Вакуумные цветы

Глава 11. МЕЖДУ ЛУНОЙ И ЗЕМЛЕЙ

Ее сковал лед.

В совершенной вселенной царили тишина и прохлада. Вокруг нее неощутимо менялась мощность электрических цепей. Ей было спокойно. Прибор нежно протолкнул в ее горло тонкую трубку и отсосал разжиженное защитное желе. Раздался беззвучный гром; лед, тронутый теплом, содрогнулся и начал раскалываться. Иголки коснулись ее в семи местах и укололи. Но она не узнала ощущения боли. Теперь она выплывала наверх из-под полярного льда. Она нажала на мембрану включения сознания, перегородка подалась под ее рукой и разбилась вдребезги, впустив поток белой пены.

Задыхаясь, она вырвалась на поверхность и оглохла от непонятного грохота. Воздух обжигал холодом. Она глотнула этого воздуха, и он опалил ее легкие.

Борс открыл гроб, и она проснулась.

– Приветствую вас, – улыбаясь, произнес Борс. – Добро пожаловать в мир живых.

– Я… – начала она и покачала головой. – Это было…

– Уайет сказал, что сначала вам будет трудно сориентироваться. – Борс протянул ей руку, и она выплыла из гроба. – Пожалуйста, откройте коридор. В «Пеквоте» есть небольшая часовня, может быть, лучше назвать ее комнатой для размышлений. Если хотите, можете отдохнуть там в одиночестве и собраться с мыслями.

Но она не испытывала никаких трудностей. Напротив, ее сознание было поразительно ясным. Она воспринимала все со сверхчеловеческим пониманием, мысли следовали одна за другой так быстро, что она не успевала облечь их в слова. Ей казалось, что она родилась слепой и только сейчас прозрела. Откровение ее ошеломило.

– Было бы неплохо, – ответила она. – Нет. Пожалуй, я так и сделаю.

Борс оставил ее в маленькой круглой комнате. Одна из стен представляла собой экран; кроме того, в помещении находилась реденькая решетка гравитационной теплицы. Между прутьями буйно разрослась зелень, пышные ветки растений тянулись во все стороны. Два бурых листика плавали в воздухе, и она немножко подвинулась, чтобы по-братски поделиться с ними пространством. Она была с ними на равных, с этими листьями. На стене отражался внешний мир: с одной стороны сине-белая Земля во всей своей красоте, с другой – старая унылая орбитальная колония. Рядом с ее пригородными резервуарными поселками, фермами и заводами суетились астронавты в простых скафандрах. Корабль проник в самую гущу колонии, висящей между Луной и Землей.

Она медленно сосредоточилась. Что-то было не так, но она ощущала такое счастье, что ей было все равно. Обещание свободы кипело в ее крови, веселое и острое, как пузырьки шампанского. Полный набор воспоминаний Эвкрейши и те немногие воспоминания Ребел, которые были использованы для скрепления ее личности, твердо встали на место заодно с их единственным общим переживанием: минутой восторга, в которую Ребел заполнила мозг Эвкрейши и с радостной целеустремленностью опрокинула на программер стакан воды. Теперь она знала, что сделала это потому, что была дочерью волшебницы, и понимала, что значит быть дочерью волшебницы. Свет этого яркого мгновения, когда вода извивалась в воздухе, как алмазный дракон, все еще ослеплял, не давал увидеть ей цель, но это не имело значения. Она знала нечто гораздо более важное.

Она осталась Ребел!

– Где Уайет? – Ребел влетела в гостиную. – Мне с ним надо поговорить. Это важно.

Ей хотелось петь.

Борс висел в воздухе около секретера, проверяя какой-то список. Ребел ворвалась в комнату, когда он убирал акварель обратно в папку. Борс вздрогнул и поднял голову. Он осторожно положил папку в низенький ящик и задвинул его. Выключил компьютерную записную книжку и сунул ее в карман жилета.

– Ну… – начал он.

– Это... это лучше, чем родиться!

Ребел прикоснулась к стене и со смехом стала кружиться в воздухе, пьяная от свободы. Опыт работы со всей определенностью утверждал, что она не может проснуться Ребел, что это просто чушь. Лесоводы не могли создать личность, которая выдержала бы замораживание. Но если произошло чудо, кто ж станет жаловаться.

– Где Уайет? Он спит? Разбудите этого поганца!

– Гм. – Борс кашлянул в кулак. – Вы... э... вы понимаете, что он не хотел присутствовать при вашем пробуждении?

– Конечно, не хотел. Я знаю! – нетерпеливо отмахнулась Ребел.

– Пожалуйста, закройте секретер. Видите ли, мы договорились, что я разбужу вас на день позже, чем его. Он улетел.

– Улетел? – Мир как будто потускнел, воздух слегка холодил кожу. – Куда улетел?

– Не имею ни малейшего понятия, – смущенно пробормотал Борс.

Гисинкфор представлял собой допотопную Берналову сферу с кольцами окон, опоясывающими полюса вращения. Окна и рефлекторы колонии не чистили годами, и внутри царила сумеречная мгла. Но из-за плохого ухода половина холодильников не работала, так что то на то и выходило. Чистые окна привели бы только к перегреву внутренних помещений. По крайней мере Борс так объяснил. Некоторые воздухоочистители тоже, вероятно, сломались, потому что воздух отдавал вонью и затхлостью. Здания средней высоты, от десяти до двадцати этажей, тянулись вдоль склонов от экваториального Старого города почти до самых окон.

– Какой дурак построил целиком искусственную среду и заполнил ее зданиями, предназначенными для поверхности планеты? – проворчала Ребел.

– Где ваше чувство истории? – покачал головой Борс. – Это один из первых контейнерных городов. Тогда люди еще не могли все продумать. Посмотрите-ка сюда!

Он пересек площадь, направляясь туда, где стояла гигантская базальтовая лунная скала, обтесанная в форме грубого каменного топора. Сотни вырезанных в камне лиц со страхом и отчаянием выглядывали из глубины скалы и сливались друг с другом. Борс медленно прочитал старинную надпись на испанском языке у подножия скалы.

– Это памятник жертвам войны, миллионам, взятым в плен и поглощенным Комбином. Комбины устроили здесь центр переработки, они заталкивали свои жертвы в подъемные механизмы и сбрасывали в атмосферу. Крайняя жестокость. Выжило меньше половины, и их поглотила Земля.

Ребел беспокойно оглядела грязную площадь. Людей почти не было. Дряхлая астронавтка в рваном скафандре заковыляла к ним с протянутой рукой. Скучающая женщина в полицейской форме наблюдала за ними. Ребел взяла Борса под руку:

– Ну ладно. Это было давно. Давайте уйдем отсюда.

Борс повел ее в глубь Старого города к экваториальному морю. Море оказалось полоской стоячей воды шириной с земную реку, оно осталось со времен основания Гисинкфора, когда воду откачивали вверх и она стекала обратно живописными ручейками. Половина выходящих фасадом на море зданий была пуста, окна покрылись копотью, но встречались здесь и кафе, и грязные лавки, и магазины. Улица была шумная и яркая от музыки и голографической рекламы – настоящая маленькая местная Гиндза. Именно здесь находились полуподпольные психохирургические заведения. Прохожих было немного, и выглядели они довольно подозрительно. Прямо по луже промчался трехколесный мотоцикл. Ребел рванула Борса за рукав, спасая от грязи, веером брызнувшей из-под колес.

– Хватит, насмотрелась я. Теперь поищем мне комнату.

Они повернулись спиной к черной воде и поплелись вверх по склону. Кибертакси, увязавшееся за ними в тщетной надежде заполучить пассажиров, быстро отстало. Здесь и там на глухих стенах и обшарпанных домах мелькала реклама корпораций. Немногие еще не разбитые громкоговорители обольстительно ворковали.

– Не спешите покидать «Пеквот». Я вполне могу вас приютить на неделю-другую.

На руке Ребел был браслет из слоновой кости, который Уайет дал ей в шератоне. Она дотронулась до браслета, и тусклый шар превратился в волшебный город, пронизанный желтыми энергетическими линиями и горящий красными и голубыми огнями. На верхней улице Ребел заметила сороконожку, состоящую из комбинов, связанных друг с другом линиями электромагнитного взаимодействия. И глубоко под кожей Борса блестели, молча дожидаясь своего часа, хитроумные устройства. Чем бы ни оказались эти приспособления, простому торговцу антикварной информацией они не нужны.

– Вы очень великодушны, но, сидя на корабле, я не найду Уайета. Послушайте, если вы его увидите, передайте ему, пожалуйста, мои слова. Скажите ему, что я дочь волшебницы.

– Он поймет, что это значит?

– Нет, но ему станет интересно, и он выяснит.

Они продолжали идти молча. Борс то и дело бросал взгляд на Ребел, словно пытаясь прочитать за свежей психораскраской ее мысли. Ей нравился Борс, она хотела ему доверять, но Эвкрейшу много раз предавали друзья, и Ребел все это помнила. Она не желала повторять ошибки Эвкрейши.

Завернув за угол, Ребел увидела перед собой тридцатиметровой высоты ноздрю и слегка попятилась: у нее закружилась голова. Предметы на рекламных экранах приобретали порой гротескные размеры. Океаны омывали здание, а шесть невероятно длинных ногтей рассекали экран и вонзались в помидор. Эвкрейша была знакома с символикой рекламы, но знаки корпораций государств, расположенных между Луной и Землей, отличались от эмблем кластеров, и она не могла их расшифровать. Помидор брызгал кровью.

– Кто здесь у власти? – спросила Ребел. – Какое тут правительство?

Борс пожал плечами:

– Кто его знает.

Они приблизились к обсидиановому зданию и вошли в вестибюль. Киберохранники поднялись на дыбы, повернули к Борсу и Ребел головы и вновь опустились. Из тени появился толстяк с новехонькими руками, они были розовые и до смешного тонкие. Спросонья он не мог открыть глаза. Синие волосы на груди были выкрашены под цвет галстука-бабочки.

– Да?

– Я хотела бы снять комнату, – сказала Ребел. И затем, так как она не осмелилась назвать свое настоящее имя, но хотела, чтобы Уайет смог ее отыскать, добавила:

– Меня зовут Солнышко. – Она пожала плечами, показывая, что фамилии у нее нет.

Толстяк хрюкнул и вытащил обмазанную жиром стеклянную пластинку.

– Приложите руку сюда. Так, хорошо. Поднимайтесь на третий этаж, там одна дверь загорится синим. Это будет стоить сорок пять минут в день.

– Нормально. – Ребел взяла у Борса свой ящик. – Обещайте, что будете время от времени заглядывать ко мне, Борс. Мне будет очень приятно.

Он кивнул, подмигнул, улыбнулся и ушел.

Толстяк обернулся:

– Он что, борс?

– А?.. Да.

Толстяк улыбнулся:

– Один из них как-то мне помог. Когда увидите его, скажите: если ему нужна комната, я сделаю скидку.

Ребел устроилась на работу в учреждение под названием «Мир мозга». В первой комнате лежали груды устаревших психосхем и висело несколько полок с современными моделями, но прибыль приносила лишь находившаяся в дальнем помещении модельная мастерская. Неудачники, гонимые паранойей и отчаянием, искали здесь хоть какую-то психохирургическую помощь. Утомленные, иногда дрожащие, они заходили сюда купить смелость, отвагу или даже безрассудство, необходимые им, чтобы справиться со своими делами. Бывали здесь беглецы, желавшие приобрести другую, отличную от прежней, манеру скрываться и уходить от преследования. Неудачники, ищущие никак не попадающуюся им выигрышную личность. Иногда встречались искатели приключений, собиравшиеся отправиться на Землю по спусковой трубе, чтобы нажить крупную сумму на каком-нибудь сомнительном дельце, но они должны были платить очень дорого, так как им требовалось программирование, запрещенное законом. Когда Ребел устраняла последние следы сострадания или страха, когда их глаза начинали светиться хитростью, а реакции ускорялись до предела, в них оставалось так же мало человеческого, как в комбинах.

Через несколько дней Ребел уже могла с первого взгляда определить, кто за чем пришел. Через неделю ее перестало это интересовать. Все клиенты для нее стали одинаковы. Она заходила в маленькую комнату с деревянной обшивкой, где одну стену занимали платы психосхем, и углублялась в работу. Тоже создание новых умов, но в грошовом варианте. Эвкрейша была мастером своего дела. За полтора часа она могла выбрать и подогнать в соответствии с требованиями заказчика любую личность, и это приносило ей профессиональное удовлетворение. Работа ей нравилась. Она не хотела даже думать о том, что станет с ее клиентами, но всегда трудилась на совесть.

В «Мире мозга» работали еще два мастера. Бледный, нервный мужчина с длинными пальцами, который всегда опаздывал. И высокая полная женщина по имени Хадиджа. У нее были темные глаза и циничный рот, и она крутила роман с бледным, нервным мужчиной.

Однажды, когда Ребел проработала уже с две недели, нервный мужчина не пришел вообще. Ребел только успела уложить последнего клиента на койку и подключить к программе, как вдруг занавеска распахнулась и в комнату вошла Хадиджа. Раньше она никогда не заглядывала. Она ходила по комнате, клиент, мужчина-проститутка, стремящийся оживить свой интерес к сексу, следил за ней и бессмысленно улыбался.

– Закройте глаза, – сказала ему Ребел. – Хорошо. Можете представить себе единорога?

– Нет.

– Гм-м.

Ребел достала одну из плат и поместила ее в звуковую ванну. Пока прибор выбивал из пластинки микропыль, Ребел размышляла о том, что, если бы ей дали волю, она окончательно убила бы в этом создании интерес к сексу и парень вышел бы из этой комнаты свободным. Он бросил бы свое ремесло и никогда бы о том не жалел. Но Эвкрейша ни за что не стала бы вмешиваться в дела клиента без разрешения, а Ребел начинала прислушиваться к профессиональному суждению своей напарницы. Ребел поставила плату обратно.

– А теперь?

– Да.

Хадиджа провела пальцем по полке с платами: они застучали, ударяясь о разделительные перегородки. Женщина отошла к порогу и встала там, приподняв занавеску.

– Ладно, – наконец сказала она. – А как насчет надраться со мной после работы?

После работы Ребел обычно проверяла дома, нет ли для нее сообщений, а потом бродила по улицам Гисинкфора, знакомясь с их расположением и разыскивая Уайета. До сих пор она не нашла никаких серьезных подсказок, но сделала еще не все. И ей вовсе не хотелось пить. Но Ребел вспомнила, как Эвкрейше иногда хотелось с кем-нибудь напиться, а под рукой никого не оказывалось.

– Конечно, – ответила Ребел. – Как только я кончу с этим.

Хадиджа кивнула и вышла.

– А сейчас… – Ребел подняла руку. – Сколько вы видите пальцев?

– Четыре.

Она подсветила стену.

– Цвет голубой или зеленый?

– Голубой.

– Хорошо. Еще один вопрос. – На стене появилось изображение. Это был Уайет. – Видели когда-нибудь этого человека?

– Нет.

– Хорошо, вы выдержали испытание.

Ребел вздохнула и, сделав последнюю проверку на цельность, включила программер. Парень вздрогнул и закрыл глаза, программа начала действовать.

Для начала они отправились в темный маленький бар «У воды», излюбленное заведение психохирургов, и сели у окна, чтобы смотреть на прохожих. Хадиджа выпила две первые кружки вина в мрачном молчании и, когда они опустели, стала стучать по столу, требуя еще. Отпив половину из третьей, она проворчала:

– Мужики, называется.

– Да уж точно.

– Даже говорить не хочется.

Ребел лениво глазела в окно и вдруг увидела, как какое-то существо подкралось, схватило с тротуара отбросы и быстро скрылось в тени. Длинное тощее животное, покрытое серой шерстью.

– Ну надо же! – сказала Ребел. – Ты видела? Здесь водятся кошки!

– Да, от них деваться некуда. Живут в заброшенных зданиях. Правительство вылавливало их при помощи механизмов, большие такие хреновины, размером, наверно... с собаку, но дети бросали их в воду, чтобы посмотреть, как они коротятся. Это было давно, когда я была маленькая. – Хадиджа рассмеялась:

– Видела бы ты, как из них искры сыпались!

– Скажи мне вот что. Почему это никто не знает, какое в Гисинкфоре правительство?

– Да. Никто не знает. – Потом, отвечая на взгляд Ребел:

– Это правда. Одни считают, что это Земля управляет всеми городами-государствами через своих представителей. Другие думают, что правительства скрываются из страха, что их захватят комбины. А некоторые говорят, что полиция не подотчетна никому, что это просто еще одна банда. Ведь они каждую неделю собирают деньги за охрану порядка. И никто не знает, чем они руководствуются. Что-то сходит людям с рук, но не всегда. А бывает, люди навсегда исчезают. Думаю, правителям очень удобно делать дела, когда никто их не знает.

– Но это какой-то бред. Кому тогда жаловаться, если что-то не так?

– Вот именно. – Хадиджа сунула палец в кружку и поболтала вино. – Лучше всего глядеть в оба и не нарываться.

– И как же это делается?

Хадиджа засмеялась и покачала головой:

– Пошли куда-нибудь еще.

Они вылезли из окна, прошли по узкому выступу, поднялись по ржавой лестнице на крышу в ярко освещенный сад, где порхали бабочки (Ребел спросила: «Ты уверена, что мы правильно идем?» – «Положись на меня», – ответила Хадиджа), потом миновали пешеходный мостик и спустились в погребок под названием «Пещера». Там они уселись за стол, устроенный на усеченном сталагмите, и Хадиджа потребовала вина. Ребел оглядывала переполненную темную комнату.

– У меня такое ощущение, словно мы никуда и не уходили.

– Ты совершенно права. – Хадиджа заплатила за вино и подняла кружку. – Слушай, Солнышко. Откуда у тебя такое аристократическое имя? Я хочу сказать, ты ведь не местная. Никогда не поверю, что местная. Я живу тут всю жизнь, я знаю.

В вине были намешаны эндорфины. Ребел пришла в приподнятое настроение, но в то же время как бы отстранилась от происходящего. Ее защищала нежная, мягкая дымка. Теперь ничто ей не могло повредить.

– У меня аристократическое имя?

Дома, на Тирнанноге, имея стакан эндорфинов, можно творить чудеса, создавать причудливые смеси из чувств и воображения. Но по эту сторону Оорта знают лишь примитивные биотехнологии.

– Ну да, знаешь, Космос Старчайлд Биддл или Галактика Спейслинг Тойокуни. Когда люди еще только поселились за пределами Земли и от радости с ума посходили, они давали детям такие идиотские имена.

– Мне просто надо было как-то назвать себя. Меня разыскивает куча людей, а я не хочу, чтобы они меня нашли.

Хадиджа понимающе кивнула:

– А все-таки ты откуда?

– Из дайсоновского мира, с Тирнаннога. Когда-нибудь слышала? Нет? Ну, собственно говоря, мое тело родилось в поясе астероидов, но сама я с комет. Я дочь волшебницы.

– Солнышко! Тот парень, с которым ты разговаривала на прошлой неделе, он еще заходил за тобой, когда мы заканчивали работу…

– Борс?

– Да. Он здесь. Вон он, треплется со спускальщицей.

Ребел подняла голову и увидела Борса, который увлеченно беседовал с кислого вида женщиной. Ребел подождала, пока он посмотрит в их сторону, и помахала ему рукой. Он помахал в ответ, попрощался с женщиной и стал пробираться к Ребел между маленькими столиками и бутафорскими сталактитами.

Под накидкой у Борса был все тот же красный жилет, который придавал ему щегольской, полувоенный вид.

– Привет, привет, – весело проговорил Борс, садясь рядом с Ребел. – Какое совпадение. Я видел раньше вашу приятельницу?

Ребел представила его Хадидже и спросила:

– Так чем вы занимались последнее время?

– О, это очень интересно! Я рыскал по городским архивам и откопал эпическую поэму из пяти тысяч строк о Войнах Поглощения, написанную рифмованными строфами женщиной, которая сама все это пережила. Ее запрограммировали для центра переработки в качестве священнослужительницы, но к тому времени, как подошла ее очередь, уже подписали мирный договор.

– Хорошая поэма? – с сомнением в голосе спросила Ребел.

Борс доверительно наклонился к ней и сказал:

– Дерьмо. Но как историческая диковинка она все-таки представляет некоторую ценность, так что я потерял время совсем не зря.

– Однажды я переспала с каким-то борсом, – заявила Хадиджа.

– Правда? – довольным тоном произнес Борс.

Пространство вдруг искривилось, комната со всем содержимым сделалась совсем маленькой, а Ребел начала расти. Она стала огромной, голова ее раздулась, как воздушный шар. Ребел казалось, что она может раздавить всю комнату одним пальцем.

– Я думала, он не в твоем вкусе, – сказала Ребел.

– Да, не в моем. – Хадиджа немного помолчала. – Но какого черта! Посмотри, ты же не станешь отрицать, что он очаровашка. И в постели он был вполне неплох. Ты что, спишь только с теми, кто в твоем вкусе?

– Нет.

Ребел подумала об Уайете: высокий, долговязый и бледный. И почти всегда серьезный. Совсем не в ее вкусе. Если бы Ребел в него не влюбилась, она бы никогда не выбрала его как партнера. Она сделала глубокий вдох и вдруг уменьшилась, из воздушного шара со свистом вышел воздух, комната приобрела обычные или почти обычные размеры.

Хадиджа оглядывала Борса:

– Прототип твоей личности какой-то шпион, так?

– Да? – В глазах Борса плясали огоньки.

– Точно. Есть такая маленькая луна во Внешней системе, там какая-то опереточная республика, и всех ее тайных агентов программировали как борсов. Потом кто-то спер копию и продал крупному концерну, производящему психосхемы.

– А потом что? – спросила Ребел.

– Потом ничего. Но могу поспорить, что кто-то на этом неплохо заработал. В этой части Системы личность борса до сих пор пользуется популярностью. Несколько дней назад я видела одного такого.

– Наверное, это был я, – мягко сказал Борс.

На миг Хадиджа тупо уставилась на него. Потом расхохоталась: сначала ее смех напоминал тихую икоту, затем он перешел в приступы громкого хрипа. Она задыхалась, стол содрогался.

– Послушайте, – заговорил Борс. – Я собирался завтра зайти к вам. Моя работа здесь закончена, прежде чем спуститься по трубе на Землю, мне надо объехать еще несколько орбитальных государств. Но я не хотел удрать, не попрощавшись и не пожелав вам удачи.

– Еще вина. – Хадиджа постучала по столу.

Ребел и Хадиджа, шатаясь и поддерживая друг друга, тащились по безлюдной улице. Похоже, они хватили лишнего, так как Ребел совершенно потеряла ощущение времени.

– Дочь волшебницы, – объясняла она. – Ну, во-первых, ты знаешь, кто такие волшебники, да?

– Нет, – ответила Хадиджа. У нее на лице блестели следы слез. – Черт, я знала, что он меня бросит.

– Волшебники вроде первоклассных биоинженеров. Я хочу сказать, они встречаются так же редко, как, к примеру, Рембрандт. Они оживляют биотехнологии при помощи творческой энергии. На кометах волшебники занимают высокое общественное положение. Но они ревниво охраняют секреты своего искусства. Они талантливы, но подозрительны…

– Никогда не доверяй мужчине, у которого пальцы длиннее члена…

– Так что когда им надо передать людям что-то важное, они клонируют себе двойника и закладывают в него свою личность (больше они никому не доверяют), и обычно эта личность... вырастает в самостоятельную индивидуальность, понимаешь? Значит, дочь волшебницы – это не просто копия, она видоизменена, но всегда сохраняет связь с волшебницей. Это так называемая цельность. Я не знаю, как она достигается, это знает только моя мать. Но тем не менее я дочь волшебницы. И ее послание со мной.

– Какое послание? – спросила Хадиджа.

– Не помню.

Они переглянулись. Потом обе закатились смехом и сгорбились, схватив друг друга за плечи, чтобы не упасть; и стукнулись в конце концов лбами.

Только они пришли в себя, как мимо в направлении берега прошагала цепочка примерно из двадцати комбинов. Они были в одинаковых серых комбинезонах, на затылках болтались знакомые косички. Над ними плыли с десяток шаровых молний. Шары шипели и свистели, озаряя улицу неверным голубоватым светом. У Ребел волосы встали дыбом.

– Эй, Земля! – крикнула Ребел.

Комбин, шедший в цепи вторым, резко оглянулся. На Ребел устремился озадаченный, настороженный взгляд. Она развернулась, наклонилась, задрала накидку и стала издавать ртом громкие неприличные звуки. Комбины не реагировали. Они продолжали спокойно идти вперед.

Хадиджа так хохотала, что еле удерживалась на ногах.

– О Боже, Солнышко! С тобой со смеху умрешь!

Комбины ступили на набережную и направились прямо к морю. Здесь не хватало куска перил, и первый комбин сошел в воду. Сияющие круги шаровых молний опустились вдруг почти к самой поверхности моря, и вода запела. Она вздымалась вслед за комбинами и дрожала, как медленно вибрирующая струна скрипки.

Комбины торжественной процессией пересекали море, вода билась от напряжения под их пятками. На противоположном берегу они пошли по темной улице, свет молний понемногу затух, и наконец комбины скрылись во мраке.

Назавтра наступило тяжкое похмелье.

– О-ох, зараза!

Ребел села на край койки, наклонилась вперед и обхватила голову руками. У нее сосало под ложечкой, потом начался понос. Тут она вспомнила, как дразнила комбинов непристойными звуками, и ей стало еще хуже.

Ребел постаралась поскорей выйти и раздобыть воды. Затем она остановилась у аптеки, купила браслет-пиявку и надела на руку. Струйка крови текла через угольные поглотители и возвращалась в ее тело, очищенная от ядов. Перед тем как идти на работу, Ребел выпила всю воду и чувствовала себя почти прилично.

К счастью, в «Мире мозга» дела еле-еле двигались. Хадиджа уже занялась клиентом, страдающим от нервного перенапряжения, а больше в первые несколько часов никто не приходил. Ребел это вполне устраивало, но даже когда браслет-пиявка приобрел синий цвет и упал с руки, она все еще ощущала вялость и безразличие ко всему. Классический эмоциональный спад, следствие дурацкого поведения.

Это легко исправить.

Дрожа от волнения, будто она делает что-то гадкое и запретное, Ребел вытащила программер и протерла контактные присоски. Они прилипли к ее коже за ушами и на лбу, как маленькие пасти. Ребел включила корректор-анализатор и порылась в стандартных платах, отыскивая нужную.

Ее охватил настоящий восторг. Да это же здорово! Теперь она понимала, что ее давнишнее предубеждение против психопрограммирования объяснялось желанием дочери волшебницы сохранить цельность личности. Но тут было совсем другое. Если только Ребел не переусердствует, как она может себе навредить?

Однако надо быть осторожнее. Эвкрейша в самый первый раз хватила через край (этим грешили большинство испытателей психосхем) и в порыве увлечения стала вносить изменения одно за другим, пока черты характера не выстроились в нелепую конструкцию, рухнувшую в конце концов под грузом собственных противоречий; чтобы вернуть себя в исходное состояние, ей пришлось потратить шесть часов на восстановительную психохирургию.

Но с психосоматическими функциями было довольно просто. Каждый дурак может заставить мозг подрегулировать гормональный баланс эндокринной системы, и если правильно направлять изменения, можно добиться прекрасного самочувствия. Тихо напевая, Ребел подняла глаза на плавающую в воздухе похожую на перекати-поле диаграмму и развернула ее.

Стоп. Черт, а вот это уже интересно. Она еще раз повернула диаграмму, на этот раз медленнее. Да. Схему личности опоясывала кольцевая структура, напоминающая ленту Мебиуса. Она затрагивала все ветви, но не зависела ни от одной из них. Как могла появиться такая штука? Эта фигура произошла явно искусственным путем, но, насколько знала Ребел (а Эвкрейша следила за развитием отрасли), средствами психотехники нельзя было создать ничего подобного.

Заинтересовавшись, Ребел вставила в записывающее устройство чистую плату.

Когда пришел первый посетитель, Ребел даже забыла о том, что собиралась взбодриться. Она стояла и крутила в руках высококачественную запись своей личности, и с удивлением думала, что ради этой крошечной керамической чешуйки корпорация «Дойче Накасоне» хотела ее убить. Вошедший в комнату подросток кашлянул и наконец привлек ее внимание. На вид ему было не больше пятнадцати. Ребел сунула плату в карман и сказала:

– Ну, что вы хотите?

Это была чудесная, волшебная пластинка, открывающая замечательные перспективы для новых черт характера, новых способов восприятия и совершенно новых форм мышления. Обладая всем этим, она может создать что угодно. Все, что ей угодно.

Такие открытия разрушают старые миры и на их месте возводят новые.

После работы Ребел села в омнибус и поехала на верхнюю конечную станцию спусковой трубы.

Она откладывала эту часть поисков как можно дольше, потому что спусковую трубу изобрели комбины и они наверняка следили за конечной станцией. Но теперь она убедилась, что в Гисинкфоре Уайета ей не найти, а если он здесь и был, то уже улетел либо в другое государство, расположенное между Луной и Землей, либо на Землю.

Если учесть взгляды Уайета, то, скорее всего, на Землю.

До верхней станции омнибус добрался за десять минут. Ребел изо всех сил старалась казаться невозмутимой: бесстрастное лицо ничего не выражало, и вдобавок к косметической краске на лбу она рассекла левую бровь черной короткой линией, точно шрам от кинжала. Теперь она стала как две капли воды похожей на курьера, выполняющего незначительные поручения корпораций или государства, мелкую сошку, которая при любой попытке проникнуть в ее мозг впадает в ступор. Никто не обратит на нее внимания.

Из омнибуса Земля казалась великолепной, яркой и ослепительно прекрасной – такой, как про нее рассказывали очевидцы: настоящим чудом Системы! Никаких сооружений, возведенных комбинами, отсюда не было видно.

Вдалеке маячила верхняя станция: узкий каменный обруч. Комбины купили карбонатный астероид и при помощи известных лишь им технологий заставили его принять желаемую форму. Внутрь встроили транспортное кольцо и по всей его длине прорыли запутанные коридоры. Астероид вращался по геосинхронной орбите, прямо над наземной станцией с таким же транспортным кольцом. Пушистые облака образовывали вокруг нижней, наземной, станции широкий круг. Комбины каким-то образом не пускали воздух в узкий проход между двумя транспортными кольцами, так что возникший вакуумный колодец почти достигал поверхности планеты, и это влияло на местную погоду. На открытой взору стороне земного шара Ребел увидела еще три кольца облаков.

Из кольца в кольцо верхней станции постоянным потоком устремлялись воздушно-вакуумные корабли. Некоторые летели вниз прямо до наземной станции, другие приходилось перехватывать на пути вверх по вакуумному колодцу. Перед посадкой и после высадки груз и все пассажиры подвергались проверке в возглавляемых людьми отделениях верхней станции. Дым здесь стоял коромыслом.

Омнибус остановился в доке, и Ребел, миновав защитные ворота, вступила во внешний круг коридоров транспортного кольца. Она плыла по течению, подчиняясь движению толпы. Иногда ей встречались настенные табло с указанием номеров отбывающих и прибывающих кораблей и постоянно меняющегося запаса энергии на станции (вверх – при каждом прибытии корабля, вниз – при каждой отправке), но это последнее было только для вида, так как людей не допускали к транспортным механизмам. Время от времени по коридору быстро пробегала цепочка примерно из сотни комбинов, однако это случалось редко. Очевидно, большинство комбинов пользовалось собственными коридорами.

Гораздо чаще комбинов попадались быстро движущиеся приборы, они лезли под ноги и раздвигали толпу. Эти небольшие машины что-то подбирали, несли и чистили, работая как одержимые. Такие приборы не обладали и признаками разума, и все-таки Ребел было не по себе оттого, что их слишком много. Казалось, они показывали, насколько беспомощны и беззащитны жители Гисинксфора перед машинным интеллектом. Удивительно, что на лицах людей не отражалось чувство вины.

По коридорам проносились мысленные послания, но ни одно из них не предназначалось Ребел, и у нее не было декодера. От этих посланий девушка только вспотела и разволновалась. У нее зачесалось лицо.

Ребел свернула под уклон в административную зону и заметила, как охранник проследил за ней взглядом и прошептал что-то в кулак. Ее засекли. Но она шла уверенно дальше, словно ей полагалось находиться именно здесь. Сила тяжести вполовину земной здорово облегчала ходьбу, при такой нагрузке ноги имеют опоры, но не устают. Ребел приблизилась к ряду защитных ворот, на которых была нарисована эмблема Земли – колесо, перечеркнутое знаком запрета: «Комбинам вход воспрещен». Встроенная проверочная аппаратура будто просвечивала Ребел насквозь, она чувствовала себя неуютно, ей хотелось сбежать. Сойдут любые из этих ворот.

Ребел пристроилась к важного вида женщине и, когда они входили в ворота, положила руку женщине на плечо, чтобы кибернетические устройства опознали их как одного человека. Женщина заглянула в неподвижное лицо Ребел и отшатнулась.

– Кто... черт возьми, кто вы? – крикнула она.

К ним поспешили самураи. Затем, заметив раскраску Ребел, женщина сказала:

– О Боже! Одна из этих. – Она обратилась к беловолосому охраннику, который подошел первым:

– Помогите этой женщине найти того, кто ей нужен, а потом вышвырните ее вон.

– Такие, как вы, достали нас вконец, – проворчал самурай.

– Ну и не помогайте мне, – с полным безразличием ответила Ребел. – Выбросьте меня отсюда. Мое сообщение застраховано компанией «Бах-Идальго». Если я не передам его, они запрограммируют и пришлют сюда вместо меня сразу двух курьеров. Если те тоже провалятся, приедут еще четыре. Потом восемь. Рано или поздно вам придется уступить.

Будучи в интернатуре, Эвкрейша часто видела, как люди попадались на удочку лжекурьеров. Администраторы терпеть не могли застрахованных курьеров, потому что они были нахальны, как тараканы, и столь же неистребимы. Единственный способ от них избавиться – это выполнить их просьбу.

– Вы получите что хотите, – огрызнулась женщина. Она провела Ребел в штаб службы безопасности. Самураи тут ходили косяком. – Итак, мы находимся в Отделе регистрации. Скажите, для кого у вас сообщение и когда этот человек здесь проходил.

– Я не знаю имени, – ответила Ребел. – Он проходил в любое время, начиная с того, как созвездие Тельца стояло на пятом градусе, и кончая сегодняшним днем.

Они находились в конторе. На стенах так густо росли лианы, что даже мелкое углубление казалось прикрытой листвой пещерой. Обилие растений – классическая характерная черта кабинетов древней бюрократии. Под ногами сновала машинка величиной с мышь и собирала опавшие листья.

– Примерно со второй половины мая до середины июня, – фыркнул самурай. – Хорошо, с этим справится любой из наших сотрудников.

Он нагнулся к нише, где, застыв над экраном как зачарованный, сидел дряблый, болезненный человек. На экране мелькали с едва воспринимаемой глазом скоростью снимки людей, проходивших по коридорам и служебным помещениям.

– Рольф! Один вопрос.

– Да.

Рольф остановил мелькание и поднял голову. У него было постное и какое-то потустороннее выражение лица, глаза, слегка налитые кровью. Вялый рот, обвислые щеки.

– Рольф из подразделения, занимающегося воссозданием лиц благодаря эйдетической памяти, – с гордостью объявил самурай. – Информация с электронных приборов стирается раз в неделю, иначе данные становятся бесполезными: мы не можем провести поиск. Рольф просматривает сводку. Она стирается раз в год и может восстановить все данные. Покажите ему изображение. Если ваш объект проходил здесь в течение последних нескольких месяцев в качестве служащего, посетителя или пассажира, Рольф скажет.

Ребел показала голографическое изображение Уайета. Это было фотомеханическое воспроизведение по памяти, но такое точное, что никто не догадывался.

– Видели этого парня?

Рольф внимательно посмотрел и покачал головой:

– Нет.

Самурай взял ее за руку.

– Вы уверены? – крикнула Ребел. – Может, есть хоть какая-то надежда?

– Никакой.

Весь следующий день Ребел механически выполняла свои обязанности. Она была как лунатик. Девушка явилась на работу, побеседовала с первым клиентом и подобрала программу по его заказу. Все происходило словно во сне. Ребел не знала, что делать дальше. Если Уайет не отправился на Землю по спусковой трубе – значит, он в одном из раскинувшихся во все стороны орбитальных государств. Но беда в том, что этих государств сотни, они всевозможных размеров, в них царит беспорядок, и рядом с каждым еще трущобы в резервуарах. Она проищет Уайета всю жизнь и так и не найдет.

«Ну и что, – думала Ребел, – может, и не найду». Может, она потеряла его навсегда. С людьми такое сплошь и рядом бывает.

Когда она наконец себе в этом призналась, работа с клиентом уже подходила к концу. Пришел следующий – женщина-полицейский, мечтающая стать «росомахой». Не снимая форменного костюма в обтяжку, она улеглась на койку. Ребел ее подключила. Пока руки работали, она трезво и педантично обдумывала положение. Сколько она так может искать? Год? Пять? Двадцать лет? Какой она станет за эти годы? Не очень приятная мысль.

– Можете представить себе единорога?

– Да.

Если предстоят долгие поиски, если они займут годы, придется сменить темп. Ей нужно пока как-то устроить свою жизнь. (Но она не хочет устраивать свою жизнь без Уайета!) Во-первых, необходима более приличная работа. Потом друзья. Увлечения. Даже любовники. Надо тщательно разработать план.

– Сколько вы видите пальцев?

– Четыре.

– Голубой или зеленый?

– Голубой.

– Видели когда-нибудь этого человека?

– Да.

– Хорошо.

Ребел улыбнулась. И очень медленно прислонилась к стене. Затем стала приводить свои мысли в порядок. Теперь она не спешила. Наверно, лучше пойти в переднюю комнату и взять стул. Она порывисто наклонилась и ласково провела рукой по волосам женщины, та подарила ей дурацкую улыбку. С чего начать?

У Ребел было полно вопросов.