В западне

Глава 9

– Берни, это Джефферсон Броуди. Я все сделал. Вдова подписала.

– Рад слышать это, Ти.

– Она не хотела, но...

– Да. Ты молодец. Я так и знал, что тебе удастся. Именно так я и сказал ребятам. Ти обмишурился, но он сделает все как надо, вот увидите.

– Спасибо...

– Пришли мне бумаги. Мы поговорим с тобой через несколько дней.

– Берни, ты нашел ту женщину? Я бы...

– Я все помню, Ти. Я с тобой свяжусь.

Телефон замолчал, и Т. Джефферсон Броуди положил трубку на рычаг. Он сидел, уставившись на вишневые панели стен своего кабинета. Придется заплатить миссис Линкольн 450 000 долларов за ее финансовое предприятие, но вряд ли сейчас подходящий момент, чтобы возложить все это на Берни. Хотя Берни прекрасный клиент, у него есть свои заскоки.

Черная сука с большими сиськами, которая провела его и ограбила, – вот кто должен заплатить. Т. Джефферсон Броуди решил проучить ее, чтобы она надолго запомнила этот урок. И этого проныру, который помогал ей. Броуди потер руки, планируя месть.

Но с этим придется подождать. Он вызвал секретаршу по внутренней связи.

– Хильда, соедините меня с кабинетом сенатора Черри.

– Хорошо, мистер Броуди.

Танос Лиаракос закончил заполнять бумаги в офисе госпиталя, затем взял чемодан, поднялся в палату жены на третьем этаже и помог ей выбрать подходящую одежду. Она пару раз провела по волосам расческой, не вспомнив о косметике, которая лежала в ее сумочке. Лиаракос ничего не сказал. Она уже оделась и нервно мерила шагами комнату, когда появилась сестра с коляской.

– Куда мы едем? – спросила Элизабет, когда они наконец оказались в машине.

Будто она не знала.

– В аэропорт, – тихо произнес он.

– Ты хочешь сказать, что мы даже не заглянем домой, чтобы я могла сказать "до свидания" детям?

– Оставь, Элизабет! Ты разговаривала с ними утром по телефону, а сейчас они обе в школе.

– Ну ладно, я хочу лишь взглянуть на свой дом, всего лишь несколько секунд. И мне нужно кое-что из одежды.

– Я сложил все, о чем ты меня просила.

– Я кое-что забыла.

– Ты едешь в клинику прямо сейчас. Прямо сейчас, мать твою!

– Ну ты и кретин.

Он свернул к бордюру. Водитель шедшего следом автомобиля посигналил и сделал выразительный жест рукой. Лиаракос не обратил внимания.

– Или ты едешь в клинику или можешь выкатываться отсюда, выбирай.

– У меня нет денег.

Он поставил рычаг передач в нейтральное положение и уставился в окно.

– О, Танос, ты же знаешь, что я люблю тебя. Ты знаешь, как сильно я люблю детей. Я не буду принимать наркотики. Я обещаю! Вот что я тебе скажу, дорогой. Поехали домой, поставим приятную музыку, я надену то превосходное неглиже, которое ты подарил мне на день рождения. Я покажу тебе, как я люблю тебя. – Она погладила его по руке, затем по волосам. – Дорогой мой, все будет так, как в тот день, когда мы поженились, в то воскресное утро, когда кроме нас никого не было. О, Тан...

– Ты не знаешь, чего мне все это стоит, Элизабет. Ты ничего не знаешь.

– Дорогой, я...

– Ты понятия не имеешь! – Он оттолкнул ее руки.

– Ты не любишь меня, – взорвалась она, – ты думаешь только о своей драгоценной практике, что подумает твой босс. Ну хорошо, ради Бога, я...

Лиаракос перегнулся через ее колени и открыл дверь.

– Вон.

Она начала плакать.

Он сидел отвернувшись, наблюдая за проносившимися мимо автомобилями, опустив левое плечо и положив правую руку на руль.

Она все еще всхлипывала, когда подъехала полицейская машина и остановилась рядом. Полицейский поманил его пальцем. Лиаракос опустил стекло.

– Проезжайте.

Лиаракос включил передачу и машина влилась в поток автомобилей. Элизабет, уткнувшись в носовой платок, продолжала всхлипывать рядом с ним.

Всю дорогу до аэропорта, не сворачивая со скоростной трассы, что вела в международный аэропорт им. Даллеса, они ехали со скоростью, чуть больше разрешенной. Лиаракос припарковал автомобиль и достал чемодан из багажника. Он обошел машину и открыл дверь Элизабет. Она в последний раз громко шмыгнула носом и засунула использованный носовой платок в пакет для мусора, который свисал с прикуривателя.

Он взял ее за руку и повел к зданию аэровокзала.

– У меня в кошельке пять долларов и семьдесят два цента.

– В клинике тебе деньги не понадобятся.

– А если мне захочется сходить в парикмахерскую? Мне может понадобиться такси, чтобы добраться до клиники.

– Они встретят тебя в аэропорту. Как и раньше. Помнишь?

– Но, Танос, а вдруг нет? Я окажусь на мели. Дай мне сотню на всякий случай.

– Элизабет, ради Христа! Ты делаешь только хуже нам обоим.

– Ты не представляешь, насколько это трудно для меня. Ты думаешь только о себе. Если ты меня любишь, подумай хоть немного обо мне! Я твоя жена, или ты забыл?

– Я не забыл.

Он отдал билет служащему и зарегистрировал багаж.

– Место у окна, пожалуйста.

– Только миссис Лиаракос?

– Да.

Служащий назвал им номер выхода на посадку.

– Посадка через пятнадцать минут.

– Спасибо.

Они ожидали у выхода. Лиаракос стоял у окна, откуда было видно, как автобусы сновали между самолетами и аэровокзалом. Элизабет отошла и присела в сторонке.

Он наблюдал за ее отражением в оконном стекле. Каждое ее движение отзывалось в памяти болью воспоминаний. Раньше, бывало, каждую свободную минутку она то и дело вынимала из сумочки зеркальце и смотрелась в него, поправляя прическу и тени, подкрашивая губы. Но не сегодня. Сейчас она просто сидела с сумочкой на коленях, сложив сверху руки, и безучастно оглядывала людей, суетившихся вокруг.

Когда объявили посадку, Лиаракос проводил ее к выходу и передал служащему билет. Затем наклонился к ней.

– Выздоравливай, – прошептал он ей на ухо.

Она взглянула на него. Ее лицо ничего не выражало. Затем она направилась через двери к поджидавшему автобусу.

Он подошел к стеклу и наблюдал за ней через окно автобуса. Она не оборачивалась. Сидела и смотрела прямо вперед. Она не изменила положения и тогда, когда двери закрылись и автобус тронулся.

В тот вечер капитан Джейк Графтон сообщил жене, что лейтенант Тоуд Таркингтон получил назначение в КНШ, как он и хотел.

– Как это замечательно, – сказала Колли. – Многих пришлось уговаривать, чтобы добиться этого?

– Пару человек.

– Тоуд знает?

– Нет еще. Думаю, ему сообщат через день или два.

– Никогда не догадаешься, кто подошел ко мне сегодня после занятий, чтобы поговорить.

Джейк Графтон безразлично хмыкнул, а затем шутливо произнес: – Наверное, этот комми-профессор, как-там-его-зовут.

– Нет. Репортер "Вашингтон пост" Джек Йоук. Он поблагодарил за вечер и...

Джейк вернулся к статье о советской внутренней политике, напечатанной в сегодняшней газете. Годами среди американских военных циркулировали секретные сведения, полученные из разведывательных источников, о советских государственных секретах и интригах в их компартии. Эти сведения в основном представляли собой домыслы и догадки аналитиков, основанные на скудных и отрывочных данных. А теперь Советы, отбросив всякий стыд, обнажились до такой степени, что заставили покраснеть даже Дональда Трампа.

Размышляя над этим, Джейк Графтон уловил вопросительную интонацию в голосе жены.

– Повтори, дорогая.

– Я сказала, что Джек пригласил тебя позавтракать как-нибудь вместе с ним. Ты не желаешь?

– Нет.

Капитан пробежал глазами статью, отыскивая потерянное место.

– Почему же?

Он опустил газету, изучающе глядя на жену, которая застыла с ложкой в руке и смотрела на него, приподняв одну бровь. Его всегда удивляла ее способность приподнимать только одну бровь. Он попробовал несколько раз сам в ванной перед зеркалом, но все безуспешно.

– Мы не друзья и не знакомые. Мы не сказали друг другу и дюжины слов. И я вовсе не желаю узнать его поближе.

– Джек – блестящий журналист остросоциальной направленности, тебе придется узнать его получше. Он написал отличную книгу, которая покажется тебе занимательной и содержательной: "Политика нищенства".

– Он хочет вытянуть из меня информацию о том, что происходит в Пентагоне. Но мне нечего ему сказать. Это будет напрасная трата времени для нас обоих.

– Джейк...

– Колли, мне не нравится этот парень. И я не в восторге от того, что придется тратить на него время, пока он будет выкачивать из меня информацию. Нет.

Она вздохнула и снова принялась помешивать чили. Джейк нарочито громко зашуршал газетой, прикрывшись ею от жены.

– Я читала его книгу, – бесстрашно продолжала она, – он подарил мне один экземпляр.

– Я видел ее на твоем ночном столике.

– Отличная книга. Хорошо написана, с большим пониманием...

– Если мне когда-нибудь доведется стать командующим ВМС и у меня появится неутолимое желание сообщить что-либо прессе, Джек Йоук будет первым, кому я позвоню. Обещаю.

Колли сменила тему разговора. Ее муж пару раз невпопад поддакнул, в конце концов она замолчала. Джейк этого даже не заметил. Он был полностью погружен в чтение последнего выступления Фиделя Кастро, в котором тот сообщил об уменьшении рациона риса и мяса для населения Кубы в два раза. Снова. До двух унций мяса и фунта риса в неделю. Кроме того, отныне Куба намерена закупать нефть в Мексике, а не у Советов, что будет дороже, гораздо дороже для нее. А это означает новые трудности, которые, Кастро уверен, кубинский народ преодолеет. Советские предали своих кубинских товарищей по социализму, но да здравствует революция!

Журналист остросоциальной направленности, о котором говорила Колли, был занят мелкими личными проблемами. Он заехал за Тиш Сэмьюэлз к ней на квартиру, которую она снимала на пару со своей невзрачной подружкой, и вдвоем они отправились на вечеринку по случаю обручения приятеля Джека, тоже репортера, который несколько недель назад решил соединить свою судьбу с девушкой-хирургом – специалистом по операциям на горле. Чуть раньше Джек побывал не в самой лучшей компании, но теперь, через пару часов и после нескольких глотков спиртного, он чувствовал себя гораздо лучше. Возможно, причиной явился веселый нрав его коллег, которые бесцеремонно подшучивали над вновь обрученными. Так или иначе, их оживление передалось и ему.

В данный момент он вполуха прислушивался к словам одного из спортивных обозревателей, толковавшего по поводу приближавшегося чемпионата НФЛ – Национальной футбольной лиги, и наблюдал за Тиш Сэмьюэлз, которая находилась в противоположном конце комнаты. Почувствовав его взгляд, она посмотрела на него.

Когда она обернулась в очередной раз, он широко улыбнулся ей. Она ответила тем же. Он приподнял бокал и сделал глоток. Она помахала своим стаканом и кивнула.

Ну конечно, несмотря ни на что, жизнь продолжается. А Джек Йоук любил жизнь.

Так он отхлебывал из бокала, слушал спортивного обозревателя и наслаждался прелестями Тиш, наблюдая за ее движениями, когда она переходила от одного собеседника к другому. Женщина она высокая, но все при ней. Джек глубоко вдохнул и медленно выдохнул, ожидая, когда она снова посмотрит на него.

Обозреватель болтал без умолку. Самые интересные события в мире происходили в НФЛ. Этот год будет годом "Краснокожих". Аллилуйя!

Тиш обернулась. Она широко улыбнулась и послала ему воздушный поцелуй. Джек Йоук глупо рассмеялся, обнажив все свои зубы.

Час спустя, в машине, она что-то тихо мурлыкала себе под нос, и Джек поцеловал ее. Он поцеловал ее снова, она страстно ответила, и Джека охватил восторг.

В конце концов он с неохотой вставил ключ в зажигание и запустил двигатель.

– Куда? – спросил он.

– К тебе?

– У меня тоже сосед. Он сегодня дома.

– В магазин.

Машина тронулась. На стоянке перед торговым центром было пустынно. Он заглушил двигатель и сидел, молча глядя на темные окна.

– Пойдем, – сказала Тиш, берясь за ручку дверцы. – Давай.

Джек порылся в бардачке и выудил что-то красного цвета с оборками.

– Ты носишь такие? – спросил он нерешительно.

Их оказалось две штуки. Она поднесла мягкую ткань к свету.

– Что это? Подвязки?

– Да. – Он пожал плечами и с надеждой улыбнулся.

В его улыбке чувствовался какой-то подвох, что-то трогательное, решила Тиш.

– Это шутка, а?

– Ну, они просто...

– Ты шутишь, так ведь?

– Нет. Я просто подумал...

– Подвязки. – Она вздохнула. – Господи, я не носила подвязки со старших классов. – Она внимательно посмотрела ему в лицо. – Ну конечно, ты извращенец.

Она пыталась отстегнуть ремень безопасности. Он бросился ей помогать. Она оттолкнула его руки.

– Я не собираюсь надевать их прямо здесь, в машине, ради всего святого!

– Я...

– Да заткнись ты! Подвязки!

Действительно, думала Тиш, шагая к магазину и пытаясь отыскать в сумочке ключи. Неужели такая у меня судьба? Секс с мальчиками-переростками, чьи представления об эротике не идут дальше публичного дома.

– Неужели не осталось других мужчин? – бормотала она.

Джек Йоук не слышал ее слов. Он украдкой разглядывал стоянку.

Если бы он не был таким привлекательным и милым...

Она открыла дверь и придержала ее, пока он прошел, затем снова заперла.

Свет фонарей со стоянки проникал через витрину внутрь помещения. Не включая свет, Тиш прошла мимо книжных рядов к небольшому кабинету у задней двери. Она слышала, как позади Йоук обо что-то споткнулся.

Секунду спустя послышался шум падающих книг. Взяв Джека за руку, она повела его к кабинету. Йоук помог ей снять пальто. Пыльный диван был уставлен коробками с книгами, которые им пришлось поставить на пол.

Когда они разделись в темноте, она не стала сопротивляться.

– Но почему подвязки?

– Если не хочешь, не надевай.

– Но почему ты просил?

– Ладно...

Он прикоснулся к ее коже и все ее сомнения рассеялись.

После, когда он лежал рядом, успокаивая дыхание, она сказала:

– Мы забыли подвязки.

– Не имеет значения. – Он провел рукой по ее бедрам.

– А ты довольно неплохой любовник. Для извращенца.

Он поцеловал ее.

– В самом деле, скажи честно, зачем тебе подвязки, я хочу знать.

– На самом деле?

– Да.

– Ладно. Я обнаружил, что женщин иногда легко отвлечь от их мыслей. Я подбрасываю им какую-нибудь безобидную мысль, это их отвлекает от секса и мне частенько удается с ними сладить.

– О-о-о... ты-ы-ы...

– Согласись, ведь ты была так занята этими подвязками, что ни о чем другом не думала. Разве не так?

Тиш внезапно оттолкнула его, и он свалился на пол. Она вскочила, закрыла дверь кабинета и включила свет. Несколько секунд ей потребовалось, чтобы глаза привыкли к яркому освещению. Йоук лежал на спине посреди коробок, вид у него был немного обескураженный.

Она нашла подвязки и быстро надела их. Затем она встала рядом с ним и ногой начала водить по его груди и животу.

– Ну что, нравится?

– Господь всемогущий, – произнес Джек Йоук.

Патрульный Харрисон Рональд Форд, из Эвансвилла, штат Индиана, он же Сэмми Зэт, наблюдал за тучным белым человеком, который шел, как бы прогуливаясь, по тротуару, но не глядя по сторонам. По его виду можно было подумать, что он и есть хозяин этого тротуара и соседних домов и в данный момент собирает арендную плату за них. Все говорило о том, что он не простой человек.

Харрисон Рональд поерзал на холодных бетонных ступеньках, выбирая удобное положение. Человек сверялся с номерами домов.

Появившись в сумрачном свете ближайшего уличного фонаря, человек взглянул на Форда и начал подниматься по ступенькам, на которых Форд сидел.

– Кого-нибудь ищешь, толстяк?

– У меня встреча.

– Великолепно, могу поспорить, у тебя даже имя есть.

– Тони Ансельмо.

– Почему бы тебе не подождать там внизу, а я пока схожу узнаю. О'кей?

Когда Ансельмо спустился на тротуар, Харрисон Рональд снова оглядел улицу. Никакого движения. В стоявших поодаль машинах никого. Никаких бродяг и зевак, кроме охранников на каждом углу. И хотя охранники не были вооружены, каждый имел "узи", припрятанный на расстоянии десяти футов. За исключением охраны, все выглядело как в квартале для черных среднего класса. Крэком здесь не торговали.

Своим тренированным взглядом Форд не заметил ничего подозрительного.

Харрисон тихо постучал в дверь и тут же скрылся за ней, как только она отворилась.

В коридоре тоже сидел охранник с автоматом на коленях. Он кивнул, когда Харрисон проходил мимо. Другой парень запер за ним дверь и задвинул засов.

Фримэн Мак-Нэлли сидел на кухне, ел пирожное, запивая его молоком, и читал газету. В нем было фунтов двадцать лишнего весу, и почти совсем отсутствовали волосы на голове. Но под жиром угадывались мускулы. Двигался он быстро, как молния. Когда Форд вошел, он выглянул из-за газеты.

– Парень по имени Тони Ансельмо сказал, что у него встреча.

– Как он выглядит?

– Жирный гусь, лет под пятьдесят. Респектабельный.

– Пусть войдет. Как обыщешь его, отправляйся обратно на улицу.

– Конечно, Фримэн.

Выйдя на улицу, Форд сказал:

– О тебе здесь слышали. Можешь войти. – Он проводил Ансельмо до двери.

Внутри парень, державший в руках автомат, нацелил его в обширный живот Ансельмо.

– К стене, ноги шире плеч.

Форд быстро проверил его сверху донизу, ощупал ремень спереди и сзади, мотню и щиколотки.

– Ты делаешь это как полицейский, – проворчал Ансельмо.

– Он чист, – сказал Форд охраннику, вернулся на крыльцо и занял свое место.

Харрисон Рональд слышал о Толстяке Тони Ансельмо. Сидя на крыльце и покуривая сигарету, он прислушивался к шуму ночного города и пытался припомнить все, что читал о нем в полицейских отчетах.

Ансельмо был боевиком одной из гангстерских групп Нью-Йорка, у Зубина Костелло. Предполагалось, что Ансельмо работает на Берни Шапиро, одного из четырех лейтенантов. Подозреваемый в десятке нападений в свои молодые годы, Тони Ансельмо лишь однажды предстал перед правосудием по обвинению в грабеже и убийстве, которое ему заменили на обвинение в незаконном ношении оружия, за что он провел шесть месяцев в камере, после чего благополучно вышел на свободу. Это был единственный раз, когда он оказался в тюрьме.

Было бы неплохо, подумал Форд, если бы Фримэн предложил ему остаться. Рано или поздно это случится, если он доживет, конечно. Сидя на крыльце, Форд пытался представить, сам ли Ансельмо напросился на встречу или это идея Фримэна. Он перебрал все возможные темы разговора. Это, конечно, не покупка сырья: Фримэн получает все, что нужно, с западного побережья.

Деньги, решил Форд. Возможно, они хотят договориться насчет отмывания денег или их вложения. Форд знал, что у Костелло достаточно опыта и в том, и в другом.

Или подкуп официальных лиц. Нельзя исключать такую возможность.

Когда сигарета догорела до фильтра, Форд прикурил от окурка еще одну. Он машинально проверил взглядом охранников на углу улицы, а затем долго смотрел, как вьется на ветру сигаретный дымок.

Холодно. К ночи похолодало. Харрисон Рональд поднял воротник кожаной куртки и посмотрел на часы.

– Почему книжный магазин? – спросил Джек Йоук.

Йоук и Тиш лежали в темноте на диване в офисе книжного магазина, накрывшись его пальто. Она все еще не сняла подвязки.

– Теперь это звучит глупо, – сказала она. – Но я должна на что-то жить, а книги мне нравятся. Поэтому я крутилась тут, пока не нашла подходящее место, где на милю вокруг нет ни одного книжного магазина, и арендовала это место.

– Тонкий подход.

– Мне кажется, я очень консервативна. Я люблю книги. Я была уверена, что попаду в точку с этим магазином. Ха! Мне едва хватает на еду. Вот уже два года, как у меня это дело, а я вся в долгах. Это кое о чем говорит.

– Вот уж действительно. Не многие отважатся сказать такое.

– Ну а теперь скажи мне, почему газета?

– Ты удивишься, но несмотря на вечную занятость, постоянный цейтнот и редакторов, мне кажется, я люблю все это. Скажешь, я оптимист. Но иногда я себя чувствую гробовщиком. Или министром. У них у всех разбитые жизни. Дни напролет ношусь я от одной трагедии к другой. "Кто, что, когда, где, почему, мэм, не назовете ли вы имя преступника еще раз?" Я вижу не меньше крови, чем водитель скорой помощи. Я задаю вопросы о том, о чем даже гробовщики и капелланы не должны спрашивать. "Как вы думаете, почему ваш муж ударил вас ножом, миссис Убийца?" "Что сказал грабитель, перед тем как выстрелить в вас, Мистер Жертва?" "После того как он изнасиловал, изувечил и убил ее, почему вы настаиваете, что он хороший, миссис Спок?"

– В этом есть вызов.

– Должен быть, – согласился Джек, – если у тебя достаточно времени, чтобы сделать все как надо, написать все как следует. Но этого никогда не удается сделать. Ты видишь кровь, если успел на место преступления до того, как они увезли тело, звонишь всем, кто нужен, потом пишешь шесть сотен строк первой редакции, которые редактор потом наполовину урежет или вовсе не примет. Потом ждешь, ждешь, проверяешь, проверяешь. Строчку за строчкой. В конце концов у тебя получается неплохая статья для того, чтобы быть похороненной под натиском других репортеров, и тут редактору в голову приходит мысль, что из этого материала действительно получится приличная статья, но Йоуку одному с ней не справиться.

– Тогда почему же ты этим занимаешься?

– Я не знаю. – Он действительно не знал. По вечерам он возвращался в свою квартиру полностью опустошенным либо окончательно разочарованным. Тот материал, что ему удавалось отцедить, никогда не оказывался достаточно хорош. Слова, написанные на бумаге, не могли передать того безумия, страха, ужаса, горя, отчаяния людей, истории жизни которых обычно попадали в раздел полицейских новостей. Отчаяние разорения, растоптанное будущее – ему никогда не удавалось передать это в своих статьях.

– Люди, как правило, читают газеты за утренним кофе, – продолжал он, – а потом выбрасывают или заворачивают в них мусор. Или выстилают ими ящики для кошек. А затем – привет! – прямиком на работу, или в спортзал, или на ланч в свой клуб.

– Что ты еще можешь делать?

– Я никогда не думал о чем-либо еще. Но это не может продолжаться бесконечно.

Она поднялась с дивана и включила свет. Он смотрел, как она снимала подвязки. Она протянула их ему и стала одеваться.

– Одевайся, отвезешь меня домой. Я должна немного поспать, а потом мне снова нужно сюда, я открываю магазин в девять. В это время маленькие старые леди любят заходить сюда и спрашивать что-нибудь из "пикантных" новинок.

– "Пикантных"?

– Потрошители лифчиков. Мягкое порно. Вот что дает здесь возможность платить арендную плату.

– Ты шутишь.

– Хотелось бы. В прошлом году я продала три книги Ами Танс и всего лишь одну Фэй Уэлдон. Достаточно, чтобы ты прослезился.

– Может, тебе найти более бойкое место?

– Все, что мне нужно, – это жгучий сексуальный роман мирового класса, такой горячий, чтобы расплавились штанишки пожилых леди. – Она смотрела на него, застегивая блузку. – Такой писаниной я и занимаюсь. Хочешь взглянуть?

– Конечно.

Тиш выдвинула ящик стола и вынула из него рукопись – около сотни страниц, напечатанных на старой машинке, которая стояла тут же, на углу стола. Он просмотрел несколько страниц.

– Мое правило – ни одного низкого слова. Не детородный член, а посланец любви.

– Мне нравится, – сказал Йоук, и протянул рукопись обратно. Он наклонился в поисках своих брюк.

Когда он выпрямился, она внимательно читала. Секунду спустя она швырнула пачку бумаги назад в ящик стола.

– Я знаю, все это – дерьмо, но именно это покупают. И если, черт возьми, его покупают, то именно такое дерьмо я и буду писать.

Через двадцать минут, уже стоя у дверей своего дома, она попросила его:

– Не входи, я сама доберусь до постели.

Он поцеловал ее в щеку.

– Позвонишь мне еще или эта ночь первая и последняя?

– Я позвоню.

– Обещаешь?

– Да.

Уезжал он с тяжестью на душе. Конечно, что значит еще одна ложь в мире, который задыхается от лжи?

Харрисон Рональд – Сэмми Зэт – закончил работу в пять утра. Один из коллег довез его до берлоги, которую он называл своим домом. Харрисон поднялся по ступенькам, прошел на кухню и сварил себе кофе. А затем, сидя за кухонным столом, энергично принялся за кроссворд в утреннем выпуске "Пост".

После того как Тони Ансельмо ушел, Фримэн послал Сэмми и одного из своих помощников в лабораторию, где изготавливали крэк, в одном захудалом отеле на Нью-Йорк-авеню. Там они забрали товар, посмотрели, как работают химики, и в ожидании, пока появится машина сопровождения, пофлиртовали с девчушкой лет девятнадцати с пышными формами, сосками величиной с клубнику и полным пренебрежением к бюстгальтерам. Когда машина появилась, сидевшие в ней три охранника тут же уставились на ее торчащие груди. Их группа должна была доставить наркотики в два места уличным торговцам. Те передали им ночную выручку, что-то около шестидесяти тысяч. А у Фримэна таких мест в столичном районе одиннадцать!

Сэмми Зэт отвез деньги брату Фримэна, в небольшой домик, которым тот пользовался уже три или четыре ночи. Старший Мак-Нэлли был и казначеем, и бухгалтером, и кассиром. Он постоянно и непредсказуемо менял свой офис. Фримэн всегда был в курсе, он и назвал Сэмми это место, когда давал поручение.

Чтобы возить наркотики и деньги, требовалась определенная сноровка. Сопровождающий ездил на заднем сиденье, положив свой "узи" на колени, готовый открыть огонь при первой необходимости. В машине охраны всегда находилось двое или трое с автоматами и пистолетами. Водитель головной машины ездил аккуратно, соблюдая все правила уличного движения, стараясь не попадать на желтый свет. Маршруты движения разрабатывались заранее и никогда не повторялись. Одна и та же машина дважды в одну ночь не использовалась.

Вся операция напоминала Харрисону Рональду старые черно-белые сериалы типа "Неприкасаемых", где Аль Капоне и Фрэнк Нитти доставляли пиво в Чикаго, и вся братва была вооружена автоматами "томпсон". Большие пушки и большие деньги. Белые бандиты и белые полицейские – н-да, возможно, с тех пор кое-что изменилось.

Небо за грязным кухонным окном заметно посерело, когда Харрисон Рональд закончил кроссворд и третью чашку кофе. Он выключил кофеварку, достал из шкафа непромокаемый плащ и запер за собой дверь квартиры.

Теперь он ездил на проржавевшем "крайслере" пятнадцатилетней давности, принадлежавшем Фримэну Мак-Нэлли. Когда-то "крайслер" имел шикарный голубой цвет. А теперь потемнел от грязи. Сиденья превратились в хлам. Какой-то энтузиаст кувалдой пытался починить помятое левое переднее крыло и капот автомобиля. Лобовое стекло все выщерблено и в трещинах. Единственное, что могло привлечь внимательный взгляд наблюдателя, – новенькие покрышки фирмы "Мишлен", установленные наоборот, чтобы нельзя было прочесть название фирмы-изготовителя на боковинах. В общем, машина ничем не отличалась от большинства себе подобных в округе Колумбия.

Сторонний наблюдатель мог заметить, что "крайслер" с трудом заводится – на холоде это практически невозможно было сделать. В это декабрьское утро Харрисон Рональд долго гонял стартер, пока не взялся за воздушную заслонку.

В конце концов двигатель завелся, но тут же заглох, когда он слишком быстро задвинул заслонку. Вздохнув, он снова повернул ключ зажигания. Наконец, поддавшись уговорам, мотор ожил и подал первые признаки устойчивой работы.

Двигатель все еще работал с перебоями, выбрасывая клубы серого дыма, хорошо различимые в зеркале заднего вида. А все оттого, что родной шестицилиндровый двигатель заменили на огромный восьмицилиндровый, старой конструкции. Тот, кто это сделал, знал, на что он способен. Под покореженным капотом находилось произведение искусства, с полным набором кулачков, клапанов и поршней, с отшлифованными зазорами; мощным топливным насосом и четырехкамерным карбюратором. Чтобы справиться с этим монстром, умелец добавил четырехступенчатую коробку передач, укрепил подвеску и тормоза. Эта машина оставляла тормозной след на пару сотен футов.

Когда двигатель прогрелся и заработал устойчиво, Харрисон Рональд включил передачу и выехал со стоянки.

Он не мог удержаться: на улице он газанул от души, покрышки взвыли и задымились. Кое-что поправить и подкрасить, сказал он себе, и получится замечательный автомобиль.

Несколько раз он посмотрел в зеркало заднего вида, позади мелькали только красные огоньки. Наконец он успокоился, удостоверившись, что его никто не преследует, и поехал в сторону кольцевой автодороги. Основной поток машин направлялся в город, поэтому его автомобиль двигался без помех. Оказавшись на кольцевой, он стал держаться знаков, указывавших дорогу И-95, которая вела на юг, в сторону Ричмонда.

Утро было серым и ветреным. Сухая земля полностью впитала всю влагу прошедшего несколько дней назад дождя, и снова появилась пыль. При такой сухой осени земля еще требовала влаги.

Он переехал границу округа у Фредериксберга. Пять минут спустя Харрисон, проехав мимо офиса мотеля, остановился с обратной его стороны, выходившей на склон холма. Стоянка пустовала. Харрисон зевнул и сладко потянулся – уже два часа, как ему полагалось быть в постели. Найди себе подходящую работу, говорила ему бабушка, что-нибудь постоянное, с перспективой.

Он постучал в дверь 212-го номера.

– Минутку.

Дверь открылась. – Входите.

Человек, который открыл дверь, был белый, высокий и сутулый, с большим кадыком и соответствующим ему по величине носом. Он улыбнулся и пожал Форду руку. Его звали Томас Ф. Хупер. Специальный агент Хупер служил в отделе по борьбе с наркотиками ФБР. Это он взял Форда из полицейского отделения в Эвансвилле. Маленькая нелегальная работенка, сказал он, это поможет твоей полицейской карьере. И то, и другое – неправда. Теперь это совершенно ясно.

– Позавтракаешь?

– Я бы съел что-нибудь.

– Фрэдди сейчас как раз в "Макдональдсе", вот-вот вернется.

Форд упал в кресло и растянулся во всю длину.

– Итак, как дела?

– Фримэн – человек занятой. Делает деньги, будто обзавелся собственным монетным двором.

Хупер вынул из своего кожаного саквояжа диктофон и вставил провод в розетку под столом. Он продиктовал свое имя, число, имя Форда, затем отмотал назад и прослушал, чтобы проверить его работу.

Харрисон Рональд наблюдал за его манипуляциями из-под опущенных век.

– Ты устал.

– Аминь.

– Кофе взбодрит тебя. Начнешь прямо сейчас?

– О'кей.

С Хупером Форд разговаривал неделю назад. Поэтому он подробно, минута за минутой, изложил все, что произошло за эту неделю – имена, приметы, адреса, количество наркотиков, примерные суммы выручки, все, что Форд мог припомнить. Он не делал заметок, ничего не записывал: слишком опасно. Прошло восемь месяцев, и Форд хорошо знал, что требовалось Хуперу и Министерству юстиции, поэтому его речь текла без остановки.

Минут через десять появился помощник Хупера по имени Фрэдди. Форд продолжал говорить, пока те делили кофе и сэндвичи с яйцами, сыром и колбасой.

Форд говорил примерно час. Когда он закончил, Хупер задал ему массу вопросов. Это заняло еще час с двумя небольшими перерывами, чтобы сменить кассеты. После этого Хупер знал обо всем, что произошло на этой неделе, так же подробно, как и Форд.

– Итак, что ты об этом думаешь? – наконец спросил Хупер.

Харрисон протянул свою чашку за очередной порцией кофе, Фредди налил ему из термоса.

– Я думаю, в городе слишком много крэка. Они не могут его быстро продать. И я думаю, что Фримэн скоро почувствует, если уже не ощутил, давление со стороны Костелло, в плане отмывания денег совместно, пусть даже по более высокой цене. Кто-то вывел из игры Уолтера Харрингтона и "Секонд Потомак". У Фримэна и его ребят появились проблемы.

– Как, по-твоему, поступит Фримэн?

– Не знаю, он и намеком не дал понять. Мне одно только известно: этот парень – острый как бритва. Он никому не позволяет вмешиваться в свои дела. Я думаю, от Фримэна нужно ждать ответного удара. Это именно такой человек.

Фрэдди не согласился. Ему уже далеко за сорок, он белый и гоняется за наркоманами с тех пор, как пришел в ФБР.

– Я думаю, Фримэну и остальным придется уменьшить объемы поставок кокаина. Они вынуждены это сделать, иначе им придется драться. Дело у них здесь поставлено очень хорошо, и денег с него они получают много. Очень много. Они не смогут удержаться, если в ход пойдет тяжелая артиллерия.

– О каком благоразумии может идти речь между этими бандитами, – возразил Харрисон Рональд.

– Дело есть дело, а деньги есть деньги, – сказал Фрэдди.

– Так что же мне делать, парни, когда начнется стрельба?

– Уносить ноги, – пробормотал Хупер.

– И ради Бога, не убивай мирных граждан, – добавил Фрэдди.

– Удирать?

– Да, – сказал Хупер. – Мертвым ты никому не нужен.

– Этого вам достаточно?

– Нам хватит этого, чтобы засадить Фримэна на тридцать лет вместе с его хозяевами.

– А полицейских и политиков, которым он платит?

Хупер выключил диктофон и вынул кассету. Затем достал из кармана рубашки ручку и пометил кассету.

– А полицейских и политиков? – напомнил Форд.

– У тебя слишком большой улов. Больше, чем мы надеялись. Но если тебя похоронят, у нас ничего не останется. Конечно, знаем мы много, но у нас не будет свидетеля, чтобы обратить эти знания в доказательства.

– Не думаю, что в скором времени мне удастся проникнуть в их внутренний круг. У Фримэна четыре лейтенанта, и двое из них – его братья. Они стали миллионерами, и поэтому каждый из них встанет стеной за Фримэна Мак-Нэлли.

– Пожалуй, это можно устроить, – сказал Фрэдди.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ничего, что могло бы тебя беспокоить. Расскажи-ка мне поподробнее о каждом из них. – Фрэдди вытащил карандаш и блокнот.

– Постой, мать твою! Мы же полицейские. Я не собираюсь угробить кого-либо из них, разве что в целях самообороны.

– Мы не собираемся просить тебя, чтобы ты кого-нибудь убил, и сами никого убивать не намерены. Господи! Это не Аргентина! Но, возможно, нам удастся убрать кого-нибудь из них на время с улицы и освободить место около Фримэна для тебя.

Минут десять нелегалы говорили между собой. Он рассказал им все, что знал, имена жен, подружек, детей, что они едят, над чем смеются, какую выпивку предпочитают, пользуются ли своим товаром.

После паузы Хупер спросил: – Как бегает твоя машина?

– Бегает что надо, – широко улыбнулся Форд. – Тебе стоит как-нибудь прокатиться. На лучшей мне не доводилось ездить.

– Береги себя, Харрисон, пожалуйста.

– Я сделаю все, что смогу. – Улыбка Харрисона стала еще шире. – Обещаю.

– В любое время ты можешь отказаться, ты знаешь.

– Да.

– Я серьезно. Мы получили намного больше, чем ожидали. Если захочешь вернуться в Эвансвилл, только скажи, и сегодня же поедешь обратно.

– Я подожду еще немного. Признаюсь, меня заинтересовал Тони Ансельмо и то, что стоит за ним.

– Любопытство погубило многих.

– Я знаю.

На обратном пути в Вашингтон ему в голову пришла мысль – и это уже не в первый раз, – что ему следовало остаться в морской пехоте. В двадцать лет, после двух курсов колледжа, он попал в морскую пехоту. Там он оттрубил четыре года, два из которых на Окинаве инструктором по рукопашному бою. Он полюбил эту службу. Но его подружка жила в Индиане и никуда не хотела уезжать. Поэтому он подал на увольнение, уехал домой и поступил на работу в полицию, все это время пытаясь уговорить ее выйти за него замуж.

Его приняли в полицию накануне того дня, когда она дала ему от ворот поворот. Банальнейшая история. Пока его не было, она встречалась с другим. Харрисон – хороший парень, но она его не любит. Она надеется, что они навсегда останутся друзьями.

Он многому научился в морской пехоте, таким вещам, которые теперь помогали ему выжить, например, как справиться со стрессом и самонадеянностью. И, конечно, рукопашный бой. В уличных бандах, как правило, нет специалистов по кулачным боям. Случайно, конечно, можно наткнуться на каратиста, который считает себя достаточно крутым. Но пока такой соберется нанести тебе один из своих смертельных ударов, ты уже достал его своим, одним из тех жестких и агрессивных способов, когда ломают ноги и крушат головы. А эти молокососы с "узи", они не знают толком, как надо обращаться со своим оружием. Они привыкли убивать, а не вести бой.

На некоторое время он задумался о смерти. О своей смерти.

Когда все это закончится, возможно, он вернется в морскую пехоту. А почему бы и нет?