Валентина

ГЛАВА 33

На ужин в тот вечер им подали фазана, убитого Паксоном. Султан хохотал, рассказывая, как прикрывал глаза Менгис, когда он целился в птицу.

Валентина посмотрела на Паксона и холодно произнесла:

– А некоторые люди безумно любят диких животных и ни за какое золото мира не согласились бы их убить.

Она посмотрела на Менгиса, умоляя вспомнить прирученных им ланей. Он встретился с нею взглядом, глубоко заглянув в ее прекрасные глаза.

– Однажды у меня была лань, которую я звал Агавой, – спокойно произнес он. – Ты помнишь, Пакс?

– Нет, – коротко ответил ему брат.

Глаза султана бегали от Валентины к Менгису и снова возвращались к Валентине.

– Ты всегда окружал себя животными, и всех упомнить просто невозможно, – заметил Паксон.

Менгис пожал плечами.

– Я думал, ты вспомнишь. Впрочем, это теперь уже не имеет значения.

Кровь побежала быстрее по жилам Валентины. Она опустила глаза, опасаясь, что Паксон прочтет по ее взору то, что сейчас ей нужно скрыть. Менгис вспомнил! Он все вспомнил! Не в силах сдерживать свою радость, Валентина подняла глаза и тихо сказала:

– Лань по имени Агава? Никогда не слышала ничего более прекрасного!

Менгис улыбнулся, чтобы показать, что он понял намек, и встал из-за стола. Попросив извинения и сославшись на усталость, он покинул обеденный зал. Паксон проводил его враждебным взглядом.

Валентина поспешила вновь опустить глаза, на этот раз, чтобы Паксон не уловил волну ненависти, исходившую от нее. Она не сомневалась: он убьет Менгиса в день свадьбы, когда тот уснет. Султан Джакарда хотел насладиться своим торжеством, заставив брата присутствовать на свадьбе, и для него не имело значения, вспомнит ли Менгис прошлое или нет. Победа за ним – Валентину берет в жены он, а не брат-соперник!

Валентина стояла на балконе, слезы струились по ее щекам, сердце трепетало. Она смотрела, как Менгис пробирается по парапету с одного балкона на другой и спускается в огороженный сад, чтобы затем проникнуть в ее комнату. Девушка молилась, чтобы луна подольше оставалась за облаками. Еще мгновение – и возлюбленный окажется в ее объятиях!

Менгис бросился к ней и прижал Валентину к груди, заключив лицо в ладони и прильнув к губам в нежном поцелуе, а когда отпустил, то с глубокой любовью заглянул в сапфировые глаза.

– Никогда я не забывал тебя, – прошептал он. – Ты жила в моем сердце всегда, память таила прошлое в глубинах моего разума. Ты – моя жизнь, и без тебя мое существование теряет всякий смысл. Но поговорим позже. Сейчас нам нужно как можно скорее ускользнуть из Джакарда. Паксон спит, за ужином он выпил, пожалуй, слишком много вина. По крайней мере, часа четыре нас никто не хватится.

Валентина смотрела, как плетет Менгис из тяжелых занавесок прочную веревку, сообщая как бы между делом:

– Есть у меня для тебя весточка от Ахмара и Розалан. Твоя подруга родила сына. Они им очень гордятся. Агаву я оставил в Напуре. Она умеет петь чудные песенки новорожденным.

Валентина улыбнулась.

Пробежав через сад, они очутились у высокой стены.

– Поднимайся на стену первой. Я за тобой. Не шуми, – сказал Менгис, – иначе никто из нас не останется в живых, а разве тебе не хотелось бы взглянуть на малыша Розалан?

Благополучно перебравшись через стену, они побежали к конюшням, прячась в тени деревьев. Менгис вывел двух коней: вороного скакуна и белого арабского жеребца.

– Белое и черное – превосходное сочетание, – прошептал он. – Обе эти лошади быстрее ветра. Они без седла. Нам с тобой придется вначале ехать шагом, чтобы не было слышно стука копыт, но затем придется скакать как можно быстрее, останавливаясь только для того, чтобы попить. Ты выдержишь?

– Я все смогу выдержать, когда ты рядом со мной.

Менгис прижал Валентину к себе, помогая взобраться на белого коня. Пустыня простиралась перед ними огромным нетронутым полотном.

– Куда же мы едем? – спросила Валентина. – Хотя, впрочем, мне все равно – куда, – добавила она. – Самое главное – мы снова вместе.

Менгис улыбнулся.

– Мы поедем в Багдад. Вряд ли Паксон догадается искать нас там. В одной пещере возле Багдада спрятаны сокровища Саладина на случай, если придется спасаться бегством от христиан. Едем?

– Мне все равно куда, Менгис, – повторила Валентина.

Они ехали до полудня следующего дня и остановились лишь на несколько минут, чтобы утолить жажду, но к вечеру им пришлось сделать привал, чтобы хоть немного поспать. Валентина свернулась калачиком, прижавшись щекой к груди любимого. «Небесное блаженство!» – подумала она и провалилась в глубокий сон.

Менгис легонько встряхнул ее и, поцеловав, помог подняться на ноги.

– Надо ехать. Я слышу стук копыт. Боюсь, каким-то образом Паксону удалось напасть на наш след.

Они выехали из небольшой пещеры, послужившей им прибежищем. Коней они гнали еще один день, пока не добрались до небольшого оазиса.

– Уже недалеко до Багдада, – сообщил Менгис. – В той тайной пещере мы найдем продовольствие и оружие. Не пей много воды, Валентина! – предупредил он. – Потом напьешься. Спустя два часа мы окажемся в безопасности. Но если Паксон нас догонит… Ты же ведь знаешь, что тогда случится? – спокойно спросил Менгис.

Валентина кивнула.

– Я должен буду убить его. В противном случае, он убьет нас обоих.

– Я знаю.

Они продолжили путь, обогнули город Багдад и добрались до реки Тигр, на скалистых берегах которой лишь кое-где росли согнутые ветрами деревья. Вдоль берега тянулись пещеры. Менгис переезжал от одной пещеры к другой, пока не нашел ту, что искал.

Войдя внутрь, они оставили лошадей поблизости от входа, а сами углубились в пещеру. Тщательно замаскировав ветками вход, Менгис зажег несколько свечей и осмотрел припасы.

Валентина изумленно оглядывалась.

– И Саладин еще смел утверждать, что ему не хватает провизии для войска! – удивлялась она.

– Те, кто ввязан в войну, всегда лгут, и Саладин ничем не отличается от английского короля в этом отношении. Впрочем, не важно. Единственное, что имеет сейчас значение, так это возможность спокойно поесть и поспать до утра. А завтра мы примемся ждать Паксона, потому что нельзя постоянно убегать от опасности. Мы должны встретиться лицом к лицу с противником и тем, что нам суждено. Но в любом случае, здесь у нас больше шансов остаться в живых, нежели в Джакарде, где у Паксона полно стражников.

Они насытились сушеными фигами и сыром, опустошили бутылку вина и заснули в объятиях друг друга. Валентина шептала во сне имя Менгиса, и он, улыбаясь, обнимал возлюбленную. Ни нежных поцелуев, ни страстных слов – всепоглощающего чувства умиротворенности было достаточно для ощущения полнейшего счастья.

Позавтракали они вновь сушеными фигами и сыром, и выпили еще одну бутылку вина, а затем сели ждать Паксона, и сидели они, прижавшись друг к другу, и молчали, потому что слова были не нужны.

Спустя несколько часов, уже после полудня, громкий голос позвал:

– Менгис! Ублюдок! Выходи и сразись, как мужчина! Или ты станешь избегать честной битвы, утверждая что не любишь сражения?

Менгис встал, глаза его были печальны. Поединок с братом доставит ему невыразимую боль, он знал это. Взяв копье в руки, Менгис вышел на яркий свет, ведя в поводу коня. На песчаном берегу у кромки воды он взобрался на своего скакуна. Только тогда отыскал Менгис взглядом своего брата.

– Пакс, скажи правду, почему значит для тебя эта женщина так много, что ты готов умереть?

– Валентина предала тех, кто спас ей жизнь, когда она умирала. Эта женщина – лгунья и воровка, и свою кровь без размышлений она отдаст за дело христиан. Я ответил на твой вопрос? – холодно спросил Паксон.

– В некоторой степени. Но позволь задать тебе еще один вопрос. Только скажи мне правду! На самом ли деле оставил бы ты Валентину умирать на том проклятом кресте?

– Ты задаешь слишком много вопросов, которые тебя не касаются вовсе! Но ты мне все-таки брат, и я тебе отвечу. Да, я оставил бы ее умирать.

Менгис долгим печальным взглядом посмотрел сопернику в глаза и кивнул:

– Сразимся!

– Один из нас умрет, – провозгласил Паксон.

Менгис мягко тронул поводья, и конь загарцевал на песке. Паксон немного отступил, заняв позицию напротив брата. Смертельная схватка началась.

Кони рвались вперед. Паксон подбросил копье в руке и выставил щит. Всадники скрестили копья на середине площадки. Скрежет металла о металл гулко разносился в тишине. Оба брата удержались в седле и отошли па прежние позиции, чтобы повторить все снова.

Солнце светило Менгису в глаза. Кони рванулись, и в тот момент, когда копье Паксона угрожающе устремилось к груди соперника, Менгис скользнул под брюхо жеребца, своим копьем задев лошадь брата.

– Ублюдок! – крикнул Паксон. – Впредь никаких уверток!

– Ладно! На этот же раз прости!

Еще три раза сходились всадники, но никто из них не вылетал из седла.

В седьмой раз Паксон понадежнее перехватил копье и на долю секунды застыл на песчаной полоске, высоко вскинув оружие. Темные глаза пылали ненавистью, и сверкали белые зубы, обнаженные в страшном оскале. Копье полетело, рассекая воздух, но неожиданно Менгис уклонился и оказался рядом. Его копье, в отличие от копья Паксона, попало в цель. Тело султана Джакарда дернулось, кровь хлынула из раны, он свалился на землю.

Менгис пришпорил коня и помчался за братом – его волок за собой конь.

– Глупец! – кричал Менгис, и в его голосе слышалась невыносимая мука. – Зачем же ты промахнулся?

Кровавые пузыри закипали на губах Паксона.

– Солнце светило мне в глаза, – прохрипел он.

– Неправда, – с нежностью в голосе сказал Менгис, распутывая поводья.

– Насколько плоха моя рана? Доберусь ли я до Джакарда? Только не лги, брат!

– Скажу честно, Пакс, – голос Менгиса охрип от волнения, – ты не выживешь.

– Менгис! – султан умоляюще схватил брата за руку. – Почему все так обернулось? Когда же и что я сделал не так, как было должно? В чем моя ошибка? В том, что я не научился любить так, как любишь ты? Или в том, что, увлекшись войной, я оставил для жизни слишком мало времени? Почему зависть к тебе стала для меня путами? Скажи мне, Менгис, пока Аллах не забрал меня к себе, как же это случилось?

– Я не знаю, Пакс. Но если б сейчас я мог сделать так, чтоб все обернулось иначе, я бы не пожалел сил! – ответил умиравшему Менгис, глядя, как жизнь покидает тело брата.

Паксон закашлялся, кровь запенилась в уголке рта.

– Ты получил все, что хотел, а я ничего не оставляю после себя. Кроме тебя, некому оплакать меня и некому позаботиться о Джакарде.

– Ты ошибаешься, Пакс. Женщина по имени Розалан родила от тебя сына, наследника Джакарда.

Глаза Паксона выражали смертельную муку.

– Не лги, брат! Этого не может быть!.. Как ты сказал?.. Розалан? – спросил он, с трудом выдыхая слова.

Скорбь Менгиса усилилась: его брат не знал даже имени женщины, родившей ему сына. Отвечая Паксону, Менгис подумал, каким будет для него счастьем, когда Валентина родит сыновей.

– Мать твоего ребенка, Розалан, ты встретил в Напуре во дворце Рамифа. Она бедуинка, как наши праотцы.

– Я хочу увидеть сына, прежде чем умру! – слабым голосом потребовал Паксон.

Менгис взглядом отыскал Валентину. Крупные слезы катились по ее щекам.

– Пакс, путь до Напура не близок…

– Клянусь, я не умру, пока не увижу своего ребенка! Привези его, Менгис! – последние слова дались султану Джакарда тяжело, он откинулся назад, дыхание стало еще более тяжелым и хриплым.

Менгис попытался успокоить брата:

– Тогда не разговаривай, береги силы! Но Паксон не последовал совету:

– Позови федаинов! Пошли их в Напур! Они будут служить тебе до конца твоих дней, хотя ты и покинул Аламут! Поторопись, времени осталось немного.

Мысли Менгиса лихорадочно заметались. Паксон прав. Федаины, хоть он больше и не шейх аль-Джебал, выполнят любую его просьбу, ему достаточно лишь дать знать о своем желании.

– Позаботься о нем, Валентина, – сказал Менгис и побежал по песчаному берегу к дальним пещерам.

Валентина упала на колени и со слезами на глазах сжала Паксону руки.

– И он еще посмел называть меня глупцом! – отозвался умирающий. – Сам он глупец, от любви потерявший разум!

Заметив слезы девушки, он проговорил:

– Ты по мне плачешь, Валентина?

– Да, Паксон! Менгис, может быть, и на самом деле со временем станет думать, что действительно ты промахнулся, потому что солнце слепило тебе глаза. Но, наблюдая со стороны, я видела, в тот момент ты мог убить брата, но послал копье мимо цели. Однажды я прокляла тебя за то, что ты его убил, а сейчас благодарю: ты пощадил Менгиса, сохранив ему жизнь.

– Однажды я слышал, как мой отец… – жестокий приступ кашля не позволил умиравшему договорить.

– Постарайся не разговаривать! Береги силы! – крикнула Валентина со страданием в голосе.

– Нет, я должен сказать. Однажды, когда я был еще ребенком… – он снова закашлялся, – … я слышал, как наш отец беседовал в саду с Менгисом. Он рассказывал, как сильно любил его мать. «То была любовь, которая в силах сдвинуть горы», – говорил отец. Я часто вспоминал его слова, и мне всегда было обидно, что говорил так отец о матери Менгиса, а не о моей. Я никогда не смог бы ради тебя сдвинуть горы, Валентина… но я бы попытался… я бы попытался… если бы ты…

– Я это знаю, Паксон, – отчаянно плакала Валентина.

Умиравший протянул дрожащую руку, чтобы утешить рыдавшую над ним женщину.

– Я не достоин твоих слез. Ты слишком много страдала из-за меня. Мне искренне жаль, что все так получилось. Почему так стало вдруг темно? Неужели солнце зашло за облака?

Валентина обратила свой взор на яркое солнце, заливавшее золотом берег Тигра, и сердце у нее оборвалось.

– Да, становится темно, – печально произнесла она.

Паксон взял ее за руку и попытался снова заговорить.

– Времени у меня совсем мало. Силы покидают мое тело…

– Ты должен продержаться, Паксон. Ты обещал! Федаины не подведут Менгиса, я в этом не сомневаюсь, – хриплым шепотом приободряла его Валентина. – Ты увидишь своего сына! Держись же, Пакс! Подожди… кажется, они приближаются!

Валентина побежала к краю песчаного берега, где стоял Менгис, вглядываясь в даль.

– Они скоро будут здесь! – отрывисто бросил он ей.

– Паксон умрет с минуты на минуту, Менгис, – прошептала Валентина. – Боже мой, пусть же поторопятся! – взмолилась она.

Отряд федаинов мчался по пустыне, в руках одного из них был маленький сверток с младенцем. Глаза Менгиса загорелись, когда всадник передал ему аккуратно спеленутого малыша. Поручив ребенка заботам Валентины, человек, отказавшийся от трона шейха аль-Джебала, повернулся к федаинам, чтобы тихо сказать им несколько слов. Спустя минуту всадники ускакали.

Валентина подбежала к Паксону и опустилась перед ним на колени.

– Вот твой сын! – сказала она, разворачивая одеяльца.

Осторожно опустив малыша на грудь умиравшего отца, со слезами на глазах смотрела девушка, как нежно касается рука мужчины головы ребенка.

– Менгис! Зажги фонарь и подними мне голову. Совсем стемнело! Я ничего не вижу! Поторопись, времени у меня совсем не осталось!

– Твой сын очень красив, Паксон, – сказала Валентина. – Он станет великолепным мужчиной. Мы расскажем ему об отце, когда ребенок подрастет, – она плакала, не скрывая слез.

Умиравший счастливо улыбнулся, прижав дитя к щеке.

– Менгис, пообещай… пообещай мне, брат, что ты… – Паксон закашлялся, губы потемнели от крови, – что ты позаботишься о нем, хотя и нет у меня права просить тебя о чем-либо. Скажи ему, что… если б я знал… если б был таким же мудрым, как ты… скажи ему…

– Я позабочусь о твоем сыне, Пакс. Мы вырастим из него достойного правителя Джакарда, обещаю. Твой сын будет знать, что его отец был замечательным человеком.

Менгис передал малыша Валентине и обнял брата. Тихие слезы текли по его щекам. На лицо Паксона вдруг снизошло выражение покоя и умиротворения.

Похоронили султана Джакарда в глубине пещеры Саладина. Валентина качала на руках малыша, Мехемета Ченгиза.

– Ты необыкновенно красива, когда держишь ребенка на руках! – сказал ей возлюбленный.

– Когда ты рядом со мной, я всегда ощущаю себя красивой. Мне бы только хотелось, чтобы этот ребенок был нашим с тобой сыном. О, Менгис! Мы должны поскорее отправиться в Напур! Наверняка федаины ничего не успели объяснить Розалан, просто выхватив малыша из колыбели. Она, наверное, сейчас сходит с ума от тревоги.

Менгис улыбнулся.

– Ты забываешь, что в Напуре Агава! Девочка объяснит Розалан, что федаины вовсе не убийцы! Но ты права: нам пора отправляться в Напур!

Путешествие в Напур не было омрачено досадными происшествиями, все было спокойно. Валентина баюкала на руках ребенка, нашептывая ласковые слова, а Менгис поглядывал на нее с нежною улыбкой, но порой его лицо омрачалось грустью.

Когда они приблизились к воротам дворца Напура, Агава встретила их радостными возгласами.

– Я догадалась, что это ты послал за ребенком, – объявила девочка, уцепившись за Менгиса, – и сказала Розалан, чтобы она не беспокоилась! Ох, как я счастлива! – продолжала ворковать Агава. – Валентина, а тебе не кажется, что Ченгиз похож на только что вылупившегося птенца без перьев? Розалан говорит, что все младенцы так выглядят! Ох, как я счастлива тебя видеть! – без конца восклицала маленькая подружка госпожи.

– А где же Розалан и Ахмар? – спросила Валентина, входя во дворец.

– Они молятся у куста багряника. Я им сказала, это ни к чему, с их сыном ничего дурного не произойдет… Смотри, вон к нам идет Розалан!

Бедуинка пристально вгляделась в прибывших и остановилась, увидев, что это Валентина и Менгис, затем помчалась, протягивая руки к своему ребенку. Ахмар торопился следом.

– Мой сын! – плакала Розалан. – Я уже и не думала увидеть свое дитя снова! – сказала она, обнимая подругу. – Мне показалось, я умру, когда какие-то люди выхватили малыша из колыбели. Пойдем же, ты должна рассказать мне, что произошло с тобой с тех пор, как ты покинула дворец Напура. Хочешь чая с печеньем?

Менгис и Ахмар молча смотрели на двух обнимающихся и плачущих женщин. Выражение на их лицах означало только одно: ох уж эти женщины!

– Что я тебе расскажу! Ты будешь слушать, затаив дыхание! – пообещала Валентина.

– Не заставляй только меня очень долго ждать! – потребовала бедуинка. – Рассказывай немедленно! – она даже топнула ногой.

– Вы с Ахмаром поедете в Джакард и станете править землями отца вашего сына, пока он не повзрослеет. Таковой была последняя воля Паксона. Ты оказалась права, Розалан: твой сын рожден, чтобы стать правителем!

Бедуинка потеряла дар речи, у Ахмара на лице застыла глупая улыбка. Агава же принялась весело пританцовывать. Менгис радостно улыбнулся, обняв Валентину.

– А мне можно будет поехать в Джакард? – спросила девочка.

– Конечно! Как же Ченгиз обойдется без твоих песенок? Я ведь так петь не умею! – рассмеялась Розалан. – Когда нам отправляться, Валентина?

– Когда захотите, но полагаю, Ченгиз должен оказаться в своем доме как можно скорее. Возьми с собой из Напура все, что сочтешь нужным. Мы с Менгисом хотим, чтобы вы были счастливы.

Расставшись с друзьями, Валентина и Менгис прошли в тенистый сад.

– Милая, – тихо обратился к ней возлюбленный, не зная, что же еще сказать, все слова вдруг куда-то исчезли, но Валентина прочла в его взоре, полном непролитых слез и неизбывного горя, все, что он хотел бы ей сказать.

– Поезжай, Менгис! Я понимаю, в жизни каждого человека наступает однажды такое время, когда ему следует побыть одному. Однако возвращайся ко мне, как можно скорее! Я буду ждать, – она нежно улыбнулась, и ее любимый понял, что эта женщина готова ждать его вечно. Менгис обнял Валентину.

– Когда же и где ты успела так хорошо узнать душу мужчин? Как ты догадалась, что сейчас мне необходимо побыть одному, прежде, чем я сам это понял! – он заглянул в ее глаза, сиявшие сапфировой голубизной, свидетельствовавшей о безграничном счастье. – Хвала Аллаху! Он помог мне сделать тебя такой счастливой!

– Чтобы сделать меня счастливой навсегда, Аллаху достаточно лишь заключить меня в твои объятия и оставить в них навечно! Возвращайся ко мне поскорее, Менгис!

Он поцеловал ее страстно, и губы любимого сказали Валентине, что его жизнь без нее не имеет смысла и что он непременно вернется.

Следующие несколько дней Валентина провела, занимаясь делами Напура. Ахмар и Розалан помогали ей с воодушевлением. Но даже слушая их рассказы и отвечая на вопросы, Валентина думала о Менгисе, вслушиваясь в стук лошадиных копыт по садовой дорожке и ожидая вот-вот услышать голос любимого.

Ахмар проследил, чтобы Рамиф был погребен согласно всем мусульманским обрядам, достойным почитаемого народом эмира. Мохаба положили в могилу рядом с его другом, как он того и желал при жизни.

Саладин поручил Менгису и Валентине править Напуром под его непосредственным наблюдением.

Беседа взрослых была прервана девочкой, вбежавшей в комнату с новостью:

– Первый зуб! У Ченгиза прорезался зуб! – сообщила Агава.

Все рассмеялись и немедленно отправились посмотреть на первый зуб малыша. Валентина шла позади остальных. Агава обвила руками ее шею.

– Мы все скучаем по Менгису, правда? – робко спросила она.

– Да, малышка, – голос Валентины всегда шел из самой глубины сердца, когда она говорила о любимом.

– Я думаю, он скоро вернется, – попыталась приободрить ее Агава.

– Я тоже так думаю, – улыбнулась Валентина. – Ну, пошли? Я должна увидеть первый зуб Ченгиза.

Валентина проснулась оттого, что губы Менгиса приникли к ее губам в поцелуе, опаляющем, как солнце пустыни. Любимый! Счастье засветилось в глазах девушки. Она бросилась в объятия Менгиса и обвилась вокруг него, словно не желая когда-либо еще отпускать от себя возлюбленного.

Их губы слились, и для слов не осталось места. Двое влюбленных сразу же перенеслись в блаженную страну любовных восторгов. Губы Менгиса стали требовательными, жадными, ищущими. Проникновенно и обжигающе, нежно и трепетно, властно и страстно ласкал он Валентину, ожидая бурного отклика, возбуждая и увлекая на неведомые высоты. Поцелуями Менгис покрывал ей шею, спускаясь к груди, и снова и снова шептал ее имя, будто не мог поверить, что на самом деле наконец-то она оказалась в его объятиях. Их любовное слияние было бурным, как морской ветер, и гармоничным в своем ритме, как само море.

Валентина страстно отвечала на поцелуи, касаясь тела возлюбленного прохладными пальцами. Страсть нарастала неукротимо. Загорелые руки обвивались вокруг ее стана, пытливо пробегая по изгибам тела.

И непрестанно шептал он ее имя:

– Валентина… Валентина…

Молодые тела стремились друг к другу, тихие стоны экстаза усиливали наслаждение, вздымая на волнах восторга к высотам любви.

Менгис опять и опять выкрикивал ее имя, маня, призывая и приказывая любимой следовать за ним к зениту и высшему блаженству пламенного желания.

– Валентина!..

А после он лежал рядом с ней, и ее темноволосая головка покоилась у него на плече. Валентина счастливо вздохнула, ощутив, как обвивает ее стан рука возлюбленного, и прижалась к нему теснее, нашептывая тихие слова обожания. Ее миротворец. Любимый. Мужчина ее грез. Губы Менгиса ласкали теплое обнаженное плечо возлюбленной, в который уже раз нашептывая ее имя.

– Чшшш, – прошептала Валентина, прижимая подушечки пальцев к его губам.

Он повернул голову и прижался губами к тонкому запястью, наслаждаясь нежностью кожи любимой и ощущая теплоту, столь щедро даримую ею.

– Я здесь… и я отныне всегда буду с тобою рядом, – прошептала она. – Ты моя жизнь, и я постараюсь сберечь нашу любовь.