В океане. Повесть

Глава вторая
БОЦМАН ВСТРЕЧАЕТ ДРУГА

Мичман Агеев поднял кружку с ледяным квасом. Осторожно подул на пену, косым бугром вставшую над толстой кромкой стекла. Сделал небольшой глоток и вновь поставил кружку на прилавок киоска.

Вечерело, но закатное солнце все еще беспощадно жгло с безоблачного балтийского неба.

По широкой улице летела едкая пыль - частицы кирпичного щебня и пепла от разрушенных бомбежками, еще не восстановленных зданий, здесь и там громоздящихся вокруг. Ветер дул с моря, но, проносясь над каменными пирсами и зданиями портовых построек, над красными черепичными крышами остроконечных домов, терял по пути всю свою бодрящую свежесть.

Сергей Никитич повел широкими плечами, стянутыми горячим сукном. Конечно, в рабочем бумажном кителе было бы куда свободней, но, выходя в город, мичман всегда надевал новый суконный китель. Может быть, поэтому и не любил часто уходить в увольнение. Много проще чувствовал себя на борту…

Он опять прихлебнул квасу. Приподняв беловерхую фуражку, стер пот с костистого, будто облитого йодом лба под завитками мягких светлых волос. Снова взял граненую кружку с прилавка, наблюдая лениво, как один за другим лопаются пузырьки над поверхностью прозрачной, темно-коричневой влаги.

Некуда спешить. Выходной. Срок увольнения далеко не истек.

Даже, верно, нет еще шлюпки у пирса. Но он уже отдохнул хорошо. Погулял, выкупался, полежал на пляже.

Разумеется, мог бы куда лучше провести выходной. Так, как все чаще мечтается с некоторых пор… С тех пор, как состоялось это мимолетное сперва, а потом все больше забирающее за душу знакомство… Да, когда впервые увидел ее на палубе дока, мог ли он ожидать, что образ этой девушки так властно захватит мысли и чувства?

Мичман Агеев невольно взглянул на часы… Если сейчас возвратиться на док, можно успеть зайти в библиотеку, переменить книгу… Он и раньше любил чтение, но теперь посещения библиотеки приобрели для него особую прелесть… Нет, к тому времени как подойдет шлюпка и он доберется домой - библиотека уже будет закрыта… Стало быть, и некуда торопиться…

Скоро станет прохладней… Промчался из порта грузовик, везущий новую партию моряков, уволенных в город… Проехал пыльный загородный автобус, переполненный рабочим людом - строителями гигантской электростанции нового прибрежного города Электрогорска, спешащими после работы домой…

Мичман пил холодный квас и хотел полностью получить удовольствие. «Торопитесь медленно» - его любимая поговорка была известна всем имевшим с ним дело.

Он вскинул руку к козырьку, приветствуя проходившего офицера. Прошел матросский комендантский патруль, четко печатая шаг, поблескивая вороненой сталью закинутых за плечи винтовок. Белокурая девушка выбежала из зеленой калитки, взяв под руку высокого моряка, что-то весело говорила. Местный житель, видимо рыбак, сутулый, в выцветшем комбинезоне, вошел в калитку другого дома, стал подниматься на высокое крыльцо.

Мичман повернулся лицом к массивной бочке, темневшей в глубине киоска.

То и дело рядом останавливались любители холодного кваса, звенели мелочью, поспешно осушив кружку, двигались дальше. Киоск был на полдороге от порта к городу - «заправочная станция», как называли его матросы. Сергей Никитич не спешил никуда, благодушно прихлебывал из кружки.

Конечно, было бы приятнее не стоять на ногах, а присесть за столик, заказать пивка и закуску - ну, скажем, моченый горох, воблу или сухарики, посыпанные крупной, прозрачной солью. Но хорошо освежиться и стоя. Хорошо уже и то, что оперативно развернулись с квасом, сумели организовать доставку его в этот, не так давно отбитый у гитлеровцев порт. Требовать от военторга большего - значило бы зря растравлять душу.

С ребристой каменной башни лютеранской церкви на главной площади города начали мерно, с перезвоном, бить старинные часы. Боцман считал удары. Пожалуй, можно уже вернуться в порт. Вдруг стало скучно стоять так без дела в плывущей кругом жаре. Если б не выходной - зашел бы в шкиперский отдел поговорить о доставке нового манильского троса вместо партии, забракованной вчера.

Нужно им объяснить, что трос требуется первоклассный, не такой, какой пришлось отправить обратно из-за легкого запаха гари, шедшего от шершавых волокон, потрескивавших на изгибах… Если растительный трос трещит, пахнет гарью, - значит, долго лежал на складе. Пусть дадут гладкий, приятный по запаху, без вихров на поверхности…

Он слегка усмехнулся собственным мыслям. Отвлечься хочешь, Сергей Агеев? Не о тросе сейчас волнуешься ты, совсем не о тросе…

- Кружечку кваску! - услышал он за спиной чей-то очень знакомый голос.

Агеев не обернулся, только слегка отстранился от прилавка. Тот, у кого ходит в знакомых чуть ли не весь флот, не может оборачиваться ежесекундно… Сзади зашелестели бумажки, монеты звякнули о мокрый прилавок, киоскерша в белом халате подставила кружку под пенную струю…

- Товарищ боцман! - прозвучал сзади тот же очень знакомый, но теперь удивленно-восторженный голос. - Вот уж встреча так встреча!

Мичман обернулся и уже в следующий момент крепко сжимал протянутую ему руку.

- Фролов, друг… - только и сказал мичман Агеев. Перед ним, одетый в серый фланелевый штатский костюм, в желтые щегольские ботинки, стоял старый фронтовой друг - Дима Фролов.

Поля мягкой фетровой шляпы прикрывали смелые смеющиеся глаза, широкий воротничок снежно-белой апашки охватывал смуглую шею.

- Сергей Никитич! - повторил Фролов.

Не выпуская руки Агеева, придвинул к киоскерше свою разом опорожненную кружку, поставил рядом опустевшую кружку боцмана.

- Еще по кружечке…

- Значит, довелось-таки встретиться в мирное время! Помните, товарищ боцман, как мечтали об этом времени там - на Муста-Тунтури, в вашем кубрике, на Чайкином Клюве.

- Еще бы не помнить! - так же весело отозвался Агеев.

- Эх, жалко, водочки нет! По такому случаю чокнуться бы горючим. Квасом, говорят, только дураки чокаются.

- Ничего, чокнемся и кваском. Другой поговорки не слышал: у кого дурость есть, тому водка желанная весть?

- А вот квас - питье для нас. Так, что ли? - улыбался Фролов.

Они допили кружки, медленно двинулись по широкой асфальтированной дороге в сторону наклоненных решетчатых кранов и пересекающихся реев, чуть видных за оградой далекого порта.

- Стало быть, демобилизовался, друг? В бессрочном отпуску? Ишь, каким франтом вырядился, - благодушно взглянул Агеев на шагающего рядом Фролова.

- Демобилизовался, Сергей Никитич. А вы, вижу, уже мичманом стали. Поздравляю… Может быть, и боцманом зря вас зову?

- Нет, я по-прежнему боцман…

- Сверхсрочник, значит! И знаменитая ваша трубочка с вами. Помните, грозились в те годы: как отвоюемся - сразу куда-нибудь в рыболовецкий колхоз или на траловый флот, трещечку ловить. Вы ведь до рыболовства большой охотник.

- Рановато еще, - пробормотал Агеев. - Придет время, займусь и рыбалкой.

- И не женились пока, товарищ мичман, семьей не обзавелись?

- Пока не обзавелся. Знаешь пословицу: «Жена не сапог - с ноги не скинешь». Не такое простое дело, - добавил отрывисто Агеев.

- А другую пословицу знаете? - смеялся Фролов. - «Долго выбирать - женатым не бывать». Я вот, чтобы не ошибиться, в каждом порту по женке завести хочу.

- Ну это ты брось, - нахмурился боцман. - Моряк не кукушка, должен крепкое гнездо свить.

- Так что же, подавайте пример, Сергей Никитич…

И вдруг Фролов стал серьезным.

- А я, по правде говоря, никак не думал вас в морской форме увидеть. Всегда казалось - совсем другое у вас впереди.

Задорно глянул на Агеева, но тот словно не слышал. Косая широкоплечая тень боцмана ровно взмахивала руками, скользя по каменным плитам тротуара.

- Чудно устроена жизнь, - сказал Фролов, помолчав. - Скажи я ребятам на Севере, что снова Сергей Никитич по боцманской линии пошел - ни в какую бы не поверили.

Он снова взглянул на идущего рядом. Агеев промолчал, неторопливо печатая шаг.

- Все мы думали - вы по другой линии пойдете.

- По какой линии? - вскинул глаза Агеев.

- Да вот по разведке, - чуть понизил голос Фролов. - Очень здорово это у вас, Сергей Никитич, получалось. Бывало, вспомню фронт - так и вижу, как пробираетесь вы где-нибудь по скалам, в плащ-палатке, с гранатой за поясом и автоматом на шее.

Круглое лицо Агеева подернулось задумчивой, немного грустной улыбкой.

- Да, пришлось порыскать с автоматам на шее. Только, друг, насчет будущности моей ты ошибся. Не под тем углом ее пеленговал. Видел ты меня на сухопутье, в скалах, под этой самой плащ-палаткой, ну и решил, что я заядлый разведчик. А я, брат, по природе человек очень мирный, рыбак, сын помора, и дети мои моряками будут. Ветер в зубы, волны вокруг да палуба под ногами - вот, дорогой товарищ, мой дом.

- Да уж очень хорошо у вас с разведкой получалось!

- Дело было военное, - отрезал боцман. - На войне каждый русский человек воином был, а сейчас всем народом мир строим… Ты лучше расскажи - старший лейтенант Медведев жив-здоров?

- Да он теперь не старший лейтенант! Капитан второго ранга. На Дальнем Востоке командует он…

Агеев предупреждающе поднял руку.

- Точка. Значит, жив-здоров капитан второго ранга. А чем он командует - будем держать про себя.

- А я… - начал было Фролов и осекся. Хотел было рассказать о новой своей работе, но пусть боцман поинтересуется сам. «Все такой же Сергей Никитич, - думал Фролов без обиды, - любит одернуть человека в мирное, как и в военное время. Так и отбрил. Ладно, сердиться на него не могу. Но пусть сам поинтересуется, где и что я сейчас».

Но боцман не интересовался, молча вышагивал рядом.

- А вы-то сами где теперь, Сергей Никитич?

- Так, на одном объекте, - сказал боцман неопределенно. - Воинская часть пять тысяч двести четыре… В общем, видеться будем часто. - Он с легкой улыбкой взглянул на Фролова. - В матросском парке здесь ты еще не бывал? Побывай обязательно. Соловьев здесь - до страсти. Заслушаешься, как поют. Думка приходит: не без того что из курских краев их сюда перевезли - балтийцам в подарок.

Фролов молчал, сбитый с толку внезапной переменой разговора. Мичман улыбнулся по-прежнему - одними глазами.

- На ледоколе служишь давно?

- Как демобилизовался… Года еще не будет, - начал было Фролов и замолчал удивленно. - Да вы откуда знаете про ледокол? Ничего я вам не сообщал.

- Догадка тут небольшая, - удовлетворенно усмехнулся Агеев. - Вот он, «Прончищев», дымит у стенки, недавно ошвартовался. А ты весь - хоть и в штатском, а свежей морской просолки. От тебя еще волной открытого моря пахнет. И потом… - он деликатно замолчал.

- Да уж говорите, Сергей Никитич, говорите!

- Костюмчик на тебе, извини, с виду высший сорт, а на деле - дерьмо в целлофане. Такие костюмы только за границей морякам дальнего плавания умеют сбывать. Ясно?

- Ясно вижу! - сказал восхищенно Фролов. Нет, он не мог обижаться на Агеева! - Все как по нотам прочитали. Костюмчик, верно, не наше «метро», его мне в Финляндии сосватали, когда мы там на ремонте стояли… Ну, товарищ мичман, жалко, времени больше нет, хочу по городу подрейфовать. Значит, говорите, будем встречаться?

- Значит, будем, - потряс его руку Агеев. - Идите, развлекайтесь.

Фролов хотел сказать еще что-то, но мичман уже шагал к порту.

- Сергей Никитич! - окликнул Фролов.

Агеев обернулся. Солнце, скрывавшееся за домами, светило ему в спину, ясными контурами обрисовывало высокий, устойчивый силуэт.

- А вы говорите - не нужно было вам по той линии идти… С проницательностью вашей… Ну ладно, ладно, не хмурьтесь… Вас да капитана Людова - весь флот прирожденными разведчиками считал. С капитаном-то не встречаетесь больше?

- После Дня Победы не встречался, - задумчиво произнес Агеев. - Думаю, скорей всего демобилизовался капитан. Часто он нам говорил: я, дескать, научный работник, лишь окончится война - засяду снова в своем институте. Книжку он по философии писал, война ему помешала. И наружность, помнишь, у него не очень боевая - щуплый, в очках, - с нежностью улыбнулся мичман.

- Щуплый, щуплый, - тоже заулыбался Фролов, - а помню, рассказывали вы, как он с разведчиками в тыл к фашистам ходил, не раз и не два. Своими руками взорвал завод у Чайкина Клюва.

- Я тебе говорил - на войне каждый русский человек воином был! А капитан Людов, старый партиец, нам пример подавал. Был комиссаром разведчиков, а как погиб командир в операции у Западной Лицы, пришлось ему командование отрядом принять. Так до конца войны нашим командиром капитан Людов и остался… Ладно, о прошлом вспоминать - дотемна простоять можно!

Он решительно протянул руку Фролову. Тот снова ответил долгим пожатием.

- Хочу еще разок сказать вам, Сергей Никитич, - очень я рад, что вас встретил!

- И я рад, друг, - с большой теплотой сказал мичман. - Только вот, еще раз скажу - лишнего не болтай. В городе всякий народ есть. То ли с девушками, то ли с кем из вольных - о корабельных делах, о том, куда скоро пойдете, - молчок. О бдительности помни.

Приложил руку к фуражке, зашагал в сторону порта своей быстрой и мягкой походкой.

Он шел и хмурился и улыбался одновременно, перебирая в памяти разговор с Фроловым. Прежние воспоминания нахлынули на него. Сопки, разведчики, боевая, полная приключений жизнь. Нет, он не жалел об этих, канувших в прошлое днях.

Куда дороже сегодняшняя морская работа. Счастливый труд отвоеван в боях. Приятно сознавать, что ты, моряк военного флота, стоишь на страже этого мирного труда, сам трудишься для процветания великой морокой державы.

Душу радуют высокие нарядные корабли на рейдах и у широких бревенчатых стенок. Стройный рангоут, лес окруженных легкими фалами мачт. Запах дыма и мазута плывет от палуб и труб, запах свежей рыбы - от широких влажных рыбачьих сетей, растянутых на пристанях и над бортами для сушки.

Хорошо выйти на верхнюю палубу ночью, когда весь рейд заполнен колыханием белых якорных и разноцветных отличительных огней, трепещущих в чернолаковой зыби. Пробежать по палубе утром, когда над морской прохладой всплывает неяркое еще солнце, слышатся приглушенные расстоянием слова команд, перекличка рыбаков и грузчиков у кораблей, уходящих в дальние рейсы.

Высокие, кренящиеся от быстрого хода парусники и грузные, закопченные буксиры движутся среди могучих боевых кораблей - готовых к выходу в море красавцев.

И когда тяжелые волны начинают с размаху бить в борт и ветер брызжет в лицо освежающей пеной, так приятно выбраться из жаркого кубрика на омытый океанскими волнами шкафут…

Вот и сейчас надвигаются - поход через два океана, новые страны и люди, жизнь в открытом море, любезная сердцу советского моряка. Велика гордость представителя необъятной морской державы!

Мичман вышел к линии обнесенных высокой оградой бассейнов - водяных излучин, глубоко вдавшихся в сушу. На глади этих излучин зыбко отражались борта и трубы кораблей. Дальше вздымалась тускнеющая синева рейда.

Он свернул в раскрытые ворота. Мимо моряка-часового, проверившего его пропуск, вышел на стенку, зашагал вдоль корабельных бортов, между ящиков и тюков, приготовленных к погрузке.

По краю стенки прохаживался средних лет офицер в белом кителе, с кортиком у бедра. Офицер был тучен и высок, длинная пушистая борода падала на выпуклую грудь. Все на нем переливалось и блестело: золотые погоны на плечах, отделка кортика, начищенные, как зеркало, ботинки. Под лаковым козырьком фуражки, окаймленным орнаментом из бронзовых листьев, круглились выпуклые, добродушные глаза.

- На док, мичман? - взглянул на Агеева начальник экспедиции Сливин.

- Так точно, товарищ капитан первого ранга.

- Сейчас подойдет мой катер… Сегодня переношу свой флаг на «Прончищев» - там будет штаб экспедиции… Что так рано с берега? На увольнении были?

- Не рано, погулял в самый раз.

- Добро. Подброшу вас на док.

- Спасибо, товарищ капитан первого ранга.

Агеев почтительно отошел. Скользнул взглядом по лицу смуглого худощавого матроса, ждавшего поодаль, возле чемодана и шинели, затянутой в ремни. У матроса был грустно-озабоченный вид. Приветствуя мичмана, он приложил руку к бескозырке. Потом шагнул вперед, в сторону старшего офицера.

- Товарищ капитан первого ранга, разрешите обратиться. Может быть, и меня прихватите?

- Вы тоже на док?

- Нет, на «Прончищев». Старший матрос Жуков, направлен в распоряжение начальника экспедиции.

- Пойдете со мной… Сигнальщик Жуков? - Сливин улыбнулся. - Капитан-лейтенант Бубекин дал о вас хороший отзыв. А что вы хмурый такой? К нам переходить не хотели?

- Голова что-то болит.

- Ничего, в море пройдет. Вы, я слышал, на шлюпке ходить мастер.

- Люблю шлюпочное дело…

От борта далекого ледокола отделился катер, пошел в их сторону, вздымая пенный бурун.

Он огибал огромное, странной формы сооружение, как квадратный остров, легшее посреди рейда.

Плавучий док был похож на костяк многоэтажного дома, перенесенный на воду с суши.

Над железными понтонами его стапель-палубы взлетали две боковые узкие башни, соединенные наверху ажурным стальным мостом. Крошечная фигурка сигнальщика чернела на вершине одной из башен, у флага, вьющегося на невидимом издали флагштоке. На башнях горбились силуэты электролебедок и кранов.

Катер подходил к стенке. Жуков поднял чемодан и и шинель. Чувствовал себя неловко под устремленным на него взглядом высокого мичмана.

- Товарищ старший матрос! - негромко окликнул мичман.

Жуков остановился.

- Приведите себя в порядок. У вас под ухом, возле правой щеки, след от губной помады, - с упреком, веско, по-прежнему вполголоса сказал Жукову Агеев.

Капитан первого ранга шагнул через бор катера, прошел в рубку. Мичман и несколько человек, ждавших в стороне, размещались у катерной рубки. Первой уселась на банке женщина средних лет в светлом платье, с угрюмым лицом, с желтыми волосами, заправленными под ядовито-зеленую шляпку. Когда Жуков с вещами в руках спрыгнул на катер, она сердито подобрала ноги, как бы боясь, что он запачкает ее телесного цвета чулки. Капитан первого ранга шагнул через борт катера, прошел в рубку.

- Опять наша Глафира Львовна нынче не в духе, - добродушно сказал моряк, рядом с которым сел Жуков. - На ледокол с берега возвращаться не любит.

- А разве на ледоколе женщины служат? - Жуков еще раз потер щеку платком. Его томили неотступные мысли о Клаве.

- Как же, две буфетчицы у нас есть по штату. Эта вот - в кают-компании, а другая - в капитанском салоне и библиотекарем по совместительству будет работать. С дока ее переводят… А ты тоже с нами в поход?

- Выходит, что так, - сказал отрывисто Жуков. Все ближе вырисовывался - обводами длинного, крутого корпуса, голубыми широкими трубами, обведенными желтой каймой, - ледокол, стоящий на рейде. На его скуле зоркие глаза сигнальщика уже различали бронзовую надпись: «Прончищев».