Вакуумные цветы

Глава 3. УРАГАН

Кто-то задел за стену, и Ребел очнулась. Спросонья кое-как оделась и выплыла наружу. Из трех находившихся во дворе забегаловок открыта была только одна под названием «Столовая Мертл».

Ребел постучала, откуда-то вдруг выскочила игуана и нырнула в лианы. Из полумрака возникла Мертл. Ребел зевнула, проснулась окончательно и сказала:

– Я бы хотела купить поесть.

– Какое блюдо?

– Завтрак.

Мертл нагнулась и пошарила вокруг.

– У меня есть манго. Можно его накрошить и добавить соус. Есть немного риса с пряностями. И пиво.

Они немного поторговались, Мертл собрала завтрак, и Ребел заняла место на тросе.

– Послушайте! Муж рассказал мне, как у вас была своя корпорация и все такое. Я просто хочу сказать: мне вас очень жалко.

– Спасибо.

Во двор с визгом и смехом ворвалась ватага голых ребятишек. На миг воздух наполнился их голосами и запахом. Потом один нашел проход между хибарами и бросился туда. Другие побежали за ним и исчезли, неуловимые и проворные, как угри.

Ребел ела медленно. Наконец она слизнула с пальца остаток соуса и вернула Мертл пустой тюбик.

– Гм, как-то неловко спрашивать, но где у вас тут?..

– По оранжевому тросу, вдоль волокон, до синего, по синему, против волокон, до красного, и по нему доедете до внешней стены. – Мертл рассмеялась. – Дальше найдете по запаху.

Общественные уборные сплошь заросли ночными кактусами. Листья шелестели и покачивались от ветра, дующего из вентиляции. Но аромат цветов не заглушал тяжелого запаха испражнений и кишечных газов. Ребел вплыла в женский туалет и примостилась на общей скамье с рядом отверстий. Здесь было прохладно. Проникающий в щели воздух удерживал ее на месте. Поставив локти на поручни, Ребел стала читать выцарапанные надписи. Уже привычные «ДРУЗЬЯ ЗЕМЛИ» и «НОВЫЕ УМЫ – СВОБОДНЫЕ УМЫ» соседствовали с «ИНДИВИДУАЛЬНОСТИ НЕ СУЩЕСТВУЕТ» и под этим другим почерком – «ГОВОРИ ЗА СЕБЯ». Единственная по-настоящему интересная надпись гласила: «ДАЖЕ ТВОЕ ГОВНО ПРИНАДЛЕЖИТ БОГАТЫМ».

Да, это не лишено смысла. Если учесть, что почти вся потребляемая здесь пища производится вне резервуаров. Содержимое уборных нужно периодически вывозить, а то обитатели резервуара буквально захлебнутся в собственных нечистотах. Цветы помогают поддерживать воздух относительно свежим, но кто-то должен пополнять запас кислорода, который понемногу вытекает каждый раз, когда открываются и закрываются шлюзы. Даже такая донельзя упрощенная окружающая среда нуждается в присмотре.

В сущности, весь Кластер представлял собой крайне неплотную систему, выделяющую изо всех своих щелей воздух и отходы. На взгляд Ребел, ежедневные потери кислорода, воды, двигательной массы и мусора граничили здесь с преступлением. Поэтому любую попытку навести в этой системе хоть какой-то порядок можно было только приветствовать.

Все-таки унизительно думать, что люди, отвечающие за поддержание жизни в резервуарных поселках, смотрят на них только как на источники органических удобрений.

Ребел выходила из уборной, и тут со стороны расположенных рядом платных справочных окон ее окликнул знакомый голос.

Уайет помахал ей левой рукой – в правой он держал шлем – и догнал ее в несколько прыжков.

– Я как раз собираюсь на работу, – сказал он. – Но я сделал для тебя копию своего карманного компьютера.

Он протянул Ребел пластинку из дымчатого стекла величиной с ладонь, на ощупь она была как янтарь, только прохладная. Внутри плясали цветные огоньки. Ребел дотронулась до одного из них, и огоньки переместились. Ей было приятно держать в руках этот прибор. С ним она чувствовала себя гораздо увереннее.

– Он включается…

– Я знаю, как он работает.

Она быстро пробежала по огонькам пальцами, и в воздухе над пластинкой возник схематичный рисунок. Единственное, что она умеет, но зато умеет уж… Это была мысль Эвкрейши, и Ребел ее подавила.

– Что у тебя там для меня?

– Твое прошлое.

Ребел посмотрела на него.

– Я сделал набег на «Дойче Накасоне» и получил все несекретные сведения о Ребел Элизабет Мадларк. – Уайет коснулся пластинки, и справа в углу поднялись два ряда желтых огоньков. – Как видишь, здесь не густо. Наскоро составленная биография, которую они подготовили, вероятно, в рекламных целях. Я подумал, что тебе это интересно.

– Да. – Ребел зажала компьютер в ладонях и поднесла его к животу. – А это не приведет сюда «Дойче Накасоне»? Они не станут выяснять, кто запросил эти сведения?

– Вряд ли им это удастся, – ответил Уайет. – «Сандоз Лазернет» стремится к наивыгоднейшему использованию оборудования. Их главные линии постоянно включаются и выключаются. За пятнадцать секунд мой запрос, наверно, прошел через половину городов Кластера. Пытаться его отследить – все равно что искать иголку в стоге сена. Для этого нужна очень мощная, мыслящая программа.

Знания Эвкрейши быстро стирались из памяти, так что вначале объяснения Уайета казались Ребел слишком простыми, а под конец почти недоступными для понимания.

– А что, если у них есть мыслящая программа?

– После того, что случилось с Землей? – Уайет расхохотался. Потом сказал:

– Послушай, мне правда надо идти. Получай удовольствие. Увидимся, когда я вернусь.

Ребел вернулась на постоялый двор Джонамона. Компьютер, тяжелый, как нечистая совесть, оттягивал карман накидки. Ребел хотела вытащить его и узнать, что он ей расскажет о ней самой, но не решалась.

Пока она сидела и, опершись о трос, размышляла, из зарослей лиан между двумя хибарами появился тот самый крутой юнец, чей взгляд поймала на себе Ребел вчера. У него было длинное смуглое тело красновато-коричневого оттенка, и на миг Ребел подумалось, что он голый. Потом она увидела оранжевые плавки. В одной руке парень держал какой-то предмет, а другой тянулся к накидке, занавешивающей дверной проем.

Тут он ее и заметил.

Секунду оба не двигались. Затем парень набросил на плечи накидку и пошел к Ребел, хватаясь за трос пальцами ног. Он улыбнулся и показал ей, что держит в руке.

– Медовые соты. – Его темные глаза горели. Он слегка подбоченился, отчего яснее проявилась мускулатура, и вгрызся зубами в воск. Рот и подбородок его лоснились. – Хочешь? Меня зовут Максвелл.

– Я не могу, – беспомощно ответила Ребел. Распахнув накидку, она вытащила компьютер. – Мне надо кое-что послушать.

Максвелл взял у нее из рук компьютер и, держа его вверх ногами, стал с важным видом рассматривать огоньки.

– Послушаешь у меня в хижине. Ты будешь работать, а я кормить тебя медом.

– Хорошо.

Пока Максвелл вешал накидки, Ребел установила компьютер между стенкой и трубой. Затем переключила его в режим работы по словесному приказу. Подождала, пока в хибарке стало темно, и сказала:

– Включись, пожалуйста.

Вспыхнул свет.

Первый кадр голограммы изображал Транспортную инспекцию Кластера Эроса. База ТИКЭ по форме напоминала гантель и медленно вращалась в вихре транспортных голограмм.

– Ну как? – спросил Максвелл. Он приблизился к Ребел, и картинка расплылась по его телу.

– М-м-м.

Ребел перескочила через несколько кадров.

Теперь базу показывали изнутри полусферического прозрачного корпуса, пересеченного соединяющими рабочие посты узкими переходными мостиками. Лица транспортных техников были огорчены. Какой-то мужчина, не обращая внимания на переходные мостки, прыгнул к свободному терминалу. На сверкающем полу остались следы босых ног.

– Этого не может быть, – произнес кто-то.

Ребел прокрутила программу назад.

– Открой рот, – сказал Максвелл.

Он сунул ей в рот немного меда. Сладко.

Оператор протяжно и зычно свистнул.

– Посмотрите, что там на экране!

Рядом с ним появилась старшая инспекторша, рослая женщина с челюстью как у бульдога.

– Это должен быть парусник, – сказал мужчина. – Спектральный анализ дает нам излучение солнца с еле заметным синим смещением. Но парусника нет в расписании, и движется он прямо на нас.

– Скорость?

– Трудно сказать. – Пальцы техника замелькали, выводя на экран данные. – Если это корабль стандартного размера с грузоподъемностью пять килотонн, он пройдет через Кластер завтра.

– Мать твою! – Старшая инспекторша оттолкнула оператора и заняла его место. – Найдите свободные мощности и измените программу так, чтобы у меня было больше возможностей для работы. Отключите управление голограммами. Пусть их немного сносит. Установите их на корректировку только через каждые три сотых секунды, понятно?

Не обращая внимания на переходные мостки, оператор бросился к свободному терминалу. На сверкающем полу остались следы босых ног.

– Этого не может быть, – произнесла старшая инспекторша. – Нет, чушь какая-то. Это не техническая доставка.

– Хочешь еще?

– М-м-м.

Рука Максвелла задержалась на губах Ребел, и она рассеянно поцеловала его пальцы.

Другой техник сказал:

– Нам не удастся оценить массу. Корабль как-то странно сбавляет скорость.

Ребел остановила картину и попросила компьютер показать ей экран терминала. Возникла семицветная диаграмма, на которой каждая точка света была видна как с базы Инспекции. Диаграмма пульсировала, и огоньки образовали исходный рисунок.

Световое пятно, обведенное красным кружком, вынырнуло из-за Юпитера и двинулось в направлении Солнца. В колонке сбоку пятно определялось как «КОМЕТА: КОММЕРЧЕСКИЙ НОСИТЕЛЬ (ПИТОМНИК ПИЛОМАТЕРИАЛОВ)».

Аппаратуру Транспортной инспекции переполняли программы экономической войны. Непроизвольно компьютер выдал данные о местоположении других комет, движущихся по направлению к Системе. Показался также выводок молодых комет, поднимающихся от Солнца; хвосты, образованные ионизированными газами, постепенно тускнели, а тем временем их поверхность покрывалась молодой порослью. Операторша стерла все это с экрана.

– Вот же черт. У тебя на подбородке мед.

– Слушай, я занята, понимаешь?

– Не двигайся, я его слизну.

Теперь в боковой колонке появилось описание кометы. Маленькая незаселенная комета, несущая около семидесяти гигатонн бревен (первый урожай гибридов дуба, тика и красного дерева). Деревья выросли за один виток, двигаясь к Солнцу и обратно. Когда комета вернулась к краю облака Оорта, лесорубы архипелага вырубили их, оставив корни неповрежденными для повторного роста, и затем искусственно разогнали комету и отправили ее в обратный путь к Системе. В Кластере Эроса вовсю шла спекуляция пиломатериалами, но это была не местная сделка. Согласно контракту, подписанному за двадцать дней до того, груз направлялся в Кластер Цереры. Поскольку это соглашение не представляло финансового интереса для Эроса, транспортный компьютер раньше не привлекал внимания служащих к этой комете.

Максвелл слизывал капли меда, повисшие на шее и груди Ребел. Она хихикнула и оттолкнула его:

– Щекотно.

На экране возник быстрый повтор.

Комета устремилась к Юпитеру. Удачно нырнула в поле тяготения гигантской планеты, обернулась вокруг нее и вышла на новую орбиту. Комета сбросила скорость, в ходе движения перешла на меньший эллипс, который проведет ее совсем рядом с Солнцем, внутри орбиты Меркурия, а потом дальше – к Кластеру Цереры. В выборке информации на мгновение мелькнула Внутренняя Система с обозначенными желтыми пунктирными линиями старыми и новыми орбитами.

– А так? Тоже щекотно?

– Нет. Так хорошо.

На полпути между Юпитером и Эросом яркость кометы вдруг возросла вчетверо. Последовала вспышка света, хвост засверкал: развернулся световой парус. Слегка колеблясь под солнечным ветром, он изящно изменил направление кометы. Компьютер рассчитал ее новый возможный курс. Она целилась прямо в сердце Кластера Эроса.

Ребел снова переключила компьютер на действия служащих.

– Продолжайте, – сказала старшая инспекторша.

– Парус повернут против Солнца, так что силу торможения легко вычислить. Но замедление происходит слишком быстро. Даже груз в одну килотонну должен…

– Могут лесоводы сбросить на нас какую-нибудь бомбу? – пробормотала себе под нос инспекторша. – Нет, это глупо. Может быть… Подождите! Попробуйте определить скорость торможения малого паруса с полезной нагрузкой в треть тонны.

Опять заплясали пальцы.

– Черт! Все сходится.

– Значит, ясно. Человек в скафандре плюс масса каркаса, управляющего механизма и проводов. Кажется, здесь, – она постучала по экрану, – мы столкнулись с использованием малого светового паруса в качестве тормозного парашюта.

– Простите, в качестве чего?

– Тормозного парашюта. Ну, такой парашют… Гм, долго объяснять. Просто свяжитесь с Пограничной охраной и скажите, что мы обнаружили терпящего бедствие астронавта-стажера. Отфутбольте это дело им.

Действие переместилось на многоцелевой патрульный крейсер Пограничной охраны.

– Эй, – сказала Ребел. – Вряд ли ты найдешь мед там, где ищешь.

– Спорим?

Максвелл прижимался лицом к ее животу и целовал его. Теперь он неторопливо провел руками по ее бедрам и еще медленнее потянул с нее трусики.

– Перестань, пожалуйста, – ворковала Ребел.

Компьютер отключился. В тусклом свете, сочащемся из углов плохо пригнанных друг к другу жестяных стен, она увидела, что Максвелл уже без плавок и без накидки. И возбужден.

Даже очень.

Они два раза занимались любовью, а потом Ребел дала Максвеллу свой браслет и послала его за вторым завтраком. Он вернулся с кучей еды и без сдачи. Они поели и опять занялись любовью. Как-то так получилось. Наконец Ребел сказала:

– Все, хватит. Мне нужно дослушать до конца.

Она снова включила компьютер.

Патрульный крейсер уравнял свою скорость со световым парусом. Десяток сотрудников Пограничной охраны спустились на оснастку. Медленно, но верно они перерезали тросы, свернули парус и извлекли на поверхность неподвижную фигуру в скафандре.

Теперь на борту патрульного крейсера члены экипажа сгрудились вокруг. Скафандр был изношенный и потертый, несколько мелких порезов были заклеены застывшим липким раствором.

– Смотрите, – заговорил медицинский техник. Он показал на тонкие трещины, которые покрывали визор. – Этот несчастный хрен не смог рассчитать перегрузку при ускорении. Внутренние органы, должно быть, всмятку.

Он отключил охлаждение скафандра, кто-то сорвал шлем.

На палубу выплеснула противоперегрузочная жидкость, затем показалось лицо женщины. Худое и скуластое. С короткими, влажными, мышиного цвета волосами. Кожа вспухла и была неестественно белой, местами почти синей. Под ноздрями застыли два маленьких липких шарика. Техник снял их, и женщина вдруг тяжело вздохнула. Вздрогнула и раскрыла глаза. Это была Ребел Элизабет Мадларк собственной персоной в собственном теле.

Из угла рта показалась струйка крови. Женщина слабо улыбнулась.

– Привет, ребята, – сказала она. На лице появилось недоумение. – Что-то мне нехорошо.

И умерла.

Когда это случилось, Максвелл на экран не смотрел. Он рылся в сундучке в поисках украшений. Он брал то, что ему нравилось, и примерял, прихорашиваясь перед Ребел. Вот он повернулся, вокруг пояса висела нить жемчуга.

– Нравится? – Он покачивал бедрами, ожерелье двигалось в такт. – Чтобы носить жемчуг, надо иметь красивое тело.

Кадр медленно удалялся.

Служащие Пограничной охраны бегали и суетились, тщетно пытаясь вернуть тело к жизни.

– Шок после расконсервации, – пробормотала медицинский техник. – Церебральные нарушения, осложненные совокупным лучевым поражением. Сдавливание, смещение и приливные эффекты в печени, селезенке, сердце…

Медтехник продолжала бубнить, записывая диагноз на пленку. Другой человек поднес к голове мертвой женщины криоконсервационный прибор и мгновенно заморозил мозг. Позже, если следователям из Транспортной инспекции понадобятся показания, можно будет установить личность и считать поверхностные воспоминания, применив холодильно-индукционный метод.

«Я умерла!» – безо всяких эмоций думала Ребел. Теперь она вспомнила это очень отчетливо: склоненные над ней лица с озабоченным выражением, и вдруг все уплыло во мглу и…

Жемчужины вертелись вокруг пояса Максвелла, как кольцо спутников. Посередине плясал его пуп.

Служащие Пограничной охраны перестали суетиться, гул голосов стих, и на экране появилось имя Ребел, напечатанное черными готическими буквами. Какое-то время буквы занимали весь кадр, потом они внезапно зажглись ярким светом. Когда пламя погасло, из него возродилась, словно феникс, новая Ребел Мадларк.

Новая Ребел, улучшенный вариант оригинала, была выше, стройнее и с развитой мускулатурой. Она стояла, подбоченясь и расставив ноги, и смеялась с самоуверенным видом. Камера отъехала. На заднем плане – плавали зеленые дайсоновские миры, вокруг Ребел толпились подобострастные поклонники. Один из них протянул к ней дрожащую руку, и она ударила его ногой прямо в зубы.

Сверху завитушки букв сообщали: «СКОРО В ПРОДАЖЕ».

– Выключи, – в отчаянии зашептала Ребел. – О Господи, выключи эту чертову штуку.

В ее мозгу пылало воспоминание о смерти. Она не сможет этого забыть.

Максвелл поднял компьютер, тупо посмотрел на него и нажал на светящуюся красную точку. Комната погрузилась во тьму.

– Обними меня, – попросила Ребел. – Я ничего не хочу, просто… Обними меня, пожалуйста, обними!

Она плыла во мраке, наполненном горечью. Такое же чувство испытывала она в тот раз, когда во время несчастного случая на очистительном заводе Кластера погибла ее мать. Горе застало Ребел врасплох, она терпеть не могла эту хладнокровную суку. «Больше не будешь меня обижать», – думала она зло, но чувствовала себя одинокой и несчастной.

Ребел прижала к себе Максвелла, как большую бесполую плюшевую игрушку.

Перед ней вставали смутные очертания, грозящие слиться в огромный вытянутый череп. Ребел и раньше, ребенком, видела лицо смерти. В первый раз выйдя в самостоятельный полет в вакуумном скафандре, она натолкнулась на лазерный кабель и сожгла половину скафандра. Визор почернел, дыхательное устройство сломалось. Она плыла в одиночестве, ничего не видя, задыхаясь и с трудом ловя воздух ртом, и вдруг поняла, что умирает. В этот ужасный миг перед ней возникло лицо, искаженное и белое словно мел, с пустыми глазницами, маленькими темными ноздрями и черным зияющим ртом. Ребел откинула назад голову, и лицо нависло над ней, но тут ее резко остановил сотрудник Транспортной инспекции, впрыснувший воздух под оболочку ее скафандра. Лицо оказалось ее собственным отражением, подсвеченным единственной уцелевшей в шлеме лампочкой.

Максвелл нежно просунул руку между ногами Ребел и раздвинул их. И уже был готов войти. Расстроенная и рассеянная, она почти позволила ему это сделать. Было очень легко пойти по пути наименьшего сопротивления. Но ее личность вдруг возмутилась, и Ребел оттолкнула Максвелла от себя. Она не даст воспользоваться своей слабостью.

– Пошел вон, приятель! Кто тебе разрешил?

Максвелл смутился:

– Но…

– Ты что, меня не слышал? Я же сказала, что ничего такого не хочу.

Когда Ребел стала его ругать. Максвелл подался назад, полуприсел, приняв бойцовскую стойку, выпрямился и снова полуприсел. Он сжимал и разжимал кулаки. Лицо дергалось: запрограммированные эмоции приходили в противоречие друг с другом.

– Ты что, машина? Тебе мало заниматься сексом, когда я согласна?

Максвелл неуклюже поднял кулак, целясь Ребел в лицо. Она с пренебрежением отшвырнула его руку и попыталась дать ему кулаком в живот. Он отскочил назад, висящая на поясе нитка бус рассыпалась, жемчужины разлетелись по сторонам, стуча, словно градины, по жестяным стенам.

– А ну мотай отсюда на хрен!

Максвелл дрожал, забившись в угол.

– Но это мой дом, – невнятно пробормотал он.

Ребел долго смотрела на него гневным, презрительным взглядом. Потом рассмеялась, с грубым добродушием протянула руку и взъерошила его волосы:

– От тебя же ровно никакой пользы.

– Как сказать, это смотря что тебе надо, – мрачно уставясь в сторону, сказал Максвелл.

Но напряжение прошло. Он стал собирать все еще прыгавшие по комнате жемчужины, ловя их в воздухе одной рукой и складывая в другую.

– То есть я могу драться так же хорошо, как трахаться, но нужны чистые сигналы. Ведь очень трудно… Эй, что это?

– Что?

– Слушай!

Они замолчали. Издалека донеслось монотонное «дин-дон, дин-дон», это стучали по трубам. Звук нарастал, становился громче и громче по мере того, как все больше людей на одном конце резервуарного поселка били в унисон. Ребел дотронулась до трубы. Труба сильно вибрировала. Во дворе затих непрестанный шум голосов.

– Это копы! Вот же, мать твою! Нужно рвать когти.

Максвелл выпустил из рук жемчуг и схватил накидку.

– Когти рвать? Куда? О чем ты говоришь?

Максвелл с остервенением натягивал одежду.

– Ты никогда не попадала в облаву? Сначала они берут шлюз. Достаточно десятка громил. Привозят с собой несколько ящиков с программерами и кучи программ для арестованных.

– Программы для арестованных?

– Ага. Потом копы выходят из шлюзов развернутым строем. Задерживают каждого пятого, хватают за нежелание сотрудничать и приговаривают к шести часам принудительных работ. Программируют прямо на месте, отдают запрограммированным приказы и посылают их ловить других, и других тоже программируют. Они налетают как ураган. Не успеешь оглянуться – кругом одни копы.

Ребел представила себе постепенно оцепляющий весь резервуар растущий полицейский кордон, стражи порядка на глазах пополняют свои ряды и удваивают их каждые несколько минут, они плодятся, как дождевые грибки в тепле.

– Но что они ищут?

– Какая разница? Ты хочешь, чтобы тебя замели? – Максвелл отогнул проволоку в углу, толкнул заднюю стену, и перед ними открылась узкая темная заросшая сорняками полоска земли. – Смотри, в крайнем случае мы сможем выскользнуть за дом. Тут одни лианы. Только не вертись, а то у меня здесь улей. Не хочу, чтобы ты потревожила пчел. – Он взял Ребел за руку и потянул ее к выходу во двор. – Самое главное – это проскочить через грозовой фронт. Понимаешь, сначала их мало, они рассредоточатся. Да еще будут всех допрашивать. Прорвавшись, мы будем на свободе.

Двор был пуст. Они поплыли к воротам.

– Здесь часто бывают облавы? – спросила Ребел.

– Нет. Не больше раза в месяц.

У ворот они помедлили и выглянули в коридор. Выходящие в него двери были закрыты, окна загорожены. В коридоре столпились бегущие от полиции люди. Внезапно откуда-то сверху послышались голоса, люди в последних рядах замешкались в нерешительности и столкнулись в воздухе, так как стоящие впереди резко повернули назад.

– Какого черта?

– Да двигайтесь же, придурки!

– Нет, нет! Поворачивайте назад!

Вниз по тросу съезжал, брызжа слюной, сумасшедший с застывшими безумными глазами. Это был тощий старик с длинной седой бородой и в рваной накидке. Он яростно, с неистовой силой бросался на всех, кто оказывался поблизости. Одна нога у него была сломана и, дергаясь, волочилась сзади. Он явно не чувствовал боли.

– Блаженный Кришна! – завопил кто-то и отплыл подальше от умалишенного, оставляющего за собой след из больших пузырей крови.

Коридор заполняли не находящие себе места испуганные люди. Кто-то протиснулся мимо Ребел во двор, затем прошли еще несколько человек.

– Пошли, – с тревогой в голосе проговорила Ребел, – надо отсюда уходить.

Но тут у ворот началась давка, Максвелла швырнули вперед, а Ребел отбросили назад во двор. Толпа прижала к ней истерически орущего краснолицего толстяка. Ребел ухватилась за трос и высвободилась, оттеснив толкающихся людей, но трос оборвался, и она с размаху врезалась в жестяную стену.

Визжащие голоса слились в дьявольском хоре. Хватаясь за стены, Ребел добралась до жилища Максвелла и залезла внутрь. Секунды хватило на то, чтобы отодвинуть заднюю стену и выйти в сад. Ребел толкнула стенку на место и затаилась среди лиан.

Между дворами стоял мрак. Кое-где тусклым, призрачным огнем мерцали светящиеся цветы. При таком свете ничего не было видно. Лианы оказались влажными и скользкими. Ребел плавала во тьме и одиночестве, как путешественник среди последних звезд на краю вселенной, и вдруг ею овладела присущая Эвкрейше боязнь замкнутого пространства.

Приступ начался с зуда у основания позвоночника, и скоро чесалось уже все тело. Ребел стала обращать внимание на собственное дыхание. Внешние шумы звучали здесь глухо – шелест голосов был подобен тихому плеску прибоя. Звук дыхания, казалось, резал ей слух. Воздуха не хватало. Голова кружилась, Ребел стала дышать ртом.

Нос ее почти касался стены. Она ощущала сильный запах металла. От близости стены поползли по коже мурашки, Ребел постаралась отодвинуться. Стало лучше. Сделав над собой усилие, она медленно двинулась вперед, продираясь среди лиан. Рядом с ухом пролетела пчела, и Ребел замерла, опасаясь наткнуться на улей. Но ее снова одолела клаустрофобия, и Ребел опять двинулась наугад вперед, время от времени касаясь рукой стен хибарок, чтобы не потерять дорогу. Наконец стены исчезли, это был проход между домиками, возможно даже тот самый, из которого раньше вынырнул Максвелл. Ребел пробралась туда.

Понемногу светлело. Ребел остановилась только тогда, когда из зарослей смогла увидеть весь двор. При свете дня она не боялась замкнутого пространства. Ребел надвинула на лицо капюшон и смотрела сквозь узкую щелочку. Потом будто окаменела, как затаившаяся, среди водорослей хитрая старая щука.

Во дворе люди теснились гурьбой в поисках выхода, который был вовсе не там, где они думали. На место каждого, кто понимал это и уходил, являлись двое других. Они толкали, пихали друг друга, вслепую обменивались ударами.

Затем двор заполнили каратели. Это была пестрая компания в накидках самых разных цветов и даже в рабочей одежде. На одной женщине был фартук сварщика, хотя маска ее куда-то пропала. У всех от середины лба через все лицо шли красные полосы, и лица выражали безжалостность и свирепость. Трое схватили какого-то молодого парня и приладили к его лбу программер. Парень дернулся и обмяк, четвертый каратель сунул ему в лицо какую-то бумагу, на это тот лишь покачал головой. Его вытолкнули за ворота и поймали другого человека.

Одного из троих операторов отозвали, и следующую жертву – женщину – сделали полицейским. Кто-то изменил рисунок на ее лице, еще кто-то сунул ей пачку бумаг. Один лист улетел, и Ребел заметила, что это была дешевая репродукция голограммы. Над бумагой плавало ее лицо, лицо Эвкрейши, оно искажалось, а когда листок задел за стену хибарки и сложился пополам, совсем съежилось.

Ребел вздрогнула и стала гнать от себя мысли о голограмме. Подумать можно и потом.

Крупный, сильный мужчина отломал от двери кусок трубы и попытался пробиться за ворота. Один из карателей отлетел, потирая ушибленную голову, но другие схватили мужчину за руки и за ноги и приставили к его лбу программирующий прибор.

– Ну и здоров же ты, – рассмеялась сварщица, когда лицо мужчины приняло жестокое выражение.

Она рассекла его лицо надвое красной чертой от подбородка до корней волос. Он присоединился к прочим наказанным.

У Ребел вдруг страшно зачесалась нога. Но она даже не пошевелилась.

Все больше людей подвергалось обработке, двор пустел, оставшиеся утихомирились. Некоторые даже выстроились в зловещую очередь, чтобы скорее пройти допрос.

За воротами кто-то суетливо переговаривался, и внезапно вошли еще четверо карателей. Трое из них представляли собой постоянную полицию, состоящую из бывших уголовников, посаженных на достаточно долгие сроки, чтобы стоило давать им серьезную подготовку. На них были непробиваемые шлемы с прозрачными визорами и легкая броня. Знаки различия выдавали наемников, служащих корпорации, а не гражданскую полицию. Двое несли длинные колья, нечто среднее между крюком и пикой.

Четвертым был Максвелл.

Вне всякого сомнения. Четверка прошла справа от ее укрытия, и Ребел хорошо рассмотрела парня. Посередине лицо пересекала кроваво-красная полоса, в горящих глазах застыла неумолимость.

– Конечно, я не ошибся, – рявкнул он. – Я сам слышал ее рассказ. Эту облаву организовала «Дойче Накасоне», так? Вот от них она и сбежала. Как я мог ошибиться?

Он привел остальных к себе в хижину и с удовольствием наблюдал за тем, как они сносят переднюю стену, разбрасывая по двору его драгоценности и одежду. Затем умелым движением полицейские вонзили крюки в заднюю стену и стали срывать ее с остова.

Ребел чувствовала неудержимое желание чихнуть. Ей хотелось закричать, сорваться с места и броситься наутек. Но все это были побуждения Эвкрейши, и Ребел не собиралась им потакать. Каратели у ворот обрабатывали троих последних жителей. Полицейские работали ловко и проворно. Главное не двигаться.

«Я старая опытная щука, – успокаивала себя Ребел. – Я само терпение».

Задняя стена полетела ко всем чертям, и полицейские стали тыкать палками в заросли. Максвелл прокричал предупреждение, они пропустили его мимо ушей. Максвелл бешено замахал руками.

И тут раздались крики ужаса. С грозным жужжанием из разбитого улья вылетел рой пчел.

Чертыхаясь и отмахиваясь от насекомых, полицейские подались назад. У ворот кто-то взял из хибарки Джонамона наполненный водой горшок и выплеснул его содержимое на рой. Вода разбилась на шарики, они полетели и в полицейских, и в пчел, ничуть не успокоив ни тех ни других. Постоянные полицейские отступили в коридор, волоча за собой Максвелла. Один каратель ругал его на чем свет стоит.

Максвелл огрызнулся в ответ и получил в зубы. Двор опустел. Каратели убрались за ворота, задержался только один. «Уходи!» – пыталась внушить ему Ребел. Но он не уходил. Долгим задумчивым взглядом полицейский обвел плавающий по двору мусор и одну-двух сердито жужжащих пчел. Потом он проскочил во двор и заглянул в несколько хибарок.

Полицейский осмотрел заросший лианами проход напротив Ребел. Затем переплыл на ее сторону. Ребел закрыла глаза, чтобы ее не выдал отраженный от зрачков свет. Кожа зудела.

Лианы слегка зашелестели.

– Выше голову, солнышко!

Ребел раскрыла глаза.

Перед ней стоял разрисованный под полицейского Уайет. Свирепые глаза, разделенные красной чертой, смеялись, рот растянулся в смешной улыбке. Потом лицо вновь омрачилось, и он сказал:

– Надо спешить. Они еще вернутся.

Ребел выбралась из лиан. Послушавшись Уайета, она прихватила свои шлем и скафандр. Уайет уже топтался у ворот и просил ее поторопиться. И тут Ребел заметила, что в темном углу двора под листом жести что-то шевелится.

– Подожди, – сказала она.

В углу оказалось тело.

Ребел оттолкнула лист жести. Под ним висел в воздухе старый Джонамон, бледный и недвижимый, словно обратившийся в камень. Ребел дотронулась до него, и он открыл один глаз.

– Осторожно, – пробормотал Джонамон.

– Джонамон, что они с тобой сделали?

– Я выдерживал и похуже. Ты не принесешь мне воды?

Уайет молча притащил баллон и поднес ко рту старика. Джонамон набрал полный рот воды, чуть не поперхнулся, закашлялся и все выплюнул. Придя в себя, он прошептал, задыхаясь:

– Старость – паршивая штука. И не слушайте тех, кто не согласен.

Старик запутался в собственной накидке. Ребел осторожно развернула ее. Когда она увидела тело Джонамона, то пришла в ужас.

– Они вас били!

– Мне не привыкать. – Джонамон попробовал засмеяться. – Но чтобы меня запрограммировать, надо избить меня до бесчувствия. – Он слабо пошевелил руками, будто ребенок. – Вот я и спасся.

Ребел хотелось плакать.

– О, Джонамон! Ну и чего вы добились? Они могли вас убить!

Джонамон ухмыльнулся, и на миг Ребел увидела молодого алчного человека со старой голограммы.

– По крайней мере, я бы умер в благодати.

Уайет тянул Ребел за собой:

– Солнышко, у нас нет времени.

– Без Джонамона я никуда не пойду.

– Гм. – Уайет задумчиво хрустнул пальцами, его губы двигались в беззвучном споре с самим собой. – Хорошо, – наконец согласился он. – Бери его за одну руку, а я возьму за другую.

Они медленно продвигались вниз по коридору, старик плыл посередине. От боли Джонамон раскрыл рот и прикрыл глаза. Он не пытался разговаривать. Видя маску карателя на лице Уайета, жители резервуара обходили их стороной.

– Здесь близко постоялый двор королевы Розлин, – сказал Уайет. – Она хищная старая ведьма, но хранит кучу психосхем. Если где-то здесь и есть больница, то у нее.

Красный трос вывел их на темную улицу с единственными ярко освещенными воротами. Люди входили и выходили. Ребел догадалась, что сюда-то они и шли.

У ворот им преградила путь сухощавая женщина с костлявыми плечами и маленькими черными сосками.

– Все забито! Все забито! – закричала она. – Мест нет, идите отсюда!

Она даже не взглянула на Джонамона, который к тому времени потерял сознание.

Не говоря ни слова, Уайет отдал ей браслеты с одной руки. Женщина многозначительно посмотрела на них и перевела взгляд на другую руку Уайета. Он нахмурился:

– Не будь жадиной, Розлин.

– Ладно, – ответила Розлин. – Сделаем для вас исключение.

Браслеты исчезли, и женщина провела всю компанию во двор.

Здесь царил великий беспорядок. Повсюду висели санитарные тросы. Их занимали раненые – крутые мальчики и крутые девочки, временные каратели, религиозные фанатики без краски на лице и даже один крепко связанный сумасшедший. В воздухе густо летали капли крови, мусор и огрызки бинтов. Но среди раненых расхаживали люди в раскраске врачей, и их программы, судя по всему, были составлены достаточно квалифицированно. Розлин остановила одного из них и сказала:

– Примите этого старикана в первую очередь. Его друзья заплатили.

Техник сухо кивнул и унес Джонамона. Розлин улыбнулась:

– Видите? Спросите кого хотите, Розлин платит добром за добро. Но вам надо уйти. У меня нет места для зевак.

И она стала гнать Ребел и Уайета со двора.

По дороге к выходу Ребел увидела вдруг знакомое лицо. Она схватила Уайета за руку и показала пальцем.

– Смотри! Это же…

На тросе висел Максвелл, он был в обмороке. Обозначающая принадлежность к полиции красная полоса размазалась по красивому, будто выточенному лицу.

Розлин увидела жест Ребел и рассмеялась:

– Еще один приятель? Придется тебе завести других, которые не лезут на рожон. Но с этим все в порядке. Может, останется без зуба. А вообще у него просто гистаминная реакция от укусов пчел. – Они подошли к воротам. – Его привела молодая женщина. Хорошенькая такая малышка. – Розлин захихикала. – Кажется, она от него без ума.

– Да? – равнодушно сказала Ребел. – Каких только дур не бывает.

Они пробирались по пустым коридорам, вдали от центра поселка и отодвинувшегося атмосферного фронта урагана.

– Уайет, – после долгого молчания спросила Ребел, – неприятности Джонамона – следствие недостатка кальция, да?

– Неприятности Джонамона – следствие того, что он старый упрямый пень. В этот раз он выживет, но рано или поздно подохнет!

– Нет, правда, – настаивала Ребел. – Я хочу сказать, что, как и болезни почек, его недомогание – следствие недостатка кальция. Если хоть какое-то время понаблюдать за ним, видно, что у него мышечные судороги, дыхание прерывистое… Так почему он не лечится?

Они приближались к стене резервуара. Здесь было холоднее, чем во внутренней части. Уайет притормозил и поплыл по узкой боковой дорожке. Ребел двигалась следом.

– Это неизлечимо. Проживешь с год в невесомости, и обратной дороги нет. Восстановить ничего нельзя. Не торопись, скоро поворот.

– Но это так просто. Можно вырастить разновидность коралловых полипов, способных жить в крови. На первом этапе они будут плавать свободно, на втором – внедряться в костную ткань. Когда они умрут, останется кусочек известняка.

– Коралловые рифы в костях? – Уайет был поражен.

– Так делают у меня на родине.

– Интересная цивилизация на твоей родине, солнышко, – заметил Уайет. – Когда-нибудь ты расскажешь мне о ней побольше. А сейчас… Вот мы и пришли.

Они вошли в совершенно темный коридор, освещенный только цветами. Мусор здесь лежал огромными, нетронутыми кучами. Вокруг не было ни души.

Уайет молча пошел вниз по коридору, он искал какую-то дверь. Обнаружив ее, Уайет остановился и стал стучать в стену.

– Это двор короля Уизмона. Здесь есть то, что нам надо.

– Что?

– Потайной шлюз.