В ловушке

18

Она приехала на пять минут раньше. Из зимнего сада Йон наблюдал, как она остановила «гольф» прямо у садовой калитки. Вылезла, постояла возле машины и обвела глазами фасад, словно хотела запечатлеть в памяти каждую подробность. По выражению ее лица он не мог понять, нравится ли ей увиденное.

В прихожей он помог ей снять кожаную куртку. Стоя рядом с ним, Юлия осмотрелась. Выпятив нижнюю губу, взглянула на резиновые сапоги Шарлотты, стоявшие на коврике у гардероба. Йон тут же решил выбросить их как можно скорей, и вообще, постепенно удалить из дома вещи жены. Как он не сообразил это сделать до прихода Юлии!

На лестницу она глянула мельком. Он знал, о чем она подумала, и хотел сразу проводить ее в зимний сад, но она задержалась в гостиной и долго рассматривала свадебное фото в серебряной рамке, стоявшее на секретере. Он был готов убить себя за то, что не убрал его. Просто много лет он не замечал этого снимка и совсем забыл о его существовании. Тогда они с Шарлоттой позировали возле бюро регистрации, она с улыбкой прижалась к нему. Она в светлом платье с жакетом, он в своем единственном приличном костюме с широкими лацканами, волосы падают на воротник. Снимок часто служил в кругу их знакомых поводом для веселых шуток, но Юлия разглядывала его молча, между ее бровями залегла маленькая складка. Зря он пригласил ее в этот дом, где повсюду присутствовала память о Шарлотте. Какая ошибка!

Стол Йон накрыл в зимнем саду. Сначала он намеревался приготовить что-нибудь из итальянской кухни. Но когда зашел после парикмахерской в гастрономическую лавку на Клостерштерн, ему бросился в глаза фирменный логотип на пластиковых пакетах, и он сразу понял, что покупки для их последнего вечера втроем Роберт делал именно тут. Он стремглав выскочил из лавки и двумя улицами дальше приобрел у турка холодные закуски, сыр, фрукты и вино.

Юлия села в плетеное кресло, прямо, не откидываясь на спинку.

— Красиво, — одобрила она, когда он включил музыку в стиле фадо, показавшуюся ему подходящей для этого вечера. Теперь же ему почудилось, что она звучит слишком надрывно и драматично. Никогда еще он не видел Юлию такой притихшей и замкнутой.

— Может, лучше поедем в «Мамма Леоне»? — предложил он. — Или куда-нибудь еще? Я ведь вижу, что тебе тут не по себе.

Она крутила в пальцах бокал, на ее руке снова были часы с красным ремешком.

— Просто тут все чуточку чужое. Эта обстановка как-то тебе не подходит.

Не любя этот дом, он никогда не заботился о его обстановке. Когда в начале их брака они с Шарлоттой жили в маленькой наемной квартире в Альтоне, то поисками мебели, картин, занавесок занимались вместе; тут, на Бансграбене, он все предоставил жене. Все больше и больше времени он проводил в своем кабинете, единственной комнате, где действительно хорошо себя чувствовал, и которую обставлял по своему вкусу.

— Сам я никогда бы не выбрал этот дом, — пояснил он. — Его нам подарили родители жены, а теперь я хочу его продать. — И он подвинул ближе к Юлии хлебницу и блюдо с закусками.

— Это правильно, — одобрила она, положила себе долму из виноградных листьев с мясной начинкой и улыбнулась. Она начинала оттаивать. — А дальше?

— Дальше я подыщу что-то другое, — ответил он. — Что придется мне по душе. Ведь я уже спрашивал, не поможешь ли ты мне в моих поисках. — Его порадовал аппетит, с каким она взялась за еду.

Ответила она не сразу; ей пришлось дожевать и проглотить долму, промокнуть губы салфеткой и выпить глоток вина. Он терпеливо ждал.

— Вообще-то, ответь мне, у тебя есть что-то наподобие цели всей жизни? — спросила она потом. — Хрустальной мечты? Мужчины ведь всегда к чему-нибудь стремятся.

Он засмеялся:

— А женщины разве нет?

— По-другому, — ответила она. — Между прочим, я не открываю ничего нового, это общеизвестно. Существуют два взгляда на жизнь — туннельный и панорамный.

Он невольно подумал про Шарлотту. Значит, у нее был панорамный взгляд? Она видела целостную картину? Если и так, то лишь до ее запоев; алкоголь исказил все, в том числе и ее взгляд на мир. В конце она, пожалуй, не увидела бы даже входа в туннель.

А он сам? Разумеется, у него была хрустальная мечта, как выразилась Юлия. Он хотел быть вместе с той, кого полюбил, вместе и навсегда, неважно, где и как. Она прекрасно знала, вот и спрашивала. И уж точно не хотела опять услышать от него объяснения в любви.

Она ткнула вилкой в гриб.

— Почему ты молчишь?

— Мечта или цель всей жизни, — задумчиво протянул он. — Нечто подобное, пожалуй, было когда-то, в конце школы. Мы тогда хотели проплыть под парусами вокруг света.

— Тогда ты уже был знаком с твоей женой?

— Нет. Мечтали мы с другом. — Слишком поздно он спохватился, что сам повернул разговор в неправильное русло. — Но, конечно, ничего из этого не получилось, — торопливо добавил он. — Ну как, вкусно?

Она положила на тарелку консервированную брынзу, оливки и кивнула.

— С тем самым Робертом-как-там-его? Который нас видел в «Мамма Леоне»?

— Да. Значит, ты считаешь, что у меня туннельный взгляд?

— Ясное дело, — подтвердила она, — ты просто патологически целеустремленный тип. А твой друг знает, что я тут?

— Нет. Я уже несколько дней ничего о нем не слышу. Довольно странно, вообще-то. — Раз его отвлекающий маневр не сработал, надо брать быка за рога.

— Вы так тесно общаетесь?

— Последние дни он заезжал сюда почти каждый день. Или как минимум звонил. Но с субботы я не могу его найти.

— Всего лишь три дня! И ты уже забеспокоился? Ведь он был у тебя в пятницу вечером.

— Верно.

— Ты ему что-нибудь сказал? Я имею в виду, про нас? Ведь ты хотел сохранить все в тайне.

— Кстати, он не видел нас в «Мамма Леоне», — солгал Йон и попробовал оливку. — Я очень осторожно прощупал его на этот счет, но ничего. — Оливка была чуточку солоновата.

— Возможно, он уехал.

— Он никогда не уезжает, не сообщив мне. Я уже подумываю, не обратиться ли в полицию. Вдруг он попал в аварию или еще что-нибудь случилось.

— Ты не преувеличиваешь серьезность ситуации? Впрочем, раз тебя это беспокоит… Тогда позвони прямо сейчас.

Он принес телефонную книгу, отыскал номер полицейского управления, и его соединили с оперативным отделом. После недолгого ожидания он получил справку, что в отношении Роберта Бона ничего не имеется, ни по ДТП, ни по актам насилия, ни по суицидам.

— Ну, вот видишь, — проговорила Юлия, когда он положил трубку. — Твой друг просто сидит где-нибудь неподалеку и радуется жизни. Возможно, захотел немного побыть в одиночестве.

— Не исключаю, — согласился Йон. — Возможно, мои опасения чистая глупость.

— Где же висит твой Раушенберг? — спросила она, выкурив сигарету после фруктов и сыра. Она хотела выйти в сад, но он наслаждался запахом дыма, как и всем остальным в ней. Теперь она повеселела и окончательно расслабилась, еда и вино пошли ей на пользу.

— Наверху. Хочешь взглянуть?

Когда в кабинете зажегся свет, на «Земляничном этюде» вспыхнул красный цвет, единственное яркое пятно в комнате. Пол блестел, на нем не было ни единого пятнышка.

Она остановилась в дверях:

— Великолепно! Именно таким я всегда и представляла твой кабинет. Вот он тебе подходит, это точно. Поскольку ясно структурирован, без всяких фиглей-миглей.

Йон прислонился к дверному косяку рядом с ней. Кожа на ее шее мерцала, между локонами блеснули серьги-гвоздики. Какие длинные ресницы! Он сунул руки в карманы. Только не торопись! Иди к цели с осторожностью.

— Значит, ты смотришь на меня, как на простоватого субъекта?

— Верно, — согласилась она. — Ты скроен абсолютно просто. Тебя насквозь видно. — И засмеялась.

На четвертом тоне он приник губами к ее шее. В его рот попал локон, он оказался горьким на вкус.

— Тогда ты знаешь и мою хрустальную мечту, — шепнул он.

— Естественно, — подтвердила она и прижалась к нему бедрами. — Софа удобная?

Потом они вместе лежали под шерстяным пледом. Она повернулась к нему спиной, под левой лопаткой у нее была татуировка. В прошлый раз ее еще не было. Тату напоминала китайский иероглиф, почти пятисантиметровый, красный с черным, слева — нечто вроде маленькой лестницы. Он осторожно провел по ней пальцем и почувствовал, как горяча ее кожа.

— Когда ты это сделала?

— Пару дней назад, — сонно пробормотала она.

— Больно?

Она передернула плечами:

— Ни капельки.

— Она что-нибудь означает?

— А?

— Твоя татуировка. Или это просто украшение?

Она повернулась к нему и натянула одеяло на плечи.

— Долгую и счастливую жизнь.

— Выглядит мило, — одобрил он. Как ни удивительно, ему в самом деле понравилась татуировка. До сих пор он категорически не принимал их, считая, что они годятся лишь для матросов и уголовников. С другой стороны, теперь каждый второй школьник делает тату или пирсинг, так что в этом отношении его взгляды безнадежно устарели.

— Мне немножко холодно, — сказала Юлия.

— Тогда давай переберемся в спальню. Ведь ты останешься?

— Если хочешь.

Эйфория заставила его забыть об осторожности.

— Да, хочу, — торжественно сообщил он. — Отныне, и присно, и во веки веков.

— Пока нас не разлучит смерть. Аминь, — добавила она и засмеялась.