– Ох уж эти женщины, – вздохнул Паксон. – Неси осторожно, – предупредил он стражника, когда тот нагнулся, чтобы поднять Валентину. – Мне не терпелось показать тебе мою невесту, – обратился он к Менгису. – Должно быть, твоя странная одежда испугала ее. Что думаешь?
– Я едва успел бросить на нее взгляд. Однако, мне трудно поверить, что ты выбрал себе в жены женщину, которая падает в обморок всего лишь при виде странной одежды незнакомца! К тому же, признаться, Валентина показалась мне худощавой.
– А я-то поверил, что ты ее не разглядел! – в тоне Паксона послышался холодок.
– Я на самом деле не разглядел ее лица. Когда женщина падает в обморок, она словно вся состоит из рук и ног. Но почему ты так насторожился? – задумчиво спросил Менгис.
– Увидимся за обедом! – сказал Паксон, не обратив внимания на вопрос.
Спокойно закрыв за собой дверь, он вернулся в комнату Валентины и вошел как раз в тот момент, когда она поднималась с постели, потрясенная и взволнованная происшедшим.
– Что за жестокую шутку ты сыграл со мной? Это бесчеловечно!
– Все было всерьез. Ты видела Менгиса. Он жив.
Радость вспыхнула в глазах Валентины, и Паксону захотелось убить ее, но он взял себя в руки.
– Менгис не помнит, что случилось. Последнее его воспоминание, сохранившееся в памяти, связано с Джакардом, словно ни Аламута, ни тебя не было в его жизни.
– Ты лжешь! Что за обман?
– Дочь врача должна была бы слышать, что, хоть и редко, но такое бывает. Увидев Менгиса в пустыне, я тоже подумал, что это обман, но, к сожалению, приходится признать: это правда. Он не помнит тебя. Теперь ты для него невеста брата. Я сказал Менгису, мы поженимся через неделю. Он ответил, что рад за меня.
– Поженимся? Никогда не бывать этому! Я ненавижу и презираю тебя! От одного взгляда на тебя у меня от отвращения мурашки бегут по телу.
– Твои чувства ко мне должны измениться, иначе твой возлюбленный умрет, и уж на этот раз я проверю, чтоб он не выжил. Во время обеда ты сама убедишься, что я не лгу: Менгис будет смотреть на тебя так, словно видит впервые. Даю тебе несколько часов на размышление, и постарайся принять верное решение.
Когда дверь за Паксоном закрылась, Валентина рухнула на пол, и плечи ее затряслись от рыданий. Не может быть! Менгис обманывает Паксона! На самом деле он все помнит! Но самое главное – Менгис жив! О Боже, он жив!
А если Паксон прав, и Менгис на самом деле потерял память? От своего отца Валентина действительно слышала о подобных случаях. Но вот что уж никогда не скажет она Паксону, так это – чем закончились два из трех случаев, о которых рассказывал ей отец. А они закончились полным восстановлением памяти! Выздоровление, правда, не было легким, от окружавших потребовалось много времени и терпения, но больные поправились.
Валентина решила молиться, чтобы и Менгис тоже выздоровел. Но как согласиться на требование Паксона выйти за него замуж? Не может она жить во дворце рядом с Менгисом, испытывая желание дотронуться до возлюбленного, и при этом считаться женой его брата! Однако, чтобы обезопасить Менгиса, придется ей согласиться.
В этот день Валентина уделила особенное внимание своему наряду, надев яркое платье абрикосового цвета и вплетя нитку жемчуга в волосы. Она знала, что хороша собой и сегодня выглядит обворожительнее, чем когда-либо прежде. Глаза сияли от счастья, щеки горели от возбуждения. За обедом они увидятся с Менгисом! Валентина все еще с трудом верила, что он жив и спустя несколько мгновений ей предоставится возможность заглянуть любимому в глаза. Девушка вознесла Богу благодарственную молитву и принялась ждать, когда же придет за ней Паксон.
Султан повел себя грубо и самоуверенно. Схватив Валентину за руку, он выволок ее из комнаты.
– Хочу предупредить: никаких подвохов! Можешь радовать свой взор созерцанием любимого, но будь и со мной внимательна и любезна. Ты принимаешь условия?
Валентина кивнула. Она готова была пообещать все, что угодно, лишь бы увидеть поскорее Менгиса.
Они вошли в просторный обеденный зал. Менгис их уже ждал. У Валентины дыхание перехватило, когда она взглянула на него. Каким же красивым и мужественным казался ей этот человек! На нем уже не было одежды из оленьей шкуры. К обеду надел он кафтан цвета, каким бывает небо в ясный летний день.
Менгис оценивающим взглядом окинул Валентину, когда Паксон представлял ему свою невесту. Темные глаза слегка сощурились, и Менгис перевел взгляд с женщины на своего брата. В нареченной Паксона ему почудилось что-то знакомое. Кого же она напоминала?
Менгис не сумел вспомнить, но поведение Паксона его смущало: брат вел себя напряженно, словно нервы были у него натянуты так туго, как кожа на барабане. Странно! С чего бы это? Его невеста, на самом деле, самая красивая из всех земных женщин. Но почему она все время смотрит не на жениха, а на его брата? Наверное, сравнивает с Паксоном! «Должно быть, я проигрываю в этом сравнении», – подумал Менгис, и мысль почему-то его опечалила.
Обед был превосходен, но Валентина не замечала, какие кушания ей подают. Она не сводила глаз с возлюбленного, и сердце бешено стучало у нее в груди. Паксон прав! Менгис не помнит ее! В его глазах не мелькнет ни проблеска былых чувств! «Но почему же все-таки, замечая мой взгляд, он отводит глаза?» – задумалась Валентина.
Менгис выглядел озадаченным, удивляясь, почему же столь пристально смотрит на него невеста брата, до сих пор не произнесшая ни единого слова. Паксон спросил ее о чем-то, она не ответила. Жених ждал, молчание затягивалось. Валентина встрепенулась: кажется, Паксон о чем-то ее спросил. О чем же? Она облизнула губы и глянула на Менгиса с безмолвной просьбой помочь ей выпутаться.
Менгис заметил в глазах Валентины страх и откинулся на подушки.
– Паксон, – медленно проговорил он, – твоя шутка насчет гарема показалась мне неудачной, и твоей невесте, кажется, тоже. Валентина расстроилась! Смотри, как затуманились ее глаза. Довольно о гаремах!
Менгис поднялся и подошел к Паксону, опустив руку ему на плечо.
– Поздравляю! Тебе можно позавидовать! Ты был прав, утверждая, что твоя невеста – самая красивая женщина на свете, – он посмотрел Валентине прямо в глаза и растерялся, заметив слезы.
И вдруг… Кажется… что-то припомнилось ему… Нет, то мгновение озарения пролетело безвозвратно. Менгис поклонился.
Валентина вскинула голову и произнесла очень тихо своим своеобразным низким мелодичным голосом:
– Менгис…
Его имя, произнесенное этой женщиной, так поразило Менгиса, что он чуть не лишился сознания. Почему? Почему так влечет его к этой красавице, которой судьбой предначертано вскоре стать женой его брата? Что-то пробуждалось в памяти Менгиса, но никак не могло из глубин прорваться к поверхности сознания.
У двери он задержался и с удивлением услышал раздраженный голос брата:
– Зачем тебе понадобилось произносить его имя? Да еще с такой мукой в голосе! Я же предупреждал: без подвохов! Менгис не помнит тебя! Кроме того, как человек благородный, он понимает: ты принадлежишь мне. Забудь о прошлом, Валентина, и тогда впереди перед нами откроется счастливая жизнь. Забудь Менгиса!
– Почему же ты не просишь меня вырвать из своей груди сердце? Почему не требуешь отрезать язык? Это в моих силах, но выбросить Менгиса из своей жизни я не в состоянии. То, о чем ты просишь, невозможно. Я выйду за тебя замуж, опасаясь, что ты убьешь брата в случае моего отказа. Но я боюсь, как бы ты не убил его и в случае моего согласия. Поклянись, что Менгис останется жив!
– У тебя нет права предъявлять мне какие-либо требования. Ты можешь только смиренно просить, но в тоне твоего голоса я не слышу смирения. Забота моей невесты о брате жениха глубоко меня трогает. Как жаль, что ему не дано понять, сколь многим ты жертвуешь ради него!
– Если ты попытаешься его убить снова, клянусь, я умерщвлю тебя! – предупредила Валентина, ее голос охрип от волнения.
Менгис отошел от закрытой двери вглубь коридора. Сердце учащенно билось в груди. Что же означает услышанное им? Очевидно, даже Паксону известно, что его брат и Валентина были знакомы в прошлом. Почему же он сам ничего не помнит? И разве возможно забыть такую красавицу, как Валентина? И почему она выходит за Паксона, если любит его, Менгиса? Потому что в этом случае султан Джакарда не убьет своего брата? Да, именно это явствовало из беседы. Теперь оставалось только понять, почему же Паксон возжелал убить его.
«Валентина ему не доверяет», – размышлял Менгис, опускаясь на низкий диван. Слова знахарки снова пришли ему на ум: «Рану нанес тебе брат». Почему же Паксон задумал его убить?
Дворец гудел от приготовлений к свадебным торжествам. Валентина старалась не попадаться Паксону на глаза и не могла смотреть на двоих братьев, когда они были вместе. Глаза ее останавливались на Менгисе и наполнялись слезами. Ей приходилось призывать на помощь всю свою волю, чтобы побороть желание дотронуться до него. В глазах девушки металась тревога, щеки впали, она едва прикасалась к блюдам, подаваемым ей за столом. В своих покоях, расхаживая по комнате, она непрестанно молилась, чтобы к Менгису вернулась память.
За два дня до свадьбы Валентина стояла на балконе и смотрела, как братья отправляются на охоту. Она с трудом заглушала рвущиеся из груди слова – ей так хотелось их выкрикнуть!
Ехали Паксон и Менгис молча, каждый был занят своими мыслями. Остановились они, поджидая дикого фазана, и Менгис, не выдержав, спросил, каковы же причины печального вида невесты, но брат уклонился от ответа.
С того самого дня, как услышал Менгис в первый вечер своего возвращения в Джакард странный разговор, долгое время раздумывал он, что же все это значило, и глядя в глаза Валентины, полные слез, чувствовал себя все более растерянным и несчастным. Менгис не радовался приближающейся свадьбе брата, сам не понимая, почему.
Фазан взлетел у них над головами. Охотники вскинули луки.
– Птица моя! Я первым ее заприметил, – крикнул Паксон и выстрелил.
Менгис прикрыл глаза. «Моя… моя… моя…» Фазан упал на землю.
– Какая красотка эта птичка! И я ее подстрелил! Она моя, Менгис!
«Моя… моя… моя…» Дыхание Менгиса стало прерывистым, сердце бешено застучало в груди. Паксон, заметив, что брат прикрыл глаза, рассмеялся:
– Ты никогда не мог вынести вида мертвой птицы! Не беспокойся, брат, она моя!
В ослепительной вспышке сознания Менгис увидел самого себя в Аламуте, и Валентина стояла с ним рядом, а Паксон смотрел на них злобным взглядом. «Она моя!.. моя!.. моя!..» «Уходи, брат, и оставь меня с тем, что принадлежит мне… мне… мне…»
Когда Менгис снова открыл глаза, они были холодными и непроницаемыми.
– Эта птица пока твоя, но вскоре, когда ты проглотишь ее, приправленную специями, у тебя ничего не останется, – спокойно произнес он.
Паксон резко вскинул голову и мрачно взглянул на Менгиса.
– И что ты хотел сказать этим?
– Понимай, как хочешь, – небрежно бросил Менгис. – Час поздний, пора возвращаться.