Вечность и день

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Обхватив себя руками, Линда ходила по приемной больницы. С тех пор, как Морд кружился в леденящем смерче по комнате, покидая тело Джона, ей все время было холодно. Так холодно. Даже в объятиях Гиффа она не могла согреться. Да и не было такой возможности. Холодный озноб не покидал ее.

Вероятно, она уже никогда не ощутит тепла, подумала она.

Врачи не разрешили ей сопровождать Гиффа в кабинет экстренной помощи. Она — не родственница, объяснили ей, а им нужно сделать положенные анализы и провести медицинские процедуры. «Выйдите отсюда, пока мы не зашьем его раны», — перевела для себя Линда их объяснения. Гиффу, видимо, тоже не хотелось, чтобы она при всем присутствовала, он попросил, чтобы она подождала в приемной.

Наконец он хотя бы заговорил. Гифф до смерти напугал ее, когда почти без сознания опустился на пол в кабинете.

Единственное, чем она могла теперь заняться, это заполнить пять бланков, которые ей дали. На многие вопросы она не смогла ответить — не знала даты рождения Гиффа, его адреса, фамилии его врача. На какие продукты и вещества у него аллергия? Были ли в семье серьезные заболевания? Какие лекарства он принимает?

Оказалось, что она очень мало знала о Гиффе. И несмотря на это, она полюбила его и занималась с ним любовью. Глупо оставлять так много пропусков. Заполнив все, что смогла, Линда почувствовала, что ей хочется удрать отсюда. Она сходила в магазин подарков, купила яркий блестящий воздушный шар, потом на лифте поднялась на тот этаж, где находилась палата Джерри.

Справившись у медсестры, Линда быстро прошла по выложенному кафелем коридору к палате 412, дверь в которую была полуоткрыта. Джерри, лежавшая на кровати в темно-зеленом больничном халате, была единственной больной в этой палате, окрашенной солнцем в розовые тона.

— Джерри?

Джерри повернула голову и криво улыбнулась, приветствуя Линду.

— Линда! — каким-то скрипучим голосом произнесла она, проглотив комок в горле и сморщившись.

Линда быстро налила ей стакан воды из пластмассового графина.

— Ты совсем не можешь говорить.

— Это все соленая вода, — прошептала Джерри, сделав глоток. — Я охрипла.

— Понимаю. Ты лучше помолчи. Я просто пришла узнать, как ты себя чувствуешь.

— Кровь…

Взглянув на свою блузку, Линда увидела засохшие грязные пятна. Конечно, она видела их и раньше, но не предполагала, что Джерри поймет, что это за пятна. Уходя из дома, Линда так беспокоилась о здоровье Гиффа, что даже не переоделась. А теперь нужно объяснять, чья кровь у нее на блузке, и почему.

Линда присела на кровать рядом с Джерри.

— После того, как тебя увезли, в доме произошло настоящее сражение, — начала она.

— Джон?

— С ним все будет в порядке. На самом деле у меня на блузке кровь Гиффа. Джон…

— Что? — Джерри крепко стиснула пальцы подруги.

— В последние два, нет, два с половиной дня телом Джона владел Морд, я ведь уже пыталась рассказать тебе.

Джерри покачала головой. В ее глазах застыла боль — она отказывалась верить, что злая сила могла заставить ее жениха так жестоко вести себя с ней. Она не хотела признаться себе, что Джон мог вести себя недостойно без всяких причин. Могли быть только два объяснения: одно из них не имело никакого смысла для Джерри, в другое было мучительно трудно поверить.

— Джерри, это правда. Я знаю, ты не веришь мне, но прошу тебя, выслушай меня. Морд начал завладевать Джоном, когда тот коснулся доски для спиритических сеансов в мансарде. Он ждал, когда один из нас снова коснется доски, и хотел, чтобы это была ты. Тогда бы он завладел твоим телом, поиздевался надо мной и убил Гиффа. Он знал, что я не причиню вреда своей лучшей подруге. Но ты не коснулась доски. Джон действительно изменился после того, как коснулся доски, ты сама мне говорила. Джерри, ведь он мог изнасиловать тебя!

Джерри снова покачала головой:

— Джон не мог бы.

— Но это был не Джон. Это был Морд, злой дух ожил в теле человека. У него нет своего тела, он — дух. Гифф называет его стихийным злом, он считает, что Морд всегда был и, вероятно, всегда будет.

— Значит, Джон… одержим злым духом?

— Нет. Гифф знал заклинание, он прочитал его и таким образом прервал вмешательство Морда в наши жизни. Гифф должен был пролить кровь.

— А где Джон?

— Внизу, в отделении экстренной помощи. У него небольшая царапина на груди. Гифф коснулся его шпагой.

— Какой шпагой? — хриплым голосом спросила Джерри.

— Ты уверена, что тебе можно так много говорить?

Джерри еще крепче вцепилась в руку Линды.

— Хорошо, но тогда позволь мне рассказать тебе все, а ты только лежи спокойно и слушай. Не возражай и не задавай вопросов, пока я не закончу.

Джерри кивнула и, откинувшись на подушки, с любопытством, хотя и скептически, посмотрела на Линду.

Линда начала говорить. Она снова рассказала о Гиффе, о его настоящем имени и происхождении. Объяснила, как они связаны, напомнила о возвращении в прежние состояния. Джерри сомневалась, что существует духовная связь между людьми, хотя у нее самой была хорошо развитая психика. Она признавала это, не желая, однако, философствовать о своих предчувствиях и размышлять о том, чем они вызваны. Джерри считала, что у нее просто такие способности.

Линда подробно описала сражение, которое она наблюдала из прихожей, а потом из кабинета, куда побежала за револьвером. Если у нее и были сомнения, то они исчезли, как только она увидела, что Гифф и Джон — нет, Морд — ходили кругами вокруг друг друга.

— Ну вот, Джон — внизу, под наблюдением врачей, а Гиффа сейчас осматривают, — закончила Линда.

Джерри с хмурым видом кивнула.

В палату заглянула медсестра, стетоскоп колыхался на ее пышной груди. Она улыбнулась Джерри:

— Время посещений давно закончилось. Мне еще нужно осмотреть вас.

— Отдыхай, — ласково сказала Линда. — Как только смогу, навещу тебя.

Проходя по коридору, пропахшему дезинфекцией, Линда подумала, что душевные раны Джерри будут заживать гораздо дольше, чем ее физические травмы. Ведь фактически она дважды подверглась нападению, во второй раз жених чуть не утопил ее. Если бы она до конца осознала, как странно и противоестественно повернулись их жизни, ей было бы легче понять, что случилось с Джоном. А поняв, она сможет простить ему ту боль, которую он ей причинил.

Линда спустилась в отделение экстренной помощи. В приемной ей только сказали, что врачи еще осматривают Гиффа и придется подождать. Она налила себе чашку прогорклого кофе, села напротив женщины с мальчиком и стала смотреть телевизор.

Гифф и Джон уже больше часа находились в отделении, когда в дверях появился молодой темноволосый врач в зеленом халате. Линда вскочила.

— Мисс О'Рорк?

— Да.

— Вероятно, это вы заполнили карточки на Джонатана Мура и Гиффорда Найта.

— Да, я. Пожалуйста, скажите, как он себя чувствует.

Она спрашивала о Гиффе, но врач, очевидно, хотел поговорить о Джоне.

— Состояние мистера Мура стабильное. Он лежит спокойно, но, видимо, не ориентируется в обстановке. Не знает, откуда взялась рана.

Вероятно, он хотел, чтобы она записала сведения о ране в карточку. Линда не собиралась добровольно о чем-либо рассказывать, особенно о том, что Гифф ранил Джона шпагой.

Молодой доктор вздохнул:

— Во всяком случае, рана неглубокая. Мы его перевязали. Мы считаем, лучше все-таки понаблюдать за ним.

— Я согласна.

За Джоном нужно понаблюдать. Он, вероятно, чувствует себя неловко, но она не может отвечать за его появление у нее в доме. Она беспокоилась, главным образом, о Гиффе.

— Но я хочу знать о здоровье Гиффа — Гиффорда Найта.

— Я не веду мистера Найта. Простите.

Линде захотелось схватить врача за отвороты халата и потребовать, чтобы он пошел и все выяснил, чтобы кто-нибудь наконец сказал ей правду.

— Послушайте, я жду Бог знает сколько времени, чтобы выяснить, что случилось. Я хочу поговорить с врачом, который осматривал Гиффа. Если через пять минут мне никто ничего не скажет, я пойду сама и все выясню.

Она уже повела себя глупо, решив бороться со злым духом с немецким револьвером образца 1940 года в руке. Теперь она, конечно, может ворваться в отделение экстренной помощи и настоять, чтобы ей ответили.

Повернувшись на каблуках, врач исчез в кабинете.

Линда подошла к окну в тяжелой металлической раме. За окном заходящее солнце окрашивало небо в оранжевый, розовый и ярко-красный цвета. Гифф охотно прогулялся бы сегодня вечером по берегу. Взявшись за руки, они убегали бы от больших волн и наблюдали за крабами, которые шныряют в песке.

Она даже не знала, будут ли они снова гулять вместе, рука в руке, будут ли заниматься любовью. Заклинание потеряло свою силу, судьба больше не довлеет над ними, не предопределяет им любить друг друга. Возможно, она приготовила им только трагический конец. Морд навсегда исчез из их жизни. Но не может быть, чтобы Гифф не испытывал к ней никаких чувств.

Она опустилась на стоявшую в приемной кушетку. Сколько людей, нервничая, ожидали на ней известий о здоровье своих близких? Она почти ощущала на себе гнетущее влияние приемной, которая начинала раздражать ее. Ожидание выводило ее из себя, обостряло неуверенность в будущем. Гифф был ранен — она даже не знала, насколько серьезно он был ранен, и она понятия не имела, о чем он думает.

Она больше не чувствовала его переживаний, не могла угадать его мыслей, и это привело ее в ужас. За последнюю неделю она стала иначе воспринимать реальность, для нее навсегда изменилось само понятие того, что является «нормальным» для нее и для Гиффа. Если реальность снова изменится и ей придется поверить, что нет мужчины, предназначенного ей… Да, она не была уверена, что поверит в это.

Она хотела Гиффа, хотела, чтобы у него была возможность нормально заняться с ней любовью, чтобы на них не давило вечное проклятие. Ей хотелось знать, любит ли он ее так же сильно, как она любит его, — без проклятого заклинания. А врачи даже не хотели пускать ее в кабинет экстренной помощи.

Опустив голову на руки, она уставилась на коричневый твидовый ковер, на котором остались пятна кофе и дорожка, протоптанная теми, кто ждал известий о близких. Я не буду плакать, сказала она себе. За последние десять дней она достаточно наплакалась.

Внезапно она увидела две ноги, стоявшие перед ней. Длинные, изящные голые ступни. Подняв голову, она увидела Гиффа.

— Хочешь уйти? — сдержанно спросил он.

— Они отпустили тебя? — Его появление потрясло ее. Ему нельзя ехать домой, ведь он потерял много крови и был таким слабым.

— Я сказал им, что ухожу. — В его устах эта фраза прозвучала вполне логично: он просто сказал врачу, что уходит.

Линда встала, коснувшись его здоровой руки. Гифф немного побледнел, из-под рукава и в открытом вороте рубашки был виден лейкопластырь.

— Ты действительно хорошо себя чувствуешь? А твои раны…

— Врач обработал их. Раны неглубокие.

«А некоторые — очень глубокие», — нахмурясь, закончила она про себя. Линда не знала, нужно ли забирать Гиффа из больницы, но знала одно — если он решил уйти отсюда, он уйдет — с ней или без нее. Она взяла сумочку.

— Нужно вызвать такси.

— Уже вызвали, — ответил Гифф.

Он, вероятно, очень устал. Он не улыбнулся, выйдя в приемную, и фактически даже внимательно не посмотрел на нее. Возможно, ему не хочется быть с ней. Возможно, он ждет не дождется, когда вернется в снимаемый им дом, упакует вещи и уедет — к реальной жизни в Нью-Йорке или Англии.

Нет. В тебе говорит неуверенность в будущем. Ты устала и раздражена.

Глубоко вздохнув, она кивнула:

— Пойдем.

Такси ждало у входа в отделение экстренной помощи. Уже наступил вечер. Багряно-серые облака плыли по темно-синему небу, на улице зажглись фонари. «Трудно поверить, что с утра столько всего случилось», — подумала Линда.

Гифф осторожно опустился на заднее сиденье и, откинув голову, молча взял руку Линды в свою. Линда объяснила шоферу, куда ехать, и устроилась рядом с Гиффом — села поближе, но не прижимаясь к нему, боясь задеть его раны. Вероятно, он даже не обратил на это внимания.

Поездка в полном молчании заняла почти двадцать минут. Она подумала, что Гифф задремал, и уже начала беспокоиться, когда он вдруг сказал:

— Не волнуйся. Просто я действительно слишком устал.

Ей хотелось надеяться, что все так и есть. Пока он расплачивался с шофером, она открыла парадную дверь. В нос ударил какой-то затхлый запах, в доме было тихо как в могиле. Когда она вошла в прихожую, все выглядело как всегда, но ей показалось, что она отсутствовала очень долго. И всего, что случилось за последние несколько дней, на самом деле не было.

Гифф вошел следом, взял ее за руку, и они молча прошли по коридору, потом, не останавливаясь, вошли в кабинет. Повсюду были видны следы борьбы — на деревянном полу и на ковре остались пятна крови и грязи. На полу валялась бабушкина любимая салфетка, пропитанная кровью Гиффа. Линда вспомнила, что прижимала ее к руке Гиффа до приезда «скорой помощи».

— Мне жаль… кружевную салфетку, — сказал Гифф. — Вероятно, она уже испорчена.

Она с удивлением посмотрела на него: неужели он думает, что она беспокоится из-за какого-то куска ткани? Правда, он всегда был внимательным, зная, как ей дорога память о прошлом.

— Ничего, — тихо ответила Линда. — Главное — ты жив.

Гифф внимательно посмотрел на нее. На минуту ей показалось, что в его глазах блеснула искра — искра желания или любви. Но усталость взяла свое, и он мягко увлек ее к лестнице.

Наверху он направился прямо в ее комнату и остановился только у ее кровати, накрытой желтым клетчатым пледом.

— Мне нужно отдохнуть. Я хочу спать, а ты ложись рядом, если только ты не… — Он устало посмотрел на нее.

— Я хочу быть с тобой, — без колебаний ответила Линда. — Неужели ты сомневаешься?

— Ты можешь выбирать. Теперь я не могу оказывать на тебя давление.

— Не глупи, — сказала она, снимая с кровати плед и верхние подушки. Он напряженно следил за ней. Если бы он не был таким усталым, он стал бы спорить с ней, но теперь он промолчал.

— Ложись, — она погладила подушку, которая еще хранила след от его головы. — Потом поговорим.

Он опустился на кровать и сразу закрыл глаза. Когда его рука стала искать ее руку, она взяла ее и легла рядом с ним.

Он обнял ее, прижав к себе, и скоро она услышала его ровное дыхание. За окнами волны по-прежнему набегали на берег, случайная ночная птица подала голос, ветер пел свою веселую песню. Все было как всегда, до ужаса привычным. Линда закрыла глаза, стараясь забыть о своем беспокойстве и неуверенности, стараясь поскорее уснуть.

Гифф проснулся перед рассветом, когда мир за окнами, еще окутанный серо-голубым туманом, боролся с сумерками. Линда спала рядом, прижавшись к нему спиной, ее рука покоилась в его руке.

На сердце у него стало спокойно: этого дня он ждал всю свою жизнь, дня, когда он освободится от проклятия. Он вспомнил слова: «Сегодня первый день жизни, которая нам осталась». Эти слова всегда казались ему банальными, но сегодня он вдруг подумал, что не слышал более прекрасных слов.

Он стал свободным человеком, но это не значит, что он хотел освободиться от любви Линды.

Сможет ли она любить его, когда поймет, что он использовал ее? Он уже пытался говорить с ней, пытался объяснить свои поступки, однако только привел ее в замешательство и причинил ей лишнюю боль. Но она любила его. А теперь, когда заклинание перестало действовать, будет ли она по-прежнему любить его? Или захочет, чтобы он исчез из ее жизни, подобно некоторым вещам ее бабушки, о которых останутся только сентиментальные воспоминания?

Она очень хорошо держалась вчера, сдержанно и спокойно, понимая, что он действительно смертельно устал. Раны давали о себе знать, но он обессилел не только от ран. Казалось, вся его энергия ушла на то, чтобы одолеть Морда. Теперь внутри у него было пусто.

Он посвятил свою жизнь прошлому, а в настоящем зарабатывал на жизнь своим непосредственным, из личного опыта, знанием истории. Настоящее предоставило ему возможность найти женщину его юношеских грез. Он никогда не думал о будущем, не думал о том, что после окончания вечернего спектакля наступит утро. Внезапно все стало так понятно. Он настолько сосредоточился на соблюдении точной последовательности слов и поступков, необходимых для победы над Мордом, что не смел ни на что надеяться.

Линда зашевелилась, повернулась на спину, но так и не проснулась. Высвободив руку, он оперся на локоть и стал смотреть на нее. Ее веки дрожали, выражение лица постоянно менялось — то оно было спокойным, то вдруг стало серьезным, губы шевелились, улыбаясь или недовольно сжимаясь. Она нахмурила брови, потом они снова разгладились. Ее щеки пылали. С раскрасневшимися щеками она выглядела особенно очаровательной.

Ему хотелось знать, что ей снится, но он не осмеливался снова вторгаться в ее душу. Не из любопытства, не потому, что ему нужно было знать, о чем она думала. Он, вероятно, уже испортил ей будущую жизнь, помешал ее счастью.

Она улыбнулась во сне. Потом ее веки задрожали, голова заметалась по подушке, она беспокойно задвигалась под простыней. На ней все еще были забрызганные кровью шорты и блузка, в которой она была вчера, сопровождая его в отделение экстренной помощи. Теперь она казалась возбужденной, брови нахмурились, дыхание участилось, и вдруг она вскрикнула:

— Эдрик…

У него перехватило дыхание. Прошла секунда… минута. Она назвала его имя из той, первой жизни, когда они впервые узнали друг друга, почти тысячу лет назад, еще до победы Вильгельма Завоевателя. Тогда христианство только зарождалось, и вера в колдовство царила повсюду. Ее звали Уилла, она была самой красивой девушкой, которую он когда-либо видел.

Каким смешным казалось это влечение к ней теперь. Он вспомнил строчку из Джона Донна, он запомнил ее навсегда, она напоминала ему о его глупости. «Любовь создает красоту задолго до того, как красота умрет». Когда он нашел Линду и познал ее внутреннюю красоту, он наконец понял истинный смысл этих слов.

Она бессильно откинулась на подушку, медленно открыла глаза и долго молча смотрела на него. Потом сказала с таким удивлением и радостью, что он готов был заплакать:

— Я вспомнила. Тебя звали Эдрик, ты был молодой — слишком молодой, по современным понятиям, чтобы думать о женитьбе.

— Да. — Он вдруг охрип.

— Ты ухаживал за мной, приносил полевые цветы, писал стихи. Я никогда не показывала, как я отношусь к тебе.

— Ты тоже была очень молодой. Вероятно, слишком молодой, чтобы идти замуж.

— Но не слишком молодой, чтобы влюбиться, — уверенно заявила Линда.

— Несмотря на заклинание…

— Нет. — Она погладила его по щеке. — Заклинание ничего не значило. Я любила тебя.

Грифф закрыл глаза. Ему хотелось верить ей, но он думал, что она, вероятно, ошибалась в своих чувствах.

— Колдун…

— Никак не повлиял на мои чувства к тебе, — закончила Линда. — Я помню, как он пришел в город. Средних лет, с седеющей бородой и плохими зубами. Я очень испугалась, хотела бежать к тебе, но отец не разрешил. Я видела, что ты пошел к колдуну. Ты смотрел на меня с любовью, когда мы встречались в городской лавке, видела любовь в твоих глазах и чувствовала ее в твоей душе. Ты хотел, чтобы колдун дал тебе заклинание.

— Я боялся.

— Ты был молодой, — снова повторила Линда. — Мне надо было бы сказать, что я люблю тебя. А вместо этого я флиртовала и мучила тебя, словно мне было отпущено очень много времени.

Гифф отвернулся, чтобы не видеть ее внимательных и все понимающих глаза. Неужели она так снисходительна, что может простить его? Он обхватил голову руками. Она, вероятно, не понимала, что тысячу лет назад он позволил злому духу вторгнуться в их жизни. А она случайно, во время спиритического сеанса, позволила ему вновь появиться, уже четырнадцать лет назад.

— У тебя могла бы быть счастливая жизнь, — сказал он. — А вместо нее ты прожила несколько несчастных жизней, и в этом виноват я.

Она прижалась к нему всем телом.

— Я тоже знала любовь, хотя и потеряла ее. Я узнала, что значит любить.

— Ты могла бы узнать, что судьба переменчива, — с горечью вырвалось у него. — Наша любовь может исчезнуть по мановению руки или… удару шпаги.

— Да, но мы любили, и это главное.

— Главное, что я запутал наши жизни. Я вовлек тебя в настоящий круговорот событий, тебе пришлось пережить много горя, и все из-за меня!

— Это была случайность!

— Случайно ты разбила любимую вазу тети Берты. А я вовсе не случайно вовлек злую силу в наши жизни.

— Ты не знал, что…

— Я знал достаточно, чтобы держаться подальше от того, кто мог так просто разрешить мои проблемы. Я знал, что колдун — плохой человек, и то, что я собирался сделать, было дурно, но мне очень хотелось знать, что произойдет, когда мое желание осуществится.

— Ты был влюблен.

Он повернулся к ней:

— Да. Так горячо, так искренне, что я ни перед чем не остановился, чтобы ты была моей.

Линда покачала головой, с удивлением глядя на него.

— Не могу поверить в это. Ты ведь не мог знать, что произойдет после того, как ты попросишь любовное заклинание. Ты не виноват.

— Конечно, виноват.

— Гифф, Морд сделал мне потом предложение. Я помню, что прочла желание в его глазах, помню, что он внушал мне страх. Я никогда не согласилась бы выйти за него замуж. Я побежала к тебе, потому что рядом с тобой чувствовала себя в безопасности. А он очень разозлился, он ведь сам решил жениться на мне. Он хотел меня, но уже составил заклинание для тебя. Морд отомстил нам, и его месть принесла много горя. Твоей вины здесь нет.

Гиффу хотелось верить ей, хотелось оправдать себя. Он очень долго жил с сознанием своей вины, ему еще не приходилось расплачиваться за свой поступок любовью. Прошлое, державшее его в плену, угрожало его счастью в настоящем и будущем, мучило его, словно старая рана.

— Позволь мне помочь тебе, Гифф, — мягко сказала Линда. — Разреши разделить с тобой твою боль.

— Я не могу просить тебя об этом, — прошептал он.

— Тебе не нужно просить. Я сама предлагаю помощь. Может быть, я покажусь тебе самоуверенной, но мне кажется, что у нас все сложится хорошо. Мы очень много пережили вместе. Оба любим историю. Иногда оба бываем страшно одиноки. Мы с тобой ценим в жизни покой, однако можем и повеселиться.

— Прошлое всегда будет между нами. Я понимаю, что ты должна чувствовать. Я использовал тебя, Линда. Я разыскал и соблазнил тебя — использовал тебя, чтобы освободиться от заклинания Морда.

— Ты освободил нас от заклинания Морда, рискуя своей жизнью.

— Какая же польза от моей жизни, если я не могу воспользоваться тем, чему научился в прошлом?

— Еще несколько дней назад я думала, что мне хватит и одной жизни, чтобы осуществить все задуманное. Возвращение в прежние состояния казалось мне туманным, я считала твои утверждения просто философскими теориями. Но теперь я верю, что с течением всех наших жизней мы оба стали более зрелыми. Я уже не та застенчивая стеснительная девочка, которую звали Уиллой. А ты не тот порывистый мальчик, которого я знала как Эдрика. Мы выросли, а теперь нужно переходить к следующей ступени.

— К следующей ступени?

— Да, нужно начинать жизнь взрослых людей. Узнавать друг друга. Думать о будущем, а не о прошлом. У нас есть такая возможность, и я хочу использовать ее вместе с тобой.

Он боялся спросить, боялся что его сердце разорвется от ожидания ее ответа. Но он должен был знать.

— Возможность полюбить меня?

— О, Гифф, я уже люблю тебя. Я пыталась сказать тебе — заклинание здесь ни при чем. Я полюбила тебя тысячу лет назад. Неужели ты не понимаешь?

Он взял ее лицо в свои дрожащие руки.

— Ты любишь меня?

— Да. — Она кивнула, не отводя от него затуманенных глаз.

Гифф погладил ее лицо, коснулся пальцами волос.

— Я не думал, что снова услышу от тебя это признание. Не думал, что ты простишь меня.

— Мне нечего прощать.

Он почувствовал, что его сердце начинает оттаивать, пустота в душе постепенно исчезает. Он ощутил прилив тепла, как будто первые лучи солнца залили комнату.

— Всю жизнь я думал только об одном — как изменить свою судьбу, — сказал он. — Ты была для меня безликой безымянной женщиной, живой, хотя и не совсем реальной. А теперь ты стала моей жизнью. Раньше я был одинок и никак не мог найти друга, с которым мне хотелось бы быть. Иногда мне становилось страшно, но я не позволял страху парализовать мою волю. Я не знал, какой пустой и холодной была моя жизнь, пока не встретил и не полюбил тебя. Теперь я не вернусь к прежней жизни. Ты показала мне, что такое любовь. Я люблю тебя, Линда. И я клянусь: если в твоих объятиях я обрету вечную любовь, то в конце жизни я попрошу у Бога еще один день.

Он обнял ее и стал целовать, выражая любовь, переполнявшую его сердце. Их души слились, и не нужно было заклинания колдуна. Теперь ими руководила судьба, которую нужно было строить заново, и любовь, которая будет длиться вечно — и еще один день.

Судьба выполняет наши желания, но распоряжается ими по-своему, чтобы дать нам даже больше наших желаний.

Иоганн Вольфганг Гете