В поисках неудачника

Глава двадцать девятая Неужели еще один перелет?

Николь стояла у окна и смотрела на сумерки, которые подобно лисьим хвостам, окутывали Брюссель. Начинали тонуть в темноте верхушки старых деревьев, как-то тускнели рекламные огни над крышами самых больших высотных зданий. Мир неона и постоянного мигания информации отступал куда-то к черту на кулички. Казалось, Брюссель возвращается куда-то в прошлое, почти в средневековье, когда огни тусклые, а улицы города небезопасны. Того гляди, наткнешься на перекрестке на городскую стражу в кирасах и с длинными алебардами наперевес. Как был прекрасен этот миг, когда можно было не думать. Она и не думала. Она созерцала.

Что нравилось ей в Брюсселе? Его многостоличное многоголосие. Она не принадлежала к тем еврочиновникам, которые своим присутствием так раздрыжали коренных брюссельцев, но была близка им по духу. Она не могла оставаться долго на одном месте. Ей нужно было пространство, движение. А вот чего-чего, но движения в Брюсселе было с избытком.

Да, минуты созерцания случались все реже и реже. Но сегодня был какой-то исключительный день. Николь это ощущала всеми фибрами своей души.

Он появился именно в тот момент, когда туман стал заволакивать улицы, когда серые лисы сумерек вырастали до размеров огромных домов, охватывая их, не слишком отступая искусственным огням этого великого города. Он появился, гордый и веселый, он нес в руках бокалы и бутылку шампанского. Сергей поставил доставленную добычу на столик, который стоял недалеко от окна и обнял Николь. Та чуть заметно вздрогнула, но потом положила голову на плечо мужчины. Она на минуту ощутила себя первобытной женщиной, которая встречала мужа с охоты. И ощутила, что рядом с ней тот, кто может ее защитить, накормить, спасти. Он надежен. Он тут, а что еще ей, слабой женщине, надо? Николь понимала, что это всего лишь игры ее подсознания, что дает о себе знать то напряжение, которое она испытывает на работе, но ничего с собой поделать не могла. Она ощущала, что жизнь прекрасна и удивительна. Еще несколько дней назад она была одинока. А сейчас? Сейчас все изменилось. Он крепко обнимает ее. И Николь чувствовала, что просто счастлива, что это чувство, как безмятежное сияние, пронизывает всю ее насквозь.

Наконец Николь оторвалась от груди Сергея, она потянулась к нему губами, нашла, и они стали целоваться, как будто только-только увидели друг друга. Было в этих поцелуях что-то страстное, что-то полубезумное, что-то, о чем нельзя было говорить вслух. Потому как скажешь об этом чуде, а оно пропадет, исчезнет, растает в вечерней Брюссельской дымке навсегда.

Сергей на мгновение оторвался от губ Николь, но не смог удержаться и снова прильнул к ее губам. И только тогда, когда они нацеловались до того, что и пошевелить губами не могли, он открыл шампанское, разлил прозрачное искристое вино по бокалам.

— Я не знаю, нравится ли тебе этот сорт?

— Удачный выбор, — ответила Николь, бросив взгляд на бутылку. — Шампань. Хороший год. Сорт тоже хороший. Одобряю. А за что мы пьем?

— За то, что я знаю, где скрывается Марк Креймер.

Бокал выпал из рук Николь. Она смотрела, как из хрупкого хрусталя разливается жидкость, как стекло прикасается к деревянному углу столика, бьется, и сотнями осколков и брызг опадает на ковер, к ее ногам.

— Ты не поранилась? Знаешь, у нас говорят, что посуда бьется на счастье…

— Мелочи. Как ты узнал?

— Минутку. Я только бокал принесу.

Через пару минут Сергей вернулся с новым бокалом, наполнил его. Их бокалы коснулись острыми гранями друг друга, издав легкий мелодичный звук. Два глотка. Ощущение блаженства от легкого вина, которое чуть-чуть щиплет небо. «Ах, как все-таки хороша жизнь»! — подумал Сергей. «Ах! Как жизнь хороша и удивительна», — вторила ему в мыслях Николь.

— Я понял это, когда рассматривал карту Израиля.

— Звонки все были из Израиля, но Израиль это не один городок?

— Вот именно.

Сергей взволнованно отхлебнул еще глоток вина, потом поставил бокал на столик и продолжал.

— Человек, который хочет связаться со своими близкими, и сделать так, чтобы это не было заметно выберет точку, которая будет подальше от его места пребывания. Это естественный психологический фактор. Я просмотрел все точки, получилось одно местечко — Элат.

— Это курорт на берегу Красного моря?

— Именно. Окончательно меня убедил один день, когда он сделал два звонка — сначала на Украину, а потом в Швейцарию. Он поехал, сделал звонок, проехал еще дальше, сделал второй, а потом вернулся обратно. И обратная линия шла как раз на Элат.

— И что ты будешь теперь делать?

— В семь утра вылетаю в Шарм-Эль-Шейх.

— Но это ведь Египет, — сказала Николь и тут же грустно добавила: — И в семь утра, так быстро…

— Именно Египет, дорогая! Я хочу выиграть время. Кроме нас Марка Креймера ищут многие люди. Если они следят за мной — пусть бросятся в Египет. Я успею оттуда навести справки в Элате. Эта граница с египетской Табой. На месте, думаю, разберемся. Вот такой план действий. Ты доложишь про это руководству. Завтра…

— Завтра… А что сегодня?

— А сегодня я буду любить тебя…

— Как ты будешь любить меня?

— Неоднократно.

— Звучит заманчиво. Наверное, я соглашусь с твоим предложением.

И она крепко ухватила мужчину за шею и притянула к себе так решительно и смело, как делала только она одна, приняв какое-то решение.

Они так и не заснули. Около пяти Сергей пошел в душ, а Николь попыталась уснуть, но поняла, что ничего толком из этого не получиться. Тогда пошла на кухню, сделала пару тостов из черного хлеба (она уже знала, что Сергей предпочитает тосты из черного ржаного хлеба), сварила ароматный швейцарский кофе (парадокс, кофе-то в Швейцарии не растет, а вот такого качества и аромата кофейного напитка ни в какой другой европейской стране не найти) и выкурила сигарету. Сергей появился из душа, замотанный в полотенце на бедрах. Нагота женщины его не смутила. Он проследил, как Николь смазывает тосты толстым слоем сливочного масла (пусть не слишком полезно, зато вкусно), и, прежде чем приступить к еде, нежно поцеловал ее руку. Николь улыбнулась. Ей нравилась эта откровенная нежность мужчины. Ей нравилась манящая нагота собственного тела. Ей нравилось, что сейчас происходит извечный акт проводов мужа в дорогу. Мужа, мужчины, человека, который имеет все основания вернуться к ней снова. И она будет рада его возвращению. И она будет ждать его. Как ждала Пенелопа, как ждала Ольга в Путивле своего непутевого князя Игоря, как ждала Кончита своего русского капитана…

Это было странно. И это было хорошо. И было что-то такое в том, что он ест приготовленную ею пищу, нечто, что возникает у человека, когда он кормит собаку, например. Да, она не знала, как объяснить, даже как назвать это чувство удовлетворения от того, что кто-то ест приготовленную ею же пищу. Скорее всего, это было чувство первобытного охотника, приручившего первое домашнее животное. Ведь в этом акте — дарения еды есть что-то важное, дав еду ты ждешь ответного действия — благодарности. А как эта благодарность выразиться — не столь уж важно. И не даром во все времена, во всех культурах, не было страшнее преступления, чем преступление гостя против человека, проявившего гостеприимство.

Но Николь даже не пыталась проанализировать свои чувства. Она просто наслаждалась. Наслаждалась тем, что одиночество ее прошло. Пусть ненадолго, кто знает, как повернет коварная жизнь, но все-таки…

— Прости, — подал голос Сергей, когда покончил с тостами и готовился приступить к опустошению чашечки сваренного по-турецки кофе. — Что же тебя так беспокоило? Я ведь чувствовал, что это было не совсем обычное беспокойство.

— Ты правильно чувствовал, Серж. Меня вызывал босс и интересовался, не способен ли ты на самостоятельную игру. А это автоматически подразумевало вопрос, могу ли я тебе доверять.

Серж молча рассматривал Николь, которая говорила об этом совершенно спокойно, так, как будто вчерашнего ее состояния не было и в помине.

— Так вот, я решила тебе доверять.

Николь сказала эту фразу таким будничным тоном, каким говорят о решении пойти в булочную за багетом, но никак не о решении, которое влияет на жизни людей. Сергей встал, подошел к Николь так близко, что ей пришлось тоже встать, отбросить недокуренную сигарету на стол, потому что он уже сжал ее лицо своими грубыми крепкими ладонями и сказал:

— У тебя редкий дар делать правильный выбор.