В смертельном трансе

ГЛАВА 28

Я стоял, прислонившись к балконной двери, и смотрел на темнеющее небо и на озеро Мичиган. Глубоко вздохнул и сказал:

— Если бы все было так просто…

Позади меня Мэдди всхлипнула в своем кресле. Я оглянулся и увидел, что сестра сдернула с лица свои очки «беверли-хиллз» и вытирает глаза тыльной стороной ладони

— Но это еще не все, правда? — спросила она.

— Конечно же. Тут все и началось. По-настоящему пошло кувырком.

Передо мной было озеро, широкое и спокойное, — вибрирующая синева, — и на западе был виден последний блистающий кусочек уходящего солнца. Я только что оборвал транс, одним прыжком перенесся в настоящее и чувствовал себя неважно. Остров, озеро и закат. Было трудно поверить, что я здесь, а все эти дела — убийство Тони и тот апрель — отделены от меня не месяцами, а минутами. Наверное, Мэдди была права. Наверное «сейчас» и «тогда» не так уж далеки друг от друга.

Я глубоко вздохнул. Жаль, что я не курю и не могу в задумчивости высосать сигаретку.

— Мне продолжать? — спросил я.

— Конечно.

Расхаживая взад-вперед, я стал говорить, стараясь изложить конец истории побыстрее и без экспрессии — так, как сделал бы это под гипнозом. Рассказал Мэдди об этом мальчике-полицейском, парнишке, который, наверное, еще не пробовал бритвы. Он служил в парковой полиции и у него даже не было оружия, но был рыкающий голос — и достаточно мужской стати, чтобы заставить Дженкинса сдаться. Затем этот ребенок вызвал по радио «скорую помощь», и через несколько минут она с воем прорвалась сквозь ночь в парк. Тони была мертва, это понятно Они осмотрели и меня — из-за крови, покрывавшей меня сплошь. Это была кровь Тони, я был в порядке. Не ранен.

С Дженкинсом было все не в порядке. Вот свинья. Вот идиот. Фараоны — целой командой — тоже явились через несколько минут. А Дженкинс продолжал твердить что я псих, что он ни в чем не виноват. Его-де сюда вызвали: кто-то оставил в участке на автоответчике запись с просьбой о встрече именно здесь, и он приехал и услышал пальбу. Он клялся, что не стрелял в Тони. Это кто-то другой. Он услышал выстрелы, побежал сюда и стрелял в кого-то другого, в кого-то среди кустарника.

— Тогда у меня и поехала крыша, — сказал я сестре. — Я начал визжать: «Ты лжешь! Он лжет! Я видел как он застрелил ее!»

— Но Дженкинс это отрицал?

— Начисто отрицал, а я в ответ орал все громче. Наверно, из-за этого они его и арестовали — наручники и все такое, и засунули в машину.

— А что насчет Тайлера?

— Я был уверен, что его найдут в кустах с выбитыми мозгами, но его не нашли. Исчез бесследно. — Я вздохнул и стал рассказывать дальше: — Тогда казались официальные штуки, показания под присягой и так далее, и фараоны и детективы пытались разобраться, что произошло и почему. Пошла настоящая путаница. Дженкинс все напрочь отрицал, никто ему не верил. По крайней мере, сначала. Все верили мне и мальчику из полиции, который видел Дженкинса, стоящего перед нами с оружием. Поэтому Дженкинса арестовали и назначили высокий залог за освобождение на поруки. Я рассказал все что знал насчет «драконов», хотел прищучить Дженкинса так, чтобы он не выскочил. Поэтому я ударился в детали насчет «драконов» и нашей поездки на Сент-Крой — когда мы их фотографировали. Рассказал, что произошло в подвале — ну, ты знаешь: о Джоне и о том, как появился Дженкинс.

— Дальше.

— Ну, сначала мне поверили. Привезли Джона и его тоже допросили, но затем дело повернулось. Нашли снимки, что мы сделали на Сент-Крой, изучили их, — верно, там был Дженкинс. Но он был подсадной уткой, это тут же выяснилось. Подсадной «дракон», так сказать. Он расследовал убийство четырех женщин и поэтому проник к «драконам». Пытался уяснить себе, что они такое. Все это было санкционировано, описано, подшито к делу и одобрено начальством. Все было в порядке, он не принадлежал к «драконам».

Дженкинс, со своей стороны — объяснял я Мэдди — продолжал клясться, что приехал на озеро Кэлхаун потому, что в участок передали некое таинственное предупреждение и он беспокоился о нас, о Тони и обо мне. Я убедился, что предупреждение действительно пришло — его принял другой служащий, — но был уверен, что это подстроено. Но вот когда действительно все пошло вкривь и вкось, а Дженкинс очистился от подозрений — когда сделали вскрытие. Они располосовали Тони — от этой мысли я едва не рехнулся — и вырезали из головы пулю. И эта проклятая дрянь оказалась не та. От другого оружия, объяснили мне. Не помню, из какой пушки стреляли, но определенно и непреложно не из пушки детектива Тома Дженкинса.

— Это было ужасно, Мэдди. — Я стал ходить вокруг кресла Мэдди, размахивал руками, дрожал, трясся. — После этого все усомнились в моем рассказе. Фараоны. Похоже, они твердо решили доказать, что их человек невиновен, и заставляли меня повторять все снова и снова. Допытывались, не понял ли я что неверно или не упустил ли чего. Они поджаривали меня, выспрашивали так и эдак, словно в проклятом гестапо. Раскладывали все по полочкам и находили прорехи — или говорили, что находят. В какой последовательности раздавались выстрелы и что я при этом видел. И где кто стоял, как все происходило, как Тони падала.

— Да, я помню. Ты мне звонил — это было ужасно, ты был совершенно подавлен.

— Я сломался.

Сломался потому, объяснял я Мэдди, что это было невозможно — принять то, на чем они настаивали. Якобы там был кто-то еще. Кто-то, застреливший Тони. Такую теорию они построили, причем было обстоятельство, еще больше все осложнившее: Тайлер исчез. Начисто. Он сгинул, так что некому было подтвердить или дополнить мой рассказ. Тайлера не было; он уехал из города, из штата, может быть, из страны Я видел парня последним — когда он удирал в кусты. Там не нашли его тела и даже не нашли следов крови, так что его не ранило. Он убежал в кустарник у озера, выскочил без царапины и так и бежал дальше, не останавливаясь Легавые сказали, что они проверили его дом, его приятелей, Колледж живописи и дизайна и не нашли ничего. Ни следа Роба Тайлера.

Обвинение строилось на моих словах против слов Дженкинса, так что они закончили расследование и быстренько, через месяц или около того, прикрыли дело Дженкинса. Прикрыли, утверждая, что есть однозначное объяснение. Засранцы. Проклятая полиция оберегает проклятую полицию. Что-то здесь было не так, я знал это. Главное обстоятельство, из-за которого Дженкинс выскочил, была штука с пулей, которая не подходила к его оружию.

— Вот тогда я начал думать и копать дальше. Я ни чего не делал, просто сидел и пытался представить себе что могло произойти.

— И к чему ты пришел? — спросила Мэдди. Она все еще лежала, вытянувшись в раскладном кресле.

— Кто-то в полиции покрывает Тайлера.

— Ты серьезно?

— М-м… Думаю, кто-то подменил пулю. Понимаешь, может, это вранье — о Дженкинсе, подосланном к «драконам». Предположим, он на самом деле «дракон». И может быть, в полиции есть еще кто-то из них. Так что когда пулю извлекли из Тони, этот другой человек, э-э, убрал эту пулю и подсунул другую. Понимаешь, подменил, чтобы она не подходила. — Я остановился и посмотрел на Мэдди. — Или это так, или… Ну, а что думаешь ты, Мэдди? У тебя ведь есть какая-то идея?

— Давай-давай, заканчивай. Или — что?

— Или Тайлер и Дженкинс были в сговоре с самого начала. Понимаешь, если они оба — «драконы», они могли обвести нас с Тони вокруг пальца. В этом случае Тайлер рассказывает Дженкинсу о встрече у озера, и Дженкинс в засаде ждет Тони. После того, как он застрелил ее — ты помнишь, он погнался за Тайлером, — ну, тогда, может быть, он разыграл погоню, чтобы поменяться с ним оружием. Отдал настоящее орудие убийства Тайлеру, и тот скрылся, как и было задумано. — Я перевел дыхание, вернулся к своему креслу, сел. — Должно быть что-то этом роде, тебе не кажется?

Она лежала совсем тихо, потом стала качать головой.

— Ну, не так уж и обязательно. Конечно, Дженкинс мог убить Тони, но почему уцелел ты? Он знал, что вы заодно, так почему он не взялся за вас обоих?

— Потому что появился этот мальчик и остановил его — в самый момент, когда он собрался выстрелить.

— Я говорю о другом: Дженкинс не мог быть уверен, что вы оба там. Тони обещала прийти одна — зачем тогда Дженкинсу было ее убивать? Это бы значило, что ты останешься в живых и укажешь на него как на убийцу — что ты доблестно и сделал, — сказала Мэдди. И легко, как в светском разговоре, добавила: — Нет уж, я уверена, что, если бы Дженкинс решился убить Тони, он совершенно неизбежно должен был убить и тебя.

Я опустил голову, потер лоб, потянул себя за волосы.

— На это я все время и натыкаюсь. Единственная деталь, которая все лишает смысла. — Я опять вскочил и стал ходить по залу. — Ну хорошо, если Дженкинс ни при чем, то как насчет Джона? Может, он тоже «дракон», и Тайлер спрятал его в кустах. И это он стрелял из другого пистолета. О дьявол, не знаю. Может, все это чепуха. И все равно, это мог быть он. Предположим, Джон — просто сумасшедший, который помешался на женщинах, живущих в его доме. У него были ключи от квартир Лиз и Крис, он мог войти и убить и ту и другую.

Как бы думая вслух, Мэдди медленно проговорила

— А как насчет Лоры?

Тут я взглянул на сестру повнимательней: интересно, стоит ли что-то за этим вопросом?

— М-м, я и о ней думал. Она была в Миннеаполисе в начале дня и предположительно могла поехать вслед за нами в парк. Но была ли Лора настолько зла на Тони? То есть так ли она ее ненавидела, чтобы ее застрелить? И где, к дьяволу, она сейчас? Я ей писал, пытался ее найти, и без толку.

От всего этого можно было рехнуться, я лопнуть был готов. Куча информации, я прокручивал ее без конца, но не мог найти настоящую правду, на которую можно бы опереться. Я стоял и смотрел на сестру, лежавшую передо мной, вытянувшись в своем кресле, потом взглянул на сине-черное озеро.

— Ладно, Мэдди, бросай это.

— Что бросить?

— Черт побери, Мэдди, кончай эти игры! — крикнул я. — Ты что-то знаешь.

— Алекс, почему ты со мной так разговариваешь?

— А что, черт побери, происходит? Тони рассказала тебе что-то на похоронах Лиз? Ты знаешь о Лиз что-то, чего я не знаю? И что тебе известно о Лоре?

Мэдди, не приподнимаясь, взялась обеими руками за очки, сдвинула их на нос, помассировала висок. Глубоко вздохнула. Взяла себя за левое запястье, нащупала часы.

— Ладно. Кое о чем я тебе не рассказала. Но я хочу есть, и…

— Мэдди!

— Алекс, уже больше половины десятого, я оголодала. Соланж оставила в холодильнике бутерброды. Спустимся вниз, добудем что-нибудь поесть, и я тебе расскажу.

— О Господи!

— Алекс, милый, перестань. Расслабься. Я ничего не скрою.

Я перевел дыхание, посмотрел на свою твердокаменную сестру.

— Обещаешь?

— На сто процентов.

Я знал, понятное дело, что верить ей глупо, но она всегда умела меня заморочить. Скажем, когда мы были детьми, она притворялась, что умирает, — начинала задыхаться, кататься по земле и умоляла меня передать последнее «прости» маме и папе. Я попадался раз пять или шесть, пока не образумился. Или вообразил, что образумился, потому что тогда она стала божиться — мол, теперь все взаправду, она действительно умирает. Она проделала это еще раз пять, и я каждый раз ловился. Самая подлая штука из всех, что она со мной проделывала, эта ежедневная забава, — так почему мне чудится, что сейчас то же самое? Что в ее голосе напомнило мне о том времени?

— Пошли, Алекс, — сказала она. Оттолкнулась от кресла, села. — Я умираю от голода. А ты?

Я был страшно голоден. Но не желал в этом сознаваться.

— Хорошо, но мне надо услышать все.

— Услышишь. — Она, словно баронесса, протянула руку, полуприкрытую рукавом, и ждала, что я ее возьму. — Помоги мне, пожалуйста.

Я не обратил внимания на эту чепуху, на эти штучки с ручками, и в утверждение своей власти и силы обхватил ее талию одной рукой, вторую просунул под ноги, поднял ее из кресла и перенес в каталку. Она испугалась. Я видел это по ее лицу, ощутил, когда она обхватила руками мою шею. Ей было сказано: нет больше Старшей Сестры, нет дерьмового Маленького Братика. Понятно? Затем, не спросив разрешения, я покатил ее, потому что хотел контролировать положение, хотел ясно показать, что ей не ускользнуть, что придется рассказать все до конца.

— Ой, Алекс! Двери остались открытыми. Закрой их, пожалуйста.

Я заколебался, но не выпустил спинку каталки. Что это она делает — пытается доказать, что по-настоящему она — хозяйка положения? Я оглянулся на балкон: здоровенная дверь стоит нараспашку. Мэдди была права. Если заштормит, все зальет дождем, так что я вернулся закрыл двери и как следует запер. Вернулся к каталке и стал толкать ее дальше.

— Я могу сама — сказала Мэдди.

— Довезу.

Я сказал это рассеянно, безразлично, словно у нее не было выбора. Она сидела спокойно и не сказала ни слова, пока мы ехали под куполом Тиффани — и под световым окном над ним, — пока выезжали из огромного зала в заднюю часть чердака. В меньшую комнату — с единственной голой и тусклой лампой посреди потолка, со шкафами и креслами, зачехленными грязноватыми пыльными простынями.

— Соланж оставила сандвичи с говядиной и суп газпачо я думаю, — сказала Мэдди. — Она готовит отличный газпачо — вкусный, со специями, но не слишком острый.

Было до чертиков противно слушать, что она говорит. И как говорит. Так непринужденно. Да хоть бы нас икра там ожидала. Я хотел одного — покончить со всем этим и промолчал, потому что иначе не сумел бы скрыть злость. Покатил ее вокруг старой мебели и ящиков с хламом в коридор, ведущий к лифту. Когда миновали последний ящик, руки Мэдди вдруг опустились на колеса каталки.

— Минуту, Алекс. Насчет окон — одно осталось открытым. Я собиралась позвать Альфреда, чтобы он закрыл, и забыла. Закроешь?

Тут меня совсем скрутило и я сказал

— Мэдди, оставь…

— Пожалуйста, Алекс. На прошлой неделе залетала стая голубей, я уверена, они влетели там.

Я глубоко вздохнул, заставил себя успокоиться — хотя бы еще на несколько минут.

— Где?

— Там, в угловой спальне.

Она развернулась и проехала футов десять — пятнадцать к угловой спальне, одной из заброшенных комнат для прислуги. Я заглянул туда, увидел старый комод глазчатого клена с отбитым уголком, плетеное кресло-качалку и голубиное дерьмо. Его было полным-полно на полу.

Мэдди остановилась у дверей, показала в глубь комнаты:

— Наверно, это заднее окно. Которое выходит на зады дома. Здесь должно быть бра, сразу слева, верно?

Я шагнул в комнату и вправду обнаружил светильник — латунный, потемневший, с цепочкой, свисающей с патрона, — и спросил:

— У тебя что, весь дом — памятник прошлому?

— Примерно так.

Потянул за цепочку — ничего не последовало. Потянул опять — не горит.

— Лампочка не в порядке? — спросила Мэдди.

— Света достаточно.

Я двинулся дальше и мимо старого телевизора, двух или трех матрасов и нескольких ящиков протиснулся к дальнему окну. Но, добравшись до него, обнаружил, что оно наглухо закрыто.

— Все в порядке, Мэдди. Эта штука за…

За спиной что-то скрипнуло и хлопнуло. Я повернулся. Дверь была закрыта.

— Мэдди! Мэдди, что такое?

Я заторопился назад, натыкаясь на всю эту старую мебель и ящики. Господи Боже, это ветер? Или что-то еще? Чужой в доме? Мэдди не могла проделать такую штуку — здесь есть кто-то еще, как я и подозревал? На меня накатила паника: Мэдди в опасности.

— Мэдди! — завопил я. — Мэдди, ты в порядке?

Зацепил лампу, что-то упало за моей спиной, мягко рухнуло на матрас. Подбежал к двери. Захлопнута. Или заперта? Было слышно — кто-то звенит ключами. Господи, нет! Это не ветер закрыл дверь. Я дернул ее изо всех сил. Заперто наглухо.

— Мэдди, Мэдди! Что такое? Что происходит? Мэдди, отзовись!

Я принялся лупить кулаками по тяжелой двери. О, черт. Моя сестра!

— Мэдди, что с тобой?! — пронзительно вопил я.

У самой двери послышалось сопенье, зазвенели ключи — динь-дон. Я замер, умолк, но больше ничего не было слышно, кроме ударов моего сердца. Я приготовился снова навалиться на дверь и тут услышал голос.

— Мне очень жаль, Алекс, — говорила Мэдди у самой двери низким, спокойным голосом. — Правда, правда.

— Мэдди, что происходит, черт возьми?

— Прости, но иначе нельзя. Я начала одно дело и должна его закончить.

— Да что ты несешь?! — Я стоял в темноте, сжав кулаки, тряся головой. — Слушай, Мэдди, открой дверь.

— Нет, не могу.

— Мэдди! — взвизгнул я и заколотил ногами в дверь, в косяки, в стену.

Проклятая дверь была столь же основательна, как и все в этом доме. На дереве не оставалось и царапины, ничто не поддалось, не треснуло.

— Алекс, мне очень жаль, честное слово. Тебе придется побыть там. Я заперла дверной замок и еще висячий. Это прочная дверь — монолитный дуб. Тебе не выбраться.

Да что это такое? Что делается? Моя удивительная сестра, моя непристойно богатая сестра — у нее окончательно крыша поехала? Ее доломали долгие годы слепоты и паралич? Очень возможно. Никогда я не мог понять, как она это выдерживает — полный мрак и неподвижность. Так что происходит? Зачем ей понадобилось меня запирать?

Я перевел дыхание, принудил себя говорить как можно медленней, без угрозы — убедительно и ласково:

— Но в чем дело, Мэдди? Зачем это нужно? Ну давай, отопри дверь, и мы все обсудим. — Я услышал, что она плачет — не навзрыд, тихо. — Мэдди, скажи что-нибудь!

— Я во всем виновата, Алекс. Я говорю о Тони и Лиз.

— Что? Послушай, не глупи. Это невозможно.

— Ох, возможно. Еще как возможно. Я виновата, что они погибли — и Крис тоже, — и должна довести дело до конца, вот так. Потом ты все поймешь. Потом все объяснится.

— Мэдди, не оставляй меня здесь! Нельзя так делать!

— Я должна это сделать. Кроме того, я не хочу, чтобы ты пострадал. Если все удастся, вернусь примерно через час. Сиди на месте и не волнуйся. Это — мое дело. Ты не можешь в нем участвовать. В любом случае утром вернутся Альфред и Соланж.

О Господи… Она все это спланировала. Тайком обдумала и все рассчитала. Вот почему она их отослала — Альфреда и Соланж. Чтобы спокойно меня запереть, чтобы заняться… Чем? Пугающая мысль — не связано же это с кем-то из ее бывших пациентов?

— Мэдди, — взывал я, колотя в дверь. — Не уходи! Не оставляй меня! Мэдди, что это за дело? Что происходит? Мэдди!

— Алекс, помнишь, я попросила тебя о помощи? Помнишь? Ну вот, ты уже мне помог. Я хочу, чтобы ты это знал. Мне нужна была помощь в очень важном деле, и я ее получила. Ты этого не подозревал, но здорово помог. Спасибо тебе, Маленький Братец.

— Прекрати это свинство, прекрати! — Я услышал скрип колес — кресло покатилось — и стал биться и выть: — Мэдди!

Она гневно фыркнула:

— Сам прекрати, Алекс! Ты ничего не можешь поделать. Я тебя не выпущу, так что успокойся и жди. Сейчас у меня дело с убийцей Тони.

Я притих.

— О чем ты говоришь?

— Вчера я сообразила, кто убил Тони, — вот о чем. И Лиз, и Крис. Ты кое-что сказал в трансе, добыл кусочек информации, и я поняла. Так вот, я послала за убийцей, и этот человек сейчас в пути, прямо сейчас, н появится примерно через полчаса.

— Мэдди, о чем ты говоришь? — Поверить в это было невозможно. — Слушай, Мэдди, если ты взаправду делаешь такое… Этот человек опасней дьявола. Убито столько людей. Ты слышишь меня? Мэдди!

— Я тебя люблю.

И все — только мягкий шелест колес, слабый стук руки по стене — ищет дорогу, и наконец — жужжание и бряканье лифта. Мэдди въезжает туда, закрывает дверь и отправляется с третьего этажа вниз, к неведомой судьбе.

Я все завывал: «Мэдди!», лупил ногами и руками в дверь, но Мэдди оказалась права. Не было, к чертовой матери, способа выдраться отсюда наружу.