В горах Словакии

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ В огненном кольце

29 августа одна немецкая дивизия начала наступление вдоль кошицко-богемской железнодорожной линии на Жилину и затем на Попрад. На этом участке фронта сложилась критическая обстановка. Из штаба Голиана поступила просьба к Волчкову выступить с бригадой навстречу наступающему противнику и остановить его продвижение.

Для переброски бригады пришлось мобилизовать весь грузовой автотранспорт. Три минометных и одна пушечная батареи, чешская рота Горана, рота советских десантников. Щетинина, словацкая рота Бобчака и французская рота Линара на машинах первыми выступили в район боевых действий, остальные подразделения бригады на гужевом транспорте и в пешем порядке форсированным маршем двинулись за ними. Колонна, насчитывающая более трех тысяч человек, растянулась на несколько километров.

Волчков и Морозов выехали раньше, рассчитывая до подхода немцев разобраться в обстановке, встретить передовые подразделения бригады и занять с ними оборону на выгодном рубеже. Вместе с ними в машине был командир минометного дивизиона Феро Ковачик, который хорошо знал местность и вызвался помочь Волчкову и Морозову в выборе позиций. За рулем сидел словацкий солдат Ян Купчак.

Поношенная открытая легковушка быстро катилась по дороге, обгоняя подводы, колонны партизан. Александр расположился на заднем сиденье, положив фуражку на колени. Встречный ветер трепал его волосы. День выдался теплый, хотя чувствовалось, что это была не летняя жара, когда хочется спрятаться в тень, искупаться в реке. Надвигалась осень, уже попадалась желтая листва на деревьях, с гор прорывался прохладный ветер.

Рядом с Александром, сосредоточенно глядя на карту, сидел Волчков. Он долго молчал, а потом сказал:

— Послушай, Саша, немцы выдвигаются вот к этому ущелью. Как ты думаешь, если мы их здесь перехватим, они всеми силами будут пробиваться вдоль дороги или сделают попытку обойти оборону, ударить с флангов или тыла?

Александр знал, что Волчков был хорошим тактиком партизанской войны, но вот организацию общевойскового боя знал слабовато. Сегодня ему предстояло провести свой первый фронтальный бой с искусным, превосходящим по численности и вооружению противником, которым командовали опытные командиры. Александр понимал, что все это волновало Волчкова, отсюда и вопросы.

— Неисповедимы пути господни, — не сразу ответил Александр. — Легко и просто было бы воевать, если бы мы заранее знали, что предпримет противник, каковы его планы. Но кое-что можно предположить, опираясь на наш боевой опыт, на знание тактики, которую применяют немцы. Я думаю, что события могут развиваться так: если они не собьют нас с оборонительных рубежей, не разобьют в бою, безусловно, будут искать другой выход из ущелья. Но для этого им придется по тропам идти через лес и горы. Насколько я знаю немцев, они без тяжелого оружия, без поддержки бронетранспортеров, артиллерии и минометов, вряд ли пойдут на это. Местность незнакомая, в лесах и горах партизаны. Втянуться с ними в бой — значит надолго увязнуть и не выполнить поставленных задач. Иное дело дороги. — Александр на минуту задумался, глядя на шоссе, которое летело навстречу, исчезая под колесами машины. — Без дорог они очень неуютно себя чувствуют.

Когда они подъезжали к ущелью, повстречали местных партизан, которые сказали, что немцы находятся еще далеко, не то в двадцати, не то в тридцати километрах, и здесь будут не скоро.

Волчков, Морозов и Ковачик вышли из машины, прошли вперед и остановились на перевале, откуда дорога спускалась вниз, в ущелье. Совсем не таким представлял его себе Александр. Ему рисовались громады мрачных скал, сквозь которые с грохотом пробивается горная река, оглашая местность ревом. Но перед ними лежала глубокая зеленая долина, по обе стороны которой поднимались то пологие, то крутые скаты гор, с заплатами аккуратных квадратных и прямоугольных участков земли и разбросанными на них копенками кукурузы и стогами соломы. От полей к вершинам гор поднимался лесной массив, а внизу, вдоль дороги, виднелись островки кустарников. Лишь в одном месте, справа от дороги, где стояли офицеры, полукольцом по перевалу громоздилась каменная гряда.

— Здесь будет очень удобная позиция, — сказал Ковачик. — Она закроет выход из ущелья.

— Верно, — согласился Морозов. — Но нам не мешало бы знать местность, на которой будет действовать противник.

— Поехали. — Волчков пошел к машине и на ходу сказал: — А тебя, Феро, попрошу остаться здесь, встретить роты и батареи.

Они проехали по всему ущелью, внимательно рассматривая местность.

— Будем возвращаться? — спросил Ян Купчак, когда машина остановилась при выезде из долины.

— А что за поворотом? — спросил Волчков.

— В двух километрах отсюда село.

— Едем в село. Может быть, жители имеют еще какие-нибудь сведения о немцах.

Свернув влево, машина начала объезжать пригорок, когда Купчак вдруг так резко затормозил, что Волчкова и Морозова бросило вперед. Приглушенным голосом шофер сказал:

— Немцы! — и стал быстро сдавать машину назад. Волчков и Морозов поднялись на пригорок и залегли за валуном.

От села по дороге двигалась колонна. До нее было метров триста. Впереди медленно ехали мотоциклисты, бронетранспортеры, за ними шли пехотинцы. Замыкали колонну две пушечные батареи на конной тяге.

— В ущелью выдвигается батальон, — сказал Александр.

Но он оказался не единственный. Из села на шоссе вытягивалась вторая колонна.

— Гони обратно, — садясь рядом с Купчаком, сказал Волчков, опуская ему руку на плечо.

Когда они вернулись на перевал, к ущелью уже начали прибывать машины с партизанами.

— Что впереди? — встретил вопросом офицеров Ковачик.

— С той стороны в ущелье втягиваются немцы, примерно до полка пехоты с артиллерией и бронетранспортерами, — ответил Волчков. Он был собран, спокоен и лишь блеск карих глаз выдавал скрытое волнение. — Оборону будем занимать здесь.

Волчков и Морозов поставили роту старшего лейтенанта Щетинина в центре обороны, на скате горы, обращенной в ущелье, по обе стороны шоссейной дороги. Французская рота Жака Линара заняла каменную гряду, чешская рота Цирила Горана и словацкая рота Владимира Бобчака окопались на левом фланге, на опушке леса. Таким образом, выход из ущелья оказался под плотным перекрестным огнем партизан. Две роты, которые с минуты на минуту должны были подойти, Волчков решил оставить во втором эшелоне, две держать в резерве на случай, если в ходе боя на каком-нибудь участке сложится угрожающая обстановка и потребуется усилить оборону. Минометные батареи заняли огневые позиции за передним краем в низине с кустарником, а пушечную батарею Александр выдвинул в боевые порядки рот Щетинина и Бобчака для стрельбы прямой наводкой.

Юрий Игнатьев с разведчиками оборудовал для Волчкова и Морозова наблюдательный пункт в двухстах метрах позади роты Щетинина, установил стереотрубу и, рассматривая в нее ущелье, не удержался от восклицания:

— Красотища-то какая! Здесь не воевать, а отдыхать хорошо.

Когда подошли последние подразделения бригады, утомленные форсированным маршем, в ущелье показались немецкие разведчики на мотоциклах. Они остановились там, где начинался подъем дороги из ущелья и, не сходя с мотоциклов, стали рассматривать в бинокли каменную гряду, опушку леса, кустарник на скате, в котором укрылась рота Щетинина.

Сотни партизанских глаз следили за немецкими разведчиками с затаенным вниманием, следили и ждали, что они предпримут дальше, хорошо понимая, что на этом месте начнется бой, их первый бой с фашистами.

Разведчики сошли с мотоциклов, собрались вместе, закурили, о чем-то беседуя, потом один из них, видимо старший, махнул рукой, и все разошлись но своим машинам. Один мотоцикл остался на дороге, два других поехали в гору. На перевале не было ни борьбы, ни криков, ни выстрелов: десантники взяли разведчиков тихо и доставили к Волчкову. Это были крепкие парни, одетые в новые мундиры, на которых красовались нашивки за ранения. «Бывалый народ», — подумал Александр, разглядывая их.

— Кто старший? — через переводчика спросил Волчков, скользнув взглядом по лицам пленных.

— Я, господин офицер, — отозвался ефрейтор, сухопарый, длиннорукий, со шрамом на виске.

— Какая дивизия выдвигается к ущелью?

Ефрейтор замялся, посмотрел на своего напарника, который тотчас же отвел глаза в сторону.

— Вы не поняли мой вопрос? — повысил голос Волчков и брови его врезались в переносицу.

— Семнадцатая горнострелковая, господин офицер, — вытянулся под его взглядом ефрейтор.

— Откуда вы прибыли?

— Из Польши после отдыха и пополнения.

— Какой приказ вы получили, направляясь в Словакию?

— Командир роты говорил, что мы направляемся к Дукельскому перевалу, но потом нас почему-то повернули против партизан.

— Что должен делать разведчик, который остался в ущелье?

— Если мы не вернемся через десять минут, то он поднимет тревогу, — с поспешной готовностью ответил ефрейтор и посмотрел на часы.

— Время вышло, — сказал Александр и выглянул из окопа: разведчик поехал в обратном направлении.

Бригада приготовилась к бою.

В ущелье показались первые подразделения вражеской пехоты. Александр ожидал, что они с ходу атакуют, полагая, что немецкие командиры вряд ли серьезно воспринимают словацких партизан за боевую, организованную и стойкую силу, поэтому был несколько удивлен, когда увидел в стереотрубу, как головная рота развернулась в цепь по ущелью, но вперед не пошла. Солдаты залегли и изготовились к стрельбе.

«Странно, что же они медлят? Или сначала хотят провести разведку, а потом атаковать?» — подумал Александр, и в это время на перевале по обе стороны дороги, на каменной гряде, на опушке леса взметнулись взрывы мин, во все стороны брызнули осколки, срезая ветки и листву деревьев, полетели камни и комья земли. Несколько минут минометы врага вели беглый огонь по переднему краю обороны. Но вот в гору что-то глухо ударило, и Александр уловил характерный звук разрыва снаряда. И тут же в перекличку минометов вплелись залпы артиллерийских батарей.

Александр посмотрел в стереотрубу: вдали, перехватив всю низину ущелья, на рубеж атаки под прикрытием минометного и артиллерийского огня выдвигался пехотный батальон, развернутый в три цепи.

— Красиво идут, — сказал Волчков, глядя в бинокль.

— Красиво, — отозвался Александр с глухим раздражением. — Попытаемся ощипать им перья. Феро! — позвал Александр Ковачика.

— Я вас слушаю, — отозвался тот из соседнего окопа.

— Огонь по пехоте!

Командиры минометных батарей начали пристрелку и быстро вывели разрывы к атакующим цепям, а потом обрушили на них беглый огонь.

«Молодцы!» — подумал Александр, вращая лимб стереотрубы из стороны в сторону: в ущелье между частоколами взрывов метались фашисты. Мины подняли клубы пыли, и она, схваченная ветром, тут же оседала на траву, на разбросанные бугорки. Александр не сразу понял, что эти бугорки — трупы немецких солдат. И хотя первая цепь была смята, он пожалел, что огонь минометов не столь эффективен, как бы ему хотелось.

— Огонь по второй цепи! — скомандовал Александр Ковачику.

— Зачем ты переносишь огонь на вторую цепь? Надо добить первую, — торопливо проговорил Волчков, беря Александра за локоть.

— Ее добьет Щетинин, — спокойно пояснил Александр.

Вторая цепь, попав под минометный залп, не залегла, а напротив, с криком устремилась вперед, в гору, подбадривая себя все нарастающим и протяжным «а-а-а». И когда расстояние между советскими десантниками и немцами сократилось до пятидесяти метров, на переднем крае разом ударили пулеметы, винтовки, автоматы, смахнув на землю добрую половину вражеских солдат. Оставшиеся в живых за легли и начали быстро окапываться.

— Надолго ли зарываются в землю? — ни к кому не обращаясь, спросил Волчков.

— Командиры у них инициативные, пока солдаты окапываются, они что-нибудь придумают, — отозвался Александр, думая о том же.

— Попытаемся посоревноваться с ними в инициативе. — И хитрые искорки сверкнули в прищуренных глазах Волчкова. — Воспользуемся испытанной партизанской тактикой: направим в тыл немцам партизанские группы с задачей совершить налеты на их подразделения, перехватить все тропы, ведущие из ущелья, лишить противника маневра. Пусть немецкие командиры сначала подумают о своей безопасности и безопасности тылов, а потом уже об атаке. Одобряешь? — И он посмотрел на Морозова.

— Да.

— Тогда я сейчас переговорю с Неустроевым.

Неустроев действовал без промедлений: два местных партизанских отряда по его приказу заняли все тропы, ведущие из ущелья. Зная хорошо местность, они проделали это скрытно, прикрыв одновременно фланги обороны бригады. Из одной резервной роты Неустроев создал группы и направил их в тыл к немцам. Докладывая Волчкову о выполнении приказа, он сказал:

— Я получил приятное известие: сюда выдвигается словацкий армейский батальон капитана Странского. Он займет оборону справа от нас.

— Спасибо за хорошее известие.

Через два часа бой снова начался мощным огневым налетом артиллерии и минометов противника по переднему краю обороны бригады. В решительности немецкого командования Волчков и Морозов не сомневались: оно бросило в атаку второй батальон с тремя бронетранспортерами и вывело на открытую огневую позицию пушечную батарею. Пушки открыли огонь прямой наводкой по кустарнику, где находилась рота Щетинина.

— Пушечную батарею возьми на себя, — приказал Александр Ковачику. — Она должна замолчать.

Волчков вызвал к телефону Щетинина, сказал:

— Алеша, в атаке будет участвовать и первый батальон. Не давай ему подняться из окопов.

— Вас понял, — сдержанно ответил Щетинин.

Плотный ружейно-пулеметный и минометный огонь партизан прижал к земле бросившихся в атаку немцев. И вот тогда вперед начали выдвигаться бронетранспортеры. Они шли на малой скорости, ведя огонь из пулеметов, маневрируя между разрывами мин, воронками, валунами, но выйдя к пехотинцам, резко увеличили скорость, и тогда весь батальон с криком рванулся за ними.

— За танками и бронетранспортерами они умеют ходить, — сказал Александр и вызвал к телефону Исаева. — Иван, разбей бронетранспортеры. Промахи исключаются. По одному снаряду на машину. Жди моей команды.

Когда бронетранспортеры приблизились метров на сто пятьдесят, Александр скомандовал:

— Исаев, огонь!

Орудийный выстрел прогремел хлестко, и почти в то же мгновение бронетранспортер дрогнул, осел и стал обволакиваться сизым дымом.

Второго выстрела Александр не слышал. Снаряд вспорол броню над мотором и глухо разорвался.

— Исаев, — закричал в трубку Александр, — скажи наводчику — молодец!

— Исаев у орудия, — ответил телефонист.

«Что ж я сразу не сообразил: это же его работа, — подумал Морозов. — Спасибо, Иван».

Остальные бронетранспортеры попятились, развернулись и начали отступать, оставив свою пехоту на открытом месте. Александр навел стереотрубу на бронетранспортер, который первым выбрался на дорогу и теперь уходил, пытаясь укрыться в кустах.

«Иван, не промахнись!» — не подумал, а с какой-то мольбой сказал про себя Александр.

Исаев не промахнулся: снарядом бронетранспортер снесло с дороги и завалило в кювет.

— Вот это мы их причесали! — обхватив Александра за плечи, задохнулся от восторга Юрий Игнатьев. — Будут знать! Нас нахрапом не возьмешь!

Александр с трудом проглотил слюну. Напряжение, которое все эти минуты владело им, спало, уступив место усталости. Он достал платок, вытер им лицо, чувствуя, как пальцы плохо повинуются ему.

Вражеский батальон, потеряв несколько десятков солдат убитыми, поспешно отошел. Пушечная батарея, растрепанная минометчиками Ковачика, оставив на огневой позиции два разбитых орудия, тоже убралась в тыл.

Получив отпор, фашисты в этот день уже не возобновляли атаки. Волчков и Морозов расценили это как намерение командования противника хорошо разобраться в обстановке, определить силы и оборону партизан, тщательно подготовиться и только тогда повести решительное наступление.

Вечером разведывательные группы, посланные Неустроевым в тыл к немцам, вернулись в расположение бригады и доложили, что в ущелье концентрируются пехота, артиллерия и минометы, все передвижения происходят только по шоссе. Ни одно подразделение не сделало попытки овладеть лесными тропами, которые вели из ущелья, для выхода на тылы бригады.

Из всех донесений одно особенно заинтересовало Александра: Ладислав Черноцкий со своими разведчиками прошел до конца ущелья и видел на шоссе в походном положении батарею тяжелых орудий.

— Если она останется здесь, то вымотает нам всю душу, — сказал Александр Волчкову, но тот почему-то спокойно отнесся к его словам, думая не столько о батарее тяжелых орудий, сколько о том, что ожидает завтра бригаду.

Предстояла бессонная ночь — какая по счету за войну! — и за те несколько часов, которые отводились Волчкову, нужно было все обдумать, взвесить, принять правильные решения. Противник силен, он будет искать слабые места в обороне, бить, бить в одну точку и, чтобы ослабить эти удары, у Волчкова была только одна возможность: направить в тыл к немцам партизанские группы, завязать бой, отвлечь на себя часть сил, дезорганизовать управление войсками. Он подсел к Александру и рассказал о своем плане боя.

— С группами надо послать и минометчиков, — выслушав его, сказал Александр.

— Что нам это даст? — вскинул на него брови Волчков.

— Они внезапно обстреляют немецкие артиллерийские и минометные батареи, нанесут им урон, сорвут или отсрочат артподготовку.

— Добро, — после короткого раздумья сказал Волчков. — Готовь минометчиков к выходу.

В горах, особенно в ущельях и низинах, темнеет быстро. Небо на западе еще озарялось отблесками заката, еще млел глянцевый свет над перевалом, еще сиял своей свежестью и хрустальной прозрачностью горный воздух, а в ущелье уже сгущались сумерки. Александр пытался разглядеть, что там делается, и одновременно прислушивался к тому, о чем Волчков говорил по телефону с начальником штаба.

— А Машек не забыл своего обещания, — положив трубку, сказал Волчков Александру.

— Ты разве забыл, что во время нашего разговора с ним в Склабине он обещал прислать комиссара в бригаду. Неустроев сообщил, что в штаб прибыл Ямрыжко, сейчас связной приведет его сюда.

Минут через двадцать в окоп спрыгнул молодой плотный мужчина лет тридцати в мундире офицера словацкой армии без погон, перебросил полевую сумку с бедра за спину, поправил кобуру на ремне и, отдав честь, представился:

— Ямрыжко. Направлен к вам ЦК компартии Словакии, — он достал из кармана предписание и вручил его Волчкову.

— Рад с вами познакомиться, товарищ Ямрыжко, — сказал Волчков, подавая ему руку. — Мы совместим приятное с полезным: будем беседовать и ужинать, а то у нас с Морозовым с утра крошки во рту не было. — И Волчков заглянул в котелок, принесенный Юрием Игнатьевым, причмокнул языком. — Наша гречневая с мясом. Прекрасно!

Александр ел с большим аппетитом, запивая кашу холодным чаем. Он только сейчас понял, как проголодался.

— Сообщение о том, что словацкие дивизии, которые находились в Карпатах, разоружены немцами, подтвердилось? — спросил Волчков у Ямрыжко.

— К сожалению, да, — ответил тот, и его приятное молодое лицо, на котором выделялись большие округлые глаза и заостренный подбородок, помрачнело. — Кто бы мог подумать, что так получится. Для нас это было большой неожиданностью.

— Жаль, конечно, две кадровые дивизии были бы хорошим костяком повстанческой армии.

— На них ставка была большая, но увы... — И Ямрыжко развел руками. — И все же, что бы ни случилось здесь, в Словакии, войну Германия проиграла.

— Мы в этом тоже не сомневаемся, — сказал Александр. — Красная Армия стоит в Карпатах, поможет словакам.

— Мы тоже так думаем. Однако... — Ямрыжко потер лоб короткими пальцами, — неприятно сознавать, что длительная подготовка к восстанию, хорошие планы не осуществились полностью.

В полночь партизанские группы и минометные расчеты ушли в тыл противника. План, задуманный Волчковым, был прост: к утру партизаны выходят в районы, где они накануне проводили разведку, и в пять тридцать утра одновременно по всему ущелью завязывают огневой бой с противником. После короткой стычки, отходят в лес и вновь атакуют, только уже на других участках. Так продолжается в течение трех часов. Минометные расчеты тем временем обстреливают позиции артиллерийских и минометных батарей и, израсходовав запас мин, возвращаются в расположение бригады.

Волчков, Морозов и Ямрыжко, проводив партизанские труппы, отправились в роты, которые занимали оборону на переднем крае.

Десантники Андрея Щетинина основательно зарывались в землю, долбили лопатами тяжелый каменистый грунт, оборудовали пулеметные гнезда, ячейки для стрельбы и наблюдения.

Офицеры прошли на каменную гряду, где оборонялась французская рота Жака Линара. По дороге Волчков сказал Морозову:

— Эта гряда меня почему-то беспокоит. Крепостью выглядит, а не внушает доверия.

— Я тоже об этом думал, — отозвался Александр. — Все дело в том, что при обстреле вместе с осколками от мин и снарядов образуется много мелких и крупных камней, которые разлетаются с большой убойной силой. Они тоже могут наносить урон. Французы, наверное, уже испытали на себе это.

На гряде их встретил Жак Линар и провел в свое укрытие — глубокую расщелину, прикрытую сверху ветвями. На камне, приспособленном под стол, горела коптилка.

— Как дела? — спросил Волчков, опускаясь на каменный выступ.

— Хорошо, товарищ майор, — сказал Линар и развел руками, как бы предлагая полюбоваться помещением. — Сидим, точно в доте или крепости.

— Как на линии Мажино, — тихо с улыбкой подсказал Александр.

— Не напоминай про линию Мажино, товарищ Морозов, — с обидой в голосе сказал Линар. — Нам, французам, она будет служить вечным укором.

— Мы не хотим, чтобы и эта гряда стала для вас еще одним укором, — проговорил Волчков, глядя на Линара.

— Не понимаю?

— Вот Морозов убедил меня, что ваша крепость может стоить жизни бойцам.

— Почему, объясните?

Волчков передал содержание разговора по пути сюда. Линар задумался.

— Капитан Морозов — опытный офицер, — медленно начал он, как будто ему было трудно сформулировать свою мысль. — Но я думаю, что его опасения напрасны. Мы здесь хорошо укрепились, и нам не страшен никакой обстрел.

— Может быть, может быть, — скороговоркой сказал Волчков, с хитрецой в глазах посматривая на Морозова и на Линара. — И все же я бы посоветовал не пренебрегать мнением Морозова и поэтому рекомендую выдвинуть вперед один взвод с пулеметами, пусть окопается на скате горы перед грядой, хорошо замаскируется. Там он будет менее уязвим, чем на гряде.

— Хорошо, товарищ майор, ваш приказ будет выполнен.

— За грядой тоже отройте щели. Может быть, действительно при сильном артиллерийском обстреле лучше укрыться в них.

Ладислав Черноцкий вел свою группу той же дорогой, по которой днем ходил в разведку. Партизаны, вооруженные автоматами, гранатами и ножами, шли цепочкой через лес по гребню ущелья. Минометчики несли на плечах разобранный миномет.

Ночь выдалась прохладной и темной, над ущельем нависли серые облака, сквозь разрывы которых изредка заглядывали звезды. В ветвях деревьев шумел ветер, шумел как-то по-осеннему жалобно и тоскливо. Под его порывами скрипели могучие стволы, постукивали сучья, шуршали под ногами засыхающая трава и первая опавшая листва.

В 4.30 Ладислав привел свою группу на место, приказал партизанам отдыхать, а сам с разведчиками Павлом Босаном, Манесом Тучковым и командиром минометного расчета Мареком Козаком спустился по скату горы. Достигнув опушки кустарника, залегли и стали наблюдать. Немцы вели себя спокойно. Метрах в семидесяти светилась походная кухня, возле которой возились повара, а ниже стояла пушечная батарея.

Ночь медленно отступала, и Ладислав теперь мог рассмотреть в бинокль вражеские орудия, до которых было не более трехсот метров. На батарее, видимо, все еще отдыхали, и только часовые маячили возле орудий. С рассветом к кухне потянулись солдаты с термосами и котелками, а скоро к ней строем подошла пехотная рота. У кухни сразу возникла очередь.

— Вот за завтраком мы их и накроем, — тихо сказал Ладислав своим товарищам. — Павел, веди сюда ребят, а ты, Марек, устанавливай миномет и в пять тридцать открывай огонь по батарее. Твой первый выстрел будет сигналом для нас.

Павел и Марек тихо отползли назад и скрылись в кустах. Ладислав остался с Манесом и продолжал наблюдать за немцами. Скоро за его спиной раздался шорох, он оглянулся: раздвигая кусты, к нему пробирались Дагмара и остальные разведчики.

Ладислав посмотрел на часы: стрелка показывала двадцать пять минут шестого. Он положил перед собой две лимонки, передал команду по цепи:

— Приготовить к бою гранаты!

С рассветом в ущелье все пришло в движение: по дороге к переднему краю проехало шесть бронетранспортеров, за ними в походном порядке проследовал батальон. Возле кухни солдаты заканчивали завтракать, надевали на себя ранцы и оружие. На батарее прозвучала какая-то команда: из окопов начали выскакивать артиллеристы и разминаться. «Только бы не упустить их», — с волнением подумал Ладислав, не отрывая взгляда от минутной стрелки, и, когда она замерла против цифры шесть, он весь сжался, ожидая выстрела миномета. И вот в утренней тишине раздался резкий щелчок, и возле одного орудия разорвалась мина. Артиллеристы метнулись в разные стороны. Завтракавшие солдаты притихли, оглядываясь по сторонам, не понимая откуда прогремел выстрел. Но в этот момент вторая мина рванула землю прямо между станинами орудия. Ладислав приподнялся на коленях, скомандовал: «Огонь!»

— Смерть фашистам! — закричал Манес Тучков, открывая огонь из пулемета.

Ладислав бил из автомата по метавшимся солдатам и только один раз бросил беглый взгляд на вражескую батарею: там с короткими перерывами рвались мины и артиллеристы, укрывшись в окопах, даже не пытались спасти свои беззащитные орудия.

На дороге остановился батальон. Замыкающая рота перестроилась в боевой порядок и повела атаку на кустарник, где засели партизаны. Она еще была далеко и пока не представляла опасности, но Ладислав не выпускал ее из поля зрения, понимая, что именно она, а не та, возле кухни, прижатая к земле партизанским огнем, может решить дело.

Бой гремел по всему ущелью. Ладислав ясно слышал выстрелы и разрывы севернее и южнее того места, где находился со своей группой, на противоположной стороне ущелья. Фашисты, застигнутые врасплох, не могли сориентироваться и оценить неожиданного противника, вели огневой бой, не предпринимая активных действий. И лишь одна рота выдвигалась к кустарнику, обходя стороной батарею, где стояли два разбитых орудия. Солдаты бежали, вскинув автоматы, ведя огонь на ходу. Ладислав понял, что эту атаку разведчикам не отбить и передал команду:

— Пулеметчикам остаться, остальным отходить в лес!

Ладислав решил держаться до тех пор, пока разведчики не укроются в лесу, но наступавшая рота замешкалась на крутом подъеме, заваленном камнями и валунами, порыв ее иссяк, огонь ослаб.

— Все — живо в лес! — скомандовал он, отползая с опушки.

Разведчики оторвались от немцев, вышли из зоны огня и скоро оказались в лесу, где их ожидали товарищи.

— Мины израсходованы все, два орудия уничтожены, — доложил Ладиславу Марек Козак, удерживая на губах торжествующую улыбку.

— Молодцы! — радуясь за удачный бой, за товарищей, похвалил Ладислав. — Раненые есть?

— Трое. Мы перевязали их.

— Они сами могут идти, — отозвались голоса.

— За мной, товарищи, — Ладислав пошел в глубь леса.

Третий час в ущелье шел бой, третий час партизанские группы терзали немцев, атакуя то в одном, то в другом месте, быстро появляясь и исчезая. Третий час Волчков, Морозов и Ямрыжко прислушивались к доносившейся перестрелке, внимательно наблюдая за поведением противника на переднем крае. У Александра побывали командиры минометных расчетов, вернувшиеся из ночного рейда, и доложили о результатах огневого налета. Он сделал пометки на своей карте и подумал, что артподготовка, которую, видимо, вражеское командование планировало на утро, не состоится.

Бой утих к десяти часам утра. Партизанские группы возвращались в бригаду, но фашисты еще долго не предпринимали никаких действий. Лишь в полдень раздались первые орудийные выстрелы. Над ротой Андрея Щетинина лопнула шрапнель, и черное облако виноградной кистью повисло в воздухе.

— А это как понимать, бог войны? — спросил Волчков Александра.

— Это значит, что немцы приготовили нам какую-то пакость. Сейчас все батареи отметятся по облаку, потом сделают нужный доворот и одновременно обрушатся на какой-нибудь участок обороны. — И Александр посмотрел на каменную гряду.

— Думаешь туда? — перехватил его взгляд Волчков.

— Вероятнее всего.

И не ошибся: прогремел дружный залп, и на каменной гряде взметнулись взрывы.

Волчков вызвал к телефону Линара.

— Как у вас дела?

— Бьет так, что головы поднять невозможно.

— Можете людей отвести в укрытие?

— Не всех. Позади отрыто мало щелей.

— Выводите из-под обстрела кого можете.

Фашисты начали новую атаку при поддержке артиллерии и бронетранспортеров. Их встретили дружным огнем передовой французский взвод, окопавшийся перед грядой, и минометчики Ковачика.

— Исаев, ты хорошо видишь бронетранспортеры? — спросил по телефону Александр.

— Нет. Мешают деревья и кустарник. Пушки их не возьмут до тех пор, пока они не выдвинутся к каменной гряде.

— Они на нее не пойдут, наступать будут слева.

— Тогда дело дрянь. Бронетранспортеры удалятся от меня, и их скроет впадина.

— Двумя правофланговыми орудиями открывай огонь по пехоте.

Передавая трубку телефонисту, Александр встретился глазами с Волчковым и понял, что они подумали об одном и том же: бронетранспортеры остановят только танки.

Волчков вызвал Захара, сказал:

— Обойди с танками каменную гряду справа и с опушки леса разбей бронетранспортеры.

— Слушаюсь, товарищ майор.

Волчков подошел к Ямрыжко и, указывая рукой туда, где бились с фашистами французы, сказал:

— С Линаром связь прервана. Дела у него плохи. Неустроев сейчас выдвигает ему на помощь венгерскую роту. Идите туда и вместе с Неустроевым организуйте прочную оборону. Если до подхода танков фашисты зовут на гряду, контратакой восстановите положение.

— Я понял, командир.

Немцы повели наступление сразу на двух направлениях: на гряду и вдоль дороги. Но перед Щетининым атака сразу захлебнулась — Александр понял, что это был лишь отвлекающий маневр, — бой в районе гряды складывался тяжело. Фашисты настойчиво продвигались вперед, обходя правый фланг обороны. Бронетранспортеры поддерживали свою пехоту пулеметным огнем.

Александр не сводил бинокля с позиций передового французского взвода, отсчитывая секунды, ожидал, когда же появятся танки Захара. Он так и не обнаружил их, зато увидел на фоне темно-зеленого леса длинные вспышки: три бронетранспортера, расстрелянные в упор, осели, точно из-под них выбили катки, и ветер поволок от них по скату горы черный дым.

Неожиданное появление танков прервало атаку фашистов.

Бой утих сразу, как будто бы его и не было. Неустроев доложил Волчкову, что венгерская рота закрепилась на каменной гряде.

— Передай Захару, чтобы немедленно отвел танки в тыл. Предупреди Будаи и Линара, чтобы, пока тихо, отрывали щели за грядой.

Через два часа фашисты вновь атаковали партизан настойчиво и яростно под прикрытием артиллерии и минометов, но были отброшены.

К вечеру наступило затишье.

— Товарищ капитан, вас к телефону просит начальник штаба, — сказал телефонист, передавая трубку Александру.

— Я слушаю.

— Морозов, в твои сети заплыла самая настоящая четырехорудийного состава гаубичная батарея.

— Что ты! — обрадовался Александр. — Откуда она прибыла?

— Связной приведет к тебе командира батареи поручика Антонина Шкрамовского. Он все тебе объяснит.

Через полчаса в окоп спрыгнул коренастый низкорослый офицер.

— Командир гаубичной батареи поручик Шкрамовский, — представился он и посмотрел на Волчкова и Морозова карими, спрятанными под густыми бровями, глазами с нескрываемым любопытством. — Сегодня я впервые встречаюсь с русскими офицерами, Мне очень приятно.

— Вас к нам направил подполковник Голиан? — спросил Александр.

— Я не знаю подполковника Голиана, господин капитан.

— Тогда кто же вас направил к нам?

— Никто. Мы двигались к Банска-Бистрице — нам сказали, что там находится штаб восстания. Подъезжаем сюда, слышим идет бой, подумали: может быть нужна наша помощь.

— Еще как нужна! — не скрыл своей радости Александр. — Вы из какой-нибудь артиллерийской части?

— Моя батарея входила в артиллерийский полк первой дивизии, которая стояла в Карпатах. Немцы разоружили ее, но мы отказались сдать свои гаубицы и ушли, чтобы присоединиться к восставшим.

— Ценю вашу решительность, — сказал Александр и развернул карту. — Вот в этом районе, — он очертил карандашом квадрат, — выберите огневую позицию. Связь проложите сюда, на наблюдательный пункт.

Горнострелковая дивизия немцев была скована боем на всем фронте и не имела продвижения. В центре прочно удерживала оборону бригада Волчкова, справа — словацкий армейский батальон капитана Странского, с которым была установлена телефонная связь, слева — крупный партизанский отряд и охранный батальон. Батальонам была придана артиллерия и минометы.

Вечером Волчков вновь направил в тыл противника партизанские группы, и они всю ночь вели бой. Александр решил не давать немцам передышки, и на рассвете приказал Шкрамовскому провести огневой налет по скоплениям пехоты и артиллерии.

Шкрамовский вел огонь попеременно двумя орудиями, меняя прицел, увеличивая дистанцию стрельбы. Снаряды с грохотом рвались в глубине расположения противника, все дальше и дальше удаляясь от переднего края. Методический обстрел гаубиц, разрывы тяжелых снарядов, видимо, угнетающе действовали на противника, он нервничал, вел беспорядочный минометный огонь по площадям, обрушивая мины то на гряду, то на шоссе, то на тылы бригады.

Но этот обстрел был не больше, не меньше, как прелюдия к тому, что последовало потом: в шесть часов вечера неподалеку от наблюдательного пункта разорвался тяжелый снаряд. Окоп НП как будто сдвинуло с места, со стен посыпались комья.

«Наконец-то ты дала о себе знать», — вспомнив донесение Ладислава Черноцкого о батарее тяжелых орудий, подумал Александр.

Второй выстрел раздался через пять минут. Снаряд угодил под каменную гряду. А потом с интервалом в четыре-пять минут снаряды начали рваться на разных участках обороны.

— И долго нас будут долбить? — с глухим раздражением спросил Волчков, бросив на Александра недобрый взгляд, как будто тот был виноват во всем. — Неужели этой батарее нельзя заткнуть глотку?

— Можно, — ответил Александр и спросил Шкрамовского: — У вас есть луч-прибор и светящаяся точка наводки?

— Так точно.

— Прикажите старшему офицеру приготовить батарею к ночной стрельбе.

Начало темнеть, но обстрел не прекращался. Александр забился в угол окопа и принялся старательно вытачивать ножом палочки.

— Что это ты надумал? — подсел к нему Волчков.

— Хочу засечь немецкую батарею.

— Палочками?

— Угу.

— Смеешься? — Брови Волчкова рывком поднялись вверх.

— Не до смеха, если по тебе так долбят.

— Вернутся разведчики, сообщат, где находится батарея, тогда и ударишь по ней.

— До того времени она нам душу вымотает и бед много наделает. Надо ее накрыть сейчас, — сказал Александр и прошел к стереотрубе.

Темнеющее небо в северной стороне все ярче озаряли вспышки выстрелов немецкой батареи.

Когда совсем стемнело, Александр поставил на бруствер окопа белую вешку, которая оказалась между перекрестием стереотрубы и предполагаемым центром вспышки выстрела. Он дождался его и тут же ближе к себе воткнул в землю вторую вешку. Потом некоторое время маневрировал ими и, наконец отступив от стереотрубы, сказал:

— Вешки указывают на центр фронта батареи. Ну а расстояние до нее мы сейчас высчитаем.

Сверкнула новая вспышка, и Александр посмотрел на секундную стрелку: она пробежала восемнадцать — двадцать секунд, когда донесся звук выстрела.

— Батарея от нас примерно в шести километрах, — быстро перемножив скорость звука на секунды, сказал Шкрамовский.

Александр сориентировал карту по компасу и от точки, обозначавшей наблюдательный пункт бригады, провел прямую линию, в масштабе отмерил на ней расстояние.

— Где-то здесь находится батарея, — сказал он, очерчивая кружочек на карте.

Александр подготовил данные для стрельбы и вызвал к телефону старшего офицера батареи:

— Сейчас начнем пристрелку первым орудием. Передайте всем наводчикам, чтобы тоже устанавливали на прицельных приспособлениях данные, которые буду передавать. Он поднял руку и остался так стоять, глядя на темный свод неба. И только на севере появилась вспышка — выдохнул, опуская руку:

— Огонь!

Глухо ударила гаубица, и Александру показалось, что на всем фронте вдруг установилась тишина. Но она длилась всего несколько секунд: где-то в районе каменной гряды врезался в землю тяжелый немецкий снаряд, а через некоторое время донесся звук взрыва гаубичного снаряда.

Александр поднес часы к глазам и ждал, когда вновь произведет выстрел немецкая батарея. Нет, она не нарушила своего графика: через четыре минуты напомнила о себе. Он уменьшил прицел, передал на батарею новые установки и, только вспышка окрасила небо, не повышая голоса, скомандовал:

— Огонь!

Александр несколько раз уменьшал и увеличивал прицел, делал довороты угломера то влево, то вправо, пытаясь нащупать место нахождения немецкой батареи, но она продолжала вести огонь как ни в чем не бывало. Но вот после очередного обмена выстрелами, вражеская батарея не отозвалась через четыре-пять минут. Ее выстрел прозвучал значительно позже, и Александр всем сердцем почувствовал, что находится у цели.

— Первый взвод, залпом, огонь! — скомандовал он.

Немецкая батарея замолчала надолго.

— Думаю, что мы нащупали батарею, — сказал Александр, оборачиваясь к товарищам, словно желая получить от них подтверждение своей правоте. — Ну как, навалимся на них?

— Навалимся!

— Батарея, пять снарядов, беглый, огонь! — скомандовал Александр.

Скоро эхо донесло слившийся воедино грохот.

— А теперь для крепости: пять снарядов, залпом, огонь!

Прошло десять, двадцать минут, полчаса... Немецкая батарея молчала. Александру очень хотелось верить, что она разбита.

Утром Неустроев сообщил ему по телефону:

— Вернулись разведчики. Они с горы наблюдали, как ты долбил немецкую батарею. Два орудия списаны в металлолом, два немцы сняли с позиции и увезли ремонтировать. Разведчики утверждают, что артиллеристы потеряли убитыми и ранеными более половины состава. Поздравляю!

Рано утром 5 сентября Волчков выехал на легковой машине в Банска-Бистрицу, куда был приглашен с другими советскими офицерами — командирами партизанских бригад — на заседание Словацкого национального совета. Машина быстро катилась по широкой асфальтированной дороге, обгоняя подводы, грузовики, военные тягачи с орудиями и минометами на прицепах.

Волчков совсем не следил за дорогой, за тем, что происходит вокруг. Он весь ушел в себя, в свои думы. Хотя Морозов и Ямрыжко напутствовали его добрыми словами: «Не волнуйся, все будет в порядке», он уезжал с тревогой в сердце. С каждым днем немцы наращивали силы, атаки их становились настойчивее, ожесточеннее. Теперь они, зная силы и возможности бригады, наверняка готовили против нее решительное наступление, которое могло начаться в его отсутствие.

Перед отъездом Неустроев составил ему список вооружения, которого необходимо было добиться у военного командования и Словацкого национального совета для усиления бригады.

Волчков приехал в Банска-Бистрицу около десяти часов утра. У входа в здание, где разместился Словацкий национальный совет, стояли часовые и дежурный офицер со списком в руках. Волчков назвал себя и предъявил удостоверение.

— Проходите в зал заседаний, — сказал офицер, делая пометку в списке против его фамилии.

В зале уже собралось много народу. Волчков увидел у распахнутого окна Машека. Склонив голову, тот внимательно слушал, что ему говорил высокий худой человек в круглых очках.

— Петр. — Кто-то тронул Волчкова за руку. Он обернулся: перед ним стоял улыбающийся Богоуш Верих.

— О, Богоуш, рад тебя видеть! Как дела? Что нового?

— Сегодня очень важное заседание, — отводя его в сторону, сказал Верих. — Из Москвы вернулись Кароль Шмидке — вон он разговаривает с Машеком — и подполковник Ферьенчик. Они доложат о результатах своей поездки и переговорах с вашими военными и политическими руководителями, а также с товарищем Готвальдом. Такие дела назревают, дух захватывает.

В зал входили все новые люди. В дверях остановились Алексей Егоров и Михаил Морской, огляделись, не зная куда пройти.

— Идите сюда, — позвал их Волчков.

Они не виделись с того дня, когда Морской, а затем Егоров со своими организационными группами приземлились на базе Волчкова. Партизанские бригады Егорова и Морского тоже втянулись в оборонительные бои с немцами и с трудом сдерживали их натиск. Морской был озабочен и досадовал, что в такое горячее время его вызвали сюда.

Прозвенел колокольчик, призывая всех к тишине. Офицеры заняли места в конце зала у раскрытого окна. К ним подсел Верих.

— Ты кого-нибудь знаешь из членов совета? — склонившись к нему, прошептал Волчков. — Кто сидит слева и справа от Шмидке?

— Доктор Густав Гусак и словацкий поэт Ладислав Новомесский, члены ЦК компартии, одни из организаторов восстания, — тоже шепотом ответил Верих. — Дальше сидят наши товарищи Блажовский, Пуля, Кубач, Клочко, остальных не знаю. Напротив, по другую сторону стола, — представители так называемого гражданского лагеря, входящие в совет. В основном это деятели буржуазных партий.

— Уважаемые члены Словацкого национального совета, уважаемые гости, — сказал председательствующий. — Как вам известно, в августе наш совет направил в Москву делегацию в составе товарища Шмидке и подполковника Ферьенчика. Сегодня они здесь и проинформируют нас о своих переговорах с советскими руководителями. Я предоставляю слово товарищу Шмидке.

Шмидке поднялся энергично и вышел на трибуну. Он был высок, строен, по-военному подтянут. Черная гимнастерка, перетянутая ремнем, очень шла к его фигуре и бледному лицу.

— Господа, товарищи, — сказал он глухим голосом. — В ночь с четвертого на пятое сентября я и подполковник Ферьенчик после месячного пребывания в Советском Союзе, в Москве, возвратились на родину. Из Москвы мы вылетели два дня назад и после остановки в Станиславе советским самолетом были доставлены на аэродром «Три дуба».

По залу прошло легкое движение и снова наступила тишина. Шмидке продолжал:

— Сразу по прибытии в Москву мы объяснили цели нашего визита, рассказали о военной и политической обстановке у нас на родине. Мы стремились к тому, чтобы Словакия с ее военными возможностями была включена в наступательные планы Красной Армии. Главное командование оценило значение этих возможностей и приняло их в расчет.

Волчков внимательно слушал Шмидке и так же внимательно рассматривал его, невольно проникаясь симпатией к этому смелому человеку, который посвятил свою жизнь Словацкой компартии и сейчас возглавлял ее, который в 1943 году перебрался через линию фронта, проник в Словакию, создал подполье, принял самое деятельное участие в подготовке восстания.

— Могу сказать, — говорил Шмидке, — что переговоры с советским военным командованием и политическими руководителями велись интенсивно. Мы также вели беседы с военными представителями из Лондона генералами Виестом, Гасалом и Пикой. Они заверили нас, что мы получим быструю и эффективную помощь от частей чехословацкого, корпуса, который сейчас находится в Карпатах и имеет первоклассное советское вооружение, хорошо проявил себя в боях на Украине. Воины корпуса полны решимости, бороться за освобождение родины. Однако подготовка их к наступлению через Карпаты потребует несколько дней, в течение которых мы должны остановить наступление немцев, сохранить свободную территорию.

Шмидке проводили аплодисментами. На трибуну вышел подполковник Ферьенчик, высокий стройный офицер, с красивым продолговатым лицом, гладкими русыми волосами, зачесанными назад. Он говорил четко и кратко о военной стороне восстания, и, слушая его, Волчков понял, что планы советского и чехословацкого командования уже согласованы, партизанские бригады, отряды, возглавляемые советскими офицерами, отныне будут действовать в составе словацкой партизанской армии, сообразуясь с общими задачами восстания, с действиями Красной Армии.

— С обзором военных действий выступит командующий повстанческой армией генерал Голиан, — объявил председательствующий.

Звание генерала ему было присвоено на днях.

Адъютант повесил карту на стену, на которой красной линией была обозначена граница свободной территории Словакии и синими стрелами — направления ударов фашистских войск. Голиан, не вдаваясь в подробный анализ, доложил, какие силы выступают на стороне восстания, где они дислоцируются, какие силы противник ввел в бой, где потеснил повстанческие части и партизан, какие меры принимает командование для отражения ударов немцев. И все же ему не удалось довести спокойно обзор до конца, от него потребовали подробного отчета, почему были разоружены две словацкие дивизии в Карпатах.

Слушая ответ Голиана, Волчков со всей остротой ощутил трагедию этих дивизий, которые были отданы на растерзание фашистам. Это впечатление еще больше усилилось, когда услыхал новые подробности. От выступления дивизий зависело многое, и Голиан торопил командиров, требуя решительных действий. 31 августа он послал телеграмму командиру первой дивизии полковнику Маркусу, подписанную для солидности представителем Бенеша генералом Виестом, в которой говорилось, что повстанческая армия третий день ведет бой с немцами, а карпатские дивизии до сих пор находятся в бездействии. Голиан и Виест требовали от командира дивизии захватить Прешов и как можно скорее пробиться на соединение с Красной Армией. Но этот приказ запоздал. Немцы не теряли зря времени, стягивали свои силы из Польши, Венгрии и 31 августа прорвались от Кошице в Прешов, практически без сопротивления захватили штаб армии и все важнейшие коммуникации.

— Сейчас немцы ведут решительное наступление на Среднюю Словакию с запада, севера и востока, — говорил Голиан, обводя названные области указкой на карте. — Наша задача любой ценой остановить продвижение немцев, нанести им поражение. Словацкие воинские части в настоящее время спешно пополняются вновь мобилизованными и выдвигаются навстречу врагу. Многие из них вместе с партизанскими бригадами под командованием советских офицеров Волчкова, Егорова, Морского, Шукаева и других уже ведут бои с фашистами, которые применяют против них артиллерию, минометы, бронетранспортеры, авиацию. Нами получены точные сведения, что немецкое командование направляет в Словакию танковую дивизию.

«Час от часу не легче», — подумал Волчков.

Из президиума ему передали записку. Он развернул ее и прочитал: «Прошу после заседания вместе с Егоровым и Морским зайти ко мне. Шмидке и я хотим обсудить с вами одно дело. Машек».

Офицеры сидели в просторном кабинете и разговаривали, когда дверь резко распахнулась и стремительно вошел Шмидке, за ним — Машек. Шмидке бросил на стол папку, поздоровался.

— Вот вы какие, русские герои словацкого восстания, — сказал он, рассматривая офицеров сквозь очки и добродушно улыбаясь. — Прошу садиться. — И сразу же перешел к делу. — Я пригласил вас, чтобы проинформировать, какие решения были приняты в Москве вашим командованием в отношении дальнейших действий партизанских отрядов и бригад, которыми командуют советские офицеры. На заседании совета вы получили информацию о положении дел на фронте. Сами видите, что восстание началось не так, как мы его планировали. Но мы сейчас не станем разбираться во всех причинах, да и нет на это времени. Для нас главное в настоящий момент остановить немцев, создать крепкую боеспособную армию, отстоять освобожденную территорию. Мы понимаем, что военное командование допустило серьезный просчет и ошибки в подготовке армии к восстанию, и тем не менее мы не требуем его смены, наоборот, добиваемся укрепления, высокой организации. Голиан в ближайшие дни намеревается развернуть повстанческую армию в шестьдесят тысяч человек.

В Москве я вел беседы с руководителями Чехословацкой компартии и вашим военным командованием, — продолжал Шмидке. — И вот какая идея родилась в ходе этих бесед, о чем я уже докладывал членам ЦК. Речь идет о создании партизанской армии. Мы хотим создать главный Штаб партизанского движения во главе с верховным командующим.

Наступило молчание, все обдумывали предложение Шмидке. Первым заговорил Егоров.

— У нас тоже есть Центральный штаб партизанского движения, Украинский и Белорусский штабы, но при всей их самостоятельности, они все же подчинены Генеральному штабу и Верховному Главнокомандующему и решают задачи общего плана разгрома фашистов. А как будет у вас? — И Егоров внимательно посмотрел на Шмидке, ожидая ответа, но тот сидел, склонив голову набок, и молчал, давая ему возможность развить свою мысль. — Вы имеете военное командование, которому ЦК компартии не хочет подчинить партизанские отряды. Не сочтут ли ваши коллеги по коалиции, что вы создадите партизанское главное командование в противовес военному?

— Думаю, что нет, — решительно сказал Шмидке. — Мы создадим главный орган в рамках Словацкого национального совета, который будет координировать действия партизанского и военного командования, руководить обоими видами вооруженных сил.

— Товарищ Шмидке в этом органе будет представлять Компартию и партизанский штаб, — сказал Машек своим мягким голосом. — Так мы сохраним самостоятельность партизанского движения, что для нас очень важно в связи с пробенешевской позицией военного командования. Создание главного органа обороны при совете даст возможность объединить боевые силы на фронте под единым руководством.

— Вам, конечно, виднее, какое создавать руководство вооруженными силами, — откидываясь на спинку стула и складывая руки на груди, проговорил Волчков. — Однако хочу заметить, что методы борьбы армии и партизан различны. Как же в данном случае будут координироваться и учитываться действия партизанских отрядов и воинских частей?

— Позвольте я отвечу, — сказал Шмидке. — В Москве я всесторонне обсудил этот вопрос с чехословацким и вашим командованием. Сейчас создалась такая обстановка, когда партизанские отряды втянулись в открытый бой с фашистскими дивизиями, создают вместе с воинскими частями сплошной фронт. Но по мере тоге как армия будет крепнуть и вступят в бой новые формирования, мы начнем высвобождать партизанские отряды с фронта и направлять их в тыл врага. То есть они станут действовать по своему прямому назначению.

— Это хорошо. Мы получили приказ своего штаба направить в тыл врага отряды, — сказал Волчков. — И хотя мы втянулись в бой с фашистскими дивизиями, все же не забываем о своих прямых обязанностях: наши группы с первого дня громят немецкие тылы.

— Очень правильно! — живо отозвался Шмидке, и лицо его просветлело. — Что касается партизанских отрядов и бригад, которыми командуют советские офицеры, то мы просили ваше командование дать вам указание действовать в тесном контакте с нами, сообразуясь с целями и задачами восстания.

— По-моему, мы это делали раньше и делаем сейчас.

— Мы не хотим лишать вас самостоятельности, но просим, чтобы в оперативном отношении вы были подчинены штабу партизанского движения Словакии. На это есть согласие вашего командования. Кстати, на должность начальника штаба партизанской армии и военным советником при главнокомандующем мы просили назначить опытных советских офицеров.

— Вы нас обрадовали, — сказал Волчков, обменявшись со своими товарищами одобрительными взглядами. — Если уж вы договорились с нашим командованием о разносторонней помощи, то просим не забывать партизанские отряды и бригады. Ведь они еще плохо вооружены.

— Мы знаем, — тихо сказал Шмидке, и брови его недовольно изогнулись, собрав морщинки на лбу и переносице, но тут же лицо разгладилось, и он уже другим тоном сказал: — На аэродром «Три дуба» поступает советское оружие. Часть его передадим в партизанские отряды.

Они проговорили около часа, обсудили положение на фронте, организацию штаба партизанского движения. В конце беседы Волчков сказал, что хочет встретиться с генералом Голианом и попросить у него две-три батареи для бригады.

— Попытайтесь, но, думаю, он ничего сейчас вам не даст, — сказал Шмидке, скользнув взглядом по часам. Орудий не хватает для укомплектования вновь формирующихся частей. Будем ждать, что пришлет ваше командование. Советую побывать на аэродроме и дуба» и посмотреть.

Они расстались, договорились встретиться еще раз после того, как офицеры побывают в штабе Голиана и на аэродроме «Три дуба».

Александр проснулся от тишины, откинул плащ-палатку, увидел из окопа темное небо и звезды. Сон пропал сразу, уступив место тревоге. Александр всегда верил своим предчувствиям и знал, что эта тревога неспроста. Настораживала тишина. По ночам немцы вели себя беспокойно, строчили из пулеметов, бросали осветительные ракеты, а сейчас молчали. На фронте такую тишину Александр встречал настороженно: не зря же говорят — затишье перед бурей. Он подсел к телефону, вызвал командиров рот, сказал:

— Будьте внимательны. Возможно, на рассвете начнется новое наступление немцев.

И Морозов не ошибся: едва ущелье наполнилось светом, разом ударили немецкие батареи, налетевшие «юнкерсы» пробомбили передний край и каменную гряду. На бронетранспортерах начала выдвигаться вражеская пехота, с опушки кустарника прямой наводкой ударили две батареи легких пушек.

Александр понял, что немецкое командование в этот день поставило перед своими частями самые решительные цели, что теми силами, которые находились в первом эшелоне бригады, фашистов не сдержать: в атаку был брошен пехотный полк, второй развертывался в глубине.

Александр внимательно следил за развитием боя, думая, что ему предпринять, чтобы парировать этот сильный удар и не допустить прорыва немцев из ущелья. Во втором эшелоне у него находилось пять рот, насчитывающих около полутора тысяч человек, несколько мелких подразделений, три танка — это все, что он мог противопоставить противнику.

Александр вызвал к телефону Неустроева.

— Коля, дела складываются хреново. Возможен прорыв немцев вдоль дороги. Выдвигай сюда две роты в готовности провести стремительную контратаку.

Александр приказал Захару вывести танки в расположение роты Горана и с опушки леса разбить огнем орудий легкие батареи противника, а затем наступающие бронетранспортеры.

Отпустив Захара, он позвонил Щетинину:

— Андрей, в полосу твоей обороны выдвигаю две роты. Они предназначаются только для контратаки. Если не устоишь со своими парнями, отходи назад, там соединишься с этими ротами и всех поведешь в контратаку.

Александр подошел к Ямрыжко, взял его за локоть.

— Вам вместе со Щетининым придется вести людей в бой.

— Я готов, — сдержанно ответил он; лицо у него было бледное, но спокойное.

— Пойдете и встретите две роты, которые сейчас Неустроев выдвигает вперед. Сигнал контратаки — красная ракета.

Упорный бой шел по всему фронту бригады. Внимание Александра было приковано к дороге, к роте Щетинина, куда с такой яростью рвались немцы. Он видел, как танки Захара разбили батареи легких пушек и теперь хладнокровно расстреливали бронетранспортеры. И сразу что-то разладилось в наступательном механизме немцев; исчезла уверенность, роты залегли. Александр ожидал, что именно сейчас наступит перелом и атака фашистов захлебнется, разобьется о стойкость партизан, но на той стороне командиры тоже это поняли, ввели в бой свежий батальон и вызвали эскадрилью Ю-87.

Александр смотрел на самолеты с тихой яростью, сознавая свое бессилие перед ними и в то же время не испытывая чувства обреченности: война научила его стойко переносить неудачи.

Бомбы, сброшенные с ведущего, вздыбили целую стену земли и дыма. Следом ухнули другие бомбы, и, когда из пикирования выходил последний самолет, немецкие автоматчики дружно поднялись и ворвались в траншею роты Щетинина. Они хлынули в нее, как вода, прорвавшая плотину, и над бруствером замелькали приклады автоматов и винтовок. Отбиваясь, десантники начали отступать, Александр дал красную ракету.

Те напряженные и драматические минуты, в течение которых две роты, ведомые Ямрыжко, преодолевали расстояние до переднего края, показались Александру часами. Но вот мощное «ура» прорвалось сквозь грохот боя, и партизанская цепь в шестьсот человек неудержимо выкатилась на перевал. Впереди, пригнувшись, бежал Ямрыжко, бежал, не оборачиваясь, уверенный, что товарищи не отстанут от него.

Роты быстро сближались с наступавшими фашистами. В их движении было столько решимости и дерзости, жажды боя и победы, что ряды немцев заколебались. Офицеры звали за собой солдат, но те не двигались с места, палили из автоматов, пытаясь огнем остановить надвигавшуюся цепь. Но сделать это уже было невозможно, и она врезалась в ряды немцев, сломалась, распалась на группы, партизанские пестрые куртки и рубахи смешались с зелено-серыми мундирами. В этой дикой толчее Александр не мог понять, чья берет и, опасаясь как бы контратака не захлебнулась, крикнул телефонисту:

— С какой ротой есть связь?

— Только с ротой Горана.

Он схватил трубку.

— Горан, слышите меня?

— Так точно.

— Поднимайте свою роту в атаку, ударьте фашистам во фланг.

Оставив окопы, с опушки леса бросилась вперед рота Горана и одновременно с ней с каменной гряды устремились вниз венгерская и французская роты. И немцы дрогнули, сначала попятились, потом побежали по скату горы...

Александр выслушал доклады командиров рот, потом говорил с Неустроевым.

— Сюда прибыли два партизанских отряда, человек триста. Просятся в дело, — доложил начальник штаба.

— Пусть пока подождут, у них работа впереди. Размести отряды во втором эшелоне.

В четырнадцать часов после сильной артиллерийской и авиационной подготовки фашисты сбили бригаду с занимаемых рубежей. Ведя ближний бой, партизаны отступали под прикрытием огня минометов и танков. Батарея Исаева, расстреляв весь запас снарядов, сняла с орудий замки и отошла.

Александр с разведчиками и связистами оставил свой наблюдательный пункт, когда к нему прорвались вражеские автоматчики, и уходил с остатками роты Щетинина. Он видел, что немцы всеми силами стремятся разорвать боевые порядки бригады, расчленить и уничтожить ее по частям.

Александр знал, что у него за спиной есть еще один надежный оборонительный рубеж. Роты отошли на него и прочно закрепились. Справа и слева, прикрыв фланги бригады, окопались батальоны словацкой повстанческой армии. Здесь и нашел свою бригаду Петр Волчков, вернувшись из Банска-Бистрицы.

«20.9.44. 22.00.

Украинский штаб партизанского движения.

Строкачу.

Бригада в течение двадцати дней ведет тяжелые бои с наступающими частями противника, который во все возрастающих масштабах применяет артиллерию, минометы, бронетранспортеры, авиацию. Мы испытываем острый недостаток в вооружении, боеприпасах. По поступившим данным немецкое командование перебрасывает в Словакию танковую дивизию. Не исключено, что в ближайшее время перед фронтом бригады появятся танки. Просим прислать противотанковые ружья и, если представится возможность, батарею противотанковых орудий.

Волчков, Морозов».

«22.9.44. 3.00.

Волчкову, Морозову.

Сегодня к 24 часам в район Рогозно вышлите транспорт для приема боеприпасов и противотанковых ружей. Груз будет сброшен на парашютах с транспортного самолета. Вопрос о противотанковой батарее решается.

Строкач».

В Рогозно, где находилась площадка для приема грузов и посадки легких самолетов, Александр выслал машины и взвод Ладислава Черноцкого. День был ясный и теплый, но к вечеру погода вдруг испортилась, стал накрапывать дождь. Рваные тучи неслись низко над землей, цепляясь за вершины гор, за ели и сосны, молчаливо стоявшие на перевалах и скатах. А потом с гор хлынул туман и закрыл посадочную площадку. Ладислав опасался, что самолет не прилетит и ему придется возвращаться в бригаду с пустыми руками. Правда, он знал, что воздушные потоки в горах могут разогнать туман и облака. Ну а если этого не случится?

Командир охранного отряда аэродрома долговязый нескладный поручик Теофил Дюрик в советской офицерской пилотке, которой, видимо, очень гордился и носил с особым шиком, не советовал ждать, уверял, что самолет сегодня не прилетит. Ладислав вроде бы соглашался с ним, но уезжать не собирался.

Ночь навалилась темная, вязкая, в трех шагах ничего не было видно. Казалось, что через эту густую темноту не может пробиться ни один звук. И все же в полночь Ладислав услыхал далекий гул самолета и побежал к Дюрику.

— Точно, слышу какой-то шум, — согласился тот и крикнул своему помощнику: — Бистрицкий, приготовь сигнальные ракеты.

Самолет нырнул в разрыв туч, прошел низко над площадкой. Ладислав проводил его взглядом, ожидая, что пилоты сейчас сбросят груз, но самолет, не меняя курса, полетел в юго-западном направлении, и скоро шум моторов затих.

— Это не твой, — сказал Дюрик, досадуя, что Ладислав потревожил его среди ночи. — К «Трем дубам» полетел.

Вдали вновь стал нарастать гул, и Ладислав понял, что это возвращается тот самолет, который несколько минут назад пролетел над площадкой. В разрыве туч скользнуло черное тело, и тотчас же возле него вспыхнула белая ракета. Бистрицкий выпустил ответную, и самолет пошел по кругу.

— У него на борту что-то случилось, поэтому он не летит к «Трем дубам», — высказал предположение Бистрицкий. — По-моему, самолет просит разрешения на посадку.

— Ну, быть беде! — с какой-то обреченностью в голосе сказал Дюрик и кулаком потер лоб. — Вызывай санитаров и включай прожектор. — И, обращаясь к Ладиславу, попросил: — Веди своих орлов на площадку, будем раскладывать костры на самом длинном участке.

Ладислав разбудил своих парней, сказал:

— У дороги стоят копенки соломы, живо разбирайте их и за мной.

Он развел партизан по площадке и, сложив руки рупором, крикнул:

— Дюрик, мы готовы!

— Зажигай!

Копенки вспыхнули ярко, выбросив вверх извивающиеся языки пламени и тысячи искр. На какое-то время прожекторный луч потерялся между ними, а вся площадка превратилась в пылающий остров, вокруг которого, как огромные черные волны, громоздились горы.

«Только бы все обошлось хорошо», — подумал Ладислав, видя, как самолет, сделав последний разворот, пошел на посадку.

Летчик, видимо, понял, что площадка очень мала, что последние метры могут быть роковыми, и повел самолет к самому началу взлетно-посадочной полосы, рискуя зацепиться за верхушки деревьев, росших на скате горы. Черная большая машина, освещенная снизу мечущимся пламенем, не села, а как-то плюхнулась на землю, подпрыгнула и снова плюхнулась и побежала между копенками, вздрагивая на кочках и бугорках, быстро-быстро гася скорость. Самолет пробежал всю полосу, ограниченную кострами, и замер в двух-трех метрах от горы, которая круто поднималась вверх.

Ладислав облегченно вздохнул и бросился к самолету. Он оказался возле него в тот момент, когда открылась дверь и в луче прожектора появилось улыбающееся лицо пилота. Он спрыгнул на землю и, потирая руки, сказал:

— Ребята, дайте закурить.

Десяток пачек с сигаретами возникли перед его лицом.

Из самолета спустили стремянку, и по ней легко сошел офицер в длинной шинели, перетянутой портупеей. Он окинул быстрым взглядом собравшихся и сказал:

— Здравствуйте. Кто здесь старший?

— Командир охранного отряда поручик Дюрик.

— Я командир чехословацкой воздушно-десантной бригады полковник Пршикрыл. Этой ночью на ваш аэродром прибудут первые подразделения бригады. Прошу оказать мне помощь в приеме их. Необходимо по краям площадки выложить костры.

— Слушаюсь, господин полковник.

— На аэродроме есть какое-нибудь помещение, где я бы мог разместиться со своей группой?

— Так точно, господин полковник.

Из самолета стали выходить солдаты и офицеры, вынося с собой снаряжение, оружие, радиостанцию.

Когда все оказались на земле, полковник сказал, обращаясь к Дюрику:

— Ведите нас, господин поручик.

Ладислав со своими товарищами пошел за ними. В освещенном окне дома он увидел, как солдаты развернули на столе радиостанцию и полковник, надев наушники, взял микрофон и начал говорить.

Было два часа ночи. Партизаны вновь забрались в кузова машин, улеглись на сене, прижавшись друг к другу, а Ладислав, охваченный нетерпением, все ходил по тропе возле дома, часто курил, вслушиваясь, не загудит ли в небе самолет.

Погода улучшилась, облака стали реже. В образовавшиеся разрывы просматривались небо и звезды.

В три часа Ладислав услыхал гул самолета.

— Это наш! Подъем! — скомандовал он партизанам, уверенный, что на этот раз не ошибся. — Все — по местам!

Второй раз за эту ночь посадочная площадка озарилась огнями. Самолет, снижаясь, пролетел над ней, развернулся и пошел по кругу. В воздухе рассыпалась ракета, и в ту же минуту на фоне темного неба стали вспыхивать купола парашютов. Увеличиваясь в размерах, они спускались к земле, увлекаемые тяжелыми контейнерами и мешками.

Сбросив груз, самолет снизился, словно желая убедиться, что он доставлен по назначению, покачал крыльями, дал прощальную ракету и взял курс на северо-восток.

— Выводите машины на площадку, — крикнул Ладислав шоферам.

Партизаны собрали груз, уложили его в кузова.

«24.9.44. 2.00.

Волчкову, Морозову.

Сегодня в 24 часа на аэродром «Три дуба» прибудут самолеты с противотанковыми пушками и боеприпасами. Сообщайте, как развертываются боевые действия, в чем нуждаетесь.

Строкач».

Вечером с колонной машин Александр прибыл на аэродром «Три дуба». С ним была батарея Ивана Исаева, потерявшая в боях свои орудия.

Ночью четыре «дугласа» один за другим совершили посадку и вырулили к разгрузочной площадке. Александр подогнал туда машины. Открылась дверь первого самолета, и на землю, не дожидаясь, когда спустят стремянку, спрыгнул офицер. Он осмотрелся и направился к Александру,

— Капитан Морозов? — спросил он, отдавая честь.

— Да.

— Старший лейтенант Светлов, командир батареи сорокапяток. Прибыл в ваше распоряжение. Со мной два командира взвода, двадцать солдат и сержантов.

Чего угодно ожидал Александр, только не этого. Ему и в голову не приходило, что Украинский штаб партизанского движения пришлет батарею, почти полностью укомплектованную личным составом.

Подали грузовые трапы, и солдаты выкатили из самолетов новенькие пушки. Чем-то родным, близким дохнуло на Александра, когда он увидел орудия и советских солдат, крепких и ладных парней в серых шинелях, с карабинами и вещмешками за плечами. Они напомнили ему родную батарею, и он вдруг остро почувствовал, как истосковался по своим товарищам.

— В двух других самолетах батарея полковых орудий, только без расчетов, — сказал Светлов.

— Что ж вы до сих пор молчали?!

— Всему свой черед, — как-то озорно, по-мальчишески улыбнулся Светлов. — Хотел, чтобы вы моей батарее больше внимания уделили, а потом преподнести сюрприз.

— Спасибо! Как там у вас, на Большой земле?

— Хорошо. Бьем и гоним фашистов. А у вас?

— Хуже. Бьем, но не гоним. Они нас теснят на всех участках, — ответил Александр и, помедлив, спросил: — Вы с какого фронта прибыли?

— С Первого Украинского.

— Батарея спецформирования?

— Не-ет, — качнул головой Светлов. — Наш полк стоял на отдыхе. Нас изъяли из него и направили к вам.

— Понятно. Наверное удивился, когда получил приказ отправиться в Словакию? — переходя на «ты», сказал Александр.

— Разве на войне можно чему-нибудь удивляться? Сегодня здесь — завтра там. Солдат на фронте себе место не выбирает, куда пошлют, туда и идет. Не все ли равно, где сражаться. — И спросил: — В Словакии настоящее восстание или идет просто партизанская война?

— Самое настоящее восстание. Вся Словакия поднялась, увидишь своими глазами.

Выгрузка прошла бойко. Александр поставил свою подпись на документах, простился с летчиками. Самолеты тотчас же вырулили на взлетную полосу и скрылись в ночном небе.

Орудия прицепили к машинам, ящики со снарядами загрузили в кузова, и колонна выехала с аэродрома.

В комнате крестьянского дома сидели Волчков, Моровов, Ямрыжко, Неустроев, Светлов и Исаев. Перед ними лежала карта района боевых действий с нанесенной обстановкой.

— Перед вашим приездом, — сказал Волчков, обращаясь к Морозову и Светлову, — разведчики донесли, что этой ночью в ущелье вошло танковое подразделение противника в составе двенадцати машин. Они сосредоточились здесь. — Он указал на карте. — Возникает вопрос: когда и где немецкое командование применит их?

— На этой местности танкам особенно не разгуляться, — сказал Александр. — Леса, валуны, горы. Им придется действовать только вдоль дорог.

— Мы тут сидели, думали и тоже пришли к такому же выводу. Немцы могут провести наступление с танками вдоль шоссе на участке нашей бригады. — Волчков провел карандашом по карте. — Но возможно, что выберут другое направление, зная, как мы прочно вцепились в шоссе и так просто его не отдадим.

— Например? — Александр перевел взгляд с карты на Волчкова.

— На участке нашего правого соседа. Там через лес на тылы бригады идет хорошая полевая дорога, вполне пригодная для танков. Почему бы им здесь не провести атаку? Поэтому я предлагаю подготовить огневые позиции в центре обороны по обе стороны от шоссе и за нашим правым флангом, где полевая дорога выходит на тылы бригады. Когда начнется бой, нам станет ясно направление атаки, туда и перебросим батареи. Если вы, товарищи, согласны с моим предложением, то не будем терять время, займемся выбором и оборудованием огневых позиций.

Александр, Светлов и Исаев в сопровождении разведчиков лесом и кустарником вышли к переднему краю. В воздухе жужжали пули, точно шмели, били по ветвям, застревали в стволах деревьев. То там, то здесь рвались мины. Немцы бросали их без всякой системы, лишь бы не давать покоя партизанам. Одна мина разорвалась близко, все залегли. Осколки прошуршали над головами, никого не задев.

— У вас тут — как на настоящей войне, — сказал Светлов, вставая.

Они добрались до наблюдательного пункта Андрея Щетинина. Отсюда хорошо просматривалась местность, занятая противником: небольшое село, через которое проходило шоссе, мост над горной речушкой, взорванный партизанами, куда сходились три полевые дороги. Слева и справа от села лежали поля, кустарники, в разных местах поднимались аккуратные копенки соломы, едва были заметны окопы немцев.

— Принимай гостей с Большой земли, — сказал Александр, здороваясь со Щетининым.

— Гостям всегда рады, — сдержанно улыбнулся Щетинин, бросив приветливый взгляд на Светлова.

— Надо помочь артиллеристам отрыть окопы для орудий, а то им сегодня ночью предстоит подготовить еще одну огневую позицию на правом фланге, где тоже, возможно, будут наступать танки.

— Поможем, товарищ капитан. Чего царица полей не сделает для бога войны.

Александр, Светлов и Исаев где ползком, где перебежками прошли вдоль переднего края, выбрали огневые позиции для каждого орудия. Все учли: и удобные сектора обстрела, и возможность для маневра, если изменится обстановка и придется отходить.

«Полковушки» Исаева Александр решил поставить позади батареи Светлова, чтобы они могли вести бой не только с танками, но и в случае опасности прикрыть сорокапятки своим огнем.

Александр с командирами батарей и разведчиками перешел на правый фланг обороны бригады и выбрал огневые позиции там, где сходились шоссе и полевая дорога. Волчков выдвинул сюда, из второго эшелона словацкую роту Владимира Бобчака. Партизаны, сложив свое оружие и пожитки на землю, принялись отрывать окопы.

Огневой налет по переднему краю бригады длился пять минут, а потом фашисты бросили в атаку две роты автоматчиков. Они не проявили большой активности, зато завязали огневой бой с партизанами. Волчков и Морозов без особого труда разгадали этот нехитрый маневр: приковать к себе внимание бригады, сковать ее боем и тем временем на другом участке провести сильную атаку. И она началась против правого соседа после интенсивной артиллерийской подготовки и бомбежки. Волчков тотчас же связался по телефону с командиром словацкого батальона капитаном Странским.

— Господин майор, — кричал тот в трубку, — нас атакуют десять танков, восемь бронетранспортеров и два батальона пехоты. Если вы немедленно не поможете, мы не устоим!

— Поможем, — ответил Волчков и, повернувшись к Александру, сказал: — Выводи батареи на огневые позиции в район перекрестка шоссе и полевой дороги, а я проведу контратаку во фланг наступающим немцам.

Бой на участке словацкого батальона достиг своего напряжения, когда Александр прибыл с батареями на место. Расчеты вкатили орудия в отрытые окопы.

Александр видел, как у самой кромки леса показался первый немецкий танк. Он задержался, как бы раздумывая, что делать дальше, потом произвел три выстрела, и снаряды, пролетев над шоссе, разорвались за окопами партизан.

— Исаев, огонь по танкам! Создай на дороге пробку при выходе из леса, — сказал в телефонную трубку Александр.

Танк двинулся с места и тотчас же по нему ударили орудия Исаева. Его сильно тряхнуло, за ним потянулась серая струйка дыма, которая начала расти, чернеть, превращаясь в клубящийся хвост.

Из леса вырвалось еще три танка, ведя на ходу огонь из пушек и пулеметов.

— Светлов, возьми эти танки на себя, — передал по телефону Александр. — Исаев, не выпускай другие танки из леса.

Сорокапятки ударили звонкими хлопками, и на броне брызнули искры. Танки сбавили скорость, начали маневрировать, расходясь в разные стороны. Левый пошел зигзагами и рывками, правый стал делать крутые развороты, сгребая гусеницами землю. Стоило ему немного замешкаться, подставить свой борт — и артиллеристы Светлова не промахнулись.

Чуть дальше проскочил левый танк, но тоже замер с разорванной гусеницей. Остальные два с места открыли огонь из пушек. Они палили часто, но снаряды рвались то у дороги, то за окопами партизан. Александр понял, что вражеские танкисты до сих пор не обнаружили хорошо замаскированные орудия.

Один танк дал задний ход, надеясь, видимо, укрыться в лесу. Александр заметил, что задняя часть его оседает. Или позади была впадина, куда он угодил, или яма, только носовая часть вместе с орудием начала подниматься вверх, обнажая широкое черное днище. «Ну, ребята!» — чуть было не крикнул Александр, и в ту же секунду снаряд рванул тонкую броню, взломав днище...

Только одному танку удалось уйти из-под обстрела.

В этот день немцы больше не предпринимали попыток атаковать позиции бригады.

Несмотря на героическое сопротивление повстанцев, все ощутимее сказывалось тактическое, техническое и организационное превосходство противника. В конце октября фашистское командование готовилось нанести последний удар по словацкой свободной территории. В бой были введены части танковой дивизии СС «Адольф Гитлер», которые перешли словацко-венгерскую границу и начали продвигаться к Банска-Бистрице.

Бригада Волчкова была переброшена на южный участок фронта в район города Зволен, который прикрывал подступы к Банска-Бистрице. Из штаба партизанской армии за подписью Шмидке и советника полковника Асмолова на имя Волчкова поступил приказ, в котором говорилось: совместно с частями 2-й воздушно-десантной чехословацкой бригады, прибывающей из Советского Союза, остановить противника, дать возможность партизанским отрядам в полном порядке отступить в горы, чтобы там продолжить борьбу.

Бригада заняла оборону южнее Зволена на перевале, оседлав шоссейную дорогу. Позиция была удобная, с двух сторон к шоссе подступали горы, образуя горловину, через которую не так-то просто было пробиться даже танкам. Ниже перевала лежала всхолмленная местность, перемежаясь полями и лесами.

Александр все свои батареи поставил на позиции для стрельбы прямой наводкой, хорошо понимая, что это будет их последний бой, что в горах и глухих местах орудия не понадобятся. Наблюдательный пункт он выбрал себе позади гаубичной батареи на скате, обращенном в сторону противника. Ему хотелось быть рядом с артиллеристами и разделить с ними все, что выпадет на их долю. Волчков не стал возражать, и впервые за время боев они оказались на разных наблюдательных пунктах.

...Холодная, пасмурная, сырая ночь. Накануне прошел снег с дождем, лишний раз напомнив, что близится зима.

На НП появился Ладислав Черноцкий.

— Ты что, в артиллеристы записался? — встретил его Александр.

— Нет. Мой взвод впереди окопался.

— Где Дагмара?

— В окопе спит. Устала. Говорит, сил уже нет больше держаться на ногах.

— Парни начинают сдавать, что говорить о девушке. Ты вот что сделай: перед рассветом разбуди ее и пришли ко мне на наблюдательный пункт. Я отправлю ее к минометчикам. Там нужен санитар.

Ладислав без труда разгадал его уловку, сжал руку.

— Спасибо, Саша.

Александр лег на холодную соломенную постель, долго лежал, пытаясь согреться, не помнил, когда и как уснул. А проснулся от легкого прикосновения чьей-то руки, открыл глаза и в сером полумраке увидел человека, склонившегося над ним.

— Товарищ капитан, вы меня вызывали?

Это была Дагмара. Она показалась Александру маленькой и жалкой в больших солдатских сапогах, брюках, в куртке с капюшоном, перетянутой каким-то ремнем.

— Отдохнула? — спросил Александр, чувствуя, как от жалости к ней защемило сердце.

— Да, немного, — тихо ответила она. — Ладислав сказал, что вы хотите направить меня к минометчикам.

— У них нет санитаров.

— Из меня плохой санитар, я крови боюсь. А кроме того, минометчики стоят в тылу, и им не очень нужен санитар. Скорее, он понадобится артиллеристам.

«Разумное замечание», — подумал Александр, вставая.

— Можно, я побуду у вас, а бой начнется, пойду к артиллеристам.

— Хорошо. Ложись на мою постель, поспи еще.

— Я уже не хочу.

Глаза их встретились. Дагмара смотрела на Александра задумчиво и внимательно, потом улыбнулась усталой улыбкой, перевела взгляд на светлеющее небо, затянутое пеленой облаков, и так осталась стоять, точно завороженная, с тревожным выражением на лице. Александр тоже посмотрел на небо, на долину, где стелился туман, закрывая поле, дорогу, ватными клочьями повисая на деревьях. Александру почудилось, что он стоит между двумя слоями облаков: верхний висел прямо над головой, почти касаясь перевала, окутывая вершины соседних гор, нижний — закрывал землю, местами обнажая черные и желтые островки. «Отсюда нас дорога поведет к облакам», — подумал Александр, зная, что с перевала бригада уйдет в горы.

Туман внизу разошелся к девяти часам утра. Когда ветер смахнул с земли последние редкие белые пятна, немцы провели разведку боем с целью удостовериться, не ушли ли ночью со своих позиций партизаны и десантники. Встретив плотный пулеметный огонь с дальней дистанции, они отошли, а через час началась артиллерийская подготовка. Она была хорошо спланирована и организована и дала возможность немецкой пехоте без помех выйти на рубеж атаки. Где-то за лесом гудели танки, но на поле пока не выходили. Александр знал, что без них пехота не пойдет вперед, и потому внимательно следил за дорогой, просеками, кустарником, участками, доступными для прохождения танков.

Они показались неожиданно, пробив себе путь через лес, и, не задерживаясь, пошли вперед, ведя беглый огонь из пушек и пулеметов. Их было несколько десятков. Широкие, приземистые, черные и полосатые, они хорошо сливались с пятнистой грязной осенней местностью и, если бы не глубокие дорожки, которые за собой оставляли гусеницы, выдавая направление движения, Александр временами терял бы их из виду.

— Командиры минометных батарей, — сказал он в телефонную трубку ровным спокойным голосом. — Огонь по пехоте! Шкрамовский, огонь по танкам!

Начался бой упорный и яростный.

— Товарищ капитан, товарищ капитан! — услыхал Александр взволнованный голос телефониста, — Тяжело ранен Светлов.

— Его надо немедленно вынести с батареи.

— Кто это сделает? У орудий осталось по два-три человека, и те раненные.

— Я пойду за ним, — сказала Дагмара.

Александр молча отстранил ее рукой и посмотрел на Игнатьева и Болко. Они все поняли.

— А вы с кем останетесь? — спросил Игнатьев с тревогой в глазах.

— Со мной будет Дагмара.

Болко и Игнатьев выбрались из окопа и поползли по скату горы вниз. Александр наблюдал за ними до тех пор, пока они не скрылись за кустами, затем перевел стереотрубу на батарею сорокапяток: вели огонь только два орудия. Потом и они замолкли. Александр хотел позвонить на батарею и дать команду отходить в горы, но в это время перед бруствером наблюдательного пункта разорвался снаряд...

Взрывная волна отбросила Дагмару, и она ударилась о стенку окопа. Несколько минут она лежала неподвижно, сжимая голову руками. Боли не было, только в ушах стоял густой звон. Дагмара приподнялась, опершись на руки, с трудом открыла глаза: перед ней, распластавшись на спине, лежал Александр. Она бросилась к нему:

— Я сейчас помогу... я помогу…

Лицо у Александра было бледное, глаза и губы плотно сомкнуты. Ветер трепал его светлые волосы, сбрасывая пряди на открытый крупный лоб. Дагмара приложила ухо к его груди и не услышала ни дыхания, ни биения сердца. — Дрожащими непослушными пальцами с трудом расстегнула меховую куртку, разорвала ворот гимнастерки. Александр застонал.

— Господи, жив! — с радостью прошептала она. — Мы уйдем отсюда... уйдем...

Дагмара поднялась, огляделась, увидела в окопе плащ-палатку, расстелила рядом с Александром и осторожно перекатила его на нее. Потом взялась за концы плащ-палатки и, пятясь, потащила из окопа. Пройдя в гору метров двадцать, выбилась из сил. Потом их хватило на пятнадцать, десять, пять метров... И вот, когда после нескольких попыток она не смогла сдвинуть с места Александра, села, уткнулась лицом в колени и заплакала. Ей казалось, что сейчас нет человека более несчастного, чем она.

Кто-то дотронулся до ее плеча, спросил:

— Сестрица, ты чего плачешь?

Дагмара подняла лицо и сквозь мутную пелену, застлавшую глаза, увидела русского солдата. Он стоял перед ней на коленях, поддерживая здоровой рукой раненую, которая покоилась на полотенце, подвязанном к шее. На бинтах, перепачканных землей, проступили пятна крови. Дагмара обрадовалась солдату и быстро заговорила, словно боясь, что он не дослушает ее, встанет и уйдет:

— Он без сознания…

— Капитан Морозов?! — разглядев Александра, сказал солдат. — Давай, сестрица, дальше потащим его вместе.

Александр медленно приходил в себя. Возвращение из небытия началось с какого-то толчка, легкого, едва уловимого. Он вздохнул и почувствовал сильную боль в левом плече. Хотел было подняться, но не в состоянии был даже пошевелить пальцами, попытался крикнуть и не услышал своего голоса. Александр застонал, и сейчас же перед его глазами вспыхнул лучик фонарика, появилось бледное лицо Дагмары. Она положила руку ему на лоб и сказала:

— Товарищ майор, Морозов очнулся!

Лицо Дагмары исчезло, и тут же над ним склонился Волчков.

— Где мы? — не спросил, а скорее простонал Александр.

— В лесу, в десяти километрах севернее Зволена, — ответил Волчков.

— Мы отступили?

— Мы отбили наступление немцев, а когда стемнело, отошли.

— Где батареи?

— Осталась одна «полковушка» и две гаубицы. Остальные орудия разбиты. Батареи потеряли половину своих составов.

Александр долго молчал, пытаясь осмыслить все, что ему сказал Волчков. Боль и горечь за гибель людей и орудий сдавили горло.

— А минометные батареи?

— Целы. Они нам еще послужат. Ты как себя чувствуешь?

— Не знаю, — вздохнул Александр, — Тяжело...

— Ранение в плечо у тебя не опасное. А контузия сильная. Скажи спасибо Дагмаре, это она вынесла тебя из окопа.

Александр провел рукой по ее щеке, почувствовал на ладони теплые слезы.

— Ну что ты... плачут по покойникам... а я ведь жив...

— Я от радости.

— Саша, послушай, что я тебе скажу. — Волчков снова склонился к его лицу. — Сейчас тебя, Светлова, Исаева и других раненых отправим на машине в Банска-Бистрицу, оттуда на аэродром «Три дуба». Полетите на Большую землю. До самолета вас проводят Болко, Игнатьев и Дагмара. Я только что говорил по радио с полковником Асмоловым и получил от него новый приказ. Мы уйдем на свои старые базы, там у нас есть запасы продовольствия, оружие, боеприпасы. В горах продолжим борьбу с фашистами. Вот так. — Волчков положил руку ему на грудь. — Будем прощаться, Саша. — Он наклонился и поцеловал Александра. — Встретимся после войны. До победы осталось немного.

— Хорошо бы дожить.

— Доживем. Мы с тобой от смерти заворожены. Ну, до встречи.

На рассвете машина прибыла в Банска-Бистрицу. Здесь было людно и тревожно. На улицах толкались вооруженные солдаты и партизаны. Слухи передавались самые противоречивые. Одни говорили, что немцы на подступах к городу, другие утверждали, что их отбили. Но никто толком ничего не знал. Машина проследовала на аэродром и остановилась у самолета. Александр приподнялся на носилках. Над ним склонилась Дагмара.

— Поправляйся, — прошептала опа. — После войны приезжай к нам в гости.

— Спасибо. Я всегда буду помнить тебя и твоих товарищей.

Юрий Игнатьев обнял Александра, сказал:

— До встречи в Москве на Параде Победы.

— Ты думаешь такой парад будет?

— Будет, и мы пройдем с вами по Красной площади.

Закрылась дверь самолета, пилоты прошли в кабину, и тут же под крыльями загудели моторы. Самолет начал выруливать на взлетную полосу.

Александр смотрел вниз на удаляющуюся землю, постройки, которые уплывали из-под крыла самолета и где-то терялись за вершинами гор, за лесными массивами, на извилистые горные тропы и дороги, забитые людскими потоками: партизаны и повстанческие части уходили в горы.

Самолет набирал высоту, поднимаясь к облакам, а вместе с ним, казалось, поднимались к облакам дороги. Одна из них, петляя по скатам гор, продиралась сквозь густые леса. И где-то на перевале с нее, словно обессилев, стали срываться машины, пушки, повозки и, кувыркаясь, падать вниз, в пропасть, на дне которой сверкала речушка. «Что это? Зачем?» — подумал Александр и вдруг все понял: партизаны и солдаты уничтожали военное имущество, технику, все, что не могли взять с собой в горы. Александр отстранился от иллюминатора, закрыл глаза, пытаясь проглотить комок, вставший в горле.

Партизанская бригада майора Волчкова, заметно поредевшая в тяжелых боях, уходила в горы, преследуемая фашистами.

В начале ноября погода резко испортилась, подул холодный, пронзительный ветер, сплошные темно-серые тучи заволокли небо, пошел снег с дождем, полевые и лесные дороги размокли, стали труднопроходимыми. Бригада двигалась в густом тумане серой колышущейся массой, слившись с дорогой, с черными стволами деревьев. Люди несли на своих плечах все, что можно было захватить с собой. Запасы продовольствия и боеприпасы остались в долинах и на старых базах, куда не удалось пробиться.

Переход через Козий хребет стал для Дагмары сущим адом. Из-за тумана, дождя, гололеда дорога оказалась сложной и опасной. Каждый шаг Дагмаре давался с большим трудом: ноги скользили, она то и дело хваталась за руку Ладислава или за ветви деревьев. На обочинах и склонах стоял мрачный, глухой лес, скупо ронявший мокрые тяжелые листья, и Дагмаре казалось, что молчаливые и голые деревья плакали тихо-тихо...

Дагмара шла, тяжело переступая ногами, отсутствующим взглядом скользя по сторонам. Сознание того, что не все потеряно, что борьба продолжается, что впереди, несмотря ни на что, победа, поддерживало ее. Она чувствовала и понимала, что наступает самый трудный час испытаний. Под ногами хлюпали грязь и вода, ноги были мокрые и холодные, грудь пронизывала неуемная дрожь, и негде было обсушиться, обогреться. Плащ-палатка на ней так намокла, что уже не спасала от дождя. Она уговаривала себя, что нужно идти, не останавливаясь, идти наперекор усталости, голоду, но тело не слушалось ее, оно хотело отдыха, отдыха, отдыха!..

Впереди партизан в плащ-палатке, с надвинутым капюшоном на лицо, вел вьючную лошадь. Он придержал ее и, повернувшись к Дагмаре, сказал:

— Держись за шлею, легче будет идти.

Она послушалась и пошла рядом с лошадью, но легче от этого не стало. На повороте дороги лошадь заскользила задними ногами, опустилась на круп, и ее юзом потащило вниз. Дагмара бросила шлею. Партизан, не выпуская повода, пытался удержать лошадь, но тоже поскользнулся и вместе с лошадью полетел в пропасть. Все это произошло так быстро, что люди, находившиеся рядом, точно окаменели, никто не успел броситься на помощь, хотя видели, понимали, что случилось непоправимое. Ноги у Дагмары подкосились, она опустилась на землю и зарыдала. Ладислав сжимал ее в своих объятиях, но она билась, мотала головой, бормотала несвязно и жалобно.

Она плакала долго, тяжело, до боли в груди. Ее трясло, зубы стучали мелкой дробью. В эти минуты ей хотелось умереть.

Дагмара успокоилась не скоро. Выплакавшись, она почувствовала облегчение, точно сняла с себя тяжелую ношу.

В эту ночь Волчков разрешил развести костры, первый раз за многие дни. Немцы, по-видимому, отступили, густой туман окутал лес и горы, огни не просматривались ни с земли, ни с воздуха. Дождь перестал, и только капли и струйки воды стекали с деревьев.

Дагмара подошла к ярко пылавшему костру, бросила возле него плащ-палатку, сняла с себя куртку и стала сушить ее над огнем, потом сняла свитер, солдатские брюки, осталась в сорочке. Она сушила свои вещи и складывала рядом у ног на просохший уголок плащ-палатки. Дагмара делала все медленно, спокойно, ни на кого не обращая внимания, ощущая, как с одной стороны огонь согревает тело, с другой — обволакивает холод и сырость. Партизаны, сидевшие у костра, безучастно смотрели на нее или совсем не смотрели. Даже Ладислав, глядя на ее обнаженные покатые плечи, на красивые бедра, рельефно выступавшие под сорочкой на фоне горящего костра, не испытал никаих желаний. Усталость убила их в нем.

Дагмара просушила свои вещи, надела их на себя, опустилась на чурку возле костра, подставила руки к огню. Она сидела так долго, перебирая пальцами, чувствуя, как через них тепло передается всему телу.

Положив голову на плечо Ладислава, Дагмара то забывалась в тревожном сне, то просыпалась, И не могла понять, где кончается сон и где начинается действительность.

Весь ноябрь и декабрь бригада Волчкова вела тяжелые бои в горах, удачно уходила из-под ударов противника. Она не просто уходила, маневрировала, но при первой возможности наносила чувствительные ответные удары, заставляя фашистов откатываться в долины. Прошли смятение и растерянность первых дней отступления, горечь поражения. Партизаны пережили все, что выпало на их долю, не пали духом, выстояли. Бои и лишения никого не надломили, напротив, еще больше закалили людей, укрепили у них уверенность в том, что час победы недалек. Хотя восстание потерпело неудачу, все понимали, что фашисты не добились поставленных целей: Словакия пылала в огне партизанской войны.

Четыре месяца бригада Волчкова не выходила из боя и только в конце декабря получила передышку. Или немцы устали за ней гоняться, или у них не было достаточно сил, чтобы разгромить партизан. Теперь фашистам все чаще и чаще приходилось оглядываться назад: Красная Армия окружила Будапешт, ее войска в Южной Словакии форсировали пограничные реки Ипель и Грон, вышли к городам Нове Замки и Комарно, которые прикрывали подступы к Братиславе.

И все же положение бригады оставалось тяжелым. Немцы блокировали все выходы с гор в долины. Лишь мелким разведывательным и диверсионным группам партизан удавалось пробраться сквозь плотные заслоны врага, доставлять в бригаду медикаменты, продовольствие, одежду. Половина бойцов была обморожена, все страдали от холода и голода. Жители окрестных сел делились с партизанами всем, чем могли, прятали для них в тайниках хлеб и картошку, откуда их забирали бригадные снабженцы. Но все равно продуктов было очень мало. И какая же была радость, когда в ночь на 31 декабря снабженцы нашли в тайниках целую гору продуктов. Чего там только не было: копченые окорока, мясо, яблоки, пироги! И даже несколько бутылок с боровичкой и сливовицей. К продуктам жители приложили записку: «Поздравляем с Новым годом! Желаем нашим дорогим партизанам хорошо его отпраздновать. Да здравствует победа Красной Армии!»

Волчков приказал накрыть столы в «чаевне», где разместился штаб бригады, и пригласил командиров, лучших бойцов. Комиссар Ямрыжко хлопотал о елке. Выбрать в лесу новогоднюю красавицу не составляло труда: любая годилась к празднику. Зато с украшениями было просто плохо: делали игрушки из бумаги, веток, шишек, соломы, тряпок, в ход пошли коробки из-под сигарет, гильзы, а вместо гирлянд — пулеметные ленты от «максима». Под елкой, что была установлена во дворе «чаевни», слепили Деда Мороза.

В половине двенадцатого Волчков пригласил всех к елке. Антон Болко от факела зажег костер.

Волчков вышел к костру, оглядел всех и сказал:

— Товарищи, друзья! Вот и настал сорок пятый год. Мой тост: за нашу победу над фашизмом в новом году! Ура!

— Ур-ра-а! — И в воздух полетели шапки, фуражки, пилотки.

— В каждой стране, — продолжил он, — в новогоднюю ночь поют свои песни. Но среди нас русские, словаки, чехи, украинцы, поляки, венгры, румыны, молдаване, французы... Их песни нам до утра не перепеть. Поэтому я предлагаю исполнить песню, которую знают все. — И Волчков запел своим сильным голосом:

Русскую «Катюшу» подхватили партизаны…