Валентина

Глава вторая

За столом собралось человек тридцать гостей. Среди них были и высшие французские офицеры, включая двух маршалов — Даву и Бертье, — и, конечно, король Неаполитанский Мюрат. Почетный гость сидел по правую руку от очаровательной хозяйки; с самого начала обеда Мюрат откровенно упивался собой и своим нарядом. На нем была малиновая куртка, сверкающая золотом, белые лосины и шелковые чулки, а башмаки были украшены крупными бриллиантами. Пальцы его были, казалось, скованы цепью из червонных колец, игриво завитые каштановые кудри с нарочитой небрежностью ниспадали на щеки. Никогда еще он не выглядел в собственных глазах так мощно, так неотразимо, и нравился он сам себе безмерно. Он полностью развернул свой стул в сторону графини Грюновской, предоставив созерцать свою широкую спину даме, сидящей по другую сторону от него. Очень хорошенькая дама была на самом деле женой некоего уездного помещика, но Мюрат так и не удосужился заметить ее присутствие.

Это было, впрочем, неудивительно; взгляды всех мужчин в комнате были обращены на Валентину, сидящую во главе стола. Только ее муж сохранял уныло-презрительную гримасу на лице.

Графиня была одета во все белое, прозрачный шифон овевал ее плечи, слегка прикрывая огромное декольте, чуть не на три четверти обнажавшее ее груди, между которыми одинокою звездой блистал алмазный медальон. По тому, как плотно облегала материя ее тело, графу показалось, что она поступила в соответствии со старым обычаем французских проституток натягивать на себя влажное платье. В ушках ее сверкали бриллиантовые серьги, а от запястья до локтя вся рука была в звенящих браслетах. Под высоко поднятыми волосами пламенели румянами щеки; глаза ее возбужденно блестели, а смех звучал неприлично громко.

Она спустилась в гостиную поздно, за минуту до прибытия гостей, и когда граф успел заметить ей, что она выглядит не совсем пристойно, она расхохоталась:

— Ты же хотел, чтобы я изображала шлюху! Я рада, что это мне хоть чуть-чуть удалось!

Теперь граф следил за ней и не верил своим глазам. Если бы ему раньше сказали, что его жена способна на такой отъявленный флирт, он бы просто не понял шутки. При этом зрелище душа его колебалась между раздражением от того, что он выставлен на посмешище французской знати, и удовлетворением от ее полной поглощенности Мюратом.

Наклонясь к ней, Мюрат встряхнул своими кудрями, отчего Валентину обдало тошнотворно сильным запахом его духов.

— Не могу поверить, мадам, это просто невозможно, — сказал он, сияя от предвкушения.

— Что же вызвало ваше недоверие, сударь? — прошептала она томно.

— Чудесная перемена в вас, вот что! Прошлую нашу встречу вы были как розочка, прекрасная, стройная, но колючая, и оттого мой приятель де Шавель… ах, забудем Шавеля, ну его к чертям, ладно? А этим вечером — вы просто колдунья и будто стали даже пышнее… — Его глаза скользнули ниже, под декольте, и Валентина ощутила желание плеснуть ему в лицо вином. Но вместо этого она коснулась пальчиком его рукава и провела по нему до открытого запястья, легонько погладив кожу.

— Я думала о вас всю ночь, — сказала она. — Мне казалось, что у меня разбито сердце! Но когда мне доставили от вас те чудные розы, я словно ожила… А правда, что вы не можете отказать женщине, как о вас говорят?

Мюрат приподнял брови, и нагловатая усмешка тронула его рот; зубы, обнажившиеся под густо-красными толстыми губами, вызвали у нее в памяти какие-то животные сравнения.

— Я думаю, это женщины не способны отказывать, вот что я вам скажу, — хмыкнул он. — Но это не про вас. А вы ведь так прелестны — и недоступны… И вы, возможно, не пожелаете утешить солдата, который уйдет скоро на войну и там и погибнет? Скажите, так ли вы жестоки, как красивы?

Валентина взглянула в его жадные глаза, полные желания обладать, и подумала, что она исполняет свою роль совсем неплохо, Но она чувствовала сильное отвращение от запаха его духов и другого, особого запаха мужского пота, от смеющегося мясистого лица… При одной мысли о его близости ей становилось дурно. Но весь ее план был построен на этой гадкой игре; ей нельзя было дать ход подозрениям своего мужа раньше времени.

— Разве я смогу обойтись с вами жестоко, сударь, ведь вы солдат Его Величества. И если только в моих силах сделать для вас что-нибудь…

— О да! — заявил он и без тоста выпил полный бокал. — Вы угостили меня великолепным обедом. Позвольте мне отплатить вам ужином.

— Когда же? Завтра? — пролепетала Валентина.

— Нет, — сказал он, вытирая рот, — сегодня, сейчас. Я все устрою.

— Но я не могу… — Валентина постаралась сдержать испуг, и голос ее не дрогнул, только лицо залила вдруг бледность. — Нет, только не сегодня. Сегодня невозможно. Но завтра — завтра я приду, когда вы скажете…

— Почему же сегодня невозможно? — мягко спросил он. — Зачем же мне умирать от страсти до завтра, когда и сегодня все получится?

— Но есть одно препятствие: я ни в коем случае не могу оставить гостей.

— Я уверяю вас, — заявил он самодовольно, — что все разойдутся, как только я сам поднимусь. Ваш муж не в счет — он ведь свой парень, к тому же, как мне известно, в полночь он принимает любезного графа Потоцкого. Он сам сказал мне. Так что в мире нет ничего, что помешает вам скромно поужинать с одиноким солдатом… Я просто настаиваю!

— Я подумаю, — отвечала Валентина. — Я не могу вам сразу ответить. Вы слишком нетерпеливы!

Мюрат успел уже: выпить огромное количество вина и коньяку, но он отнюдь не был пьян и примечал малейшие оттенки ее тона. Он заметил, но не показал этого, как слетела с нее маска кокотки. Он уже немного устал от игры. Ему оставалось сделать последнюю пробу перед тем, как окончательно решить, как ему быть с Валентиной.

Мюрат взглянул через стол на мужа Валентины, угрюмо следящего за тем, как соблазняют его жену, и про себя обозвал его непристойным гасконским словечком. Ему до смерти надоели эти проклятые поляки и их развратные жены, ложащиеся под бравых французов с видом невинных и жертвенных дев! Этим идиотам выпало счастье биться под знаменами величайшего полководца мира и счастье спать с лучшими мужчинами мира, и они все чем-то недовольны! Ничтожества, кого они хотели обмануть этими глупыми интригами? Мюрата, который был когда-то простым солдатом, а стал королем Неаполя и зятем императора Франции? Ему захотелось встать и бросить в лицо этим людишкам все, что он о них думал, но его удержала от этого мысль повести свою игру против них. Эту милую графиню он все-таки хотел затащить в постель и поучить ее там хорошим манерам. Он не держал на нее зла за ее штучки. Если она сейчас поддастся ему, то он не прочь попасться на крючок. Но только на одну ночь и на его собственных условиях.

— Что ж, дорогая моя, — сказал он. — Я подожду вашего ответа.

Чуть позже Валентина пригласила гостей в соседнюю комнату. Там был небольшой зал, уставленный вычурной французской мебелью, с роялем и арфой. По обыкновению гостей развлекали после обеда музыкой, и граф Грюновский специально нанял для этого пианиста. Мюрату было приготовлено почетное место рядом с хозяйкой, но он сел подальше, в заднем ряду. Он терпеть не мог музыки и решил подремать. Граф воспользовался этим и сел рядом с Валентиной.

— Ну как? — спросил он негромко. — Далеко ли ты продвинулась?

— Он пригласил меня на ужин, — не поворачиваясь к нему, отвечала Валентина.

— Отлично! Этой ночью, я не сомневался… Я ведь ему уже намекнул, чтобы он не брал меня в расчет. Так ты дала согласие?

— Пока нет, — сказала она сквозь зубы. — Отойди от меня, он приближается к нам и может слышать.

— Соглашайся, — сказал граф почти нежно. — Он не станет спрашивать еще раз, но отказа не простит. Ты пойдешь с ним сегодня — помни о своей сестре… О, сударь, позвольте освободить для вас место! — воскликнул он, вскакивая перед Мюратом. — Надеюсь, эта легкая пьеска позабавила вас?

— Ну да, — согласился Мюрат. Отдав шутливый поклон Валентине, он продолжил:

— Вы очаровательная хозяйка, а вы — такой услужливый хозяин! Пышный стол, прекрасная музыка, я просто тронут, дорогой граф! Но, отдав должное вашему хлебосольству, через час мне придется откланяться. На рассвете мне назначено быть у Его Величества, а император не терпит, когда перед ним зевают. Так что, увы, мне надо будет идти. Через час.

Последние слова он произнес с явственной усмешкой, полной смысла.

— Так вы принимаете мое приглашение? — тихо спросил он Валентину, когда музыка заиграла вновь. — Да или нет? Неужели вы откажете мне?

— Нет, сударь, — сказала Валентина, содрогаясь внутри себя. — Разве можно устоять перед храбрым маршалом Франции…

Он слегка пожал ее руку и всерьез поправил:

— Спасибо на добром слове, мадам. Только я, пожалуй, маршал всего мира…

Уже через пару минут он дремал, и звуки музыки, не затрагивая, словно осторожно обтекали его. Когда минул час, граф подал знак прекратить музыку. Маршал сразу же встал без малейших признаков сна на лице, и, наклонясь к Валентине, прошептал, что хотел бы осмотреть сад перед отъездом. Валентина извинилась перед гостями, и они с маршалом вышли через высокие стеклянные двери на террасу. Терраса открывалась в густой свежий летний сад, освещенный полной луной. Он тронул Валентину за рукав:

— Пройдемте дальше, мадам, мне хочется осмотреть весь сад.

Ей стало ясно, чего он добивается. Она была вся натянута, как тонкая струна. Сделав несколько шагов, она вдруг почувствовала его горячие губы на своих губах и его жадный язык, силившийся разомкнуть их… Так же неожиданно он выпустил ее из объятий.

— Мне надо идти. Ровно через час я пришлю за вами экипаж. А теперь нам бы надо выйти к гостям для прощания. А вашего любезнейшего мужа мне хочется еще и поблагодарить отдельно…

Действительно, не прошло и нескольких минут, как гости разъехались. Не ожидая мужа, Валентина кинулась наверх, в спальню. Яна ждала ее.

— Дать вам попить чего-нибудь тепленького, мадам? Вы выглядите такой усталой! Слава Богу, гости не стали засиживаться!

Яна принялась стелить постель, что-то бормоча себе под нос. Она втихомолку негодовала, что графине пришлось развлекать гостей за столом после целого дня таких испытаний.

— Я уезжаю, — сказала Валентина, садясь к зеркалу. Она взглянула туда и вдруг, повинуясь неясному импульсу, стерла со щек румяна. Теперь лицо ее стало неестественно бледным в колеблющемся свете свечи.

— Уезжаете? Но как же, мадам, ведь время спать! Вам надо отдохнуть!

— Это королевский приказ. Или полукоролевский, в зависимости от того, считать ли Мюрата полным королем. Мне предстоит ужинать с маршалом. Знаешь ли, Яна, кто это такой? Боюсь, что не знаешь. О, это большой человек! Полководец, храбрец, да к тому же женат на сестре императора! Белые розы были от него — вспомнила теперь?

Яна не сразу откликнулась. Она не была дурочкой и прекрасно понимала, что означают приглашения на ужин без мужа. А ведь по всему было видно, что господин, пославший цветы, не стал бы брать в такую компанию графа Грюновского.

— Он вам нравится, мадам? Как он, приятный мужчина?

— О да, — едко заметила Валентина. — Надеюсь, он еще и способен понять женщину… Впрочем, сомнительно. Ну ладно, подай мне голубое вельветовое платье, то, закрытое до горла. Мне надо переодеться. В этом платье я сама себе противна.

— Если вам не хочется ехать, — осторожно сказала Яна, — я, пожалуй, скажу внизу, что вы заболели. Может, вы передумаете? Не надо делать это через силу. Ей-Богу, я пойду и скажу за вас…

— Ты мне не сможешь помочь, милая, — невесело улыбнулась Валентина. — И никто мне не поможет, за исключением, быть может, самого Мюрата. В конце концов я могу просить его о поддержке. Он достаточно могуществен, и для него нет препятствий…

— О чем же вы станете ему говорить, мадам? — спросила Яна, борясь с застежками на платье Валентины.

— Я попрошу его защитить меня и сестру от графа, — бросила Валентина. — Неужели ты думаешь, что мне Мюрат нужен как любовник? И что я делаю это втайне от мужа? Нет, моя дорогая, он сам подложил меня, подло подложил Мюрату, чтобы я в постели выведывала разные вещи и передавала графу и его честным друзьям! Я отказалась сперва, и ты видела, к чему это привело — вчера… Он угрожал смертью моей сестры, и я знаю, что он выполнит угрозу. Еще утром я собиралась бежать из этого дома послезавтра. Но сейчас уже нет времени. Мне казалось, что до рандеву с Мюратом у меня есть еще день-другой. За это время мы добрались бы до Чартаца, до Александры. Вдвоем с ней мы сумели бы избежать преследований графа. Я только не думала, что все произойдет так скоро. Но я сделала свой выбор. Я поеду этой ночью к Мюрату и отдамся на его милость. Если в нем сохранилась хоть капля чести или милосердия, он сжалится надо мной!

— На этом свете все имеет цену, мадам, — вздохнула Яна. Своим крестьянским умом она хорошо понимала, что вряд ли кто станет помогать ближнему своему задарма. Ее несколько приземленные представления о целомудрии и чести базировались на практическом подходе. Всю свою жизнь она видела, как торгуют крепостными крестьянами, отбирают у них детей, наказывают розгами или просто барину захочется позабавиться с девкой…

— Я заплачу, если потребуется, — просто ответила Валентина. — Торопись, скоро за мной приедет карета.

И вот тряпье кокотки уже свалено в кучу на полу; снят медальон с бриллиантом, и вместо него на шею ложится жемчужное ожерелье, оставшееся Валентине от матери. Темно-голубое платье наглухо закрыто, и прекрасные плечи и грудь Валентины спрятаны под плотной материей. Длинный плащ цвета сапфира покрывает фигуру, оставляя лицо ее в строгом обрамлении высокого воротника…

Валентина чувствовала себя ужасно измученной. Ломило виски, а невыплаканные слезы жгли глаза и, казалось, от любого неосторожного слова готовы были хлынуть ручьем. Что он собою представляет, этот грубый, со звериными ухватками мужчина, который бесцеремонно набросился на нее с поцелуями, так, как будто она была девкой-горничной? Какой помощи она может ждать от него, кроме как самой помочь ему — утолить его плотский аппетит? Она не знала, с чего же ей начать. Она ведь ничего не знала о любви, вся любовь помнилась ей в форме чего-то унизительного, болезненного, грубого, не приносящего ни нежности, ни наслаждений. Она вся сжималась от отвращения при одном лишь грубом, властном прикосновении Мюрата. Он обращался с женщиной как мужлан. И она собиралась отдаться этому мужику и готовилась вынести с ним все то же, что перенесла с мужем, за исключением (она Бога молила об этом) тех извращенных штучек, которыми он так часто любил забавляться и превращал этим их ночь в кромешный грех… При одном воспоминании об этом ее решимость несколько поуменьшилась. Она в изнеможении прислонилась к высокой спинке кровати… Но миг слабости прошел. «Вперед, или Александру убьют!» Да, граф Грюновский пойдет на все… Оставалось только ехать на этот конфиденциальный ужин, и все, что в ее силах, — это вызвать к себе сочувствие Мюрата. Может быть, он окажется столь благороден, что ничего не потребует взамен своей поддержки. На это была вся надежда.

— Яна, — велела она, — сходи вниз и посмотри, не подъехала ли карета маршала. Уже время.

Девушка вернулась скоро. Она замешкалась в дверях, как бы нехотя оставляя проход для госпожи.

— Карета стоит внизу, — тихо сказала Яна. — Я сказала, что вы сейчас спуститесь. Граф стоит у входа, — добавила она в недоумении от происходящего.

— Спасибо, Яна. Не жди меня сегодня ночью, а лучше собери свои вещи. Если все пойдет так, как я задумала, я за тобой пришлю.

— Доброй ночи, мадам. Бог вам в помощь, а я буду готова.

Валентина сошла вниз по скрипучей лестнице. В холле внизу горели все свечи; посреди холла стоял граф Грюновский в плаще и шляпе, словно тоже собираясь наружу. Услышав скрип ступенек, он взглянул снизу на Валентину.

— Запомни, — сказал он отчетливо, — что тебе надо постараться получить удовольствие от всего этого. Он парень грубоватый, как я думаю, но ты не смей показывать и вида, что ты такая ледышка. Одним словом, завтра я жду от тебя отчета об этой ночи. Тебе надо будет побольше с ним разговаривать, слышишь, побольше!

Валентина прошла мимо него, не повернув к нему лица и ничего не ответив. Граф проследил, как она вышла во двор и французский офицер посадил ее в экипаж. Карета тронулась и выехала со двора, сопровождаемая двумя верховыми.

Граф кликнул карету для себя. Теперь можно было ехать к Потоцкому с докладом об успешно пройденном первом этапе этого дельца.

— Какого черта вам надо! Я занят!

Обычно де Шавель не был резок с младшими офицерами, но сейчас он был утомлен, а предстояло еще закончить обстоятельный рапорт и отослать его в Париж. Сегодня он обедал в одиночестве и побыстрее вернулся к себе на квартиру работать. И вот около полуночи его побеспокоили.

— Ах, Фонесэ, это вы! А я уж думал, это опять какой-нибудь идиот из штаба. Что там у вас?

Фонесэ, адъютант Мюрата, хладнокровно поклонился. Он давно привык не только к крепким выражениям, но даже к летящим в голову ботинкам, которыми Мюрат часто швырялся в приступах гнева.

— Его Величество маршал Мюрат велел передать вам поклон и просить вас сейчас же явиться к нему на дом. Он просил передать, что это очень важно и связано с его сегодняшним приемом.

— Неужели? — заметил полковник, уже застегивая плащ. — Я поеду с вами, если у вас экипаж.

— Нет, сударь. Но Его Величество велел мне скакать верхом.

— Черт бы вас подрал с потрохами! — выругался полковник. — Пойдите, скажите олухам на конюшне, чтобы седлали мою гнедую.

— Я, простите за дерзость, уже сделал это, — ответил Фонесэ.

— Браво! — одобрил полковник. — В таком случае я готов ехать.

Стояла тихая летняя ночь, просвеченная ясной луной, и дорога до дома в центре Данцига, где жил Мюрат, оказалась очень короткой. Сам дом представлял собою роскошную и просторную башенку, в которой свободно разместился весь штаб Мюрата. В войсках ходила шутка, что отдельная комната была отведена под склад одежды маршала.

Полковник нашел Мюрата в полуподвальной комнате, которую маршал использовал под кабинет для приема. Мюрат был аккуратно одет и задумчиво курил трубку. На столе за ним стоял графинчик с коньяком.

— Садитесь, дружище, — пригласил маршал. — Налейте себе бодрящей жидкости из этой посудины. Представьте себе, это польский бренди, и следует отдать должное гостеприимному хозяину, который его сохранил для нас.

Полковнику стало ясно, что маршал не в духе. Он всегда отпускал добродушные шуточки тогда, когда ему хотелось стереть кого-нибудь в порошок.

— Спасибо, однако я думаю, в этом доме немного останется спиртного к началу нашего похода в Россию!

— Пожалуй, я сам об этом позабочусь! Мне до смерти надоели эти проклятые поляки!

— Вы послали за мной срочно, — напомнил де Шавель. Он отпил польского бренди и поморщился. — Боже мой, маршал, как вы пьете такую гадость — ею только сапоги начищать!

— Вот он, весь вред от аристократического происхождения, — хихикнул Мюрат. — Ну что ж, садитесь. У вас хорошая память, и повод для вашего приезда действительно срочный. Надеюсь, вы сегодня обедали?

— Было такое, — ответил полковник. — Чувствуется, что и вы пообедали, и теперь у вас небольшое несварение от этого обеда, не так ли?

— Вы правы, — заявил Мюрат. — Все это оказалось уловкой. Я поехал сегодня на эту вечеринку к Грюновским, где меня обхаживала мадам, в платье с вырезом до пупка, которая изображала из себя похотливую козочку, мечтающую усладить собой бравого французского тигра. Было совершенно ясно, что ее послали меня подцепить, и похоже, все эти мерзкие поляки знали об этом. Я назначил ей свидание этой ночью.

— Она обещала прийти? — У полковника не дрогнул ни один мускул.

— Да, после некоторого колебания. Я уже говорил вам, полковник, что мне опаскудели эти дружественные шпионы, которые нас продадут, как только им предложат хорошую цену. Их надо попросту проучить. Эта история — прямое покушение на меня, а покушения должны быть наказаны!

— Достаточно того, что покушение провалилось, — спокойно возразил полковник. — Само по себе это отличный урок. Видите ли, император не может позволить накануне похода заводить себе новых врагов в тылу. А поляки — это наш главный тыл. Но, с другой стороны, нам надо избавляться от таких наглецов, как этот Грюновский, и избегать их ловушек. И что же вы думаете делать с этой женщиной? Где вы встречаетесь?

— Здесь, — сказал Мюрат. — Примерно через полчаса. Она-то приготовилась, что ее ждет здесь ужин, за которым она даст себя соблазнить, а дальше игра у нее пойдет сама. А вы уверяли, что она — воплощенная невинность!

Мюрат бросил недокуренную сигару в вазу.

— Вы бы ее видели сегодня ночью! Видели бы ее со мной в саду! Вот уж чего я терпеть не могу, так это шлюх, которые строят из себя девственниц!

Он не мог ни забыть, ни простить ее испуганной дрожи в его объятиях и сопротивления поцелую. Он был смертельно обижен и готов был придумать любое наказание для этой шлюшки, оскорбившей его мужское достоинство.

— Мне не следовало быть здесь, — сказал Мюрат. — Но я решил поиграть немножко и по своим правилам. И вот что я вам хочу предложить, мой дорогой де Шавель. Займите мое место. Делайте с ней что хотите, она вам покорится. А что там у вас произойдет — это уж ваше дело. Скажите ей, что вы тоже договорились с ее мужем.

Де Шавель пригубил бренди, думая над ответом. Он мог поклясться, что Валентина не замешана в этой игре. Он не мог представить себе воочию ту картину, которую нарисовал ему Мюрат, с ее распущенным поведением и вызывающей наготой… И все же это могло быть правдой, — ведь женщины непревзойденные обманщицы. Безусловно, она пыталась сыграть свою роль так, чтобы завлечь намеченную жертву в расставленные силки.

— Она вас совсем заморочила, — сказал Мюрат. — Еще немного, и вы сами попались бы на дешевые уловки этой девчонки.

— Может быть, лучше, если ею займетесь вы? — спросил де Шавель.

— Нет, у меня другие планы. Через пятнадцать минут мне нужно быть у другой дамы. Однако я не хотел бы просто так выпускать отсюда и эту, Валентину; Займете мое место или мне пригласить для этой приятной процедуры кого-нибудь из слуг? Если вдуматься, то это получится даже эффектнее…

— Нет, — сказал де Шавель, и, взглянув в глаза Мюрату, нехорошо улыбнулся. Он действительно чувствовал себя круглым болваном, и это ощущение напомнило ему о жизни с супругой… — Нет, этим вечером я свободен и вполне мог бы развлечь дамочку в ваше отсутствие. В форме допроса, естественно.

— Ну да! — захохотал Мюрат, Он представил себе вытянутое лицо этой девчонки, когда наедине с полковником ей придется заниматься совершенно не предусмотренной любовью. Эта хладнокровная и расчетливая сучка заслужила именно такое наказание — быть изнасилованной совершенно посторонним человеком. Это будет ответом на ее содрогания в его объятиях и ее сомкнутые губы! Мюрат позвонил в колокольчик, вошел слуга, неся маршальский шлем и куртку, отороченную мехом.

— Adieu[4], дружище, — подмигнул Мюрат полковнику, одеваясь. — В спальне на первом этаже все готово для встречи. Там шампанское, закуска и вообще все, чего душа пожелает! Развлекайтесь!

— Спасибо, — сказал де Шавель. — Я постараюсь.

— Сюда, мадам, — ординарец маршала поклонился Валентине. Гладкое молодое личико мальчика горело недавним восторгом: минут десять назад он самолично провожал маршала Мюрата до кареты. Слуги легли спать, а ему маршал велел встретить даму и проводить ее в столовую, а также не совать туда нос, что бы там ни происходило. Валентина следовала за молодым человеком по коридору, и сердце ее немело от стыда и ужаса. Наконец ее провожатый подошел к большой двустворчатой двери и открыл ее со словами: «Пожалуйте сюда, мадам». Это была небольшая комнатка, обставленная уютной мебелью в стиле эпохи ранней Директории[5], с круглым столом посредине. Стол, накрытый крахмальной скатертью, был сервирован на две персоны великолепной серебряной и хрустальной посудой, а в серебряном ведерке со льдом стояла бутылка шампанского. Свечи ярко пылали красноватым огнем, и в этом свете пышные белые розы в вазоне казались вылепленными из теплого телесного мрамора.

— Будьте любезны, мадам, подождите минутку, — сказал юноша, слегка поклонясь, и прикрыл за собой дверь. Валентина услышала его удаляющиеся шаги. Оставшись одна, она подошла к софе и скинула свой плащ. Она постояла, прислушиваясь. Казалось, во всем доме — ни звука, ни шороха. Потом она шагнула к камину и протянула озябшие руки к пламени, продолжая поглядывать на дверь, в которой должен был появиться Мюрат. Еще в карете она снова и снова повторяла про себя то, что она скажет маршалу. Кинуться на колени перед ним, рассказать о тех угрозах и унижениях, которые вынудили ее впутаться в эту интригу, умолять его взять под защиту ее и сестру. Сейчас, за мгновение до встречи, все эти слова показались ей совершенно неубедительными.

— Добрый вечер, графиня. Позвольте налить вам шампанского?

Она обернулась. У другой, незаметной двери в смежную комнату стоял человек. Но это был не Мюрат. Человек шагнул вперед к свету, и она узнала насмешливое лицо со шрамом на щеке…

— Полковник?!

— К вашим услугам, — поклонился он и подошел к ней вплотную. — Вы, кажется, чем-то удивлены? Вы не ждали меня?

— Но… я думала… Меня пригласил маршал Мюрат… — Она беспомощно замолкла, а в стальных глазах полковника появилось нечто, заставившее ее отшатнуться.

— Увы, — заметил полковник. — Его Величество вынужден был уехать. Позволите мне заменить его? Я ведь тоже французский офицер и даже знаю чуть больше секретов, чем маршал.

Глядя в ее фиалковые глаза, широко раскрытые от ужаса и неожиданности, он боролся с желанием дать ей пощечину за подлую ложь. Да, у нее оказался прекрасный актерский дар, но он не принадлежал к тем зрителям, которые по два раза смотрят один спектакль.

— Я не понимаю, что вы имеете в виду, полковник. Я приехала на ужин к маршалу Мюрату. А что вы здесь делаете?

Он шагнул к ней.

— А что вас во мне не устраивает, мадам? В тот вечер я вам, кажется, очень понравился. Уверяю, что ужинать со мной ничуть не менее приятно, чем с маршалом. Успокойтесь, вам не нужно разыгрывать буффонаду со мной. Как вы предпочитаете, сперва поужинать или ужин немножко подождет за другими делами?

— Не понимаю, что это значит, — сказала она резко. — Я хочу выйти! Дайте пройти!

— Вам не нужно цепляться за вашу игру, — повторил он. — Вы хотели секретов — вот же они, тяните их из меня, вы же владеете методой?

Он обхватил ее за талию, зажав руки. У Валентины не оставалось возможности сопротивляться — он был силен и в своей жизни целовал множество женщин, иных — против их желания. Он запрокинул ее голову и крепко поцеловал ее в губы. Она отчаянно пыталась увернуться и оттолкнуть его голову:

— Нет! — воскликнула она. — Нет, не надо! Вы не знаете причины, почему я здесь!

— Отчего же… — говорил он, покрывая мелкими сильными поцелуями ее шею и сжимая Валентину так, что она не могла двигаться. — Вы же пришли к любовнику?.. И теперь вы его получите — в моем лице!

Она пронзительно вскрикнула, на что полковник только усмехнулся и, слегка приподняв ее, почти понес в соседнюю комнату.

— Вас никто не услышит, а если кто и услышит, то не придет! Бросьте сопротивляться, мадам! Лучше вообразите себе, что я — Мюрат.

Она кричала не переставая; в какой-то момент ей удалось ударить его в лицо кулаком. Это только разъярило его. Но то, что началось с желания подшутить над шутником, теперь превратилось в злобное желание обладать ею. Крепко держа ее, он усиливал натиск своих поцелуев, ожидая, как обычно, рано или поздно ощутить ответное движение. Был миг, когда он приостановился, приподняв голову и увидев ее залитое слезами лицо с зажмуренными глазами. Но колебался он недолго, потому что бешено хотел ее. «Она готова была делать это с Мюратом, — подумал он. — Так что же, пусть делает это со мной». Он распутал голубую ленточку, стягивающую платье на груди, и обнажил ее плечи. На секунду он застыл. Валентина открыла глаза; она была измучена так, что больше не могла бы сопротивляться.

— Кто это сделал? — прошептал он, глядя на нее в растерянности. — Откуда у вас эти ужасные синяки?

— Мой муж… — ответила она и отвернула голову.

— О Боже! — пробормотал де Шавель. — Когда это было?

— Вчера. Это все произошло после того, как я отказалась спать с Мюратом.

— Господь милосердный! — У де Шавеля задрожал голос. — Что же вы не сказали?

— А это могло что-то изменить? — спросила она язвительно. — Что же вы остановились, полковник? Чем вы отличаетесь от моего мужа?

— Мне никогда в жизни не доводилось бить женщину, — медленно произнес полковник. — Я готов убить этого негодяя. Погодите, я помогу вам подняться.

Он подхватил ее, посадил на подушки, и она сразу расслабилась и позволила ему поддерживать себя. И вдруг, как от толчка, она бросилась ему на шею и горько зарыдала. Он накрыл ее покрывалом.

— Простите меня, — сказал он. — Я, должно быть, сделал вам очень больно.

— Неважно… — Она наконец вытерла глаза. — Мне больше ничего не известно, полковник. Я пришла к маршалу Мюрату, чтобы рассказать обо всем. Я надеялась, что он, быть может, поможет мне.

Де Шавель взял ее ладонь и гладил ее, словно она была ребенком.

— Я очень сомневаюсь, — сказал он, — что маршал стал бы вас слушать. Он считал, что это вы все затеяли. Он думал, что вы хотите быть с ним. Только поэтому я позволил себе так обойтись с вами. Простите меня. Я очень виноват. Прошу, дайте мне возможность помочь вам. Расскажите, что все-таки с вами произошло?

— Мой муж велел мне шпионить за французскими офицерами, — сказала Валентина бесстрастно. — Он утверждал, что это мой долг.

Де Шавель кивнул:

— Мне это вполне понятно. Продолжайте.

— Когда он пришел ко мне ночью накануне приема, он был безумно зол. Он страшно негодовал, что я упустила из рук Мюрата и предпочла вас ему.

Неожиданно легкий румянец нежно окрасил ее щеки, и она стесненно отвела взгляд в сторону.

— А вы?.. — спросил он с неясным ожиданием в голосе.

— Ну да… Да, но, я думаю, это не так важно… С вами, мне казалось, это было безобидно…

— Да, — подтвердил полковник спокойно, — вполне безобидно.

— Более того, он запретил мне видеться и беседовать с вами. Тогда я спросила, что же мне надо делать. Он объяснил все без обиняков. Мне нужно было… переспать с Мюратом. Все было запланировано и устроено графом Потоцким. Я отказалась. Полковник, я не проститутка, не думайте обо мне так…

— Я был идиотом, Просто круглым болваном, вот и все.

— Если бы речь шла только обо мне, — продолжала Валентина, — то я бы отказалась, несмотря ни на что. Но у меня есть сестра — сводная сестра, она живет в Чартаце, нашем поместье. Ее мать была русской княжной. Отец наш умер. И вот Теодор пригрозил мне, что он устроит так, что сестру обвинят в шпионаже в пользу русского двора и повесят ее на моих глазах. Я знаю его, это не пустые угрозы. Он способен на все. Я рассчитывала, что у меня будет случай бежать, — и если бы я добралась до моей сестры, Александры, то мы могли бы спастись вместе. Она старше меня и много опытнее, она ничего и никого не боится… Но все произошло так стремительно… Вечером прием — и сразу приглашение на ужин. У меня не оставалось выбора, мне надо было хоть как-то охранить мою сестру от этой опасности…

— Я понимаю вас, — сказал де Шавель. — Я знал об этом плане. Я знал также и то, что именно вас намечено подослать к Мюрату. Но я был уверен, что вы не представляете, как далеко может зайти дело. И я все-таки оказался прав. Не стоит вам надеяться получить помощь от Мюрата. Так уж получилось, что скорее я вам помогу. И гораздо больше.

Он поцеловал ей руку. Он с трудом сдерживался от того, чтобы покрыть поцелуями все ее бледное лицо и дрожащие губы.

— Позвольте, я помогу вам подняться. Нам необходимо составить продуманный план, как действовать дальше.

Она стояла теперь вплотную к нему, и он не мог больше противиться невыносимому желанию — неожиданно она почувствовала на лице нежное прикосновение его губ. Это было впервые в ее жизни — она почувствовала наслаждение в объятии. Она сама потянулась губами к его губам… Но он отпустил ее. Он отодвинул ее осторожно, но твердо. Он сам чувствовал стыд и отвращение к себе от того, что сделал с этой женщиной, и от того, что он чуть было не оскорбил ее самым ужасным образом. Он понимал, что его напор и навык едва не вынудили несчастную девочку сдаться… Это было непростительно для него, дворянина, и ему была отвратительна безобразная ситуация, в которой он имел все козыри перед женщиной и всеми ими воспользовался… В то время как она была всего лишь несчастным орудием в руках грязных людей.

— Присядьте, я дам вам выпить, — сказал он.

Он усадил ее напротив камина и поднес бокал с шампанским.

— Выпейте, — посоветовал он. — И не надо говорить, пока вы не почувствуете себя полностью в порядке.

Он ненавидел женские слезы — они всегда вызывали у него неловкость и определенные подозрения. Его покойная жена, Лилиана, любила от души, в голос поплакать, и всегда выглядела при этом восхитительно. Через минуту она могла как ни в чем не бывало захохотать, небрежно вытирая лицо. Но Валентина плакала молча, и слезы ее текли ручьем в страшном безмолвии. Ее напряжение было безмерным, и когда оно спало, успокоиться сразу она просто не могла. Но у де Шавеля оказалось внутри не меньше нежности, чем снаружи было грубости; он заботливо укрыл ее плащом и деликатно оставил в покое. Она вдруг почувствовала себя ребенком и со вздохом прильнула к нему…

— Бедная малышка. Успокойтесь, все позади… Вы в безопасности, я вам это обещаю. Я сам обо всем позабочусь.

Он поднес бокал к ее губам и заставил допить его. Потом он вытер ей лицо и неожиданно отвел назад волосы с лица, схватив их сзади в пучок наподобие детской косички.

— Что мне предстоит делать? — прошептала Валентина, пытаясь по выражению его лица угадать свою судьбу. — Мне нельзя возвращаться. Теодор окольными путями узнает все, что сейчас было.

— Вы не вернетесь к нему, — сказал де Шавель. — Я не позволю ему еще хоть раз прикоснуться к вам, даю слово дворянина. Если бы не было того, что случилось сегодня, я завтра дрался бы с ним на дуэли. Но император не простит мне этого. Ваш муж имеет влияние на польское общество, и убийство его французом, хотя бы и на дуэли, может оскорбить польское дворянство, особенно если после этого мы с вами вместе скроемся.

Подойдя к столу, он налил себе бокал вина. Он действительно хотел убить графа Грюновского, это доставило бы ему большое удовлетворение. Но делать этого сейчас нельзя. Когда закончится эта война и он вернется в Польшу, у него будет возможность напомнить графу, что дворянин не смеет так поступать с женой.

— Во-первых, вас надо спрятать в безопасном месте. Как далеко отсюда живет ваша сестра?

— Около двухсот миль — Чартац совсем рядом с русской границей.

— Мы можем добраться туда дня за два-три, если поспешим. Но главное, что мне надо сделать, — это определить вас под покровительство Французской короны. Вас и вашу сестру.

— Но как? — спросила Валентина. — Ведь я пыталась следить за вами. Зачем же император станет защищать меня?

— Вас возьмет под защиту тайная полиция Франции, — неохотно пояснил он. — Иногда бывает легче обвести вокруг пальца императора, но не нас, — он слегка улыбнулся. — Да, я своего рода полицейский. По крайней мере, до тех пор, пока армия стоит в Польше. Я уже говорил, что могу помочь вам гораздо больше маршала.

— Так вы знали с самого начала?! — воскликнула Валентина. — И Мюрат знал, что и зачем я делаю?

— Конечно, — отвечал де Шавель. — И более того, он подарил вас мне на эту ночь, Я могу только благодарить Бога, что все так обошлось, А теперь я приказываю вам поесть, пока буду писать докладную Его Величеству императору с объяснением создавшегося положения и депешу в мой штаб с повелением занести ваши с сестрой имена в специальный список охраняемых особ.

— Ее имя — Александра Шувалова.

— Мне знакомо это имя.

— Ее предок по материнской линии был блестящим генералом при дворе Екатерины I, — добавила Валентина. — Она всегда называла себя материнской фамилией, и отца это всегда страшно злило.

— Да, ваша сестра, должно быть, необычная женщина, — задумчиво произнес де Шавель. — А как давно вы не виделись?

— Пять лет, с момента моего замужества. Теодор ее возненавидел и не позволял мне встречаться с нею, Он рассказывал мне, что собирался жениться на ней, до того как увидел меня. Она очень, очень богата.

— Ну хорошо, — улыбнулся де Шавель. — Займитесь ужином, пока я сделаю необходимые распоряжения. В частности, я пошлю сейчас за вашими вещами.

— Ах да, и за моей служанкой! — в голосе Валентины была мольба. — Позвольте ей следовать со мной!

— Если пожелаете. Я сейчас привезу ее.

— Вы? Вы хотите сказать, что сами поедете в мой дом?!

— Да, — отвечал он. — Мне надо сказать пару слов вашему супругу. На тот случай, если он решит, что сможет вас вернуть. Потом я вернусь, и к рассвету мы уже будем по дороге к Чартацу.

— Мне в это не верится, — призналась Валентина. — Не могу представить себе, что я избавляюсь от него.

Она встала и подошла к нему, протянув руку:

— Как мне вас благодарить?

Он стоял спокойно, решив не прикасаться к ней сейчас. Если он притронется к ней, она ответит, и тогда они пропали.

— В таком случае простите меня за мое поведение этим вечером, — сказал он.

— От всего сердца, — она вспыхнула и отвернулась.

Что-то произошло в ней, когда она была в его объятиях, что-то словно растаяло в ней, как ледок под весенними лучами. Неважно, как и отчего это случилось, но она понимала, что ей нравится его любовь… Она согласится не колеблясь, если он предложит ей…

— Сейчас я напишу необходимые бумаги, — сказал он. — Отдыхайте, а я вернусь за вами в течение часа. У ваших дверей я поставлю часового, так что не бойтесь ничего и никого. Даже маршала, — добавил он.

— Позвольте поинтересоваться, что привело вас ко мне в три часа пополуночи?

Граф Грюновский спал, когда его подняли с постели. Он спросонок не сообразил сразу же послать непрошеного гостя ко всем чертям. Вместо этого он встал и поплелся выяснять, по какой причине его посмели так нагло тревожить. Он сразу вспомнил имя де Шавеля, дерзкого вояки, который проявил такое заметное внимание к его жене.

Граф ложился спать в прекрасном настроении: Потоцкий рассказал ему, что сам герцог Варшавский был извещен о неоценимых услугах, оказанных супругами Грюновскими Отечеству. Со своей стороны, Грюновский уверил почтенного графа, что Валентина еще не возвращалась, так что все идет согласно планам. Мысль о том, что Валентина спит с Мюратом, никоим образом не помешала его крепкому сну. Он презирал Мюрата как простолюдина, волею Фортуны вознесшегося к небесам, и чувствовал, что для его церемонной жены ночь с Мюратом будет тяжким испытанием. Он только надеялся, что она не успеет наскучить Мюрату за одну-единственную ночь.

Лишь взглянув на высокого, хорошо сложенного человека в шинели и шлеме Императорской гвардии, он сразу же почувствовал к нему резкую неприязнь.

— Я спросил вас, сударь, какого черта вам надо? Отвечайте, или мои слуги вышвырнут вас вон!

— Я хотел видеть вас по одной причине, — ответил де Шавель. — Мне интересно было взглянуть на образчик мужчины, который бьет свою жену потому, что она не хочет ложиться в постель с другим. Теперь я увидел вас и имею об этом полное представление. Ничтожный, трусливый пес — это первое, зачем я пришел сюда. Хочу добавить, что в будущем я намерен сопроводить это и известным действием. К несчастью, граф, я не имею возможности сейчас же вас убить, это дело придется отсрочить. А во-вторых, ваша жена находится под моей защитой и в полной безопасности. Я уверен, что вы будете рады это слышать.

— Если моя жена сбежала с вами, то я верну ее назад, поверьте, — заявил граф. — И если ей оказался не по вкусу тот маленький урок, который я преподал ей на днях, то мне непонятно, зачем она станет изменять мне?

— Разве что она изменяет вам с другим человеком, — парировал де Шавель. — Позвольте объяснить вам: мадам вовсе не стала любовницей маршала. В данный момент она находится в моем доме, под охраной французской тайной полиции, к которой я имею честь принадлежать сам. Мадам вместе с ее сестрой будут находиться под нашей защитой и в будущем. Существует подписанное повеление на этот счет, и если вам или кому-нибудь угодно будет причинить им вред, то за это последует наказание именем императора. Теперь они государственные особы, дорогой граф. Думаю, даже граф Потоцкий не станет вмешиваться в их судьбу. Что же касается вашей бесчестной методы использовать женщин для шпионажа за вашими союзниками, то надо отметить, что вы делаете это весьма неуклюже. Мы давно уже знали о намеченной вами интриге. Будьте добры распорядиться, чтобы служанка вашей жены собрала вещи и спустилась вниз. Меня ждет карета.

— Скорее я увижу вас в аду! — вскричал граф. — Ей не достанется ничего из вещей, а что касается девки — то она моя рабыня, и я волен запороть ее розгами до смерти! Так и передайте моей жене!

— Император отменил крепостное право, — заметил де Шавель. — Так что она свободная женщина. Кроме того, около входа ждет дюжина моих людей, и никто в этом доме не посмеет помешать служанке собрать вещи ее госпожи и уехать с нами.

Как из-под земли выросли два солдата Императорской гвардии и стали по обе стороны от графа. Когда он попытался сопротивляться, они приставили штыки ему к горлу. На верхних этажах слышны были осторожные шаги других солдат, которые собирали вещи и сходили с ними по лестнице. За последним из них следовала Яна с завязанным в узелок небогатым своим имуществом.

Де Шавель вышел из дома последним и подсадил ее в экипаж. Он пустил вперед своих солдат, и граф теперь решился подойти к нему.

— Вы еще пожалеете об этом, — прошипел он, брызгая слюной. — Вы прикрыли очень ловко блуд с моей женой, не правда ли? Не сомневаюсь, что она избежала постели маршала, чтобы этой же ночью попасть в вашу!

Граф не успел отреагировать на удар, который де Шавель нанес с молниеносной быстротой. От пощечины граф отлетел к стене и сполз по ней вниз.

— Это отнесите на счет маршала, — вежливо попросил де Шавель. — Мой ответ вам будет вылит в форме пули после моего возвращения из России. А если вы вздумаете приблизиться к Чартацу ближе чем на двадцать миль, вас арестует местная полиция.

На рассвете большой дорожный экипаж отъехал от ворот дома маршала Мюрата на площади Кучинского. Перед этим Мюрат сам зашел в комнату, где собирались к отъезду Валентина и Яна.

Маршал поклонился и пожелал ей удачи. У него еще оставались кое-какие сомнения, но основную их часть рассеял своим рассказом де Шавель. Маршалу совсем не по сердцу было, что эту девчонку бил и стращал ее супруг. Но это обстоятельство во многом объяснило ее странное поведение и сопротивление его ласкам. Но у маршала вытянулось лицо, когда де Шавель объявил ему, что и сам отправляется в Чартац.

— Нет ли у вас, дружище, личного интереса к этой даме? — спросил он подозрительно, хотя и поверил сперва, что между ней и полковником ничего не было. Это казалось весьма удивительным, но он все же склонен был верить.

— Никакого, — отвечал полковник. — Но мне думалось, что я обязан сделать это, после всего происшедшего. Я доставлю ее к сестре и, убедившись в ее безопасности, сразу же вернусь. Я уже пообещал убить ее мужа, и будьте уверены, я это сделаю. Но вовсе не потому, что я влюблен в нее!

— Ну уж если вы так говорите… — протянул Мюрат. — Впрочем, мне все равно. Хотя она и дьявольски хороша собой.

— И совершенно беззащитна. Я не особенно щепетилен, но это первая женщина в моей жизни, которую не хочется подчинять себе. Бедная девочка и так уже вынесла достаточно. Adieu, сударь! И будьте бдительны, когда ласкаете хорошеньких полек! Не смогу же я спасать их всех!

Первые два часа они ехали быстро, а потом дороги пошли дрянные, покрытые камнями и изрытые глубокими ямами, в которых застоялась с весны зацветшая вода. К полудню они остановились на почтовой станции, где пообедали сами, напоили лошадей и задали им корма. Они почти не разговаривали в дороге; Яна почти все время дремала. Он был очень внимателен с Валентиной и из деликатности старался молчать. Пообедав и отдохнув, они снова тронулись в путь и ехали до самых сумерек, когда лошади стали постепенно замедлять свой шаг. Тогда полковник велел распрячь лошадей, чтобы укладываться на ночлег. Они с Валентиной улеглись бок о бок на медвежью шкуру, которая служила постелью. Через некоторое время Валентина, осторожно поглядев на него, спящего, прильнула к его плечу и наконец заснула. Ночью она проснулась. Его рука обнимала ее за шею, и щека со шрамом шершаво касалась ее щеки.