Поезд, как у нас, гэдээровский, но в каждое купе продают по шесть билетов: на нижних полках сидят, нос в нос, верхние застелены чем-то пышным — для отдохновения кого-либо из сидящих внизу: по выбору, по немощи, по почету — не знаю. Из нас пятерых: я, М., Щ., Лю и Ло — наверх тотчас взобрался товарищ Ло: переутомился. Мы весело базарили, глядели в окно, попивали зеленый чай: большой термос под столиком в ячее, кружки на столике.
За окном простиралась Великая Китайская равнина, почти такая же обширная, как Русская равнина, но поделенная на крестьянские латифундии; у каждого хозяина кирпичный дом, надворные постройки; хозяин — на маленьком тракторе или так, с мотыгой на полосе; на дворе зима, а полосы зеленые; здесь выращивают — снимают в год по три урожая. Ежели река, на ней полно джонок, катеров, баркасов: муравьиное копошение, снование туда-сюда — высокий уровень жизнедеятельности. Если пруд, в нем пух и перо, озеро — на нем китаец с большим сачком-наметкой — рыбачит. Глядя в окно поезда, не увидишь праздного китайца, пустой невозделанной земли, прозябающей воды. Китайцев много, у них много земли и воды, однако нет лишку, всего в обрез, у каждого крохотное местечко под солнцем, надобно его хорошенько обжить. Китайцы непьющие, это у них от буддизма.
В тамбуре поезда, как у нас, накурено, хоть топор вешай, по составу хождение из конца в конец, тоже по-нашему; в открытые двери купе видно: играют в карты военные чины, подполковники и майоры. Сразу по отправлении вдоль поезда впробежку прошелся посыльный вагона-ресторана, в белом колпаке, в белой куртке, с блокнотом: записывал, кому в какое время обедать, что подавать. Лю заказал обед на нас пятерых.
Шестым в нашем купе едет чужой китаец с таким выражением на лице, как будто у него обострение язвы двенадцатиперстной кишки. Он вроде не смотрит на нас, не вслушивается в наше бормотание на незнакомом ему языке, и в то же время вдруг можно встретиться с ним глазами, увидеть, что он наблюдает тебя, что раковина его уха повернута в твою сторону. Но мы свободны, экстерриториальны, вдали от попечения нашего всевидящего соцгосударства; мы беспечны и веселы. Мы даже и не думаем, почему вместе с нами, нос в нос, едет неулыбающийся китаец.
Билеты проверяет китаянка в форме кондуктора. Вместе с билетами требует паспорта. Мы не пересекаем какую-либо границу, Китай — неделимый, у него нет «ближнего зарубежья», едем по бескрайней Китайской равнине... но для чего-то так надо. Подаем наши, тогда еще советские паспорта: «Читайте, завидуйте! Я — гражданин...» Хмурый китаец протягивает кондуктору книжицу в красных корочках. УДОСТОВЕРЕНИЕ. Я вижу, М. заглядывает в книжицу китайца. Кондукторша уходит, М. поворачивается к шестому пассажиру в нашем купе, чего-то ему говорит по-китайски. Тот вымученно улыбается, по-черепашьи втягивает голову в плечи.
— Он в органах работает, — радостно сообщает всем нам М. — Это у них как наше КГБ. Он ксиву подал, я сразу усек, я с ними имел дела, когда сражался за освобождение Китая. Я два года переводчиком у Джудэ... — М. обращал свою речь китайцу, тот слушал. У М. задергалось веко, он стал запинаться на первых слогах. — Он же по-по-русски говорит лучше, чем мы с ва-вами. Да ты не ту-тушуйся, — увещевал М. обладателя красной книжицы, — мы-мы же свои ребята. Я два года на ко-корейской войне ки-китайским добровольцем...
В купе становилось как-то нечем дышать, невпродых, то ли от жалости к загнанному в угол китайскому штабс-капитану Рыбникову, то ли от неловкости перед нашими китайцами. На лицах запечатлелись улыбки, похожие на гримасы. Один М. пребывал в своей тарелке, не унимался.
—Да брось ты! — похлопывал он по плечу китайского служивого человека. — Ру-русский с ки-китайцем — братья навек!
— Пора на обед в вагон-ресторан! — громко возгласил Лю. — Просили не опаздывать.
Ло кубарем скатился с верхней полки. Мы вышли из купе с облегчением. Остался один шестой пассажир.
В вагоне-ресторане на накрытом для нас столе нас ждали только что сваренные нежно-розовые креветки, ну, конечно, свинина с перцем, курица в соусе, с побегами бамбука. Принесли лягушачьи ножки, такие, как ножки дупеля или бекаса. Затем... каракатицу. Лю сказал, что каракатица при опасности выпускает чернильное облако... каракатица белая, трубчатая, нарезанная на змеевидные жгуты. Следом за нею карп в кисло-сладкой подливе. В финале суп с грибами, помидорами, ветчиной. И каждому по большой миске риса. Легкий обед в вагоне-ресторане скорого поезда Шахай — Пекин.
Мы вернулись в свое купе, шестого пассажира там не было. Дальше ехали впятером.