Вечный сон

XXX

На следующий день опять ярко светило солнце.

Капитан Грегори из розыска пропавших без вести лениво выглянул из окна своего кабинета и посмотрел на зарешеченные окна верхнего этажа белого, вымытого дождем здания Городского полицейского управления. Затем тяжело повернулся в своем вращающемся кресле, примял табак потрескавшимся от ожогов большим пальцем и тупо уставился на меня:

— Ну что, опять влип в историю?

— А вы в курсе?

— А ты что ж, думаешь, я зря здесь целыми днями стул просиживаю? Канино, конечно, пристрелить стоило, я ничего не говорю, но не думаю, чтобы ребята из уголовной полиции погладили тебя за это по головке.

— Просто мне обидно стало, — сказал я. — Все кругом убивают, а я что, хуже?

Капитан вяло улыбнулся:

— Откуда ты узнал, что девица, которую сторожил Канино, — жена Эдди Марса?

Я все ему подробно рассказал. Он внимательно слушал и зевал, прикрывая золотые зубы ладонью величиной с поднос.

— Ты, наверно, считаешь, что я обязан был найти ее, — сказал он, когда я кончил.

— Этот вывод напрашивается сам собой.

— Что ж, может, я и знал, где она прячется, — сказал Грегори. — Знал и играл с ними в кошки-мышки. Пусть, мол, считают, что это сойдет им с рук. Не так ведь глупо, а? И еще, ты ведь, наверно, думаешь, что я смотрел на все это сквозь пальцы по каким-то своим, сугубо, так сказать, меркантильным соображениям, да? — И он красноречиво потер большим пальцем об указательный и средний.

— Нет, — ответил я, — ничего такого я не думал. Даже когда оказалось, что Эдди почему-то в курсе нашей с вами беседы.

Грегори поднял брови с таким видом, будто это давалось ему с большим трудом, — старый трюк, к которому он в последнее время, как видно, прибегал довольно редко. Лоб капитана покрылся морщинами, а когда разгладился, на нем появилось множество белых линий, которые постепенно стали краснеть.

— Пойми, я — полицейский, — сказал наконец он. — Самый обыкновенный полицейский. В меру честный. Честность ведь нынче у нас не в почете. Будь я жулик, я бы тебя сегодня к себе не вызвал. Уж можешь мне поверить. Как всякий полицейский, я люблю, когда торжествует закон. Я бы очень обрадовался, если б разодетые хлыщи вроде Эдди Марса ломали ухоженные ногти в Фолсомских каменоломнях рядом со своими подручными, громилами из трущоб, которых загребли по первому же делу и которые с тех пор больше времени проводят за решеткой, чем на воле. Мне бы очень хотелось на всех на них полюбоваться, но мы ведь с тобой не первый день на свете живем и понимаем — мечты все это. Такого, чтоб преступников сажали по справедливости, не бывает. Ни в нашем городе, ни в любом другом, будь он хоть вдвое меньше. А все потому, что в нашей с тобой огромной и распрекрасной Америке таких порядков нет.

Я промолчал, а Грегори, дернув головой, выпустил дым в потолок, посмотрел на свою трубку и продолжал:

— Только не подумай, что я подозреваю Эдди Марса в убийстве Ригана. Едва ли у него могли быть основания для убийства, а даже если и были, он, по-моему, не стал бы его убивать. Я просто решил, что Эдди, может быть, что-то знает и рано или поздно вся история выплывет на поверхность. Прятать жену в Реалито было, конечно, с его стороны наивно, но это та наивность, которой порой грешат даже самые матерые проходимцы. Сегодня ночью я вызывал Марса к себе после того, как он дал показания окружному прокурору. Он во всем признался. Сказал, что Канино он использовал только в качестве надежного телохранителя, а про его темные делишки знать ничего не знает. С Гарри Джонсом Марс был не знаком, с Джо Броди — тоже. Гейгера он, естественно, знал, но уверяет, что понятия не имел про его подпольный бизнес. Все это, впрочем, ты уже слышал.

— Да.

— Ты хорошо сделал, что сразу же заявил в полицию, приятель. Мы ведь все равно храним все неопознанные пули. В один прекрасный день ты бы снова воспользовался этим кольтом — и попался.

— Да, я все сделал хорошо, — сказал я, загадочно улыбаясь.

Грегори выбил табак из трубки и задумчиво уставился на нее.

— Что случилось с девицей? — спросил он, не подымая глаз.

— Не знаю. Ее почему-то не задержали. Мы с ней дали показания. Три раза говорили одно и то же: сначала Уайлду, потом шерифу, а потом — мальчикам из уголовной полиции. После этого ее отпустили, и больше я ее не видел. И вряд ли увижу снова.

— Хорошая, говорят, девчонка. Без фокусов.

— Да, неплохая.

Капитан Грегори вздохнул и взъерошил свои мышиного цвета волосы.

— И последнее, — почти ласково сказал он. — Парень ты, по всему видно, не промах, только очень уж боевой. Если действительно хочешь помочь Стернвудам — оставь эту семейку в покое.

— Думаю, вы правы, капитан.

— Как ты себя чувствуешь?

— Превосходно, — ответил я. — Всю ночь меня таскали по кабинетам и выбивали из меня показания. Перед этим я промок до нитки, а еще раньше был избит до потери пульса. Так что чувствую я себя просто великолепно.

— Но ведь ты же сам виноват, а?

— Сам. — Я встал, улыбнулся ему на прощанье и двинулся к выходу. Когда я подошел к дверям, он вдруг откашлялся и, повысив голос, сказал:

— Я что-то не понял, ты все еще надеешься найти Ригана?

Я повернулся и посмотрел ему прямо в глаза:

— Нет, не надеюсь. И искать его не собираюсь. Вы довольны?

Он задумчиво кивнул. А потом пожал плечами:

— Не знаю даже, зачем я об этом спросил тебя. Так, вырвалось. Желаю удачи, Марло. Заходи, если что. Всегда рад тебя видеть.

— Спасибо, капитан.

Я вышел из здания муниципалитета, сел в машину, выехал с полицейской стоянки и отправился домой, в «Хобарт-Армс». Приехал, скинул пиджак и, улегшись на диван, уставился в потолок, прислушиваясь к шуму улицы и поглядывая на ползущий по потолку солнечный луч. Я попытался было уснуть, но вскоре понял, что это мне не удастся, встал, выпил виски, хотя время для спиртного было самое неподходящее, и лег снова. Не спалось. Мозг работал, как часы. Я сел на кровати, набил трубку и вслух произнес:

— Этот старый болван явно что-то знает.

Табак почему-то показался мне горьким, как полынь. Я отложил трубку и снова лег. В голове у меня все перепуталось, и при воспоминаниях о событиях минувшей ночи мне начинало казаться, что я по многу раз делал одно и то же: ехал в одни и те же места, встречался с одними и теми же людьми, говорил одни и те же слова. И при этом ощущение было такое, будто каждый раз все происходит по-настоящему и впервые… Вот я несусь на машине по мокрому шоссе, а блондинка забилась в угол, молчит; она промолчала всю дорогу, и когда мы приехали в Лос-Анджелес, то опять стали совершенно чужими людьми… А вот я стою в какой-то круглосуточно работающей аптеке и говорю по телефону с Берни Олсом. Ему я сообщил, что убил в Реалито человека, а сейчас направляюсь к Уайлду вместе с женой Эдди Марса, которая при этом убийстве присутствовала… Я еду по пустынным, блестящим от дождя аллеям Лафайет-парка, подъезжаю к большому дому Уайлда, а на крыльце уже горит свет, меня ждут — это Олс перезвонил окружному прокурору и предупредил его, что я скоро буду… Я стою в кабинете Уайлда, а он сидит за своим письменным столом, закутавшись в пестрый халат. Взгляд суровый, на губах застыла кривая улыбочка, пальцы теребят пятнистую сигару. Кроме нас, в кабинете находятся Олс и какой-то тощий седой субъект, больше похожий на профессора экономики, чем на полицейского из управления шерифа. Я рассказываю всю историю от начала до конца, они молча слушают, а блондинка сидит в углу, сложив на коленях руки и опустив глаза. Потом все по очереди долго говорят по телефону. Потом возникают два типа из уголовной полиции, на меня они смотрят с таким видом, будто я какой-то диковинный зверь, сбежавший из бродячего цирка. Потом, в сопровождении одного из этих типов, я еду в Фулуайдер-билдинг. Мы входим в комнату, где все еще стоит кисло-сладкий запах, а на стуле в том же положении, с застывшей гримасой на мертвом лице сидит Гарри Джонс. Появляется врач, здоровенный парень с рыжей щетиной на шее; эксперту, который рыщет по комнате в поисках отпечатков пальцев, я советую осмотреть щеколду на фрамуге и оказываюсь прав: единственный отпечаток, который оставил, в подтверждение моей истории, мистер Канино, оказался именно там.

Потом я опять возвращаюсь к Уайлду и подписываю протокол допроса, который за это время перепечатала его секретарша. Потом открывается дверь, входит Эдди Марс и, увидев блондинку, с улыбкой говорит: «Привет, детка». Но она ему не отвечает и даже не смотрит в его сторону. Эдди Марс свеж и подтянут, как всегда, на нем темный костюм, а поверх твидового пальто накинут белый шарф с бахромой. А потом они ушли, вообще все ушли, я остался наедине с Уайлдом, и он ледяным, срывающимся от гнева голосом сказал: «Имейте в виду, Марло, еще одна такая история, и я вам не завидую. Тогда уж вас ничто не спасет».

Ночные события прокрутились в голове еще много раз. Погрузившись в воспоминания, я лежал на диване и следил за скользящим по краю стены солнечным зайчиком, как вдруг раздался телефонный звонок. Звонил Норрис, дворецкий Стернвудов.

— Мистер Марло? — Голос, как всегда, совершенно спокойный, — Я пытался дозвониться вам в контору, но безуспешно. Поэтому и позволил себе побеспокоить вас дома.

— Почти всю ночь меня не было. Я даже не ложился.

— Понимаю. Генерал хотел бы сегодня встретиться с вами, сэр. Если, разумеется, это не нарушит ваших планов.

— Полчаса, думаю, я смогу ему уделить. Как он?

— Лежит, но чувствует себя неплохо.

— Посмотрим, что с ним будет, когда я уйду, — сказал я и положил трубку.

Побрившись и переодевшись, я направился было к двери, но вернулся и прихватил маленький револьвер Кармен с перламутровой ручкой. Солнце было таким ярким, что перед глазами все плясало. Через двадцать минут, ровно в одиннадцать пятнадцать, я уже въезжал в боковые ворота усадьбы. В восторге от того, что дождь наконец кончился, птицы как сумасшедшие прыгали по веткам и распевали песни, сбегавшая вниз лужайка была зеленее ирландского флага, а у особняка вид был такой, словно его построили всего десять минут назад. Я нажал на кнопку звонка. Еще недели не прошло, как я впервые позвонил в этот звонок, а казалось, что позади уже целый год.

Дверь открыла служанка, которая отвела меня в главный холл и ушла, сказав, что мистер Норрис сейчас спустится. В холле абсолютно ничего не изменилось. С висевшего над камином портрета на меня так же пристально смотрели черные как уголь горящие глаза офицера, а рыцарь на витраже, как и пять дней назад, тщетно пытался освободить привязанную к дереву голую девицу.

Через несколько минут появился Норрис; ничуть не изменился и он: равнодушный взгляд холодных голубых глаз, гладкая, здоровая серовато-розовая кожа, упругая походка молодого человека. Груз лет ощущал на себе я, а никак не он.

Мы поднялись по выложенной кафелем лестнице и пошли по коридору в противоположную от комнаты Вивьен сторону. Чем дальше мы шли, тем больше, таинственнее становился особняк. Наконец мы остановились у массивной, старинной, похожей на церковную двери. Норрис бесшумно приоткрыл ее и заглянул внутрь. Затем, отступив в сторону, пропустил меня, и я зашагал по казавшейся бесконечной ковровой дорожке к широченной кровати с пологом такой величины, что если бы под ним я увидел сейчас не парализованного генерала Стернвуда, а умирающего Генриха VIII, то ничуть бы не удивился.

Генерал сидел в постели, откинувшись на подушки. Желтые, безжизненные руки лежали поверх белоснежного одеяла, на пепельно-сером, мертвенном лице выделялись живые черные глаза.

— Садитесь, мистер Марло. — Голос усталый, слегка напряженный.

Я придвинул стул вплотную к постели и сел. Все окна плотно закрыты. Шторы приспущены, в комнате царит полумрак. В спертом воздухе едва слышный, сладковатый запах старости.

С минуту, показавшуюся мне часами, генерал пристально смотрел на меня, потом приподнял руку, словно доказывая самому себе, что она еще подымается, опустил и с трудом выговорил:

— Я не просил вас разыскивать моего зятя, мистер Марло.

— Да, но ведь вы этого хотели.

— Я вам об этом ничего не говорил. Вы слишком многое на себя берете. Обычно я говорю, если мне чего-то хочется.

Я промолчал.

— Деньги вы получили, — холодно продолжал он. — Это, впрочем, несущественно. Просто у меня возникло ощущение, что вы — неумышленно, разумеется, — нарушили наш договор.

Генерал закрыл глаза.

— Вы для этого меня вызывали? — справился я.

Глаза очень медленно приоткрылись. Веки — как свинцовые.

— По-моему, вы сердитесь.

Я покачал головой:

— У вас есть передо мной одно преимущество, генерал. И я вовсе не хочу лишать вас его, ни в коем случае. Оно ведь очень невелико, учитывая, как нелегко вам приходится. Вы можете говорить мне все что угодно, а я обижаться на вас не вправе. Я хотел бы вернуть вам ваши деньги. Я понимаю, вам это безразлично, а вот мне — не совсем.

— Что это вам даст?

— Тем самым я откажусь от вознаграждения за работу, с которой не справился. Вот и все.

— И часто вы не справляетесь с работой?

— Иногда бывает. Все мы люди.

— Зачем вы ходили к капитану Грегори?

Я откинулся назад, забросил руку за спинку стула и внимательно посмотрел на старика. Лицо его ровным счетом ничего не выражало. Ответа на его вопрос — во всяком случае, удовлетворительного — у меня не было.

— Видите ли, — начал я, — у меня сложилось впечатление, что долговыми расписками Гейгера вы меня в основном лишь испытывали. Я подумал, что вы боитесь, как бы Риган не оказался замешанным в попытку вас шантажировать. Тогда сам я еще ничего про Ригана не знал. И, только поговорив с капитаном Грегори, я окончательно убедился, что Риган не из тех людей, что идут на шантаж.

— Вы не ответили на мой вопрос.

Я кивнул:

— Да, на ваш вопрос я действительно не ответил. Думаю, мне просто было стыдно признаться, что на этот раз интуиция меня подвела. В то утро, после нашего с вами разговора в оранжерее, меня пригласила к себе миссис Риган. По всей видимости, она решила, что вы наняли меня искать ее мужа, и осталась этим очень недовольна. Что не помешало ей, однако, намекнуть, что его машину обнаружили в каком-то гараже. «Обнаружили» воспринималось однозначно: машину нашла полиция. Раз полиция в курсе дела, рассудил я, Риганом занимается розыск пропавших без вести. Разумеется, я не знал, кто сообщил в полицию о пропаже Ригана: вы или кто-то еще, или же просто машину нашли в частном гараже по анонимному звонку. Всего этого я, повторяю, не знал, но, неплохо зная полицию, я сообразил, что раз они установили все это, то обязательно постараются разнюхать что-то еще, тем более что ваш шофер, как выяснилось, уже давно находился у них на заметке. В каком направлении они будут действовать, я понятия не имел, но к капитану Грегори решил, на всякий случай, сходить. Окончательное решение я принял после встречи с мистером Уайлдом в связи с убийством Гейгера. Когда мы с ним на минуту остались одни, он поинтересовался, говорили ли вы мне, что ищете Ригана. На это я ответил, что вы его не ищете, но в принципе хотели бы знать, где он и что с ним. Уайлд только хмыкнул, но я сразу же понял, что поисками Ригана занимается полиция Лос-Анджелеса. Верно, к капитану Грегори я пошел, но вел себя с ним осмотрительно, стараясь говорить только то, что он знает и без меня.

— Однако же, вы дали ему понять, что я нанял вас на поиски Рыжего?

— Да, но только убедившись, что капитану поручено это дело.

Генерал закрыл глаза и, не открывая их, произнес:

— И по-вашему, это порядочно?

— Да, порядочно.

Глаза открылись опять. Черные пытливые глаза на мертвом лице.

— Может быть, я чего-то не понимаю? — сказал он.

— Может быть. Ответственный за розыск пропавших без вести не из болтливых — в противном случае он бы такими делами не занимался. Грегори — хитрая бестия, тертый тип, любит прикинуться эдаким увальнем, сытым своей работой по горло. А ведь игру я вел нешуточную. Без блефа тут было не обойтись. Обычно, когда говоришь с полицейским, он относится к вашим словам недоверчиво. А Грегори вел себя со мной так, будто ему все безразлично. Это мойщику окон вы можете сказать: «Вот восемь окон. Вымой их и можешь быть свободен». С частным сыщиком так нельзя. Ведь никогда не известно, на что ему придется пойти, чтобы выполнить ваше поручение. Я берусь его выполнить, а уж как — это мое дело. Главное ведь — это защитить вас, а если я нарушаю при этом некоторые правила, то нарушаю их в ваших же интересах. Интересы клиента для частного сыщика превыше всего — если, разумеется, клиент этот сам не преступник. Но и тогда я лишь откажусь вести дело, которое он мне предложил, и буду держать язык за зубами. В конце концов, вы же не запрещали мне обращаться к капитану Грегори.

— Согласитесь, предусмотреть это было бы довольно сложно. — Старик кисло улыбнулся.

— Итак, в чем же я провинился? Ваш дворецкий Норрис счел, что, раз Гейгер убит, мои функции исчерпаны. Я же смотрю на дело иначе. Поведение Гейгера показалось мне весьма подозрительным. Я не Шерлок Холмс и не Фило Вэнс[10]. В мою задачу не входит следовать за полицией по пятам, подбирать неопознанные вещественные доказательства и на их основании строить глубокомысленные гипотезы. Если вы полагаете, что этим занимаются в наше время частные сыщики, то вы глубоко заблуждаетесь. С вещественными доказательствами у полиции как раз все в порядке. Если, конечно, им дают честно работать. Из виду полиция, как правило, упускает вещи менее очевидные, в глаза не бросающиеся. Например, они не задались вопросом: с какой стати такой скользкий тип, как Гейгер, который промышляет темными делишками, чувствует себя очень неуверенно, прячется за спиной у рэкетира и пользуется сомнительной протекцией кой-кого из блюстителей порядка — посылает вам долговые расписки и просит вас оплатить их, как подобает джентльмену? Почему он это сделал? А потому, что ему хотелось выяснить, можно ли на вас оказывать давление. Если вы уязвимы, то заплатите… Если нет — на его письмо вы не отреагируете и будете терпеливо ждать, как он поведет себя дальше. Оказалось, вы уязвимы. Вашим слабым местом был Риган. Вы боялись, что он не тот человек, каким вы себе его представляли, что он пожил у вас в доме, осмотрелся, втерся к вам в доверие с единственной целью — прикарманить ваши сбережения.

Генерал открыл было рот, чтобы что-то сказать, но я его перебил:

— Впрочем, беспокоились вы ведь не из-за денег. И не из-за дочерей. На них-то вы, по-моему, уже давно махнули рукой. Просто как человек, сохранивший чувство собственного достоинства, вы не хотели, чтобы из вас делали дурака. А главное, самое главное, — Риган вам самому нравился.

— Что-то вы очень уж разговорились, Марло, — тихим голосом проговорил генерал после паузы. — Как вас прикажете понимать: вы все еще собираетесь разгадать загадку Ригана?

— Нет, с меня хватит. Да и в полиции мне намекнули, чтобы я закруглялся. Грубо, говорят, работаешь. Поэтому я и решил вернуть вам деньги — задание ведь я до конца не выполнил.

Старик улыбнулся.

— Продолжайте расследование, — сказал он. — Если найдете Рыжего, получите еще тысячу. И имейте в виду, возвращаться назад он вовсе не обязан. Мне не важно, где он. Каждый человек имеет право жить так, как он хочет. За то, что он бросил мою дочь, да еще так внезапно, я на него не в претензии. Чего сгоряча не сделаешь! Мне важно знать, что у него все в порядке, а где он, мне безразлично. Мне только хочется, чтобы он связался со мной напрямую. Если же окажется, что он испытывает материальные затруднения, я хочу ему помочь. Вам все ясно?

— Да, генерал.

Старик перевел дух, а затем голова его поникла, темные веки смежились, бескровные губы плотно сжались. Силы покинули его. Живой труп. Но вот глаза снова приоткрылись, а на губах заиграла улыбка.

— Совсем я раскис, — сказал он. — Баба, а не солдат. Что ж поделаешь, нравится мне этот парень. Что-то в нем есть… чистое. Не знаю, может, я плохо разбираюсь в людях… Найдите мне его, Марло. Найдите…

— Попытаюсь. А сейчас вам надо отдохнуть. А то я совсем вас заговорил.

Я быстро встал и направился к двери. А он опять закрыл глаза. Руки безжизненно упали на одеяло. Вот уж действительно, краше в гроб кладут. Я осторожно прикрыл за собой дверь, прошел по коридору и спустился по лестнице в центральный холл.