Вечность и день

ГЛАВА ПЕРВАЯ

7 июня 1995 года.

Южная Каролина, побережье.

Переселив страх, Линда О'Рорк посмотрела на темные узкие ступени, ведущие в мансарду. Вид стен, испещренных зелеными пятнами, только усиливал ее подавленное настроение. Обычно такое уныние наводило на нее лишь хмурое небо перед сильным штормом. А сейчас солнце ярко освещало дом, хотя сразу после полудня лучи солнца уже не попадали на лестницу. Свет от лампочки в коридоре освещал только половину ступеней, словно сверху был опущен невидимый занавес.

Наверху никого нет. Ты одна в доме. Поднимись по ступеням.

Ступеней было восемнадцать. Линда знала это с детства, сбегая и поднимаясь по лестнице и каждый раз пересчитывая их. Но ей уже давно не хотелось подниматься по этим ступеням. Ей вообще не хотелось идти в мансарду, хотя желание вспомнить, что случилось за этой закрытой дверью четырнадцать лет назад, не покидало ее.

Боясь передумать, Линда ступила на лестницу, повторяя про себя: «Наверху никого нет, наверху никого нет». Поднявшись, она взялась за медную дверную ручку. Несмотря на душный знойный летний день, ручка оказалась пугающе холодной. Линде захотелось отдернуть руку, но она пересилила себя. Ведь она поклялась не поддаваться страху.

«Хорошо, что ручка холодная, — сказала она себе. — Старые дома так и строили, чтобы в них было прохладно даже без кондиционера. Вот почему ручка холодная. Ты помнишь это с детства — ничего сверхъестественного. Теперь ты — взрослая женщина, ты можешь справиться с этим».

Открыв заскрипевшую дверь, Линда помедлила, переводя дыхание, и осмотрелась. Одну стену занимали встроенные деревянные полки, уставленные коробками от обуви, пустыми пластмассовыми ящиками и прочим хламом. Линда улыбнулась, узнав розовую пластмассовую коробку с куклой Барби и ящик с цветными кубиками. Ностальгические воспоминания теплой волной нахлынули на нее. Летние месяцы, которые она ребенком проводила в Южной Каролине, были самыми беззаботными в ее жизни.

У дальней стены стояли рядом два старых сундука. Еще один, голубой, одиноко стоял у двери. Линда вспомнила, что он полон вышедшей из моды одежды, которую носили лет двадцать назад. Бабушка никак не решалась выбросить все это, надеясь, что платья и костюмы могут когда-нибудь понадобиться. За свою долгую жизнь бабушка заполнила трехэтажный дом вещами, которыми годами не пользовалась, но почему-то хранила. Теперь бабушка умерла, и Линде предстояло все разобрать.

Она тяжело вздохнула. В последние годы Линда часто навещала бабушку, но у нее никогда не хватало смелости подняться в мансарду. Она приходила в ужас от одной мысли, что придется подниматься по ступеням, представляла себе, какие ужасные последствия может иметь возвращение в мансарду. Сейчас Линда покачала головой: какое ребячество! Все страхи существовали только в ее воображении. Мансарда так же выглядела и точно так же пахла, как во времена ее детства, — уединенное пыльное помещение, каким оно и осталось в ее памяти.

Линда переступила порог и дошла до середины комнаты, осторожно ступая босыми ногами по шершавому полу. Ничего страшного не произошло. Она почувствовала, как напряжение отпускает ее, плечи расслабились, она могла уже спокойно вздохнуть. Встреча с прошлым оказалась не такой страшной, как она себе представляла.

Солнечный свет проникал через два слуховых окна, закрытых прозрачными желтыми занавесками. Пылинки плясали в лучах, словно радуясь тому, что можно порезвиться. Каждое лето Линда с родителями приезжала из Нью-Йорка в Южную Каролину; иногда с ними была Джерри, ее лучшая подруга. Потом отец и мать возвращались домой, к своим обязанностям, а Линда оставалась. Все жаркие летние месяцы она проводила здесь, беззаботно резвясь, и возвращалась домой, когда ее кожа становилась бронзовой от загара и дубела, вьющиеся волосы выгорали от бесконечного пребывания на солнце, а подошвы ног становились грубыми оттого, что она бегала босиком по песку.

В феврале прошлого года по завещанию бабушки дом на побережье достался ей, но Линда еще не решила, что будет делать с этой собственностью: дом находился далеко от Чикаго, где она постоянно жила. Она не знала, как поступить и с памятью о прошлом, и с семейными реликвиями. В какой-то степени она была тесно связана с прошлым, до сих пор мысленно упорно возвращалась к нему и сейчас не могла отвести взгляд от ветхого коричневого карточного стола, который так и стоял под слуховыми окнами. Закрыв глаза, можно представить, что они с Джерри сидят за столом, положив руки на доску для спиритических сеансов. На лицах пятнадцатилетних девочек написано ожидание.

В то роковое лето во время одного из спиритических сеансов они «познакомились» с английским офицером, Уильямом Говардом, который умер в 1815 году. Он сразу покорил сердце Линды, ее пленили рассказы офицера, тронула его короткая трагическая жизнь. Простыми словами, которые складывались в краткие фразы, он описывал холодные мокрые поля под Ватерлоо, артиллерийский огонь и крики умиравших. Офицер говорил о мужестве, идеалах, жертвах и поверженном тиране. Для Линды Уильям был воплощением добра и героизма.

Внезапно их прервал кто-то — или что-то. Прозвучали эти ужасные слова: Я — Морд. Убил, убил, убил.

С того страшного вечера она постоянно чувствовала, что ее короткая «связь» с давно умершим офицером не оборвалась, ей представлялось, что он притягивал ее, хотя она и не видела его лица. А вот на Джерри ни Уильям, ни даже слова, отпугнувшие их от стола, казалось, не произвели никакого впечатления. Видимо, Джерри умела забывать прошлое и, сталкиваясь с чем-то труднообъяснимым, просто пожимала плечами. Линде это не удавалось. Иногда ей хотелось отказаться от своих романтических грез, умерить воображение и стать таким же прагматиком, как ее подруга.

Подростком Линда мысленно сочиняла подробные истории об Уильяме, а став старше, начала иначе относиться к случившемуся. Ей захотелось узнать, не был ли Уильям плодом их воображения. Во время работы в Англии над диссертацией Линда пыталась найти ответ на этот вопрос, она искала имя Уильяма в списках сражавшихся под Ватерлоо.

И обнаружила его. Он действительно существовал, был реальным, как всякий живший когда-либо человек. Но он давно мертв, и они никогда не встретятся. Однако в своих снах она чувствовала его рядом, а став старше, начала видеть эротические сны. И хотя, занимаясь любовью, они с Уильямом никогда не шли до конца, для нее и этого было достаточно. Она просыпалась, как от толчка, задыхаясь, вся в поту, испытывая тупую боль во всем теле. Если бы ей повезло, если бы она встретила реального современного мужчину, который возбуждал бы ее так же, как ее воображаемый любовник… Если бы они с Уильямом жили в одно время…

Но они жили в разных эпохах. Ей ничего не удастся решить, поэтому не стоило рисковать и заниматься спиритизмом. Злой дух, прервавший их с Джерри в тот страшный вечер, очень напугал ее — гораздо больше, чем найденные ею сведения об Уильяме.

Линда обхватила себя руками, пытаясь согреться: внезапно она почувствовала, как холод обволакивает комнату. Воспоминания о том спиритическом сеансе вызвали у нее дрожь, хотя в мансарде было тепло. Очень немногое в жизни могло так напугать ее — разве что змеи, неуравновешенные люди с оружием в руках и злые духи.

Телефонный звонок заставил ее вздрогнуть. Бабушка не переносила автоответчики, и Линда должна была спешить, чтобы успеть взять трубку. Очень немногие знали, что летом она будет в Южной Каролине, — ее соседи в Эванстоне, которых она попросила смотреть за домом и поливать цветы, несколько близких друзей и коллега — декан факультета, на котором она работала. В телефонном справочнике номера бабушки не было. Линда поняла, что звонят по важному делу.

Она бегом пересекла комнату и вдруг на мгновение замерла. Мансарда выглядела тихой и мирной, ничто не намекало на странные события. Почему же комната показалась ей уже не местом веселых игр, а скорее прибежищем для кого-то, кого нужно держать взаперти? В мансарде таилась опасность, о которой Линда никогда не подозревала. Она могла бы сказать, что комната навеяла воспоминания, которые с годами стерлись из памяти. Неужели все было так, как она себе сейчас представила? Она не знала. Покачав головой, Линда бросила последний взгляд вокруг и закрыла дверь.

Она спешила вниз по узкой лестнице к свету с уверенностью ребенка, который идет знакомой дорогой. Телефон продолжал звонить, вероятно, это был четвертый или пятый звонок. Ударившись второпях о косяк двери, она завернула за угол и влетела в спальню бабушки. Телефон стоял на ночном столике.

— Алло? — Линда с трудом перевела дыхание. Она обрадовалась, что телефонный звонок помешал ей и дальше предаваться воспоминаниям, радовалась возможности услышать человеческий голос.

— Линда? У тебя такой голос, словно ты бежала из Чикаго.

— Джерри! Я только что думала о тебе!

— Да уж, я это почувствовала.

— Наверное, флюиды?

— Не говори так скептически. Ты ведь знаешь, что действительно излучаешь космическую энергию. Я приняла твой сигнал в Нью-Йорке!

Линда рассмеялась. Только Джерри могла скептически относиться к их психической связи — сама она считала эту связь вполне реальной.

— Я не думала, что мои флюиды такие мощные. Может быть, я могла бы получить лицензию соответствующего комитета.

— Может быть, и могла бы.

— Я так рада, что ты позвонила. — Линда села на стеганое одеяло, которым была накрыта двухспальная кровать, и матрас сразу прогнулся.

— Если серьезно, я беспокоилась о тебе. Что-нибудь случилось?

— Нет. Я как раз… осматривалась.

— В мансарде?

— Когда-нибудь тебе придется объяснить, почему ты подумала об этом, — сказала Линда. Ей было не до шуток.

Джерри надолго замолчала, потом заметила:

— Я знаю, ты не любишь, когда я так говорю, но я чувствую, что тебя что-то беспокоит. Может быть, тебе… плохо?

— Со мной все в порядке.

— Не обманывай свою лучшую подругу.

— Я не обманываю. Здесь все великолепно. — Линде не хотелось говорить, что сначала ей стало страшно. Что при воспоминании о прошлом на нее словно повеяло холодом. — Я уже составила план, буду разбирать комнату за комнатой. Придется потратить уйму времени, чтобы разобрать бабушкины вещи.

— Хорошо, поверю тебе на слово. Но мне все-таки кажется, что что-то не так.

— Все в порядке, — повторила Линда, посмотрев на потолок, словно могла видеть комнату наверху. — Я собираюсь очень хорошо провести лето.

— Хорошо, если ты так уверена…

— Уверена!

— Тогда у меня есть новости.

— Какие? Надеюсь, хорошие?

— Безусловно. Ты сидишь?

— Да.

— Вчера вечером состоялась моя помолвка.

— Джерри! Ты же не собираешься выходить замуж!

— Собираюсь. Джон сделал мне предложение. Это произошло так быстро. Но я ведь говорила тебе уже после первого свидания, что он просто чудесный. Это то, о чем я всегда мечтала. Обаятельный, сексуальный, красивый, добрый, удачливый.

— Тебя послушать, так ты нашла идеального мужчину.

— О, да. Не могу поверить своему счастью, ведь я действительно нашла его.

— Ну, это ему повезло, — смеясь, заметила Линда. Она на самом деле так считала. Джерри была искренней, преданной и умной девушкой, с великолепной фигурой, стройная, подтянутая, с прямыми, почти черными волосами.

— Я хотела сообщить тебе хорошие новости. В следующий уик-энд мы решили навестить родителей Джона в Сент-Огастине, нужно ведь сообщить им о помолвке. Если ты собираешься остаться на побережье, мы могли бы заехать к тебе. Ты бы познакомилась с Джоном.

— Блестящая идея, я даже не ожидала. — Глаза Линды наполнились слезами, но она приказала себе не плакать. Джерри сразу бы поняла, что что-то случилось, ведь Линда очень редко плакала. Что-то она сегодня расчувствовалась. Известие о том, что лучшая подруга выходит замуж, заставило Линду ощутить свое одиночество. Скоро ей исполнится тридцать, и до сих пор она не может найти человека, с которым ей хотелось бы провести оставшуюся жизнь. У нее были и свидания, и надежды, но, тем не менее, отношения с мужчинами никогда полностью не удовлетворяли ее.

«Это не Уильям», — тихо говорил ей внутренний голос.

— Не беспокойся. Когда-нибудь и ты найдешь своего мистера Райта. — Джерри, вероятно, уловила тоску в голосе Линды либо снова «поймала» флюиды.

— Может быть, я обнаружу его в одном из бабушкиных сундуков. Правда, он, наверное, слегка заплесневел.

— Очень мило. — Джерри помолчала, потом серьезно сказала: — Не могу дождаться, когда приеду к тебе.

— Ты знаешь, когда сможешь приехать?

— Пока нет. Я позвоню тебе из Сент-Огастина.

— Постараюсь включить тебя в свое расписание, — добродушно-язвительно заметила Линда.

— Тебе уже лучше. Если ты собираешься приводить в порядок дом так же тщательно, как составляешь курс лекций по истории, в конце тебе придется выбрасывать гораздо больше вещей, чем их было вначале.

— Ты меня обижаешь. — Линда сделала вид, что обиделась.

— Но ты же не можешь этого отрицать. Только ты можешь найти пыльные старые реликвии и с восторгом описывать их, захватывая слушателей.

— Это нудная работа…

— Ну да, я знаю. — Джерри снова засмеялась. — Я позвоню тебе в течение недели или десяти дней и сообщу о наших планах. Я еще не видела родителей Джона и не знаю, как они воспримут новость.

— Они полюбят тебя. Ты — невестка, о которой можно только мечтать.

— Ты говоришь как настоящий друг.

— Скоро увидимся. Поцелуй от меня твоего жениха.

— Разве что в щеку. Все остальные места я оставляю для себя.

Линда рассмеялась и рывком поднялась с кровати.

— Удачной поездки. Скорее звони мне.

Джерри попрощалась. Линда продолжала держать трубку у уха, хотя на другом конце раздался щелчок и послышались короткие гудки. В доме вдруг стало очень тихо, смех и разговоры смолкли. Внезапно ей захотелось, чтобы Джерри была здесь, чтобы они, как в юности, вместе проводили время. Пекли бы шоколадное печенье с орехами, смотрели по телевизору разные ток-шоу, обсуждали важные проблемы, смеялись над фильмами или спорили о политике. Они сидели бы допоздна и ели кукурузные хлопья, пока животы не начнут болеть. Потом они открыли бы окно наверху и лили воду по каплям на веранду.

Вот бы что они делали, если бы Джерри была здесь. Но она была далеко. И потом, они уже давно не подростки. Линда напомнила себе, что у нее очень много дел: нужно разобраться с вещами бабушки и решить, что делать с домом. Ради этого она отказалась от летнего семестра, от преподавательской работы, которую так любила. Вместо того, чтобы ехать в Англию или Францию, она решила провести летние месяцы в Южной Каролине.

По крайней мере, первый шаг сделан. Она посмотрела наверх, туда, где была мансарда, довольная, что смогла пересилить себя, подняться по ступеням и открыть ту дверь. Через несколько недель она энергично примется разбирать вещи в мансарде. А теперь она пойдет — пусть пылинки танцуют в одиночестве, а воспоминания останутся там, где им положено быть.

Гиффорд Найт вышел через стеклянные двери здания аэропорта и сразу окунулся в тепло и влажность Саванны. Площадь была забита пригородными автобусами и такси, работающие двигатели увеличивали жару и загрязняли воздух. На лбу и нижней губе Гиффорда выступил пот. Его одежда не соответствовала жаркому дню, но он покрылся потом не только поэтому. Вероятно, ожидание разгорячило его.

Хотя решение ехать было принято внезапно, нужно было бы получше подготовиться к поездке. Спортивная куртка, темная рубашка и свободные брюки из легкой шерсти удобны для прохладной погоды Сан-Франциско. В южном городе в такой одежде чувствуешь себя как в парилке. Даже воздух здесь был тяжелым. Гиффорд должен был бы помнить об этом, он ведь не раз бывал на юге.

Густые волосы закрывали шею. Он стал носить длинные волосы, подражая людям искусства и деятелям кино, с которыми в последнее время имел дело. Гиффорд даже не завязал их сзади. Он понимал: сразу видно, что он — не местный, не из этого южного города с давней историей. Ну что ж, он с радостью готов чем-то пожертвовать, если, приехав сюда, найдет женщину, которую ему предназначено полюбить.

Он не любил Калифорнию — и был счастлив уехать оттуда. Все-таки пришлось поехать в Лос-Анджелес, потому что студия собиралась заплатить ему довольно большую сумму за консультацию по историческим деталям запущенного в производство сценария. Когда работа закончилась, он на машине доехал по побережью до Сан-Франциско в надежде, что там ему понравится больше. Но и этот город не привлек его. Иногда ему казалось, что у него действительно нет дома. Правда, он всегда помнил об Англии.

Глубоко вздохнув, Гифф подставил лицо солнцу.

Слишком занят. Слишком популярен.

Выхлопные газы от такси и автобусов смешивались с благоуханием субтропических растений и сосен, но он приехал сюда не для того, чтобы любоваться экзотическими цветами. В последние месяцы ему стало казаться, что она протягивает к нему руки, пытаясь дотронуться до него. Он не знал, кто она и где живет, но она существовала, он был в этом уверен, как и в том, что уже прожил несколько жизней. Она тоже прожила несколько жизней, хотя, вероятно, не знала об этом. В свое время он все расскажет ей, если доживет до встречи.

Как раз несколько дней назад он подсознательно почувствовал, что ему нужно связаться с ней. Он интуитивно последовал на побережье Атлантики, туда, где берег ласково омывали волны океана, где были живописно разбросаны стоявшие уединенно старые дома, в которых летом жили отдыхающие.

Он вспомнил обрывки своих сновидений. Когда ему было двадцать лет, однажды во сне он увидел пустынный песчаный берег, бесконечные волны набегали на песок, прибрежная трава склонялась на ветру. Он видел свет и слышал смех, дошедший до него сквозь неисчислимые годы. Он смотрел на все ее глазами, и ее жизнь глубоко взволновала его. Скоро он найдет ее. Скоро он сделает ее своей, навсегда.

Рядом остановилось такси, Гиффорд сел, оказавшись в прохладной темноте салона и мысленно поблагодарив современные удобства. Кивнув шоферу, он расположился на сиденье, поставив рядом черный кожаный чемодан и такую же сумку не совсем обычной формы. Он точно знал, куда собирался ехать и что будет искать, когда приедет. Его охватило радостное волнение, такого с ним еще не было.

Он взглянул на шофера, человека средних лет с морщинистым лицом и носом картошкой, с мешками под глазами. Шофер смотрел на длинную сумку цилиндрической формы.

— Вы охотник, правда?

Гифф перевел взгляд на сумку и понял, о чем подумал шофер. В сумке охотничье ружье или винтовка. Но тот ошибался.

— Можно сказать и так, — ответил Гифф, отводя взгляд от любопытного водителя и поворачиваясь к окну. Ему нравилось, что в Америке разрешено иметь оружие, словно винтовка может защитить от всех опасностей на свете. Хотя американцы, вероятно, наименее подозрительные люди в мире — за исключением жителей Нью-Йорка, ведь их страна открыта для всех.

За всю короткую поездку шофер больше не сказал ни слова. Наверное, он понял намек: Гиффу не хотелось вступать в разговоры.

Взяв напрокат машину, Гифф поехал на север по дороге I-95. Примерно через час после прибытия в Саванну он уже миновал поворот на Хилтон Хэд Айленд. Он продолжал поездку, скорость черного «кадиллака» точно соответствовала его настроению. Величественно и спокойно машина двигалась по шоссе, оставляя позади милю за милей и позволяя ему сосредоточиться на своем предназначении.

Почувствовав, что его возбуждение растет, он понял, что приближается. Только поиски приводили его в такое состояние. Заходящее солнце залило окружающий мир розовым светом, и внезапно Гифф понял, что он перестал приближаться к цели. Он сбавил скорость, пытаясь угадать направление. Впереди что-то неясно замаячило, указывая направление на восток.

Да, ближе к океану. Ближе к пустынному побережью.

Когда Гифф проезжал Чарлстон, уже стемнело. Было заманчиво остановиться здесь на ночь, но он никогда еще не чувствовал так своего предназначения, как сейчас. Он ощутил прилив энергии, настроение стало приподнятым. Внезапно он почувствовал, что стал другим, словно некая сила изменила его и сделала непохожим на себя. Но теперь ему было все равно.

Он был близко. Сегодня ночью он достигнет цели, ощущения не могли подвести его.

Когда он проезжал национальный парк, серп луны поднялся над верхушками деревьев.

Двигайся медленно.

Он сбавил скорость, машина бесшумно скользила в темноте. Фары осветили дорожный знак, указывались границы небольшого городка с населением более тысячи человек. Гифф затормозил у обочины.

Не выпуская «баранку» из рук, он закрыл глаза и сосредоточился.

Так близко. Так пустынно и печально.

Он открыл глаза и улыбнулся в ночь. Впереди справа с трудом можно было разглядеть неоновый знак автостоянки и надпись «Свободно». Уверенный, что цель близка, он поехал на шум прибоя, навстречу судьбе, которая ждала его.

Если он окажется прав, если она звала его, у него остается десять дней, чтобы узнать ее. И может быть, только десять дней жизни.

Если бы у него были глаза, сейчас они бы открылись. Если бы у него были губы, сейчас они бы улыбались. Но у него нет ни глаз, ни губ. Он пребывает в небытии, между небом и адом, между реальностью земли и вечностью космоса.

Морд ощутил прилив энергии, когда женщина подошла к предмету, вызывавшему у нее такой страх. Она была близко, очень близко. Но она не коснулась его, либо случайно, либо потому, что была слишком напугана. Он знал причину ее возвращения так хорошо, словно она шепнула ему об этом. Ее притягивали в дом смерть и страх, два мощных соблазна.

Возбуждение уже начинало охватывать его. Он собирался действовать. Собирался привлечь кого-то поближе, кого-то, кто мог бы невзначай коснуться доски и освободить его из заточения. Кого-то, кто не боится угроз, кто позволит ему завладеть его сознанием, медленно, уверенно, пока все человеческое не исчезнет в нем.

Тело женщины, думал он. Если бы у него была живая плоть, в этот момент он бы почувствовал, что кровь быстрее потекла по жилам, почувствовал натиск сексуального возбуждения, которое является частью человеческой природы. Он так возбудился, что ему захотелось проникнуть в женщину, когда она будет спать, и сильно напугать ее своим присутствием. Она никогда не узнает, что с ней произошло.

Вот было бы весело — осуществить свои фантазии. Но он не мог, еще не мог. Не мог до тех пор, пока у него не будет тела, пока он не будет иметь разум, подчиняющийся его воле. Проклятые законы его темного бесформенного мира ограничивали его силу до жалкой частицы, до ее уловимых намеков, и большинство людей не замечали его, считая себя хозяевами своих мыслей.

Люди. Хотя они и слабые создания, он радовался, что может жить в их мире. Нет, даже больше. Он страстно желал этого. Страстно хотел ощутить их склонности, питаться их страхами. Хотел наслаждаться их страданием, восхищаться их смущением и подозрительностью. По его желанию они устраивали ему настоящий праздник.

Очень плохо, что он не может вечно оставаться в мире людей. Их бесконечные вызовы в конце концов истощат его силы, и ему снова придется вернуться на это место, пока чья-нибудь душа опять не приютит его.

Настроившись на энергию мужчины, Морд почувствовал слабую пульсацию. Это означало, что мужчина близко к женщине, но еще не рядом с ней. Подойди ближе, слабый человек. Подойди и узнай свою настоящую любовь. Подойди и встреться со своей судьбой.

Да. Подойди и встреться со мной, думал Морд.

Если бы у него был рот, он бы засмеялся. Скоро, думал он. Скоро у меня все это будет… снова. Теперь мечтай обо мне, прекрасная девушка. Думай обо мне… и вспоминай.

Линда в панике проснулась, вся в поту, мышцы напряжены, словно она собиралась бежать, сердце бешено колотилось. Она прислушалась, но услышала только свое учащенное дыхание. Дом мирно спал в темноте. Снаружи доносился едва слышный плеск волн, легкий ветерок дул с океана и колокольчики флюгера на крыше слабо звенели. Она постаралась успокоиться, но необъяснимый страх не оставлял ее. Нечто ужасное притаилось за пределами ее сознания, готовое обнаружить себя, когда она меньше всего ожидала этого. Однако все вокруг оставалось тихим и спокойным. Линда включила лампу на ночном столике и откинулась на спинку кровати, накрывшись простыней.

Потом она вспомнила — ей снова приснился кошмарный сон. Хотя она находилась в безопасности в своей спальне, холодный озноб охватил ее. Такого холода просто не может быть летней ночью. Возвращение в этот дом, посещение мансарды, разговор с Джерри воскресили былые страхи. Она закрыла глаза, но ей не удавалось выбросить из головы тот страшный вечер, он стоял перед глазами, как кадры знакомого и, тем не менее, вызывающего ужас фильма.

Стрелка на доске дернулась, они с Джерри потеряли равновесие, а карточный стол задребезжал.

— Что это? — воскликнула Джерри, подняв голову. Ее глаза стали круглыми. — Линда, что происходит?

— Понятия не имею.

Стрелка дернулась назад, снова вперед и начала указывать буквы. В комнате повеяло холодом, холод принес с собой запах металла, к которому примешивался едкий запах дыма и сырой земли. Девушки стояли неподвижно, словно окаменев.

Линда начала называть буквы: «Я… М… О… Р… Д». Потом она замолчала, дрожа от холода, который, казалось, уже заполнил всю комнату. «Я — Морд», — прошептала она. Стрелка словно взбесилась, снова и снова указывая на «Да».

— Линда, я до смерти испугалась.

— Я тоже.

— Теперь нужно прийти в себя.

— Я хочу знать, кто он и что случилось с Уильямом.

— Давай лучше оставим это.

— Не теперь. — Возразила Линда, вся дрожа, и все-таки спросила: — Уильям здесь?

Стрелка задрожала и указала на «Нет». Линда спросила: «Где Уильям?» Когда стрелка, беспокойно двигаясь, указывала буквы, она про себя повторяла ответ. «Мертв», — прошептала она, когда стрелка замерла.

— Ты убил его? — спросила она, уже предчувствуя ответ.

«У… Б… И… Л… У… Б… И… Л… Я…»

От этого ужасного духа, или кто он там был, исходило зло. Холод заполнил комнату, мелькали образы ужаса и смерти, чувствовался запах крови и пороха. Сразу после того, как произошло это жуткое событие, Линда пыталась внушить себе: все, что они с Джерри пережили, вызвано непомерным увлечением спиритизмом и их буйным воображением. Иногда ей почти удавалось убедить себя, что дерево, бумага и краски не могут быть средством общения с потусторонним миром.

Эти безобидные предметы не могут вызвать криков в ночи.

Потом, спустя недели, месяцы, даже годы, ее снова стали мучить ночные кошмары. Она стала нервной, поздно ложилась спать, а потом долго не могла заснуть. Она упорно внушала себе, что не происходит ничего сверхъестественного, что все переживания, несомненно, связаны с реальными событиями — может быть, она прочитала статью, которую потом забыла, или, как обычно говорили родители, съела что-то острое на ночь. Они не верили в сверхъестественные силы. «Буйная фантазия», — всегда говорил отец, а мать называла это просто глупостью. Что бы это ни было, Линда не понимала, почему ее ночные кошмары одновременно притягивают и пугают ее.

Вздохнув, она посмотрела на часы на ночном столике. Было только 3:17 утра. Линда сомневалась, что ей удастся заснуть. Казалось, она пролежала целую вечность, уставясь в темноту, стараясь ровно дышать и расслабить затекшие мышцы.

Через несколько минут она подумала, что хорошо бы выпить горячего шоколада. К этому лекарству среди ночи прибегают все больные. Отбросив простыню, Линда спустила ноги на пол и вздрогнула от скрипа половиц. Ребенком, просыпаясь среди ночи, она тихо соскальзывала с кровати, стараясь не разбудить бабушку. Теперь некому прислушиваться к шорохам старого дома, некому беспокоиться о том, что она делает в этих стенах.

Несколько минут понадобилось для того, чтобы найти банку с шоколадом и подогреть молоко на старой газовой плите. Бабушка никогда не соглашалась заменить эту плиту на более современную или, упаси Бог, на микроволновую печь. При воспоминании о своей сумасбродной бабушке Линда улыбнулась: та всегда отказывалась пользоваться электроприборами и прочими современными кухонными принадлежностями, которые родители Линды пытались ей навязать. Завтра, поклялась себе Линда, она съездит в магазин мистера Уотли и купит продукты, которые можно быстро приготовить. Может быть, и здесь она сможет похвастаться современными удобствами, если у нее появится желание съездить в большой город, в котором есть магазин электротоваров, торгующий в розницу по сниженным ценам.

Наконец молоко согрелось, и Линда приготовила шоколад. Вдыхая густой аромат, она подумала, что для полного счастья ей не хватает только большого толстого леденца на палочке. Она отхлебнула из кружки и, обхватив ее руками, пошла к створчатым дверям, ведущим на веранду. Ночь встретила ее мириадами звезд и ясным серпом луны. Слабый лунный свет едва скользил по воде. На берегу было тихо. Это не Нью-Йорк или Чикаго, где нельзя вздохнуть даже ночью. Она медленно повернула замок и вышла на веранду, оставив дверь открытой.

Шипенье прибоя и запахи побережья окружили ее, под легким ветром длинная белая рубашка обвила ноги, прилипла к животу. Соски задрожали от холода. Она схватила горячую кружку, которая хранила домашнее тепло и уют, и маленькими глотками стала пить горячий шоколад. Ночь, казавшаяся такой мирной и знакомой, пока Линда была в доме, в безопасности, пробудила в ней тайные инстинкты.

Дикие, свободные. У нее появилось странное желание сорвать с себя рубашку, обнаженной броситься в волны и с наслаждением познавать тайны жизни.

Я — не профессор истории, хотелось ей громко закричать. Я — жрица друидов, языческая колдунья. Я не боюсь ничего, никого, мертвого или живого.

Но она только молча поставила кружку и стояла на веранде, так крепко вцепившись в деревянные перила, что, вероятно, занозила ладони. Не отрывая взгляда от океана, она следила за волнами, ритмично и ласково набегавшими на песок. Ей хотелось знать, как освободить дикий дух, который скрывался в ней.

И тут, сощурившись, она увидела его. Он появился у кромки воды, в пятидесяти футах от нее. Одетый в черное, с очень длинными темными волосами, развевавшимися на ветру. Волосы падали на лицо, так что она не могла разглядеть его черты. Она видела только силуэт, освещенный луной и слабым светом из окон дома. Через минуту она поняла, что он вполне реален.

Он просто стоял и смотрел на нее, но почему-то именно это показалось ей самым угрожающим. В фантастических снах об Уильяме Говарде это он оказывался на побережье, вернувшись к ней с войны. Она никогда не могла рассмотреть его лицо, словно смотрела на него сквозь толстое мутное стекло или воду, покрытую рябью. Во сне она любила его, страстно, неистово, постоянно. Но все это были только сны, и только ее воображение могло сделать их реальными. Теперь она столкнулась с реальностью. Она видела реального человека, который молча смотрел на нее.

Ее охватила паника — она стояла одна, беззащитная, на веранде, поблизости ни соседей, ни полиции. Нет даже ружья под рукой. Этот мужчина, кто бы он ни был, может пробежать по берегу и оказаться на веранде раньше, чем она успеет проскользнуть в дом и запереть дверь на защелку. Даже замок его не остановит, если он очень захочет проникнуть в дом.

Он сделал шаг к ней.

Ей показалось, что сердце готово выпрыгнуть из груди. Она отступила от перил, борясь с желанием убежать и боясь отвести взгляд от незнакомца на берегу. Он остановился и замер, словно изваяние, только развевавшиеся волосы выдавали в нем человека из плоти и крови. Человека, который мог быть грабителем, убийцей или… безобидным лунатиком.

Кто бы он ни был, во сне она видела не его.

Натолкнувшись на входную дверь, она вздрогнула, отвела от незнакомца взгляд и занялась замком. Руки дрожали, каждый вздох болью отдавался в груди. Наконец она вошла и закрыла дверь, замок мягко щелкнул. Шум океана и запахи побережья остались снаружи вместе с незнакомцем, который смотрел на нее так же, как она смотрела на него.

Отойдя от двери, Линда пересекла комнату и подошла к камину. Она не зажигала света, боясь, что он увидит ее в окне. Трясущимися руками она нашарила в темноте кочергу, которая показалась ей достаточно прочной. Линда сняла ее с держателя и проверила ее тяжесть, словно это был меч или шпага.

Никто не пытался проникнуть в дом. Натыкаясь на мебель, Линда ощупью вышла из комнаты и поднялась на второй этаж. Там она прошла по коридору в спальню и задернула гардины и шторы на окнах. Потом положила кочергу рядом с кроватью, так, чтобы ее можно было достать, навалила на кровать клетчатые покрывала, решив, что он, по крайней мере, не сразу увидит ее, когда войдет. Защитившись от нападения, она стала прислушиваться к каждому звуку, почти ожидая, что повернется ручка двери или заскрипят половицы.

Ничего не было слышно. Постепенно она начала успокаиваться, дыхание стало нормальным. Но она не могла заставить себя выключить свет. Лампа продолжала ярко гореть, пока солнце не взошло над Атлантикой и она не погрузилась в изнурительный сон.

Страстное стремление достичь цели обеспечит успех, ибо сильное желание дойти до конца подскажет средства.

Уильям Хэзлитт