Глава 32 Нет в жизни счастья…
Чуток отдыха у Силантия Артемьевича продлился совсем не долго. Не чуток это был, а что-то совсем малое по времени.
— Пошли, — бородач поднялся на ноги и поманил за собой Викеню.
Так… А меня? Мне, что, трофеи не положены? Я — лишенец?
Сумочку с медицинскими принадлежностями особей я Людмиле Константиновне презентовал — надо же было как-то за утраченную лошадку, что являлась имуществом психиатрической лечебницы, рассчитаться. Ехать искать её в Слободской у меня ни времени, ни желания не было. Легко пришла ко мне сумочка, легко и ушла. Пусть ею доктор Громозова пользуется по своему усмотрению. Так что сейчас у меня никаких затрофеенных вещиц трехножек не имелось. Поэтому, нужно срочно ликвидировать эту несправедливость.
А Силантий-то — орел! Как на крыльях к кораблю особей полетел. Ещё и в руке его словно из воздуха мешок материализовался. Такой же он и Викене выдал. Он, что, их за пазухой прятал?
— Э, про меня не забыли? — окликнул я трофейную команду.
Ответа мне не последовало. Некогда бывшему унтеру в сей момент тары-бары разводить, тут удача рядом маячит и её ловить надо.
Как столетний дед я поднялся сперва на четвереньки, покряхтел, а только уж потом встал. Что-то совсем я расклеился. Подозреваю, что содержимое голов особей для человека оказалось токсично. Я этим дерьмом сейчас не только с головы до ног заляпан, кое-что мне и в рот попало. Никак от этого было не уберечься.
— Стоять! — наполненный металлом голос за моей спиной застал меня с приподнятой ногой. Только хотел я шагнуть, как меня остановили.
Пришлось принять исходное положение. С владельцем такого голоса не спорят. Даже не оборачиваясь, я со сто процентной уверенностью могу сказать, что принадлежит он товарищу из весьма серьезной губернской организации.
Обосновались они в бывшем особняке Тихона Булычева, самом красивом здании Вятки. Владелец Вятско-Камского пароходства на Николаевской его себе перед Великой войной отгрохал всем на удивление, стены одной из комнат даже хотел украсить серебряными рублями с портретом Николая Александровича. Как положено письменно на это у императора дозволения попросил. Тот и ответил телеграммой: «НЕ ВОЗРАЖАЮ ТЧК РЕБРОМ ТЧК НИКОЛАЙ».
Когда германская война началась, миллионер Тихон Филиппович продал свой Красный замок в треть стоимости городу и в нем открыли первый в России дом инвалидов и сирот Великой войны. После ликвидации мятежной Вятской республики и установления в губернии советской власти в чудесный дворец въехала губчека. Её сотрудник сейчас у меня за спиной и находился.
— Стоять! Кругом! Шагом марш! — следовали мне одна за одной команды без всякого перерыва.
Так, всё же — «стоять» или «кругом»? Или — сразу «шагом марш»?
«Шагом марш» я и сам хотел, но, видно не в том направлении…
Ладно… Посмотрим…
Я переступил с ноги на ногу на месте, повернулся «кругом». Причем, правильно, а не как до поступления на воинскую службу думал. Круг тогда у меня с триста шестьюдесятью градусами ассоциировался. У военных же «кругом», это — на сто восемьдесят градусов. С чекистами шутить не надо, не все из них юмор понимают.
Да… Не получилось ничем у меня в кораблях особей поживиться… Вроде — герой, изничтожил воскресших чудищ без счета, а — не моги! На технологии трехножек сразу лапу государство наложило. Понять его можно, конечно. Кругом — враги, мировая революция даже не забуксовала, а самым настоящим образом провалилась. В губерниях неспокойно, вон некоторые вятские мужики даже о пулеметах мечтают…
Когда я через левое плечо повернулся, напротив меня стояла целая группа товарищей с суровыми лицами. Вооружены все — чем можно и нельзя, только главного у каждого нет — топора. Вдруг ещё особи припрутся, а сильно с ними маузерами не навоюешь.
Обиделся я на мужиков не очень окончательно, люди они подневольные, у государства на службе. Им приказ отдали, они и выполняют.
— Если чего, вы их обухом по голове, — дал я чекистам напоследок рекомендацию в отношении особей и в сторону Вятки потихоньку двинулся.
Где-то через пол версты меня Силантий Артемьевич и Викеня догнали. Хмурые. Злые. Без мешков.
— Суки… — непонятно кого, так, в пространство, поругал бывший унтер. Заслуженного ему не дали, несправедливо с мужиком поступили. Нет, он не за хабар особей упокоивал, за родную землю и семью бился, но тут после победы добро само в руки плыло и так его обломали!
— Ладно… Что уж теперь…
А, что я ещё мог сказать?
— Нет в жизни счастья, — совсем по-взрослому веско заметил Викеня.