Вечерний звон

Глава, академически не безупречная

В этой главе я смогу развернуть свою эрудицию во всей полноте, поскольку содержание ее ни на какие знания не может опираться. Иначе оно просто рухнет. Что ни скажешь по теме этой главы, незамедлительно является суждение прямо противоположное. И следует надеяться, не опасаясь, только на сугубо личные ощущения. Которые на языке науки названы интуитивным знанием. Речь пойдет, конечно, о евреях. Я давно поймал себя на том, что несколько последних лет стал остро интересоваться нашей историей, читая все подряд, что попадается мне под руку и связано с евреями любого времени и места. Однако же еврейский тип, меня душевно восхитивший, не при чтении попался мне, а в живом и очень подлинном рассказе. Я ради него от темы отвлекусь.

Дед моего старинного друга Севы Вильчека смолоду был учеником у немца-кожевенника. На заре прошлого века, в городе Полтаве. Благодаря усердию, сметливости и честности быстро стал доверенным лицом хозяина, и тот его послал однажды в Нижний Новгород на ярмарку, чтоб закупить большую партию различной кожи. И обозначил верхние пределы цен для каждого из видов этого товара. На ярмарке сей юный посланец ухитрился купить всю кожу по гораздо меньшей цене. И сэкономленные деньги он не утаил, а все привез хозяину обратно. Немец-кожевенник, уже давно работавший в России, был так изумлен, ошеломлен и растроган, что подарил будущему Севиному дедушке большую золотую цепь для ношения по праздникам. А было это перед Первой мировой. Потом пошли, как всем известно, времена опасные и смутные, и дедушка, посовещавшись с бабушкой, надежно спрятал эту цепь. В начале тридцатых алчному советскому государству понадобилось золото, и дедушку, известного кожевенного мастера, призвали проявить участие в сооружении социализма. Короче говоря, арестовали, требуя сокрытого имущества. Он просидел в тюрьме две недели, а поскольку ему там решительно не нравилось, то он отправил бабушке секретную записку. «Циля, – написал он ей туманно, но доступно, – я тут на досуге почитал Карла Маркса, так он советует всем пролетариям избавиться от их цепей. И знаешь, я с ним полностью согласен. Целую, твой Ефим». И бабушка его прекрасно поняла, и вытащила цепь из захоронки, и безо всякой жалости отнесла ее, куда просили. Дедушку немедля отпустили. Он неторопливо шел пешком по улицам родного города, он наслаждался свежим воздухом и волей, когда его вдруг обогнал сокамерник, отпущенный позже него. Сокамерник держал в руках большой бумажный кулек. Это сахарный песок, объяснил он дедушке, его только что завезли в тюремный ларек. Дедушка молча развернулся и пошел обратно. В тюрьму он прошел без труда, ибо в такое заведение войти гораздо легче, нежели выйти. И обратно в камеру его легко впустили, потому что в ней забыл какое-то пустое барахло расстроенный потерей золота еврей. А в камере он у хорошего знакомого купил кусок холста, у давнего приятеля (упрямо продолжавшего сидеть) взял нитки и иголку, сшил себе за две минуты небольшой мешок, после чего купил в ларьке Два килограмма сахара и медленно пошел домой с подарком Циле.

Вернусь теперь я снова к упоению, с которым я проглатываю все, что пишут о моем загадочном народе.

Беспорядочное чтение похоже на случайные постельные связи – тоже ничего не остается в памяти. Однако если что-то остается, то врезается и прочно и надолго. Мне случайно вдруг попалась книга какого-то американского газетчика о еврейских гангстерах двадцатых годов – периода сухого закона. У еврея, думал я по ходу чтения, очень легко обнаружить некую глубинную причастность к мировому еврейству (то как раз, о чем талдычат юдофобы всех мастей): я, читая о злодеях и убийцах этих, пережил такое родственное умиление, будто листал я жизнеописания пророков и праведников. И называлась книжка замечательно – словами некоей старушки, узнавшей, что убитый накануне друг ее сына был на самом деле гангстер и бандит: «Но зато он любил свою маму». Эти отпетые мерзавцы трогательно заботились о своих близких: никогда не посвящали их в подробности своей кровавой и опасной жизни (зачем напрасно волновать чувствительную тетю Песю?) и старательно снабжали свои семьи кошерным продовольствием. Любили отмечать еврейские праздники, а по субботам зажигали свечи. А один знаменитый наемный убийца по кличке Рыжий (тридцатые годы) был вообще верующим ортодоксом: не снимал кипы (даже идя на дело) и в субботу не принимал заказов. Если все же отказаться было невозможно, Рыжий надевал талес и молился, прося у Господа прощения за нарушение субботы. О своем происхождении они все время помнили. Когда хоронили одного убитого гангстера, его ближайший друг не входил в комнату, где прощались с покойником. Что вы тут стоите, спросил его сын убитого, вы ведь столько лет дружили. Не могу, ответил грустный бандит, я из рода коэнов, мне нельзя заходить в помещение, где лежит покойник. И детей своих они не, приобщали к их чудовищному бизнесу: дети учились на врачей и адвокатов, криминальным было только поколение отцов (в отличие от итальянцев, где преступная «семья» и в самом деле была связана родственными узами отцов и сыновей). А сколько денег они жертвовали на еврейскую благотворительность! И раввины брали эти деньги. Были гангстеры, которые порой оплачивали покупаемое для Израиля оружие в годы Войны за независимость. Ох уж эта мне еврейская солидарность! Но читать об этом, чего греха таить, мне было невыразимо приятно. Половина нелегальной торговли алкоголем (много сотен миллионов долларов) была в руках еврейских банд и группировок. И друг друга убивали они часто, и успешно противостояли итальянцам. Тут же был еще игорный бизнес, и бордели, и наркотики. Забавно, что, когда рынок наркотиков полностью захватили итальянцы, наркоманы жаловались, что резко ухудшилось качество опиума: евреи брезговали дополнительной наживой и не добавляли в опиум пустую молотую травку. Жутко жалко, что на это время не сыскался Бабель. Некий знаменитый гангстер в пожилые уже годы съехал отдохнуть от дел в Израиль. Здесь он завел себе юную любовницу (девчушка, кстати, училась в университете на прокурора) и обаял огромное количество людей своим доброжелательством и щедростью. Тут вышел на него один раввин (весьма благочестивый и в Израиле весьма известный) с предложением о подлинно высокой филантропии: он предложил построить некий дом, где жили бы бесплатно молодые религиозные пары, у которых по бедности не было жилья. И старый гангстер согласился с радостью, и дал сто тысяч долларов – огромную по тем временам сумму. И забыл об этом. Вспомнил, когда выяснилось, что богобоязненный раввин выстроил на эти деньги обычную Доходную гостиницу. И, возмутившись, старый гангетер подал в суд. И выиграл процесс. И хитроумный рав был присужден к возврату обманно использованных денег. А старик, сходя по лестнице из зала заседаний, чуть не плача, говорил, какое это горе и позор: седого гангстера надул израильский раввин.

А кстати, именно они, эти убийцы и злодеи, защитили честь Америки во время Второй мировой войны. Я не о том, что многие просились в армию, чтоб бить нацистов, – их не брали из-за былых судимостей, я о другом. В Америке в те годы расплодились всякие фашистские союзы и сообщества, зараза эта расползалась бы стремительно и всюду, но возникла закавыка, весь энтузиазм американского нацизма срезавшая на корню. На их собрания исправно приходили некие евреи (и сочувствующих негров было много), ловко и умело дравшиеся дубинками. При этом в разных городах одна и та же явственно была закономерность: множество перебитых рук и ног, проломленные головы, разбитые носы, но не было ни одного убитого. Поскольку именно об этом просили гангстеров еврейские общины, обратившись к ним за помощью.

И жалко стало мне, что кончилась последняя страница. Смутная тень философа Канта на мгновение мелькнула в моей памяти. Философ утверждал (и удивлялся этому), что существует в нас некий нравственный закон (императив), позволяющий различать, что хорошо, что плохо. Я часа четыре читал эту забавную книжку, и ни разу во мне нравственный императив даже не пикнул.

Более того: раздвоенность моей любви (я до сих пор люблю Россию и сочувствую ее несчастьям всей душой) сказалась точно так же, когда я читал о жутком шествии по всей планете криминала русского разлива. Преступники невероятного таланта и размаха набежали из распавшегося лагеря (мира, социализма и труда) и, набежав, успешно и стремительно теснят заевшихся туземных мафиози. Надо бы стыдиться и негодовать, а я – такую гордость ощущаю, что и грех сказать. Из одного мы все же лагеря, подельники и земляки, и тает безупречная моя моральность от жаркого немого восхищения болельщика с трибуны.

О евреях я больше всего люблю читать отпетые антисемитские творения. Из них я узнаю, что все мы – поголовно умные, богатые, сплоченные и дьявольски находчивые люди. Что мы владеем всеми нитями на свете, тайно управляем миром и друг друга не даем в обиду. Чуть пожиже, но с такой же страстью пишут о евреях те антисемиты, в ком течет хоть капелька еврейской крови. Эти вымещают на евреях всю свою печаль и горе, что судьба послала им такую злополучную беду. И пишут в основном о нашем изобретательном коварстве и кошмарном хитроумии, ввиду чего мы всюду проникаем и большие делаем успехи то в культуре, то в науке, о финансах нечего и говорить. А если примешься читать какого-нибудь подлинно еврея, то немедленно прочтешь, что мы и люди недалекие, и разрознены донельзя, и несчастные во все века и всюду, а приехавшие из какой-нибудь России – те и вовсе не евреи никакие, а прикинулись, обрезались и подкупили документов. Скука и тоска – читать такие книги.

Но признаться честно – это все пишу я просто для разгона. Ибо тему я хочу затронуть сложную, и тени очень, очень образованных людей уже толпятся за моей спиной, качая головами с укоризной и немым упреком в наглости. Только я уже решился и от замысла теперь не отступлю. Да, да, я, как и прежде, – о евреях.

Уникальность и сохранность нашего народа Уже много сотен лет тревожит население планеты.

Не менее других волнуются ученые умы, которые мусолят и грызут вечнозеленое дерево познания. Их очень привлекает эта непостижная загадка и желание словить хотя бы тень от Вечного Жида, чтоб аккуратно приколоть булавкой в общую научную коллекцию. Но увы. С тем же успехом их коллеги заняты охотой на Летучего Голландца. Их попытки более всего напоминают юного котенка с его яростным азартом закогтить солнечный зайчик. Из написанных на эту тему трудов можно составить целую огромную библиотеку, только я по лени и невежеству прибегну здесь к последнему итогу многовековой научной мысли.

Но сначала – о причине общего научного волнения. Некий народ рассеялся по миру уже две тысячи лет тому назад (если не более, поскольку начал расселение намного раньше). И ровно столько же времени эти изгои и пришельцы с усердием, достойным лучшего применения, охраняют и сохраняют свою чуждость коренному населению всех стран, куда попали. И притом еще оказывают несоразмерное влияние на экономику, культуру и науку, самую судьбу этих несчастных стран. И что с ними ни делай (а уж делали все, что угодно, страшно вспомнить), продолжают сохранять свою особость и неуловимы для любого вразумления, как ртутный шарик – для руки.

Но кто ж они тогда? Мистическое вредоносное образование на теле обреченного человечества (такое мнение весьма имеет быть) или единый все-таки народ? Хотя отсутствуют все признаки народа: ни общей почвы, ни единого языка и напрочь разная культура. Все, как есть, восприняли везде от местного населения, а сливаться, растворяться, размываться, рассосаться – не хотят или не могут. И нагло высовываются изо всех трамваев. Просто инопланетяне какие-то (одна из точек зрения конца двадцатого века).

Не могу не похвалиться, что ученый (академик!) Михаил Членов – мой давний друг и выпили мы с ним немало общей водки. Он этнограф, то есть знает о народах мира много больше, чем они о себе знают сами. И, будучи мыслителем незаурядным, сей профессор (и декан!) такую предложил идею, что еврейство – это некая особая цивилизация. С ним совпали в этой мысли несколько его коллег из разных стран.

А словом «цивилизация» эти ученые обозначают не уровень технического, и научного, и всякого развития (не электричество с водопроводом, проще говоря, не телевизор с телефоном), а некую модель, тип, образ житейского и духовного существования. Цивилизации такие они видят: христианская, исламская, китайская, индийская – и к ним теперь предложена еврейская для полного комплекта. А чтоб таким читателям, как я, эта разбивка стала и доступна, и понятна, прилагаются и признаки любой из таковых цивилизаций. На эти признаки я посмотрел своим еврейским глазом, и душа моя уязвлена стала.

Длительность существования – вполне весомый признак. А что не всем он кажется хорошим в отношении еврейства – это их печаль и даже повод Для уныния, а я согласен, этим фактом я горжусь и радуюсь весьма.

Заметное влияние на общую историю и культуру человечества – признак второй. Тут я согласен тоже (о-го-го!), а что касается нарыва на сегодняшней исламской цивилизации, то я надеюсь, что до влияния на общую историю он не дозреет. Или лопнет сам, или поможет хирургия.

Признак третий – стремление к распространению. Тут я возражать ученому полету вдохновения не стал, хотя мелькнули тени Чингисхана, Александра Македонского, Наполеона, Гитлера, слегка размыв особость этого признака до общечеловеческой беды.

А на четвертом признаке я громко рассмеялся легкомысленным и ненаучным смехом. Ибо признак этот – «включение разных народов». Вот те на! Ведь в том и состоит вся многовековая закавыка с нашим горестным существованием на свете, что всюду мы упрямо и опасно оставались евреями! Загадочным и жестоковыйным единым народом. Несмотря на жуткое давление и жуткую, подчас мучительную личную судьбу.

А ниже чуть наткнулся я на фразу, полностью раскрывшую сокровенные мотивы этого научного искания: такой подход – «позволяет… вывести еврейство из разряда уникальных исторических явлений».

Куда же его вывести, помилуй Бог? Ведь в этом устремлении нас и в расход неоднократно выводили. Нам какой ярлык ни клей (ярлык научный я в виду имею, ибо некогда в усопшем СССР нам и торговый ценник клеили), а уникальность остается. И неуловимой остается даже тень от Вечного Жида.

Но есть подход другой. Им дети часто пользуются. Если кто-то неприятен, то ребенок угрожающе ему говорит: «Сейчас глаза закрою, и ты исчезнешь». По такому безусловно перспективному пути пошел хороший мой знакомый, проживающий в Берлине. Дмитрий Хмельницкий – архитектор и довольно много интересного в своей области и начертил и написал. Ко времени, когда мы познакомились и сели выпивать, уже он сочинил несколько статей из области ему довольно чуждой, и уже его клевали, поносили, густо обливали (сами догадайтесь – чем), и суть его позиции он тут же мне поведал. Он, очевидно, так измучен был назойливыми воплями своих сегодняшних земляков о величии и богоизбранности еврейского народа, что просто пожалеть их (чем еще они могли потешить свои души?) был уже не в силах. И тогда он выдвинул концепцию, более всего похожую на плотные затычки для ушей, поскольку очень уж ему остоебенели гордые крики еврейских буревестников. Концепция была проста и грациозна: нет и не было давно уже евреев как особого отдельного народа, и еврейство – это миф, фантом, мираж и тема спекуляций в поисках различных льгот и привилегий. А также щекотание души для извлечения самодовольства и приятства. Есть на самом деле некие большие группы когдатошних евреев, ныне нераздельно слившиеся с коренным населением тех мест, куда когда-то забрели их предки. Потому что народ – это общая почва, общая культура и общий язык. Так говорят все словари и все энциклопедии, составленные, как известно, людьми учеными и знающими дело.

А когда я тихо возразил, что я и вправду ощутил себя евреем некогда, хоть говорю только по-русски и не знаю ничего о культуре предков, то выслушал еще один горячий монолог, из которого покорно понял, что хоть я не идиот и не спекулянт, но это просто у меня самовнушение, навроде бреда, и научного обоснования под этим нет и быть не может. Потому что я родился и возрос на русской почве – далее пошел повтор о языке и культуре, а попутно и мелькнуло обвинение, что миф об уникальности судьбы и характера евреев – это расизм, высокомерие и вообще пустая и навеянная идеология. Спустя пару лет я все эти доводы и аргументы Прочитал в книге «Под звонкий голос крови», которую издал Митя Хмельницкий. К чести его следует сказать, что все имевшиеся к тому времени в печати поношения лично его и точки зрения его – он включил тоже. Выглядели они столь же слабо и неубедительно, как мое тихое напоминание об ощущении себя евреем.

Евреев нет, они нам только снятся, обязательно сказал бы Александр Блок, прочти он книгу Мити. К тому же – снятся наяву, добавлю я. Притом – весьма тревожа население планеты.

А еще меня ужасно рассмешила некая вторичность точки зрения Хмельницкого. Поскольку до него за много лет изящно выразил свою такую же уверенность в отсутствии еврейского народа некий незаурядный мыслитель (а впоследствии – и корифей всех мыслимых наук) Иосиф Сталин. За год до Первой мировой он сотворил в легально издававшемся журнале специальную статью о правильном марксистском отношении к национальному вопросу (нужные материалы с иностранных языков ему перевели осведомленные соратники). И в этом выдающемся труде (впоследствии он даже книгой стал) категорически наш будущий товарищ Сталин отказал в существовании как раз еврейскому народу, и как раз по тем же причинам: нету общей почвы, языка, культуры и еще чего-то важного. Это не нация, а – «нечто мистическое, неуловимое и загробное», написал чудесный грузин. То есть у Мити были очень авторитетные предшественники.

Мне только кажется, что если отойти от жесткой строгости научного ограничения (почва, язык, культура), то поблизости окажутся не менее понятные и внятные черты, рисующие облик каждого народа. И хотя легко их отнести к культуре, но они скорее к психологии относятся, а потому – распахнуты любому брошенному взгляду. Поскольку ведь народ – это большая совокупная копилка мифов и мечтаний, предрассудков и обычаев, традиций и привычек, отношений к миру и себе. А с этой точки зрения евреи множество веков и в каждом месте пребывания легко и сразу отличимы – даже если им того не очень хочется.

Но стоило мне только заикнуться знатокам, что я имею тоже некую гипотезу на тему, об которую оббились уже многие умы, как тут же получил я два разумнейших совета. Первый – не совать свой нос, куда непосвященным входа нет, ибо потом стыда не оберешься, а второй – хоть мельком заглянуть в отменную, недавно вышедшую книгу «Воплощенный миф», написанную очень грамотным ученым.

Советом первым я привычно пренебрег, но книгу я немедленно купил. А написал ее – доселе неизвестный мне Александр Милитарев, ученый-лингвист, а главное, что поразило меня сразу, – ректор Еврейского университета в Москве. То есть по должности он был главнее Мики Членова, такое я не мог себе даже представить.

И книга эта сразу мне понравилась. Уже в начале автор с некоей застенчивостью упреждал коллег по науке, что написанное им – это не более чем эссе. То есть жанр (пояснял он со стеснительным достоинством), которому естественно присущи (и простительны) такие слабости, как беглость изложения, неполнота аргументов, упрощенное рассмотрение сложнейших проблем, устаревшие представления из вульгарной популярной литературы и даже фактические ошибки. Боже мой, подумал я, какое счастье – это перечислены черты всего того, что я пишу уже давным-давно, не зная, что пишу эссе.

О, как питательна мне оказалась эта книга! И я читал ее как детектив: я наблюдал, как изощренное научное мышление охотится за истиной, которая Давно уже сама явилась моему бессовестно гулящему воображению (об этом позже).

Новые идеи, внесенные еврейской Библией в мировоззрение, автор книги перечислил замечательно подробно. И то, что человек впервые обозначен был венцом творения. И то, что человек был удостоен чести дать имена остальным живым тварям (в мифах других народов это делали лишь боги). И то, что человек – раб Божий, но и только – Божий. И единство человеческого рода. И необходимость милосердия. (Которое в то время означало то же, что сейчас: жалость, сострадание, широту взгляда, доброту и сочувствие.) И познание как обязательная жизненная необходимость, в нас заложенная Богом. И личная (а не коллективная) ответственность перед единым Богом, и свобода выбора, дарованная человеку, и идея исторического прогресса, то есть движение во времени – источником имеют ту же Книгу. Словом, та цивилизация, в которой мы живем, основана на той модели мира, которая была предложена библейским текстом. Потому что и раввин из Назарета, сотворивший христианство как единую (и всем доступную, что очень важно) нравственную проповедь, на Библию всецело опирался.

Мне доводилось это все читать и много ранее. Ну, например, у Ницше, поносившего евреев именно за то, что именно они преступно навязали миру те понятия морали, справедливости и добродетели, которые душе арийской – мерзки и противны. А они своими поисками человечности начисто забили дивную и дикую античность. И еще я вспомнил одного авторитетного мыслителя двадцатого века, он на то же самое угрюмо сетовал: «Совесть – это изобретение евреев» (Адольф Гитлер).

Но автор книги «Воплощенный миф» довольно быстро закруглил перечисление того, что все на свете знали так давно, что уже начисто забыли. И немедля обозначил общий замысел напоминания. Евреи, написал он, вольно или невольно оказались открывателями, разработчиками того пути, по которому пошло все человечество, ища стратегию выживания на этой планете. А есть ли лучший путь, нам не дано узнать. И греков, египтян и римлян автор не забыл, но аккуратно показал и перечислил те столбы и вехи, что забили первыми евреи.

Ну а как же выживали они сами, коль сумели сохраниться как народ в течение веков и среди пламени всеобщей неприязни?

Парадоксальность исторического поведения евреев некогда отметил точными словами историк Дубнов – на него ссылается Милитарев, идею эту развивая. Упрямая приверженность традициям и замкнутость в своей среде веками свойственна была религиозному еврейству, образующему как бы твердое ядро извечно жестоковыйного народа. Но вместе с тем из этого ядра все время происходят выбросы активнейших людей, кидающихся в общечеловеческий котел кипения страстей, культуры и познания. И в разные века такие выбросы то мелки, то огромны. Два последние столетия они особенно заметны.

И в одном лишь месте этой книги я насторожился и поежился. В истории евреев автор книги принялся усматривать некий сценарий, умысел, прозрачную причинность поведения рассеянного по всему миру народа. Я прочитал, что всюду и всегда евреи были пламенной энергетической поддержкой той стратегии выживания, которую себе избрало человечество. Увы, подумал я, поскольку вспомнил об участии евреев в сотворении того кошмара, что обрушился в двадцатом веке на Россию. И не только в самой революции, но и в создании империи, которая занимала одну шестую часть света, но источала пять шестых вселенской тьмы.

Я выпил кофе, покурил и осознал, что я не прав. Они ведь воспалились тем же, чем был напрочь ослеплен и весь народ российский: равенством, свободой, справедливостью, иллюзией, что Царство Божие можно построить на земле своею собственной рукой любыми средствами. А что касается их дьявольской активности, то что ж: Россия заплатила очень дорого за то, что столько лет накапливала всю энергию народа за глухой чертой оседлости.

Зато при чтении другой главы я благодарно и сентиментально улыбался от нахлынувших воспоминаний давних лет. Автор книги обсуждал идеи генетика Эфроимсона – имя это еще встанет в один ряд с великими гуманистами нашего жестокого времени. Владимир Павлович Эфроимсон евреем был типичным для России, ибо был отъявленным русским интеллигентом. И ученым был великим. Всю войну провоевал, потом шесть лет просидел в лагере (где был на общих – гибельных работах), уцелел, по счастью, снова занялся наукой. А сидел он, кстати говоря, – за «клевету на Советскую армию» – припомнили ему, как в сорок пятом году он подал рапорт в Военный Совет армии о массовых изнасилованиях немецких женщин. А на самом деле – не за тот трехлетней давности проступок был он осужден, а за проявленные снова мужество и донкихотство. Написал на этот раз Эфроимсон в Отдел науки Центрального комитета партии записку (на трехстах страницах) – «О преступной деятельности Т.Д. Лысенко». Это в сорок-то восьмом году! Был редкого бесстрашия этот совсем по виду не могучий человек. А в семьдесят первом году в журнале «Новый мир» была опубликована его статья «Генетика альтруизма» – очень долго (и насмешливо порой, так недостоверно и наивно показалось это всем в те годы) обсуждала ту статью российская интеллигенция. Генетик Эфроимсон написал о том, что человечество выжило благодаря генам альтруизма, благодаря тому, что в нас заложены не только гены эгоизма, но и гены, нам диктующие и сочувствие, и взаимопомощь, и поддержку друг друга. Он убедительно показывал (доказывал), что в нас заложено стремление к добру и человечности столь же активное, как и стремление к агрессии и превосходству. Иначе не выжил бы человек на этой планете. Это не было противоречием Дарвину с его естественным отбором (то есть выживанием сильнейшего), а было важным добавлением к пониманию устройства человечества. На том пути, который в муках и крови нащупывает Хомо Сапиенс, чтоб сохраниться, все сильней звучит мотив поддержки и взаимопомощи. Древние начала этого мотива – в Книге книг.

И тут я отвлекусь, поскольку знал Эфроимсона лично и про одну беседу нашу непременно должен рассказать. Мы разговаривали у подъезда его дома на проспекте Вернадского. Очень было холодно и ветрено, стояла ранняя весна семьдесят девятого года. Владимир Павлович закончил свою книгу хоть недавно, только получить уже успел отказ в издательстве (каком – не помню). И притом – категорический отказ. В котором было уверение, что в советское издательство – любое! – с этой книгой лучше не соваться. В большом унынии мне это излагал невероятный оптимист Эфроимсон.

– Владимир Павлович, – сказал я осторожно, но, как мне казалось, убедительно, – тут нету никакой беды и все естественно. Давайте копию, и я смогу ее переправить в какое-нибудь тамиздатское издательство. Книга ваша выйдет незамедлительно, вы сами это знаете.

– Я не могу и не хочу, – сказал Эфроимсон тоскливо. – Я, поверьте мне, нисколько не боюсь, но я тут жил и тут умру, и книга моя выйти должна тут.

О, как я знал, что он и вправду не боится! Я помнил про его бесстрашное письмо против Лысенко, помнил, как лишился он работы из-за подписей в защиту осужденных, он всегда открыто говорил, что думал, а сейчас он зябко ежился и с непонятным мне упорством повторял:

– Я – русский ученый и имею право свою книгу здесь издать. Спасибо за сочувствие и за готовность мне помочь, как раз об этом книга и написана.

Я тогда пожал плечами и простился. Знаю, что такое предлагали и другие. Но Эфроимсон не согласился. Книга его вышла в свет через десять лет после его смерти. Но в России, как он этого хотел.

Вернусь теперь я снова ненадолго к этой книжке «Воплощенный миф», полезно и благодарно мной прочитанной. Рассказывали мне в Москве, что многие коллеги автора изрядно потоптали его труд. Наверно – за сочувственное описание истории евреев, что, конечно, и научно слабо достоверно, и звучит слегка обидно, и вообще не ко времени. А потоптав, опять затеяли свои бесплодные дебаты и дискуссии о странно сохранившемся и малопривлекательном народе.

Если признаться честно, мне давно уже наскучили все эти прения, поскольку для меня еврейская загадка очевидна и прозрачна, как кристалл. А дело просто в том, что древние греки довольно сильно ошибались, подсчитывая в окружающем их мире число стихий. Они их обнаружили всего четыре: воду, огонь, воздух и землю. Пятая осталась не заметна им, поскольку вид имеет, слабо отличимый от остального человечества, а свою тайную природу раскрывала очень постепенно. Тем более что материальны, ощутимы и познаваемы только результаты проявления этой пятой стихии, ибо носит она некий умственно-духовный характер, отчего и не была обнаружена греками. Подобно остальным четырем, она различна по размаху и воздействию, но только ведь и ураганный смерч весьма отличен от легкого ветерка на закате, а слабое мерцание тлеющего полена мало походит на родственное ему полыхание раскаленной солнечной плазмы. Но несомненно участие пятой стихии во всей обозримой истории человечества, ибо стихия эта – пособник и ускоритель развития человечества, хочет оно того или не хочет (что вполне естественно для слепой природной стихии). Если мы начнем со времени, когда мудрые греки проморгали это явное явление природы, то достаточно упомянуть рожденную этой стихией Библию. Однако далее последовало христианство, вышедшее из того же источника. А в седьмом веке новой эры, вдоволь наслушавшись в караван-сараях библейских и христианских историй, сорокалетний Магомет ощутил в себе призвание пророка. То единобожие, которое он начал проповедовать, было целиком основано на том, что он услышал от погонщиков верблюдов и запомнил. И недаром все святые – основатели иудаизма (и Христос, поскольку он для Магомета был с иудаизмом неразрывно связан) – свято почитаются в исламе. И забавно тут заметить, что когда Магомет на короткое время усомнился в своем высоком предназначении и малодушно убежал пошляться в одиночестве – передохнуть и оклематься, то ему явился, чтоб его душевно поддержать и одобрить, посланник неба архангел Гавриил – существо, придуманное также евреями. (Если же архангел Гавриил реально существует, я приношу ему свои извинения за слово «придуманный».) Итак, три мировые религии были безусловно порождены этой загадочной стихией. Развитие человечества двигалось довольно медленно, однако же заметим, как его подстегивала всяческая торговля и финансово-экономические сплетения различных народов. Разве при словах этих перед вашими глазами не возникла хрестоматийная фигура вездесущего еврея? Банковское дело (в том числе и изобретенные нами векселя и чековые книжки) так давно и прочно связано с еврейским участием, что глупо даже отвлекаться на детали и подробности. А если все-таки отвлечься на минуту, то легко заметить (там, где это можно заметить, ибо не видны нашему глазу истинные механизмы и пружины истории) крохотные, но невероятно значимые эпизоды на великих, судьбоносных точках времени.

Так, например, двадцатого марта 1492 года королева Испании Изабелла и ее супруг Фердинанд пригласили на обед некоего Христофора Колумба – тот уже два года надоедал им предложением о плавании в Индию кратчайшим путем. Колумб очень обрадовался приглашению, надеясь на высочайшее согласие. Однако же в конце обеда ему было объявлено, что в королевской кассе денег нет. И что вряд ли они вскорости отыщутся для этого сомнительного предприятия. Колумб был так расстроен, что решил покинуть Испанию, поискав счастья в какой-нибудь другой державе. Но один его знакомый попросил его чуть-чуть повременить. Это был некий Луис де Сантангель, влиятельный советник королевского двора, крестившийся еврей, тайно продолжающий вести еврейский образ жизни. Он пригласил к себе троих своих друзей, одним из которых был знаменитый философ и негласный глава еврейской общины Испании – дон Ицхак Абарбанель. И двое остальных евреев тоже обладали деньгами в достатке. Что он говорил им – неизвестно, а доподлинно известно, что на экспедицию Колумба вызвался Луис де Сантангель поставить миллион мараведи – сумму весьма немалую. И друзья поддержали его ставку с тем же размахом. Этим четверым была достаточно видна опасность, уже нависшая над евреями Испании, однако же они ничуть не колебались. Все происходило так стремительно, что уложилось в считаные дни: через неделю после упомянутого отказа королева Изабелла подписала высочайшее согласие на экспедицию. А спустя еще три дня последовал эдикт об изгнании евреев из Испании. Все, что случилось далее, известно всем.

Еще давайте не забудем о врачах – это была тогда «свободная профессия», которая, как и торговля, и финансовые операции, была разрешена евреям. Во врачевании (как и в научной чуть попозже медицине) столького достигла эта пятая стихия, что навряд ли здесь нужны подробности. И об аптекарях давайте не забудем, хоть и кочевал повсюду миф об их связи с дьяволом – ведь без его участия никак не замешаешь нужные для исцеления химические вещества и травы.

К добру или во вред эта стихия, рассуждать не мне, ибо на стремительный, невероятный ход развития науки и техники разные люди смотрят очень по-разному. Хотя все до единого со сладострастием пользуются плодами этого развития. Однако же пора припомнить Карла Маркса – а его чудовищное влияние на современную историю никто не опровергнет – и опять подумать о соразмерности вреда и пользы. Тут меня одернет образованный читатель: Маркс чурался своего еврейства и немало едких слов про свой народ сказал и написал. Ну и что? А разве вам не доводилось видеть (если не воочию, то на экранах телевизоров), как борются между собой могучие ветровые потоки и как лесной пожар гасится встречным огнем? Стихия – однородное понятие, но вовсе не дружны друг другу ее бесчисленные виды и проявления.

Нам в Израиле это особенно заметно. И является основой стольких горьких (и взаимных) нареканий, осуждений и попреков, что красиво и корректно именуется здесь разницей культур. Мы все чудовищно различны – сообразно географии тех мест, откуда съехались сюда. «И это – евреи?» – говорим мы друг о друге с разочарованием, равно справедливом с каждой стороны. Поэтому в застольях наших все так понимающе смеются, если кто-то предлагает выпить – «за дружбу народов между евреями».

Тема эта здесь настолько болезненна, что мне пора припомнить, что какой я никакой, но писатель, а поэтому – обязан мыслить образами. К образам, навеянным стихиями, я и перейду. Неправда ли, стоячая вода в чахлом городском пруду не может не осуждать наглый разлив весенних речек? А одомашненное пламя газовой плиты – не раздражает ли его зарево пожара за окном? А как должна негодовать на него свечка! А как сетует спертый комнатный воздух на ворвавшийся в квартиру дикий ветер! А как тоскует, вероятно, крохотный клочок земли, пригодный для посадки сада, но погребенный сдвинувшейся почвой! Родственность не означает даже близости, и мы это прекрасно знаем по семейным отношениям.

Со стороны это обычно незаметно. И отсюда – миф о невероятной, часто явной, только чаще – тайной сплоченности еврейского народа. Тут и спорить глупо, жаль бумаги, разве что – пожать плечами. Впрочем, мы еще вернемся к этому, поскольку смутное ощущение (догадка), что пятая стихия существует, – породила множество мифов, мы до них еще дойдем. Забавно мне, что чувство это было свойственно Борису Пастернаку – так, во всяком случае, мне кажется. Недаром он устами одного героя из романа так увещевал евреев, будто заклинал какое-то природное явление: «Опомнитесь. Довольно. Больше не надо. Не называйтесь, как раньше. Не сбивайтесь в кучу, разойдитесь. Будьте со всеми…»

А теперь пора мне привести один незаурядный факт. В марте семнадцатого года на кухне крохотной квартиры Ленина в Цюрихе сидели двое. А может быть, они сидели по обеим сторонам чемодана, заменявшего семье Ульяновых стол, – тогда они почти соприкасались лбами. Я отвлекусь на риторический вопрос: достаточно ли ясно всем и каждому, что если бы в России не возник, как черт из табакерки, этот лысый и картавый сгусток разрушительной энергии, то не было бы никакого Октябрьского переворота? Ведь почти все его соратники на это не решались – даже когда он приехал. А что сам бы он из Цюриха не выбрался (по куче самых разных обстоятельств и соображений) – столь же очевидно. Так кто же сотворил, осуществил такое судьбоносное перемещение вождя и вдохновителя российского самоубийства?

Тесно к Ленину высоколобой головой подавшись, вкусно выговаривал слова соблазна человек, которого (единственного, как мне кажется) боялся Ленин, уважал и презирал одновременно. Поскольку Ленин знал только одну испепеляющую страсть, а Александр Парвус гениально утолял их несколько. Он был великим игроком, авантюристом и любителем красивой жизни. В юном возрасте (не поручусь, что это не легенда) оказался он в Одессе свидетелем еврейского погрома – с той поры он якобы поклялся, что царизм российский будет свергнут при его участии. А еще Исраэль Гельфонд (его подлинные имя и фамилия) ни от кого не укрывал свою мечту разбогатеть и жить красиво и привольно. И занимался он десятками торговых и финансовых различных дел, и стал миллионером, а еще и в казино непостижимым образом выигрывал чудовищные суммы, и покупал себе дворцы в Европе, и гулял с размахом непостижным. А о женщинах и о шампанском – лишне тут и говорить. Большевикам давал он постоянно то большие, то немыслимые деньги (и не столь брезгливый, сколько осторожный Ленин брал их через третьи руки), и одаривал своих революционных собеседников идеями, которые впоследствии присваивались этими людьми. Идею перманентной (то есть постепенной, но и непрерывной) мировой революции Троцкий только развивал, а не придумал. А идею превращения войны в российскую гражданскую – от Парвуса услышал Ленин еще в самом начале Первой мировой. А еще писал гуляка этот множество статей в развитие марксизма, и в революции пятого года участвовал столь активно и значительно (да просто был одним из ее руководителей в Петербурге), что на Западе в отцах российской революции ходил и числился. Именно это помогло ему в начале Первой мировой войти в немецкий Генеральный штаб с идеей сокрушительной и явно перспективной: запустить в Россию всех смутьянов-поджигателей, благополучно прозябавших в это время в солнечной Швейцарии. Тогда Россия поневоле выйдет из войны, поскольку революция и по рукам и по ногам державу эту свяжет, обессилит и займет гражданской смутой. И Генштаб на это много миллионов выделил. Часть большая осела на счетах Парвуса, но много перепало и потенциальным поджигателям. Только не ехали они пока. Ленин два года назад отказался категорически (нет, не от денег, а от выезда-заброса), но внезапно изменила все Февральская революция, и Парвус вновь приехал в Цюрих, чтобы настоять. Он давно уже положил на Ленина свой проницательный глаз: такой железной одержимости разрушением и такого полного отсутствия гуманных предрассудков он не видел и не знал ни в ком. И Ленину предоставлялся звездный шанс. И тут он соблазнился, как известно.

Комментарии я оставляю обществу «Память» и прочим авторам печальных завываний о тлетворности еврейского участия. Хотя, возможно, их сильнее привлечет кошмарная модель историка Дубнова (посмотрите выше, если позабыли): ни разумом, ни глазом не охватное гигантское консервативное ядро всемирного еврейства дьявольски загадочно пульсирует, выбрасывая в беззащитный мир активные свои частицы с длинными носами.

Из книг, написанных о Парвусе, одна мне очень нравится своим названием: «Плейбой русской революции». Да, он играл, и выиграл он все, чего хотел. В Россию же обратно Ленин строго-настрого распорядился Парвуса не допускать, и даже высказался он неосторожно в том запрете, что Россию новую необходимо строить – «чистыми руками». Лучше промолчал бы, уж кому-кому такое говорить. И умерли они в одном году: один – от ужаса перед тем, что получилось, а второй, скорей всего, – от скуки, неизменно наступающей после того, что все мечты сбылись.

Наличие этой стихии инстинктивно ощущают все, кому по разным причинам свойственна юдофобия – понятие гораздо более точное, чем антисемитизм, ибо в буквальном смысле слова фобия – это страх. И потому с таким недоумением наморщивает лоб культурный или просто думающий юдофоб: мои еврейские приятели – прекрасные и обаятельные люди, но еврейство в целом – это же кошмар и ужас. Мне его понять легко: ведь человеку, как и всякому животному, глубинно свойственна боязнь стихии, это страх на уровне инстинкта, подсознания, оцепенение перед явлением природы. А отсюда – феерический, иного слова не найти, успех фальшивки «Протоколы сионских мудрецов», тираж которой – много миллионов экземпляров. Уверен я, что прочитало книгу несравненно меньшее количество людей, уж очень это вялый, смутный и бездарный текст. Одно в нем ясно и понятно: в некоем месте собрались однажды мудрецы-евреи, чтобы обсудить, как лучше и удобней захватить им власть над миром. Эта квинтэссенция известна всем. И очень помогает жить. Ибо идея милосердного всеведущего Бога никак не объясняет горести и тягости существования: ведь Бог не может быть настолько безжалостен к своим любимым чадам. А «Протоколы» (их наличие, вернее) объясняют полностью и внятно: злобная таинственная сила тонко и обдуманно повсюду сеет рознь и заплетает дикие интриги, чтоб измучить население планеты до покорного тупого подчинения.

Такому чувству страха – не одно столетие. В древнем иранском эпосе о герое и богатыре Рустаме среди многих его подвигов имеется один весьма гуманный и значительный. Он осчастливил население какого-то большого города, где под мостом жил огнедышащий еврей (!). То ли копьем, то ли мечом, но справился Рустам с этой немыслимой бедой.

А гениальный миф о поголовной умности евреев? Но и под ним ведь есть весьма весомое обоснование. Взгляните на еврейских дураков (им несть числа). Они активны, энергичны и напористы. Они полны апломба и энтузиазма. Всякие сомнения и колебания им чужды, а любой, кто сомневается, – враждебен. Я боюсь, что они знают (или чувствуют), что и они – значительная, значимая часть таинственной влиятельной стихии.

Я, как могу, пытаюсь избежать различных цифровых уныл остей, однако в разговоре о лауреатах Нобелевской премии мне никак не миновать того пугающего факта, что каждый приблизительно восьмой из них – еврей. (На самом деле – каждый пятый, но разнятся все подсчеты, я тактично выбрал самый скромный вариант.) Учитывая наше общее количество на белом свете, это было бы естественно и пропорционально, когда бы население планеты составляло всего сто миллионов. Только на планете, если я не ошибаюсь, проживает миллиардов шесть, так что евреи сильно и бессовестно превысили приличное (ну, пропорциональное) количество заметно выдающихся умов. Это, впрочем, просто отступление, поскольку речь идет совсем не о настолько крайних проявлениях стихии, а скорее – об известном и заметном каждому ее повсюдном явственном и ярком участии в жизни человечества. Притом участии двояком, ибо в сотворении добра и зла стихия эта (как и четверо ее сестер, заметим) одинаково и неразборчиво активна.

Тут нельзя не вспомнить некую научную историю. С ростом населения планеты обнаружилась кромешная беда: истощение плодоносящей почвы. Пахотные земли оказались не в состоянии ежегодно приносить урожай, достаточный для прокормления растущего человечества. Нужно было в почву, истощенную посевами, вносить удобрения, содержавшие необходимые для растений химические вещества. И прежде всего – азот. Казалось бы, он всюду, этот газ, когда-то названный азотом («безжизненным»): над каждым квадратным метром земной поверхности висит восемь тонн (!) этого ценнейшего продукта. Но выделить азот из воздуха (связать его, как точно изъяснились химики) – необычайно трудно: азот весьма неохотно вступает в химическое соединение. Он есть не только в воздухе, и в почве есть огромное количество азота в виде разных солей. Каждое растение буквально окружено азотом, но – увы – так некогда мифический мученик Тантал был окружен водой и пищей. Но только стоило ему к ним потянуться, и вода отступала, а ветви деревьев с висящими на них плодами поднимались выше. В середине девятнадцатого века разразилась подлинная азотная лихорадка. У берегов Южной Америки, на островах около Чили и Перу, были многометровые залежи птичьего помета – гуано: миллионы птиц веками оставляли здесь отходы своего недолгого пребывания – ценнейшее азотное удобрение, аммиачную селитру. Сюда пришли сотни кораблей, пласты взрывались динамитом: за птичий помет Европа платила золотом, высота островов за короткое время понизилась почти вдвое. Но поддержка эта, посланная птицами небесными, должна была однажды кончиться. Все газеты мира пестрели прогнозами неминуемого грядущего голода.

Но в начале двадцатого века некий дотоле безвестный немецкий химик Фриц Габер положил конец всеобщему унынию: сочинил доступный способ и связал азот из атмосферы. И немедля сотворил с коллегами завод, производящий жизнетворное для урожая удобрение. Тут пора заметить, что еврейские родители назвали его некогда Яаковом, но так ему хотелось сделать яркую научную карьеру, что свое исконное имя он предпочел сменить. Кому, как не советским евреям, это ухищрение знакомо? Спустя несколько лет имя человека, обеспечившего людям хлеб, стало известно всему миру: Фриц Габер был удостоен Нобелевской премии. И назван был во множестве статей – благодетелем рода человеческого. Но громогласная хвала перемежалась столь же яростной хулой: к этому времени Фриц Габер, одержимый патриот Германии, успел создать те отравляющие газы, что за годы Первой мировой изрядно покалечили здоровье сотням тысяч человек. Во времена фашизма он уехал, искренне и горько недоумевая, как он проживет без обожаемой и столь ему обязанной немецкой родины. Плоды его трудов немало пригодились этой родине и после его грустного отъезда. Поскольку лаборатория Фрица Габера еще работала и с теми отравляющими газами, которые уничтожали вредных насекомых на полях. Один из видов газа был особенно удачен. Так что явно различимые следы химического гения еврея Габера лежат и на кошмарном препарате, памятно преступном газе – на циклоне Б. Такая вот хрестоматийная судьба.

Еще в начале века Горький обронил слова, задолго до него произносимые различными людьми (Ренан, к примеру – на полвека ранее), просто в его устах они особенно весомо прозвучали. «Евреи – это дрожжи человечества», – сказал он, весьма приблизившись к идее, излагаемой в этой главе болтливым автором. Дрожжи, фермент, катализатор – много есть названий для вещества, которое ускоряет те процессы, что совершаются с другими веществами. В кишении живых существ, самонадеянно себя назвавших «хомо сапиенс», происходит то же самое, это давно уже заметили и описали тысячи исследователей человечества. Наткнулся как-то я на очень интересную одну формулировку (говорят, она была любимой поговоркой у Хаима Вейцмана, первого президента Израиля): «Евреи – такие же люди, как все остальные, только в большей степени». Мне кажется, что в этой фразе нет гордыни, есть только печаль пожизненного ощущения особости. Поскольку в равной степени к добру и злу относится это признание загадочного факта.

Здесь я вынужден опять назойливо и нудно повторить: во благо или в пагубу работает стихия – зависит всюду и всегда от явных или скрытых побуждений местного народа. И винить ее столь же нелепо, как благословлять, ибо она слепа и разнолика До полярности.

Я маленькое должен сделать отступление. Евреем можно стать, пройдя гиюр, – такая существует освященная веками процедура обращения в еврейство. Гиюр – это недолгая учеба (о законах и традиции), потом с тремя раввинами беседа, обрезание, конечно, а затем – ритуальное погружение в микву, эдакий бассейн некрупный. Вот и все. Евреи, таким образом, бывают двух родов: гиюре и де-факто. Я, конечно же, пишу свои нехитрые заметки о природных, о естественных евреях.

А еще стихии этой странное присуще свойство. Некогда его назвали по имени мифического бога Протея. Он, как известно, обладал способностью превращаться в разные живые существа – зверей обычно, только мог при случае прикинуться огнем и деревом. Так вот евреи в Испании и Германии стремительно становились типичными испанцами и немцами, в России – безусловными русскими, и дальше просто незачем перечислять. И то же самое происходило в странах восточных. Евреи глубоко и быстро впитывали вкусы, привычки, склонности, черты характера, достоинства и слабости того народа, среди которого им доводилось жить. Порой даже в утрированном виде (сочинения, к примеру, местного фольклора, музыки и песен этого народа). И это не было сознательным приспособленчеством, защитной и коварной мимикрией, это было свойством, искони присущим нашим предкам и отцам. И потому как раз в душевной эпидемии, в безумии, которое Россию поразило в начале двадцатого века, приняло участие кошмарное количество евреев.

Тут очень грустная мне вдруг явилась мысль, и я ею не могу не поделиться. В мифе о Протее есть одна забавная деталь. Если его успешно прихватить и вынудить долго сидеть на одном месте, то он превращается в того, кто он есть на самом деле: в тихого печального старичка. Ох, не дай Господи, чтобы это с нами случилось в Израиле!

Вернусь, однако же, в Россию. На столе передо мной лежит удивительная книга. Много лет и сил потратили на нее сотрудники общества «Мемориал». Каждый раз, когда приезжаю в Москву, я стараюсь пообщаться с этими святыми людьми. В эпитете «святые» нет ни капли преувеличения: в сегодняшней России, объятой дикой лихорадкой алчного стяжания, эти подвижники заняты работой, напрочь бездоходной: по клочкам и каплям восстанавливают они историю вчерашнего безумия. Книга эта – о самом действенном инструменте российского самоубийства – о ЧК, НКВД и КГБ. Она – о тех, кто этими конторами руководил. В конце ее – список убийц, распределенный по национальному составу. Там ошеломляющее множество евреев. И поразительная, если присмотреться, есть подробность: явное обилие евреев года за два до войны решительно и вмиг снижается от тридцати (и более) процентов – до шести, то есть почти естественной (пропорциональной русскому еврейству) цифры. Почему ж это убийцы настолько выборочно перебили друг друга? Потому, что к тому времени уже оформилась и встала на ноги советская империя. Стихия пособила ярому стремлению всех россиян от низа и до верха выйти на орбиту озаренного безумия – самоубийство состоялось. И евреи в изобилии остались только в областях, которые империи были нужны, чтоб развиваться: наилучшее свидетельство того – списки лауреатов государственной премии в области науки и искусства. А тюремные списки сидящих за экономические вольности – еще одно свидетельство жизнеспособности невянущей стихии.

А когда судьба России развернула чистый лист и непривычным воздухом свободы принялся дышать огромный лагерь, снова очень явно (даже слишком) обнаружилось то дрожжевое соучастие стихии, от которого темнеют лица и болит душа у коренных радетелей великорусского единства.

Все, кому не лень и есть охота, с легкостью разыщут-обнаружат то же самое явление в истории всех стран, куда эта стихия дометнулась. Я же лично, с радостью внеся свою посильную лепту в научную картину мира, думаю, что в той херне, которую я тут наплел, есть несомненное рациональное зерно: умом евреев не понять. Хотя стремиться к этому – полезно и забавно.