В ловушке

31

На следующий день, около трех часов, Йон приехал на Вольдсенвег и открыл ключом квартиру друга.

— Роберт? — Он громко выкрикнул имя, пожалуй излишне громко, но ведь не исключено, что в этот момент кто-то из соседей наблюдал за ним или, по крайней мере, подслушивал.

Он закрыл за собой дверь, остановился на мгновение и перевел дух. В прихожей стояла приятная прохлада. Когда он после шестого урока отъезжал от «Буша», дисплей в его автомобиле показывал температуру «за бортом» — двадцать девять градусов. Уже после четвертого урока к директору обратилась Ангела Струве из ученического комитета с просьбой отпустить по домам ребят младших классов, из-за невыносимой жары. Но от Хорька-альбиноса, разумеется, никаких послаблений ждать не приходится. В десять часов, контрольное время, термометр за окном секретариата показывал двадцать пять градусов. Да и позади все-таки были четыре дня отдыха.

Чтобы придать своему появлению максимальную публичность, Йон, перед тем как войти в дом, позвонил в три квартиры, в том числе и фрау Кольберг из цокольного этажа, но никто не отозвался. Как и говорила Глория Эсром, почтовый ящик Роберта в подъезде был набит до отказа. Под ящиком, рядом с корзиной для бумаг, лежала толстая пачка газет.

Квартира была в безупречном состоянии. Глория Эсром хорошо поработала за деньги, которые никогда не получит. Просторная кухня сверкала чистотой, кулинарные книги выстроились в ряд, посуда из нержавеющей стали, без единого пятнышка, висела на крючках, подставка для ножей стояла под прямым углом к краю чистейшей крышки стола, на полке поблескивали бесчисленные баночки с пряностями, все с этикетками. Роберт еще давно установил в этом отношении строжайший порядок, и горе тому, кто по небрежности поставил бы корицу рядом с лавровым листом.

Идеальную картину нарушали только два гнилых яблока в вазочке; вокруг них роились фруктовые мушки. Йон подумал, не забрать ли ему с собой эти гнилушки, чтобы они не воняли в мусорном ведре. Реакция вроде бы вполне естественная. С другой стороны, это, пожалуй, могло дать повод к подозрениям, что он больше не верит в возвращение Роберта и что он каким-то образом причастен к его исчезновению. Так что лучше оставить все нетронутым, не удалять скоропортящиеся продукты из холодильника и шкафов.

На подоконнике стояли четыре глиняных горшка с травами. Шалфей и мята, две другие травы он не сумел определить. Петрушки не было. Растения еще не страдали от пересыхания. Тем не менее Йон снял с крючка стальную кастрюлю и, набрав воды, полил их. Досуха вытер раковину.

Потом все-таки открыл тяжелую дверь холодильной камеры. Автоматически включилось освещение. Уже много лет назад, во время их жизни с Барбарой, Роберт отделил четверть просторной кухни, укрепил стены теплоизоляцией и установил мощный холодильный агрегат. Так получился огромнейший холодильник, в который можно было даже входить. «Сердце квартиры» — так однажды назвала его Барбара с присущей ей тягой к театральности. В отличие от довольно-таки спартанской обстановки в других комнатах, тут царило изобилие.

Йон выдохнул облачко пара. Удивительно, как мог он дружить с человеком, который накапливал такие огромные запасы и безмерно увлекался едой и питьем. Для кого кулинария была намного важней, чем духовная пища. Тут налицо явные сдвиги в психике. Как он прежде не понимал этого? Сколько тут припасов! В пластиковых упаковках, банках, полиэтилене. И все они отыскивались и покупались, измельчались и отваривались, выдавливались, толклись, смешивались и дегустировались. И снова смешивались и еще раз дегустировались. Результатом оказывался горшочек с каким-нибудь «жюсом», как называл это Роберт. «Жюс дикая утка», «жюс фазан», «жюс кролик», «жюс судак». Тут хранится как минимум дюжина этих дурацких «жюсов».

Маленькие горшочки вызвали у Йона раздражения больше, чем все остальные припасы. Ох уж эта нелепая и жалкая важность, с какой Роберт относился к своим «жюсам». Называл их «бриллиантами кухни». Иногда, приезжая к ним на Бансграбен, чтобы приготовить какое-либо блюдо, он захватывал с собой парочку таких «бриллиантов» и объяснял Шарлотте их состав. Та слушала, вытаращив глаза. Восхищалась им. Потому что он умел готовить. Готовить!

Йон в сердцах захлопнул тяжелую дверь. Какое-то мгновение ему показалось, что он утратил способность рассуждать здраво. Подошел к крану, выпил пригоршню воды и снова насухо протер раковину.

Бросив мимолетный взгляд на туалет, он прошел в ванную. Там тоже царила идеальная чистота, и на первый взгляд невозможно было определить, все ли на месте. И столовая вылизана, и большая гостиная. Ее скупую и безликую мебель Шарлотта однажды назвала «безумно мужской»: черная кожаная софа от дизайнера, встроенные книжные полки, огромный телевизор и гигантская стереосистема фирмы «Банг&Олуфсен». Ни растений, ни подушечек, ни фотографий, ни фарфоровых безделушек. Единственная картина довольно большого размера, написанная маслом, висит на стене между диванами, — абстрактный ландшафт с домами, желто-серый, жуткий, подарок Лило к первой годовщине свадьбы. На лакированном столике прямо у двери мерцал автоответчик. От ритмичных вспышек красного диода Йон занервничал, но подавил в себе желание выключить аппарат.

Кровать в спальне была застелена свежим бельем. На ночном столике лежала аккуратно сложенная газета «Файненшнл Таймс» от третьего апреля. Нежно-розовые страницы поблекли за четыре недели; Йону невольно пришел на ум коллаж из петрушки. В платяных шкафах, занимавших всю стену, порядок, как в рекламном проспекте мебельного магазина — костюмы в ряд, рубашки в бумажных чехлах из прачечной. Интересно, заметили там, что их постоянный клиент, господин Бон, больше не появляется?

Йону захотелось немедленно покинуть квартиру Роберта. Он был тут лишним, обстановка давила на него. Безупречно убранные комнаты с дорогой мебелью излучали мертвенный холод; прежде он никогда его не замечал, хотя бывал здесь тысячу раз. Роберт жил в этой квартире много лет, варил пищу, ел, курил, спал, любил женщин, среди них и Шарлотту. Принимал гостей, разговаривал, смеялся. И все же обстановка не несла ни единого отпечатка его личности. Казалось, он бесследно растворился в воздухе. Мало того. Превратился в ничто.

Йон переборол себя и вошел в большую комнату в конце коридора, служившую Роберту кабинетом. Его взгляд немедленно упал на ежедневник в кожаной обложке, одиноко лежащий на полированной крышке письменного стола. Точно посредине.

Он подошел к окну и опустил жалюзи. Если его видят жильцы из домов напротив, они могут заключить, что он делает это из-за жары.

Взяв ежедневник, он стал листать страницу за страницей; от его пальцев оставались потные следы. Сначала он даже намеревался захватить перчатки, но то, что он, тревожась за лучшего друга, основательно обследовал всю квартиру, в том числе и календарь, покажется в случае судебного разбирательства менее подозрительным, чем отсутствие отпечатков пальцев.

К его удивлению, Роберт не записывал почти ничего личного. В календаре были зафиксированы все игры с Йоном в теннис и сквош, зато не было встреч в городе или приглашений к обеду в Ниндорф. Последняя запись, имевшая отношение к Йону, сделана второго апреля: «14 часов. Похороны Ш.». Третьего апреля в одиннадцать часов он был у врача. Об этом он ничего не рассказывал, не знал Йон и доктора Обенауса.

Он листал дальше. На листке двадцатого апреля увидел запись: «налоги за 2002 г.», двадцать пятого — «день рождения Ганса». Единственная запись на май напоминала о турнире по гольфу в Верхней Баварии. Больше ничего.

В шкафах и на полках кабинета такой же порядок, как и всюду в квартире. Все бумаги и деловые документы хранятся в папках. «Квартира», «Недвижимость», «Канцелярия», «Банк», «Финансовое управление», «Личное». Последнюю папку Йон просмотрел с особенным вниманием, но там хранились лишь свидетельство о рождении Роберта, несколько свидетельств о браке, брачные контракты и документы о разводе, а также документы его родителей — свидетельства о рождении, браке и смерти.

На нижней полке, кроме двенадцати томов Брокгауза и специальной литературы по налогообложению, Йон обнаружил три толстых альбома с фотографиями. Первый, очевидно начатый еще матерью Роберта, запечатлел период от его рождения до семнадцати-восемнадцати лет. На одном из снимков Йон увидел себя, в первом классе, — пышная копна светлых волос и не хватает одного зуба. Через пару страниц Ютта со стрижкой «под пажа» на манер Мирей Матье и в бесформенной шотландской юбке под деревом, непривлекательная, словно остывший ломтик тоста.

Два других альбома охватывали время до 2000 года. Роберт рядом с Йоном на выпускном вечере. Двумя годами позже под парусами, волосы у обоих падают на плечи. Фотографии их совместной поездки в Лондон, с ними какая-то девушка в мини-юбке; Йон так и не смог ее припомнить, как ни пытался. Первая свадьба Роберта — с Лило, та, единственная из его жен вся в белом. Йон, как свидетель жениха, в плохо сидящем двубортном костюме. Квартира в Оттенсене. Вторая свадьба с Марлен, Шарлотта еще стройная как тростинка. Поездка на мыс Нордкап, неделя в Швеции, Марлен с мертвой змеей, он сам с Шарлоттой в желто-голубых шезлонгах. Марлен в бикини на балконе квартиры на Ротенбаумшоссе. Затем третья свадьба с Барбарой. Медовый месяц на круизном лайнере, сочельник 1986 года, лыжи в Гстаде в 1987 году. Кулинарный семинар в «Ландхаус Шеррер», Роберт рука об руку с Барбарой возле плиты, оба в нелепых высоких колпаках.

Затем пробел до девяносто первого года, а после этого лишь малоинтересные снимки турниров по гольфу, какие-то женщины, поездки в Шотландию, Стамбул, на Ямайку. Ничего примечательного и заметного. Ничего из того, что искал Йон.

Он вернулся к письменному столу. С левой стороны находилась тумба с четырьмя выдвижными ящиками — последняя возможность.

В верхнем ящике конверты, марки, скрепки, подушечки для штампа, арсенал всевозможных стержней. Во втором — банковские чеки и коробка с квитанциями и счетами за последние недели. В третьем — старые очки и несколько компакт-дисков с программами. Когда Йон их задвинул, желудок напомнил ему, что с утра ничего не получал.

Йон присел на мгновение на крутящееся кресло Роберта и потянулся, подняв руки над головой. В этой квартире все-таки должно быть нечто такое, чего он не должен пропустить. Что-то серьезное, опасная улика против него самого. Или хотя бы против Шарлотты, что не менее опасно. Они крутили любовь и, по всей вероятности, довольно давно, не исключено даже, что больше десяти лет. Возможно, писали друг другу письма, постыдные, интимные излияния — энергичным почерком Роберта и расплывчатым почерком Шарлотты. От одной только мысли об этом Йона передернуло. Но сейчас он не имел права на слабость. Все, что он взвалил в последний месяц на себя, сделано ради Юлии. Ради нее он убил Роберта, — вероятно, впереди его подстерегают и другие неприятности. Нужно все тщательно продумать и, главное, не дрогнуть, не дать слабину. Он выдвинул нижний ящик.

Ну вот, так и знал. Беспорядочная пачка писем, за ней гора неотсортированных фотографий. У Йона отлегло от сердца. Он осторожно вытащил письма и разложил перед собой на столе.

Трижды просмотрев все конверты и их содержимое, он убедился, что ни одного письма от Шарлотты там нет. Одно письмо было от Бритты, последней любовницы Роберта. Йон не стал его читать, кокетливый почерк с кудрявыми завитушками вызвал отвращение. Все остальное — письма от каких-то друзей или знакомых, Йон даже не всех и знал. Одно из Нью-Йорка, одно из Гренобля, там Роберт чаще всего катался на лыжах.

Остались фотоснимки. Йон внутренне приготовился к чему-нибудь неприятному. Не раз и не два он воображал недвусмысленные картинки, одна из них прямо-таки запечатлелась на его сетчатке, словно он и в самом деле держал ее когда-то в руках и разглядывал: Шарлотта на постели Роберта после утомительной любовной игры. Лежит на спине. Ляжки похотливо развернуты, груди свесились набок. Руки на животе, чуть выше жесткого куста волос. Она смеется в объектив, непристойно, отвратительно, кокетливо.

Ему не верилось, что подобного снимка нет, но нашел он лишь вполне безобидные — Роберт играет в гольф, Роберт с Бриттой, Роберт с бокалом шампанского в руке беседует с каким-то мужчиной, очевидно приехавшим к нему в гости. ТОТ снимок существовал — Йон не сомневался. Вероятно, он просто не заметил его, надо скорее отыскать его и уничтожить.

Йон встал на колени возле письменного стола, выдвинул до конца ящики и заглянул в темное нутро деревянной коробки. В самом деле у задней стенки застряла в щели одна фотография. Она висела углом, белой стороной к Йону. Он осторожно вытащил ее. Повернул — и мгновенно в голову ему ударила жаркая волна. Крупный план. Его собственное лицо. Сияющее, беззаботное, доброе.

Ему показалось, что он задыхается от нехватки воздуха. Горло перехватило. Он поспешно сложил фотографии и письма в ящик, вставил его в пазы и резко задвинул на место. Не оборачиваясь, опрометью бросился из квартиры. Последний снимок забрал с собой.