В ловушке

42

Во вторник Йон задержался после уроков в гимназии — они с коллегами устроили нечто вроде предварительного обсуждения, чтобы избежать долгих дискуссий на семестровом совещании. К четырем он должен был снова вернуться в гимназию. Сейчас он собирался перекусить где-нибудь на Ниндорфском рынке и, самое главное, выпить чашку приличного кофе.

На лестнице цокольного этажа ему встретился фон Зелль.

— Господин Эверманн! — Наморщенный лоб разгладился будто по мановению волшебной палочки. — Все трудитесь?

Йон кротко улыбнулся:

— А вы сами?

— Господи, и не спрашивайте! — Уголки директорского рта печально поползли вниз. — Мой письменный стол завален. Одних лишь инструкций из управления целая гора. По поводу структурирования рабочего времени. Да еще экзамены на носу. Но я не жалуюсь, нет… Что вы скажете насчет того, что к нам возвращается коллега Ковальски?

Йон с трудом подавил смешок.

— Вот уж точно неожиданность! — дипломатично заметил он. Ковальски попался ему во время первой большой перемены, он держал путь в секретариат. Похудевший, в новом сиреневом пиджаке. «Что? Не ожидал меня увидеть?» — спросил он. Оказывается, он все-таки передумал и после летних каникул снова вернется в гимназию. До этого поедет на лечение в Люнебургер-Хайде, вместе с Хайке, а о детях позаботятся соседи. Йон искренне пожалел учащихся. До пенсии Оральскому еще долго, почти двадцать лет.

— Как я слышал, поездка десятых классов прошла успешно? — Улыбка у Хорька-альбиноса была чуточку шире обычного. Значит, новость успела долететь и до него.

Когда Йон появился утром в учительской, его встретили лукавые усмешки. Шредер уже информировал всех присутствующих коллег, что между Йоном и Юлией кое-что завязывается. Мейер-биолог заговорщицки ткнул его кулаком в плечо, Гешонек взглянула поверх очков и мягко улыбнулась, а Шмидт-Вейденфельд пробормотала, что она и раньше догадывалась.

— Мы провели вполне приятную неделю, — сказал он фон Зеллю. — Но при такой редкостной погоде тут нечего удивляться.

— Великолепно. Никаких неприятных происшествий?

На долю секунды перед глазами Йона замаячило смуглое лицо итальянца, лоснящиеся гелем волосы, жирная шея, золотой крест.

— Абсолютно никаких.

— Приятно слышать. Редко такое бывает. Приятно. Так, ладно. Увидимся в четыре. — Хорек-альбинос поставил крошечные ножки на следующую ступеньку, но задержался еще.

— Ах, между прочим. Примите сердечные поздравления.

— В связи с чем? — Если сейчас зайдет речь о Юлии, надо подчеркнуть, что их отношения еще в зародыше. Ведь Хорек-альбинос всегда по-особенному относился к Шарлотте.

— С успехами ваших учеников на письменных экзаменах, — сказал фон Зелль. — Весьма приятно, господин Эверманн. Я восхищен. Хотя я, разумеется, ничего другого не ожидал. Что бы мы без вас делали!

— Да, я столп, — отшутился Йон, — знаю. — Ему тут же припомнилась сценка в день его рождения, когда Юлия стояла перед ним в первый раз и повторила слова директора: значит, вы столп, то есть колонна. Он невольно улыбнулся. Столп, колонна — несущие элементы любой постройки, то, на что можно опереться. Или то, что можно обнять.

— Я так говорил? — Хорек-альбинос наклонил голову набок и показал новые зубы. — Значит, так и есть. — И он торопливо двинулся дальше.

В вестибюле стояли две уборщицы с ведрами в руках и обсуждали рецепты блюд из спаржи. Да, нужно непременно купить что-нибудь из еды на вечер, к приходу Юлии. Может, клубнику? Он намекнет ей, что она именно так выглядит в красной юбке с белой блузой.

В воскресенье она снова звонила из Бремена, поздравляя с Троицей, а в понедельник прислала SMS, сообщая, что вернется поздно вечером, скучает по нему, радуется предстоящей встрече.

В ответ он тоже отправил SMS, но звонить не стал. Пускай чувствует себя свободной, нельзя на нее давить, это вызовет лишь агрессию. К тому же он наслаждался длинными выходными, проведенными в одиночестве, спал каждый день до полудня и подолгу сидел на террасе, завтракая. Прочел наконец-то «Людское клеймо» и взялся за биографию Янсена, подарок Юлии. Два раза бегал вдоль канала Изебек, и оба раза уже после первых шагов ухитрялся прогонять от себя мысли о ночном Везере. Лучшим средством от неприятных воспоминаний был образ Юлии.

На учительской парковке, кроме его «ауди», стояли еще «мерседес» фон Зелля и, как всегда свежевымытый, «опель» школьного коменданта. В тени большого каштана сидел Тимо Фосс в голубых солнечных очках от солнца, положив вытянутые руки на спинку скамьи. Возле него стоял шикарный серебристый «алюрад» с пружинной вилкой и красным рулем, совсем новенький. Йон уже где-то видел однажды такой.

Йон открыл дверцу с помощью дистанционного пульта.

— Ты меня ждешь?

Тимо сдвинул очки на лоб.

— Угу.

Йон открыл заднюю дверцу и швырнул портфель на сиденье.

— Что такое?

Тимо снял руки со спинки и чуточку подвинулся в ту сторону, где стоял велосипед.

— Разговор на несколько минут. Может, присядете?

— В данный момент я тороплюсь. Может, поговорим завтра, на большой перемене? — предложил Йон и захлопнул дверцу.

— Я подумал, что вам будет лучше, если мы поговорим не в школе, — сказал Тимо. — Так сказать, в частном порядке.

Как всегда при разговоре с Тимо, в душе Йона нарастало раздражение.

— В частном? Я не вижу темы, на которую мы можем с тобой говорить.

— А я вижу.

Йон открыл дверцу водителя.

— Ты можешь перейти к сути?

— Идет, — ответил Тимо и скрестил руки на груди. — Гамельн. Пиццерия. Официант.

Йон пропустил три этих слова через свое сознание. Гамельн и все, что там произошло, уже отодвинулись так далеко, что он сразу и не понял, о чем речь.

— Какой еще официант?

— Ладно, — неторопливо произнес Тимо. — Тогда бульвар вдоль Везера. Ночь на пятницу. Двадцать минут третьего. Буль-буль — и готово.

Голос Тимо доносился до него словно из далекого, гулкого зала. Последняя фраза вызвала в голове эхо, оно повторялось и повторялось, не оставляя надежд на тишину.

Глаза Тимо превратились в темные щелки.

— Я вас видел. Случайно оказался поблизости. Здорово вы приложили его к столбу. А потом у вас были мокрые кроссовки. И вы пробежали позади клиники. Да, и влезли в кухонное окно.

Йон прислонился спиной к машине. Солнце нагрело металл, тепло проникало сквозь рубашку. Эхо в черепе умолкло. Голова стала ясной, как никогда.

— Значит, ты шастал там среди ночи, — сказал он. — Ну? Алкоголь? Наркотики? После этого что угодно померещится.

Тимо облизал нижнюю губу:

— Я готов поспорить, что на столбе сохранились следы крови.

— Значит, ты всерьез готов утверждать, что я кого-то замочил? По-моему, у тебя крыша поехала.

— Я был в двадцати метрах от вас, — заявил Тимо. — Там рядом густые кусты.

— Что же ты там делал? Курил всякую дрянь?

— Зачем? Мне и так было интересно за вами наблюдать. — Тимо вытащил из джинсов расплющенную пачку сигарет. — Знаете, иногда я вспоминаю вашу жену. Как она лежала возле лестницы. Поза у нее была довольно смешная.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего. А что? — Тимо лизнул кончик сигареты. Помолчал. Потом добавил: — Вот только мысли всякие появляются. Ваша жена внезапно падает с лестницы и тут же умирает. — Сигарета выглядела самокруткой. Он не пытался ее зажечь, лишь вертел в длинных пальцах. — Я только рассуждаю вслух. Вы ведь всегда требуете от нас на уроке, чтобы мы логично мыслили.

Шарлотта. Ее пьянство, крики, банальные обвинения, ее идиотское, абсолютно ненужное падение. А он-то считал эту главу своей жизни закрытой. Сейчас его единственный шанс — отмести обвинения Тимо, как бредовые фантазии.

— Я уезжаю, — заявил он. — И постараюсь забыть этот разговор как можно скорей. Ради тебя.

Он сел за руль и сунул ключ в гнездо зажигания. Если Тимо пойдет в полицию и сообщит о той истории на Везере, начнут заново копать не только смерть Шарлотты. Всплывет и его заявление о пропаже Роберта, начнется расследование с применением всех возможных методов. В конце концов Роберта разыщут… Йон вытащил ключ зажигания и вылез из машины.

— Что ты хочешь от меня?

Тим снова не торопился с ответом. Достал зажигалку и закурил сигарету.

— Пятьсот тысяч. — Он задумчиво поглядел на пламя, задул его и закрыл зажигалку. — Наличными. — Выпустил струю дыма в сторону Йона. Уверенно, словно играл в вестерне.

— Ты что, шутишь? — Ему придется обналичить ценные бумаги Шарлотты, снять со сберкнижки все накопления, заложить один из домов. Деньги за фирму он еще не получил от Кёна: договор о продаже пока не был заверен у нотариуса.

— Можете мне также поставить хорошую оценку по латыни, — добавил Тимо. — Она будет неплохо смотреться в моем свидетельстве. А что? Классная идея, как это я сразу не подумал. — Он запрокинул голову и захохотал.

Йон впился глазами в горло мальчишки, в то место, куда можно положить пальцы и сильно сдавить, чтобы смех замолк.

— Ладно. Когда?

— Допустим, завтра. Вам ведь это не составит труда, или как? Бабки у вас водятся, говорят, в большом количестве. То же время, то же место.

Йон взглянул на часы. Пять минут четвертого. Меньше чем через час начнется совещание.

— Где у меня гарантии, что через три дня ты не потребуешь от меня столько же?

Тимо поднял три пальца; между средним и указательным была зажата сигарета.

— Я сматываюсь в Берлин, — сообщил он. — Это будет начальным капиталом. В принципе, я согласен, это отстой — то, что я сейчас устроил. Но раз капуста сама плывет нам в руки, почему бы и нет? — Его лицо просветлело.

Снова Йон обратил внимание, как красив мальчишка.

— Нам? — переспросил он. Если заодно с Тимо еще и Лука делла Мура, тогда это не выход.

Тимо стряхнул с белой майки табачные крошки.

— Я что, сказал «нам»? Как там это называется? Pluralis majestatis,[42] верно? Хотите верьте, хотите нет, но иногда я слушал ваши объяснения.

— Весьма польщен и счастлив, — фыркнул Йон. За его ребрами что-то дрожало.

— Не-е, я серьезно, — заявил Тимо. — Вы можете точно на меня положиться. Я не проболтаюсь, потому что… — Он замолчал и закашлялся. — Я никогда не мог вас терпеть, — добавил он после этого. — Да вы сами догадывались. Но вы чертовски умный. Точно.

Йон молча проглотил неуместный комплимент.

— Прикидываетесь таким приятным и безобидным. На самом деле вы по-настоящему крутой. Знаете, на кого вы похожи? Такой был чувак когда-то в Венеции или типа того, политик, вроде, он еще придумал теорию о власти. Как там его звали?

— Макиавелли, — подсказал Йон и открыл дверцу машины.

— Во-во, точно, — подтвердил Тимо и щелчком послал окурок за скамейку. — Я всегда представлял его похожим на вас.

— Он жил во Флоренции, не в Венеции, — уточнил Йон.

Отъезжая от парковки, он бросил взгляд в зеркало заднего вида. Тимо по-прежнему сидел на скамье, далеко вытянув перед собой длинные ноги и обратив лицо к небу, словно принимал солнечную ванну.