Глава 8 Как меня задумали полечить
Оборачиваюсь – никого.
Кто же на меня тогда весьма пристально смотрел? Почудилось?
По окнам больничного здания глазами пробежался. Опять же – пусто, только на утреннем солнышке стекла поблескивают.
Дела… Пора током мне лечиться…
Я ещё немного погулял по территории теперь уже народной губбольницы Вятского губздрава, ранее – больницы губернского земства. Даже через Московский тракт перешел и рядом с павильонами психиатрической лечебницы прошелся. В барак, где я в своё время трудился, заходить не стал. Вряд ли там что-то изменилось. Если заглянуть, даже можно и знакомых пациентов из числа неизлечимых хроников встретить. Куда им деваться? Они там долгие-долгие годы под наблюдением могут находиться. Что при императоре Николае Александровиче было, то и сейчас при советской власти осталось.
Так, а что это дверь в барак открыта? Совсем не порядок! Разбаловались тут они без Спиридона Спиридоновича! Что, послабление от рабоче-крестьянской власти объявили в лечебно-охранительном режиме при пользовании умом скорбных?!
Разбегутся пациенты, а потом лови их по городу или в полях-лесах. Причем, не все они и безобидные. Могут некоторые и плохого наделать. Не со зла, а из-за своей болезни.
Тут мне со спины по голове и прилетело. Не полотенцем мягоньким, а чем-то твёрдым. В который уже раз таким образом белый свет в моих глазах выключили.
Что всё по голове-то? Других частей тела не нашлось?
Через какое-то время сознание ко мне вернулось, а вот возможность смотреть глазами – нет. Какой-то вонючей тряпкой мои глазоньки были завязаны. Так ещё и конъюнктивит заработать можно! Что, чистенькой тряпицы не нашлось? Никакого понятия о гигиене органов зрения не имеется?
Руки? Связаны.
Ноги? Та же ситуация.
На чем-то похожем на стул сижу.
Это, что всё значит? Как-то совсем не хорошо встречает меня Вятка…
Сыростью ещё тянет. Гнилью какой-то.
Одно радует, что не в гробу очнулся. Про подобное я как-то слышал.
Так, со слухом у меня что? Вроде – нормально. Даже шепоток какой-то слышу.
- Он?
- Он.
- Точно, он?
- Точно.
Тот и другой голос совершенно без эмоций. Вопросительные интонации я больше даже не слышу, а сам додумываю.
- Точно-точно?
- Точно-точно.
- Хорошо.
- Хорошо.
Голоса глуховатые, бесцветные, слова несколько тянут.
- Младший надзиратель наш.
- Палатный.
Стоп. Третий голос появился.
Я даже не заострил внимание на том, что меня кто-то как младшего палатного надзирателя опознал. Да, был я в такой должности, но сколько уже с того времени минуло…
Интересно, сколько их всего?
Понял я уже, что это тутошние пациенты психиатрической лечебницы. Как раз те, что из нехороших. Болезнь в них сидит и правит, на плохое толкает…
Что они удумали? Явно, не завтраком накормить меня желают.
- Вы бы развязали меня, - подал я голос.
- Ожил, - констатировал факт первый голос.
- Быстро, - вступил в разговор второй.
- Нет, - проявил себя третий.
Что – нет? Небыстро в себя я пришел? Или, это – отказ меня развязать?
Скорее – второе.
- Развяжите, пожалуйста, - вежливо попросил я.
- Нет. Сейчас твой ум больной будем к жизни возвращать.
Меня аж передернуло. Во врачей они поиграть задумали!
Тут мне в голову анекдот пришел, ещё дома слышанный. Сидят де трое в палате и спорят, кто такой врач. Один говорит – у кого халат белый. Второй – что не просто халат, а именно с короткими рукавами, не с длинными и не на завязках. Третий имеет своё мнение – не просто халат, а такой, в кармане которого ключ от дверей лежит. Вот эти гаврики сперли ключи и сейчас себя врачами посчитали. Мой ум больной решили к жизни возвратить.
Освободить руки не получалось. Связали меня крепко. То же наблюдалось и в отношении моих ног.
Чем они меня лечить собираются? Только ведь утром вспоминал, что током мне было бы нужно оздоровиться! Накаркал!!!
Между тем рядом со мной начался консилиум. Предлагались в его ходе и очень смелые методы, научного обоснования не имеющие.
Погулял по больнице, называется… Что меня сюда потащило?
Тут скрипнула дверь, что-то с грохотом упало.
- Тут они! – заорал кто-то мне невидимый. – Тут! Нашли!
- Ну, выходи! – рявкнул ещё кто-то. – Быстро!
- Что здесь творится? – последнее было произнесено уже взволнованным женским голосом.