленно. — И Волчков поднялся.

Через десять минут десантники оставили двор Перечинского, захватив с собой все, что могли унести. Остальной груз оставили в сарае. Михал вывел их к мосту через речку, за которой начинался лес.


* * *

«26.17.44. 6.00.

Украинский штаб партизанского движения.

Строкачу.

Приземлились благополучно. Попали в партизанский район. Установили связь с местным подпольем. Есть возможность принять новые группы. Приступаем к выполнению задания. В 24.00 просим выйти на связь.

Волчков, Морозов.


* * *

База находилась в лесной чаще в стороне от горной тропы и была хорошо замаскирована: пройдешь мимо — не заметишь. Несколько землянок под бревенчатыми перекрытиями, ниши для боеприпасов и продовольствия, кухонный навес, самодельная пирамида для стрелкового оружия — вот и все хозяйство.

Десантники разошлись по землянкам. Александр наломал хвойных веток, сложил их возле молодых сосенок, дружиной стоявших возле базы, накрыл плащ-палаткой, под голову бросил свернутую в скатку шинель. Он снял с себя снаряжение, сапоги и с вытянулся на пружинистой постели. В голове стоял легкий дурман от усталости и бессонницы.

Хотелось спать, но ее знал, что вот так сразу не уснет, будет лежать, думать, заново переживать события последних часов. С ним так случалось часто. Он убедился на собственном опыте, что на войне один и тот же бой приходится переживать трижды: первый раз, когда готовишься к нему, второй, когда сходишься с противником в схватке, и третий раз, когда замолкнут пушки и пулеметы и останутся одни воспоминания — острые, тревожные, волнующие. Александр закрыл глаза и тотчас же ощутил легкое покачивание, словно лежал не на хвойной постели, а летел в самолете. Вот мощный воздушный поток подхватил его и понес вверх, но тут же, обессилев, бросил вниз, и на какое-то мгновение установилось блаженное состояние невесомости. Он снова открыл глаза, увидел сквозь мохнатые еловые лапы синее небо. Оно было таким чистым, прозрачным и бездонным, что в нем будто растворились тревожные воспоминания минувшей ночи, и Александр незаметно уснул.

Во сне он увидел Ольгу.


* * *

...Они встретились в октябре 1943 года во время наступления с днепровского плацдарма. На одном из привалов к Александру подошел начальник связи полка капитан Андреенко и сказал:

— Ты, кажется, просил прислать в батарею телефонистов?

— Да, — обрадовался Александр. — У меня двух не хватает.

— Пойдем. К нам поступило пополнение. Подберу тебе орлов.

Они прошли вдоль колонны к штабной машине.

— Вот, принимай пополнение.

Перед офицерами стояли две девушки. Александр круто развернулся, вплотную придвинулся к Андреенко и прошептал:

— Ты что, смеешься? Где же орлы?

— А чем это не орлы? — улыбался от уха до уха Андреенко.

Александр внимательно посмотрел на девушек. Они показались ему чуть-чуть смешными, чуть-чуть жалкими в своих не по росту шинелях и кирзовых сапогах с широкими голенищами. Одна повыше ростом, плотнее и, видимо, постарше возрастом, в суровым лицом была безучастна ко всему. Зато вторая — круглолицая, с зелеными глазами, в которых затаился смех, смотрела на Александра с лукавинкой.

— Почему вы не хотите взять нас в свою батарею, товарищ гвардии старший лейтенант? — с вызовом спросила она.

— Мне еще не приходилось командовать девушками...

— И все же? — задиристо вскинула она голову. — В таких случаях должна быть откровенность.

— Если вы настаиваете, пожалуйста. Только сначала представьтесь, чтобы я знал, с кем говорю.

— Гвардии рядовая Ольга Еременко.

— Я вижу, что вы девушка симпатичная, понравитесь кому-нибудь или сами влюбитесь, будете бегать на свидания, а мне вместо вас придется устранять порывы на линии.

— Зачем же вы так?.. — растерянно проговорила Ольга, и ее щеки ожег румянец.

Уже сидя в машине, Александр выругал себя за этот резкий разговор с девушкой, который можно было свести к элементарной шутке. «Блеснул остроумием, индюк». — И он дал слово, что при первой же встрече объяснится с ней и извинится.

Они встретились на следующий день. Ольга была зачислена во взвод связи дивизиона, и, когда Александр занял наблюдательный пункт, связь к нему от командира дивизиона проложила она. С катушкой телефонного кабеля на боку Оля спрыгнула в окоп.

Они стояли и смотрели друг другу в глаза. На ее разгоряченном лице поблескивали бусинки пота, запекшиеся губы были полуоткрыты. Утомленная быстрой ходьбой по набухшему от дождя полю, она все еще тяжело дышала. Глядя на нее, у Александра сжалось сердце, ему стало жаль девушку и стыдно за то, что он, здоровый молодой мужчина, обидел ее в прошлый раз.

— Я перед вами виноват, — сказал он. — Извините меня за вчерашний разговор.

— Что вы, товарищ гвардии старший лейтенант, — тихо проговорила она и как-то по-детски улыбнулась. — Я вас ни в чем не виню. Спасибо за науку. Вы популярно объяснили, что на войне надо воевать и до конца помнить о долге солдата. Я это правило твердо усвою. Разрешите идти?

— Идите.

Ольга отдала честь, четко повернулась.

— Послушайте один добрый совет, — сказал Александр, осторожно беря ее за рукав шинели.

Она молча повернула к нему голову.

— Никогда не ходите на линию одна. На фронте это очень опасно.

— Спасибо. Если у вас будут еще добрые советы, я с удовольствием выслушаю их.

Ольга легко выбралась из окопа и медленно пошла по полю. Она ни разу не оглянулась, даже не пригнулась, когда недалеко разорвалась шальная мина. В ее походке была такая уверенность и бесстрашие, а в стройной фигуре, которую не портила даже неуклюжая шинель, — независимость и гордость, что Александр с восхищением подумал, не сводя с нее глаз: «Молодец! Счастливо тебе, маленький солдат».

С того дня Ольга постоянно обслуживала линию, которая связывала командира дивизиона с батареей Морозова. Он часто слышал по телефону ее голос, строгий и официальный:

— Товарищ Восьмой, с вами будет говорить Третий.

И лишь однажды она изменила своему правилу.

— Мне сказали, что у вас есть томик Лермонтова. Не одолжите на ночь? — И, не получив немедленного ответа, добавила: — Ночи сейчас тихие, скучно сидеть у телефона.

— Я вам пришлю.

— Спасибо.

Это было в январе 1944 года. Дивизия после освобождения Кировограда стояла во втором эшелоне, занимая оборону на западной окраине города. Ночи, действительно, были тихие, такие тихие, что Александру не спалось, он выходил из землянки, садился на станину орудия и думал, вспоминал прошлое, дом, мальчишек и девчонок, которых разметала по земле война. Думал он и об Ольге. Она ему нравилась. К тому же Александр не мог не заметить, что эта милая непосредственная девушка, видимо, полюбила его. Она выдавала свой чувства то восторженным взглядом, то словом, в котором звучали нежные нотки, то задумчивым молчанием.

В конце января дивизия снялась из-под Кировограда и после трудного марша по размытым дорогам прибыла в район Корсунь-Шевченковского, где была окружена группировка фашистских войск. Батареи дивизиона заняли огневые позиции вдоль дороги на участке, где немцы пытались вырваться из кольца. Весь день шел упорный бой.

Вечером фашисты прекратили танковые атаки, но вели интенсивный артиллерийский огонь, вспахивая снарядами и минами вязкое черное поле. Наконец обстрел прекратился, Александра позвали к телефону, и он не думал, что сейчас снова услышит Олин голос, которая и в этот день обеспечивала связь с его батареей. Он взял трубку.

— Восьмой слушает.

— Будете говорить с Третьим. — Голос мужской, незнакомый.

— Как дела? — спросил командир дивизиона.

— Тихо...

— Ты вот что, зайди-ка ко мне.

— Сейчас?

— Конечно. Дело есть...

Расстояние в четыреста метров до наблюдательного пункта командира дивизиона Морозов проделал по вязкому, изрытому воронками полю на одном дыхании. Спрыгнул в траншею, откинул у входа в землянку косо висевшую плащ-палатку и лицом к лицу столкнулся с фельдшером дивизиона Селезневым. Нет, предчувствие не обмануло его: через плечо Селезнева он увидел Олю на соломенной постели, укрытую полушубком до подбородка. Она тяжело дышала, поворачивала голову из стороны в сторону и глухо стонала. Широкое колеблющееся пламя коптилки освещало ее похудевшее, бледное лицо.

— Вот, — сказал Селезнев, показывая Морозову длинный зубчатый осколок от снаряда. — Попал ей в грудь, когда она на линии устраняла повреждение. Надежды никакой. — И отступил, пропуская вперед Александра.

Он подошел, склонился над Олей: она была без сознания. Александр положил руку на ее холодный лоб, а другой — приподнял уголок полушубка: грудь девушки плотными кольцами опоясывали бинты. Глядя на нее, он впервые за войну испытал ужас от сознания своей беспомощности, от того, что ни он, никто другой не могли отвести смерть. Было чудовищно и непостижимо, что девушка, познавшая так мало радостей и горестей на земле, уходила из жизни.

Александр сел рядом, взял холодную руку Оли, осторожно, точно боясь причинить боль, погладил ее. Пальцы, тонкие и белые, были безжизненны, как и ее лицо. Ему раньше никогда не удавалось как следует рассмотреть его, оно всегда казалось просто миленьким, ничем особенно не примечательным, и лишь сейчас понял, что ошибался. Широко поставленные глаза, прикрытые бахромой ресниц, брови с высоким взлетом, тонкий, прямой, чуть заостренный нос, глубокая продолговатая ямочка над вздернутой верхней губой, округлый гладкий лоб, нежный овал подбородка, щек придавали лицу Оли своеобразную красоту.

В душе Александра было пусто, словно налетевший ураган вымел из нее все, и только удушье тисками сдавливало горло. Дрожащими пальцами он расстегнул ворот гимнастерки, чтобы легче было дышать.

Он не мог представить себе, сколько времени просидел возле Оли. Ждал и не надеялся, что она очнется, думал так и затихнет навсегда, не приходя в сознание. Но вдруг Оля открыла глаза — это походило на неожиданное пробуждение — посмотрела на него, потом вздохнула, откинула голову и тихо сказала:

— Это ты?

— Я, Оля, я, — поспешно отозвался он. И почему-то подумал сейчас, что она не умрет, будет жить.

— Боже мой, как хорошо и легко, — проговорила Оля. Александр подвинулся ближе, чтобы лучше слышать ее. — А когда ударил осколок, я думала умру.

— Теперь все будет хорошо. — Он провел рукой по Олиному лицу, она прижала ее щекой к подушке.

— Мне было плохо... я попросила, чтобы позвали тебя... А сейчас легко... легко...

Она умолкла и долго смотрела, не отрываясь, на Александра. Он все понял: она молча прощалась с ним. И как бы в подтверждение его догадки, Оля сказала:

— Там, на скате в балку, на окраине села сад... Наверное, он красив весной...

Александр окаменел от этих слов: они прозвучали как завещание похоронить ее там.

— Останешься жить, хоть раз приди туда... Я буду ждать... — И что-то наподобие улыбки появилось на ее лице.

— Что ты говоришь, Оля...

— Поцелуй меня, — попросила она слабеющим голосом.

Александр поцеловал сухие холодные губы. Она не ответила на его поцелуй, лишь поблагодарила взглядом и осталась неподвижна, обратив к Александру широко открытые глаза. В них смешалось все, чем полна была ее угасающая душа: упрек, невысказанная любовь, скорбь по ушедшей жизни и мольба — помни, не забывай. Даже при свете коптилки Александр заметил, как быстро начал мутнеть ее взгляд. И, уже не владея собой, закричал:

— Оля, не умирай!

Но она уже не слышала этого отчаянного крика.

Ее похоронили в саду, под яблоней, на скате балки, обращенной к полю, где вечно гулял и шумел беспокойный ветер.

На следующий день после похорон к Александру пришла Олина подруга, та, которая вместе с ней прибыла в полк, и подала ему самодельный пакет. На нем четким ученическим почерком было написано: «Передать командиру 8-й батареи Морозову».

— Я нашла в Олиных вещах, — сказала она.

Он разорвал пакет: оттуда выскользнула фотография. Александр узнал на ней Олю. Но как она не походила па девушку-солдата! Он всматривался в совсем юное лицо, умные задумчивые глаза. На груди у Оли покоились крупные косы, а темнокрылые брови были слегка сведены. На обороте фотокарточки она написала только одно слово: «Любимому», а ниже дату «26.1.1944». Александр вспомнил, что именно в этот день дивизия выступила из-под Кировограда в район Корсунь-Шевченковского. Тем же числом было датировано письмо:

«Дорогой мой!» — ему показалось, что эти слова прочитал не он, а их произнесла Оля. — Сейчас ночь, я сижу у телефона, пишу тебе письмо и плачу. В последние дни я вдруг остро почувствовала, что не пройду войну до конца. Это чувство крепнет во мне с каждым днем, порой кажется, что жизнь оборвется сию минуту, стоит только выйти из окопа. Я не могу объяснить своего состояния, это очень сложно, но именно предчувствие близкой смерти заставляет меня писать тебе, так как сказать обо всем, что думаю, не решусь. Ты много бывал в боях, многое видел и пережил и, верю, поймешь меня. Я не оригинальна в своих мыслях и чувствах, с ними уже не один солдат ушел из жизни, хотя никто не хотел расставаться с ней. Ты не представляешь, как горько умереть в девятнадцать лет, когда ты молода, полна сил, когда любишь, когда жизнь, несмотря ни на что, прекрасна. Я узнала, что такое любовь, что значит любить, но так никогда не узнаю, что значит быть любимой. Наверное, это высшее счастье для женщины. Но мне его не дано.

Это письмо и фотографию тебе передадут, когда меня уже не будет. С фото ты можешь поступить как захочешь: отослать моей маме или оставить себе. Может я слишком наивна, полагая, что ты сохранишь его как память о девчонке, которая полюбила тебя и которая по неопытности не знала, как совладать со своей любовью. Возможно все было бы иначе, если бы ты сделал шаг навстречу, но, увы, твое сердце оказалось закрытым для меня.

Я очень хочу, чтобы с тобой не случилось беды, чтобы ты увидел радостный день победы и вспомнил, что к нему шли, но так и не дошли миллионы солдат и среди них Ольга Еременко. Живи, будь счастлив. Я мысленно обнимаю тебя, целую и плачу. Прощай, Оля».

Александр долго находился под тяжелым впечатлением гибели Ольги. Ее фотографию он хранил вместе с письмом в томике Лермонтова. Его не покидало чувство вины перед Олей, хотя и понимал, что нельзя винить человека за то, что он не мог полюбить другого...


* * *

Думая об Оле, Александр лежал неподвижно, устремив взгляд в небо. Тишина наполняла лес. Вокруг стояли ели и сосны, защищая землю от солнечных лучей.

На базе все еще спали, и только часовой Юрий Игнатьев медленно передвигался от ствола к стволу. На нем была пятнистая плащ-палатка, и, когда он останавливался в зарослях сосенок, Александр терял его из виду.

Знакомясь с группой Волчкова, Александр обратил внимание на Игнатьева, живого подвижного парня, шумливого, неугомонного, который не давал покоя товарищам, острил, шутил, сыпал анекдоты. Александру показалось, что он где-то раньше встречал этого солдата: очень запомнилось его красивое лицо с глубокой морщинкой на самой переносице. Он пытался вспомнить, когда и при каких обстоятельствах судьба свела его с ним, и каждый раз возвращался к одному и тому же событию: снежная поляна в черных воронках от мин и снарядов, низкорослый березовый лес, подернутый утренним туманом, и на опушке — воздушные десантники в белых халатах.

— Вы не припомните, нам не приходилось раньше встречаться? — спросил однажды Александр у Игнатьева.

— Мне знакомо ваше лицо, товарищ капитан, но не могу вспомнить, где мы виделись.

— Вам не приходилось служить в восьмой воздушно-десантной бригаде?

— Так точно! — обрадовался Игнатьев. — И вы из восьмерки?

— Нет. Но в окружении под Вязьмой моя батарея поддерживала атаку вашей бригады. Там, наверное, мы и виделись.

— Возможно.

В десять часов, как приказал Волчков, Юрий Игнатьев разбудил десантников. Они выбрались из землянок, размялись, сбегали к ручью, умылись, потом сели под навес завтракать. Открыли консервы, согрели чай. В лесу приятно запахло дымком. Сизой тучкой он стоял между стволами деревьев.

Волчков, не теряя времени, за столом объяснял всем, что группа, за исключением радистов, которые останутся на базе, проведет разведку местности, где теперь предстоит действовать.

— Хочу предупредить, — сказал он, прихлебывая из кружки горячий чай, — в разведке вы можете встретиться со словацкими партизанами, которые еще не знают о высадке нашего десанта. Мало ли за кого они примут вас. Будьте внимательны и осторожны, смотрите, чтобы не возникла случайная перестрелка.

После завтрака Александр, Игнатьев и Болко паправились строго на юг но тропе, которая вывела их к дороге. Александр присел за валуном, лежавшим на опушке леса, и поднес к глазам бинокль. Отсюда влево и вправо просматривалась каменистая дорога, на которой едва могли разминуться встречные машины. Она вилась у самого берега реки, а напротив, прямо из воды, простирался огромный луг, где паслись коровы. Два подростка лениво прохаживались возле них, пощелкивали длинными бичами. Внизу, перекатываясь с камня на камень, плескалась шумливая Цедроль, и волны, купаясь в солнечных лучах, искрились, пенились, рассыпались тысячами брызг.

В стороне за рекой лежало село Склабина. Белые хатки, точно голубки, жались друг к другу, отражая от окон солнечные лучи. Пышные кроны деревьев рассыпались над черепичными крышами домов.

— Вижу людей, — тихо сказал Болко.

Александр обернулся: по тропе шли трое мужчин. Когда они остановились в конце тропы, один из них в военной форме без знаков различия, затянутый ремнем, на котором висели кобура с пистолетом и две гранаты, сказал:

— Передай Юраю Маерчику на словах: мы можем принять парашютистов на своей базе.

— Партизаны, — шепнул Болко. — Про нас, наверное, говорят.

Мужчины молча обменялись рукопожатиями и разошлись: один пошел по дороге в Склабину, двое двинулись обратно в лес.

— Пойдем за ними? — спросил Болко, не сводя глаз с партизан.

— Да. Стоит посмотреть, где они обосновались, — ответил Александр.

Когда фигуры партизан стали теряться за стволами деревьев, десантники поднялись и пошли следом. Александр ускорил шаг, боясь, как бы они неожиданно не свернули с тропы и не исчезли в чаще. И он не зря опасался: пройдя с километр, партизаны, вдруг, как в воду канули. Александр успел приметить сосну, возле которой они промелькнули последний раз, сделал к ней бросок, осмотрелся: на стволе была зарубка, а на примятой траве — едва заметная тропка. Миновав по ней заросли ельника, Александр вновь увидел партизан. Сейчас их разделяло метров пятьдесят и он решил держаться на этом расстоянии.

Вдруг раздался окрик:

— Кто идет?

Из чащи на тропу вышел часовой.

— Свои, Миро.

Он пропустил мимо себя партизан и снова скрылся кустах.

— Наверное, у них здесь база, — сказал Александр, опускаясь на землю. — Давайте обойдем пост стороной.

Сделав большой круг, они вышли к партизанской базе, которая ничем не отличалась от той, куда утром привел их Михал.

— Что будем делать? — спросил Александр, наблюдая за партизанами, собравшимися под навесом.

— Разрешите я пойду к ним, — сказал Болко. — Это мои земляки, мне с ними легче будет договориться. Вдруг найдутся знакомые.

— Хорошо, иди. — И Александр тихонько толкнул его в плечо.

Болко пополз вперед, раздвигая перед собой кусты, выбрался на тропу, огляделся, потом поднялся во весь рост, но не успел сделать и двух шагов, как дула винтовок уперлись ему в грудь.

— Руки вверх!

Перед ним стояли два партизана. Глядя на них, Болко улыбнулся весело и доверчиво, отчего сузились его черные блестящие глаза. Передвинув автомат на грудь, он опустил на него руки, всем своим видом демонстрируя миролюбие.

— Кто такой?

— Неприветливо встречаете гостей, — сказал Болко, улыбаясь.

— Бобчак! — не сводя глаз с Болко, крикнул один из часовых.

Из-под навеса вышел мужчина в военном мундире, за которым десантники шли к базе.

— В чем дело? — спросил он, подходя к ним и оглядывая Болко быстрым взглядом. — Кто? Откуда?

Болко приложил руку к пилотке.

— Воин чехословацкого армейского корпуса генерала Свободы Антон Болко.

— Чем докажешь?

— Докажу формой, которая на мне, — медленно и внятно произнося каждое слово, начал Болко. — Советским автоматом, который на груди...

— Откуда родом? — перебил его Бобчак.

— Из Жилины.

— Проверим.

— В Жилине живут мои родители и сестры. Пойди и спроси про семью Болко, и каждый второй житель города покажет тебе наш дом.

— Проходи. — И Бобчак посторонился, пропуская его вперед.

Они прошли под навес. За войну Болко привык к единой военной форме, а здесь перед ним стояли люди в пиджаках и мундирах, разноцветных рубашках и свитерах, куртках, перепоясанные самыми разнообразными ремнями. Да и лица людей разнились: совсем юные, которых едва коснулся пушок, с жесткой мужской щетиной, с побелевшими бородами и усами.

— Как ты набрел на нас? — спросил Бобчак.

— Вы сами меня сюда привели. Я скрывался в кустах у дороги, когда ты пришел с двумя партизанами. Один пошел с тобой, другой — в Склабину с заданием на словах все передать Юраю Маерчику. Верно?

Бобчак сдвинул фуражку на лоб и присвистнул.

— И еще ты добавил: мы можем принять парашютистов на своей базе.

С задания вернулась группа партизан.

— Ян, я тебя жду, — позвал Бобчак одного из них. — Ты из Жилины? Случайно этого парня в своем городе не встречал?

Болко увидел кряжистого мужчину, на широкой груди которого едва сходился мундир словацкого жандарма. Он сразу узнал его: это был Ян Кубица, старший брат Бронислава, сверстника Антона. С Брониславом они вместе росли, учились в школе, жили на одной улице. В сорок втором году их обоих мобилизовали в армию, и они оказались в одном взводе. Когда прибыли на фронт, Бронислав сказал Антону:

— При первой же возможности перейду к русским.

— И я с тобой. Рука не поднимается в своих стрелять.

Брониславу такой возможности не представилось: во время огневого налета советской артиллерии он погиб.

О многом передумал тогда Антон и решил сдаться русским. И вот теперь перед ним стоял старший брат Бронислава. Он увидел, как у Яна дрогнули брови, как на лице проступила растерянная улыбка. Он рванулся к Антону, прижался к нему — живому свидетелю детства и гибели младшего брата.

— Значит, жив... А Бронислав!.. Эх!.. Мы получили известие, что он убит, — сказал Ян, садясь на скамейку и не выпуская рук Антона. — А ты оттуда? — И он показал глазами на небо. — Вот твои родные обрадуются, когда узнают, что ты здесь.

— Не знаю, как скоро увижу их. Ты в ближайшее время не собираешься в Жилину?

— Если командир отпустит. Как, Владимир? Надо же добрую весть принести родным Болко.

— Подумаем.

— Кстати, командир, а как насчет моей встречи с Юраем Маерчиком? — спросил Антон.

— Вечером я сведу тебя с ним.

— Давай сделаем так: организуем встречу Юрая Маерчика с моим командиром. Им найдется о чем поговорить.

— Где твой командир?

— Минутку. — Антон вышел на площадку и, сложив руки рупором, крикнул: — Товарищ капитан, выходите!


* * *

Вечером Волчков и Морозов на своей базе принимали председателя национального революционного комитета района Богоуша Вериха, председателей комитетов окрестных сел Петра Гинтера и Юрая Маерчика, командиров четырех партизанских отрядов.

Войдя в землянку, Богоуш Верих воскликнул:

— О, это хорошо! — и опустил худые длинные руки на крышку рации. Он стоял склонив голову, словно прислушиваясь к чему-то. — Мы давно мечтали установить связь с командованием Красной Армии.

— Через два часа в эфир уйдет наша радиограмма. С ее отправлением можете считать, что связь с командованием Красной Армии у вас установлена, — сказал Волчков, приглашая гостей к столу. — Сегодня утром товарищ Гинтер кратко информировал нас о положении дел в вашем районе. Но нас интересует обстановка не только здесь, а и во всей Словакии. Можем ли мы от вас получить более полную информацию для передачи командованию Красной Армии? — И Волчков обратил свой взгляд на Вериха.

— О положении в Словакии у меня самые общие сведения. — Верих открыл свою папку, извлек из нее географическую карту крупного масштаба и развернул на столе. — Думаю, что в ближайшее время мы организуем вам встречу или с членами ЦК компартии или Словацкого национального совета. От них вы получите исчерпывающую информацию. — Верих окинул карту внимательным взглядом и продолжал: — Мы условно делим Словакию на три части: западную, среднюю и восточную, — и он обвел на карте своими длинными тонкими пальцами названные районы. — Мы находимся в Средней Словакии, которая сегодня оказалась лучше подготовленной к Словацкому национальному восстанию, к боевым действиям с фашистами и тисовским режимом. Но этому способствовало несколько причин.

Верих умолк, посмотрел на Волчкова и Морозова.

— Вы, товарищи, днем походили по нашей земле, посмотрели на густые леса, высокие горы и убедились, что место достаточно глухое со слабой сетью дорог.

— Местность у вас отличная, — согласился Волчков. — Она сама по себе уже хорошая база для развития партизанского движения.

— Совершенно верно, — кивнул головой Верих, и его глухой, немного сдавленный голос вдруг зазвучал звонко и молодо. — Но есть и другие очень важные обстоятельства. Сюда, к нам, стекаются антифашисты из Западной Словакии, где режим Тисо наиболее силен, из Восточной Словакии, где близко фронт и действуют немецкие войска. У нас позиции Тисо слабы, а немцы пока не беспокоят.

— Хорошо вы расположились: до бога высоко, до царя далеко.

— Но это еще не все, — погасив улыбку, продолжал Верих. — К нам устремились и военнопленные разных стран, бежавшие из концлагерей, партизанские интернациональные отряды, которые действовали на территориях Польши, Венгрии, Чехии. Ну и очень важный фактор: в Банска-Бистрице находится управление сухопутных войск, штаб которого возглавляет подполковник Голиан. Он представляет военное командование Словацкого совета.

— Завидное соседство, — сказал Волчков, обменявшись взглядами с Морозовым.

— Кто составляет костяк партизанских отрядов?

— Основное ядро — члены компартии. Правда, многие партизаны пока живут легально, не бросают свою работу. Их массовый уход на базы привлек бы к себе внимание органов безопасности, мог вызвать нежелательные осложнения. Сейчас в отрядах в основном находятся товарищи, которых преследует полиция, кто дезертировал из армии, а также советские и иностранные военнопленные, бежавшие из концлагерей.

— Если у вас такие отличные условия, то почему вы не переходите к активным действиям? — спросил Морозов и перевел взгляд с карты на Вериха.

— ЦК компартии Словакии и Словацкий национальный совет не ориентируют нас на это. Мы готовим национальное восстание и считаем, что все наши силы должны выступить одновременно, чтобы нанести поражение врагу. Если же сейчас партизанские отряды перейдут к активным действиям, то это вызовет немецкое военное вмешательство. Мы окажемся в невыгодных условиях, а рисковать судьбой восстания мы не хотим.

— Представьте себе такую картину, — сказал Александр, подвигая к себе карту. — Немцы, зная о существовании ваших отрядов, решили разгромить их и подготовили операцию, которая началась в этот час. По всем дорогам из Польши, Чехии, Венгрии в Словакию устремились фашистские войска. — И Александр резко провел рукой по карте, где были нанесены дорожные магистрали, ведущие в глубь страны. — Ваши действия?

— Вторжение немцев — это сигнал к восстанию. Мы окажем самое решительное сопротивление! — быстро, с вызовом ответил Верих.

— Где, на каких рубежах? Как вы представляете развертывание своих сил для борьбы? У вас есть четкий план действий?

— У каждого партизанского отряда свой район, свои базы, с которых они будут наносить удары по врагу.

— Тогда напрашивается другой вопрос: поскольку базы находятся в лесах и горах в стороне от магистралей, то кто воспрепятствует немцам проникнуть в глубинные районы страны?

— Мы не знаем точного плана восстания, но можем предположить, что эта задача будет возложена на армию, —сказал Верих, но в голосе его не чувствовалось уверенности.

— Значит, дороги и магистрали с мостами и туннелями в своем районе вы сдадите врагу? — продолжал допытываться Александр.

— Я же сказал, что со всех баз партизанские отряды нанесут удары по врагу, — со скрытым раздражением проговорил Верих.

Александр не собирался отступать и довольно жестко сказал:

— Мои вопросы имеют чисто практический смысл: поскольку я и мои товарищи находимся здесь, то заранее должны знать, что нам делать в тех или иных обстоятельствах.

— Я понимаю, — смягчился Верих.

— Возможно, что ваши удары окажутся чувствительными и все же, я думаю, что они не остановят быстрое продвижение основных сил противника в глубинные районы Словакии. Вы подготовили к взрыву мосты, туннели, перевалы, чтобы воспрепятствовать продвижению фашистов? — обратился Александр к командирам партизанских отрядов.

— Нет. На этот счет мы не имеем никаких указаний, — за всех ответил Владимир Бобчак.

— Учтите: восстание потребует территории для маневра и перегруппировки сил. Отдать территорию противнику, значит отдать инициативу ему в руки. Выпадами со своих баз вы не добьетесь решающего эффекта. Перед вами сильный и опытный враг, который умеет делать все. Он просчеты не простит. Готовите восстание и в то же время не готовы к отражению неожиданного вторжения немецких войск. Не логично, — тихо закончил Александр.

Наступило неловкое молчание, которое нарушил Волчков.

— Товарищи, Красная Армия в любой день может перейти в наступление в Карпатах и войдет в пределы Словакии. Фашистское командование объявит ее театром военных действий и начнет перебрасывать по вашей территории к фронту резервы. Это вынудит нас заблаговременно взорвать мосты и туннели на дорогах, чтобы помешать переброске вражеских войск и грузов. Прошу поставить об этом в известность своих руководителей.

— Я незамедлительно сообщу об этом в ЦК компартии, — сказал Верих.


* * *

«26.7.44. 24.00.

Украинский штаб партизанского движения.

Строкачу.

Словакия накануне национального восстания против марионеточного режима Тисо и фашистов. Возможности для развития партизанской борьбы огромны. Имеются условия для приема большого числа советских парашютистов. Мы можем немедленно принять организационные группы там, где высаживались сами. Сигнал: горящие костры в форме письма.

Волчков, Морозов».


* * *

Когда радиограмма была передана, из штаба сообщили, чтобы Волчков через два часа вышел на связь.

Волчков и Морозов вышли из землянки радистов и присоединились к словацким товарищам, которые ожидали их под навесом.

— Мы тут без вас обсуждали одну очень важную проблему и решили посоветоваться с вами, — сказал Верих.

— Слушаем вас. — Волчков сел рядом с ним.

— Товарищ Морозов сегодня видел один наш отряд и, наверное, обратил внимание на его вооружение.

— Да, с таким оружием трудно сражаться с фашистами, — подтвердил Александр.

— Несколько раз мы обращались с просьбой к нашему военному командованию вооружить партизанские отряды, но Голиан все время отказывается это сделать.

— Почему?

— Он ссылается на то, что на складах мало оружия, в армию постоянно призывают запасников, в начале восстания будут мобилизованы новые контингенты, их нужно будет вооружать. А вообще-то Голиан очень зол на партизан, обвиняет их в том, что они переманивают солдат. Растет дезертирство, а это ослабляет армию и привлекает к ней внимание тисовского режима и фашистов. Голиан считает, что партизаны никому не подчиняются и ничьих приказов не выполняют. Он согласен вооружить те партизанские отряды, которые будут подчиняться ему. Но ЦК компартии не хочет этого делать. Поэтому рассчитывать на оружие нам пока не приходится. В состоянии ли ваше командование предоставить нам оружие?

— Я передам вашу просьбу штабу.

— Спасибо.


* * *

«27.7.44. 2.00.

Волчкову, Морозову.

В ночь с 28 на 29 июля примите организационно-оперативную группу Морского из восьми человек. Сообщите подробно о партизанских отрядах, количестве, вооружении, руководителях. Сообщите о словацких вооруженных силах, аэродромах, сколько в Словакии немцев и какова их сила. Получите все дальнейшие инструкции, когда вы дадите проверенную и убедительную информацию о количестве и подготовленности патриотов Словакии.

Строкач».


* * *

Александр cидел на траве, холодной и влажной, вытянув ноги, и смотрел на темное небо и яркую россыпь звезд. В стороне поднималась куча хвороста, облитая керосином. По другую сторону ее сидели Игнатьев и Болко и тоже молча смотрели на небо. Все ждали самолет с группой Морского и волновались. Центр подтвердил радиограммой о его вылете, но вот прошли вcе сроки, а самолета не было. Кто знает, какие события могли произойти за это время.

— Товарищ капитан, cлышите? — спросил Юрий Игнатьев.

Александр приложил руку к уху и уловил далекий гул моторов.

В центре поляны часто замигал электрический фонарик — это Волчков давал сигнал зажечь костры.

— Юра, зажигай, — сказал Александр.

Почти одновременно взметнулись пять огненных столбов, выбросив в воздух тысячи искр. Александр отошел от костра, поднес к глазам бинокль, посмотрел вверх: небо как бы приблизилось к нему, звезды стали крупнее и ярче. Он увидел черное тело самолета, подумал, что сейчас начнут выбрасываться парашютисты, но в темноте не увидел их. И только в нескольких десятках метров от земли заметил белый купол. Александр рассчитывал, что парашютист опустится в центре поляны, но у самой земли его подхватил поток воздуха, развернул и понес прямо к костру, возле которого находился Морозов. Десантник прошел почти над самым пламенем, подтянул стропы и приземлился. Александр бросился к нему и, помогая освободиться от лямок, крикнул:

— С благополучным прибытием!

— Спасибо, друг! Ты кто?

— Морозов.

— Господи, не узнал. Будешь богатым. Здравствуй, дорогой! Я — Морской. — И они крепко обнялись, похлопывая друг друга по спинам.

— Мы заждались вас, — сказал Александр, глядя при свете костра в улыбающееся лицо Морского, с которым он познакомился в Киеве в штабе партизанского движения.

— Перед вылетом произошла задержка: ждали контейнеры с оружием. А потом нас неприветливо встретили над линией фронта немецкие зенитчики. Летчики, которые в прошлый раз доставляли вас сюда, второй раз решили не испытывать судьбу, повернули на юг, провели самолет над Карпатами. Вот мы и запоздали. Где Волчков?

— У центрального костра.

— Пошли к нему.

На поляну один за другим приземлились другие десантники. Самолет сделал новый круг, сбросил контейнеры с оружием и только после этого, покачав крыльями, исчез в ночи, словно его здесь и не было. Прозвучала команда «гаси костры», и скоро мрак снова сомкнулся над поляной.


* * *

«29.7.44. 3.30.

Украинский штаб партизанского движения.

Строкачу.

Приземлились благополучно. Люди и груз в порядке. Приступаем к выполнению задания. Ждем новые оперативные группы. Координаты и сигналы прежние.

Морской».


* * *

— Ну, теперь рассказывай все по порядку, — сказал Волчков Морскому.

Они сидели в землянке за маленьким шатким столиком, на котором в тесноте стояли котелки с кашей, лежали колбаса, хлеб, в кружках дымился чай. Хотя здесь царил полумрак — узкое под потолком окно плохо пропускало свет — коптилку зажигать не стали.

— Ты выдержку Строкача знаешь? — спросил Морской.

— Еще бы!

— Как вас отправил, так и потерял покой. Сколько раз и куда только он не посылал людей, но никогда так не волновался, во всяком случае не выдавал своего волнения, как нынче. Наверное, это объясняется еще и тем, что вашей группой очень интересовались в ЦК компартии Украины и ЦК компартии Чехословакии. А когда от вас поступила первая радиограмма, не скрывал своей радости.

Александр неназойливо поглядывал на Морского, стараясь лучше рассмотреть человека с легендарной биографией партизанского командира.

Они были мало знакомы, виделись в основном на совещаниях у генерала Строкача. В первую встречу Александр обратил внимание на офицера богатырского сложения, который говорил живо, резким грудным голосом, ходил стремительно, легко, как будто не ощущая тяжести своего тела. Выделялась не только его внушительная фигура, но и выразительное скуластое лицо с крупным широким носом и узко поставленными глазами. Александр был много наслышан о Морском от Волчкова, офицеров штаба, партизан, знал, что настоящее его имя Михаил Осинцев. Это партизаны Украины за отвагу, любовь к морю и морскую душу прозвали его Морским. И теперь даже в официальных документах он упоминался под этим именем.

До войны Михаил служил на Черноморском флоте, плавал на эскадренном миноносце, а когда фашисты прорвались к Севастополю, ушел с корабля защищать родной город. До конца сражался моряк под стенами Севастополя, на Херсонесе, в последний час сражения был тяжело ранен и попал в плен. Но едва окреп, бежал из лагеря, ночами пробирался на север и однажды вышел в расположение партизанского соединения Буйного. Закон у Буйного был железный: новичка испытывали в бою, убил врага, добыл оружие, воюй дальше. В первом же бою с карателями Михаил удивил партизан своей дерзостью и отвагой, отбил три автомата и приволок на себе в штаб насмерть перепуганного лейтенанта, который плакал и просил не убивать его. Бывшего моряка Буйный назначил командиром диверсионно-разведывательного отряда. Вот тогда-то и загремела по Украине слава Морского. Пущенные под откос эшелоны, взорванные танки, машины, мосты, склады — все это было дело рук отчаянных парней из его отряда.

...Морской отхлебнул из кружки чай, поглядел на Волчкова и Морозова и сказал:

— Вам генерал приказал передать следующее: как можно скорее встретиться со словацкими военными и политическими деятелями, обсудить и согласовать с ними все детали предстоящей борьбы с фашистами. Ему необходима ясная картина, на основании которой ЦК компартии Чехословакии и наше командование могли бы принять нужные решения. Задача же моей группы состоит в том, чтобы срочно организовать глубокую разведку сил немцев на территории Словакии и словацких частей, верных правительству Тисо.

— Встреча с военными руководителями Словацкого национального совета произойдет на днях, а вот с представителями ЦК компартии Словакии дело обстоит сложнее, — сказал Волчков. — Возможно, кому-то из нас придется отправиться в Братиславу. — Но это дело будущего, — он положил свою руку на руку Морского: — Я рад, что ты с нами. Скоро сам убедишься, какие в Словакии возможности для развития партизанского движения.


* * *

«29.7.44. 6.00.

Волчкову, Морозову, Морскому.

Поздравляю. Подготовьте для приема организационных групп еще одну площадку. Жду точную информацию о положении дел в Словакии. Желаю удачи.

Строкач».


* * *

Верих пришел на базу вечером не один, с ним были двое. Здороваясь с Волчковым и Морозовым, он сказал, указывая на своих спутников:

— Командир французского партизанского отряда Жак Линар и переводчик Фредерик Урбан.

Линар и Урбан при упоминании их имен щелкнули каблуками, поклонились. Офицеры пожали им руки.

«Французы?! Откуда они здесь?» — удивился Александр, разглядывая неожиданных гостей.

— Товарищ Линар — бывший рабочий завода «Рено», — продолжал Верих. — Товарищ Урбан до войны был студентом Сорбонны, изучал славянские языки. — Он улыбнулся и закончил: — Это пока все, что я о них знаю. Сегодня французский отряд прибыл в наш район из северной Венгрии. Товарищ Линар просил меня организовать с вами встречу. Но с ним вы побеседуете потом. Сейчас я бы хотел обсудить с вами одно предложение.

— Прошу. — Волчков указал рукой на вход в землянку.

Верих первым спустился по ступенькам вниз, прошел в дальний угол, сел к столу и, не дожидаясь, когда все рассядутся, сказал:

— Сегодня, товарищи, заседал районный комитет и принял следующее решение: объединить все партизанские отряды, действующие в районе, под единым командованием. Просим вас, товарищ Волчков, возглавить новое соединение.

Александра не удивило это предложение. Его можно было ожидать. Как раз накануне прихода Вериха он с Волчковым обсуждал обстановку, которая сложилась в Словакии в связи с тем, что правительство Тисо, узнав о высадке в Низких Татрах советских десантников и большом наплыве в тот район добровольцев, желающих сражаться против фашистов, привело в боевую готовность воинские гарнизоны по всей стране. В комитете пришли к выводу, что партизанам, но-видимому, не избежать столкновений с войсками, поэтому для координации действий отрядов необходимо иметь единое командование или объединенный штаб.

Волчков сидел, облокотившись на столик, обратив замкнутое лицо к Вериху. Глаза его, чуть прищуренные, застыли в одной точке и, кроме вежливого внимания, ничего не выражали.

Молчание затягивалось. Верих посмотрел на Волчкова и нетерпеливо забарабанил пальцами по столу.

— Спасибо за честь, — наконец внятно и негромко сказал Волчков. — Помнишь, Александр Николаевич, — продолжал он, обращаясь к Морозову, — как мы с тобой недавно мечтали к новому году иметь партизанский отряд хотя бы в сто человек. А тут нам вручают чуть ли не целый полк, командуй, действуй.

— Нет, товарищ Волчков, полком вы здесь не отделаетесь, — сделал протестующий жест рукой Верих. — Мы получили сведения, что к нам сейчас перебазируются интернациональные отряды из Польши, Венгрии и Румынии. Первой ласточкой стали французы. Товарищ Линар сказал, что за ним идет венгерский партизанский отряд под командованием товарища Будаи. Сам Будаи в тридцать седьмом году сражался против фашистов в интернациональной бригаде в Испании.

— И это еще не все, — сказал Волчков, доставая из кармана гимнастерки радиограмму, полученную от Строкача. — Украинский штаб партизанского движения на основании наших донесений сделал заключение, что в Словакии большие возможности для партизанской войны против фашистов и отдал приказ нашим организационным группам в Полыше перебазироваться в Словакию. Принимайте пополнение.

— Так это же прекрасно! — воскликнул Верих. — Так как? — И он посмотрел на Волчкова.

— Хорошо. Я принимаю командование партизанскими отрядами района.

Во время этого разговора Линар сидел на топчане и, склонив голову набок, внимательно слушал то, что ему переводил Урбан. И вот в конце разговора он напомнил о себе.

— Товарищ Линар просит товарища Волчкова принять и французский отряд под свое командование, — сказал Урбан.

Проводив Вериха и французов, Волчков и Морозов спустились в землянку. Укладываясь спать, Волчков сказал:

— Вот задача: где взять опытного начальника штаба?

— Капитана Неустроева помнишь? — спросил Александр, снимая с себя гимнастерку.

— Ну? — Волчков опустился на топчан, выжидающе посмотрел на него.

— Он же на фронте был помощником начальника штаба стрелкового полка. Где он сейчас?

— В Польше. Со своей группой идет в Словакию.

— Его и надо назначить начальником штаба.

— Это идея!

В землянку вошел Юрий Игнатьев.

—Товарищ майор, разрешите доложить, — сказал он, прикладывая руку к пилотке.

— Да.

— Разведчики из отряда я сообщили, что в соседнее село прибыл неизвестный партизанский отряд. Командует им бывший поручик чехословацкой армии. Отряд по-военному называется ротой.

— Сколько в роте бойцов?

— Более ста.

— Что ж, придется познакомиться с командиром и его ротой.

— Разреши я пойду? — поднялся Александр.

— Не сейчас, дождись рассвета. Возьми с собой Болко и Игнатьева.


* * *

За час до рассвета Ладислав и Дагмара заступили в дозор. Несколько часов сна не сняли усталость, наоборот разморили, отчего еще больше хотелось спать. Дагмара с трудом удерживала чумную голову, которая сама собой клонилась на плечо, а глаза слипались, и требовалось усилие, чтобы их разомкнуть.

Ладислав и Дагмара сидели у забора на окраине села, зажав между колен автоматы. Отсюда хорошо было наблюдать за дорогой и небольшим полем, которые начали вырисовываться в редеющей мгле.

Ладислав тоже отчаянно боролся со сном, плохо владея собой и непослушным телом. Казалось, невидимая сила давила на плечи и гнула к земле так, что хотелось лечь и не шевелиться. Чтобы не уснуть, он то и дело встряхивал головой, часто моргал глазами, зевал.

Усталость от долгого и тяжелого перехода с каждым днем все ощутимее давала о себе знать. Вот уже больше месяца партизанская рота поручика Цирила Горана пробивалась из Центральной Чехии к фронту, на соединение с Красной Армией. Люди шли тропами и лесами, обходя стороной большие дороги, города и села. Их преследовали чешские, немецкие и словацкие фашисты, пытались окружить и уничтожить. Рота с боем отступала в глухие горы, куда не решались следовать каратели, и снова шла на восток по бездорожью, преодолевая каменистые подъемы, перевалы и спуски, поросшие лесом.

В начале августа рота вошла в Центральную Словакию. На пути, в стороне от шоссейной дороги, лежало небольшое село, затерявшееся в Низких Татрах. Горан решил дать людям отдых, пополнить продовольственные запасы. Тут-то и встретили роту разведчики из отряда Бобчака.

...Рассвет подкрадывался медленно. Он спускался сверху, с гор, вытесняя из низины мрак. Привалившись спиной к забору, Ладислав наблюдал, как земля наполняется светом, нежным и неуловимым, как колеблется воздух на грани ночи и нового дня. Стояла звенящая тишина и, когда в ней послышались отдаленные шаги и голоса людей, Ладислав насторожился.

— Вижу на дороге троих, — сказала Дагмара, выглядывая из-за куста.

— Это, наверное, опять разведчики из местного партизанского отряда, — высказал предположение Ладислав.

— Не похоже. Они в военной форме, только не в словацкой.

Ладислав и Дагмара поднялись и пошли навстречу. Когда они сошлись, вперед выступил офицер и, приложив руку к фуражке, представился:

— Капитан Красной Армии Морозов.

Ладислав удивленным взглядом окинул его и солдат с автоматами, переспросил:

— Красной Армии?! Как вы здесь оказались?

— С неба, — улыбнулся Александр, протягивая руку Ладиславу. Тот стиснул ее в крепком пожатии. — Познакомьте нас с девушкой.

— Это Дагмара.

Вот так повстречался Александр Морозов с Ладиславом и Дагмарой.

— Ну что ж, ведите нас в свой отряд, к командиру, — сказал Александр.

Ладислав побежал вперед, а Дагмара повела Александра, Болко и Игнатьева в село.

Предупрежденный Ладиславом, Горан вышел навстречу.

— Командир партизанской роты поручик чехословацкой армии Горан, — четко, по-военному доложил он. Достал из кармана удостоверение личности, которое осталось у него с 1938 года, и вручил Александру. Тот развернул удостоверение, посмотрел и, возвращая, сказал:

— Я прибыл к вам по поручению командира партизанского соединения.

— Соединения?! — удивленно переспросил Горан. — Я не ослышался?

— Нет. Мне поручено установить с вами связь и согласовать наши действия.

— Я готов... Но будет лучше, если вы нашу роту возьмете под свое командование.


* * *

Волчков и Морозов в форме словацких офицеров подъехали на открытой легковой машине к штабу гарнизона города Мартина. У входа их встретил дежурный офицер и незамедлительно проводил в кабинет военного руководителя восстания подполковника Яна Голиана.

— Здравствуйте, господа. — Голиан поднялся из-за стола, легкой скользящей походкой подошел сначала к Волчкову, пожал ему руку, на какое-то мгновение задержал взгляд на его лице, потом — к Морозову, внимательно посмотрел на него. — Разрешите представить вам своих помощников подполковника Миница и майора Марко.

Офицеры молча поклонились.

— Прошу садиться, — сказал Голиан, положив перед Волчковым и Морозовым пачку сигарет. — Курите, пожалуйста.

Он опустился в кресло по другую сторону стола с серьезным непроницаемым лицом. Его светлые глаза, в которых застыло выражение настороженности и любопытства, смотрели между Волчковым и Морозовым. Александр обратил внимание на этот странный взгляд, не располагающий к откровенности.

— Я должен принести вам извинения за то, что не мог встретиться с вами раньше, — сказал Голиан.

— Мы очень сожалеем. — Волчков закурил сигарету и продолжал: — Мы находимся в Словакии почти двадцать дней и не можем сообщить своему командованию о военной стороне подготовки восстания, так как не имеем точной информации.

— Я вас понимаю, — сказал Голиан и повернулся к своим помощникам, как бы говоря: «Я же просил как можно быстрее организовать встречу». — Мы, пожалуй, в большей степени заинтересованы в установлении контактов с вашим командованием. Поэтому я постараюсь дать всю информацию, какую вы от меня попросите.

— Благодарю.

— Тогда не будем терять времени, приступим к делу, — улыбнулся Голиан. Лицо его просветлело, взгляд стал теплее, откровеннее. Александр отметил, что у него приятная улыбка. — Я готов ответить на ваши вопросы, господа.

Волчков положил сигарету в пепельницу и сказал:

— Наш первый и самый главный вопрос: планы и сроки восстания, какие силы выступят против немцев и режима Тисо, кто и как будет осуществлять руководство вооруженным выступлением?

Голиан задумался, свел вместе тонкие брови и некоторое время неподвижно смотрел перед собой. Потом положил локти на стол, оперся на них, наклонил вперед голову и заговорил:

— Я и присутствующие здесь офицеры представляем военное руководство и подчиняемся Словацкому национальному совету. В июне и июле совет на своих заседаниях конкретизировал план вооруженного восстания народа и армии. Боевые действия против немцев и режима Тисо будут вести части повстанческой армии и партизанские отряды. Правда, при подготовке восстания мы столкнулись с большими трудностями. Дело в том, что одна наша дивизия сейчас находится в Румынии, вторая — в Италии, две другие — в Восточной Словакии держат фронт в Карпатах против ваших войск. Мы отводим им главную роль в восстании и надеемся, что Красная Армия здесь получит большую свободу действий. Они откроют ей путь в Словакию и Дунайскую низменность.

«Да, вариант заманчивый», — подумал Волчков, а вслух сказал:

— На кого конкретно военное командование будет опираться, готовя и проводя в жизнь эту серьезную акцию?

— На командиров частей и подразделений, которые связаны с нами.

— Какие-либо антифашистские организации в армии есть?

— Мне о них ничего не известно. Вероятнее всего, что их попросту нет.

— Значит, вы опираетесь только на верных вам офицеров?

— Да. Чем меньше лиц будет знать о подготовке восстания, тем лучше.

— Понимаю, рисковать нельзя, — сказал Волчков, — но тогда мне не совсем ясно, как вы думаете подготовить к восстанию личный состав словацкой армии?

— Личному составу нужно будет выполнять приказы военного командования, — тоном, не терпящим возражений, сказал Голиан и провел ладонью по столу, словно подводя черту.

— Скромная роль для главных действующих лиц, — заметил Волчков, и улыбка дрогнула на его губах. —А вы уверены, что они выполнят ваши приказы?

— У вас на этот счет есть сомнения? — на вопрос вопросом ответил Голиан, с вызовом глядя на Волчкова: в глазах его притаилась усмешка.

— Есть.

— У меня тоже есть, — отозвался Морозов.

— Тогда объясните, господа, — стушевался Голиан.

Волчков ободряюще посмотрел на Морозова. Прищуренные глаза его как бы говорили: давай, продолжай дальше.

— В Словакии существует режим Тисо, — начал Александр ровным и спокойным голосом, — есть правительство, есть министр обороны Чатлош, наконец, есть командующий Карпатскими дивизиями генерал Малар. Невольно напрашивается вопрос: чьи приказы будет выполнять личный состав, который ничего не знает о готовящемся восстании: министра, командующего или ваши?

— Думаю, что большинство выполнит наши приказы, — помедлил с ответом Голиан.

— На сто процентов гарантии нет?

— Пожалуй, нет.

— Надо понимать так, что часть солдат и офицеров останется верна существующему правительству, часть будет колебаться, не зная, к кому примкнуть, чтобы не проиграть и не лишиться головы, часть потребует роспуска по домам. Такой вариант вы допускаете?

— Честно говоря, нет.

— Почему?

— Я убежден, что даже те солдаты и офицеры, которые верны существующему правительству, тоже ненавидят фашистов и симпатизируют Красной Армии. Это в конечном счете определит их позицию, и они примкнут к восстанию.

— Не очень убедительно, но допустить можно.

— На проходивших совещаниях члены Словацкого национального совета от коммунистической партии, в частности Шмидке и Гусак, критиковали военное командование за слабую антифашистскую работу в армии. Мы согласились с критикой и сейчас пытаемся поправить положение. Не знаю, как нам это удастся. Времени маловато, да и опыта политической агитации у военных нет.

— Сочувствуем, — сказал Волчков, решив, что не стоит углубляться в эту тему.

— Я вас могу информировать, — продолжал Голиан, — что за несколько дней до вашей высадки в Низких Татрах у нас состоялось последнее заседание Словацкого национального совета, где окончательно были согласованы политический и военный планы восстания. Его возглавит Словацкий национальный совет, он будет осуществлять власть на освобожденной территории. Что касается сроков восстания, то все единодушно решили: если Германия попытается ввести свои войска на территорию Словакии, то это послужит сигналом для политического и вооруженного выступления. Борьба с немцами начнется независимо от ситуации в Словакии.

— Ну, а если немцы не станут вводить войска, какие тогда определены сроки начала восстания? — спросил Волчков.

— Мы приурочим выступление к началу наступательной операции Красной Армии в Карпатах. Я надеюсь, что за эти дни мы согласуем свои действия с вашим командованием.

— Сделаем все, что в наших силах. Мы сегодня же передадим в штаб информацию о встрече с вами.

— Спасибо. — Голиан сложил карту и передал майору Марко.

— Господин подполковник, хотелось бы с вами обсудить еще одно дело, которое нас очень волнует, — сказал Моровов.

— Слушаю вас, капитан.

— Советские самолеты сбрасывают нам на парашютах оружие, боеприпасы, взрывчатку для вооружения партизанских отрядов. Но все это капля в море. Отряды растут быстро, и мы не в состоянии полностью вооружить их. Просим вас оказать нам помощь. Я имею в виду не только стрелковое оружие, но и минометы, пушки.

— Минометы?! Пушки?! — приподнялся Голиан и посмотрел на Морозова с откровенным удивлением.

— Да, минометы, пушки, — выдержав его взгляд, спокойно повторил Александр.

— Винтовками и автоматами по возможности мы снабжаем партизанские отряды. Но вы требуете от нас невозможного. — Голиан повернулся к своим офицерам и сказал: — Я что-то не припомню, когда бы партизаны в своей борьбе применяли тяжелое оружие.

— Господин подполковник, вы, наверное, не интересовались историей партизанского движения в нашей стране, — сдержанно сказал Волчков.

— О ваших партизанах мы достаточно наслышаны.

— У нас говорят: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Советские партизаны сейчас широко применяют минометы и артиллерию.

— Простите, я не знал, — улыбка исчезла с лица Голиана. — Учтите одно: у нас горы, леса, действия минометов и артиллерии в таких условиях затруднены. Пушки сложно транспортировать по дорогам. А горных орудий у нас очень мало на складах.

— Я не думаю, что мы будем вести боевые действия только в горах и на лесных тропах. Возможно, встретимся с фашистами и в открытом бою, где немцы применят артиллерию, танки, авиацию. Вряд ли партизаны смогут противостоять хорошо вооруженному противнику с одними винтовками и автоматами.

— Вы, капитан, задали трудную задачу. Каждое орудие, миномет у нас на учете. В основном это старые системы, но мы будем вооружать ими новые формирования. Как же быть? Как же быть? — нетерпеливо забарабанил он пальцами по столу. — Хорошо, я подумаю, посоветуюсь со своими помощниками и дам ответ.

Офицеры встали.

— У меня к вам, господа, будет одна просьба, — сказал Голиан, выходя из-за стола. — Не предпринимайте, пожалуйста, преждевременных боевых действий, чтобы не вызвать ответных акций властей и немцев.

— Господин подполковник, военная обстановка может измениться в любую минуту. Если сегодня-завтра советские войска перейдут в наступление в Карпатах или Румынии, то Украинский штаб партизанского движения, которому я подчиняюсь, может отдать приказ о начале боевых действий в тылу врага.

— Я учитываю ваше положение, майор. Поэтому моя настоятельная просьба к вам: незамедлительно сообщите о наших планах своему штабу, и это избавит вас от преждевременных выступлений. Для связи с вами я пошлю своего офицера.

Голиан проводил Волчкова и Морозова до машины и простился с ними.


* * *

«13.8.44. 23.00.

Украинский штаб партизанского движения.

Строкачу.

Сегодня встретились с военными руководителями восстания подполковником Голианом, подполковником Миницем, майором Марко. Достигнута договоренность о координации совместных действий. Военное командование и Словацкий национальный совет разработали план выступления против немцев и режима Тисо. В восстании может принять участие словацкая армия. Главная опора — две словацкие дивизии, стоящие в Карпатах против наших войск. Они могут открыть фронт Красной Армии для наступления на Братиславу, Будапешт, Вену и Прагу. Голиан просит включить их в план советского командования. Сигнал к началу всеобщего восстания — вступление немцев на территорию Словакии или же начало наступления Красной Армии в Карпатах. Просим принять это во внимание.

Волчков, Морозов».


* * *

«14.8.44. 22.00.

Волчкову, Морозову.

О плане использования словацких дивизий во время наступления Красной Армии передано соответствующим военным органам. Противник, вероятно, ожидает прорыва фронта в Карпатах, поэтому уже сейчас начинает укреплять свои войска, перебрасывает боеприпасы, технику, живую силу. Приказываю: не позднее 20 августа перейти к активным действиям на коммуникациях. Обратите особое внимание на магистрали, ведущие к Дукельскому перевалу. Взорвите на них мосты и туннели, парализуйте движение всех видов транспорта.

Строкач».


* * *

21 августа 1944 года партизанская бригада под командованием майора Волчкова, насчитывающая две с половиной тысячи бойцов, спустилась с горных баз в долину реки Цедроль.

Волчков, Морозов и начальник штаба капитан Николай Неустроев, который несколько дней назад прибыл из Польши со своей организационной группой, шли во главе колонны. Ворот гимнастерки у Александра был расстегнут, на лице поблескивали бусинки пота. Он отступил в сторону, пропустил мимо первую роту, сформированную из советских десантников. Командовал ею старший лейтенант Андрей Щетинин, который недавно высадился со своей организационной группой в горах, быстро вошел в курс дела.

За его ротой двигалась батарея лейтенанта Ивана Исаева, прибывшего в Словакию в составе группы Щетинина. На фронте он командовал огневым взводом, был ранен, а из госпиталя направлен в распоряжение штаба партизанского движения.

Конные упряжки тащили за собой четыре пушки старых систем, которые состояли на вооружении довоенной чехословацкой армии: подполковник Голиан частично сдержал свое слово. Из партизан, служивших ранее в артиллерийских частях, Александр сформировал расчеты орудий.

С Морозовым поравнялась первая повозка минометного дивизиона. Два миномета лежали в ней вместе с катушками телефонного кабеля. На повозке рядом с ездовым сидел Феро Ковачик, назначенный командиром дивизиона.

Трудно сказать, имел бы Александр минометы, если бы не один случай. В тот день, когда он с Волчковым вернулся от подполковника Голиана, к нему пришел подпоручик Феро Ковачик, ранее служивший в минометном подразделении словацкой армии и дезертировавший из него, и сообщил, что в горах находится склад с немецкими минами. Охрану несут словацкие солдаты, они готовы передать его партизанам. Александр направил радиограмму генералу Строкачу с просьбой прислать с первым же самолетом трофейные немецкие минометы. Через три дня минометы были доставлены на парашютах партизанам. Для их транспортировки приспособили несколько повозок.

Подошла рота Горана. Ладислав и Дагмара приветливо улыбнулись Александру. С того памятного дня, когда они повстречались с ним, он часто ловил на себе их восхищенные взгляды. Александр не обольщался, не относил это на свой личный счет, понимая, что первый советский офицер, с которым их свела судьба, был своего рода олицетворением Красной Армии.

Александр вернулся в голову колонны, когда за поворотом дороги показалось село Склабина. На окраине собрались жители. Впереди переливалось красное знамя. Человек, державший его, описал развернутым полотнищем круг, приветствуя партизан. Александр узнал Юрая Маерчика, председателя национального комитета Склабины, с которым повстречался в первый день прибытия в Словакию на партизанской базе.


* * *

Вечером Волчков и Морозов вернулись в Склабину из Липтовской Лужны с совещания командиров партизанских отрядов, где обсуждался план дальнейших действий. Юрай Маерчик, с нетерпением ожидавший их, сказал, что прибыл представитель ЦК компартии Словакии доктор Милош Машек.

Через несколько минут в комнату, где разместились офицеры, вошел дежурный по штабу и пропустил вперед молодого мужчину в очках. Пожимая руку Волчкову и Морозову, сказал:

— Я вас заочно знаю со слов наших товарищей и подполковника Голиана. Рад с вами познакомиться.

— Садитесь, пожалуйста, — сказал Волчков, указывая на длинную скамейку у стола.

Машек сел спиной к окну так, что его лицо оказалось в тени, положил на стол руки. Волчков и Морозов сели напротив.

— ЦК компартии Словакии и Словацкий национальный совет поручили мне встретиться с вами и договориться о совместных действиях, о сроках выступления. Вы, советские офицеры, по-моему, не имеете четкого представления о политическом профиле подготовляемого восстания. Я бы хотел проинформировать вас об этом. В Словакии сейчас столкнулись, если так можно выразиться, три концепции борьбы против немецкого и местного нацизма. Первая, — и Машек загнул один палец на руке, — конценция компартии Словакии и Словацкого национального совета о всенародном вооруженном восстании на основе соглашения о координации действий с Красной Армией. Вторая, — он загнул второй палец, — концепция президента Бенеша и его военного окружения в Лондоне: самостоятельные боевые действия без участия народа, коммунистов, без сотрудничества с Красной Армией.

— На кого же господин президент собирается опереться, если исключает из борьбы народ, коммунистов и Красную Армию? — спросил Морозов.

— Видимо, на свою лондонскую рать, — усмехнулся Машек. — И вот налицо третья концепция: Украинского штаба партизанского движения и, как я понимаю, поддержанная московским руководством компартии Чехословакии, — расчет на широкое партизанское движение, на переход словацких солдат и офицеров в партизанские отряды.

— Вы правы. Мы действительно имеем приказ штаба и просьбу ЦК компартии Чехословакии привлечь солдат на сторону партизан, — сказал Волчков.

— Мы тоже стоим за развитие партизанского движения с привлечением к нему самых широких слоев населения и одновременно выступаем за сохранение армии, как одной из твердых опор народного восстания. — Машек на минуту умолк, давая возможность офицерам хорошо понять то, что сказал, и продолжал: — Мы не хотим растворять армию в партизанской массе. У вас тоже есть армия, и вы не переводите ее на методы партизанской борьбы, отводите ей классическую роль в войне с фашистами. Позвольте и нам сохранить армию в ее классическом виде.

— Вы так говорите, товарищ Машек, как будто мы действительно посягаем на словацкую армию, — возразил Морозов, не пытаясь скрыть на лице выражение досады.

— Вы же не станете отрицать, что солдаты словацких частей оставляют их и уходят к партизанам, — быстро повернулся к нему Машек, и глаза его сверкнули под очками.

— Не станем, — согласно кивнул головой Морозов. — Это происходит не потому, что мы обладаем какой-то особой притягательной силой, а потому, что многие солдаты и офицеры не хотят служить Тисо, они хотят бороться с фашистами.

— Это можно делать и в рядах армии.

— Совершенно верно, если люди будут знать, что в определенное время они единодушно выступят против фашистов. А, как информировал нас подполковник Голиан, армия, за исключением узкого круга офицеров, ничего не знает о готовящемся восстании. Солдаты не желают сидеть сложа руки, когда в стране развертывается мощное партизанское движение.

Наступило молчание, которое никто не решался нарушить. Волчков положил на стол сигареты. Машек взял одну, Морозов поднес ему зажигалку.

— Благодарю. — Машек выпустил тонкую струйку дыма. — Да-а, армия для нас больное и слабое место. Она целиком находится во власти военных.

— Армией всегда командовали генералы, а не лидеры политических партий.

Машек усмехнулся и с сожалением сказал:

— В армии пока для нас многое не ясно. Да только ли в армии! Если честно говорить, то нам до сих пор точно не удалось определить заранее, какая часть населения будет активно участвовать в борьбе, какая часть займет чрезвычайно осторожную, выжидательную позицию и какие силы выступят против восстания.

— Не зная всего этого, трудно вступать в бой, — сказал Морозов с сочувствием в голосе.

— Согласен. Поэтому не хотелось бы раньше времени ввязываться в бой, но он может начаться не сегодня завтра по вашей инициативе. Нам стало известно, что вы на днях собираетесь взорвать туннели, ведущие в Турец.

— Немцы в любой момент могут ввести свои войска в Словакию, и, если мы не взорвем туннели, мосты, дороги на горных перевалах и ущельях, они без особого труда проникнут в глубинные районы страны, — убежденно проговорил Волчков.

— Так уж и проникнут? — спросил Машек и, склонив голову, с недоверчивой улыбкой посмотрел на Волчкова. — Почему вы думаете, что мы позволим им это?

— Немцы имеют огромный боевой опыт. У словацкой армии и партизан его нет, хотя храбрости им не занимать. В бою опыт немцев скажется быстро. Да и вооружены они мощнее. Поэтому в столкновении на начальной стадии не исключено, что словацкая армия потерпит неудачу, отступит, а еще слабые партизанские отряды будут оттеснены в горы. И это неизбежно произойдет, если все транспортные связи в хорошем состоянии достанутся врагу и он сможет быстро маневрировать, проводить сосредоточения войск на решающих участках борьбы.

— Хотя то, что вы сказали, выглядит убедительно, я прошу, чтобы вы повременили с крупными боевыми действиями, пока из Москвы не вернется наша делегация и мы не получим всех необходимых рекомендаций, — понизил голос Машек.

— Вы сказали делегация?! — метнул на него проницательный взгляд Волчков.

— Да. Четвертого августа в Москву вылетели наши представители, член ЦК Шмидке и подполковник Ферьенчик. Они уполномочены вести переговоры с вашими политическими и военными руководителями.

— У вас есть сведения, что они прибыли в Москву?

— До сих пор нет. Мы теряемся в догадках, — устало проговорил Машек, и его лицо помрачнело. — Самолет, на котором они полетели, принадлежит лично военному министру Чатлошу.

— Разве Чатлош посвящен в планы восстания?! — возглас удивления вырвался у Волчкова.

— О, нет, — повел рукой Машек и засмеялся. — Чатлош решил по своей инициативе обратиться к с правительству с меморандумом.

— Любопытно.

— Нас интересовал не столько меморандум, сколько самолет. Вот мы и послали своих людей как будто для передачи советским властям этого документа.

— Меморандум не повредит их миссии?

— Нет. Шмидке и Ферьенчик изложат вашим руководителям позицию Национального совета в отношении Чатлоша. Мы считаем его личностью, очень скомпрометированной связью с фашистским режимом Тисо и нацистами, главным виновником вступления Словакии в войну против Советского Союза.

— Если вы не возражаете, то мы обратимся в штаб с просьбой узнать, достигли ваши товарищи Москвы или нет, — предложил Волчков.

— Будем вам признательны. И еще прошу вас, товарищи, информировать свое командование о точке зрения ЦК компартии Словакии на политическую сторону восстания.

— Мы передадим вашу информацию.

— И еще одна просьба. — Машек засмеялся. — Я, кажется, сегодня забросал вас просьбами. Примите, пожалуйста, в свою бригаду в качестве политработника товарища Ямрыжко. Это необходимо сделать вот по какой причине: у вас будет тесная связь с ЦК компартии. Кроме того, он хорошо знает обстановку, наши задачи, людей и будет во всем вам полезен.

— С удовольствием примем вашего товарища. Кстати, сейчас обязанности комиссара бригады и одновременно начальника артиллерии исполняет товарищ Морозов. Теперь он всецело займется артиллерией.

— Отлично. Будем считать, что мы с вами обо всем договорились. — Машек поднялся. — Надеюсь, вы незамедлительно поставите меня в известность об ответе вашего штаба. — Он пожал офицерам руки, поклонился и вышел.


* * *

В комнате зазуммерил телефон. Александр снял трубку и услышал взволнованный голос:

— Докладывает начальник передового поста Черноцкий. По дороге из Мартина движутся три танка. На башне головного установлены красный и чехословацкий флаги. Экипажи сидят на броне.

В километре от Склабины находился передовой пост бригады, Александр знал, что этой ночью на дежурство заступили бойцы из роты Горана и один орудийный расчет батареи Ивана Исаева.

— Подпусти танки к посту. Узнай, что хотят танкисты? Будь осторожен.

Ладислав приказал разведчикам взять гранаты и занять окопы, отрытые у дороги, а сам с Дагмарой вышел на проезжую часть. Заметив людей, танкисты подняли флаги и начали ими размахивать. Машины замедлили бег и остановились. Офицер, державший красный флаг, передал его солдату и спрыгнул на землю. Это был поручик, тонкий черноволосый молодой человек. Он отдал честь и представился Ладиславу:

— Йозеф Захар. Мы узнали, что в Склабине разместился штаб партизанской бригады. Мы решили перейти на сторону партизан. Просим проводить нас к командиру.

— Подождите меня здесь, — сказал Ладислав и поднялся к телефону. Александр ждал его сообщений. — Товарищ капитан, танкисты переходят на нашу сторону и просят проводить их к командиру бригады.

— Оставь кого-нибудь за себя и веди танки к штабу.

Танкистов встретили Волчков, Морозов и Неустроев. Ладислав подтолкнул Захара, сказал, указывая на офицеров:

— Иди, докладывай майору, он стоит в центре.

Захар спрыгнул с танка и подошел к Волчкову.

— Господин майор, танковый взвод прибыл в ваше распоряжение. Просим принять в бригаду. Будем до победы сражаться с фашистами. Поручик Захар.

— Благодарю, товарищ поручик, — Волчков пожал ему руку. — С удовольствием принимаем вас. Отныне вы первое танковое подразделение бригады.


* * *

Ночью Юрий Игнатьев разбудил Волчкова и Морозова и доложил, что из штаба Голиана прибыл офицер связи с пакетом.

— Зови его сюда, — сказал Волчков.

Вошел подпоручик, щелкнул каблуками, энергично вскинул руку к козырьку фуражки.

— Господин майор, приказано пакет вручить лично вам.

Волчков подошел к керосиновой лампе, сорвал печати, вскрыл пакет и извлек из него сложенный лист бумаги. Пробежав по тексту глазами, сказал:

— Так, понятно, — и передал Морозову.

Это был приказ, подписанный подполковником Голианом.

«В соответствии с дошедшими до нас сведениями и проверенными признаками, — читал Александр, — немецкий рейх решил оккупировать территорию Словакии. Самым критическим моментом является ночь на 27 августа и день 27 августа. Словацкая армия вместе со всем народом выступит для сопротивления».

— В нашем распоряжении сутки, — сказал Волчков. — Игнатьев, вызови ко мне начальника штаба.

— Слушаюсь.

Александр с часа на час ждал решительного развития событий в Словакии, но никак не ожидал, что последняя декада августа будет богата на них.

24 августа Украинский штаб партизанского движения отдал приказ Волчкову и всем партизанским командирам уничтожить транспортные связи в Словакии. Волчков давно был готов к этому. Штаб бригады издал приказ, в котором были определены объекты для взрыва, группы подрывников и командиры. Оставалось, как говорится, нажать на кнопку. Волчков тотчас же отдал приказ всем группам подрывников перейти к активным действиям. Они взорвали туннели у Стречны, Кроволен и на дороге Дивиаки— Кремница, все туннели в Центральной Словакии. Взрывы эхом прокатились по стране, привели в движение партизанские отряды в Погронье. К ним присоединились военные гарнизоны в городах и крупных селах.

Боевые действия партизан в Центральной Словакии, стремительное наступление советских войск на южном крыле советско-германского фронта вызвали переполох в стане руководителей Словакии и фашистов. Президент Тисо отдал приказ об уничтожении партизан, но никто не взял на себя ответственность выполнить его.

Переполох еще больше усилился, когда стало известно, что войска 2-го Украинского фронта, быстро наступавшие в Румынии и Карпатах и теснившие на северо-запад части группы армий «Южная Украина» генерала Фриснера, приближаются к границам Словакии. По стране расползались слухи, что отступающие фашистские войска вступят в пределы Словакии и оккупируют ее.

Волчков и Морозов не сомневались, что так и будет, что при вступлении фашистских войск Словакия станет театром военных действий, и поэтому были несколько озадачены тем, что Словацкий национальный совет и военное командование медлили с выступлением.

— Сейчас самый подходящий момент, — горячился Волчков. — Фашисты окажутся между молотом и наковальней: с юга их будет бить Красная Армия, с севера — повстанцы Словакии. Если же немецкие войска отступят в Словакию, поднять народ на вооруженную борьбу будет сложно.

Александр был согласен с ним, тем более, что власти предпринимали меры, чтобы успокоить народ, посеять иллюзии, что ничего особенного не происходит. Два дня назад Волчков и Морозов слушали по радио выступление министра правительства Тисо Маха.

— Заверяю вас, — доносился из приемника вместе с шуршанием и потрескиванием тихий, убаюкивающий голое министра, — что со стороны немецкого командования даже нет попытки оккупировать Словакию и, конечно, это не произойдет, если мы в дальнейшем будем соблюдать порядок в нашем доме. Только тогда у нас появятся гарантии, что Словакия останется в наших словацких руках. Об оккупации в правительстве нет и речи.

Александр подумал, что такие заявления могут подействовать на некоторых членов Словацкого национального совета от буржуазных партий, вынудят их выжидать, не торопиться с выступлением, и поэтому очень обрадовался приказу Голиана.

Вошел Николай Неустроев, с порога спросил:

— Есть новости?

— Познакомься, — сказал Волчков, передавая ему приказ Голиана.

— Наконец-то! — прочитав бумагу, воскликнул Неустроев и вопросительно посмотрел на Волчкова.

— Отдай приказ командирам рот немедленно занять позиции согласно плану развертывания бригады. Всем партизанам, которые временно находятся в семьях, вернуться в свои подразделения. Подполковнику Голиану направь ответ, что бригада готова к боевым действиям и совместно с народом, армией выступит на борьбу с фашистами.

Подполковник Голиан ошибся на два дня: 27 и 28 августа прошли спокойно, а 29 августа был перехвачен приказ министра обороны Чатлоша войскам словацкой армии. Из штаба Голиана его тотчас же передали через офицера связи Волчкову.

«Сегодня ночью, — писал министр, — либо позже на территорию Словакии вступят немецкие части с задачей оказать помощь в ликвидации партизан. Соответствующим образом проинформируйте офицеров и личный состав, чтобы при подходе немецких частей им не оказывалось ни малейшего сопротивления, чтобы с ними держались дружески и совершенно корректно»...

Вечером Чатлош выступил по радио. Он говорил о создавшейся обстановке в Словакии, о том, что режиму недостаточно собственных сил для борьбы с партизанами, и поэтому правительство призвало на помощь немецкие войска.

30 августа банска-бистрицское «Словацкое свободное радио» сообщило о начале восстания всему народу и миру. Военное командование отдало приказ о выступлении.

В тот же день вечером Волчков и Морозов направили в Украинский штаб партизанского движения радиограмму о положении в Словакии. Через несколько часов поступил ответ:

«31.8.44. 3.00.

Волчкову, всем партизанским командирам.

Вашей главной задачей является помощь в борьбе за новую, демократическую Чехословакию. Договаривайтесь с Патриотическими организациями и армией об основных боевых действиях, подготавливайте народ к вооруженной борьбе. Захватывайте и защищайте города, пути сообщения и железнодорожные узлы. Парализуйте железнодорожный и автомобильный транспорт. Если не сможете удержать города и железнодорожные узлы, то вместе со словацкой армией и вооруженными патриотами переходите к партизанским методам борьбы.

Строкач».


* * *

Первая неделя восстания стала критической как в политическом, так и военном отношении. Начавшееся в сложной обстановке, Словацкое национальное восстание с первых шагов начало развиваться не по планам Словацкого национального совета и военного командования. Фашисты разоружили братиславский гарнизон. Волчков и Морозов, узнав об этом, не усомнились в точности информации, зная, что это могло случиться, так как в городе находился немецкий гарнизон, который имел свои отряды фольксштурма, центральный штаб безопасности, сильную полицию. Здесь также размещались немецкая военная миссия и филиал гестапо. Все эти военные формирования по своей численности значительно превосходили словацкий гарнизон и легко справились с ним.

Это был первый чувствительный удар по восстанию. Второй в то же время последовал на востоке Словакии: немцы с согласия правительства Тисо разоружили 1-ю и 2-ю словацкие дивизии, державшие в Карпатах фронт против Красной Армии, и заняли их позиции, значительно укрепив оборону в горах. Основная масса словацких солдат и офицеров была пленена, часть ушла к партизанам, часть разошлась по домам.

Так в считанные часы восстание лишилось лучших регулярных войск в Западной и Восточной Словакии. Не теряя время, немцы повели наступление на Центральную область. Они считали, что теперь проведут просто полицейскую акцию, в которую включили две дивизии, полк «Шилл», батальон «Шефер» и другие подразделения, насчитывавшие в общей сложности пятнадцать тысяч человек. Но акция не имела успеха. Командующий немецкими войсками стал срочно стягивать дополнительные силы. Спустя несколько дней он бросил в бой уже четыре дивизии: одна двинулась из района Кошице на север, две — из района Кракова на юг, еще одна — из района Брно на юго-восток. Однако и этих сил оказалось недостаточно. Стремясь как можно быстрее разгромить восставших, Гиммлер направил в Словакию дивизию «Хорст Вессель» из Венгрии, бригаду «Дииленвагер» из Польши. Позже к ним присоединились части моторизованной дивизии и танковой дивизии СС «Адольф Гитлер», горная артиллерия, альпийские стрелки, части службы безопасности.

Фашистские войска со всех сторон обложили центральные районы Словакии и повели решительное наступление. Командующий немецкими войсками хвастливо заявил:

— На этот сброд мне хватит четырех дней.

Но «сброд» оказался крепким орешком, не по генеральским зубам.

Полноводной рекой разливалось по стране народное восстание.


ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги