Вавилонский голландец

Гала Рубинштейн Далеко в море вода синяя-синяя, как лепестки самых красивых васильков

– Что вас беспокоит? – спрашивает доктор Форман и прикасается к моему лбу сухими прохладными пальцами.

– Ничего, – отвечаю я, не раздумывая.

– Вас беспокоит ничего? – улыбается доктор Форман. – И на что же оно похоже?

Можно улыбнуться в ответ. Можно сосредоточиться и вынырнуть ненадолго из темной тепловатой воды. Но я прикрываю глаза и медленно опускаюсь все глубже и глубже, на самое дно. Вода принимает меня, нежно обволакивает, даже и не пытаясь вытолкнуть на поверхность. Я бьюсь спиной о мягкий белый песок и судорожно вдыхаю…

Сухой прохладный голос раздвигает толщу воды, вытаскивает меня на поверхность, сухие прохладные пальцы накрывают мою руку.

Давайте попробуем еще раз, – я бы на его месте уже пришла в ярость, а доктор Форман вежлив и нетороплив.

– Давайте попробуем еще раз. Не торопитесь, у вас много времени.

– Откуда вы знаете, сколько у меня времени?

– Я его принес с собой. – Доктор достает из чемоданчика большие песочные часы и ставит их на стопку книг возле моей кровати. – Когда вам понадобится время, просто переверните их.

Я послушно протягиваю руку и переворачиваю блестящую колбу. Слипшийся песок не шевелится, и время с легким стеклянным звоном замирает. Я думаю: интересно, если время остановилось, то мне уже можно не дышать? Но доктор щелкает по стеклу ногтем, и песок рассыпается на секунды.

– Ну вот, – я не могу отвести взгляд от тонкой струйки песка, но, судя по голосу, доктор Форман опять улыбается, – в вашем распоряжении полчаса. Чем бы вам хотелось заняться?

Мне бы хотелось закрыть глаза, но доктору Форману это не понравится. В моем распоряжении полчаса, принадлежащих доктору Форману, приходится с этим считаться.

Внезапно тень доктора на стене вздрагивает и делает движение в мою сторону. Наконец-то! Я боялась, что он больше не придет.

– Я хотела бы поговорить о моем покойном муже, – произносит Тень моим голосом. Голос тих и печален, но мне слышится в нем намек на усмешку – совершенно непристойную. Даже если не знать, о чем идет речь.

Доктор Форман оживляется и подхватывает многообещающую тему, а я с чистой совестью закрываю глаза и осторожно трогаю воду ступней.

Виктор сидел в лодке, привязанной к кораблю примерно в метре над водой. Лодка покачивалась и скрипела, солнце слепило глаза, а небольшой томик в руках с каждой минутой становился все тяжелее. Налетевший бриз услужливо перевернул страницу, но Виктор отложил книгу, поднялся на ноги, потянулся и посмотрел за борт. Тиль лежала на спине, прикрыв глаза и покачиваясь на волнах.

– Почему ты остановился? – спросила она и шевельнула рукой, отгоняя назойливых рыб. – Почитай еще, мне интересно.

– Зачем? – Виктор расстегнул верхнюю пуговицу и стащил рубашку через голову. – Ведь ты все забудешь, едва зайдет солнце.

– Глупости! – Тиль открыла глаза, перевернулась и сильно ударила хвостом по воде. Виктор ногой задвинул книгу под скамейку, да еще и рубашкой сверху прикрыл, для надежности. – Глупости, я все прекрасно помню!

– А я вот забыл, как назло, – притворно вздохнул Виктор. – Ты мне не напомнишь? Что мы читали вчера?

– Мы читали сказку про русалочку. – Тиль с торжествующим видом выпрыгнула из воды, пытаясь достать до дна лодки. Попытка не удалась, и она плюхнулась обратно в воду, грациозно трепеща плавником. Во всяком случае, ей очень нравилось слово «грациозно», а то, что при этом поднимался целый фонтан брызг и несколько рыбок всплывали кверху брюхом, – так это уже детали. – Про маленькую русалочку, которая жила на дне моря.

– Про русалочку мы читали полгода назад. – Виктор удивленно покосился на Тиль, еще раз проверил, не намокла ли книга, снял брюки и прыгнул в воду, распугав стаю серебристых рыб. Едва он, фыркая и отплевываясь, вынырнул на поверхность, как Тиль подплыла к нему и обхватила руками за шею.

– Что такое «полгода»? – спросила она и укусила Виктора за ухо острыми зубками.

Виктор поцеловал ее в гладкое загорелое плечо и лег на воду, подставив лицо солнцу.

– Что такое «полгода»? – Тиль требовательно потрясла Виктора за ногу, но тут же отвлеклась на проплывающую рыбку. – Смотри, смотри какая! Синяя и блестит!

Виктор рассеянно улыбнулся и подумал: «Полгода – это ровным счетом ничего не значит. Но как же это она умудрилась про русалочку запомнить? Чудеса, да и только».

Вскоре зашло солнце, и Виктор вернулся на корабль. Какое-то время он размышлял, вернуть книгу на место или оставить у себя в каюте, но потом все-таки решил оставить. Хотя корабль не одобрял чтения в постели, да еще и по ночам.

А Тиль долго ворочалась на мягком песке, пытаясь заснуть. Отчаявшись, она прихватила за хвост рыбу-факел и поплыла наверх, к кораблю. Отодрала от днища морскую уточку и предложила рыбе-факелу. Рыба-факел презрительно скривилась и тяпнула Тиль за палец, не обратив на уточку никакого внимания. Тиль ойкнула, хихикнула и сунула рыбу-факел в специально приспособленный для такого случая садок. Потом залезла в тайник и извлекла оттуда небольшую книжку из ярко раскрашенного пластика. Подождав минутку, пока глаза привыкнут к голубоватому свету, она открыла книжку и начала читать по складам, запинаясь и водя по строчкам пальцем: «Далеко в море вода синяя-синяя, как лепестки самых красивых васильков…»

Корабль вздохнул, умиленно скрипнул досками и задремал.

Кажется, впервые она появилась весной. Точно, весной. На улице грохотала гроза, а я пыталась работать. Но голова гудела, мысли путались, а буквы сливались в одно большое мутное пятно. Я отложила книги в сторону, откинулась на подушки и закрыла глаза. В голове вертелась последняя переведенная фраза: «Внезапно она поняла, что так дальше продолжаться не может». За окном в очередной раз громыхнуло, я открыла глаза и громко сказала вслух: «Так больше продолжаться не может». Потом протянула руку к тумбочке и нащупала в верхнем ящике небольшой пузырек. В книге, которую я переводила, в такие моменты кто-нибудь непременно стучал в дверь. В мою дверь тоже постучали, и я, пряча пузырек под подушку, отстраненно подумала, что перевод – совсем не такая безобидная вещь, как может показаться на первый взгляд. Волей-неволей приходится подстраивать себя под чужую речь. Сперва только смотришь на мир через чужой хрусталик, а потом втягиваешься и начинаешь кричать по ночам от чужих кошмаров. Мой мир слишком хрупок для таких экспериментов, примерно на двадцатой странице он не выдерживает и меняется. Жаль, что мне никогда не заказывали перевести Библию – возможно, после двадцатой страницы я бы снова смогла ходить…

Дверь приоткрылась, и в палату вошел доктор Форман.

– Вот, решил заглянуть перед уходом, – извиняющимся голосом сказал доктор. – У вас все в порядке?

– Гроза, – глубокомысленно произнесла я, как будто это все объясняло.

– Гроза, – согласился доктор и подошел к окну. – Вы не думали о том, чтобы вернуться домой? – спросил он, не оборачиваясь, выстукивая пальцами на подоконнике какой-то загадочный ритм. – Мне кажется, что это пошло бы вам на пользу. Рано или поздно вам придется начать жить заново, а больница – даже такая, как наша, – только тормозит процесс…

Если бы у меня были силы говорить, я бы сказала доктору Форману, что мне не хочется начинать новую жизнь – мне бы со старой разобраться. Я бы сказала: милый доктор, я провожу большую часть времени в июне позапрошлого года, в аэропорту, в зале прилета, где вежливый человек в униформе объясняет, что самолет, в котором летел мой муж, разбился. И хорошо бы мне принять таблетку, запить водичкой и немножко подышать в бумажный пакет. Как будто стоит мне подышать в этот чертов пакет, и самолет, в котором летел мой муж, окажется целым. Я бы сказала: милый доктор, мне там плохо, я не хочу там оставаться, но единственное место, куда я могу сбежать, – это не ваше хваленое «здесь и сейчас», а темная тепловатая вода, которая принимает меня, нежно обволакивает, даже и не пытаясь вытолкнуть на поверхность, а я бьюсь спиной о мягкий белый песок и судорожно вдыхаю…

– Жаль, что вы с таким упорством отказываетесь принять мою помощь, – с легким намеком на укоризну вздохнул доктор, внимательно рассматривая подоконник.

Возможно, он и впрямь придумал бы, как мне помочь, – если бы у меня были силы говорить. Но сил у меня оставалось ровно на то, чтобы вытащить из-под подушки пузырек, поднести ко рту и подцепить зубом скрипящую резиновую пробку. В это мгновение тень доктора Формана отделилась от стены, склонилась надо мной и резко ударила по руке. Пузырек покатился прямо под ноги доктору, а я в ужасе замерла, очень живо представляя, как доктор медленно наклоняется, поднимает стеклянную бутылочку с пола, читает этикетку, переводит на меня взгляд и спрашивает: может быть, нам стоит об этом поговорить? Я попыталась встать, забыв на мгновение о своих ногах, но Тень опередила меня. Она скользнула на пол, накрыла собой пузырек и застыла. Я смотрела, как пузырек медленно исчезает, растворяясь в темном пятне, и думала, что схожу с ума. Обидно – прожить короткую скучную жизнь и напоследок сойти с ума так же коротко и скучно. В этом было что-то удивительно несправедливое, и я, неожиданно для себя, расплакалась – впервые за последние два года.

Доктор Форман удивленно обернулся и подошел к кровати.

– Вам плохо?

Я хотела сказать: «Да, мне плохо. Помогите мне. Я попробую вам поверить, а вы попробуйте мне помочь. Потому что я со страшной скоростью лечу в пропасть, и у меня такое странное чувство – вот тут, под ложечкой, – что там, внизу, меня ждет все что угодно, но только не морская вода, синяя-синяя, как лепестки самых красивых васильков…» Но стоило мне открыть рот, как Тень заговорила моим голосом, спокойно и устало:

– Это из-за грозы. Вы не могли бы попросить у сестры снотворное? Спасибо, что навестили, доктор.

Доктор Форман вышел, а Тень поднялась с пола, потянулась и склонилась надо мной. Невыносимо знакомые губы щекотно прикоснулись к моему виску, и я – впервые за последние два года – засмеялась.

Тиль выплыла на поверхность моря, когда солнце уже клонилось к закату. Она протерла глаза, чихнула и оглянулась вокруг, пытаясь сообразить, где находится и как она тут оказалась.

– Ты кто? – спросила она у Виктора, который лежал в лодке, уже спущенной на воду, но еще привязанной к кораблю, и читал книгу.

Виктор оторвался от книги, посмотрел на Тиль и так быстро вскочил на ноги, что лодка чуть было не перевернулась.

– Я Виктор, – сообщил он и легонько поклонился, пытаясь справиться с растерянностью. – А ты… Ты меня совсем не узнаешь?

– Нет, – пожала плечами Тиль, нырнула и сделала под водой сальто.

Бывает и лучше, отметил про себя Виктор, но для первого раза неплохо. Очень даже неплохо.

– Ты посмотри, что у меня есть, – внезапно завопила Тиль, даже не успев вынырнуть. Так что следующие несколько минут она отчаянно фыркала и отплевывалась, одновременно делая Виктору загадочные знаки головой и тыча указательным пальцем в собственный хвост.

Виктор сел на корточки и потрясенно пробормотал: «Вот оно как… Ну-ну…» После чего подпер голову рукой и стал наблюдать за тем, как Тиль вне себя от восторга изо всех сил лупит хвостом по воде. Несколько капель попали на обложку книги, и корабль недовольно застучал чем-то тяжелым в трюме. Виктор поспешно вытер кожаный переплет рукавом и заткнул книгу за пояс.

– Что это у тебя? – внезапно заинтересовалась Тиль. – Вот это, черненькое? Брось мне его сюда, я с ним буду играть!

– Это книга, – ответил Виктор. – Играть с ней нельзя, она от этого испортится.

– Глупая книга, – подвела итог Тиль и сделала еще одно сальто.

– Ты права, – согласился Виктор. – Глупая книга про глупую девочку, которая сначала долго болела, а потом взяла и умерла.

Тиль взялась за борт лодки, подтянулась на руках и залезла внутрь.

– Рассказывай дальше, – велела она, устраиваясь поудобнее.

Корабль зашуршал и заворочался, от его бортов по воде пошла еле заметная рябь. Виктор провел рукой по нагретой солнцем обшивке и улыбнулся.

– Это ты придумал? – тихо спросил он у корабля. – Она сама ни за что бы не догадалась.

– Ты пойдешь со мной? – спрашивает Тень.

Надо бы спросить: «Куда?» – или возмущенно крикнуть: «Чтобы ты опять меня бросил?» – или просто отвернуться к стене – небось не дурак, сам все поймет. Вместо этого я долго вожусь с механизмом, приподнимающим спинку кровати, и буднично спрашиваю:

– Как?

– Это очень просто, – торопливо говорит Тень. – Просто сделаешь, что я скажу. Кстати, имей в виду, что во время перехода исполнятся три твоих желания.

– Ну слава богу, мне это все снится. – Я откидываюсь на подушки и закрываю глаза. – Что за бред? Ты что, после реинкарнации стал золотой рыбкой? Напомни мне сказать доктору Форману, что справедливость все-таки есть.

Дверь открывается, и в палату заходит медсестра. Она аккуратно сдвигает книги в сторону и ставит на тумбочку поднос с ужином. Тень кривляется, повторяя все ее движения, и я с трудом удерживаюсь от смеха. Краем глаза я замечаю, что в стаканчике для таблеток сегодня прибавление. Видимо, доктор всерьез обеспокоен. Медсестра ловит мой взгляд и улыбается: «Это витамины. Весной мы всем больным назначаем витамины. Я и сама их принимаю». Она поправляет цветы в вазе, зажигает свечи и выходит, бесшумно притворив за собой дверь.

Тень сидит, обиженно отвернувшись, – во всяком случае, мне так кажется.

– Такое впечатление, что ты мне не веришь…

– Нормальному человеку не должно быть никакого дела до того, верят ему или нет! – Это неспортивно, но я не могу удержаться.

Тень хохочет так, что стена начинает ходить ходуном. Я бы тоже посмеялась, но не могу: Виктор доводил меня этой фразой до белого каления. «Нормальному человеку не должно быть никакого дела до того, где именно лежат грязные носки. Нормальному человеку не должно быть никакого дела до того, что о нем думают соседи снизу». Услышав в очередной раз: «Нормальному человеку не должно быть никакого дела до того, где его супруг провел ночь», я молча развернулась и вышла из квартиры. Дело было даже не в этой чертовой ночи (ну, допустим), а в том, что никто не может решать за человека, до чего ему должно быть дело, будь он хоть трижды нормальным. Хотя доктор Форман, например, уверял, что нормальных людей не бывает.

– Ты мстительная и злопамятная, – укоризненно замечает Тень. – Но все равно я хочу, чтобы ты пошла со мной. Мне там… – судя по тому, как дрожит пламя свечи, Тень думает, чем заменить слово «одиноко». – Мне там скучно.

– Эти твои дурацкие три желания наводят на мысль о продаже души. – Я уже все решила и теперь могу капризничать и веселиться. Причем что-то мне подсказывает, что совершенно безнаказанно.

– Начиталась книг, – фыркает Тень. – Что еще за душа, вот ведь придумали тоже… Считай, что это условия контракта. Я нашел новую работу. На старой моей жене оплачивали медицинскую страховку, а на новой – выполняют три желания.

Если я и сошла с ума, то надо признать, что зря люди этого боятся. Очень приятное ощущение.

– Хочу тебя, здоровые ноги и библиотеку в ста метрах от дома, – автоматически выпаливаю я.

– Библиотеку? О господи, неужели тебе не надоели книги?

Я упрямо пожимаю плечами:

– Во всяком случае, они ни разу меня не подводили.

– Насчет библиотеки можешь не волноваться, я об этом уже позаботился. А в остальном… Ты уверена? Решила? Дай мне руку и скажи все это еще раз.

Я протягиваю руку ладонью вверх, Тень накрывает ее, и мои пальцы немеют от нестерпимого холода. Он поднимается по плечу, разливается в груди и медленно подступает к горлу.

– Ну же, говори, – торопит Тень.

– Хочу… – Я замираю, вспоминая, как тогда, выйдя из квартиры, отправилась в аэропорт и села в первый попавшийся самолет. Спускаясь по трапу, даже еще толком не сообразив, в каком именно городе, я почувствовала, как в кармане завибрировал телефон. «Ты ненормальная, – сообщил мне Виктор, как будто до сегодняшнего дня у него еще сохранились какие-то иллюзии на мой счет, – куда ты поперлась без зубной щетки и запасных трусов? Сиди в аэропорту, ради всего святого, я вылетаю через пять минут». Еще чуть-чуть, и я начну вспоминать, как вежливый человек в униформе объяснял мне, что самолет, в котором летел мой муж, разбился… В глазах у меня темнеет, и я медленно, как во сне, говорю:

– Хочу, чтобы ни ты, ни здоровые ноги, ни эти чертовы книги не были мне больше нужны.

– А книги-то тебе чем помешали? – печально спрашивает Тень. – Все-таки надоели? Ну… – Он долго молчит, а потом вздыхает: – Я тебя понимаю.

Темнота на моей руке сгущается, и из нее проступает блестящий бок маленького стеклянного пузырька. Холод сковал мне горло, и я не могу говорить, но Тень правильно понимает мой недоумевающий взгляд.

– Ты хочешь спросить, почему я не дал тебе его выпить тогда? Понимаешь, раз уж мы заговорили о душе, то можно ее продать, а можно просто выбросить.

Тень склоняется надо мной и подносит пузырек к губам. Я делаю глоток, и темная тепловатая вода принимает меня, нежно обволакивает, даже и не пытаясь вытолкнуть на поверхность, а я бьюсь спиной о мягкий белый песок и судорожно вдыхаю.