В. С. Высоцкий. Слово прощания

Юрий Визбор

Владимир Высоцкий был одинок. Более одинок, чем многие себе представляли. У него был один друг - от студенческой скамьи до последнего дня. О существовании этой верной дружбы не имели понятия многочисленные "друзья", число которых сейчас, после смерти поэта невероятно возросло. Откуда взялся этот хриплый рык? Эта лужёная глотка, которая была способна петь согласные? Откуда пришло ощущение трагизма в любой, даже пустяковой песне? Это пришло от силы. От московских дворов, где сначала почиталась сила, а потом всё остальное. От детства, в котором были ордера на сандалии, хилые школьные винегреты, бублики "на шарах", драки за штабелями дров. Волна инфантилинности, захлестнувшая в свое время всё песенное творчество, никак не коснулось его. Он был рожден от силы, и страсти его были недвусмысленны, крик нескончаем.

Он был отвратителен эстетам, выдававшим за правду милые картинки сочиненной ими жизни. Помните: "...А парень с милой девушкой на лавочке прощается..." Высоцкий: "Сегодня я с большой охотой распоряжусь своей субботой". Вспомните дебильное: "Не могу я тебе в день рождения..." Высоцкий: "А мне плевать, мне очень хочется". Он их шокировал и формой и содержанием. А больше всего он был ненавистен эстетам за то, что пытался говорить правду, ту самую правду, мимо которой они проезжали на такси или торопливым шагом огибали её на тротуарах. Это была не всеобщая картина жизни, но этот кусок был правдив. Это была правда его, Владимира Высоцкого, и он вскрывал её в своих песнях, потому что правда эта была невесела.

Владимир Высоцкий страшно спешил. Будто предчувствовал свою короткую жизнь, непрерывно сочинял, успев написать что-то около 600 песен. Его редко занимала конструкция, на его ногах-скороходах не висели пудовые ядра формы, часто он только намечал тему и стремглав летел к следующей. Много россказней ходят о его "запоях". Однако мало кто знает, что он был рабом поэтических "запоев" - по три-четыре дня запершись в своей комнате, он писал как одержимый, почти не делая перерывов в сочинительстве. Он был во всем сторонником силы - и не только душевно-поэтической, но и обыкновенной физической, которая не раз выручала в тонком деле поэзии. В век, когда песни пишутся "индустриальным" способом: - поэт, музыку - композитор, аранжировку - аранжировщик, пение - певец. Владимир Высоцкий создал совершенно неповторимый стиль личности, имя которому - он сам, и где равно и неразрывно присутствовали голос, гитара и стихи. Каждый из компонентов имел свои недостатки, но, слившись вместе, как три кварка в атомном ядре, они делали этот стиль совершенно неразрываемым, уникальным. И многочисленные эпигоны Высоцкого постоянно терпели крах на этом пути. Их голоса выглядели просто голосами блатных, их правда была только лишь пасквилем.

Однажды случилось страшное: искусство, предназначенное для отечественного уха, неожиданно приобрело валютное поблёскивание. Однако здесь, как мне кажется, успех меньше сопутствовал артисту. Профессиональные французские ансамблики никак не могли конкурировать с безграмотной гитарой мастера, которая то паузой, то одинокой семикопеечной струной, а чаще всего неистовым "боем" сообщала нечто такое, чего никак не могли выговорить лакированные зарубежные барабаны.

Владимир Высоцкий испытывал В своем творчестве немало колебаний, но колебаний своих собственных, рожденных внутри себя. Залётные ветры никак не гнали этот крепкий побег отечественного искусства. Ничьим влияниям со стороны, кроме влияния времени, он не подвергался, и не употреблялся иным бардам, распродавшим чужое горе и ходивших в ворованном терновом венке. У Высоцкого было много своих тем, море тем, он мучился скорей от "трудностей изобилия", а не от модного, как бессонница, бестемья.

Ему адски мешала невиданная популярность, которой он когда-то, на заре концертирования, страстно добивался, и от которой всю остальную жизнь страдал. Случилось удивительное: многие актёры, поэты, певцы, чуть ли не ежедневно совавшие свои лица в коробку телевизионного приемника - признанного распространителя моды - ни по каким статьям и близко не могли пододвинуться к артисту, не имевшему никаких званий, и певцу, издавшему скромную гибкую пластинку, к поэту, ни разу (насколько я знаю) не печатавшему свои стихи в журналах, к киноактёру, снявшемуся не в лучших лентах. Популярность его песен (да простят мне это мои выдающиеся коллеги) не знала равенства.

Легенды, рассказывающиеся о нем, были полны чудовищного вранья в духе романов пересыльных тюрем. В последние годы Высоцкий просто скрывался. Репертуарный сборник Театра на Таганке, в котором печатаются телефоны всей труппы, не печатал его домашнего телефона. Он как-то жаловался мне,что во время концертов в Одессе он не мог жить в гостинице, а тайно прятался у знакомых в задних комнатах временного цирка шапито. О нем любили говорить так, как любят говорить в нашем мире о предметах чрезвычайно далеких, выдавая их за легко достижимые. Тысячи полузнакомых и незнакомых называли его Володей. В этом смысле он пал жертвой собственного успеха.

Владимир Высоцкий всю жизнь боролся с чиновниками, которым его творчество не представлялось творчеством и которые видели в нем всё, что хотели видеть - блатнягу, пьяницу, истерика, искателя дешёвой популярности, кумира пивных и подворотен. Пошляки и бездарности, вроде Кобзева или Фирсова, издавали сборники и демонстрировали в многочисленных тиражах свою душевную пустоту, и каждый раз их только легко журили литературоведческие страницы и дело шло дальше. В то же время всё, что делал и писал Высоцкий, рассматривалось под сильной лупой. Его неудачи в искусстве были почти всегда заранее запрограммированы регулярной нечистой подтасовкой - но не относительно тонкостей той или иной картины. В итоге на старт он выходил совершенно обессиленный.

В песнях у него не было ограничений - слава богу, магнитная пленка есть в свободной продаже. Он кричал свою спешную поэзию и этот магнитофонный крик висел над всей страной - "от Москвы до самых до окраин".

За его силу, за его правду, ему прощалось всё. Его песни были народными и сам он был народным артистом, и для доказательства этого ему не нужно было предъявлять удостоверение.

Он предчувствовал свою смерть и много писал о ней. Она всегда представлялась ему насильственной. Случилось по другому: его длинное сорокадвухлетнее самоубийство стало оборотной стороной медали, его яростного желания жить.

Что же до того, что Владимир Высоцкий всячески отмежевывался от движения самодеятельной песни, то, как мне кажется, и говорить об этом не стоит. Он сам с собой расплачивался и сам своё получал. Просто это было его личное дело.