В западне

Глава 8

– Почему? Скажи мне, почему?

– Потому что мне так хочется, – со злостью ответила Элизабет. – Неужели так трудно понять?

Танос Лиаракос ущипнул себя за нос и потер бровь. Он часто так делал в суде, и его помощники знали – так он пытался справиться со стрессом. Хотя его жена тоже знала об этом, она сделала вид, что не обратила внимания. Она обхватила руками колени и уставилась на простыню, на которой отчетливо виднелся штамп госпиталя.

– Эта штука убьет тебя, – сказал он после секундной паузы. Она фыркнула. – Да что я тебе объясняю. Неужели мне нужно говорить о детях? Или о том, как я люблю тебя? А может, еще раз повторить, что ты играешь в русскую рулетку? И вот-вот проиграешь.

– Ты думаешь, я одна из твоих полоумных членов жюри? Не трать на меня свое красноречие.

– Ты продаешься за этот белый порошок, Элизабет. Продаешь свое человеческое достоинство. Свой ум. Свою душу. Да-да! Ты готова отдать все, ради чего стоит жить, взамен на несколько минут сомнительного удовольствия. Боже, ведь это глупо.

– Я не нуждаюсь в воспитателях. Я не собираюсь сидеть и молчать, пока ты мелешь оскорбительную чепуху. Убирайся отсюда!

– Чего ты хочешь, Элизабет?

Она посмотрела на него и скрестила руки на груди.

– Хочешь, поедем домой?

Она промолчала.

– Я хочу сказать тебе откровенно. Ты наркоманка. Через несколько дней после того, как тебя выпишут, ты отправишься в клинику. Я уже позвонил и послал им чек. Это будет третья попытка. Тебе придется поехать и оставаться там, пока тебя не вылечат. Окончательно и навсегда. Тебе придется научиться жить без кокаина всю оставшуюся жизнь. Только после этого ты вернешься домой.

– Боже мой, ты говоришь об этом так, будто у меня какой-то отвратительный вирус или скверная венерическая болезнь.

– Оставь это, Элизабет.

– Ты так уверенно говоришь, черт побери! Ведь это все со мной происходит. А если я не смогу?

– Если ты не сможешь, я подам на развод. Я потребую установить над тобой опеку и добьюсь этого. Ты можешь распутничать и воровать, делать все, что угодно, чтобы заработать себе на очередную дозу. А когда позвонят из морга, мы с детьми проследим, чтобы тебя похоронили по-христиански и на могилу положили небольшую мраморную плиту. И каждый год на День матери[16] мы будем приносить на твою могилу цветы.

По лицу Элизабет лились слезы.

– Наверное, мне следует покончить с собой, чтобы навсегда прекратить это, – тихо произнесла она. Но слишком поздно. Ее муж не слышал этой театральной реплики. Он был уже в дверях.

Он исчез в глубине коридора, прежде чем она успела еще что-нибудь сказать.

В девять утра Генри Чарон ждал в квартире на Нью-Гэмпшир-авеню, когда подошел грузовик из компании по сдаче мебели в аренду. Гризелла Клифтон отсутствовала, и Чарон решил все взять на себя. Он показал, куда ставить кровать, диван и шкаф, кресла и телевизор, а затем дал водителю и его помощникам по десятке чаевых.

В одиннадцать он был в квартире, которую снял в Джорджтауне, туда подошел грузовик с мебелью компании под названием "Эй – Зэт Ренталз" из Арлингтона. Грузчики внесли мебель внутрь и к одиннадцати сорока пяти расставили все по местам. Он дал им чаевые и запер за ними дверь, как только они ушли.

В час он был уже в квартире около Лафайет-Серкл. Работником компании по установке телефона оказалась женщина, она появилась через полчаса после него. Она извинилась, но Чарон махнул рукой. Она почти уже закончила, когда привезли мебель, на этот раз из "Шеви Чейз".

В четыре часа дня он купил машину у пожилой леди из Бетезды. Предварительно он обзвонил пятерых по объявлениям в газете и остановил свой выбор на ней; ему показалась, что она в годах и одинока.

Так оно и было. Даже лучше. Она близоруко щурилась. Машину она продавала по настоянию дочери. Она долго объясняла, а Чарон согласно кивал после каждой ее фразы: семилетний "шевроле", двухдверный седан, коричневого цвета. Номера имели срок действия еще месяца на три. Он заплатил ей наличными и поехал прямо в центр техобслуживания, где ему сменили масло и свечи, промыли радиатор, заменили все ремни и шланги и поставили новый аккумулятор и шины. В ожидании он съел гамбургер на бульваре.

Пробираясь сквозь толпу, заполнявшую вечернюю улицу, к автоцентру, расположенному в северной ее части, он увидел магазин электронных товаров и зашел внутрь. Пятнадцать минут спустя он вышел, держа в руках полицейскую радиостанцию.

В тот же вечер в квартире на Лафайет-Серкл он прочел инструкцию, покрутил все ручки и нажал все кнопки. Радиостанция работала отлично, что от сети, что на батарейках. Растянувшись на кровати, он послушал голоса диспетчеров и офицеров полиции, находившихся на улицах. Они пользовались стандартным цифровым кодом для сокращения радиообмена. Завтра он отправится в библиотеку и постарается найти этот код. А также пойдет в другие магазины электронных товаров и купит себе еще несколько таких радиостанций, но только по одной в каждом.

Завтра работники телефонных компаний установят телефоны в двух других квартирах. И завтра же нужно купить продукты и медикаменты. А вечером он начнет перевозить их в убежище в метро.

Возможно, следующей ночью он переправит немного сушеного мяса и бинтов в пещеру в парке Рок-Крик.

Так много предстоит сделать и так мало времени. Слушая радио, он еще раз в уме сверился со списком.

Главная проблема появится потом, после охоты. Он так еще и не принял решения, и это его снова беспокоило. У ФБР будут его отпечатки, это неизбежно. Чарон не питал иллюзий на этот счет. Тот факт, что эти отпечатки не совпадают ни с одними отпечатками из их досье, содержащего десятки миллионов имен, заставит агентов поискать в другом месте. Времени у них будет столько, сколько нужно, несмотря на призывы политических деятелей и оскорбленных проповедников, а также помощь всех правоохранительных органов.

В конечном итоге, он неизбежно попадет в их сети, если ему не удастся улизнуть подальше. Или если ФБР прекратит поиски, потому что решит, что поймали того, кого нужно. Конечно, ошибка не может оставаться нераскрытой вечно. Но с каждым днем след будет остывать. Месяца или около этого вполне хватит.

Почему бы не пустить их по ложному следу?

В три часа следующего дня Джек Йоук заканчивал статью о крахе банка "Секонд Потомак". Перед этим редактор посоветовал eмy сократить ее, насколько возможно: в завтрашнем номере место было нарасхват. Советы только что объявили о сокращении помощи Кубе и Ливии. Обе страны будут продолжать покупать у них товары, но только по ценам мирового рынка и за твердую валюту.

Йоук, не глядя, положил телефонную трубку и снова забарабанил по клавишам компьютера. Власти полностью удовлетворились тем, что покойный Уолтер П. Харрингтон использовал "Секонд Потомак" для отмывания денег, получаемых от торговли наркотиками. Местной торговли или не только? Никто толком ничего не говорил, даже в доверительной беседе.

И кто-то из мощной винтовки разнес ему голову, когда он ехал по кольцевой дороге со скоростью пятьдесят пять миль в час – его жена горячо настаивала, чтобы он всегда ездил со скоростью пятьдесят пять миль в час.

Конечно же, это не мог быть мотоциклист, разъяренный манерой езды Харрингтона. Они не пользуются винтовками.

Деньги, деньги, деньги. Разве другой парень, убитый в тот же вечер, когда погиб Харрингтон, не имел отношения к деньгам? Кажется, он владел каким-то делом, связанным с расчетными операциями.

Зазвонил телефон. Продолжая стучать по клавишам, Йоук поднял трубку и прижал ее плечом.

– Йоук.

– Джек, произошла перестрелка в Центре по уходу за детьми в баптистской церкви Шилох, это сразу за кварталом Джефферсон. Примерно тридцать минут назад. Сгоняешь туда? Я пошлю фотографа.

– Хорошо.

Йоук пробежал глазами текст, нажал на запись и оставил все как есть – терминал отключится автоматически.

Квартал Джефферсон был не самым худшим районом муниципальных домов в городе, но и не самым лучшим. Что-то среднее. Восемьдесят девять процентов чернокожих и испано-язычных жителей проживали в мире нищеты и бедности, где торговля крэком шла круглые сутки, а парни пробирались сюда тайком, чтобы не навлечь беды на своих подружек.

В радиусе пяти кварталов не осталось ни одного порядочного торговца, все давным-давно разбежались, за исключением одного шестидесятилетнего армянина из овощной лавки, которого за последние пять лет ограбили сорок два раза, – рекорд даже для Вашингтона. Йоук писал про него месяцев шесть назад. С тех пор его уже дважды ограбили.

– Когда-нибудь кто-то из этих наркоманов убьет вас, – сказал он тогда торговцу.

– Куда же мне податься? Ответьте мне. Я вырос в доме напротив. Нигде не жил, кроме этих мест. Торговля овощами – единственное занятие, которое я знаю. К тому же они никогда не забирают всю дневную выручку.

– Какой-нибудь психованный недоросль вышибет ваши мозги и разбросает их по прилавку.

– Это что-то вроде налога, понимаете. Я это именно так воспринимаю. Подонки под дулом пистолета отбирают у меня деньги и на них покупают себе наркотики. А город берет мои деньги легальным путем и платит зарплату мэру, которую он не заслужил, а тот покупает на нее наркотики. Федеральные власти забирают мои деньги и платят пособия людишкам в этих домах, чтобы они тратили их на наркотики, оставляя своих детей подыхать с голода. Есть, черт побери, какая-нибудь разница?

Вспоминая этот разговор, Йоук притормозил на углу и, проезжая мимо овощной лавки, заглянул внутрь. Старик упаковывал овощи для пожилой чернокожей леди.

Проехав еще пару кварталов, он припарковал машину и дальше пошел пешком. Завернув за угол, он увидел четыре длинных трехэтажных серых здания, составлявших блок, облупленный и неказистый.

Что-то в этом зрелище его беспокоило. Ну конечно, вокруг не было ни души. Подростки, снующие обычно по тротуарам и продающие крэк проезжающим, куда-то исчезли. Остались одни полицейские.

Йоук перешел на тротуар и двинулся вперед, звуки его шагов отражались от закопченных стен и серых безжизненных окон.

Бе-лый, бе-лый, повторяло эхо снова и снова. Бе-лый, бе-лый...

Церковь находилась на западной стороне улицы, напротив блока трехэтажек. Перед ней стояло множество полицейских машин с мигалками. Скорая помощь. Один из полисменов топтался перед машинами.

Йоук показал свое удостоверение.

– Как я понял, здесь стреляли?

Полицейскому – чернокожему с огромным животом – было лет под шестьдесят. Он держал кобуру открытой, готовый в любой момент выхватить пистолет. Полисмен ткнул пальцем через плечо и хмыкнул.

– Могу я пройти?

– После того, как вынесут тело. Минут через десять.

Йоук вынул блокнот и карандаш.

– Кто это?

– Был.

– Ну да.

– Женщина, которая работала в этом центре. Я не знаю ее имени.

– Что случилось?

– Насколько мне известно, пара полицейских машин остановились на Грант. (Грант – улица, опоясывающая квартал с запада.) Торговцы бросились бежать мимо домов. Полицейский преследовал одного из них. Тот шмыгнул в церковь и через нее побежал к противоположному выходу, а когда тетка недостаточно быстро убралась с его пути, он ее шлепнул. Всего один выстрел. Прямо в сердце.

Радиостанция, висевшая на ремне у полицейского, ожила. Левой рукой он поднес ее к уху. Правая осталась у кобуры.

Остальные полицейские прочесывали здания к западу от церкви. По радио из патрульных автомобилей доносились кодовые фразы.

Когда радио замолчало, Йоук обратился к полисмену.

– Где была детвора, когда началась стрельба?

– Где, черт побери, ты думаешь? Да прямо там. Они все видели.

– Когда?

– Около двух сорока.

– Убийцу еще не схватили?

Полицейский сплюнул на тротуар.

– Нет еще.

– Приметы есть?

– Чернокожий парень, лет восемнадцати или около этого, под шесть футов ростом, вес, наверное, сто пятьдесят – сто шестьдесят. Волосы средней длины. На голове красная бейсболка, в черной кожаной куртке, белые кроссовки. Так описал его полицейский, который за ним гнался. Детвора твердит, что в руках он держал пушку.

Большой пистолет, записал Йоук. Конечно, любой пистолет, изрыгающий смертоносные пули в живого человека, когда льется настоящая кровь, покажется огромным. Страшным, как в кошмаре, как оживший дьявол, как внезапная смерть.

– Сколько детям лет?

– Младшему несколько недель, старшему – шесть лет.

– Как зовут полицейского, который гнался за убийцей?

– Спроси лейтенанта.

– Что-нибудь еще можете мне сказать?

– Въедливая у тебя газетенка.

Йоук убрал блокнот в карман и поднял воротник. Ветер усиливался. Он закружил пыль и мусор вокруг машин и погнал их вдоль зданий. Холодный ветер.

– Дождь будет, – сказал полицейский, увидев, что Йоук смотрит на серое небо.

– Может быть.

– Осень засушливая. Дождик нужен.

– Сколько лет вы на службе?

– Чертовски много.

Время шло. Йоук боролся с холодным ветром, а полицейское радио сообщало о безрезультатных поисках. Стрелявшего так и не нашли.

Появился фотограф из "Пост" и начал снимать. Йоука трясло от холода. Наконец, минут через двадцать санитары выкатили на каталке тело, накрытое белой простыней, завязанной снизу, чтобы не задувало ветром. Носилки поставили в амбуланс, туда же уселись санитары. Один из них сел на водительское место, включил мигалку, и машина тронулась.

– Теперь можешь войти, – произнес полицейский.

В церкви было грязно и темно. Не мешало бы тут покрасить. Отчетливо слышался детский плач.

На небольшой доске для объявлений на стене можно было прочесть название предстоявшей в воскресенье проповеди: "Выбор Христа в сегодняшнем мире". Чуть ниже висел выцветший плакат с фотографией девочки: "Пропала без вести 21 апреля 1988 г. Чернокожая девочка, 13 лет, пять футов два дюйма ростом". Там же указано ее имя, в чем была одета в тот вечер, полтора с лишним года назад, телефонный номер для сообщений.

Лестница вела наверх влево. По всей видимости, в святилище. Йоук двинулся на звук детского плача. Дверь в конце зала оказалась открытой.

Человек двенадцать детей сгрудились вокруг молодой женщины. Боже, они такие маленькие! Рядом тихо разговаривали между собой трое полицейских в форме и двое в штатском. Двое специалистов из лаборатории складывали принадлежности в свои чемоданчики. Все держались на приличном расстоянии от очерченного на полу мелом контура человеческого тела.

Фотограф из "Пост" Харольд Дорган шел следом за Йоуком. Он начал фотографировать детей и женщину, стараясь не причинить им беспокойства.

Лейтенант выглядел лет на сорок, одет в грязную рубашку и небрит. Ему бы не помешал освежитель для рта, подумал Йоук. Дождавшись, пока Дорган сделал с дюжину снимков, лейтенант остановил его, сказав, что этого достаточно, и выпроводил вон.

Жертву звали Джейн Уилкинс. Возраст – тридцать шесть. Незамужняя. Мать троих детей. Убита пулей тридцать восьмого калибра, которая прошла сквозь ее тело, пробив сердце, и застряла в стене у задней двери. Уилкинс начала кричать сразу же, как только преступник вбежал в помещение с пистолетом в руке. Приблизившись к ней, он выстрелил с расстояния примерно пять футов. Она еще не успела упасть, когда он пробежал мимо. Он рванул дверь и выскочил на задний двор.

Никто не видел, куда он делся, после того как он скрылся за дверью. Двор окружал забор высотой футов пять, перепрыгнуть который для проворного человека не составит труда.

Пистолет не нашли, поэтому полицейские предупредили всех о мерах предосторожности.

– Вероятно, "спешиал" тридцать восьмого калибра, – сказал лейтенант, – но больше смахивает на "магнум-357"[17]. Пуля прошла через панель из сухой штукатурки и расплющилась о бетонную стену. Чуть не пробила и ее.

– Полицейский гнался за этим парнем, – вмешался Йоук.

– Да, патрульный Гарри Филпс.

– Почему?

– Потому что он убегал.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду то, что пара патрульных машин появилась на Грант и те парни, как кролики, кинулись врассыпную. Филпс бросился за одним из них. Тот выхватил пистолет, несколько раз оглянулся через плечо на офицера, и заскочил в эту церковь. Филпс продолжал преследовать его, услышал выстрел и остановился возле жертвы, чтобы оказать ей первую помощь. Она оставалась в живых еще секунд пятнадцать.

– То есть Джейн Уилкинс осталась бы в живых, если бы Филпс не выбрал для преследования этого парня?

– Мне не нравится то, что вы хотите этим сказать, – взорвался лейтенант. – И мне не нравится ваше лицо. Филпс, полицейский офицер Филпс выполнял свой долг. Мы патрулируем эту грязную дыру, мистер "Вашингтон мать твою пост"!

– Да, но ...

– Убирайся с глаз долой!

– Послушайте. Я...

– Вон! Это место преступления. Вон отсюда!

Джек Йоук ушел.

Дорган сидел на бордюре возле церкви. Йоук сел рядом. Толстый полицейский у двери не обращал на них внимания.

– Что ты думаешь? – спросил Дорган.

– Я не думаю, я отказался от этого занятия еще два года назад.

– Я собираюсь пойти на Грант и поснимать там немного, а затем поеду назад в город. Думаю, несколько снимков с детьми получатся неплохо. Действительно, тяжело смотреть на все это.

– Да.

– Постарайся, чтобы тебя не надули, – сказал Дорган вставая, поправил камеру и ушел. Йоук смотрел ему вслед.

Сидеть было холодно, Йоук встал и отряхнул брюки, затем походил взад-вперед по тротуару.

Через некоторое время из здания вышли дети. У каждого в руках коричневый бумажный пакет. Йоук смотрел им вслед, пока они не скрылись среди домов.

Спустя несколько минут потянулись полицейские. Лейтенант, не обращая внимания на Йоука, забрался в патрульную машину на сиденье рядом с водителем. Другой полицейский в форме сел за руль.

В конце квартала Йоук заметил человека, который, сунув руки в карманы куртки, быстро шел по направлению к ним.

Он идет сюда, решил Йоук и стал за ним наблюдать. Ему лет сорок пять, короткие седые волосы. Смуглая кожа туго натянута на щеках и скулах.

Человек, не останавливаясь, поднялся по ступенькам и вошел в дверь, лишь мельком взглянув на Йоука и полицейских.

Йоук перегнулся через ограду, которая защищала то, что когда-то было травой. Температура понизилась градуса на три и небо потемнело. Он все еще размышлял над тем, возвращаться ли ему в офис или войти внутрь, когда упали первые капли дождя.

Он пошел к своей машине напрямик через квартал. Капли дождя оставляли следы в придорожной пыли. Навстречу попался полицейский с пистолетом в одной руке. Другой он держал радиостанцию и что-то говорил на ходу. Йоука он проигнорировал.

Машину никто не тронул. Колеса на месте. Переднее стекло не разбито, двери заперты. Вот чудеса.

Йоук медленно ехал через квартал. Дождь барабанил по стеклу. Вдруг Йоук передумал и возвратился назад к церкви.

Полицейские разъехались.

Он поставил машину перед входом, заперев дверь на ключ, и вошел внутрь.

В коридоре он остановился и прислушался. Дверь, что вела в Центр по уходу за детьми, оказалась открытой, изнутри доносились голоса. Йоук подошел к двери. Молодая женщина, которая недавно успокаивала детей, плакала, положив голову на плечо смуглого седоволосого мужчины, того самого, что недавно прошел мимо Йоука в церковь.

– Вы репортер? – спросил мужчина.

– Да, – Йоук оглядел ряд детских стульев и, решив, что они малы для него, опустился прямо на пол, усевшись по-турецки.

– Я хочу, чтобы вы об этом написали. Хорошо написали. О ней никто никогда не писал, но она заслужила это.

Йоук достал блокнот.

– Джейн Уилкинс была матерью моих детей. У меня двое детей от нее. Мы никогда не жили вместе. Год назад я предложил ей выйти за меня замуж, но она отказалась. Она знала, что я в свое время принимал героин, и если бы оказался в этом проклятом квартале, то снова сорвался бы. Но она не могла жить в другом месте. Здесь она работала, с этими детьми. Они были ее заботой. Она пыталась спасти хотя бы некоторых из них. Она выросла в этом квартале, но ей удалось вырваться отсюда и получить образование. Она получила стипендию Джорджа Вашингтона и степень по биологии. А затем продолжила образование в Пенсильвании. Пару лет проработала микробиологом, а потом все бросила и вернулась сюда, в церковь, чтобы заниматься детьми.

– Почему?

– Вам приходилось бывать раньше в этом квартале? Нет? Ну, и как впечатление? Можете представить, как здесь живется. Никакой личной жизни, стены, тонкие как бумага, ущемленные и голодные дети, везде мусор, лампочки разбиты, двери выломаны, повсюду торгуют спиртным и наркотиками, повсюду витает запах мочи и испражнений, повсюду разврат и безнадежность. Да, воняет. Эта вонь пропитала все насквозь, от нее уже никогда не избавиться. Я вновь ощутил этот смрад, когда сейчас шел по улице.

Вот так и растут дети в этом навозе, как крысята, без любви, без еды, без внимания. Джейн хотела дать им то, чего не смогли им дать их матери. Она дарила им любовь. Хотела спасти хотя бы одного-двоих. Пусть не всех, но хотя бы нескольких. Чем только ни занимаются их матери – мошенничеством, проституцией, лишь бы добыть доллар, чтобы купить очередную порцию наркотика.

– Вчера вечером она отвела двоих ребятишек в больницу, – вмешалась молодая женщина. – Один из них умирал с голоду, несмотря на то, что постоянно здесь что-то жевал, а у другого оказалась легочная инфекция. Джейн всегда так поступала.

Мужчина с раздражением замотал головой.

– Но Джейн никогда не пыталась остановить торговлю, – медленно произнес он. – Никогда не вмешивалась, если кто-то привыкал к наркотикам, никогда не осуждала, не сообщала в полицию. Она просто пыталась спасти детей. Детей...

– Как вас зовут?

– Том Шеннон. Я работаю в муниципальной службе. Водителем уборочной машины. Я возглавляю отделение организации "Анонимные наркоманы". Самое большое отделение в городе. Что касается меня, то я, как мог, старался сделать все, чтобы помочь тем людям, кто сам решил себе помочь. Я хотел открыть отделение здесь, в этом квартале, но это никого не заинтересовало. Главное, самому захотеть помочь себе.

Возможно, в этом все дело. Джейн хотела спасти несколько маленьких детей. Я пытался помочь взрослым, которые сами хотели выкарабкаться. Но власти ничего не сделали для этих людей, попавших в порочный круг. Никто не боролся с торговлей. Это и убило Джейн.

– Джейн убил человек.

– Нет, ее убила торговля наркотиками. Тот парень, что нажал на курок, был наркоманом и продавал наркотики. Он наверняка имел их с собой. Вот почему он удирал от полицейских. И он выстрелил в Джейн, потому что она стояла у него на пути и кричала. Другой причины нет. Просто она оказалась там. Все эти люди, которые наживаются на торговле наркотиками, тоже убивали ее, как и тот, что нажал на курок. Им наплевать, что они причиняют кому-то боль. Им наплевать, пусть весь мир взлетит на воздух, лишь бы они получали свое. Это они убили Джейн.

Молодая женщина сидела выпрямившись и слушала Тома Шеннона, вытирая слезы. Шеннон смотрел прямо в глаза Йоуку.

– Я вам все рассказал, и вы можете написать об этом так, как считаете нужным, но я не собираюсь больше быть жертвой. Джейн стала жертвой, мне это хорошо знакомо. Все, хватит! Я больше не хочу быть жертвой!