В смертельном трансе

ГЛАВА 22

— Алекс, начинаю считать от десяти до единицы.

Что? Нет, это невозможно, нет времени. Все случилось так быстро, и там, снаружи, какой-то псих, и Тони в опасности. Лиз мертва, Крис зарезали, и я должен в этом разобраться, пока не убили кого-нибудь еще.

— Лучше прерваться сейчас. Завтра продолжим, Алекс. Я выдохлась, и ты тоже устал. Я слышу по голосу.

Еще как устал. Мы вызнали много, но еще больше осталось неузнанного.

— Конечно, осталось, и ты все сделаешь. Поверь мне. Но лучше подождать, пока ты не будешь так измотан. Когда мы оба будем не такие усталые. Если пойдем дальше сейчас, можем что-нибудь пропустить.

Права ли она?

— Права. Ты уходишь в прошлое, чтобы отыскать детали, которые тогда упустил. Поэтому ты обязан быть в форме и смотреть в оба.

Ну, я и правда сейчас не в форме.

— Вот именно. — Она медленно, глубоко вздохнула. — Хорошо. Теперь считай за мной: десять…

Выводя меня из транса, моя богиня-хранительница считала нараспев, мягким успокоительным голосом. Не останавливаясь, ритмично — десять, девять, восемь… — выманивая меня из прошлого, вытягивая. Нет, поднимая, как рыбу из воды, наматывая лесу. Вот на что это было похоже. Я был большой рыбой, меня медленно водили туда-сюда, а я сражался, и меня было трудно тянуть, потому что я был тяжел и плыл глубоко, а вода была темной и мрачной.

— …И один.

Глаза внезапно открылись, но я ничего не видел, только черноту, потом щелкнул выключатель, и за нами вспыхнул свет. Я уже сидел прямо и рассматривал свои руки, кресло, потом взглянул на Мэдди в этих ее черных очках. Посмотрел в окно. О, уже ночь. Темно. Сплошная темень.

— Похоже, уже поздно, — сказал я.

Она потрогала часы на левом запястье.

— Уже за полночь. Не удивительно, что я так устала.

Я тоже устал. Выдохся. Я чувствовал себя как в начале похмелья — голова тяжелая, как ватой набита. Встал, подошел к двери на балкон. Увидел озеро; лишь слабый отблеск лунного света плясал на нем — огромная черная плоскость воды, протянувшаяся в бесконечность.

— В этом был какой-то смысл? — спросил я, стоя спиной к Мэдди. — Я нес всякий вздор, а?

— Нет, все было по делу. Ты великолепно поработал.

— Тогда почему мне кажется, что мы не продвинулись? Почему я не понял, что произошло? У меня ни одной новой мысли о том, кто убил Тони. А у тебя?

Низким и спокойным голосом она произнесла:

— Я не могу сейчас говорить об этом.

Я резко обернулся.

— Что? Почему бы нет? Послушай, я не желаю проходить через все это, если это без толку.

— Ты прав. Мне это тоже ни к чему. Но я не хочу говорить сейчас, потому что не хочу на тебя воздействовать. Пока что, по крайней мере. Сейчас я не хочу никоим образом предопределять твой транс, ты — прекрасный источник информации, и я не хочу его мутить своими предчувствиями. — Она потянулась к своей коляске. — Теперь иди сюда и дай мне руку, ладно?

Она говорила спокойным голосом. Не тем — высоким, а своим. Более естественным, чем тот. Интересно, думал я, склоняясь над ней и помогая ей пересесть из кресла в каталку. Мы оба вымотались, и в нас кончились амбиции и потребность в обороне.

— Мэдди, однако…

— Алекс, пожалуйста, нет! — фыркнула она. — Я не могу с тобой об этом говорить. Не время. Это испортит дело, а не улучшит. И потом, я слишком устала.

Это было очевидно. Редко я видел ее в таком раздрае, как сегодня. Я тоже был не в себе. Мы крепко поработали — пожалуй, слишком крепко.

— Завтра закончим, правда? — спросил я. Отчаянно не хотелось оставлять охоту на убийцу — не терпелось добраться до него.

— Надеюсь.

Она развернула каталку и сильным толчком послала ее прямо в стену.

— Мэдди, дверь не там!

Она быстро затормозила, потом согнулась и спрятала лицо в ладонях. Я увидел, что она вся напряглась и тут же поникла — зарыдала. Сильно и без слез. Что это, что она такое знает, думал я. Что она извлекла из моих слов?

— Алекс, я слишком устала. Будь добр, повези меня.

— Да, конечно!

Я сделал это с радостью. Взялся за ручки на спинке кресла и покатил Мэдди из большой комнаты через весь чердак, мимо старых комнат для прислуги к лифту. Опустились на второй этаж, я поднял деревянные двери и выкатил Мэдди в задний холл.

— Отсюда меня заберет Соланж, — сказала сестра.

— Хорошо, — ответил я и двинулся к двери на половину прислуги.

— Подожди, Алекс! — почти прокричала Мэдди. — Там же их гостиная!

Мы оба явно были в стрессе.

— Не волнуйся, я собирался постучать, — сказал я.

Однако, прежде чем я успел постучаться, вышла Соланж, закутанная в розовый халат.

— Собираетесь ложиться? — спросила черная женщина.

— Да, — спокойно ответила сестра.

Соланж улыбнулась мне и покатила Мэдди в другой холл, к хозяйской спальне. Я проводил их до самой двери. Попрощался.

— Доброй ночи, Алекс, — ответила Мэдди, подняла руку и помахала мне. — Я люблю тебя.

— И я тебя люблю.

Они ушли, скрылись, чтобы начать свой вечерний ритуал — Соланж поможет сестре умыться, раздеться и устроиться в кровати. Когда же, любопытствовал я, Мэдди откроет мне свои мысли? И что она на деле выудила из моего рассказа?

Я шел по спиральной лестнице и смотрел поверх перил вниз, в передний холл — там оставили включенным один светильник. Потом посмотрел вверх, на темный купол Тиффани, перекрывающий третий этаж. Пересчитал спальни: одна, две, три, четыре, пять и шестая, хозяйская. Все расположены вокруг площадки второго этажа, все просторные, каждая из них куда больше, чем гостиная у меня дома.

Моя спальня выходила на переднюю сторону, она одна была освещена. Войдя туда, я обнаружил, что мои чемоданы заботливо распакованы, у кровати поставлен хрустальный графин с водой, кровать застелена. Я остановился на пороге. Да, я устал, но не был готов ко сну. Пока — нет. В голове продолжалось коловращение. Мое тело, без сомнения, было здесь, но некая часть меня оставалась в Миннеаполисе, в том апреле, с Тони. Меня перебросили — или, скорее, перегипнотизировали — обратно, и тело вернулось на остров сестрицы Мадлен быстрее, чем аура или там карма. Какая-то часть моего существа еще была растянута, как струна, в небесах между Миннеаполисом и озером Мичиган, и мои мысли реяли в небе.

Я повернулся, спустился в холл и вышел в переднюю дверь. Широкая терраса, выкрашенная в серый цвет, тянулась вдоль фасада и западной стороны дома. Я побрел по ней, вдыхая свежий воздух; он был сырой и холодный. Слышал, как бьются волны внизу, видел звезды в сине-черном небе. Прислонился к колонне, рассматривая каменистый берег перед домом. Луна давала немного света, и, когда глаза привыкли к темноте, я смог различить черные купы деревьев, пляж, лодочный ангар. Как связать воедино все, что я знаю о смерти Тони? Как сделать то, что не удалось полиции? Есть ли у нас шанс на…

— Вам не стоит быть здесь, снаружи.

Я подскочил, обернулся, увидел плотную черную фигуру с неразличимым в ночи лицом и сказал:

— О Господи, Альфред, вы меня напугали.

— Ночью собаки на свободе, и вам не стоит выходить наружу, не предупредив меня.

— Ага.

Он просто стоял передо мной, он был одновременно похож на бандита и на педантичную школьную учительницу. Я собрался было с ним поболтать, но сообразил, что не выйдет, — ясно, чего он хочет; я вдохнул напоследок свежего воздуха и потянулся.

— Ну, я думаю, с меня достаточно.

Я двинулся, и он тут же пошел к передней двери, открыл ее и проводил меня внутрь, будто я — правонарушитель, сомнительная личность. Затем вошел сам и заботливо запер дверь.

— Спокойной ночи, Альфред, — сказал я с лестницы.

— Спокойной. — Он исчез в бильярдной комнате, примыкающей к заднему холлу.

Вот вам и вечерняя прогулка, думал я, поднимаясь по лестнице. Взаперти. Свет погашен. Он был странен мне, этот дом. Своего рода тюрьма; я начал ощущать себя не столько гостем, сколько пленником. Если не считать звука моих шагов по ковровой дорожке, стояла полная тишина. Я поднялся на второй этаж и понял — нет, что-то не в порядке. С площадки я услышал голос, причем именно один голос, а не два. Голос моей сестры. Он становился все громче, и было ясно, что она гневно кричит на кого-то, и это было невероятно, потому что Мэдди никогда не выходит из себя. Она из тех, кто держит себя в руках. Так что она делает? Возможно ли, что она разъярилась на Соланж? Но за что? Я стоял совсем тихо на краешке персидского ковра и таращился на дверь хозяйской спальни. Должна быть видна полоска света под дверью, но там темно. Значит, Соланж там нет? Но если не она, тогда кто? Может ли быть на острове и в этом доме кто-то, о ком я не знаю?

Я ясно расслышал крик Мэдди:

— Господь тебя накажет!

Я вздрогнул. Это была не моя сестра, по крайней мере, не та, которую я знал. И тут что-то хлопнуло. Дверь? Медленно и тихо я подобрался поближе. Было слышно, что моя железная сестра теперь плачет — не всхлипывает, а громко рыдает. Бог ты мой, что происходит? Я придвинулся еще на шаг, ошеломленно прислушиваясь к этому взрыву. Мэдди взвизгнула, что-то стеклянное ударилось в стену или об пол и разлетелось звенящими осколками.

Я подошел к двери, постучал и спросил:

— Мэдди, с тобой все в порядке?

В ответ ни звука. Даже рыдания мгновенно как отрезало.

— Мэдди!

Я повернул ручку, толкнул дверь и шагнул в темную комнату. Вгляделся в черноту, но не смог разобрать, где сестра: прямо передо мной у арочного окна, справа — у кровати или, возможно, слева — в ванной.

— Я слышал шум. Ты в порядке? — спросил я.

Справа послышалось что-то вроде фырканья; я повернулся и увидел металлический отблеск. Она была там — за столом у своей кровати, все еще в своем инвалидном кресле.

— Я в порядке, — сказала она; голос ее дрожал. — Прости, я… я разбудила тебя?

— Нет. С кем ты разговаривала?

— Ни с кем.

— Но я слышал, — настаивал я. Дверь ее кабинета была закрыта; может, там есть кто-нибудь? — Я же слышал — что-то хлопнуло.

— Алекс, пожалуйста…

— В чем дело, Мэдди? Что происходит?

— Ничего.

— Мэдди, в доме есть кто-то еще?

— Что? — И затем быстро: — Нет-нет, это я по телефону.

— Вот как… — Я не слишком-то ей поверил. — С кем это?

Она не ответила, и я стоял в темноте, понимая, что она не зажжет свет, потому что не хочет, чтобы я видел ее слезы и распухшие глаза. Это шло вразрез с ее образом мудрой сестры, проницательного психиатра. А я не мог зажечь свет просто потому, что представления не имел, где эти траханые светильники, — я был слеп в ее мире так же, как она в моем.

— Мэдди, с кем ты говорила?

— Ни с кем. — Она поняла, что надо придумать что-то поумнее, и забормотала: — Это мой брокер… он совершил ужасную ошибку. — Пауза. — Должен был кое-что продать, не продал, и я потеряла кучу денег, около… около шестисот тысяч долларов.

— И вы это обсуждали в такую поздноту? — спросил я, думая, что она и вправду могла потерять большие деньги. История-то хорошая, ее с ходу не выдумаешь. Но было это не сегодня, а, скорее, неделю назад.

— Понимаешь, Алекс, — проговорила она снисходительно, — когда у тебя на счету больше сорока миллионов, твой брокер будет стирать твои подштанники хоть в четыре часа утра.

Оставим это, подумал я. Мэдди никогда не говорила на такой манер — ни со мной, ни с кем еще. Пудрит мне мозги, уводит от истинных событий. Вчера или даже сегодня утром я бы ей поверил. Но теперь — нет. Сегодня днем я узнал, что Мэдди дружила с Тони и ее любовницей Лорой. Дружила близко — по ее собственному признанию, но мне и словом не обмолвилась, боясь переступить какую-то границу. Что-то ее удерживало. Но что? Мысли мои плясали, прыгали из стороны в сторону, от идеи к идее, от варианта к варианту, неизвестно куда, и каждая новая мысль была ужасней предыдущей. Эта вспышка не имела отношения к ее миллионам. Мэдди не так уж печется о своих долларах. Нет, стоя в темноте, вглядываясь в темные очертания моей слепой сестры в этой ее каталке, я раз за разом возвращался к Тони и чувствовал, что все это, без сомнения, связано с ее смертью. Без сомнения, Мэдди знает еще что-то о Тони и, возможно, о Лиз. Ведь она дружила с Тони не меньше шести лет, регулярно общалась с ней и в каком-то смысле знала ее лучше, чем я. Так что, возможно, у этого дела есть иной аспект, которого я не вижу. Может быть, Мэдди известно, что Тони была в чем-то замешана. Или Мэдди знает что-то скандальное о жизни Лиз.

Черт. Это сводило меня с ума. Сама мысль, что Тони, Лора, Мэдди и, возможно, даже Лиз собирались вместе, вгоняла меня в паранойю. Эти четыре женщины встречались без меня, без того, кто их свел. О чем они разговаривали? Чем занимались? Тем, этим, ничем? Однако был шанс — и немалый, — что Мэдди что-то прознала на похоронах Лиз. Тони могла откатить Мэдди в сторонку и открыть ей что-то, какой-то факт, какую-то проблему, в которую я не был посвящен. Итак, если Мэдди действительно разговаривала по телефону, то с кем? С Лорой, подругой Тони? Может ли Мэдди быть с ней в контакте? Мне не удалось встретиться с Лорой, — но, возможно, просто потому, что она не хочет говорить со мной, прежним любовником Тони.

Я думал так напряженно, что от меня пар валил. Думал, вправду ли на острове есть кто-то еще. Мэдди не удастся так просто от меня отделаться. Больше не выйдет. Теперь она это наверняка поняла.

И тут она тихонько засмеялась и сказала:

— Никогда так не бесилась из-за него — это я о Стиве, моем брокере. Совсем выдохлась. Надо будет позвонить утром, извиниться, что спустила на него собак.

— Да, надо бы, — сказал я. Мне хотелось врезать ей за этот фокус.

— Я виновата, что тебя побеспокоила. — Голос у нее был высокий и сладкий. Точь-в-точь как у Одри Хепберн; словно в этом Богом забытом мире нет и не может быть никаких проблем, потому что в нем пока есть изделия Тиффани. — Иди в постель и отдохни. Увидимся утром.

— Точно, что ты в порядке?

— Абсолютно.

— Помочь перебраться в кровать?

— Нет, я собираюсь посидеть еще немного. Просто так.

— Хорошо, — сказал я, повернулся и опять подумал: брешет. — Спокойной ночи.

И я оставил ее в покое, покинул ее мир темноты, потому что знал: она о чем-то умалчивает и этого из нее не выжмешь. Либо она будет и дальше отпираться, либо — в лучшем случае — согласится: здесь, мол, что-то есть, но она не станет об этом говорить, потому что — как она это изображает? — не хочет искажать мой транс. Взбаламучивать его, вот как. И если Мэдди что-то решила, ее не переубедить. В этом я был абсолютно убежден. Она такова и всегда такой будет. Непреклонной. Не человек — кремень.

Так что я ушел, ничего не сказав, потому что был слишком вздрючен и знал, что если уж открою пасть, то не смогу ее захлопнуть и из меня хлынет поток предположений и вопросов, а Мэдди будет щелкать их навскидку — один за другим. Я закрыл за собой дверь спальни, но дальше не пошел. Нет, так не годится. Она прислушивается. Она умеет различать на слух то, что я упускаю, как последняя тупица, и вот я принялся шагать на месте, маршировать — чтобы она слышала. Дескать, я всегда был и буду послушным младшим братиком. Все, как ты велела. Иду в свою комнату. Иду бай-бай. Верю каждому твоему треклятому слову.

Так она меня и поняла, наверное. Что я оставил ее наедине с ее делишками. Через минуту (к тому времени я перестал маршировать и стоял под ее дверью абсолютно тихо) она опять взялась за телефон. Набирала номер за номером, говорила, требовала, приказывала. Но расслышать не удавалось ничего, кроме энергичных «да», «да», «нет» Черт возьми! Больше ничего не удалось установить — только то, что она звонила не один раз. Два. Три. Но кому? Брокеру Стиву? Очень сомнительно. Лоре? Вполне возможно.

Звонки, вероятно, продолжались, но после третьего я ушел в свою комнату. Вдруг стало стыдно шпионить — и вообще, как я на это решился? Я скинул одежду, забрался в постель, но не мог так же легко выкинуть из головы мысли и страхи. С ними я и погрузился в тяжкий и беспокойный сон.

Черт возьми, Мэдди! Что тебе известно такое, чего не знаю я?