В пьянящей тишине

9

В ранние утренние часы чудовища были менее активны, чем в любое другое время суток. Мы пришли к этому заключению, осознав, что наш распорядок дня является зеркальным отражением их деятельности: по сути говоря, мы приспособились к тому ритму, который они нам навязывали, а не наоборот, так что следовало ожидать некоего параллелизма.

Мы направились к шлюпке после такой же бурной ночи, как все предыдущие. И на этот раз наша жизнь висела на волоске. В качестве дополнительного укрепления подходов к маяку после обеда мы просверлили дырки в граните, изрешетив его, и устроили настоящий ковёр из кольев прямо перед входом. Больше ничего придумать мы не могли и, по правде говоря, даже не знали, отпугнёт наша новая ловушка чудищ или, наоборот, разожжёт их пыл. Вечером они штурмовали дверь раз за разом, невзирая на свои потери, словно предчувствуя, что до победы осталось немного. Нападая целыми толпами, они размели наше заграждение; вязкая масса их тел ревела и билась о дверь головами, ногами и кулаками. Нам пришлось пожертвовать последними бутылками, которые оставались у нас в запасе. Мы наполнили их смесью рома, мазута, смолы и прочих легковоспламеняющихся жидкостей, которые были в нашем распоряжении. Горлышки бутылок мы обматывали ватой, пропитанной спиртом. Батис поджигал их и передавал мне.

Я бросал эти снаряды в чудищ. Их мокрые тела горели плохо, но, по крайней мере, нам удалось отпугнуть их.

Итак, ночь выдалась бессонной, но головы наши были ясны как никогда. Мы дважды прошли путь от маяка до лодки, чтобы перетащить туда снаряжение, которое состояло из воздушного насоса, прорезиненного водолазного костюма, скафандра из бронзы, специальной обуви на свинцовой платформе, тросов, переносного подъёмного блока, оружия и патронов. Мы шли на вёслах, сидя спиной к скале рядом с португальским кораблём. Она возвышалась над водой, словно торт. Иногда я оглядывался. Создавалось впечатление, что цель удаляется, вместо того чтобы приближаться. Расстояние — только сто метров, целая вечность. Каждый всплеск воды скрывал врага, каждая волна казалась ловушкой. Каждую секунду мне чудилось, что из пены показываются округлые черепа: то тут, то там. Ветки, которые плавали в воде, качаясь на волнах, напоминали мне лапы чудовищ. „Va bene,[9] va bene, va bene“, — напевал я сам себе по-итальянски; никакой уверенности в правоте этих слов у меня не было, я пел для того, чтобы мелодичность этого языка успокоила мои нервы.

— Заткните свою идиотскую пасть, — повторял Батис, который грёб рядом со мной, как раб на галере.

Поверхность океана отливала серым цветом надгробной плиты. В какой-то момент всплеск волны за бортом оросил нас брызгами. Я ощутил соль на губах. Страх и спешка мешали нам соизмерять силы: лодка натолкнулась на камни так резко, что мы непременно перевернулись бы, не окажись под водой наклонной плиты, по которой мягко проскользило днище шлюпки. Мы высадились на шершавые, источенные водой камни. В их многочисленных выемках скапливалась вода, кое-где подёрнутая корочкой льда. Ноги скользили, и нам то и дело приходилось помогать себе руками.

Мы заметили, что скала спускалась в воду плавно и на ней имелось много выступов, за которые можно было легко зацепиться. Я решил спуститься, подобно подводному альпинисту, по той стороне скалы, которая была ближе всего к кораблю. Батису предлагалось снабжать меня кислородом. По мере того как я буду привязывать ящики к тросу, он станет поднимать их наверх. Риск и работа делились между нами поровну: я спускаюсь в преисподнюю, а он поддерживает циркуляцию кислорода и вытаскивает взрывчатку наверх. Воздушный насос предстояло качать вручную в равномерном, постоянном ритме. При недостатке воздуха я бы задохнулся, а избыточное давление могло привести к разрыву лёгких. Всё осложняется тем, что Батису придётся качать насос одной рукой. Другая рука понадобится ему, чтобы вертеть ручку подъёмного блока, как только я привяжу к концу троса динамит. Мы установили насос и блок совсем близко друг от друга, чтобы облегчить ему работу. Мне оставалось только верить в то, что Кафф сможет работать синхронно. Я вздохнул.

Нос затонувшего корабля смотрел в небо, а корпус наклонился градусов на тридцать вправо. Днище так прочно сидело на камнях, словно его прошили свинцовыми заклёпками. В кормовой части, упиравшейся в песчаное дно, вне всякого сомнения, и находился груз. Батис был свидетелем кораблекрушения. По его словам, огромная трещина в корме корабля раскрылась по шву, как жестянка. Мы надеялись, что дыра окажется достаточно большой, чтобы я смог пройти через неё. Сначала мы хотели упростить операцию, а именно сделать следующее: водолаз спустится по палубе и проникнет внутрь по затопленным проходам, чтобы найти трюм. Но потом решили отказаться от этой затеи. Скорее всего, двери в коридорах окажутся запертыми, а железные детали — проржавевшими от воды. Мне там не пройти. Кроме того, на моём пути могут встретиться острые края дверей и люков, и теснота помещений поставит под угрозу мой воздушный шланг. Единственный выход мы видели в том, чтобы пройти до конца корабля, до его кормы, где, как мы предполагали, находился динамит.

Я надел водолазный костюм, свинцовую обувь и сел в шлюпку. Батис помог мне облачиться в скафандр: бронзовые пластины закрывали большую часть груди и спины. Потом — шлем. Его надо было навинтить на ворот водолазной куртки. Но в тот момент, когда Кафф собирался сделать это, я остановил его:

— Посмотрите.

Шёл снег. Сначала падали крошечные белые крупинки. Но очень быстро они увеличивались в размере, образуя большие хлопья. Они исчезали, едва коснувшись воды. Над морем шёл снег, и это явление — такое заурядное, обычное — вызвало во мне странное чувство. Снег внушал тишину и покой, служил своеобразной дирижёрской палочкой природы. До этого момента на море были небольшие барашки, но тут его поверхность вдруг разгладилась, словно подчиняясь неслышному приказу. Возможно, эта картина станет для меня последней в жизни. Мир представал передо мной во всей своей скромной и непритязательной красоте. Я раскрыл ладонь. Хлопья снега падали на перчатку и сразу же исчезали. Мне вспомнилась Ирландия. Что такое Ирландия? Может быть, какая-то музыка. Я вспомнил своего наставника. И ещё одного незнакомца. Человека очень старого, любезного, который однажды, много лет тому назад, когда за мной гнались англичане, помог мне найти убежище, ни о чём не спрашивая. Вот и всё. У меня чуть напряглись скулы, как это бывает, когда хочется плакать.

Батис взглянул на небо, не выпуская шлема из рук. Судя по выражению его лица, он оценивал обстановку.

— Это просто снег, — сказал он.

— Да, просто снег, — повторил я, — снег, и всё. Надевайте на меня шлем, дорога каждая минута.

Кафф навинтил шлем и соединил воздушный шланг с клапаном на затылке. В руках я держал два троса. Один должен был обеспечивать мою связь с Батисом. Второй понадобится для подъёма взрывчатки.

— Не перепутайте, — напомнил ему я, — если я дёрну за сигнальный трос один раз, это значит, что всё идёт хорошо. Два рывка означают, что я привязал ящик к подъёмному тросу. Если я дёрну три раза подряд, рубите шланг одним ударом топора и сматывайтесь скорее.

Я зафиксировал иллюминаторы, они были абсолютно круглые. Один из них располагался спереди, а два других — по бокам. Мы проверили воздушный шланг, и я начал спускаться под воду. Волны поглотили меня, охватив леденящим холодом. В одну секунду я оказался в толще воды. Выступы на скале служили мне ступенями, что позволило спускаться довольно быстро. Время от времени я поворачивал голову, но через боковые стёкла не мог рассмотреть ничего примечательного. За моей спиной простирался безграничный океан. Перед самым носом я видел только мёртвую голую скалу.

Наконец наступил момент, когда я ощутил под ногами пустоту. Мы договорились с Батисом, что он будет спускать воздушный шланг, без какого бы то ни было натяжения, для того чтобы я мог в случае необходимости спрыгнуть в глубину. Мне пришло в голову дёрнуть за сигнальный трос один раз, подтверждая, что всё идёт хорошо, прежде чем броситься вниз. Свинцовые грузы на обуви позволили плавно спуститься, перевесив выталкивающую силу, и я, мягко спружинив, коснулся дна. Оттуда медленно поднялось облако мути, но оно заволокло меня только до пояса. Песок тонким слоем покрывал дно, которое казалось совершенно гладким. Идти было так же легко, как гулять по лугу. С другой стороны, я ощущал сопротивление воды, которое замедляло все мои движения.

Я очутился в мире, где царствует тишина. Внутри шлема слышится моё дыхание и сопение носа, резкий всхлип вдруг срывается с губ. Я стараюсь сдержаться, потому что понимаю, что звуки, издаваемые мной, подгоняют мои страхи. В левой руке я держу два троса, в правой — нож. Оглядываюсь по сторонам. Ни одного чудища не видно, не видно вообще ничего. Дальше тридцати или сорока метров всё скрыто от взора. Справа от меня — пузо корабля. Он напоминает труп кита. Прямо передо мной — необъятное пространство. Какие-то непонятные хлопья беспорядочно движутся в подвешенном состоянии, напоминая чёрный снег. Нити водорослей, словно серпантин, тянутся вверх и почти не колышутся. У огромного открытого пространства нет дверей, граница сумрака теряется вдали. Это противоречит урокам католических священников: в ад человек попадает не сразу, он спускается туда постепенно, маленькими шажками.

Я переместился в неопределённое промежуточное пространство, где синева водной толщи плавно переходила в черноту, здесь не было видно даже подводного мусора. Пейзаж стал более величественным. Чудовища могли появиться с любой стороны, в любой момент. „Не думай об этом, — сказал я себе, — просто делай своё дело“. Подобный совет был самым разумным и самым невыполнимым.

Я двинулся к корме корабля. Так и есть: от удара стальной лист треснул, и днище превратилось в искусственный грот. Корабль слегка накренился на правый бок. Груз сместился в трюме во время крушения, большая часть его вывалилась из дыры в днище. Это был настоящий подарок судьбы, потому что теперь я мог не залезать в трюм. Прямоугольные металлические ящики валялись недалеко от открытой раны корабля. Я смёл перчаткой песок с одного из них и прочитал на ней надпись заглавными буквами: „ОСТОРОЖНО! ОЧЕНЬ ОПАСНО!“. Мне оставалось только привязывать подъёмный трос к одной из ручек ящика и дёргать два раза. Кафф с немецкой исполнительностью поднимал груз на поверхность. Ящики исчезали над моей головой. Когда Батис отвязывал их, он бросал трос обратно. На его конце был закреплён груз, это позволяло ему падать отвесно вниз. Трос ложился недалеко от меня на дно и замирал.

Я работал, испытывая страсть золотоискателя, до тех пор, пока Батис не стал раскачивать сигнальный трос, который соединял два мира. Сначала я не понял его. Нам угрожала какая-то опасность? Однако я не видел ни следа чудищ. Наверное, наверху просто скопилось слишком много ящиков. Но меня охватило подобие золотой лихорадки. „Ещё один, Батис, — мысленно умолял его я, — только один, и всё“. Не обращая внимания на движения сигнального троса, я схватил ещё один ящик. Кафф поднял его на поверхность, но на сей раз трос вернулся ко мне с узлом, завязанным около груза: прикрепить следующий ящик я не мог — таким образом Батис давал понять, что пора заканчивать операцию. Собрав остатки благоразумия, которые ещё у меня сохранились, я повиновался.

Каким бы странным это ни показалось, для меня наступили самые страшные минуты. Говорят, ни один солдат не хочет быть последним из павших на войне. Здесь заключена истина, лишённая всякой логики, но по-человечески понятная. Погибнуть именно сейчас, после головокружительного успеха операции, казалось слишком обидным. Неожиданно скафандр показался мне страшно тяжёлым. До этой минуты я не замечал, что металлический ворот натёр шею до крови. Ноги, отягчённые свинцом, шагали в сторону скалы, но их движения виделись мне как в страшном сне детства: отчаянно медленными. Дыхание было таким, словно лёгкие подчинялись какому-то невидимому мотору. Я хотел выбраться наружу, но не мог. Мы не предвидели одного очевидного обстоятельства: при спуске я спрыгнул со скалы; вернуться тем же путём не представлялось возможным. Скала возвышалась, как огромный гнилой зуб. Мне было не под силу выбраться по ней вверх, а Батис, качая воздушный насос, не сможет поднять меня на лебёдке одной рукой. А вдруг они появятся? Ужас и воображение заполнили мой мозг одновременно. Эта жидкая безграничность сейчас была самым страшным из невидимых врагов. Там, наверху, Батис не мог понять, почему воздушный шланг совершает беспорядочные движения. Я ходил вдоль скалы туда и сюда, пытаясь отыскать удобное для подъёма место. Наконец мне стало ясно, что подняться я смогу только по скале возле корпуса корабля. Но это был маршрут для профессионального скалолаза. Некоторые камни падали, стоило лишь коснуться их носком башмака. Я поскользнулся и пролетел пять или даже десять метров вниз.

Я снова оказался на дне. Справа от меня в стене было углубление; мне почудилось какое-то движение, какая-то тень. „Нет, нет, это не они“, — сказал я себе. Это утверждение означало лишь одно: мне хотелось быть оптимистом. Я сделал над собой усилие и сконцентрировался. Мне предстояло подниматься пядь за пядью, не поворачивая головы, не думая о том, что в любой момент на меня могут напасть и оторвать руку или ногу. Я решил использовать технику моряков, которую они применяют, поднимаясь по верёвочному трапу: сначала убеждался в том, что три конечности из четырёх надёжно закреплены, и лишь потом производил следующее движение. До поверхности оставалось совсем немного, мне уже была видна фигура Батиса, подгонявшего меня жестами свободной руки. Я почувствовал, что мочусь внутри водолазного костюма.

Кафф одним прыжком оказался у воды и вытащил меня, схватив под мышки. Он хотел помочь мне снять шлем, но я стал отбиваться:

— Не теряйте времени! Грузите динамит в шлюпку!

Скинув снаряжение, я принялся вместе с ним грузить ящики в лодку. Наш груз был таким тяжёлым, что вода лишь на ладонь не доходила до борта. Каким-то чудом уже через пару минут мы снова оказались на острове: целые, невредимые и с победой. Мы оставили шлюпку недалеко от маяка, на маленьком галечном пляже. Прямо на берегу Кафф открыл несколько ящиков, используя ручку топора в качестве рычага. В каждом из них оказалось семьдесят динамитных шашек. Они были сухими и пригодными к действию.

И тут нами овладело какое-то необъяснимое сумасшествие. Мы переглянулись. Шёл крупный и частый снег. Наши волосы покрылись белыми хлопьями. Мы перевели взгляд на динамитные шашки, потом уставились друг на друга и вдруг поняли, что думаем об одном и том же. Я сам не мог поверить в происходящее, это было невероятно. Мы привезли пятьдесят ящиков с динамитом. С таким запасом боеприпасов можно здорово насолить врагу. А если бы их было шестьдесят? Восемьдесят? Или даже сто? Чудовища не знали ненависти. Они являлись частью природы, их сила была сродни урагану или циклону. Но нас в тот момент захлестнула волна истинной жестокости — в наших руках было мощное оружие, и мы могли нанести им серьёзное поражение. Кажется, мы обезумели. Обезумели до такой степени, что сами понимали невероятность своего состояния. Я говорил и сам не верил, что произносил эти слова:

— Убьём их! Убьём всех до одного! Уничтожим!

— Да, убьём их! Убьём всех до одного! Уничтожим! — подтвердил Кафф, и мы вернулись в шлюпку, словно второе самоубийственное путешествие было запланировано с самого начала и теперь вместо нас за динамитом отправлялись другие люди.

Мы добрались до скал. Я снова надел водолазный костюм и погрузился в воду, действуя на этот раз быстрее и увереннее, — сказывался предыдущий опыт. Это было непростительной глупостью. Я передвигался на корме португальского корабля, совершенно беззащитный в мире, где обитали чудища. Когда я нашёл ящики, мне представились самые радужные картины. Мы подняли наверх три ящика, четыре, пять. Десять, двадцать. После этого, сколько бы я ни рылся в песке в поисках новых ящиков, мне не удавалось найти ни одного, — казалось, запасы кончились. Я дёрнул за сигнальный трос один раз: всё в порядке.

Дыра в корпусе корабля была так велика, словно страшный великан выгрыз её своими зубами. Попасть внутрь мне не стоило большого труда. Я беспокоился только о том, чтобы шланг за моей спиной не выпал из жёлоба в железном борту корабля: на его гладких стенках не было ни одного острия, которое бы могло повредить шланг. В трюме оказалось множество ящиков. Я привязывал к одному из них подъёмный трос и выкидывал наружу. Потом дёргал дважды за сигнальный конец, чтобы Батис поднял груз наверх, и брался за следующий.

Должно быть, я уже вытащил пятнадцать ящиков, а может, двадцать или даже больше. Монотонные движения утомили меня, и я остановился. Свет ранних сумерек освещал трюм. Избыток железа вокруг усиливал ощущение клаустрофобии. Я находился внутри корабля, внутри скафандра, в оболочке своих страхов, которые привели меня сюда, спровоцировав приступ крысиного героизма. Если прибавить к этому плотность окружавшей меня воды, то картина представлялась самой мрачной из всех виденных мною. Корпус и механизмы были наполовину изъедены ржавчиной. Я вдруг подумал, что ни один из этих предметов не был создан с мыслью о счастье человека. Свинцовые подошвы касались железа, и мои шаги отдавались гулкими звуками и искажённым эхом. В глубине помещения я заметил люк овальной формы. И тут я увидел их.

Они невозмутимо наблюдали за мной. Как давно они меня обнаружили? Я завопил внутри шлема. Мне негде было от них скрыться. Эти существа были в своей родной среде и двигались молниеносно. Они набросились на меня со всех сторон. Я стал размахивать в воде ножом в бессмысленной попытке отпугнуть их.

Но, когда я уже причислил себя к мертвецам, произошло чудо воскрешения. Стёкла моих иллюминаторов увеличивали окружающие предметы. На самом деле чудища были не более полуметра ростом. Их тела отличались худобой и хрупкостью, на спине виднелась блестящая серебристо-серая линия позвоночника, которая потемнеет лишь годы спустя, как у их родителей. Они выглядели настоящими головастиками, во всех смыслах этого слова, выражение их лиц было сродни улыбке дельфинов. Они перемещались, словно стайка птичек, с головокружительной быстротой, с лёгкостью увиливая от меня, когда я пытался неуклюже защищаться. Они прихватывали пальчиками ткань моего костюма, дотрагивались до шлема, который их особенно привлекал, и быстро отплывали в сторону. Возможно, из-за моей одежды и особенно из-за скафандра они принимали меня за какого-то дальнего родственника. О Господи! Я понял. Они же просто играли. Для них эта куча металлолома была садом, а я — неизвестным пришельцем. Если бы меня попросили обозначить каким-нибудь словом их восторженные возгласы, я бы сказал, что они чирикали. Моё появление было для них, вероятно, из ряда вон выходящим событием. Я ожидал встречи с кровавыми хищниками, а обнаружил маленький подводный кордебалет.

Я затрудняюсь сказать, сколько времени провёл в их обществе. Против всех ожиданий, их присутствие привносило на это кладбище благотворный свет. Впервые с момента приезда на остров страх оставил меня. Словно огромный груз упал с моих плеч. Я почувствовал себя свободным от ужаса. До этой минуты я не осознавал, какую тяжкую ношу постоянного и неотступного кошмара мне приходилось нести. Месяц за месяцем, днём и ночью мной владел страх. Он шёл за мной по пятам. Почему именно сейчас, в самой утробе ада, я не чувствовал ужаса? Я не мог найти ответ на этот вопрос, пока не схватил одного из малышей за руку: он тоже меня не боялся. Это было чудовище, потенциальное чудовище, а потому мне бы следовало свернуть ему шею. Но малыш меня не боялся. Он боялся щекотки и потому засмеялся. Это был, само собой разумеется, подводный смех. Он смеялся ртом, бровями, глазками, а его ручонка ощупывала мои пальцы, обхватившие его локоток. Под водой его смех звучал, как гостиничный колокольчик. Я отпустил его, но он не скрылся, а остался передо мной, порхая, как бабочка, и смеясь. Он постучал в стекло иллюминатора своими крохотными пальчиками. Потом прижал к стеклу ладошку. Воспоминание об этих малюсеньких серых пальчиках не оставляло меня много дней спустя.

Я выбрался из трюма. На всём протяжении моего подъёма существа сопровождали меня. Они кружились и с бесцеремонной нежностью покусывали складки моего костюма. Это было похоже на игру шаловливого котёнка. По мере того как я приближался к поверхности, их становилось всё меньше. Когда моя голова показалась над водой, Батис подпрыгнул от неожиданности:

— А я-то думал, что вы решили поселиться там навеки! Майн гот, что с вами стряслось?

Ноги не держали меня. Батис помог снять шлем и заметил странное выражение моего лица. Наверное, я напоминал гонца, силы которого были так истощены, что он забыл, какое послание ему следует передать.

— Лягушаны? — спросил он меня в сильном волнении.

— Нет, маленькие дельфинята!

Батис отступил на шаг. Он смотрел на меня так, словно хотел определить, не помешался ли я рассудком.

— Вы заработали глубинную болезнь, — заключил он. — Ничего, скоро поправитесь.

И тут мне вдруг показалось, что он заразился тем самым безумием, которым, по его мнению, страдал я. Кафф, сдержав крик, сдёрнул с плеча ружьё. Рядом с нами над водой показалась голова. У меня не было сил подняться со скалы, но я махнул рукой:

— Не стреляйте! Ради Бога, Кафф, не стреляйте!

За одну короткую минуту Батис перевёл взгляд на неподвижное чудовище, а потом опять уставился на меня.

— Не стреляйте! — повторил я, лёжа на камнях. — Это просто детёныш.

Батис оказался недостаточно проворным. Когда он вскинул ружьё и прицелился, поверхность океана была снова идеально гладкой.