Перевал Шумак

19 -й лунный день. Четверг. 15.06.2006.

Приземлился на святую, чистую байкальскую землю. Честно говоря, моя ясно поставленная цель, но смутно осмысленная, меня напрочь лишила покоя. Поэтому состоя­ние легкого замешательства, в согласии с внутренним сопро­тивлением окружающей среде, не дали мне выйти на Байкал и свершить по нормальному омовение. Я просто как нор­мальная, всем обеспокоенная женщина, сиганул на вокзал. Дело шло к полудню, поэтому все автобусы и маршрутки уже уехали по местам своего назначения, и я был в еще большем замешательстве. Наконец, ко мне подходит, в силу каких-то обстоятельств зависший в этом пустом месте, так­сист. Как обычно начинает сходу ломить цену. Договарива­емся где-то на середине. Заезжаем на железнодорожный вокзал, забираем еще одну попутчицу. Я наблюдаю за зна­ками. Вроде бы все — то. Номер машины «834» = 15 = 6, 15=555. Хорошее число, да и к тому же совпадает с числом дня. А попутчица, дипломированная журналистка из нашего ТГУ, едет в свою богом забытую деревню — домой. По ходу я изъясняюсь, что я хочу. И таксист, и дипломирован­ная журналистка (чистая бурятка) меня прекрасно понима­ют. Мало того, что объясняют все по порядку, начинают еще и не по мелочи грузить о том, где у них тут «чё, как и поче­му». Оказывается, у них тут очень много «чё». Настолько много, что я даже теряюсь в ментальном построении своего дальнейшего маршрута. Но вовремя беру себя в руки и ре­шаюсь, несмотря на все красоты мира, сосредоточенные в этой немаленькой горной долине, следовать только своей цели. Для этого я снова вступаю в прения с таксистом по поводу дальнейшего маршрута, и особенно расценок. Хоть и победила дружба, но выложил я не мало. Таксист, во- первых, бывший прапорщик, а, во-вторых, родом из Одес­сы. Но, в целом, несмотря на все это — мужик он нормаль­ный, меня он тоже правильно понял. Нарассказывал он мне по дороге целый мешок историй, маршрутов, мест силы, и, в общем, обо всех мировых благах этой долины. Довез он меня до самой конечной точки перед восхождением. Это ме­сто у бурятов называется дацан. Ярко выкрашенный забор, за ним обычные бытовые постройки и в центре белая буд­дийская ступка. Здесь кучкуются буряты. Тут место, где проходят туристы, и где местный бурятский эгрегор пытает­ся поживиться по полной программе. Вроде дацан, но место неприятное, лично для меня. Тут и непросыхающие старики тусуются, и бурятская братва ищет, чем поживиться. Со всеми ними я стараюсь говорить почтительно и коротко. Со­вершаю ритуал поклонения ступке, как я его понимаю (так требует местный эгрегор). Начинаются липкие вопросы- допросы бурятских аксакалов. Нехотя вступаю в спор с од­ним борзеньким пареньком по поводу веры. Тут правда меня выручила какая-то женщина бурятка, говорит, что она виде­ла, как я молился, и сказала, что я «больше ихнего» пони­маю в этом. Видно было, что она у них какая-то значимая особа. Так я прорвался сквозь нижние инфернальные слои местного эгрегора. Прорваться-то прорвался, но карты так нигде и не надыбал. Один славный паренек бурят в нормально-пьяном состоянии докатил меня на старом «Вос­ходе» по дороге вверх насколько мог, и там полчаса объяс­нял мне, с трудом находя нужные слова, как мне добраться до нужного мне места. Не сказать, что я все понял, но что совсем ничего не понял, я тоже сказать не могу. Мы с ним вместе даже карту маршрута составили. Он с восхищением сказал, что я грамотный парень. Я ему дал сто рублей, а он, поскольку был местный травник, отсыпал мне какой-то местной полезной травы. Так я обрел полную самостоятель­ность на пути достижения моей цели. Пройдя по выверен­ному маршруту пару часов, я понял, что я заплутал. И за­плутал как-то очень странно, какая-то даже паника в меня проникла. Но через пару часов я все-таки вырулил на преж­нюю дорогу с именем Всевышнего на устах. Да, именно эта мантра «Всевышний» вновь включилась сама и уже не вы­ключалась до первых благоприятных обстоятельств, где я сполна мог наслаждаться всеми благами этой мощнейшей мантры. Но вот ведь парадокс. Я не могу ее включить никак иначе, кроме как в критических ситуациях. У меня ведь, как у хранителя своей традиции, своя мантра. Но моя мантра работает именно, когда я работаю со структурами моих духо-душевных целей. А имя Всевышнего торжественно гремит над любой ситуацией, еще раз доказывая, кто на земле истинный хозяин. От этой мантры возникает тугая мощная вибрация, и после значительного ее повторения воз­никает ясное и четкое виденье тела Всевышнего. Его тело предстает как сама жизнь и жизненная субстанция, напол­няющая эту землю и благословляющая ее. Тело Всевышнего предстает как сияющая радостью, светом и золотым теплом цель всей жизни, но вот только вся вереница земной жизни стоит где-то далеко в начале на пути к этой всеисполняющей цели. И земля находится в каком-то примитивно забытом, замороженном состоянии. Здесь все как-то случайно и зыб­ко, а во Всевышнем все вечно и твердо. В общем, как всегда, только благодаря тому, что я заблудился на ровном месте и у меня не было воды, и я буквально усыхал от жажды, я имел полное право повторять эту мантру, и на границе обе­зумевшего человеческого сознания обезвоженного организ­ма и изобильных миров Всевышнего, я имел полное право созерцать могущество Всевышнего как на земле, так и на небе нашей родной солнечной системы. Ну, а потом — все последствия не замедлили проявиться. На исходе всех сил я открываю приличное местечко, немножко грязноватое, но, тем не менее, обнаруживаю тропинку в сторонке. Бросаю рюкзак и бегу по тропе, не знаю, сколько бежал, но выбе­жал на горную речку. И снова прилив благодати, такой, что и, вроде, как и воды не надо, а просто быть во всем этом. Но я понимаю, что здесь я обычный землянин и более положен­ного мне вкушать нельзя. Побрел обратно осматривать ме­сто, чтобы ставить палатку, потому как солнце уже на зака­те. Я просканировал место своим лучевым вниманием и вы­делил в пространстве место, где будет стоять палатка, и где будет мое дхуни. Как только я собрался раскладываться, из лесу вдруг вынырнуло второе благословление Всевышнего — московский йог. Интересно было видеть со стороны эту встречу. Как будто какое-то взаимное притяжение на этой земле, в горах, верно и точно отработало. Две волны на близких диапазонах, способные дополнить друг друга. Именно здесь в горах, когда полный «несезон», и никто сюда еще нос свой не совал, пришли два йога и встретились. Один, вроде как, точно знает, чего здесь хочет, другой, вро­де как, просто в свободный временной зазор залетел испол­нить свою десятилетнюю мечту. Высокий, худощавый, крепкий парень с очень живым и широким умом. Вполне преуспевающий специалист — строитель из Москвы, инте­ресующийся йогой в силу склада своего ума глубоко и осно­вательно. В силу склада его ума, он говорил очень много, но очень искренне и хорошо. Я ему не мешал, только изредка подковыривал, чтобы он сильно не расслаблялся. А так, в общем, я только создавал ему пространство для углубленно­го осознания и пересмотра своих позиций. Он очень легко настраивался на это пространство и очень хорошо отрабаты­вал. Его дыхание становилось глубоким и интенсивным. Я ему предлагал матэ, он трижды брал в руки калебас и все три подхода он внутренне делал так, как я внешне обучал ребят. Он был весь как с иголочки, экипировка — супер, и разнообразие предметов удивляло, и вес был раза в 1,5 меньше моего. Разумеется, о камерах и цифровых фотоап­паратах лучших моделей я и не говорю. Он на день раньше прошел тот маршрут, по которому я должен был идти, и он спускался, а я поднимался. Он мне вытащил кучу карт, книг с описанием данного места. Вытащил фотоаппарат и камеру, чтобы показать все запечатленное. Этот совершенный па­рень дал мне полное представление о том, что там наверху. Потом он стал мне отдавать свои продукты, в том числе и йоговский чай, который он купил на йоговском семинаре, с которого он и сиганул в горы. С ним было как-то легко и весело. Что самое удивительное, он меня абсолютно не на­прягал, даже не смотря на то, что он много говорил. Но, в принципе, он не просто говорил, он просто осознавал вслух. Шел чистый поток осмысления, который совершенно не портил пространство, а даже как-то еще по-своему ожив­лял. Он мне отдал карту, поставил на ней свои отметки. И когда на следующие утро мы стали расставаться, он — что­бы спускаться вниз, я — чтобы карабкаться вверх, я вдруг почувствовал, что это была знаковая встреча. И при всем том, что я всегда с удовольствием расстаюсь с людьми и с облегчением вздыхаю, тут же все наоборот. Нет, я легко его выпустил из своего сознания, но в сознании остался какой- то ясный и чистый свет-след, который говорил, что я рас­стался с каким-то очень близким мне человеком. Это редко. Я просто сам этому удивился. Странно, но в обычной жизни мы бы с ним никогда не пересеклись. Он достаточно долго занимался у А. Медведева по шоу-дао, и даже в какой-то мере считал себя даосом, долго занимался и у Рябко (рус­ский стиль боя) — не менее авторитетный, чем Кадочников, Белов (учитель славяно-горицкой борьбы) и А. А. Андреев. На йоговский семинар он притянулся к Шри Шри Рави Шанкару. Этот путь сейчас у нас широко распространен. Но все это неважно, просто это тот уровень, на котором он может балансировать в этой жизни, к тому же ему прихо­дится серьезно вертеться в Москве, и, я думаю, он делал лучший выбор, находясь в тех обстоятельствах, которые да­ровала ему судьба. В Москву он вырвался из Архангельска, там его родина. Достигнув многого в Москве, он теперь ду­мает о полной перемене жизни. Перейти на другую работу, связанную с внутренним развитием и перебраться куда- нибудь сюда на восток: Иркутск, У\ан-удэ. Когда он об этом говорил, то говорил основательно, за его словами чув­ствовалось чистое намерение, базирующиеся на четком осмыслении плана собственной жизни и фундаментальных построениях. В его жизни все четко и все простроено. И те­перь в своем развитии он вышел к вратам. Он крепко стоит на ногах и осмысливает свой следующий шаг. И я надеюсь, что его следующий шаг будет отличаться особой простроен- ностью и уверенностью, базирующийся именно на непре­рывной логике.

20-й лунный день. Пятница. 16.06.2006.

В общем, йог мой долго собирался и как всегда мно­го говорил, но я даже его уже не подтрунивал, как-то было видно, что ему сложно собираться, а ведь он мог не успеть добежать до автобуса. Его сознание как-то подсознательно его тормозило. И он, вдруг, как-то встрепенулся от мысли: «А давай я тебе фотки вышлю». Он к этому моменту уже со мной сфотографировался в походных условиях и даже заснял на камеру, но так очень корректно, вскользь, мол, вот мы с Виталиком и т.д., и т.п., так завершается мой по­ход. Короче расстались. У меня теперь была карта и полное представление о пути. И я побрел, не спеша, сосредоточив­шись на том ярком свете-следе, который мягким огнем горел в моей груди после встречи с йогом. Но я потихоньку свой диапазон чувств и мыслей стал перестраивать на свои цели и задачи. Мои цели и задачи не были чисто физическими: типа дойти досюда, подняться туда, преодолеть это. Нет, это, скорее, был повод — найти озеро и дойти до него. Я по­нимал, что здесь может быть все, что угодно, и здесь я дол­жен взять то, что невозможно взять, будучи среди людей. Я шел за осознанием, за осознанием того измерения, которое здесь невозможно. Нет, я не хочу сказать, что подняться, будучи среди людей, невозможно. Возможно, и еще как. Но только сложно вырваться из этого диапазона, слишком сильна инерция человеческой массы. Сложно вынырнуть из всеобщего потока, чтобы взглянуть на него со стороны. В этом глобальном человечнике сложно двигаться по-своему, и если, вдруг, удается, то все равно жутко ограничен в телод­вижениях, ибо эта глобальная машина, в которой все винти­ки, начинает на тебя очень косо смотреть, очень косо. Ну и, соответственно, телодвижения становятся очень плавные и обтекаемые, подспудные и незаметные. Такие подспудные, что самому нелегко бывает оценить объективно сделанное. Поэтому, чтобы глубже понять вселенную, созданную на материале человеческого диапазона бытия, я отправляюсь в какой-нибудь эгрегор, в котором я наблюдаю развитие каких-либо энергий в человечнике, либо развитие собствен­ных энергий на материале взаимодействия с эгрегорным пространством. Так я выверяю вектор собственного духа и погоду в психосфере земли заодно узнаю. Вообще, если честно говорить, то энергии развивают мой дух. Я лишь, как солдат в разведке, который предоставлен на длительное время разведки самому себе. Так вот, данная вылазка более имела отношение к другому диапазону, касающемуся лично моего духовного развития. Я должен был сделать следую­щий шаг в выстраивании своей вертикали, добрав необхо­димый компонент. Горы, и камни в том числе, дают необхо­димую чистоту и частоту пространства для более стойкой и проникающей концентрации. К тому же разные горы имеют разное энергетическое и стратегическое назначение в про- стройке духовной вертикали. Немножко отвлекусь в сторо­ну терминологии, что именно я подразумеваю под термином «духовный» и «духовная вертикаль». Если дух принять за единицу самой верхней инстанции, которая преследует свои цели, создавая весь тварный мир, то индивидуальный дух создает определенный вихрь с определенным вектором вну­три большого творения. Творение в творении. Так вот, вы­страивание вертикали духа — это выстраивание в разных энергетических пластах и мирах единое тело — проводник, поляризованный на цели духа. Естественно, что дух — это залог счастья, бессмертья и сосредоточения высших цен­ностей. Если эту вертикаль не выстраивать, то конгломерат энергий выстраивается по законам горизонтальных энер­гий в пищу земным и наземным эгрегорам. Ибо тогда они подстраивают энергию индивидуальностей, порожденных духовной необходимостью, под свои нужды. Я думаю, что это тоже ход, но это эволюционный ход эгрегоров, где инди­видуальность человека — это всего лишь топливо. Участвуя в эволюции эгрегоров в качестве топлива, он естественно эволюционирует и сам. Как, например, эволюционирует дух металла, когда человек его использует в качестве материала. Но, если у человека зародилась вдруг мысль о том, что все вокруг как-то не соответствует тому, что у него там глубоко зреет в свете его сердца, и он уже не может примириться с ходом вещей, то он уже кандидат на духовное пробуждение. А далее куча испытаний на прочность, и пройдя их все и сохранив приверженность внутреннему, человек, наконец, становится твердо убежден, что его внутреннее — это не иллюзия, а вполне конкретная сила, которая может даже и управлять судьбой, то есть менять ее ход и течение при усло­вии, что человек твердый приверженец своих ценностей.

И вот, после этого, когда он это уже осознал, он начи­нает эту силу осваивать, переходить на ее, так сказать, диа­пазон. Он уже тогда — человек не эгрегорный, а, если по­везет и выживет, двигающий эгрегорами. Почему повезет? Просто слишком много существ и сущностей эгрегориаль- ного плана будут не по мелочи пытаться раздавить его «по­рочное» самосознание. Ведь, начиная осваивать свои вну­тренние силы, свой потенциал, человек может наворотить, что угодно. Ведь, осознав свои внутренние силы, степень бакалавра жизни ему с неба на голову не падает, и он не ста­новится от этого Лао Цзы. Всем этим ему придется стать, чтобы остаться в живых, будучи приверженцем внутреннего и активным сторонником пробуждения своего внутреннего потенциала. В общем, наваливается куча требований к тех­ническим данным самого проводника духа.

Вот примерно по таким соображениям выстраиваются планы на последующий «хадж». Должна быть взята опре­деленная сила или выкристаллизоваться определенная грань, которая станет необходимым компонентом для сле­дующего телодвижения. Поэтому я медленно поднимался в гору, отмечая все те детали, о которых мне рассказывал йог. После чего я сделал заключение, что я иду верным путем, и это меня радовало. Вверху на высокогорье, где лес уже не так высок, и много деревьев валяется вывороченных с кор­нем от гуляющих в горах ветров, на развилке я встретил еще одного нестандартного человека. Он мне сразу же не понра­вился, и мне захотелось пройти мимо, но этикет обязывает.

Я снял рюкзак, присел рядом с ним на скамейке за столи­ком. Это был оборудованный привал. У него название «Раз­вилка», и здесь поблизости два озера. Дяденька тут сидел уже не первый день. Он бедный заболел, у него температу­ра, как он сказал: «Из меня выходит город». Когда он гово­рил, было такое ощущение, что на тебя навешивают каких- то пиявок. Рассказал о том, как в 2000-м году через перевал в конце июля народ обратно ломился. Был самый сезон, и за перевалом на культовых источниках было пик народу. И тут налетел циклон, и вода падала стеной несколько дней под­ряд так, что стало все затапливать. Народ кинулся назад через перевал. Ну, а там ледяной ветер, вот и вывозили тру­пы на вертолетах. Когда он повесил на меня еще и эту пияв­ку, я подумал, что хватит. Я встал и пошел. Очень медленно пошел, так, чтобы случайно резко пиявкой не зацепиться за какую-нибудь корягу. Я пока шел, их медленно давил. В общем, дошел я до определенной границы, где еще был лес, ну а дальше уже чуть выше ущелье и плато. Был уже вечер, и я понял, что надо притормозиться. Посидеть, покумекать, покалебасить. Кстати, матэ меня здесь очень выручало, главное, что воду кипятить не надо. Сел, по-быстрому раз­вел бодягу и сидишь, на скорую руку кумекаешь. Процесс в организме с первых же двух «затяжек» начинает бродить, все кривые места расправляться, все вдавленные выдавли­ваться. Чай, он больше подходит для просветленных раз­мышлений. А матэ сразу восстанавливает дух, в смысле астрально-эфирные силы, тот самый фундамент, без кото­рого про человека говорят: «Пал духом». А здесь в горах пасть духом — это конец. Тем более, что расход того самого духа — повышен. Уже само трение собственным телом об огромные суровые тела горных стихий требует огромного внутреннего напряжения. В общем, матэ незаменим для бы­строго восхождения. Все это время небо было серое, погода начала портиться с того самого момента, как мы встретились с йогом. Иногда покрапывал дождик. Ветра особого не было, но как-то небо непонятно крутило и вертело. Пока я калебасил, мимо поднимались буряты на конях, они их пере­водили на верхние пастбища. Как мне говорил мой таксист Костя, не бойся ни волка, ни медведя, бойся пьяного бурята. Эти вроде были еще трезвые. Но все равно говорил я с ними коротко. Вообще, это была уже не первая встреча с этими наездниками. С туристами у них самые разные отношения, все зависит от степени их трезвости. Если они совсем трез­вые, то с ними можно поговорить на общечеловеческие темы, если они слишком долго трезвые, то они злые, им спирт подавай. Если подвыпившие, то давай бороться. Если совсем пьяные, то тут уж сам думай, что с такими делать. Костя говорил, что хороший удар в голову иногда действует неожиданно хорошо и всё успокаивается. Но я уже, навер­ное, далек от таких способов. Хотя тело по привычке из­рядно напрягается, и пальцы начинают нервно сканировать пространство. Но мой здравый дух обычно побеждает, и ре­шает все на иных уровнях. Пока калебасил с неба непонятно как упал ветер, так, что деревья никак не удержали его, а потом пошел дождь. Я расставил палатку и решил, что оста­нусь до завтра, а завтра посмотрим, что с погодой будет. Рядом тек ручей, место уже достаточно высокое и все эти культовые места не так уж далеко. В общем, по местополо­жению я и так почти в эпицентре. Особенно я это понял, когда с неба упал ветер. Это был уже не простой ветер. А какой-то страшный. У неба был какой-то ужасный вой и то­тальное движение, от которого никак нельзя закрыться. Он, правда, потом немного стих, но после него вокруг началось какое-то непонятное, настораживающее движение. Все во­круг гудело, выло, стонало, и дождь уже стоял стеной. Я залез в палатку, и пока действие матэ продолжалось, я начал практиковать. В принципе, я стал понимать, что времени мне отпущено мало, и что основное действие, возможно, бу­дет уже сейчас. Тем более что стихии, похоже, решили раз­ыграться не на шутку, что меня ещё более подстегивало к абсолютной концентрации духа. Короче, время уплотни­лось, пространство — разрядилось, по ходу концентрации духа стала ощутима вся вертикаль. Вообще по-хорошему, с этого момента не нужно уже ничего писать, так как в прин­ципе тут-то и было посвящение, проходившее на белом луче. Но просто потом это ведь разворачивалось в последова­тельность переживаний, осмыслений, восприятий, которые связаны неразрывно между собой. Поэтому попробую за­писать просто опорные факты. Вообще перед посвящением нагнетение духа и концентрации всех подконтрольных энер­гий — факт непреложный. Когда достигается полная кон­центрация, то человеческая форма исчезает вообще, и вос­приятию открываются пласты и глубины, которые в обыч­ном режиме не доступны сознанию, так как с таким объемом восприятия сознание, имеющее человеческую форму, кон- фронтировать адекватно не может. И вот в этот момент на­чинается драма испытания клинка духа на прочность, ибо сформированная форма духа в процессе концентрации на­чинает испытывать на себе давление мира напрямую. Все его разрушительные факторы, случайные течения, в том числе и созидательные, но все они в этот момент создают силу потока, который должен сломать отросший стержень. И здесь уже человеческие потуги не спасут. Тут только же­лезное намерение, ковавшееся все предыдущее время, и вы­сокая духовность (то есть, понимание высших смыслов, ибо именно высшие формы придают собственному духу трезвую устойчивость). Тут, как бы восстают все духи, силы, и на­чинают давить. Ну, а силы немелочные, соответствующие данному посвящению. Ибо после этого посвящения ты дол­жен будешь стать владыкой этих сил, конечно, не сразу, а со временем, по ходу разворачивающихся сил посвящения. И владыка сил не какой-то там самовольный выскочка муску­лом играет. А планомерное строительство, только уже с ис­пользованием подчиненных энергий. И, естественно, по плану, утвержденному Главным Архитектором, а к нему тоже еще надо суметь попасть на прием. Все эти вещи будут понятны идущему. В моем случае были включены силы (в качестве испытывающих) соответствующей этнической местности, плюс планетарные, относящиеся к данной части континента. Как мне внизу еще молодой, да красивый бурят сказал: «На Байкале чертей видел?» Я сразу вспомнил тот случай, когда нечто меня всю ночь караулило у палатки в последнюю ночь на Ольхоне. Рычание этого нечто не было похоже ни на одного из известных мне зверюг. И, самое ин­тересное, что мы взаимно сканировали и удерживали во внимании на энергетическом и астральном плане. Физиче­ски я, конечно, сжимал в одной руке нож, а в другой топор, но выглядывать я боялся из палатки, потому что боялся уви­деть реально, что собой представляет это нечто. По массе было ощутимо, что зверюга превосходит меня. Но борьба пошла на астральном плане и как-то, похоже, я Её утомил. Кинуться на палатку она тоже не решилась, пролежала до утра, а я даже слегка дреманул, расслабив тело, но держа руки на инструментах. «Там чертей много» — добавил он. Утром, убедившись, что зверюга ушла, я осмотрел следы возле палатки. Она немного пошкребла своими конечностя­ми, когда ходила вокруг. По этим глубоким бороздам в зем­ле я вообще не мог понять, что собой представляло это чудо. «У нас здесь чертей нет, здесь места чистые» — заключил он. Может быть. Таких зверюг я здесь, действительно, не встречал. И по ночам, кроме блуждающих в поисках спирта бурят, я никого около палатки не ощущал. На их липкие до­просы: кто? куда? зачем? спирт? почему без спирта? Я от­вечал голосом исламского паломника, что я иду по святым местам почитаемого мной Будды. То ли от нотки в голосе, то ли от смыслового содержания, но они сразу отлипали. Так вот, среди наваливающихся сил был этот самый демон бу­рятской нации. Это было полуразобранное вялосущее не­что, которое достаточно сильно контролировало ситуацию внизу (в долине, на материале человеческих существ). При общей массе своего сознания, достаточно невысокоразви­той, бурятам нечего противопоставить этой силе, отчего они пьют, да попрошайничают. Это такая тихая паскуда, лезу­щая через слабых людей. Она распростерлась внизу доли­ны, но сюда она достигала посредством своих подданных — безвольных ребят бурят. Когда моя концентрация уже на­бирала ход, с гор на лошадях спускалась уже знакомая груп­па бурят. Я, не выглядывая из палатки, объяснил им полити­ку своей партии в двух словах. Они мне пожелали удачи. Больше спирт у меня уже никто не просил. Вообще, упоми­ная слово «Будда», я сильно нарушал свою концентрацию. Сюда ввели буддизм, чтобы хоть как-то сохранить народ. Буддизмом здесь не пахнет. Недавно выстроенные ступки выглядят, скорее, как экзотика, чем неотъемлемая часть края. Хотя, без этих ступок, уже совсем было бы мрачно, а так хоть буряты пьют у этих ступок и думают, что они буд­дисты, всё же какая-то культурная направленность. Но, во­обще сама долина и эти горы находятся под мощным лучом — покровом. И здесь легко удерживать концентрацию на правосторонней свастике (символ благополучия в буддиз­ме). Золотая свастика наиболее почитаемый здесь символ на тонком плане.

Далее деструктивные силы влияли и на уровне полуин­фернальных стихиалий, и общечеловеческих стихий. Про­тивостоял всему этому белый луч. Настройка концентрации шла на границе этих двух сил и должна была привести к устойчивому сиянию белого луча. На этот раз посвятителем был сам Шива. Ну, конечно, не сам, но по его лучу и че­рез его живое тело. Форма моего тела света выстраивалась по форме его солнечной ауры. Удивительно, что при такой высокой работе большую роль на начальной стадии концен­трации сыграл талисман с сапфиром — глаз Шивы, кото­рый я осветил, когда было полнолунье — Солнце в рыбах. Заодно и талисман прокачал на еще более мощном лучевом потоке. Когда моё тело света было закреплено, и оно с успе­хом выдержало давление нижних стихиалий и стихий, как на внутреннем плане, так и на внешнем (шквал ветра и дождя не прекращался, вой гор слышался непрерывно), оно под­верглось последнему испытанию — давлению самого луча. Это куда более жесткое испытание, ибо материя луча требу­ет полного отсутствия шероховатостей, и тело света должно быть сформировано полноценно. В общем-то живой, зна­чит, выдержал. Лег в шавасану. Расслабил тело и пустил по­ток более удобоваримых энергий. Потихоньку физическое тело перевел в среднее — пограничное состояние, чтобы оно совсем не развалилось. Ночью немного вздремнул.

21-й лунный день. Суббота. 17.06.2006.

Дождь также льет стеной. К утру заметно похолодало. Вообще, и так было не тепло. Но тут даже Бовин шикарный спальник не справлялся с холодом. Ветер тоже не сбавлял обороты, а, наоборот, потихоньку набирал. Стон гор стано­вился всё тревожнее. Чтобы совсем не смерзнуться и прак­тиковать далее, я решил маленько согреться. Недалеко от палатки тек ручей. Я решил сбегать в него окунуться. Раз­делся догола, чтобы по дождю одежду не мочить. Тем бо­лее что лунный календарь рекомендует в 21-й лунный день практиковать все виды закалки, больше движения и под­ставлять свое тело всем ветрам. Вот я только одной этой мыслью себя и двигал. Выбежал из палатки и увидел уже не ручей, а целую реку, у меня даже такая мысль нехоро­шая затесалась, что обратно я не уйду, поскольку еще не­много, и речка разольется, что её и не переплывешь, поток- то горный. Тело я свое омыл. Скорее в палатку укутывать свои отмороженные конечности. Запарил калебас. Вода еле грелась. Мороз и ветер не давали ей сильно нагреться и быстро остужали. Но всё равно процесс я разогнал. Пару часиков попрактиковал. Основная работа — по переводу и перераспределению сил и энергий тела света. Гармонизация его с физическим. Самому непонятная процедура, больше рефлексии. Состояние в принципе не переводилось, так как место и время ещё не изменились. Да и высшие стихии все больше и больше нагнетали. Мои аурные оболочки от на­пряжения готовы были лопнуть. В конце концов, сверху упал такой порыв ветра, что меня чуть с палаткой не унесло, голос гор стал ужасен. Мне было страшно выглядывать из палатки, но, вроде, отступать было уже некуда, звук бывше­го ручья уже был похож на рокот полноводной горной реки. В общем, мысли у меня поперли всякие разные и совсем не хорошие. Я выглянул наружу, а там уже всё снегом покры­лось, до палатки долетал то снег, то дождь, ветер ледяной. Но речку вроде можно ещё перебежать. Хорошо, что я взял перчатки. Руки в мгновенье отмерзли. Сложился и бежать с мыслью о том, что в 21 -й лунный день надо больше дви­жения. Решил отбежать недалеко, так, чтобы и в лесочке, и к высотам поближе, выбрал тихое и спокойное место, не­подалеку от другой горной речушки. Высота уже не та, и стихиалии такие появились вязкие, рядом болотистая мест­ность, горное болото. Но зато тихо. Место не очень. Долго я боролся с ним. То корни деревьев под землей шуршат, то наваливается какая-то тонко-эфирная сущность. Сон зато яркий и глубокий был.

22-й лунный день. Воскресенье. 18.06.2006.

Но проснулся опять от жуткого холода, воя гор и силь­ного ветра. В общем, суперстихии и сюда дорвались. Понял, что надо совсем бежать. Побежал к ручью, занырнул, но тело уже износилось и не чувствовало никакой благодати. Все сводило просто от холода. Вроде помню, чайку приле­пил и побежал вниз. На ходу отогрелся и заметил, что пра­вая нога плохо ходит — коленный сустав отмерз. Не гнулся. Добрался до того чудика, из которого город выходил. Город из него, действительно, частично вышел. Как-то я к нему добрее стал. Да и он уже на меня не навешивал. Но долго с ним все равно говорить не стал. Побег дальше. Чую, совсем мне плохо. Сознание плывет. Еще внизу я с себя несколько клещей снял, один, вроде как, мне показалось, укусить успел. Думаю, может энцефалит попер. Короче, опять шквал ни­чтожных мыслей, и фигово, и просто фигово, и правая нога еле волочится. Но зато чем ниже, тем теплее, и дождь все мельче. Дошел до стоянки, где мы с йогом ночевали. На­хлынули родные чувства. Когда мне совсем фигово — я осо­бо сентиментален. Присел я на доски, на сухом горючем разогрел воду и заварил чай. Стал думать хорошие мысли. Вот теперь тепло на душе стало. Я спокойно обошел эту по­лянку, погрузился в тепло нашей с йогом встречи, пережил еще раз все это, выделил еще тепла сердца и подумал, что ночевать я здесь не буду, а пойду-ка я дальше. Потому как после теплых мыслей мне как-то лучше стало, и я почувство­вал, что я могу идти дальше, и я пошел. Силился вспомнить, а есть ли там дальше какие-нибудь еще хорошие места, где можно переночевать. После предыдущих двух ночей я особо ощутил, как не очень хорошее место может напрочь разо­брать тело, если только не быть в состоянии воина всю ночь. А ведь так хочется отдохнуть. Восстановить тело. Ассими­лировать опыт. Ну, и просто снять напряжение. На средних высотах, на повороте дороги, близ ручья, открылась доста­точно просторная поляна. Сюда когда-то доезжала техника, лежат запчасти от лесовоза, кабина железная. А так в целом поляна чистая, энергетически просторная. Лучше места мне уже не найти. Выбрал на поляне самое энергетически уют­ное место, поставил палатку. Помылся в ручье. Разложился и сел практиковать. Матэ уже кончилось. Разогнался йо- говским чаем. Штука полезная! Он, похоже, с перцем, жар стал проникать во все уголки тела и отпаривать все скрю­ченные и скорченные места. Я подключил дыхание. Стал настраиваться на золотую свастику долины. Потом нащупал лучи, пронизывающие долину. И перешел на стадию созер­цания светоэнергетической панорамы долины. На закате солнца — это зрелище впечатляющее. Солнце светит из за­вершающего долину цирка, получается, что солнце светит со стороны Гималаев. Здесь это время дарует благо через свет солнца. Очень благоприятная медитация света. В основном все восприятие шло через центр солнечного сплетения. Это основной центр здесь. Затем наступило переходное время, когда солнце стало заходить за горизонт. Это было время медитации Шивы-Ардханаршивары. Вообще, для меня этот Хадж прошел под знаком Шивы. Мне было странно, в прошлый Хадж я шел с мыслью о Шиве, но Шива оказался далеким богом, и Всевышний был центром моего основного сосредоточения. Здесь Всевышний осветил мне путь только вначале и только благодаря первым трудностям. Кстати, в том месте, где я заплутал, там же и сбился с пути йог. Толь­ко у него была карта, и по ней он вышел на русло высохшей реки, а мне пришлось покружиться, да с мантрой Всевыш­него выйти на прежнее место. Всевышний был открыт как отец жизни только в трудные моменты, касающиеся жизни. А далее, все, что касалось практики и посвящения, наконец- то явился Шива. Шива был. Шива был со мной в этих го­рах. И в этот момент перехода дня в ночь явился еще один образ, на который я никогда не имел счастья медитировать — это Ардханаршивара. Мне открылся этот символ как символ двойственности, перехода, как символ единого на границе двух. В этот момент через опять талисман я легко открыл третий глаз и созерцал переход дня в ночь на грани­це неведомого. Потом время Шивы-Ардханаршивары за­кончилось. Опустилась тьма. Все это я созерцал, будучи в палатке. Я не видел всего этого внешними глазами, все эти явления природы я медитировал в состоянии полного едине­ния. Савикальпа самадхи. У меня работала савикальпа. И вот опустилась тьма. Наверное, внешняя тьма, но на духов­ном, то есть, хотел сказать внутреннем плане, синхронно с внешней тьмой опустилась внутренняя тьма.

Вот, если бы эта тьма была просто тьмой и была пу­ста как вакуум, то это было бы ничего. Но вот как раз это было иначе. Эта тьма была прибежищем целой цивилиза­ции сущностей. В высокогорье они не живут, там слишком суровые стихии, а вот здесь они куролесят. И вот эта ночь для них была неким оживлением. Сюда вниз стала спу­скаться погода. Перед заходом солнца облака пару раз от­крывали светило, и природа была уже в красках и оживала. Появилось какое-то, я б не сказал радостное, но достаточно светлое движение. И на закате солнца была истинно меди­тация света благополучия. Так вот, после медитации Ард- ханаршивары радость света сменилась радостью этих мало мне понятных сущностей. Не сказать, что это демоны или черти, но с ними как-то не весело и тревожно. Они как-то все враз вынырнули и активизировались. А свет ушел во­свояси. И мне пришлось быстро активизировать свои вну­тренние ресурсы, чтобы успеть полноценно отреагировать на прикосновение этих существ. Потому как, если достойно не отреагировать, то они просто тебя разберут по кусочкам, так что потом долго придется себя собирать. А я себе такую роскошь позволить не могу. Мое время на земле очень до­рого стоит. Очень.

Не сказать, что сущности были абсолютно враждеб­ны, но они были просто очень инородны и им пофиг, кто ты. Само прикосновение их тел уже сильно нарушало экологию человеческого пространства. Именно поэтому люди не лю­бят ходить одни. Когда они группой, то они сосредоточены друг на друге и образуют достаточно мощный общий эгре­гор, который их защищает от внешних влияний. Те одиноч­ки, которые «одиночки», замыкаются на себе и своем мире и, таким образом, отгораживаются от внешних влияний, но в таком замыкании соприкосновение все равно проходит на подсознательном плане, и тогда у человека может проявить­ся это в нарушениях со здоровьем или в сбоях в психике. Как, например, у того парня, который сидел наверху и бо­лел. Причем психически — особо было проявлено. Мест­ные буряты сильно поражены влиянием этих инфернальных стихий. Пока я искал верные формы взаимодействия с бы­тием этих инфернальных существ, совсем рядом я услышал мощный выстрел, а через некоторое время с другой стороны и намного дальше. Было уже совсем темно и вряд ли буря­ты стреляли в какую-либо животину. Я думаю, это просто была нормальная реакция их психики на прикосновение этих существ. Своего рода психологическая защита. Стрелять мне было нечем, поэтому я стрельнул духовно, один раз в сторону Бабаджи, и один раз в сторону Чинмоя. Вроде по­пал. Закрываться от панорамы восприятия я в принципе не мог. А иметь в восприятии эту ужасную картину тоже на­кладно. Поэтому я пошел в наступление. Я решил отвоевать этот клочок земли для своего нормального духовного суще­ствования. Я поставил в центре высокую башню Чинмоя, и окутал поляну присутствием Бабаджи. И взял власть в свои руки, сам встав на границе на дозоре. Конечно, на нор­мальный сон это не было похоже. Но, с другой стороны, я не могу закрываться наглухо от таких факторов, потому что тут как не закрывайся и как не рефлексируй на собственной ментальной каше, как это делает обычный человек, когда он один, все равно побочных эффектов от взаимодействия со средой не избежать. Поэтому, пусть я лучше буду немного недоспатый и утомленный, чем потом целый день, а, может, и больше рефлексировать на неожиданных аффектах соб­ственной психики. Да, к тому же, такого рода «огневая под­готовка» для тонких тел — штука завсегда полезная. Ведь на земле живем — одном из опаснейших во вселенной мест для нормального духовного существования. В данном контексте под духовным существованием я подразумеваю самостоя­тельное творческое бытие. То есть сущность, развивающая свой путь и вектор бытия. Сложное конечно понятие. Пото­му, как в изначалии каждый человек наделен искрой творче­ского самобытия. Но вот реально эту способность развива­ют очень немногие. Ну, а чтобы найти таких, которые живут полностью по законам своего собственного мира, это вообще по всей земле редкость. Тут, правда, в понимании этого тер­мина может быть подмена. Вы скажете, что все живут твор­чески, развивают какие-то идеи, художники творят, ученые открывают. Я согласен, на земле все мы что-то развиваем, но что? Кто нам кладет на головы эти идеи? Кто нас дергает за ниточки. Только очень внимательный и опытный наблю­датель поймет, что люди развивают чьи-то чужие идеи, про­живают не свои жизни. Они вынуждены либо продолжать генетическую линию наследственности, либо попадают под влияние более сильного эгрегора. И, в принципе, людям это удобно, им не надо особо задумываться над законами бы­тия, им не надо сильно мучиться ответственностью за соб­ственное бытие. Ведь они проживают чужую жизнь, отра­батывают чужую идею, значит, спрос будет с «тех». Это как люди советского времени говорили: «А мы свято верили, а правительство нас обмануло». А почему вы сами за себя не думали, почему должно правительство за вас думать. Если ты начинаешь думать, то весь груз ответственности за соб­ственное существование и за каждое телодвижение ложится на твою голову. Поэтому люди стремятся скорее встроиться в какую-нибудь структуру, партию, общность, фирму. Я не против, встраиваться можно и нужно, но себя не забывай, с себя ответственность не снимай. В любом случае, по за­конам существования на земле, так скажем, энтропийного существования, обстоятельства, обещающие какие-то блага, все равно поимеют с вас больше, и на это не надо закрывать глаза, если вы хотите стать бессмертными, духовными или, иначе, — самостоятельными. Некоторые мастера развивают собственную самостоятельность до такой степени, что ста­новятся, в целом, независимы от материи земли. Но это не самое важное. Какая, в конце концов, разница в этой ма­терии ты развиваешь свое собственное бессмертное суще­ствование или в материи какого-либо другого мира, в любом случае, если ты хочешь сохранить свое бессмертие — ты от­вечаешь за все. Закрывать на что-то глаза ты уже не име­ешь перед собой никакого права.

23-й лунный день. Понедельник. 19.06.2006.

В общем, отвлекся немного. Просто такая позиция все равно требует какого-то объяснения.

Все-таки я уснул. На рассвете я планировал запарить чай, да хорошенько посидеть, вжиться то бишь во все, что со мной произошло, извлечь, так сказать, квинтэссенцию, и шлифануть еще одну грань на своем драгоценном камне.

Зря, конечно, планировал. 23-й лунный день подразумевает физическую активность и работу с позвоночником, а также уверенное действие. Это я с самого пробуждения просто те­лом почувствовал. За все время моего паломничества мое тело стало потихоньку истощаться от однообразной нагруз­ки. Ему жутко не хватало хатха-йоговских движений, чтобы высвободить все астральные силы из забитых суставов, свя­зок, позвонков. Ну и начал я из положения лежа в спальном мешке потягиваться, прогибаться, прокручивать суставы, в общем, хорошо пошло, тело прямо оживать стало, как соком налилось. Такая сразу четкость и ясность в сознании поя­вилась. После такой импровизированной хатха-йоговской разминки я, наконец, решил сбегать на ручей и умыться. Плавать я сегодня уже не собирался. Вышел из палатки, а там потрясающая красота. Воздух как будто пронизан наме­рением, поляна аж звенит. Ну да, я ж полночи пронизывал ее своим намерением. В общем, поляна стала пригодной для любых телодвижений. Мне сразу захотелось сделать какие- нибудь сложные магические пассы, чтобы впитать в себя эту звенящую силу, которая впитала в себя всю красоту этих гор, лесов и рассвета. Циклон практически стал слабнуть, и небо было в красивых голубых просветах. На востоке из-за гор восходило солнце, а на западе из-за перевала поднима­лись лучи и расходились на полнеба. И вот это явление было не понять. Мой теперь уже друган таксист, встретив меня на вокзале, сказал, что я не первый, кто это видел, и объяснений этому пока никаких нет. Тогда я себе объяснил просто — это лучи святой Монголии. Там поутру шамбалисты просыпа­ются и медитируют, ну и лучи их духовного сияния прости­раются с западной стороны по небесам. С востока — солн­це, а с запада — свет земли встает навстречу свету солнца.

Вообще было страшное желание подпрыгнуть повыше, чтобы заглянуть за перевал и увидеть лик святого, чей нимб так ярко сияет на рассвете. Хотя, честно говоря, это сия­ние меня не сильно удивило, ибо в своих медитациях здесь я видел сие пространство внутренним зрением, оно здесь все пронизано лучами, лучами высокой духовности. Сам воздух непрерывно электризуется горными грозами и чистыми ве­трами, белыми снегами и чистыми ручьями.

Я стал делать дыхательные упражнения на ходу. Пер­вое это «руки толкают небо». Появилось такое ощущение, что я реально руками упираюсь в небо, и по позвоночнику проходит тугая упругая волна отдачи. Здесь просто воздух пропитан энергией и, если ты грамотный маг, то, вступая во взаимодействие с окружающей средой, ты ее структуриру­ешь в более высокие формы. И тогда среда начинает под­держивать все твои телодвижения как свои собственные. Получается так, что ты двигаешься в каком-то волшебном пространстве, которое разумно откликается на все твои те­лодвижения, напитывая своей энергией твое тело и дух.

Но я планировал пить чай. Поэтому я вскипятил круж­ку и запарил чай. Чай мне как-то не пошел. Он даже в желудке как-то колом встал. И я еще раз понял, что пла­нировать по старой памяти ничего не нужно. Тело хотело двигаться и играть с силами пространства, а я его засунул в палатку и налил в него чая. Короче, чуть не расстроился. Это, наверное, местные духи меня запутали в моих желани­ях. Если уж они сбили московского йога, вооруженного до зубов картами, в том же месте, где они запутали на дороге меня, вооруженного до зубов объяснениями местного буря­та, то уж соблазнить меня пить чай, вместо того, чтобы де­лать магические пассы и укреплять дух им, наверное, ничего не стоило. На то они и духи.

Добил чай и стал собираться. Упаковался. Попрощался с местом и ринулся в путь искать обратную дорогу. Помню, как я москвича убеждал, что он за два часа до низа добежит.

Сам шел и не понимал. Как у меня из памяти напрочь вы­пали эти места. Мне казалось, что от моей последней сто­янки до сухого русла реки сто метров. А оказалось два часа ходьбы. И еще от русла реки до главной дороги час. Даже неудобно как-то стало перед москвичом, ведь он мог и опо­здать. Вообще, мне странно, что место это сыграло со мной такую шутку. Такие огромные пространства дороги и выпа­ли из памяти. Вот духи, чего творят.

На обратном пути повезло. В дацане не было никого. Я спокойно зажег палочку, постоял. Но все равно не то. Как закончил свое созерцание, подъехали два пьяных аксакала. Один немой мелочь сгребал, а другой докопался. Я от него легко и доброжелательно отделался, хотя он был настроен не очень доброжелательно. Доковылял до Ниловой пусты­ни. Там нашел укромный уголок. На реке островок, а на ней танцплощадка. Видно, пока я в горах боролся со стихией в своем савикальпа самадхи, люди здесь не по мелочи боро­лись физически со стихией. Танцплощадка целая, но раз­мыт к ней подход. Я по камням допрыгал. Там разложился и поставил варить кашу. Сам стал крутить тайцзи. Так я скоротал время до автобуса. Когда автобус стал отъезжать, горы совсем открылись. Все белые, как будто пятитысячни­ки. Но красивые, сволочи. По -мальчишески обидно, что не прорвался к озеру. Вроде «экстремист», но, честно говоря, с моим снаряжением об этом думать было нельзя. Я понимал, что то, зачем я сюда шел, я взял, а озеро — это был предлог и путеводная нить. Оно просто указало направление, в каком я должен был идти. Именно в конце долины вся концен­трация лучей и энергий, а все остальное тело долины — это только поддерживающая и трансформирующая структура.

Могу сказать с уверенностью одно, что это какая-то узловая точка, но для чего и откуда — мне это не открыто. Отсюда мне прекрасно было видно, какой ворох работы я еще должен буду здесь в Томских болотах провести. Здесь мне был задан шаблон моей дальнейшей работы. Здесь мне было показано, как строятся структуры света в привязке к опре­деленной местности. И тут я понял, что надо бежать скорее домой, а то если я пропущу день летнего солнцестояния, то спица моей свастики над Томском не состоится. А ребята, я в курсе, они даже не имеют понятия об этой работе. И рухнет солнечная свастика, и рухнет Томск под игом запада ли, вос­тока ли, разницы уже не будет. Пусть все-таки Томск оста­нется русским городом в высшем смысле этого слова. Пусть это будет башня света. Пусть это будет город богов. Ведь мы здесь уже и так немало поработали. И это было отчетли­во видно с гор. И это нельзя оставить. И это нельзя забыть.

А эта часть дневника приведена для сравнения, здесь моё сознание ещё претерпевало сопротивление буйной мо­лодости, здесь материал, который покажет, как сложно развязывать узлы, завязанные по незнанию, да ещё, возможно, и не тобой...

Это период моей службы в рядах постсоветской армии, Российской я бы поосторожничал её называть, именно ту, в которой я оказался.

Загрузка...