Ваше Сиятельство 2

Глава 17 Свидетельства Бархума

— Я в абсолютном внимании, ваше сиятельство, — сказал я.

На самом деле мое внимание разделилось на две неравных части. Одной из них я в точности воспринимал все то, что говорил князь. Второй пытался определить, жива ли госпожа Синицына. Скорее всего, я бы ощутил миг ее смерти — пока такого чувства не было.

— Как вы понимаете из сказанного ранее, войны с Британией, скорее всего, не избежать. Уже произошло несколько инцидентов на море и в воздухе. Нам нужны боевые виманы, ускоренные вашими устройствами. И это очень серьезно, — произнес князь, глядя на меня сквозь бледный язык табачного дыма.

— Очень хорошо понимаю, но есть два препятствия. Первое из них — это тот самый Урочеев. Вы, Борис Егорович, знаете лучше меня: любое строительство виман или их модернизация для нужд армии и потребностей империи утверждается им. Если в его ведомство предоставить наш эрминговый преобразователь, то решение по нему они намерено затянут, пока не поймут принцип работы — а они его не поймут, — сказал я. — И если Урочеев…

— За это не беспокойтесь, — прервал меня Ковалевский. — Мы этот вопрос решим без всяких урочеевых. Боевые виманы будут переоборудованы в обход Ведомства Летающих Машин и без привлечения казенных денег. Скажу вам более в этом направлении мы начали двигаться еще полгода назад. Кроме вашей разработки у нас, не без помощи Жоржа Павловича, имеются некоторые интересные новшества для воздушного флота.

— Тогда второе препятствие: эрминговыми преобразователями эффективно можно оборудовать лишь небольшие воздушные корабли с силовой установкой на одном кристалле цодия. Максимум на двух — но тогда будет лишь половинчатый эффект. Боевые виманы классом выше среднего воздушного катера, увы, имеют в основе более двух кристаллов. К примеру, генераторы корвета питаются от двенадцати кристаллов и более, в зависимости от модели, — я видел, как князь нахмурился, видимо не слишком довольный, что я ему рассказываю, как малолетнему школьнику то, что он скорее всего сам знает. Тогда я кратко объяснил суть проблемы: — Если поставить наш преобразователь под каждый кристаллу силовой схемы, то между ними не будет согласования. Они все должны работать в мгновенном резонансе.

— Я уже думал над этим, — высказался Голицын. — Увы, да. Была надежда, что ты знаешь какое-то решение.

— И никак не получится? — князь помрачнел.

— Нужно хорошо подумать, Борис Егорович. Не смею обещать, но, возможно, удастся решить эту проблему. Только вместе с ней вырастает другая: чтобы обеспечить преобразователями виману класса эсминец или крейсер, мне не хватит и суток беспрерывного труда, — я даже тяжко вздохнул, представляя себя за подобным занятием. Не хватало еще Астерию превратиться в станок по производству оборудования для военных виман. А там дальше и для водного флота та же услуга потребуется. И, конечно, для боевых роботов — там вообще, непочатый, край работы. От такой перспективы приложения талантов Астерия мне стало смешно. И я подытожил: — В общем, понимаю, насколько это важное дело. Буду усиленно думать, как все это можно решить. Вам, господа, стоит рассчитывать, что какое-то приемлемое решение будет найдено.

— Вы уж постарайтесь, Александр Петрович, — Ковалевский как-то особенно добро посмотрел на меня.

Все-таки его глаза совсем не похожи глаза Ольги. В мать она. И мать у нее редкая красавица. А Бориса Егоровича начиная с сегодняшней встречи я начал уважать особо. Все же не даром он князь и заслуги их рода перед империей вовсе не пустой звук. Хотя у Ковалевских в роду заметное место занимали поляки, у самого Бориса Егоровича истинно русская душа.

— Но это не все вопросы, — вступил в разговор притихший Голицын. — Насколько мы знаем, Сань, ты собираешься поступать в суворовку, что в Редутах?

— Верно. По специальности вождение и навигация летающих машин, — подтвердил я. — Это мое желание с детства. И, как вы знаете, желание отца, видеть меня капитаном воздушного крейсера.

— И может даже адмиралом нашего громового флота, — строгое лицо князя улыбнулось. — Мы бы, господин Елецкий, хотели бы несколько повлиять на ваш выбор.

Я снова насторожился. Вот не люблю, когда кто-то лезет в мои планы, даже если из благих побуждений.

— Тебе наше предложение, Сань, более чем понравится, — вставил граф Голицын, заметив на моем лице зачавшееся несогласие. — Мы бы хотели, чтобы ты исполнил еще более горячее желание твоего отца и моего самого большого друга, которого, увы, больше нет с нами. Я ни на день не забываю о главном деле его жизни: разгадке тайны древних виман, арийских и еще более ранних. Твоему отцу с самого начала чинили препятствия в его работе, но он много лет упорно шел к цели. Увы, неожиданная смерть остановила его. Мы с Борисом Егоровичем очень хотели, чтобы ты продолжил его дело. Причем приступил к нему как можно раньше. Вся необходимая поддержка тебе будет оказана. Скажу более, ты будешь не один.

— И для начала вот что, — Ковалевский не мог долго усидеть на месте безучастным. Он открыл саквояж и достал коробку, обшитую бархатом. — Посмотрите это, Александр Петрович… Открывайте, открывайте смелее.

Ногтем я подцепил защелку, откинул крышку. Внутри лежало нечто, бережно завернутое в тонкий бархат. Осторожно развернув ткань, я увидел пластины из черного металла, скорее всего древней разновидности черной бронзы, которую делали с примесью орихалка. Подняв первую пластину, я провел пальцем, по рельефным знакам, сияющих золотистым блеском. Задержал внимание на змее, огибавшей древний текст. У меня замерло сердце…

— Те самые Свидетельства Лагура Бархума? — тихо спросил я.

— Смотри на него! — Ковалевский повернулся к графу Голицыну. — Молодой, но уже на редкость грамотный! Как угадал?

— Мой отец охотился за ними последние десять лет. И если бы он нашел их, то, полагаю, тайна древних виман уже была бы разгадана, — я отложил первую пластину и оглядел вторую, похожу на предыдущую, но несколько толще и тяжелее.

— Человек, у которого они были, пытался перевести их четыре десятка лет, привлекал магов, шифровальщиков, самых серьезных знатоков древних языков, но все безрезультатно. Не знаю, справился бы Петр Александрович с их переводом, окажись пластины у него, — сказал князь. — Полагаю, перевести тексты на этих табличках намного сложнее, чем их заполучить. Мы купили Свидетельства за большие деньги, когда их владелец полностью отчаялся прочитать их и обстоятельства для него сложились так, что ему срочно потребовались деньги.

— Привлекал магов и самых серьезных знатоков древних языков… — повторил я слова князя, одновременно думая, а разве не Астерий здесь самый серьезный из знатоков этих языков? Ведь когда-то он говорил на многих из них: что-то помнит, что-то нет. — Вы позволите взять Свидетельства хотя бы на несколько дней?

— Они ваши, Александр Петрович, — Ковалевский придвинул футляр ко мне ближе. — Берите смело, попытайте удачу. Может у вас что-то получится. С нашей стороны любая возможная помощь. Могу переговорить со вторым заместителем верховного магистра из коллегии, чтобы оказал вам необходимую помощь. Можно привлечь археологов или профессоров из Тверского или Петроградского Университета. Только важное условие: о том, что пластины у вас, не говорите никому. Даже моей дочери. Прежде всего, такая секретность в ваших интересах. И вернемся к вопросам вашего обучения… — князь повернулся к графу Голицыну. — Жорж, пояснишь? У тебя лучше получится.

— Поясню, — Голицын открыл коробку с сигарами. — В общем, смотри, Сань. В суворовке все равно первый год-два, в зависимости от специальности, проходят общий курс подготовки. Там строевая и физическая подготовка, стрельбы, рукопашка. Все это можно устроить так, что ты пройдешь по ускоренной программе с… — он переглянулся с князем. — В общем, с особыми преподавателями в специальной группе.

— Жорж Павлович, мне же сначала поступить надо, — заметил я, хотя в успешной сдаче вступительных экзаменов я ни капли не сомневался.

— Считай уже поступил, — он махнул рукой. — И дальше основную программу следующих курсов ты можешь пройти тоже ускоренно, убрав некоторые необязательные дисциплины. Нам нужен ты. Если догадался, Борис Егорович с другими важными людьми занимаются созданием особых армейских подразделений. Так сказать, наш ответ бритам, на случай войны. И самое большое внимание будет уделяться созданию нескольких эскадр боевых виман, превосходящих возможностями все до сих пор известные. Вот для этого ты нам нужен, Сань. Только рот надо держать на замке. Замечу, об этом не знает даже император. Посвящены лишь самые важные и доверенные лица в генералитете и самые надежные люди в окружении Бориса Егоровича — силы серьезные, но как ты понимаешь, враги у нас тоже очень серьезные.

Конечно, такое откровеннее со мной, в их понимании еще юнцом, пусть и очень одаренным, казалось явлением совершенно неожиданным. Да, Голицын знал меня с пеленок, знал будто сына, но при всем этом даже собственным детям отцы не всегда рискнут доверить замысел такого уровня. Замысел имперских масштабов, отчасти имевший привкус заговора. Ведь как не крути, без ведома Филофея Алексеевича это все делалось и в обход Всеимперского Совета. Знала ли об этом императрица Анна Станиславовна? Скорее всего, да. И принц Денис Филофеевич, вероятно, был в курсе, раз его двигают в цесаревичи люди, душой болеющие за нашу великую империю.

И если Жорж Павлович и сам князь решили доверить мне такое, при чем вводя довольно глубоко в суть их затеи, то, вероятно, у них имеется какая-то страховка. Граф Елецкий Александр Петрович был вполне надежным человеком. Сейчас же в этом теле Астерий, то есть я. А я никогда не подвожу людей, доверившихся мне, если ими движут благие цели.

— О чем задумался, Сань? — граф Голицын наклонился ко мне, положив руки на стол.

— О масштабах предстоящей работы и серьезности вашего дела, — ответил я, аккуратно укладывая пластины из черного металла в футляр.

Мы поговорили еще около получаса все о том же: о серьезности и важности предстоящих дел, немного о дворцовых интригах. Затем князь Ковалевский засобирался, и я тоже встал, прихватив футляр со Свидетельствами Лагура Бархума.

— Сань, подожди… — граф Голицын вышел в другую комнату и почти сразу вернулся, протягивая мне небольшой кожаный саквояж. — Вот это возьми. А то коробочка твоя очень ценная — лучше ее перевозить более надежным образом.

— И хранить дома тоже в самом надежном месте, — добавил Борис Егорович, поправив спадающие на лоб русые волосы.

Когда мы распрощались с Голицыным, князь вызвался подбросить меня к дому на своей роскошной вимане «Орион-12». Том самом, модернизированном руками инженеров Директории Перспективных Исследований с помощью эрмингового преобразователя.

Садясь в кресло пилота, князь сказал:

— Не могу нарадоваться. Машина стала великолепной. Теперь даже с осторожностью трогаю эту штуку, — он указал на рукоять управления тягой.

— По большому счету желательно кое-что переделать в управлении, — ответил я, устроившись в кресле рядом с ним. — Желательно хотя бы в полтора раза увеличить ход рычага, а то излишняя чувствительность в управлении не полезна.

— Над этим пусть механики и инженеры думают, — отозвался он, отрывая виману от посадочной площадки. Положил ее на курс к Елисеевскому и неожиданно спросил: — Значит, в тебя какая-то божественная сила вселилась. Верно Ольга говорит?

Вот что мне ему ответить? Вопрос архисложный и неожиданный. А госпожа Ковалевская все-таки не умеет держать язык за зубами. Хотя, ладно — я ее об этом не просил.

— Есть немного, — шутливо ответил я. — Немного магии, немного прозрения и еще всякого по чуть-чуть. Так бывает, когда душа собирается покинуть тело, а кому-то очень надо, чтобы это тело продолжило жить и выполнить ту миссию, для которой оно в этот мир явилось.

— Философ! — рассмеялся Борис Егорович. — Вообще, ты меня очень порадовал. Парень ты на редкость толковый. Ничего, что на «ты» самого графа Елецкого.

— Даже приятно. Так ближе, теплее, — я смотрел на налетавшие на нас башни.

Князь переложил управление влево. Миновав башню Трех Соглашений, он потянув рычаг управления тягой. «Орион» ушел круто вверх и понесся над Даниловским к нашему району на огромной скорости.

Ковалевский высадил меня на площадке рядом с домом. Я ни на секунду не забывал об эйхосе, который уже несколько раз подавал сигнал полученных сообщений, но при Борисе Егоровиче просматривать их не хотел. Лишь когда его вимана поднялась в небо, я присел на лавочку и активировал устройство связи. Слава богам, от дежурного Палат Надежды не пришло ничего, и закралась мысль: может я неверно истолковал слова Артемиды? Да, небесные часто изъясняются очень туманно, иногда кажется, что они намеренно играют на наших чувствах.

На эйхосе значилось три неотвеченных сообщения: одно от Ольги и два от графа Сухрова.

Я начал с посланий Сухрова:

«Приветствую, Саш. Извини, я злой. Я не знаю, что у тебя произошло вчера в Ржавке, но Леший бесится вместе с Варгой. Клянутся убить меня и тебя».

И следом:

«Если не понял, то злой не на тебя, а на них. Леший посмел меня оскорбить. Не стану говорить как, но очень унизительно. Я перестану быть графом Сухровым, если оставлю это без достойного ответа. Не буду опускаться до бранных слов, ведь я не пьяное быдло из кабака. Хочу выяснить с Лешим как дворянин с дворянином».

И следом еще:

«Может я рублю сгоряча, но намерен назначить ему встречу сегодня на Татарском мосту. Можешь подстраховать?».

Я чувствовал, как злится Еграм. Даже если бы не его резкий голос, наверное, ощутил бы его эмоции через эту бездушную железку, мигавшую красным огоньком. Ответил ему так:

«Привет, Еграм. Я — твой должник, и конечно буду возле моста. Назначь время. Лучше встретиться на полчаса раньше, чтобы обсудить дальнейшие действия. Есть одно „но“. Я планировал преподать „волкам“ урок за Айлин. То, что я сделал вчера в Ржавом Париже, — это пока еще не урок, а намек, чтобы они ждали расплаты за содеянное. Ждали в трепете и понимали, что никакая их подлость не останется безнаказанной. Возможно, вместо встречи на Татарском мосту, стоит нанести неожиданный визит в „Кровь и Сталь“? Подумай, ты лучше знаешь, где правильнее нанести удар».

Затем включил послание от княгини:

«Тебя сегодня не было в школе. Что-то случилось или так переживаешь из-за Айлин? У меня сегодняшний вечер почти свободен. Я бы хотела тебя поддержать. Если хочешь, можно встретиться ненадолго».

По пути к дому я думал, как ей ответить. Мне было приятно, что Ольга проявила такое внимание, но сегодня, если мы сойдемся возле Татарского моста, то у меня вряд ли останется время на встречу с Ковалевской. Не хотелось ее обидеть отказом и говорить княгине правду о вероятной стычке с волками тоже не хотелось. Хотя, можно приоткрыть часть правды. Например, сказать, обязался поддержать Сухрова в какой-то сомнительной встрече с кем-то их резниковских.

Дверь открыл мне Антон Максимович. С доброй улыбкой приветствовал меня, пропуская в дом.

Охранники из «Цитадели», дежурившие у лестницы, отвесили мне почтительный поклон. И тут на фоне этого общего благодушия, я почувствовал будто что-то глубоко кольнуло мне в сердце…

Айлин! В этот миг я понял, что моя лучшей подруги больше нет в живых. Мне не требовалось никаких подтверждений, не требовалось сообщений от дежурного Палат Надежды. С абсолютной уверенностью мага я знал, что это так — только что милая, добрая госпожа Синицына умерла.

Свернув к столовой, я отстегнул от ремня эйхос и проговорил сообщение Ковалевской:

«Оль, прости, встретиться сегодня не получится. Айлин только что умерла. У меня к тебе просьба: узнай завтра в течение дня, когда ее похороны и где. Сама знаешь, ее родители не пожелают со мной разговаривать. Мы с тобой обязательно встретимся — я этого очень хочу. Но встретимся не раньше, чем в воскресенье. Потом все объясню».

Я вошел в столовую. Ксения одарила меня немного глуповатой улыбкой. После той шалости, которую я позволил с ней, служанка ждала от меня большего внимания. Я это понимал, но при нынешних событиях не мог такого позволить. Попросил ее подать в мою комнату обед без первого и десерта: просто жаркое по-магрибски и компот. Думая, как теперь правильнее спланировать вечер, направился к лестнице. Смерть Айлин значительно меняла мои планы и, вероятно изменит планы графа Сухрова по встрече возле Татарского моста. Теперь в силе остался лишь один план: уничтожение «волчьей» стаи без пощады и всяких сентиментальностей. Поднимаясь на второй этаж, я старался не замечать, что творится у меня на душе, но все равно боль, тяжелая, тянущая проступала — такая боль бывает мучительнее физической.

Свернув в коридор, я проверил эйхос — от Сухрова пока не поступило никаких уточнений по встрече возле моста. Тогда я нажал боковую кнопку на эйхосе и сказал так:

«Еграм, Айлин больше нет. И теперь больше нет никаких причин, которые удержат меня от возмездия „Стальным Волкам“. В ближайшие часа два-три я буду занят. Я должен привести в исполнение свою угрозу: посланник Морены придет в „Кровь и Сталь“ и покарает всех виновных. Возможно, даже невиновных. Может случиться так, что после этого в волчьей стае мало кого останется. К мосту я обязательно приду, только назначь время не ранее чем за три часа от минуты отправки моего сообщения».

Я зашел в свою комнату. Первым делом надежно спрятал пластины со Свидетельствами Бархума в тайник под низом книжного шкафа. Вскоре Ксения принесла обед. В запасе время имелось достаточно — волки не собираются в клубе так рано. Неторопливо пообедав и дождавшись, пока служанка уберет посуду, я переоделся. Переоделся в такую одежду, в которой меня никто раньше не видел. Проверил кое-что из магических заготовок и направился к двери. Дальше пусть сама богиня смерти видит, как заслуженная кара падет на ее поклонников.