Вавилонский голландец

Джошуа

Поздним вечером 31 декабря Джошуа совершал свой традиционный предновогодний обход корабля. Из кают-компании послышался смех, потом что-то упало и со звоном разбилось, – видимо, задели поднос с хрусталем. Джошуа усмехнулся, он догадывался, кто именно отличился, – конечно же, Роберто.

По узкой лестнице Джошуа спустился в хранилище. Испанцы, французы, арабская литература, научно-популярный отдел, детские книги, любовные романы… Ему казалось, что он помнит все книги в лицо. Двадцать лет на корабле – шутка ли, даже стратег Роберто появился позже, через два года после Джошуа.

Да, он знал все книги в лицо, но не заглядывал в них уже более двадцати лет. Он просто служил им как мог. Джошуа постарался, как всегда безуспешно, отогнать назойливое воспоминание: он совсем еще молодой, ему сорок, да, около сорока, сидит в белом кабинете. Далеко не первая клиника, не первое «независимое мнение эксперта». В сущности, это уже финиш бесконечной гонки по медицинским светилам, приговор. Жизнь разломилась пополам именно там, в кабинете улыбчивого врача, который убивал каждым своим словом. Убивал совершенно безмятежно, даже не подозревая, что творит.

– У вас очень редкая болезнь глаз. Вам больше нельзя читать книг. Но телевизор смотреть можно, так что ничего страшного. Думаю, на самом деле многие страдают этой болезнью, но даже не замечают ее. – Эскулап взмахивал чистенькими ручками, улыбался, кивал.

– Что значит – «нельзя читать книг»? Вы имеете в виду, ограничить себя в чтении? – Джошуа все надеялся выпросить себе амнистию. Конечно же, это фигура речи, не бывает таких болезней, он бы знал.

– Нет-нет, совсем нельзя, увы. – Врач, наткнувшись взглядом на растерянное лицо пациента, заерзал, что-то явно шло не так. Пациент шутить не желал, был серьезен. – А вы что, много читаете?

Джошуа промолчал, глядя за окно. Там было серое небо и голые декабрьские ветки. Какое дело этому врачу до того, сколько я читаю. Как, впрочем, и всем остальным.

– Все, что вы можете читать, это детские книги, напечатанные вот таким вот шрифтом… – Доктор протянул Джошуа пеструю книжку, на обложке значилось: «Букварь». – Но вы не расстраивайтесь, есть же аудиокниги. Да и вообще, что там нового напишут? Вы, похоже, читали много, ну и хватит! – Присутствие пациента явно начало его тяготить.

Джошуа поднялся, кивком поблагодарил доктора и покинул кабинет.

Следующий год Джошуа помнил смутно. Да, он пробовал слушать аудиокниги, но так и не смог примириться с чужим голосом, встающим между ним и текстом. Потом он смотрел телевизор. Потом пил.

Когда и откуда он узнал о корабле? Теперь казалось, он, Джошуа, сам вымечтал его с отчаяния. Корабль, везущий книги в далекие уголки мира, где мало библиотек. В существование этого корабля надо было верить безоговорочно, всем сердцем, потому что только вера могла создать такое в прагматичном современном мире. Идея корабля-библиотеки поглотила его, как спасительный бред посреди затяжной лихорадки.

И Джошуа поверил. В то, что где-то по океану идет корабль, везущий книги. Это было самое трудное – поверить в его реальность. Следующий шаг был легче – поймать корабль в одном из портов. Это оказалось неожиданно просто. Как будто корабль знал, где ждать Джошуа.

Мэг стояла у трапа, приветливо, но царственно оглядывая спешащих в библиотеку читателей. Седые косы, уложенные короной, безупречная осанка. Изысканная Мэг, вспомнил Джошуа, а ведь ей было тогда никак не меньше семидесяти…

– Мне запрещено читать, – сказал он, подойдя к Мэг.

Какая глупость говорить об этом тут, на пороге библиотеки. Мэг взглянула коротко, отвела глаза, пряча сочувствие и что-то еще. Понимание?

– Только детские книги, – сам не зная зачем, добавил он. – Извините, мне не следовало приходить.

– Если нельзя читать самому, можно учить других. – Мэг улыбнулась. – Читать учат в обычных школах, а вот любить читать может научить далеко не каждый. Хотите попробовать? Оставайтесь.

И Джошуа остался на корабле. Поначалу ему казалось, что он задержится здесь ненадолго. Собственно, вот уже двадцать лет он думал именно так. Его обязанности были просты: когда корабль останавливался на крошечных, богом забытых островах, Джошуа собирал местных ребятишек и старался привить им любовь к чтению. Подбирал самые лучшие, самые добрые книжки. Приставал к стратегам – сначала к Сильвестру, позже к Роберто, требовал, чтобы заказы на детские книги выполнялись неукоснительно.

Он сжился с чувством, что все, что он делает, с точки зрения большинства, ненужно и бессмысленно. Он привык видеть скучающие глаза в классах, слышать вопрос: «И зачем нам это надо?», теряться, пытаясь ответить на этот вопрос. Собственно, ответ-то известен: ни за чем. Просто есть такой чудный мир, и Джошуа может стать проводником. Кому-то этот мир необходим, а кто-то и так проживет, что за шиворот-то тащить?

Но почти на каждом острове, почти в каждой группе находился один, а порой и два ученика, чьи глаза загорались на его лекциях. Поначалу робко, но с каждой книгой смелее и смелее дети продвигались в глубь чудного мира. И вот они, эти редкие, любимые, держали Джошуа на плаву. Ради них он скандалил со стратегами, разыскивал новые книжки, вновь и вновь выслушивал вопрос: «И зачем нам это надо?»

Он помнил их всех, кого нашел за двадцать лет, по именам.

Время продвигалось к одиннадцати, скоро позовут в кают-компанию произносить традиционный тост. Джошуа неторопливо шел по коридорам хранилища. Из-за закрытых дверей доносились самые неожиданные звуки: призраки тоже праздновали Новый год. Что поделать, когда столько книг долго путешествует вместе, призраки заводятся сами собой.

Джошуа принюхался: из-под двери в отдел арабской литературы явственно тянуло дынным кальяном. Как бы не подожгли корабль, подумал Джошуа, но спохватился. Призрачный дым к пожару не приводит, это любой библиотекарь знает. Пора было вернуться в свою каюту, разложить последний в этом году пасьянс, тоже своего рода традиция.

За пасьянсом хорошо перебирать события минувшего года. Кто появился, кто, наоборот, исчез с корабля, он всех их вспомнит за оставшийся час. Их было много, пришедших и ушедших. Главное, чтобы сохранялся баланс и корабль плыл.

Стратег Роберто и Маленький Луис

Да, определенно корабельный хрусталь пал жертвой Роберто. Джошуа, посмеиваясь про себя, тасовал колоду для пасьянса. Многие рядовые библиотекари не могли понять, как эта неуклюжая личность может быть стратегом библиотеки.

Конечно, Роберто, появившийся на корабле восемнадцать лет назад, не всегда был стратегом. Начинал, как и все, – с должности библиотекаря или хранителя, Джошуа уже не помнил за давностью лет. Было как-то сразу понятно, что на корабль Роберто привела одна, но пламенная страсть. Он читал. Мелькал где-то за плечами невнятный развод, раздел имущества, который оставил Роберто буквально без штанов, но подробностей никто не знал, а расспрашивать на корабле было не принято. Все оставили в прошлом какую-то жизнь, чего копаться.

Однако Джошуа услышал однажды от Роберто в минуту откровения, что именно переполнило чашу терпения Робертовой жены настолько, что она подала на развод. Роберто купил новую машину, а застраховать не успел. Пригнал к своему дому – а жили они в центре крупного города – и запарковал под окнами. Пошел позвать жену на машину полюбоваться. И, в общем, пока Роберто ходил за женой, на улице с рельсов сошел трамвай. Впервые за время существования трамваев в этом городе, а может, и во всей стране. И на пути его, разумеется, оказалась новая, совершенно незастрахованная машина Роберто. Жена вышла полюбоваться на груду металлолома, махнула рукой в отчаянии и решила развестись. Джошуа посмеялся над историей, которую Роберто рассказал с неподражаемой иронией, и решил, что это выдумки: трамвай, с рельсов, и прямо в машину – ну и фантазия! Но когда Джошуа узнал Роберто получше, понял, что ничего, кроме правды, в этом повествовании не было.

Более того, теперь Джошуа не удивился бы, узнав, что этот трамвай был единственным в городе, да хоть во всей стране. Все равно он нашел бы способ уничтожить машину несчастного Роберто.

Очень скоро старшие заметили, что Роберто умудряется прочесть практически все новые поступления. Он владел четырьмя или пятью языками свободно, а еще на нескольких читал с небольшими затруднениями. Мэг тогда еще была жива. Пожалуй, она первая сказала Сильвестру, что, мол, вот тебе преемник готовится. А потом Мэг умерла, а Сильвестр ушел, не смог без нее. Вроде почти всю жизнь на корабле, привык, но без нее – не смог. Странная была пара. Счастливые, но словно в вечном побеге. Тоже вопрос, что у них в прошлом-то спрятано, да теперь уж кто ответит.

Ну и Сильвестр особо не сомневался, кого вместо себя поставить. И так было ясно, что Роберто стратегом словно родился, а тут еще и Мэг посоветовала.

В общем, по части чтения Роберто не было равных. А вот в обычной жизни редко когда на корабле проходил день без того, чтобы Роберто что-нибудь не поломал. Потравы от него была пропасть. Джошуа усмехнулся, вспомнив, как четвертого июля Роберто уселся в ящик с петардами.

Тереза, главная корабельная повариха, начинала трепетать уже за месяц до дня рождения Роберто. Ее побаивались все – еще бы, ведь она заставила самого Стивена есть манную кашу. Так вот, Тереза задолго до заветного дня серела лицом, которое в обычное время имело цвет качественной нефти. Еще бы ей не сереть: Роберто любил порадовать друзей каким-нибудь затейливым итальянским блюдом – многокомпонентным, ярким и требующим кучу времени на исполнение. Джошуа силился припомнить, было ли это блюдо хотя бы раз приготовлено без приключений. В этом году, например, Роберто почти что преуспел. Он всего-навсего отломал дверцу у любимой духовки Терезы и спалил пару блендеров. В общем, мелочь. Но когда Роберто нес огромный поднос со спагетти по коридору, корабль слегка качнуло, ну и… В общем, спагетти долго отскребали от стен. А еще дольше отмывали и отстирывали Роберто.

И все же Роберто все уважают, несмотря на его недотепистость. Потому что стратег он гениальный. И всегда находится женщина, готовая по-матерински о нем заботиться.

Джошуа задумался над раскладом. Неважнецкий, но должен сойтись. Ну да, Анна, к примеру, над Роберто тряслась, как над неразумным дитятей, только что нос ему не вытирала. А он за ней ходил хвостом. Забавно на них было посмотреть: Анна длинная, тонкая, Роберто ей едва ли до подбородка доставал, смешной, всегда встрепанный, рубашка из брюк выбилась. Александр совсем не ревновал, да и ревновать там было не к чему, разве что свихнувшийся Отелло мог бы Анну в чем-то заподозрить.

Только однажды, незадолго до того как Анна с Александром сошли на своем острове, она проявила строгость. Они тогда около Сан-Себастьяна застряли, денек выдался свободный, решили понырять с аквалангом. То есть Анна с Александром решили, а Роберто тоже пытался увязаться. Мол, научите меня, давно хочу. Так она пришла в несвойственную ей ажитацию и твердо заявила, что в один океан с Роберто не полезет. Роберто даже сделал вид, что обиделся, минут на пятнадцать. А потом опять что-то потерял или разбил и стал Анну на помощь звать. Очень он переживал, когда Анна и Александр ушли с корабля. До сих пор все ждет и надеется, что вернутся. А что, может, и вернутся, подумал Джошуа, машинально перекладывая карты.

Все же уму непостижимо, как Роберто умудряется столько читать. И ведь не только серьезную литературу, но и всякие детективы – все отслеживает, все заказывает. Некоторые книги навсегда поступают в хранилища, некоторые он берет только на один сезон. Совершенно невозможно понять, как у него голова устроена – столько всего вмещает. Особенно новенькие всегда поражались. Лиз, колючка нежная, говорила, что у Роберто мозги устроены так же, как желудок у шпагоглотателя.

Те, кто на корабле подольше задерживаются – на пару лет, как Анна с Александром, к примеру, или как Стивен с Хосе, – те знают профессиональный секрет Роберто. Этот секрет зовут Маленький Луис. То есть секретов много было – за восемнадцать-то лет: Мальвина, Креольская Принцесса, Кудрявый Айзек… А сейчас Роберто помогает Луис.

Луису всего семнадцать, два года назад он пришел на корабль прислугой «за всё». Палубы драить, на кухне помогать. С маленького островка, откуда даже до Гуама – ближайшего, немногим большего – два часа лету, да еще и не каждый день. Один из лучших учеников Джошуа.

Все свободное время Луис читал. И был верным помощником Роберто. Потому что серьезную-то литературу Роберто и сам мог прочесть и понять, куда ее определить. А что делать с детективами, фантастикой, любовными романами? Ну хорошо, пару-тройку детективчиков Роберто может одолеть под настроение, если время будет. Но их-то сотни.

А Луис читает – что метла метет. Все детективы и приключения подряд. И если глотает толстенную книжку за одну ночь, Роберто точно знает – эта книжка пойдет, ее все будут спрашивать и в конце концов зачитают до дыр. А если Луис вялится, бросает на середине, значит, книга на корабле не нужна.

Но в последнее время у Роберто появились проблемы с Луисом. Собственно, проблемы такого рода рано или поздно случались со всеми Маленькими Секретами Роберто. Мальчик взрослел, становился умнее, читать детективы ему понемногу надоело. Всего пару недель назад или около того Роберто заходил к Джошуа посоветоваться.

– Прямо не знаю, что делать, – сказал стратег, аккуратно стряхивая пепел мимо пепельницы и садясь в кресло, где мирно дремал корабельный кот Экслибрис.

После того как кота ублажили лаской и соленым орешком, которые Экслибрис обожал, Роберто продолжил:

– Луис, наверное, скоро уйдет. И почему они все так стремительно умнеют? – Роберто понял, как странно звучит его вопрос, и смущенно закашлялся.

– Что, устал от детективов, тайком читает серьезные книги? Ну, дело обычное, у меня есть еще ученики на островах… Как думаешь, с месяц еще продержится? А там отправим его на землю, Мальвина теперь профессор, возьмет его на какую-нибудь стипендию…

– Боюсь, и месяца у нас нет. Он мне рассказывал, какого призрака намедни в хранилище видел. Так вот, не просто призрака, а Тень Отца Гамлета. Представляешь? – Роберто многозначительно приподнял брови и загрустил.

Грустить было от чего. Все знали, что призраки в хранилище у каждого – свои. Тереза, к примеру, исключительно целующихся Элизу и Армана видела. Причем оба были афроамериканцы. Луису, по идее, следовало какого-нибудь Фредди Крюгера наблюдать. В крайнем случае Шерлока Холмса. Но это уже предел. Так что тоска в голосе Роберто была вполне понятна.

Джошуа опять задумался над пасьянсом. Ну что ж, за двадцать лет он привык встречать и прощаться. А Луис, может быть, еще вернется, как знать. Библиотекарем или хранителем. Кстати, Томас, тот мальчик с Белиза, уже подрос и давно просит взять его на корабль. Что ж, пришло его время. Пока есть лучшие ученики, корабль будет плыть.

Эсмеральда и хомяк Джонатан

Джошуа отвлекся от пасьянса и задумчиво уставился на искусственный огонь в маленькой печке. Лиз купила ее в каком-то порту. Хотела, чтобы в кабинете был уют.

Конечно, даже представить себе невозможно, что Роберто уйдет когда-нибудь с корабля. А некоторые приходят совсем ненадолго – да вот, даже в этом году было дело.

Эсмеральда появилась на Арубе. Яркая, звенящая на каждом шагу браслетами, серьгами и цепочками на щиколотках. Она подошла к трапу, где Джошуа по традиции поджидал гостей. Ухватила его за пуговицы рубашки длинными, нарощенными до сходства с холодным оружием ногтями:

– Вы должны взять меня с собой! Иначе я погибну!

За двадцать лет Джошуа навидался всякого, так что особо не удивился.

– Вы понимаете, что это не круизное судно? – осторожно спросил он. – Если вам хочется уехать, то вон там сейчас «Карнавал» к отплытию готовится.

– Нет-нет, мне нужен именно ваш корабль! Я видела во сне покойного отца, – тут Эсмеральда, бряцая браслетами, перекрестилась с католической истовостью, – и он сказал мне: «Эсмеральда!» – это мое имя, – и она кокетливо улыбнулась. – «Эсмеральда, ступай на корабль с книгами! Это отвлечет тебя от гнусного скорпиона Джонатана, который пьет твои молодые годы, чтоб ему гореть в огне, чтоб его маму сожрали собаки…»

Джошуа с трудом поспевал за витиеватым нагромождением испанских проклятий. Эсмеральда была хороша: казалось, она возводит из бранных слов собор Гауди. Наконец, припечатав неведомого скорпиона Джонатана финальной замысловатой виньеткой, она иссякла и перевела дух.

– Я хочу отдаться делу! – почти с человеческими интонациями добавила она. – Благородному делу. Я всегда любила читать.

В доказательство она помахала перед носом Джошуа яркой розовой книжкой. На обложке жгучий брюнет с усиками, хищно изогнувшись, швырял на софу кукольную блондинку с осиной талией.

Джошуа растерялся. Эсмеральда явно не читала ничего, кроме любовных романов. Собственно, она их не просто читала, она в них жила. Судя по всему, сейчас она переживает особо драматическую историю. Наверное, вычитанную в розовой книжке и примеренную на себя, как платье.

И вдруг Джошуа посетила шальная идея: а может, это спасение? Библиотекари терпеть не могли дежурить в зале любовных романов. Лиз заявляла, что у нее после дня дежурства сыпь по всему телу и потеря веры в человечество, Анна жаловалась на головную боль, а мужская часть команды уже не раз поднимала вопрос о том, что коль скоро это чтиво женское, то пусть женщины и дежурят. Это вызывало жуткие скандалы в кают-компании, обвинения в сексизме и часто заканчивалось заявлениями типа: «Думаешь, ты тут самый умный, а еще очки надел!» Такие недоразумения повергали Роберто в тоску на пару дней, он грустил и даже почти ничего не ломал. Только Тереза порой выручала, с удовольствием подменяя дежурного на пару часов. Но не больше: все-таки главная повариха, ей людей кормить надо, а не за книжками следить.

– Знаете что, давайте я провожу вас в один из наших читальных залов… – Джошуа говорил осторожно, боясь спугнуть удачу. – Это очень важный зал. Там собраны исключительно книги о любви.

– А что, разве бывают книги о чем-нибудь еще?! Ведите! – И Эсмеральда зацокала каблуками вслед за Джошуа.

В тот день в зале мыкалась Анна. Она оглядывала пестрые стеллажи с доброжелательной неприязнью. Приветливо отвечала на вопросы многочисленных читательниц, помогала советами.

– Анна, я тебе помощницу привел. Надеюсь, Эсмеральде понравится работать в нашем зале.

Новенькая деловито окинула глазами полки и расплылась в улыбке.

– А серия «Ее последняя страсть» у вас тут есть?

Анна кивнула, но в глазах мелькнуло сомнение вперемешку с легкой паникой. Эсмеральда направилась к полкам и тут же затеяла разговор с группой читательниц:

– Девочки, да не берите это! Адольфо ей там изменил, чтобы ему гореть в огне, лучше возьмите «Печальную розу Марокко», это так тонко, так жизненно, прямо как с меня списано, я вас умоляю!

«Девочки» всех возрастов столпились вокруг Эсмеральды. Джошуа хотел было пресечь шум – все-таки читальный зал, но подумал, пусть делают что хотят, лишь бы стеллажи не ломали.

– Так вы остаетесь? – спросил он.

– Да-да, конечно, остаюсь. Там, на причале, мой чемодан и клетка с Джонатаном…

– Скорпионом? – Джошуа не хотел разводить на корабле скорпионов.

– Нет, что вы. Это мой хомяк, я назвала его в честь Джонатана, когда он меня еще любил, но потом он стал ядовитый скорпион, чтоб ему гореть…

Эсмеральда самозабвенно выводила сложносоставные рулады ругательств. Читательницы уважительно примолкли и только иногда кивали в знак согласия. Анна стояла разинув рот и замерев, как завороженная. Наконец Эсмеральда выдала сокрушительную коду. Дамы разразились аплодисментами. «Si! Si!» – доносилось со всех сторон.

Анна показывала Эсмеральде корабль, и в результате новенькая оказалась за одним столом с нею, а значит, и с Джошуа. Вообще-то, кто где сидит в столовой, никто никогда не регламентировал, все компании возникали спонтанно. За столом Джошуа вот уже восемнадцать лет обедает Роберто, последние пять лет – Стивен и Хосе, уже почти год – Анна и Александр. А Боб и Лиз появились вместе с Феликсом и Софи всего на пару месяцев раньше, чем Эсмеральда.

Феликс, краснобай и большой женолюб, немедленно разговорился с новенькой. На корабле никогда не спрашивали о прошлом, но охотно слушали, если человек сам хотел поделиться. Эсмеральда делилась своим прошлым куда более щедро, чем от нее ожидали.

Она рассказала романтическую историю своей последней любви с Джонатаном – еще до его эволюции в скорпиона. Там было все, что полагается: секс на пустынном пляже (старомодный Роберто застенчиво отвел глаза), розы – корзинами (Анна воздела палец и с дурашливой укоризной повернулась к Александру) и даже ванна с шампанским (О! – воскликнула Лиз, глядя почему-то на Феликса). Правда, Эсмеральда честно добавила, что шампанского на целую ванну не хватило, его было едва ли по щиколотку в небольшом тазике.

– Но я плескалась, я так плескалась!.. – Ее глаза затуманились от нахлынувших воспоминаний.

– Но что же случилось потом? – Даже абсолютно неромантичную Софи, похоже, захватила история чужой любви.

– А потом он предал меня! Предал! И я не прощу ему этого! И я удалилась от мира, чтобы он страдал! Страдал без меня! Потому что он, конечно же, страдает, я точно знаю, иначе зачем я здесь?.. Я прощу его только на смертном одре. Если вообще прощу. – У Эсмеральды были очень долгосрочные планы.

– Он что, переспал с кем-нибудь, что ли? – Лиз задала вопрос в лоб, покосилась на окружающих, состроила забавную рожицу.

– Ну уж нет! Тогда бы я его просто убила! Он наплевал мне в душу!

После этого изложение Эсмеральды стало совершенно невразумительным. Впоследствии Анна, Лиз и Софи – мужчин это, по понятным причинам, заинтересовало меньше – попытались сверить показания. Анна была уверена, что скорпион Джонатан украл у Эсмеральды Библию, Софи думала, что он танцевал на вечеринке с лучшей подругой Эсмеральды, а Лиз утверждала, что он сбежал от Эсмеральды и стал пиратом. Сошлись на том, что ежели кому хочется самозабвенно страдать, то это его святое право.

«У Эсмеральды был хомяк, он от любви совсем обмяк». Именно такими словами начиналась песенка, которую написали Александр и Феликс. И исполнили под одобрительный шум публики на очередном импровизированном концерте.

Эсмеральда назвала хомяка Джонатаном, в честь любимого, и страшно гордилась своей изобретательностью. А также свободомыслием: в христианстве использование человеческих имен для некрещеных тварей не приветствуется. Был ли польщен любимый мужчина, осталось неизвестно.

Впечатлительная Анна даже побледнела, когда поняла, что хомяка сделали залогом такого глубокого чувства. У хомяка-то век недолог, всем известно. Язвительная Лиз высказалась более прямодушно: «Ну вот, хомяк сдохнет от морской болезни, а нас всех заставят носить траур».

Хомяк Джонатан действительно мучился, когда корабль качало. Эсмеральда поставила клетку в кают-компании, утверждая, что Джонатану необходимо общество. Хомяк страдал и периодически рыгал густым басом.

– Не понимаю я, это совершенно необъяснимый феномен с точки зрения акустики. Он не должен производить такие низкочастотные звуки, – озабоченно говорила Анна, делая хомяку ежевечерний массаж. – У него тельце меньше, чем четверть длины волны.

– Природа щедра на парадоксы. Взять хотя бы басовитый голос бычьей лягушки. По законам акустики бедолагу должно трясти, как в пляске святого Вита, – лениво отвечал Боб, рассматривающий глобус.

– Может, сдать его в приют для домашних животных? – вносила посильную лепту в дискуссию рациональная Софи. – По крайней мере, он перестанет блевать салатом.

– Вообще, друзья мои, это философский вопрос, – включался Роберто, который по мере сил приобщал Эсмеральду к большой литературе, пытаясь читать с ней Борхеса. Эсмеральду от Борхеса плющило, и она украдкой заедала каждый абзац хорошей порцией Коэльо. Об этом знали все, кроме идеалиста Роберто. – Вот на примере этого хомяка давайте-ка подумаем, как животные перенесли неизбежную качку в Ноевом ковчеге?

– Как? Да очень просто! – Феликс неохотно оторвался от шахмат, в которые играл с Лиз. – Половина перевешалась на прутьях клеток. С тех пор видовой состав нашей фауны очень беден.

– Но козлы остались в неприкосновенности, – завершила Лиз дискуссию, незаметно от Феликса украв его ладью. – Удивительно устойчивый подвид.

Почти целый месяц все были довольны: Эсмеральда упивалась тем, что мучает скорпиона Джонатана разлукой, а библиотекари наконец-то прекратили пререкаться по поводу дежурств в зале дамского чтива. Недоволен был только хомяк Джонатан, но выбора у него не было.

Участь хомяка пытались облегчить всей командой. Методичная Софи взяла за правило каждое утро просматривать прогноз погоды на предмет приближающейся качки, Боб конструировал амортизационную систему для клетки во время шторма, Анна раскопала руководство по массажу кенгуру – для хомяков не нашла, увы. Словом, жизнь как-то шла и казалась безоблачной.

И тут Эсмеральда затосковала. Она начала заговаривать о том, что, чем черт не шутит, может, скорпион Джонатан по ней вовсе не тоскует, а живет в свое удовольствие. Что было ей, настроенной на чистое страдание, как нож острый.

Джошуа так и не понял, сама ли она дошла до мысли такой или какой коварный призрак подучил. Дело в том, что у призраков имелось, по большому счету, одно развлечение – нашептывать всякую крамолу библиотекарям. Сеять в души зерна сомнений и всевозможных завиральных идей. Роберто не раз, посмеиваясь, говорил, что один особо настырный призрак пытался раскрыть ему смысл жизни. А когда Роберто наотрез отказался приобщиться, призрак приуныл и предложил секрет притирания от облысения. Дамы сварили это средство под неутихающие проклятья Терезы. Но испытать его никто так и не решился: панацея несносно воняла.

Так что в перемене настроения Эсмеральды скорей всего был виноват очередной призрачный шутник. Кроме того, она вдруг осознала, что, даже если скорпион страдает где-то далеко, ей от этого никакой радости нет. Она же не может наблюдать и упиваться фактом его страдания. А назначенная дата прощения и примирения на смертном одре оказалась неожиданно далека. Поди ее дождись, может, уж и не надо будет. Никакой выгоды от этих принципов!

Помыкавшись еще пару недель, Эсмеральда заявила, что уходит с корабля. И забирает хомяка, естественно. Ее высадили на острове, откуда она чартером могла добраться до дома.

– Интересно, как Джонатан перенес самолет? – задумчиво сказала Анна за ужином.

Все пригорюнились. А уже через пять минут интеллигентное собрание принялось скандалить о том, кому завтра дежурить в зале любовного чтива.

Стивен и Хосе

Они появились сравнительно давно, лет пять назад. Им повезло: когда они позвали корабль, он как раз двигался от Ньюфаундленда. И забрал их в одном из северных портов.

Стивен и Хосе заняли две смежные каюты и очень быстро прибрали к рукам отдел книг по искусству. Что неудивительно: Хосе художник, а Стивен фотограф. В них не было ничего сладкого, ничего от Челси или Провинстауна. Просто двое уже немолодых джентльменов, которые, отставив условности света, проводят остаток жизни так, как они хотят, – с близким человеком, в обществе любимых книг и привычек.

Джошуа не раз ловил себя на мысли, что, думая о Стивене и Хосе, автоматически добавляет это слово: «джентльмены». В самом что ни на есть старомодном смысле. Стивен, всегда строгий, если не сказать суровый, неулыбчивый, словно сошел с шаржа на типичного белого англосаксонского протестанта: высокий, светлоглазый, с подбородком президента Линкольна. Никаких джинсов, только неброских расцветок твид, в крайнем случае скромный кашемир. Хосе – южной, латинской породы. Смуглый, узкий в кости, не очень высокий. Неизменный золотистый шейный платок, остроносые, начищенные до блеска туфли. Они примерно одного возраста. Вроде бы Хосе на пару лет младше Стивена, но это никогда не уточнялось.

Джошуа знал, что они встретились давно, лет двадцать назад. На выставке или фестивале, а где им еще было встретиться. И потом еще виделись на протяжении этих двадцати лет – раз пять. Ну, может, шесть. Все остальное время переписывались, причем письма пересылали друг другу не по почте, а с оказией. Хосе был подданным Кубы, которая состояла в напряженных отношениях с Соединенными Штатами, где жил Стивен, так что Хосе, откройся их переписка, грозили серьезные неприятности. А у него была семья, как, впрочем, и у Стивена, так что думать приходилось не только о себе.

И только на пятидесятилетие Стивена эти двое сделали себе королевский подарок. Дети выросли, и Стивен с Хосе решили, что пора подумать и о себе. Понятно, что в страну Стивена Хосе въехать не мог; тем более не приходилось мечтать, что Стивен сможет обосноваться на острове Хосе. Поэтому, приложив титанические усилия, они объединились под одной крышей в стране, расположенной к северу от Стивеновой великой державы. В Монреале, городе на реке Святого Лаврентия, настолько широкой, что кажется выпуклой, как море. Они купили маленький таунхаус прямо в центре Латинского квартала. От их порога утекала, полная ночной жизни, улица Принс-Альберт.

Они поселились там весной и все лето работали не покладая рук, отделывая по своему вкусу две маленькие студии. Они были полны планов и надежд. Хосе рисовал, а Стивен фотографировал как никогда. Но наступила зима. Собственно, теоретически Хосе знал, что на его новой родине бывает зима. Но не представлял, что зима может быть настолько долгая и темная. И что с реки дует ледяной ветер, а сама река застывает острыми волнами, словно бы на бегу. Он ужасно мерз – даже дома, в жарко натопленной студии.

Рано или поздно любая зима кончается, и у них снова были весна, лето и много-много планов. Но уже в августе Хосе начал задумываться о том, что скоро опять придет зима. Джошуа знал, что именно Стивен предложил уехать из Монреаля: он не мог видеть страха и тоски в глазах Хосе. И тогда они позвали корабль.

Джошуа, Роберто и эти двое подружились очень быстро, хотя в их возрасте люди нелегко находят новых друзей. Так вчетвером и сидели в кают-компании – за шахматами, за книжками или просто за неторопливой беседой. Хосе развесил на стенах столовой свои картины. Они сочились золотым, медовым светом. Насчет ценности этих картин для большого искусства Джошуа ничего не мог сказать, знал только, что ему они нравятся. А вот Лиз, впервые войдя в столовую, заявила: «Эти картины помогут мне сидеть на диете. Буду пить чай и кофе со сладким, вприглядку». Впрочем, Лиз к Хосе относилась очень хорошо. Насколько она вообще была на это способна в ту пору.

Джошуа задумался: а почему я вспомнил о Хосе и Стивене? Они-то здесь давно и, слава богу, никуда не собираются.

Ах да, из-за истории, которая случилась в феврале. Или в январе? Не все ли равно.

Они оказались в тот день около одного из Фолклендских островов. Забавное место, где овец в несколько раз больше, чем людей. С утра на корабль потянулись фермерские семьи в полном составе. Наряженные в воскресные костюмы, торжественные, притихшие. Джошуа любил эту публику. Жены побежали за любовными романами, главы семейств толклись в отделе техники – их там встречал Грубиян Алекс, который умудрялся моментально найти общий язык с фермерами и рыбаками всей земли. Язык состоял из ограниченного количества слов, но был необыкновенно выразителен и, самое главное, всем понятен.

Анна, в одиночестве томившаяся в отделе научно-популярной литературы, сунулась было помогать Алексу, но нарвалась на его ласковое: «Шла бы ты отсюда, зараза». Дернула плечиком и пошла в хранилище искать Александра. Александр был успешно найден, и они решили понырять с аквалангом, раз уж никому здесь не нужны.

Стивен и Хосе тоже оказались не у дел: искусство не в чести у фермеров на краю света. Джошуа был уверен, что они пойдут на побережье рисовать и фотографировать. Поэтому очень удивился, когда к нему подошел крайне взволнованный Стивен и попросил помочь найти машину для поездки в глубь острова.

Это не такая простая задача, как может показаться на первый взгляд: на подобных островах нет прокатных контор. Но на берегу виднелись несколько фермерских пикапчиков и один старый, дышащий на ладан вертолет. Ключи от всех машин, понятное дело, хранились в единственном месте, где их невозможно забыть или потерять, – в замках зажигания.

Джошуа бросился в читальные залы и начал упрашивать посетителей предоставить им на несколько часов машину. Фермеры – народ отзывчивый, так что через пять минут Джошуа получил разрешение пользоваться любой машиной. Самым радушным оказался хозяин вертолета. Он утверждал, что его транспортное средство, по здешним дорогам, конечно же, самое надежное, и был разочарован, когда Джошуа вежливо, но твердо отказался от полета.

Стивен коротко поблагодарил и направился к стоянке. Хосе задержался, спросил Джошуа, не хочет ли он присоединиться. Джошуа хотел, конечно же. Они выбрали приземистый фермерский грузовичок с тремя сиденьями в один ряд, загрузились и потряслись по чувствительно ухабистой дороге. Да, пожалуй, хозяин вертолета говорил дело.

Джошуа по-прежнему думал, что эти двое собираются фотографировать и рисовать. Но Стивен затормозил перед ближайшей фермой и о чем-то заговорил с хозяином. Абориген казался удивленным, чтобы не сказать – ошарашенным. Долго переспрашивал Стивена, качал головой.

Ехали дальше. Опять остановились около фермы. Эта явно была пуста, – видимо, хозяева уехали куда-то, возможно на корабль. Стивен бродил вдоль загона с овцами, пытаясь их подозвать. Овцы шарахались в сторону, громко блеяли, но к ограде не подходили.

– Послушайте, а что мы ищем? – не выдержал в конце концов Джошуа.

Стивен и Хосе переглянулись. Хосе осторожно начал:

– Понимаешь, мне ужасно хочется погладить овцу. Я никогда не видел овец вот так, вблизи. Какие они, такие шерстяные, тонкорунные? Я нынче сказал об этом Стивену. И теперь он пытается договориться с фермером, чтобы мне разрешили погладить овцу.

Джошуа в смятении покосился на Стивена. Тот был абсолютно невозмутим и не отрываясь смотрел на дорогу.

На четвертой ферме им повезло: несколько работников стригли овец. Они удивились необычной просьбе, но отловили очередное животное и крепко держали овцу, пока Хосе гладил ее по лоснящемуся мохнатому боку. У Хосе было довольное и немного озадаченное лицо. Сам Джошуа тоже погладил овечку – если предлагают, что ж не погладить. Никаких специальных чувств он при этом не испытал – ну овца и овца, ничего особенного. Только масленая какая-то, жирная на ощупь.

Когда они приехали к причалу, Анна с Александром уже вернулись. Анна вприпрыжку выплясывала на галечном берегу танец бешеной козы. Она после погружений совершенно шальная делалась. Словно домой съездила, где давно не бывала, а там – вот ведь радость! – все хорошо.

Анна бросилась к ним, запрыгала, принялась дергать ручку дверцы.

– Ну, ну? Что вы видели?

Джошуа смешался, он не был уверен, что имеет право рассказывать о заветном желании Хосе.

– Я трогал овцу, – степенно сказал Хосе, вылезая из машины. – Я давно хотел. Я попросил Стивена. И он это устроил.

Анна замерла как вкопанная. Казалось, даже дышать перестала от неожиданности и удивления. Потом взглянула на Стивена, словно пытаясь понять, не ослышалась ли. Тот коротко кивнул: да, мол, овцу трогали, а что? Анна легко вздохнула. Улыбнулась и как ни в чем не бывало – в этом была вся Анна – спросила светски:

– Ну и какова овца на ощупь? Я ни разу в жизни не трогала овцы.

– Знаешь, она странная. Неожиданно жирная какая-то и очень горячая. Я испытал странное чувство. Я был… даже не знаю, как и сказать… Тактильно озадачен.

Присутствовавшие при разговоре проникновенно помолчали.

После ужина, когда корабль был уже далеко в море и остров с овцой скрылся за горизонтом, Джошуа сидел на палубе в шезлонге. Было совсем темно. Поэтому Анна с Александром, расположившиеся неподалеку, его не заметили. Джошуа поначалу хотел было обозначить свое присутствие шевелением или покашливанием, но не успел.

– Ты сегодня ужасно тихая, – раздался голос Александра.

– Да я все думаю про эту овцу.

– Ну а что такого? Ну захотел человек погладить овцу… – В голосе Александра звучала улыбка.

– Да я не об этом! Подумаешь, овцу человек захотел погладить… Вполне легальное желание. – Анна словно бы отмахнулась. – Любой человек имеет право хотеть потрогать овцу или получить в подарок радужный стеклянный шарик, чтобы смотреть сквозь него на солнце. Дело-то обычное… Я не об этом.

– А о чем? Что Стивен поехал искать для него овцу и договариваться с фермерами?

– Ну вот еще, бином Ньютона. Близкий человек хочет погладить овцу, это естественно – помочь ему, сделать все, чтобы он эту овцу потрогал. – Анна не выдержала, рассмеялась. – Но ты только представь, это же какое должно быть доверие между людьми, чтобы вот так, насмешек не боясь, непонимания не страшась, сказать: «Знаешь, мне бы хотелось потрогать овцу». И быть уверенным, что будешь правильно понят. Вот что меня восхищает. – Анна замолчала, словно задохнувшись от волнения.

– Ну а меня ты не боишься просить? Ни о чем? Молчишь. Ну и ладно. Опять небось вспомнила дурацкий лотос в Квебеке…

– Да ну тебя, – Анна фыркнула, – ты еще какую-нибудь доисторическую историю вспомни.

– Доисторических историй не бывает, – хмуро сказал Александр.

– Да ладно тебе, ну не занудствуй… – Джошуа словно увидел, как Анна тормошит Александра, пытается заглянуть ему в глаза. – Я ж почему молчала? Вопрос-то серьезный. Так просто не ответишь. И знаешь, что я надумала?

– Что?

– Пожалуй, да. Теперь я готова попросить тебя о чем угодно.

Они тихо рассмеялись. В одной из кают вспыхнул свет и обозначил сидящего в шезлонге Джошуа. Анна обернулась. Если она и смешалась, то на секунду. Джошуа кожей почувствовал, как она переживает за его неловкость.

– Ага, – воскликнула она, моментально включая Джошуа в игру, – ты будешь свидетелем! Александр только что пообещал мне достать Луну с неба.

Неловкость рассеялась.

– Насчет Луны мы не договаривались, – возразил Александр.

– Ага, ага, ты уже торгуешься? Да не нужна мне твоя Луна, всё врут, что она из сыра. – Анна направилась к двери в кают-компании, выходящей на палубу. – Я тебе хуже испытание придумала. Будешь сейчас со мной танцевать.

Александр вздохнул, но побрел следом. Танцевать он не умел.

Лина и Грубиян Алекс

Лину на корабль привел Роберто. Это было в огромном порту, где корабль поджидал груз с книгами. Роберто пошел прогуляться, а вернулся с Линой. Утверждал, что нашел ее в маленькой библиотеке, затерявшейся где-то среди грязных портовых улочек Нью-Йорка. Джошуа знал повадки великого стратега и был уверен, что тот просто заблудился, шарахался по улицам, пытаясь найти выход к порту, увидел вывеску библиотеки и рванулся туда, как к спасительному бакену. А потом Лина отвела Роберто обратно на корабль.

До шестнадцати лет Лина жила в розовом мраморном дворце, полном родственников и челяди. В стране, которая истекала нефтью. Лина с детства говорила на нескольких языках и еще каких-то местных наречиях. Для нее это было так же естественно, как дышать. Она выросла в сказочной неге и в столь же сказочном богатстве, лелеемая и охраняемая, как диковинный цветок.

Все кончилось в один день. В стране завязалась смута, отец Лины умер в одночасье, а саму Лину, вместе с ее младшей сестрой и больной матерью, подхватило и понесло, как перекати-поле, по миру. Они зацепились за окраину громадного города, царапающего тучи небоскребами. И стала семнадцатилетняя Лина главой семьи: надо было учить сестру и лечить мать.

В восемнадцать Лина с лихостью водила желтое такси. Чего она насмотрелась и чего наслушалась, никто не знает. Она слепила свое достоинство, как героиня ее любимой книжки, из грязи, пыли и вони Нового Вавилона. Потому что ничего другого у нее под рукой не было.

Через два года умерла мама, ушла за отцом. Младшая сестра училась блестяще – сказывалось прекрасное домашнее образование. Получила стипендию, пошла в колледж. А Лина водила такси, хваталась за любую работу. Денег не было хронически.

А потом все вдруг как-то наладилось. Вернее, почти все. Младшая сестра закончила колледж, на горизонте просветлело как-то, продышалось. И Лина стала ждать, когда она сама начнет жить. Потому что пора бы уже. Но неожиданно навалилась апатия, двигаться не хотелось, как будто за эти годы она израсходовала весь запас отпущенных ей движений. Все, на что она была способна, это читать. Читать Лина любила с детства, на разных языках. Но в годы борьбы за выживание совсем забыла о любимой привычке. Какие книжки, тут выгляни в окно…

Она устроилась работать в крошечную библиотеку неподалеку от дома. Посетителей было мало. Там она проводила свои дни, ожидая, когда наконец начнется жизнь. Воспоминания о розовом мраморном дворце ее не беспокоили. Ей уже давно казалось, что это был просто красивый сон, который она видела в детстве. Рассказу о корабле Лина не удивилась, словно всегда о нем знала.

Алекс, которого большинство на корабле величали не иначе как Грубиян Алекс, появился примерно на год позже Лины. Он был из бывших научных работников; в какой-то момент понял, что великих открытий ему не совершить, бросил свою лабораторию и начал зарабатывать на жизнь тем, что переводил статьи на английский. Причем практически с любого языка. У него было потрясающее языковое чутье. Как-то Анна спросила Алекса, почему он с самого начала не сделал языки своей работой. Алекс равнодушно пожал плечами и ответил, что в его семье знание иностранных языков профессией не считалось.

Грубияном же Алекса окрестили за трепетную страсть к нецензурной брани. Он мог произвести любую часть речи, включая числительное, от любого матерного слова практически на всех более-менее распространенных языках мира. Как жаль, что он не пересекся на корабле с Эсмеральдой. Алекс, с его лингвистическим даром, был способен по достоинству оценить ее виртуозное мастерство.

Алекс очень своеобразно относился к женщинам. Это нельзя было назвать неприязнью, потому что он всегда был готов прийти на помощь и сам ее предлагал – ежели чего тяжелое перетащить или полку прибить. Но его великодушие опасно граничило с высокомерием. Алекс сомневался, что прекрасный пол способен на мало-мальски конструктивные действия; впрочем, точнее будет сказать, он не сомневался в обратном.

Для именования женщин Алекс подбирал синонимы слова «зараза» на всех известных ему языках. Исключение он делал только для Терезы, которую почтительно величал Эбонитовой Заразой. И Тереза не только терпела такое обращение, но и считала очень лестным, что Алекс выделяет ее среди прочих.

Надо отметить, что слово «зараза» в устах Алекса имело самые разные оттенки. Анна, к примеру, всегда с гордостью подчеркивала, что «зараза», обращенное к ней, звучит гораздо более ласково, чем «зараза», сказанная в адрес Магды, хозяйки класса керамики.

Однажды Анна поделилась своими наблюдениями с самим Алексом и получила в ответ примерно следующее разъяснение:

– Ну ты, зараза, сказала. Ты ж, зараза, совсем не такая зараза, как та зараза!

Словом, Алекса все очень любили. Большой умница и светлейший, прямо-таки лучезарный человек. Иной раз Анна в сердцах обзывала его «ругачей зверушкой», но никогда всерьез не обижалась.

Очень скоро все поняли, что Алекса следует искать где-нибудь рядом с Линой. Или Лину высматривать неподалеку от Алекса. На первый взгляд они были странной парой: персидская принцесса с глазами лани и маленький, лысоватый, почти бесцветный блондинчик. Но… Но.

– Что вы все ни говорите, а они – пара, – так сказала Тереза, хотя ей никто ничего и не говорил.

Тереза важно воздела указательный палец и сурово уставилась на Стивена. Тот мучался язвой, и его кормили исключительно овсянкой и манной кашей. Стивен вздохнул и с отвращением заработал ложкой.

Джошуа любил Лину и Алекса, радовался, видя, что они счастливы. Лина расцвела необыкновенно. Ничего в ней не осталось от той заторможенной, поникшей женщины, которую привел на корабль Роберто. Надо было видеть, как она светилась, когда Алекс обращался к ней: «Зараза, ты работу закончила? Хочешь прогуляться по острову?» На сей раз в его исполнении «зараза» казалась названием экзотической восточной пряности, которую следует подавать к свадебному столу, смешав с гречишным медом, лимонным соком и вином.

Примерно через полгода после появления Анны, в прошлом марте, стало ясно, что Лина и Алекс скоро покинут корабль. Лина была беременна. Они высадились на небольшом, но благополучном и вполне цивилизованном острове Йоста-ван-Дейка, до сих пор существующем под протекторатом заокеанской метрополии. Конечно, при расставании было много слез, бессвязных пожеланий, заверений, обещаний писать. Всего было много. Тереза испекла непревзойденный воздушный торт, который мог бы посрамить даже хваленую новозеландскую «Павлову». По единодушной просьбе ценителей торт назвали «Зараза».

Вечером, когда корабль покинул остров, Джошуа заглянул в опустевший отдел технических книг, бывшее владение Алекса. На столе библиотекаря восседал хмурый призрак. Лишенный ржавых цепей и других традиционных аксессуаров, он без видимого напряжения погромыхивал гусеничной цепью от трактора.

– Ушел Алекс? – деловито спросил призрак.

– Да, ушел, – кивнул Джошуа.

– С персидской принцессой?

– Да, с Линой.

– Это хорошо. – Призрак энергично забряцал тракторными цепями. – Я рад за них. Переживал очень.

– Да, мы все очень рады.

Джошуа не имел ничего против беседы с призраками. Хотя, конечно, знал об их любви к завиральным идеям.

– Я вот что подумал, – продолжил призрак. – Повезло все-таки вам. Про вас, может, не больно умный человек пишет, зато незлой. Смотри, как у этих-то все сложилось ладненько и кончилось хорошо. А могло все совсем не так повернуться. Ох не так… Мне ли не знать!

– Кто про нас пишет? – поперхнулся Джошуа. – Ты чего несешь, поганец сумрачный?

– Ой-ой-ой! Вот только не надо мне тут дискриминации по материальным признакам! Мы тут, в хранилище, давно сидим и знаем, что и нас пишут, и вас пишут. Просто мы это уже поняли, а вы еще не додумались.

Призрак застал Джошуа врасплох, когда тот был разнежен и одновременно выбит из колеи прощанием с друзьями. В противном случае Джошуа, с его опытом, этого мерзавца и слушать бы не стал.

– Сам посуди, – продолжил меж тем полупрозрачный демагог. – Разве в реальном мире могут встретиться персидская принцесса и какой-то неудачливый научник?

– Ну, положим, Лина все-таки не принцесса, – попытался вставить слово Джошуа.

– Да и корабль этот ваш… Ты вокруг оглянись, а? Разве такое может существовать взаправду? – Призрак внимательно всматривался в лицо Джошуа, следил, стало быть, за реакцией. Увиденное его удовлетворило, он расплылся в сытой улыбке. – Некогда мне тут с тобой, ждут меня. Наши сегодня собрались Терезу пугать. – И нещадно грохоча призрачной тракторной цепью, мерзавец втянулся в ближайшую стену.

Джошуа усмехнулся. Вот же болтун. А ведь на кого-нибудь из новеньких вполне может произвести впечатление.

Лиз и Боб. Софи и Феликс

Через пару недель после ухода Алекса и Лины корабль стоял на острове Юнион посреди Гренадин. Задержались надолго, почти на неделю. Здесь практически не было библиотек, и прихода корабля ждали страстно.

На второй или третий день к трапу подошла женщина, явно не из местных. Она была элегантна до такой степени, что мир вокруг тускнел от сознания собственного несовершенства. Так Джошуа впервые увидел Лиз.

Он с недоверием относился к людям, которые приходили на корабль из любопытства. Просто потому, что корабль оказался в данный момент в той же точке пространства, что и они. Лиз явно было скучновато на островке, где она проводила с мужем и друзьями «изрядно затянувшийся отпуск» – по ее собственному выражению. Джошуа так и не понял, почему эти четверо смогли позволить себе такое длинное ничегонеделание – то ли в лотерею выиграли, то ли наследство получили, да и кому это интересно?

Лиз обошла весь корабль, о чем-то потолковала с Анной, сыграла в шахматы с Роберто, даже заглянула на камбуз к Терезе. А потом решительно поинтересовалась у Джошуа, может ли их компания остаться на корабле.

– Нас четверо. Мы уже долго сидим на этом острове. Почему бы не попробовать сменить обстановку?

Первым побуждением Джошуа было немедленно отказать. Случайные люди, от скуки желающие попробовать что-нибудь забавное, кораблю не нужны.

– Так вы позволите нам? – Голос Лиз, звонкий, насмешливый, чуть-чуть дрогнул. Даже не дрогнул, а почти неуловимо изменил тональность. И Джошуа почему-то подумал, что она страшно хочет попасть на корабль. Так хочет, что даже боится себе в этом признаться.

И он согласился. Неожиданно для себя. Вот так: открыл рот, чтобы сказать «нет», а сказал «да». О чем, получив в ответ победительную улыбку Лиз, немедленно пожалел. С чего ему показалось, что она жаждет попасть на корабль?

На следующее утро они появились вчетвером: Лиз, еще одна дама, которую Джошуа даже не сразу разглядел в сиянии Лиз, и двое мужчин. Джентльмены явно сопровождали Лиз: они вращались вокруг нее, как благодарные планеты вокруг лучезарной звезды, они следовали за нею, как неуклюжие баркасы за изящным лоцманским катером. Джошуа попытался угадать, кто из этих двоих счастливый супруг Лиз, – и промахнулся.

Мужем оказался Боб. Молчаливый, сосредоточенный, сдержанный. Он сразу предложил свою помощь в отделе технической литературы, за которым пока присматривал Роберто. Он не выказывал никакого желания оказаться в центре компании или как-то привлечь к себе внимание. Он лишь следовал за Лиз. Он не сверлил ее обожающим взглядом, но всегда оказывался поблизости, когда Лиз требовалось накинуть на плечи куртку.

Феликс, как выяснилось, был мужем Софи, той самой дамы, которую Джошуа сначала толком не разглядел. Он был полной противоположностью Бобу. Прекрасный рассказчик, душа любой компании, он болезненно переживал, когда не мог завладеть вниманием в беседе. К тому же отъявленный, самозабвенный бабник. На тот момент он был увлечен Лиз, но этого ему явно было мало. Анна, невзлюбившая Феликса с первого взгляда, как-то сказала, что он напоминает ей лесной пруд, освещенный солнцем, – сверкает так, что не поймешь, то ли там бездна, то ли воды по щиколотку. «А оказывается примерно по пояс», – завершила она и перевела разговор на другую тему.

Феликса определили в отдел испанской прозы. Испанских книг на корабле было много, так что народу постоянно не хватало. В первый же вечер Феликс сообщил за столом, что он сам немного «балуется литературой» и даже написал за время отпуска несколько «изящных вещиц». При слове «вещица» Анна поперхнулась, а Роберто начал чесаться. Он реагировал на графоманов, как люди обычно реагируют на клопов.

Феликс довольно быстро подружился с Александром. Когда Анна начинала шипеть, как змея, по поводу «героя-любовника», Александр неизменно отвечал: «Ну что ты в самом деле, нормальный же мужик».

Софи была обезоруживающе никакой, как бы сказала бабушка Джошуа: «Ни с чем пирог». Бывают такие люди: все, что они говорят, как по волшебству становится скучной банальностью. Джошуа иной раз диву давался: Анна могла заблуждаться и горячо отстаивать завиральную идею, Лиз вообще уносило черт знает в какие полемические дебри, но Софи всегда изрекала только правильное и взвешенное. Любая дискуссия после ее реплики словно бы налетала на кирпичную стену – настолько все, что она говорила, было неоспоримо в своей банальности. Оставалось только лечь и умереть от скуки.

Джошуа усмехнулся, вспомнив, как Анна однажды вернулась с берега, осторожно неся сигаретную коробку, в которой что-то жужжало. Как выяснилось, Анна поймала на берегу муху и собиралась выпустить ее в столовой, чтобы проверить, издохнет ли насекомое после первой же реплики Софи. Эксперимент провалился: Тереза увидела летающую муху и прихлопнула ее, негодуя, гораздо раньше, чем Софи успела что-либо сказать.

Феликс и Софи были удивительно органичной парой. Феликс поверял мир прежде всего по тому, как этот мир и отдельные его обитатели относятся к нему, Феликсу. А кто любил его больше, чем Софи? Никто, тут уж к гадалке не ходи. Софи была ему удобна, как разношенный башмак удобен ноге. К тому же башмак, который эту самую ногу обожает, можно сказать, боготворит. Джошуа поймал себя на мысли, что, когда речь заходит о Софи, он начинает думать расхожими штампами. «Удобный башмак». Ужас какой-то.

На корабле Софи не могла найти себе места. Джошуа искренне верил, что в какой-то другой ситуации Софи, вероятно, проявила бы скрытые, но абсолютно ненужные здесь таланты. Была бы, к примеру, прекрасной хозяйкой. Или растила бы необыкновенные цветы и фруктовые деревья в своем саду. Но тут, на корабле, где у всех одинаковые каюты, а бытовые дела сведены к минимуму, ей просто некуда было себя приткнуть. Она попыталась было поучить Терезу варить суп, за что та невзлюбила Софи навеки и иначе как «эта мышь» не называла. Не было от Софи никакой пользы и в зале любовной прозы: как только она начинала давать читательницам советы, они начинали чахнуть от тоски и спешно собирались домой. В конце концов Софи, чтобы просто пристроить к делу, отдали в помощницы к Магде, которая вела класс-студию художественной керамики. Этот класс пользовался большим успехом, так что помощь была нелишней.

Но нельзя сказать, что Софи скучала. Джошуа вообще не был уверен, что ей знакомо это чувство. Она просто спокойно пережидала время на корабле, как споры бактерий пережидают зиму. Рано или поздно ее солнце устанет вращаться вокруг лучезарной звезды по имени Лиз и они вернутся домой. Так всегда бывает.

Что касается Лиз, Джошуа порой казалось, что Лиз даже не подозревает о существовании Софи, настолько органично она умудрялась не замечать жену Феликса.

Лиз попросилась работать во французский отдел. Джошуа был приятно поражен тем, что она вовсе не собирается рассматривать время на корабле как забавную прогулку. В первую же неделю она заявилась к Роберто с длиннющим списком книг, которые, по ее мнению, необходимо заказать. Стратег с чем-то согласился, что-то оспорил, но новенькую зауважал.

Лиз была довольно взбалмошна, а уж язык у нее был – ровно бритва. Но ее, в общем-то, все любили. Кроме разве что Терезы, которая притворялась, что никак не может запомнить, «кто же тут у нас муж» – Боб или Феликс.

Анна и Лиз подружились моментально, словно всегда знали друг друга. Это была дружба двух равных, редкий случай. Казалось, что они всю жизнь шли вместе, по одной дороге, но в какой-то момент Лиз свернула на боковую тропинку, из озорства или любопытства. Хотя скорее повинуясь мимолетному капризу. А Анна пожала плечами и пошла себе дальше.

Всем бросалось в глаза их с Анной внешнее сходство. Они обе были тонкие, рыжие. Но Анна, будь она картиной, была бы написана акварелью, а Лиз – маслом. Как-то Роберто сказал, что Анна, по сути своей, гадалка, а Лиз – колдунья. И в этой фразе удивительным образом отразилось различие этих двух женщин. Анна рассматривала людей, ходила вокруг, разгадывала, боясь прикоснуться, задеть, обидеть, а Лиз смело переставляла, как фигурки на шахматной доске. Могла случайно и поломать. А потом переживать – бурно, но недолго.

И еще у Анны был Александр. Эти двое жили словно в коконе, образованном неразрывной близостью. Они никогда не держались за руки, не обменивались красноречивыми взглядами. Анна не жаловала публичных проявлений чувств. Но все на корабле знали – у этих двоих есть их собственный мир, недоступный для окружающих.

Вокруг Лиз, как два очумевших сателлита, вращались Феликс и Боб. И вообще мало кто из мужчин на корабле остался равнодушен к ее очарованию. Взять хоть того же Леона. Но мира только на двоих у нее, похоже, ни с кем не сложилось.

Для Феликса существование собственной вселенной Анны и Александра очевидным не было. Возможно, он просто не мыслил подобными категориями. Или вообще не задумывался о мирах других людей. Что, конечно же, было довольно странно для человека, пытающегося стать писателем.

Словом, Феликс с лихостью необыкновенной начал бить под Анну клинья. Джошуа поежился, вспомнив, как Феликс маслено-остекленевшими глазами поглядывал на Анну и Лиз, сидящих рядом на диване в кают-компании. Они были такие красивые, женственные и такие похожие. Бог его знает, какие фантазии роились при этом в голове Феликса. Впрочем, как раз вполне понятно какие.

Единственным человеком, который вообще не замечал заходов Феликса, был Александр. Анна же умудрилась избрать линию поведения, которая бесила Феликса максимально успешно: она не обращала на него внимания. То есть вообще. Она не кокетничала, не краснела в ответ на его скользкие шуточки, даже не пыталась поставить его на место. Она его просто не видела. Несчастный Феликс не знал, как это расценивать. Если бы Анна, не сдержавшись, выказала неприязнь, он бы, пожалуй, даже обрадовался – наконец хоть какие-то чувства. Но она его не замечала, как не замечают докучливую муху: неприятно, конечно, но и не мешает особо. Лиз наблюдала потуги Феликса с понимающей улыбкой. Впрочем, довольно скоро эта улыбка стала опасно напоминать гримасу презрения.

А Феликс тем временем продолжал себе нравиться. Однажды в кают-компании затеяли разговор о научном прошлом Леона и Александра. Анна почти не участвовала, но видно было, что слушает внимательно. Так вот, в какой-то момент Леон и Александр дружно сошлись во мнении, что любой неплохой ученый, после того как его юношеская уверенность в собственной гениальности слегка поистерлась, сталкивается с фактом, что вокруг него оказывается очень много народу гораздо талантливее и умнее. А дальше – твой выбор: или уходить, или принять этот факт и работать дальше.

– Мне кажется, это довольно общая проблема, – неожиданно вмешалась Анна. – Каждый выбирает для себя – быть самым умным среди дураков или самым глупым среди умных.

Публика немножко пошумела, Анну обвиняли в максимализме, утрировании и злокачественном искажении действительности. Анна хихикала, отбивалась, а когда не хватало слов, строила забавные рожицы.

– Не понимаю я этой проблемы, – громко сказал Феликс. – Лично я всегда выбирал для себя такое общество и такую ситуацию, чтобы быть самым умным среди умных.

Джошуа внимательно вглядывался в лицо Феликса. Бывает, человек пошутит так виртуозно, что кажется, будто он убийственно серьезен. Но Феликс, похоже, не шутил, а действительно сказал то, что думал. Лиз уставилась на него и даже слегка отодвинулась. Роберто немузыкально всхрюкнул, быстро выхватил носовой платок и начал старательно сморкаться. Анна застыла как заколдованная.

– Ну ты сказал… – подытожил общее молчание Александр.

– А что такого? – Феликс действительно не понимал, в чем проблема.

– И где ты берешь таких умных? – Лиз рассматривала Феликса внимательно, как будто впервые видела. Ей только лорнета для полноты картины не хватало.

– Лиз, а ведь в чем-то Феликс прав… – Роберто осторожно подбирал слова. – Все ведь зависит от точки зрения. Любого можно назвать дураком, а можно умным. Все относительно.

– Ну да, – согласилась Анна. – Абсолютной глупости все-таки не существует… Я надеюсь, – добавила она с некоторым сомнением.

Беседа понеслась дальше. Мнения насчет существования абсолютной глупости разделились. О высказывании Феликса забыли. Только Анна нет-нет да поглядывала на него с потаенным испугом.

Джошуа задумался, глядя в камин. Когда все поехало вкривь и вкось? Он не мог сказать точно. Конечно, назревало исподволь. Лиз стала реже появляться в кают-компании по вечерам, ссылаясь на работу. Уже не улыбалась шуточкам Феликса, а лишь в раздражении отводила глаза. Но Джошуа казалось, что это просто настроение, к тому же погода не баловала: летом они всегда ходили в высоких северных широтах, около Ньюфаундленда.

Лиз потихоньку начала отодвигаться от остальных троих, что-то зрело у нее в душе, чего она, возможно, и сама еще не понимала. Джошуа удивлялся, как она страстно и самозабвенно работает. Она наконец-то привела в порядок французский отдел, известный своей хаотичностью. Там все кувырком было, с тех пор как сбежал романтичный Жильбер, павший жертвой микронезийской танцовщицы с непроизносимым именем.

Когда все изменилось так, что стало необратимо? Наверное, вечером, после празднования Четвертого июля. День был суматошный, отошли от берега довольно поздно. Суетились, накрывали большие столы, выставленные прямо на палубе. Тереза волновалась: у нее там что-то подгорело или, наоборот, было сырым. А тут еще налетел прохладный ветер, дамы начали дрожать в своих легких платьях, накинули куртки. Роберто сел в ящик с петардами и передавил половину, а остальные летели не туда, куда следовало. Словом, нормальный такой День независимости в сумасшедшем доме. Всё как всегда, и все довольны.

Часов около десяти стали потихоньку разбредаться. Кто помоложе, затеяли танцы на корме, несмотря на ставший пронзительным ветер. Кто-то ушел к себе. Александр потащил в малую кают-компанию свою гитару, собираясь попеть песенок. Леон оглянулся было на Лиз, но, увидев, что около нее, как всегда, крутится неуемный Феликс, побрел вслед за Александром.

Лиз и Анна замерзли и захотели кофе, поэтому привычная компания, исключая гитаристов, оказалась в столовой. Как получилось, что они стали вдруг обсуждать проблемы религиозных запретов? Вроде бы Стивен решил поделиться: видел в какой-то книжке, за какие грехи следует быть подвергнутым каким наказаниям в разных конфессиях. Грехом считалось почти все допустимое с точки зрения современного человека. Все благодушно ужасались, смеялись и подсчитывали, сколько дней отсидки им полагается за самые обычные действия.

– Не люблю мракобесия и вообще никаких запретов. – Феликс был весел, он занял место между Анной и Лиз.

– Запреты запретам рознь, – начал Роберто. – Внешних запретов никто не любит, но без них трудно обойтись. К сожалению.

– Запреты, они и есть запреты. – Феликс благодушествовал. – Человек должен делать все, что хочет. Ну конечно, если он никого не грабит и не убивает. Но мы же тут не об уголовном кодексе говорим.

– А я согласна с Роберто. – Анна поднялась и пересела на диванчик, под бок к стратегу. – Запреты бывают внутренние и внешние. Большинство людей внутренних запретов не чувствует, а то и просто не имеет, поэтому хоть внешние как-то действуют.

– А вседозволенность тоже бывает внешняя и внутренняя? – подхватил Стивен, улыбаясь.

Он очень любил, когда Анна включалась в беседу, говорил, что она что угодно может поставить с ног на голову.

– Ага! – Анна энергично кивнула и с удовольствием продолжила. – Идеально было бы, если бы внешняя вседозволенность сочеталась бы в человеке с внутренними запретами. О! Именно так.

И замолчала озадаченно, словно сама призадумалась над собственными словами.

– Что-то я не очень понимаю, какой такой внутренний запрет? Ежели мне все дозволено? – Феликс недоуменно взглянул на Лиз.

Лиз отвернулась и сосредоточенно уставилась в иллюминатор.

– Да совесть, совесть! – отмахнулся Роберто. – Это как раз понятно. Предположим, тебе разрешают делать все, что ты хочешь. Но внутри при этом существует запрет: вокруг меня люди, их нельзя унижать… По крайней мере, надо постараться обойтись без этого.

– Ой, дело даже не в других. Люди разные бывают, иным и унижение в радость, они так живут. Дело в тебе самом, – Анна пыталась подобрать слова, – в том, что внутри себя нельзя переступать какую-то черту.

– Какую? – даже Стивен был озадачен.

– Да у каждого она своя… – Анна, отчаявшись, махнула рукой. – И каждый должен эту черту чувствовать. И что бы ни позволяли окружающие, через нее не переходить, потому что обратно не вернешься. От отвращения к себе. Только и будешь, что бежать. Без оглядки. От тех, кто позволил… да и от себя тоже.

Все замолчали. Лиз оторвалась от созерцания темного неба в иллюминаторе. Она напряженно смотрела на Анну, как будто пыталась заставить ту говорить дальше. Но Феликс сдаваться не желал:

– Но позволь, если мои поступки никому не вредят и при этом тебе всё разрешают…

– А ты как болонка, да? – Анна усмехнулась.

– Какая болонка? Ты о чем?

– Ну, любимая болонка хозяйки, которой даже под обеденным столом гадить разрешают. Она и гадит. Впрочем, болонка-то действительно не понимает, что будет вонять. А настоящая проблема в том, что иной раз и сам не знаешь, что получится – дерьмо или роза. Но чаще, конечно, выходит дерьмо…

– Ах, милая моя, наивная Анна! – зазвенел голос Лиз. – Ты себе, в своей чистоте, и представить не можешь, для скольких людей что роза, что дерьмо – все равно. Лишь бы его наличие позволяло хоть как-то выделиться.

– Но почему обязательно дерьмо? – только и нашелся спросить Феликс.

– Потому что так жизнь устроена, – равнодушно обронила Лиз. – Именно что дерьмо. А у любимой болонки мозгов нет… Или все думают, что нет, и пользуют ее, как безмозглую.

Неизвестно, до чего бы они договорились, но тут Роберто опрокинул кувшин с красным вином, стоявший на маленьком столике около лампы. Анна вскочила спасать Роберто, поднялась суета. Стивен, по замысловатой цепочке ассоциаций, вспомнил, что нашел в хранилище старинную книгу о виноделии и, сопровождаемый Анной и Роберто, покинул столовую. Джошуа и Хосе продолжали раздумывать над шахматной партией. Лиз и Феликс сидели на диване, Лиз хмуро молчала.

– Да ладно тебе, не дуйся. Мало ли каких глупостей наболтают, – тихо сказал Феликс.

– Да конечно. – Ответ Лиз прозвучал приторно-сладко. – Тем более что Анна у нас вообще дура дурой: она же посмела пренебречь тобой… Пойду послушаю, что там Александр с Леоном затеяли.

Феликс уныло побрел за Лиз.

После этого вечера Лиз почти перестала появляться в столовой в обычные часы, отведенные для еды. Она ссылалась на массу дел в отделе, общаясь исключительно с Роберто. Даже с Анной практически не разговаривала. А корабль меж тем упорно шел на юг.

Они стояли у берега Кулебры, маленького островка у восточного побережья Пуэрто-Рико. День выдался суетливый, читателей было много. В перерыве между занятиями Джошуа вышел на библиотечную палубу и увидел Лиз. Она с тоской смотрела на берег.

– Ты выглядишь так, словно обдумываешь план бегства.

Он вовсе не хотел, чтобы она уходила, просто неуклюже пошутил.

– Ага, и все свое богатство тащить с собой? – Лиз неопределенно махнула рукой. – А завтра мы уйдем далеко в океан, откуда вовсе не выбраться.

– С Кулебры ходит паром на Большой Пуэрто-Рико, – старательно глядя в сторону, сказал Джошуа. – А из Сан-Хуана можно улететь куда угодно на материк.

– У меня во второй половине дня дежурство в зале любовных романов. – Как бы ни расстроена была Лиз, ей и в голову не могло прийти пренебречь работой.

– А у меня после обеда нет занятий, – все так же в сторону сообщил Джошуа, – я могу подежурить вместо тебя, – и не дожидаясь ответа, пошел вдоль по палубе.

– До свидания, Джошуа, – донеслось ему в спину.

Он провел все послеобеденное время в зале любовного чтива. Лиз так и не появилась.

Ее хватились после ужина, когда корабль был уже в море. Обыскали библиотеку и хранилища. Почему-то только в последнюю очередь решили заглянуть в каюту. Там была оставлена записка для мужа: Лиз сообщала, что решила покинуть корабль, и просила ее не искать. На Боба было больно смотреть, так он побледнел. Все прятали глаза.

Джошуа казалось, что Анна исчезла вместе с Лиз. За всю неделю, что бывшие спутники Лиз провели на корабле до первого большого порта на Барбадосе, она ни разу не появилась ни в столовой, ни в кают-компании. Все время проводила в хранилище, а поесть забегала прямо на камбуз к Терезе. Не вышла и попрощаться с Бобом, Феликсом и Софи. Александр передал от нее какие-то невнятные извинения.

Вечером они сидели за ужином, когда Тереза некстати затеяла разговор о Лиз. Мол, не родись красивой и все в таком духе.

– Послушайте, Тереза. – Голос Анны прозвучал неожиданно резко. Так бы могла говорить Лиз. – Не надо хоронить Лиз, хорошо? Даже если этого требует ваша народная мудрость. Характером Лиз можно резать стекло. Лучше пожалейте этот… осколок империи. И дурака Боба, который по недомыслию упустил самое лучшее, что случилось с ним в жизни.

– Ну уж Боб-то ей все позволял, – начала было Тереза.

– Она что, болонка, чтобы ей все позволять? Человек может заиграться, увлечься чем-то пустым, но блестящим – как та же болонка. Можно этому умиляться, а можно поговорить – как с равным, а не с милой игрушкой. Она ни в чьем прощении не нуждается – кроме своего собственного.

И тут у Анны брызнули слезы:

– Вы извините меня, Тереза, я не хотела грубить. – Анна быстро вышла из столовой.

Александр, наскоро изобразив сумбурную, но вполне понятную пантомиму: мол, пардон, я сейчас, – пошел следом.

– Правда, Тереза, не сердись на Анну. – Стивен попытался загладить неловкость. – Я вот ради тебя даже лишнюю тарелку манной каши съем.

– Да чего я, не понимаю, что ли? – Тереза улыбалась без обиды. – Переживает она сильно – за ту-то. А знаете что? У меня ведь новая наливка созрела!

Больше о Бобе, Софи и Феликсе никто никогда не говорил.

Анна и Александр

Джошуа попытался вспомнить, как на корабле появилась Анна. В одном северном порту, Септ-Айле. Воспоминание не давалось, рассыпалось множеством деталей: какой-то пакет с красными яблоками у нее в руках, малозаметный спутник, которого Джошуа не разглядел, а Анна даже не удосужилась представить, бросив небрежно – это провожающий. Махнула рукой и, не оглядываясь, убежала в глубь корабля.

Она сразу стала удивительно родной. У Анны был редкий талант делать мужчин своими друзьями. О себе Анна не рассказывала ничего, но не из нарочитой таинственности, а просто потому, что не считала нужным рассказывать. Зато очень любила слушать других.

Александр появился на другой день, в Портленде. Джошуа почему-то подумал, что Александр сам не ожидал, что останется на корабле. Он был с одной маленькой сумкой, позади маячила брошенная на причале машина. Словно догонял кого-то. У Джошуа мелькнула мысль, не вчерашний ли это спутник Анны, но такой расклад показался ему очень уж замысловатым.

Однако они явно были знакомы раньше. Иногда в разговоре Александр вдруг спрашивал: «А помнишь, в Квебеке?..» Анна отводила глаза или улыбалась.

При этом у них не было никаких общих бытовых привычек, которые быстро появляются у людей, проживших вместе даже недолго. Как-то раз Александр заработался в хранилище и опоздал к завтраку, Тереза спросила Анну, что ему приготовить – омлет или яичницу. Анна не знала. Не смогла она и ответить на вопрос, пьет Александр капуччино или латте. Она смутилась и покраснела под их удивленными взглядами.

Первые месяцы на корабле они словно бы заново знакомились. Анна радовалась, как маленькая девочка, когда выяснялось, что у них с Александром одинаковый любимый хлеб – итальянский багет с оливковым маслом и пряными травами.

Словом, загадочная была пара.

А еще они оба были запойными дайверами. Особенно Анна. Готова была лезть в любую воду, благо этого добра вокруг хватало. Джошуа сам никогда не погружался и всякий раз немного нервничал, когда они уходили на глубину. Анна возвращалась на поверхность неохотно, словно из любимого дома. Александр каждый раз ее за что-нибудь ругал – то залезла куда не следовало, то вообще ушла недопустимо глубоко. Анна показывала ему язык, отшучивалась. Однажды Роберто пригрозил ей, что, если она не перестанет лазать под воду так часто, у нее между пальцев на руках отрастут перепонки, а ноги превратятся в русалочий хвост. Анна поразмыслила и согласилась на хвост.

Все время, что они пробыли на корабле, Анна отвечала за недавно созданный отдел научно-популярной литературы. Работы там было не просто много, а очень много. Все приходилось начинать с нуля: заказывать книги, выяснять спрос и интересы, разрабатывать стратегию. Первые недели Александр ей помогал, но потом занялся научными основами стратегии. Поначалу один, а в марте к нему присоединился Леон. Книг становилось все больше, и Роберто решил, что неплохо было бы привлечь математиков для улучшения алгоритма отбора.

Александр умел быть всяким. Немногословным и сосредоточенным, когда шла работа. В такие дни его почти не видели, он порой даже ночевал в отделе библиографии. Анна до сих пор его дразнила, говорила, что он так заработался, что прозевал явление Эсмеральды, а ведь такая была жгучая девушка!

А иногда он вдруг начинал проводить много времени в кают-компании или в столовой. Рассказывал забавные истории, писал смешные песенки, которые сразу расползались по всему кораблю. Переключения из одного режима в другой происходили мгновенно. Лучшим другом на корабле у него, конечно, был Грубиян Алекс. Потом Леон. С Феликсом Александр тоже легко нашел общий язык и с удовольствием вел беседы из серии «были когда-то и мы рысаками». С улыбкой, без всякого сожаления.

Анна совершенно не умела играть в шахматы. Роберто не мог в это поверить: у нее было прекрасное логическое мышление. Как-то Анна призналась, что знает правила и, теоретически, может сыграть нехитрую партию. Но постоянно отвлекается, задумывается о характере той или иной пешки. «Почему ты решил, будто этот конь может съесть эту пешку? – бывало, втолковывала она Александру. – Ну и что, что по правилам? А пешка этого коня кааак покусает! И не дастся!» Ее любимым занятием, когда никто не сидел за шахматами, было выставить в рядок две ладьи, водрузить на них короля и ферзя (которого, она, естественно, иначе как королевой не называла), а перед ладьями поставить коней. Это был конный королевский выезд. Всякий раз, когда Стивен обнаруживал эти художества, он качал головой и говорил, что Анна явно не доиграла в детстве в куклы.

Джошуа в глубине души всегда знал, что они уйдут. Но не хотел думать об этом: зачем грустить заранее? Александр не скрывал, что хочет написать большую книгу. И что ее герои уже приходят и стоят в ожидании, смотрят на него. Но видимо, ему пока чего-то не хватало. Может быть, ощущения, что не писать больше невозможно. Александр ждал.

Когда появился Леон, они оба как с цепи сорвались. Работали день и ночь, захваченные идеей поиска идеального алгоритма отбора книг. Ну и в отвалах полупустой породы они еще много чего нашли. Или просто думали, что нашли. Но были счастливы.

А в ноябре Анна вдруг сказала Джошуа, что они хотят остаться на одном маленьком острове.

– Александр решил-таки засесть за работу. – Она говорила потупившись, словно просила прощения.

– Но писать книгу можно и здесь, – начал было Джошуа. Уже понимая, что бесполезно.

– Наверное, можно. Но… Знаешь, мне очень хочется готовить ему завтраки, и ужины, и обеды. Мы провели вместе почти полтора года, а он еще даже не знает, как я готовлю. И умею ли я это делать вообще. Правда, дурацкая причина?

Джошуа смешался. Для замкнутой Анны это была немыслимая откровенность. Он опять подумал, что совершенно не знает, от чего она бежала на корабль. Отчаянная ласточка, свившая гнездо на мачте корабля, потому что другого места найти не смогла.

– И потом, Александр нашел тут одну книгу. Ему кажется, что это его Единственная Книга. – Анна именно так и произнесла эти слова – с большой буквы.

– А ты сама-то в это веришь? – хмыкнул Джошуа.

– Боже мой, конечно нет! – Анна рассмеялась, замахала руками. – Но с другой стороны, а почему идея обязательно должна быть правильной? Так не бывает почти никогда. И вообще, это не главное. Главное, что он сам будет писать.

– Он напишет книгу и посвятит ее тебе. – Джошуа хотелось плакать, но он улыбался.

– Почему мне? Вовсе не обязательно!

– Потому что все, что он сможет написать, будет о тебе – так или иначе. Даже если он создаст инструкцию по использованию электрического чайника.

То, что Джошуа чувствовал, не было завистью. Просто счастливое удивление: вот бывает же так, а? И легкое сожаление: почему не со мной?

– Ну а ты-то что будешь делать на острове? – спросил он. – Насчет завтраков и обедов я уже понял, а что еще?

– Не знаю. Но я найду себе занятие, не бойся.

Вот уж в чем Джошуа не сомневался.

– В конце концов, если Александр посвятит мне все, что пишет, я могу посвятить ему все, что я живу. В смысле, всю свою жизнь. Это вполне разумный обмен. – Анна рассмеялась, радуясь, что тяжелый разговор остался позади.

К острову, который они выбрали, корабль не мог подойти вплотную. Единственный причал для больших кораблей был занят. Анна даже обрадовалась, ей не хотелось затягивать прощание. На моторной лодке к берегу их сопровождали только Роберто и Джошуа.

Роберто держался молодцом. Джошуа искренне надеялся, что и сам тоже неплохо выглядит. Но грустно ему было, чего тут. Как-то отчаянно грустно. Когда Анна и Александр уже пошли было прочь по пыльной деревенской улочке, Анна вдруг развернулась, бегом направилась к оставшимся. Схватила их за руки.

– Когда Лиз вернется, – она так и сказала: «когда», а не «если», – скажите ей, что я ее очень люблю!

И побежала догонять Александра. Они взялись за руки и направились к видневшемуся за низкой оградкой садику. Два огромных розовых цветка словно парили над заборчиком.

– Ганс и Гретель, – сказал Роберто им вслед, – Ганс и Гретель идут к пряничному домику.

– А что там за цветы за заборчиком? – спросил Джошуа просто так, чтобы отвлечь Роберто и себя самого от грустных мыслей.

– По-моему, лотос.

Анна и Александр переглянулись, Анна показала на лотос, они чему-то засмеялись и скрылись в садике.

– Интересно, они забудут нас? – спросил Роберто, когда их лодка уже шла к кораблю.

– Если Александр забудет, Анна ему напомнит, – улыбнулся Джошуа.

Ему очень хотелось в это верить.

Встреча в Ки-Весте

В начале декабря корабль неожиданно развернулся и пошел к Флоридским Ключам. Точнее, к Ки-Весту. Джошуа сразу понял, что кто-то их позвал. Так-то на Ки-Весте им делать нечего, туда люди ездят отдыхать и развлекаться. Да и библиотек, ежели кому вдруг приспичит, своих хватает. Интересно, кто на этот раз придет?

Но на причале никто не ждал. Вернее, народу-то было много, пассажиры круизных кораблей сновали взад и вперед, толкотня, как в трамвае.

Джошуа Ки-Вест не любил. Исключая, конечно, флигель в саду дома Хемингуэя, но там он все давным-давно знал наизусть. Пытаясь хоть чем-то себя занять, он побрел на западную набережную. Шел и недоумевал: кто же мог позвать корабль и не прийти? Такого никогда прежде не случалось.

Близился закат – одно из самых впечатляющих зрелищ Ки-Веста. Джошуа с трудом протискивался в толпе. Бродячие певцы пели, фокусники глотали огонь, канатоходец плясал на канате, натянутом меж двух фонарей. И над всем этим, перебивая запах моря, плыло победительное густое амбре фаст-фуда.

Кто-то осторожно тронул Джошуа за локоть. Он оглянулся. Перед ним стояла Лиз. Он понял, что ждал ее с того самого момента, когда корабль развернулся и пошел к Ключам. Просто боялся надеяться.

Лиз была прежней. От ее элегантности мир смущенно краснел, признавая собственное несовершенство. Но весь ее облик неуловимо изменился. Словно померк, припорошенный пылью, обычный блеск. Чуть-чуть, – тем, кто не видел ее прежде, не понять.

– Корабль здесь? – тихо спросила Лиз.

– Конечно. Ты же его позвала.

Она отвела глаза в сомнении.

– Джошуа, я так боюсь возвращаться… Нет-нет, я знаю, что моих друзей там давно нет. Адвокаты, – тут она улыбнулась, – знают всё. Мой муж не имеет ни малейшего представления, где меня искать, а вот мой адвокат находит без всяких проблем.

– Роберто будет счастлив, – зачем-то сказал Джошуа.

– А Анна?

– Анна и Александр ушли. Недели три назад. Мы оставили их на маленьком острове.

– И Александр будет писать книгу, а Анна готовить ему кофе и штопать рубашки.

– Не завидуй, тебе это не идет. – Кто бы только знал, как же Джошуа был счастлив видеть ее!

– Я не завидую. Это другое. Знаешь, иногда я думаю, что хотела бы стать Анной.

– Ты же ничего не знаешь о ней. Сколько шишек она набила, прежде чем стала… Анной.

– Думаю, много. Даже уверена. Но сейчас все позади. Правильный выбор или везение.

– Ну, положим, они еще не умерли. Жизнь по-всякому поворачивается… А мне, честно говоря, показалось, что между тобой и Анной кошка пробежала.

– Да нет, что ты! – Лиз невольно отпрянула, как будто он сказал несусветную глупость. – Анна корила себя за то, что разговорилась тогда за кофе, помнишь? Хотела Феликса прищучить, терпеть его не могла, – а он-то как раз ничего не понял. Зато я хорошо поняла. Я, собственно, и сама так думала, только не успела еще сформулировать. – И Лиз улыбнулась, легко, иронично, совсем как раньше.

Они немного помолчали. В воздухе сгустилось ожидание. Все вокруг ждали заката. Джошуа ждал решения Лиз.

– Когда уходит корабль? – спросила она.

– Как всегда, с зеленым лучом.

Лиз оглянулась, резко, словно в отчаянии. Солнце отвесно падало в море.

Новый год

Джошуа с удовольствием разглядывал законченный пасьянс. Сошелся. Он смешал карты, потянулся, взглянул на часы. Без десяти полночь, пора в кают-компанию. На корабле всегда встречали Новый год, уйдя далеко в море, чтобы не видно было берегов. Как Новый год встретишь, так его и проведешь, а корабль должен плыть.

Раздался осторожный стук, на пороге возникла Лиз. Она стала прежней. Хороша, аж глазам больно. И как ей это удается? Привыкнуть невозможно. Лиз улыбалась, старательно пряча что-то за спиной.

– Ну что, Джошуа? Пора? Штормом с палубы смыло синие пятна вина?

– Что за звон у вас там был?

– А как ты думаешь? Стивен и Хосе играли на пианино в четыре руки, а Роберто с Магдой показывали, как танцуют какой-то фляк. Или флюк. По ходу дела Роберто перебил весь корабельный хрусталь. Будем пить шампанское из пластиковых стаканчиков. – Лиз веселилась. – Правда, один бокал был спасен посредством немыслимого кульбита.

– И кто же совершил спасительный кульбит?

– Конечно Леон!

– Надо думать, из хрусталя предстоит пить тебе. Для тебя Леон даже Луну с неба достанет, – поддразнил Джошуа.

– Да ну, – Лиз сделала сердитое лицо, но не выдержала, расхохоталась, – зачем мне Луна? Всё врут, что она из сыра.

Джошуа вспомнил, как другая женщина говорила эти же слова.

– Как ты думаешь, Анна и Александр помнят нас?

– Если Александр забудет, Анна ему напомнит. – Лиз пожала плечами. – А что тут обычно делают после полуночи? Это же мой первый Новый год.

– По-разному. По традиции в эту ночь принято поздравлять призраков и танцевать с ними. А, к примеру, Роберто любит собрать компанию, одеться привидениями и пугать сумеречных. Воют до утра. И те и другие, кто громче.

Лиз такая перспектива, похоже, вполне устраивала.

– А я тебе подарок приготовила. – Она наконец решилась показать, что прятала за спиной. Керамическую табличку, которую пока прижимала лицевой стороной к себе.

– Ты только не смейся. Ну или смейся, почему бы нет? Это я в классе у Магды сделала, а художник из меня, скажем прямо, не ах. Но! Я успешно делаю вид, что работаю в примитивной манере. Надо попросить Луиса, пусть тебе на дверь повесят. Чтобы все знали, чей это кабинет.

Она окончательно собралась с духом и положила табличку на стол. Окруженная венком голубых цветов неизвестной породы, по красноватой глине вилась золотая надпись: «Служитель Джошуа».