Ваше Сиятельство #5

Глава 23 Веселый вечер

Под вечер к Евстафьевым приехало много гостей: виконтесса Струбецкая с дочерью и взрослым сыном, Иваницкие всем семейством и, конечно, Иван Сергеевич Веселов, барон Мухин с молодой женой, Журбин. Часам к девяти, когда все собрались, Евклид Иванович пригласил гостей за стол. Он пока не стал никому говорить о предстоящей свадьбе дочери. Не стал вовсе не из скромности, а из-за суеверий, боясь спугнуть удачу. Но и без всяких лишних слов у барона Евстафьева был повод похвастать перед друзьями завидным знакомством своей дочери, ведь все видели, кто сейчас возле его Талии. Все видели, как князь относится к ней. Событие, было такое, что барон не в силах был держать эту радость в себе, поэтому так поспешно и случилась эта вечеринка.

Званый ужин начался шумно, ведь давно не собирались в гостеприимном доме Евстафьевых: накопилось много новостей, светских сплетен и вопросов друг к другу. Говорили много, не особо налегая на салаты и паштеты, которыми особо славился повар у Евстафьевых. Часто звучали тосты под шутки, смех и звон посуды.

Все время пока сидели за столом князь Мышкин чувствовал себя как-то неловко. Этому было множество причин. Во-первых, Мышкин был вовсе не Мышкиным, а Родериком. И он не привык столь помпезным застольям, даже некоторые дворянские нормы поведения во время ужина он представлял смутно и опасался сделать что-нибудь не то. Во-вторых, он страдал от излишнего внимания к себе со стороны Евклида Ивановича и многих других гостей, которых он не знал даже по именам. А в-третьих, и это, пожалуй, главное, новоявленный князь не знал куда деть себя от взгляда Светланы Ионовны, которая не сводила с него глаз, и взгляд ее вряд ли можно было назвать добрым. Геннадий Дорофеевич понять не мог, что нужно от него этой женщине, усевшейся ровно напротив и несколько раз толкнувшей ногой его под столом.

Доев поскорее кусочек фаршированного судака, он снова схватился за бокал с вином, поднял его и повернувшись к Талии Евклидовне провозгласил:

— За тебя, моя прелесть! Ты самая лучшая за этим богатейшим столом! Нет, ты самая… — ему было трудно подобрать слова, потому как в этот миг взгляд Светланы Ионовны в этот миг начал метать невидимые молнии. — Ты моя принцесса! Остальные пыль перед тобой! Люблю тебя!

— Это жесть! — рассмеялась Талия, так за столом при всех ей еще никто не говорил. Ей захотелось расцеловать своего избранника. Да, это неприлично делать при всех. Неприлично, но вообще-то какая разница, если хочется. Талия обняла князя и чмокнула его в губы со словами:

— И я тебя люблю, дорогой!

Случайно поймав на себе недовольный взгляд мачехи, Принцесса Ночи показала ей язык. Это выглядело тоже неприлично. Ну и что? Да пошла нах*й эта потрепанная шлюха! И неважно что подумают гости. Вот виконт Веселов ее точно поймет — он всегда на ее стороне, поэтому Талия подмигнула ему и Иван Сергеевич одарил ее доброй улыбкой.

Когда князь Мышкин допил последний глоток вина, оставшегося в бокале, он почувствовал себя не совсем трезвым. Виноват в этом был не столько он сам, а тягостное чувство неловкости, которое заставляло его чаще хвататься за бокал. Поэтому князь негромко сказал Талии:

— Отойду ненадолго, надо воздухом подышать. Душно тут.

Встал из-за стола, едва не перевернув салатницу, в которую случайно угодил рукой, и направился на террасу.

Однако, насладиться покоем и тишиной Мышкину там не удалось. Едва он оттер руку от майонеза полотенцем, валявшимся на сервировочном столике, как из двери вышла Светлана Ионовна и направилась прямиком к нему.

— Что с тобой происходит, Гена? — спросила она еще издали.

— Со мной? А что не так? — князь Мышкин не понял странного вопроса. Он вполне догадывался, что прежний владелец этого тела был знаком с мачехой Талии, но не знал как себя с ней вести. А эти взгляды за столом, которыми Светлана Ионовна пронзала его, князя слишком угнетали.

— С тобой все не так! Я не понимаю, почему ты делаешь вид, что мы мало знакомы? На молоденьких потянуло? Вот мне интересно знать… — она оперлась руками на балюстраду, глядя на фонари в саду.

— Что интересно знать? — осторожно спросил Мышкин.

— Ты эту юную дрянь подрыгаешь и бросишь как меня? — она резко повернулась к нему.

— Как я тебя? — у Геннадия Дорофеевича даже челюсть отвисла. До него начало постепенно доходить, что эта дама вполне могла быть любовницей прежнего Мышкина. Вернув челюсть на место, он неуверенно произнес: — Вы, сударыня, про Талию Евклидовну?

— Мерзавец! Я тебе не сударыня! — ее глаза стали колючими.

— А кто? — Геннадий Дорофеевич почувствовал, что у него кружится голова.

— Теперь уже я для тебя Светлана Ионовна, — внятно произнесла баронесса. — И не прикидывайся идиотом, разумеется, речь о Талии. Или у тебя много таких как она?

— Да, Светлана Ионовна. Я на ней женюсь. Обязательно женюсь на моей маленькой принцессе, — заверил Мышкин.

— Подлец! — Светлана Ионовна качнула головой и в ее глазах заблестели слезы. — Сколько прошло дней после того, как ты обещал забрать меня у Евстафьева? Сколько, Гена? Сам посчитаешь?

— А сколько? — спросил Мышкин. И откуда он мог вообще знать это? Как он мог отвечать за деяния и грехи прежнего владельца этого тела.

— Ты обещал написать с меня портрет. Обещал забрать, увезти отсюда, обещал жениться! Ты так много обещал! Как ты мог, Гена! — Светлана Ионовна вдруг заплакала, прижавшись к его груди.

В этот момент на террасу вышла Принцесса Ночи.

Я вылетел из тела.

Через какое-то время после смерти у некоторых начинают проноситься в памяти самые важные этапы их жизни, наиболее ярко запечатленные в ментальном теле. У меня сейчас с особой ясностью пронеслись свежие мысли, беспокоившие меня перед смертью. Мысли о том, что я не имею права лишится этого тела. Ради Ольги, ради мамы и Ленской, ради многих других людей, доверившихся мне, которым я нужен. И даже ради Артемиды, как бы не повернулись мои отношения с ней. Лето? Нет на Лето мне наплевать: ее желание занять место Геры для меня не имеет никакой ценности — оно не более чем обычный божественный эгоизм. Тем более после того, как повела себя Лето, явившись мне на базе «Сириуса».

Да, мне сейчас было бы очень удобно оказаться мертвым. Я знаю это состояние не хуже, чем состояние живого. Больше не обременяя себя телом, став во многом неуязвимым, я мог бы разыскать Геру и свести с ней счеты. Я бы привел в действие те угрозы, которые я не так давно доводил до ее сведения. Но то, что меня подталкивало сейчас забыть о лежащим возле эрмимобиля теле Елецкого и ринуться мстить — это лишь волна эмоций, которую я могу легко погасить. Если эмоции отбросить, то я должен вернуть жизнь графу Елецкому — я сам очень хочу этого.

Прошло меньше минуты, как остановилось сердце. Я раскрылся чакрами и застыл, вбирая в себя всю возможную энергию, которую можно собрать в окружающем пространстве — энергию, которой мне так не хватало, когда я боролся со смертью. Сосредоточился и нырнул в распростертое на земле тело. Ощутил его, натянул словно тяжелую, холодную одежду. Почувствовал боль и первое, по началу слабое биение сердца.

Сейчас я находился в пограничном состоянии, в любой миг меня могло снова вышвырнуть за грань жизни. Яд, разлившийся по организму, и очень серьезные травмы от дротиков и когтей гарпии по-прежнему забирали жизненные силы. Однако, имелся некий позитив: травмы от когтей были не столь серьезны, чтобы это тело стало совсем непригодным для исцеления. И что важно сейчас во мне накопилось немножко больше магического ресурса. Я смог зацепиться за это тело, а значит я за него еще поборюсь. Очень-очень постараюсь ради дорогих для меня людей.

Спешно сканируя области ранений, я старался остановить кровотечение. В тех местах, где кровотечение было сильным ускорил свертываемость крови, в других запустил регенерацию тканей. Часть внимания направил на нейтрализацию яда. С сильным ядом бороться очень сложно, но я умею. Если мне только удастся продержаться еще минут десять-пятнадцать, то время начнет работать на меня, мои силы начнут постепенно прирастать. А там, глядишь, появятся целители из службы спасения и тоже окажутся на моей стороне в борьбе со смертью. Хотя они могут и навредить.

— Он жив! — услышал я чей-то громкий возглас.

Кто-то коснулся моей руки. Я открыл глаза и сразу увидел троих, склонившихся надо мной. Узнал лишь одно лицо — Торопова.

— Держитесь, ваше сиятельство! Сейчас, сейчас будут спасатели! Уже на подлете! — сообщил он.

— Маме пока не сообщать, — повторил я свой наказ, голос по-прежнему был очень слаб, похож на хрипловатый шепот: — Оле Ковалевской сказали?

— Едет сюда, — отозвался Борис. — Извините, вашим эйхосом пользовался.

— А как Илья? — я перевел взгляд на Геннадия Степановича.

— Жив, к счастью. Но мы лишились двоих ребят. Те, что шли за Владимиром Гришко, оба мертвы. На них напало это… — Торопов повернул голову в сторону склада, и я понял, что он смотрит на труп гарпии, до сих пор покрытой инеем, через который проступали темно-багровые пятна крови.

— Из-за этих тварей все так вышло, — со злостью сказал кто-то мне незнакомый. — Гришко и их людей они почему-то не тронули. Откуда они вообще взялись⁈

— Какая-то нечисть, — проговорил паренек в порванной куртке, поглядывая на неведомое ему существо с головой похожей одновременно на человеческую и птичью.

— Гришко больше нет, ваше сиятельство. Ни Богдана, ни Володи. И людей их положили. Даже по контрольному сделали для убедительности, — сообщил Торопов, полагая, что это хоть немного обрадует меня.

В общем-то да, обрадовало. Одной проблемой меньше. А ведь права была моя княгиня, совсем недавно говорившая, что с проблемами у меня перебор. Но что поделаешь, так легли карты — это же не повод, чтобы в них больше не играть.

— Спасатели, — крикнул кто-то.

В небе показался шарик виманы с включенным прожектором, хотя еще не было темно. Я издали определил: модель «Эльза С-03» — именно такие в большинстве в службе спасения. Маленькие, довольно шустрые.

Раньше, чем вимана спасателей нашла удобное место для посадки, на площадку влетел «Олимп» княгини. Именно влетел: эрмик заехал так быстро и неаккуратно, что снес левым боком часть кучи битого кирпича.

— Сейчас меня поругают, Геннадий Степанович, — глядя на Торопова я улыбнулся в предвкушении появления Ковалевской.

Так и вышло: интуиция не подвела и в этот раз. Ольга выбежала из машины, перепуганной птицей бросилась ко мне.

— Как ты мог! Ну, как ты мог! — воскликнула она, опускаясь рядом и хватая меня за руку.

— Оль, все хорошо. Как я и обещал, все очень хорошо. Проблема с Гришко решена, я жив, а ранения — с этим справимся, — заверил я, слабо сжав ее руку. Веки были тяжелыми, хотелось закрыть глаза и погрузиться в небытие, но я держался на стальной воле мага.

— Все хорошо⁈ Да? Вот так просто? — ее глаза изумленно расширились и из них потекли слезы.

— Ты можешь что-то придумать, чтобы мама меня не искала пару дней? Скажи, будто мы с тобой куда-то уезжаем до понедельника и там не будет связи, — попросил я, кое-как владея пальцами и поглаживая ее ладошку.

— Мне придется врать. Я папу попрошу, может он придумает что-то убедительное без особого вранья, — она повернулась в сторону бегущим к нам санитарам с носилками. — Полечу с тобой. Потом решим, что сказать Елене Викторовне. Я могу просто сказать ей, что ты со мной. Да, просто со мной. И это будет честно, потому что я от тебя сегодня не уйду.

Ну, вот сказала, так сказала. И как я мог думать о смерти, если здесь она?

Меня подняли очень аккуратно, опасаясь доставить лишнюю боль и усилить кровотечение. Вообще странно. Правильнее было бы наложить повязку или жгут. Я не эскулап, черт возьми, и не вижу, что там с бедром и животом. Но ладно, уделаю им сильнее носилки красной жижицей.

Уже в вимане мной занялись целители. Сразу два, один из них маг, лысый с бледными глазками, другой обычный врач лет сорока, с нашивкой змеи Асклепия на халате. Ольгу сначала не хотели пускать, но она явила княжеский жетон, и вопрос сразу снялся. Еще и извинились с поклоном.

— Куда вы его хотите доставить? — хмуро спросила Ольга Борисовна, устроившись справа от меня на откидном сидении.

— Палаты Спасения на Нижегородской, — отозвался доктор, занимавшийся ранами на моем бедре.

— Нет, давайте в центр, к Багряному спуску, — распорядилась Ольга. — Если будут какие-то возражения в приемной — я решу.

Пожалуй, она была права — лечебное заведение на Багряном спуске не в пример лучше, чем на Нижегородской. Это дальше, но ненамного, поскольку летим на вимане. За то там намного приятнее условия: просторные палаты, новое оборудование и более опытные целители. Помню, там лежал папа.

Княгине спасатели не посмели возражать.

Скоро вимана опустилась на лужайке перед домом Силы Асклепия.

Перед тем как меня вынесли из виманы, я сказал Ольге:

— Ты не пугайся, минут десять буду лежать с закрытыми глазами и почти не дышать. Так надо — сам себя немного подлатаю, — я хотел заняться энергетическими оболочками, которые успела очень сильно разорвать последняя эриния. Вместо меня это вряд ли кто сможет здесь сделать.

— Еще тебя попрошу, — снова я обратился к Ковалевской, — возьми мой эйхос, свяжись с Талией… Это которая баронесса Евстафьева и скажи ей, что мне завтра нужен Родерик. Пусть появится завтра под вечер.

— Да, Саш, все сделаю, — она наклонилась, чтобы отстегнуть мой эйхос.

— И еще, что важно, — я поймал ее за руку, — угрозы моей жизни больше нет. Так что выброси все волнения — они точно больше не нужны. Просто выброси. Веди себя так, будто я лишь слегка приболел и меня нужна небольшая помощь.

— Да, дорогой. Ты скоро выздоровеешь. По-другому не может быть, — она поцеловала меня, едва касаясь губ.

Почти сразу меня определили высокодворянскую палату на втором этаже. Просторную, примерно, как одна из наших гостевых комнат. И обставлена она была весьма удобно, роскошно: большой кожаный диван, книжный и одежный шкаф в стиле «империум», письменный стол и два кресла. Единственное, что указывало на принадлежность этой палаты к лечебному заведению — это кровать, собранная на особой металлической конструкции, предназначенная для подключения различных лечебных приборов.

Примерно через полчаса после моего заселения в палату появился князь Ковалевский. Взволнованный, несколько суровый. Войдя, он бросил короткий взгляд на Ольгу, быстро подошел ко мне и сказал:

— Что же ты так, Саш, подводишь нас? С такими проблемами следовало обращаться ко мне, а не пытаться из решить в одиночку. Ты же понимаешь, что от тебя очень многое зависит. Ты нам нужен здоровым и тем более живым.

В общем, что называется, пожурил. Где-то он прав, но лишь по-своему. Прав он с позиции: «я нужен им, „Сириусу“, царевичу, Ольге, Отечеству». Но есть вещи иного плана: тонкого, божественного и моего личного. Да, князь без сомнений смог бы решить вопрос с братками Гришко, но это было бы более тяжеловесным решением. Вероятно, решением, которое обязало бы меня постоянно ходить с приставленными ко мне телохранителями, до тех пор, пока Гришко бы не были найдены и нейтрализованы. Кроме огромного неудобства, это могло бы повлечь серьезное столкновение интересов Ковалевского с теми, кто заказал меня Гришко, быть может самим князем Козельским, и поднять волну опасных противоречий. Поэтому я совсем не жалею, что действовал через Торопова. И еще не менее важно: Ковалевский мало что знает о моем конфликте с Герой. И он понятия не имеет на что способна Величайшая, и его попытки защитить меня в противостоянии с богиней привели бы лишь к многочисленным жертвам среди преданных империи людей, серьезным потрясениям в столице, и ни капли не добавили бы мне безопасности. Поэтому, глупости все это. Борис Егорович без сомнений очень умный и влиятельный человек, но есть вещи, которых он просто некомпетентен. Я сделал так, как нужно было сделать. Спорить с князем я не стал, как и не стал оправдываться, лишь сказал:

— Понимаю ваше беспокойство, но бывают случаи, когда уместнее действовать самому. Позже, Борис Егорович, расскажу вам обо всех обстоятельствах. Надеюсь, потом вы лучше поймете меня.

— Пап! Не надо на Сашу сейчас ни в чем упрекать! — сердито сказала Ольга.

— Ладно, ладно, вижу, вы тут одна команда и мне вас не победить, — Ковалевский тут же смягчился. Присел возле меня, справился о самочувствии. Понимая, что мне тяжело говорить, он не слишком утомлял разговором, посидел минут десять и ушел, пообещав донести Елене Викторовне, что я с его дочерью и до понедельника не появлюсь.

Пискнул мой эйхос — пришло сообщение о Талии, которая порывалась прилететь и уточняла, где меня найти. Я ответил ей так:

«Дорогая, пожалуйста, не надо сегодня. Без обид: скверно себя чувствую. Мне бы лучше поспать. Тем более уже поздно. Буду рад тебе и твоему жениху завтра во второй половине дня. К тому времени, надеюсь, приду в чувства».

И едва я проговорил это, как почувствовал возмущение на тонком плане. Сердце тревожно забилось, я глянул на Ольгу, сидевшую рядом в кресле. Она вскочила, по моим глазам, догадавшись что что-то происходит.

— Спокойно, — сказал я ей, прикрыв глаза и перенося внимание на тонкий план.

Возмущение было обширным, берущим начало где-то в непроявленном. Характер очень похожий на приближение кого-то из вечных, и скорее всего, бог не один.

Я глаза открыл: в углу возле двери разлилось оранжевое сияние. Уплотнилось, обретая форму огромного медального зерна. Рядом возникло второе, другого оттенка — голубого.

— Саша! — Ольга явно испугалась. — Что делать? Бежать за охраной?

— Спокойно! — остановил я ее. — Это всего лишь боги.

Едва в оранжевом свете появился силуэт, я сразу узнал Артемиду. В этот раз Охотница очень быстро обрела земное тело. Справа от нее возникло еще одно свечение, уплотняющееся в форму миндального зерна.

Я понял, что кроме Небесной Охотницы сейчас появится еще два бога. При чем очень знакомых мне. Веселый вечер. Вернее, уже ночь.