Ведун

Глава 6

Визит Михайлы Потапыча затянулся на неделю, уж больно понравилось медведю угощение сердобольной Егоровны. Два раза в день она насыпала в чугунок литров на пятнадцать-двадцать смесь из зерен пшеницы, ржи и гречки. Добавляла туда немного мяса и вяленой рыбы. Заливала водой. Затем долго томила в печи. Полученную массу охлаждала. Я помогал выносить чугун во двор, и мы вываливали его содержимое в выдолбленное из ствола дерева корыто, из которых деревенские обычно кормят свиней. У Егоровны живности кроме кота не было, мясом, молоком, яйцами и прочими продуктами животноводства её снабжали селяне — однако корыто имелось. До этого оно пылилось в сарайчике, теперь пригодилось.

Медведь оказался вполне себе добродушным, но ужасно докучливым. Стоило мне выйти из дома, как этот приставала тут же появлялся с граблями в пасти и навязчиво требовал, чтобы его ими чесали. Приходилось идти навстречу. Поначалу Михаил был похож на шелудивого пса, старая шерсть клоками торчала по всему его телу и вонял соответственно. Через несколько дней моих стараний вся она была удалена с тела животного и утилизирована Василисой Егоровной.

— Пояс свяжу, — сказала старушка, — от подагры, прострела и ревматизьму лучше средства нет.

Собранную шерсть она долгое время вымачивала в расположенном неподалеку ручье. Затем вывесила во дворе на бельевых веревках на просушку.

Избавившись от беспокоящей его старой шерсти и после того, как я его искупал в ручье, медведь превратился в гладкошерстного красавца и более не благоухал аки матерый бомжара. Однако этот халявщик отнюдь не успокоился. Эксплуататор детского труда так и норовил сунуть мне в руки проклятые грабли, после чего заваливался на спину, раскидывал в разные стороны могучие лапищи и подставлял живот, мол, чешите его. Смотрю на эту наглую морду и вспоминается эпизод из одного старого фильма: — Махайте мне, махайте! Дайте мне бурю! — К сожалению, не помню, как он называется.

В конечном итоге, вся эта байда мне надоедала, и я бежал заниматься своими делами. Прилипчивый Потапыч непременно увязывался за мной и сопровождал меня во время бега вокруг дома и на спортивной площадке. Понравился я ему что ли?

Поначалу, я не разделял оптимизма Егоровны насчет абсолютной безобидности медведя. Дикий зверь, он и в Африке дикий, тем более столь огромный хищник. Поднимется на задние лапы, кажется, что выше меня едва ли не в два раза. Мне хватит легкого удара когтистой лапы, чтобы вновь оказаться в мрачном Ничто. Но постепенно мой страх прошел. Мишка оказался вполне себе добродушным зверем. А еще он очень уважал Сидора, безропотно принимал его старшинство, и кот частенько его строил. Стоило черному как ночь котофею выйти во двор, Потапыч сдувался на глазах, утаскивал грабли в крытый дровяник, где оборудовал себе место для отдыха и по первому требованию кота возил его на спине по двору. Если что не так, Сидор беспощадно драл медведя когтями или кусал за уши. Как ни странно, могучий дикий зверь стойко переносил все кошачьи издевательства и ни разу не наказал наглого Сидора, хоть имел более чем достаточный потенциал для этого. На чем основана эта весьма странная иерархическая структура, Егоровна не очень внятно пояснила, мол, молодой ишшо Мишаня, а Сидор помозговитее будет.

Поспать Мишка любил, особенно с полным желудком. Вот, казалось бы, всю зиму продрых в берлоге, должен выспаться на всё лето. Ан нет, набьет брюхо и на покой, если, конечно, меня в этот момент нет во дворе, ну или Сидора.

Через неделю, откормившись на харчах заботливой Егоровны, медведь утопал в лес по-английски, то есть, не попрощавшись. Вечером резвился во дворе, катая с место на место небольшое круглое бревнышко, утром его уже не было.

— Жену себе искать ушел, — прокомментировала исчезновение косолапого погрустневшая женщина. — Таперича, пожалуй, до следующей весны не увидим Мишаню нашего.

Мне тоже немного взгрустнулось — успел привыкнуть к этой наглой навязчивой роже.

Тем временем весна все сильнее и сильнее вступала в свои права. Непривычно как-то, на улице всего лишь начало апреля, а солнце жарит прям по-летнему. Травка на склонах холмов начала активно пробиваться из-под земли, проклюнулись мать и мачеха одуванчики и еще какие-то неизвестные мне цветы. Птицы прилетели и, оккупировав местные леса, оглашали окрестности своими брачными песнопениями.

Столь бурное наступление теплого сезона в средней полосе Европейской части России меня заметно смущало. В той реальности я не помню, чтобы в самом начале апреля было так тепло. Оно и в мае мог снежок пойти, а в июне бывало, что и примораживало по ночам градусов до пяти. А тут прям бурление жизни: птички, травка, цветочки, почки набухают на кустах и деревьях. Проконсультировался на этот счет с многоопытной Егоровной. Старушка ничего странного в происходящих природных метаморфозах не нашла.

— Так у нас каждый божий год происходит, Андрюша. Правда летом дожди затяжные случаются, хлебушек вымокает, ну или градом урожай побьет. Однако такого уже давно не было, последний раз лет двадцать тому как напасть случилась. Война тогда еще была с туркой. Вот Господь и разгневался на людишек, что в мире и согласии жить не можем и ниспослал наказание на наши грешные головы.

М-да, темные времена, на всё воля Божья. Скорее всего, вулкан какой шарахнул и выбросил в стратосферу миллионы тонн пепла, или морские течения не так себя повели, метеорит упал… Хотя у Боженьки нет других забот, как напускать разные кары на головы людишек.

Столь крамольные мысли, разумеется, своей покровительнице не высказал, лишь про себя ухмыльнулся. Ну ничего не могу с собой поделать, несмотря на то, что практически выучил наизусть Часослов, я так и остался неисправимым атеистом, верующим в нерушимые законы Природы, а не в божественный промысел.

Кстати, насчет нудной зубрежки, я оказался кругом неправ. Во-первых, поднатаскался в местной русской грамматике. Стоит отметить, что цифирь, к моей вящей радости, здесь оказалась привычная для меня арабская. Во-вторых, упражнения с запоминанием малопонятной белиберды, здорово поспособствовали развитию моей памяти. И вообще, вооружившись Словом Божьим, отныне могу дать отпор любым проискам Нечистого. Хе-хе-хе! Ладно, шучу. Но аргументированно поучаствовать в богословском, да и в любом другом диспуте — лехко. На самые убедительные постулаты оппонента могу запросто выдать: «А вот в послании к офесянам (огарянам, фелистимлянам и пр.) святой Павел (Илья, Марфей и т. д.) сказал то-то и то-то», ну и еще ляпнуть что-нибудь эдакое замысловатое:

— Согласитесь, всегда в тему и актуально, потому, как непонятно.

В подобных спорах, важно не то, что ты сказал, а как ты это сделал. Пусть свои слова — полная ахинея и чушь собачья. Однако всякая чушь, произнесенная твердым убедительным тоном, с лихвой покроет любую истину, неуверенно промямленную оппонентом.

После поездки в Боровеский Трифонов монастырь, основанный по словам Егоровны лет четыреста назад святым старцем Трифоном (ну а кем же еще, судя по названию?), я буду допущен к другим источникам знаний: математике, географии, истории и прочим премудростям, кои должен знать боярский отпрыск. Жду этого момента с нетерпением.

Постепенно Протва начала возвращаться в свое естественное русло. Как следствие, стали освобождаться от воды заливные пойменные луга. Зашедшая на поля вместе с вешними водами рыба скапливалась в многочисленных бочагах, площадь которых катастрофически уменьшалась едва ли не на глазах.

В один прекрасный день, я усмотрел на пойме толпы народа, шарящего по оставленным после разлива мелким озерцам. На мой вопрос, «чем это они там заняты?», старушка ответила:

— Так рыбу ловят, Андрюшенька.

Нельзя сказать, чтобы по прошлой жизни я был очень уж заядлым рыбаком. Сидеть на берегу с удочкой, объедаемый крылатыми кровопийцами — это не по мне. А вот в компании мужиков побродить с бреднем или еще какой браконьерской снастью — наш метод. Ну, разумеется, посидеть вечерком на берегу у костерка выпить водки и закусить ушицей из свежевыловленной рыбы.

— Бабушка, а как бы и мне присоединиться к этому пиру жизни?

— Чего? — не поняла старушка.

— Ну рыбки половить.

— А это, — старушка почесала затылок. — Дык если рыба нужна, завтрева свистну добролюбовские воз подгонят. У них её счас девать некуда, свиньям да курям скармливают.

— Не, Егоровна, тут важен не результат. Процесс главное. — Немного подумав, добавил: — Хотя результат также важен. Я один рецепт как закоптить леща знаю. Пальчики оближешь.

— Дык у нас и коптильни нет, милок.

— Сам сделаю, — с уверенным видом заявил я.

Вообще-то в устах двенадцатилетнего мальчишки мои слова выглядели, пожалуй, неубедительно. Однако я постарался вложить в них столько уверенности, что лед недоверия к моим возможностям был сломан. Егоровна вытащила из сарая плетеную из ивовых прутьев здоровенную корзину.

— Вот этим и лови. Протаскивай по бочагу, глядишь, что и попадется. Я б тебе помогла, но у меня назавтра куча народу на прием припрется, чай две недели без мово вспоможения, вот и поднакопилось страждущих.

Я критически осмотрел орудие лова, подержал в руках, оценивая вес. Тяжеловато уж больно для моего пока что хилого организма. Тут же в памяти всплыла простейшая схема легкого бредня, посредством которого несложно ловить рыбу в одиночку.

— Не, бабушка, такая конструкция не пойдет. Я видел обрывок сети в сарае. Дозволь сделать снасть получше.

— А смогёшь? — с нескрываемым сомнением посмотрела на меня старушка.

— А чего там мочь, дело нехитрое, — уверенным тоном выдал я.

— Тады, пользуйся. Еще что-нить тебе надо?

— Бечевы льняной бобину, ниток суровых катушку, немного дегтя, инструмент сам знаю где находится.

Егоровна удивленно посмотрела на «боярича», по её глубокому убеждению криворукого и неспособного держать в руках ничего тяжелее ложки. А тут вдруг такое выдал!

— Хорошо, внучок, но коль ничего у тебя не сладится, завтрева можешь взять на рыбалку корзину.

Чтобы не выглядеть в глазах доверчивой старушки болтливым хвастуном, немедленно взялся за дело. Для этого вытащил из сарая во двор кусок крупноячеистой сети размером примерно два на два метра. Дырявая во многих местах, но не критично, главное, не гнилая, а прорехи как-нибудь залатаем. Затем достал деревянный ящик с ручкой со всяким столярным инструментом, забытым по пьяни наемным работягой, правившим избу пару лет назад. М-да, видно крепко отшибло память мужику винище, коль не вернулся за оставленным добром, а может, и сгинул где-нибудь под забором, или зарезали сердечного лихие люди. Всякое в жизни бывает.

Вооружившись топором направился к ближайшей лесной опушке. Там срубил две довольно толстые ровные орешины и шесть стволиков потоньше. Приволок во двор, освободил добычу от ветвей, зачистил от коры, затем пилой порезал на нужные мне куски. Из тех, что потолще соорудил горнило снизу ровное, сверху дугообразное. Чтобы согнуть орешину пришлось проявить определенную смекалку и изворотливость. Жаль Потапыча нет, вот кого бы припахать. Концы надежно замотал прочной бечевой, смазанной дегтем. Оно проволокой медной или из мягкого железа значительно надежнее было бы, да где же её взять. Затем к получившейся конструкции привязал шесть тонких стволиков, связав их воедино с противоположного конца. Таким образом, получил некое подобие остова чума или индейского вигвама. Все соединения перевязал крепко-накрепко бечевкой, которую заранее тщательно пропитал березовым дегтем, чтобы не набухла от воды, и конструкция на рассыпалась, а потом еще и сверху обильно смазал узлы. Вонизм еще тот, но деваться некуда. Осрамиться перед старушкой ой как не хочется.

Из подвернувшейся под руку щепки вырезал грубое подобие челнока и намотал на него суровую нить. Для начала залатал дырки в сети. Затем обтянул ею жесткий деревянный каркас, тщательно примотав к нему сетку посредством намотанных на челнок ниток.

Получившуюся конструкцию повертел, подергал. Вроде бы достаточно прочно получилось, подвести не должно. Завтра проведем, так сказать, полевые испытания.

Все это время, Егоровна, вооружившись пестиком и ступкой, сидела на крыльце и готовила какие-то зелья из известных лишь ей одной загадочных ингредиентов. Иногда старушка бросала косые взгляды в мою сторону и её морщинистое лицо озаряла добрая улыбка. Наконец не удержалась и прокомментировала мои телодвижения:

— Экий ты, Андрюша, затейник. Глянь какую хитроумную конструляцию сообразил. — она подошла, оценила вес получившегося бредня, и, помотав удивленно головой, выдала компетентное: — А ведь действительно, этой штуковиной половчее в бочажках орудовать. Корзина супротив её тяжеловата и не такая глыбокая.

Все-таки молодец бабушка, хоть и в возрасте, а мозги варят, как не у всякого молодого. Мгновенно заценила идею.

— Егоровна, а здешние мужики, разве бредешком не промышляют?

— Ну почему не промышляют? И сетями, и бреднями, и корзинками ловят, и переметы ставят, и острогой бьют, а пацанва удочками удит, а когда вода согреется, руками тащат из-под коряг, особливо налимов. В реке нашей всякой рыбы жуть скоко, даже стерлядка попадается, белорыбица тож.

На следующее утро я отменил традиционную тренировку. Сразу после плотного завтрака прихватил бредень, большой полотняный мешок для рыбы и спустился с холма, на котором располагалось имение поместной дворянки Третьяковой.

Ха, имение: изба, хоть и вполне добротная, да пара сараев, отдельно подвал с ледником для хранения скоропортящихся продуктов, и все это огорожено довольно хилым заборчиком. Впрочем, еще есть большой сад, вполне себе ухоженный, и пятьдесят гектар под пашню.

Разумеется, сама Егоровна за всем этим уследить не в состоянии. Для этого существуют окрестные деревни и села с довольно многочисленным крестьянским населением. На летний наем к лекарке идут весьма охотно, поскольку та не скупится и щедро оплачивает крестьянский труд звонкой монетой. А мужики время от времени получают еще и премию в виде стопочки «с устатку» первоклассного самогона, изготовленного умелыми руками Василисы Егоровны и выдержанного в дубовых бочонках. Я как-то пригубил из случайно оставленного на столе штофа. По вкусу отличный скотч. Жаль рановато мне употреблять спиртные напитки. Стану взрослым, тогда… Вот только не подумайте, что в прошлой жизни я был отпетым пьяницей. Алкаши не достигают успехов в жизни, каких добился я. Однако для повышения тонуса принять пятничным вечерком после напряженной рабочей недели рюмочку-другую качественного вискарика, на мой взгляд, к алкоголизму не имеет никакого отношения.

Спустившись с пригорка, направился к ближайшей луже, оставшейся после ухода основной воды с пойменного луга. Стянул с себя полотняные штаны и рубаху, обувки на ногах не было — с наступлением тепла, вопреки настояниям доброй Егоровны, заставлявшей меня носить чёботы, ходил босиком. Привык кожа на ступнях огрубела, теперь никакой обуви не нужно. Впрочем, от хороших кроссовок я бы не отказался — это вам не поделки местных кустарей, абсолютно бесформенные, то есть без разделения на правую и левую, по этой причине неудобные.

Оставшись в полном неглиже (а кого стесняться?), взял в руки бредень и ступил в воду. М-да, дайте тепленькую! Впрочем, через минуту вода уже не казалась обжигающе ледяной. Потащил бредень от одного берега к другому. Эх, жаль загонщиков с боков нет, рыба не такая уж и дура, чтобы самой лезть в ловушку. Но вроде, добычи тут предостаточно, время от времени получал по ногам чувствительные удары, а еще и наступал на что-то склизкое шевелящееся. Вообще-то, меня этим не запугать, ядовитых рыб в реках Средней полосы Европы не бывает, хищников способных растерзать человека, также— это вам не Амазонка с её пираньями, крокодилами и многочисленными змеями.

Первый улов оказался вполне приемлемым. Пара крупных щук, окуней пяток с полдюжины лещей, плотвы много, линь, подуст, три достойных сазана, здоровенный карп. Крупняк упаковал в мешок, мелочь оставил на берегу на радость чайкам, воронам и еще каким-то птицам, деловито кружащих над бесчисленными усыхающими озерками в надежде на легкую добычу.

Посидел на бережке, согрелся, передохнул и направился к следующему бочагу. Этот был немногим подлиннее, бредень пришлось тащить дольше, к концу подустал основательно. Впрочем, оно того стоило — со второго захода набил мешок добычей по самую горловину. Пришлось притопить снасть в воде, чтобы никто не позарился, громоздить двадцатикилограммовый мешок на спину и тащить хоть и не по очень крутому, но все-таки склону.

До дома Егоровны добрался совершенно ухайдоканным. Сил хватило высыпать рыбу в заранее приготовленную для этой цели бочку. Потрошить и засаливать после будем, а пока азарт и плевать на усталость. Посидел минут двадцать. Детский организм он весьма пластичен, и усталость из него улетает моментально.

До обеда успел притащить еще два тяжеленных мешка рыбы. Бочку набил, но на этом не успокоился, побрел обратно по склону вниз за очередной добычей. Сам себе напоминаю, забравшегося в курятник хорька — вроде бы, пару куриц придушил и хватит тащи в лес, ан нет, нужно ещё, ещё и ещё и всё мало.

На этот раз решил протралить совсем уж небольшую лужу. Но лишь стоило мне к ней приблизиться, увидел самого настоящего крокодила. Нет, это поначалу мне показалось крокодилом, на самом деле во всю длину бочага распласталось огромное усатое чудовище с плавниками и хвостом. Рыба. Нет РЫБА. Думал сом, но, приглядевшись понял, что это самый что ни на есть осетр. Два метра в длину, может быть больше. Охренеть! Как же ты сюда попал, голубчик?! Насколько мне известно, осетры водятся в низовьях Волги и Каспийском море, а тут сугубо пресноводная речка, к тому же, не такая уж и глубокая. Удивительно!

Разумеется, справиться в одиночку с такой чудой-юдой я даже не надеялся. Натянув по-быстрому штаны и рубаху рванул к дому Егоровны. Там мужиков, ожидающих приема, хватает, авось, кто и поможет.

Василису Егоровну обнаружил с щипцами в одной руке и основательно источенным кариесом коренным зубом, находившемся незадолго до моего появления в челюсти какого-то здоровенного бородатого мужика. Лишившись зуба, тот, сидя на табурете, охал и причитал будто баба. На что лекарка его успокаивала:

— Ты, Иваныч, не верещи, чай не беременный и по яйцам не попало! А зуб, так его таперича и нет, дырка там, поменьше надо было орехи зубищами грызть, да табачишем баловаться — эвон кака чернота на кусалках! Как только Марфа с тобой любезничает по ночам?! Ты покамест это место побереги, горячего, горького и кислого токо завтрева можно, сёдни можешь стопочку водочки для сна принять… — Увидев ошалевшего меня, старушка прекратила медицинский инструктаж и обратилась ко мне: — Что такой заполошный, Андрюша, аль какая беда приключилась?

— Там, — я указал рукой в сторону двери, — рыбина огроменная! Мне одному взять не по силам будет. Помощь нужна, Егоровна.

— Сом, что ли? — перестав причитать, поинтересовался Иваныч.

— Не, не сом, — ответил я, — сдается мне, осетр.

— Да ладно! — забыв о навсегда потерянном зубе, возмутился мужик, — осетров в наших местах отродясь не водилось!

— Вот те крест! — я осенил себя двуперстным знамением. Затем обратился к хозяйке: — Егоровна, надо бы мужичков пять мне в помощь.

Старушка не стала больше ничего спрашивать, посмотрела на вылеченного страдальца и едва ли не в приказном тоне выдала:

— Степа, я пока бабами займусь, а ты соорганизуй мущин, да помогите мому Андрейке!

На улице по лавкам сидело мужиков человек пять, да женщин раза в два больше. Упрашивать никого не пришлось, все «мущины» и две особо активные бабенки изъявили желание поучаствовать в охоте на чудо-юдо. Только попросили меня обеспечить их необходимым для транспортировки количеством веревок, а также топориком, чтобы «рыбина хвостом не заехала».

Подойдя к бочагу, народ увидел гиганта и проникся.

— Действительно осетр, — почесав плешивую башку выдал какой-то невзрачный мужичок в лаптях драном армяке и латанных-перелатанных штанах. — Я на их в Астрахани насмотрелся. Этот ишшо не очень вымахал.

Затем среди мужиков начался совет, как ловчее всего добыть рыбину. Советом, происходящее назвать можно было с великой натяжкой. Скорее это базар-вокзал, с шумом, криками, переходящими во взаимные оскорбления. К счастью, до мордобоя дело не дошло. Степан Иванович, поорав с полчаса вместе с другими мужиками, наконец вооружился топором и, войдя в воду, стукнул осетра пару раз обухом по башке. Рыбе вполне хватило. Тут и прочие подскочили. Обмотали тушу веревками, и совместными усилиями выдернули её на берег. А там стало значительно проще. Народ подобрался крепкий, повязали рыбину веревками так, чтобы нести сподручнее было и с шутками-прибаутками потащили к дому народной целительницы. Осетра положили на травку посередь двора, освободили от веревок и отправились на лавку с другой стороны дома дожидаться своей очереди на излечение. За проявленный героизм старушка выставила участникам эпопеи два штофа хлебного вина и кое-какую закусь. Таким образом ожидание приема у лекарки превратилось в довольно шумное гульбище с песнями, а может быть и с плясками. Меня всё это особо не касалось, ибо мал еще винишком баловаться и до баб организм не созрел.

Я быстро пообедал и занялся разделкой ранее добытой мелочёвки. Освободив рыбу от требухи, тщательно промывал ключевой водой. Часть отнес в ледник, остальное укладывал в бадейку, при этом каждый ряд пересыпал обильно солью. Сверху водрузил деревянный круг чуть меньше диаметра бадьи, на него положил приличного веса камень. До вечера управился. Осетра не трогал по требованию Егоровны, мол, ты еще молод, Андрюша, тут опыт надобен. Ну что же, не возражаю, готов передать «карты в руки» сведущему человеку. Интересно, где это нашей бабушке подфартило набраться опыту в разделке таких рыбин?

Разделкой рыбы я занимался не в одиночку. В этом мне активно помогал кот Сидор. Ну как помогал? Буквально из-под ножа, урча и сверкая глазищами, выхватывал рыбью печень и молоки с икрой. Сожрал столько, что я диву давался. Куда только уместилось? Обожравшись, котяра превратился в шар, прилег рядом с корытцем и жадными глазами следил за каждым кусочком летящей туда требухи.

Разобравшись со всеми страждущими, Василиса Егоровна первым делом покормила меня, да и сама поела. Затем довела на оселке до бритвенной остроты приличных размеров нож.

Сама разделка осетра много времени не заняла. Отточенными движениями старушка вскрыла рыбий живот и вывалила на холстину здоровенные набитые икрой ястыки. Прочие внутренности изъяли и пометили в корыто к требухе, извлеченной из других рыбин. Затем топором порубили осетра на куски. Голову и хвост хозяйка отнесла на кухню поместила в чугун с водой и поставила вариться. Остальную осетрину хорошенько промыли и до поры до времени отнесли в подвал на ледник.

После того, как мы разделались с рыбиной, осталось самое вкусное, на мой взгляд. Осетровая икра, та самая, которую ненавидел штабс-ротмистр Верещагин в фильме «Белое солнце пустыни» и которую я всю сознательную жизнь в той реальности мечтал поесть вволю ложкой, но как-то не срослось — слишком дорогое удовольствие. Теперь моя мечта вполне может осуществиться, надеюсь тарелочку ценного продукта бабушка не пожалеет для «внучка».

Егоровна вытащила из дома огромный бронзовый казан литров на пятьдесят. Интересно, где она его хранила, ибо раньше я его не видел. Взгромоздив посудину на треногу в конце двора подальше от дома и хозяйственных построек, велела мне натаскать свежей родниковой воды. Дело для меня нехитрое, вооружился коромыслом и двумя деревянными ведрами литров на пятнадцать каждое, пару раз сгонял к роднику. Заполнив казан примерно наполовину, остаток слил с бочку, из которой берем воду на повседневные нужды.

Пока возился с водой, Егоровна соорудила костерок под казаном. После закипания высыпала в емкость килограммов пять-шесть соли. Когда соль растворилась совместными усилиями сняли казан с огня, поставили на землю и стали ждать, когда крепкий горячий рассол слегка остынет. За это время я успел еще раза три сбегать за водой, благо родник был неподалеку. А бабуля принесла из избы пару больших кастрюль, небольшой таз, неглубокий черпак с дырками и пяльцы для вышивания диаметром немногим больше горловины кастрюль. В пяльцы заправила шелковую сетку с ячейкой чуть менее сантиметра. Всё это оставила рядом с казаном.

Периодически бабушка измеряла температуру остывающей воды методом опускания пальца. Я с ужасом наблюдал за её манипуляциями, а ей хоть бы хны. Сунет в воду указательный палец, тут же вытащит со словами:

— Не, Андрюшенька, покамест горечеват тузлук.

Наконец температура в казане опустилась до приемлемых значений, и Егоровна подступила к лежащим на полотне ястыкам с икрой. Для этого слишком длинные и тяжелые резала на куски весом примерно по три кило. Два таких куска после тщательной помывки в холодной воде были помещены в казан с крепким соляным рассолом. Далее женщина сжала пальцами правой руки запястье левой и, закрыв глаза, начала отсчет пульса. Разумно, из часов у нас в хозяйстве только ходики с кукушкой в комнате бабули, не тащить же это сокровище во двор. Я ничуть не шучу насчет сокровища, часы даже самые примитивные здесь больших денег стоят. Впрочем, Егоровна и без хронометра вполне управилась. Минут через пять-шесть скомандовала:

— Андрей, хватай черпак, один кусок на сито, второй в кастрюлю с холодной водой кидай. Давай быстрее, иначе сварится.

Я все сделал, как сказала засолочных дел мастер. Затем с интересом наблюдал за тем, как женщина ловкими движениями протирает ястык через сито, освобождая ценный продукт от пленок и жира. На протирку двух порций ушло минут десять. Далее полученную зернистую икру тщательно промыли чистой родниковой водой и откинули для просушки на натянутую на горловину таза шелковую полупрозрачную тряпку. Вскоре получили килограмма четыре готовой зернистой икры. Пленки и жир хозяйственная Егоровна не выбросила, а завернула в чистую тряпицу и отнесла на ледник, мол, для снадобий пригодится. А вот использованный рассол слили на землю безо всякой жалости, несмотря на приличную стоимость соли.

— Икра много дороже, — пояснила хозяйка, — а старым тузлуком её можно испортить.

— Бабушка, откуда у тебя такие познания?

— Дык я с низовий Волги родом. У нас ентого добра видимо-невидимо было. Каженный год отправляли по разным городам России многие тыщи бочек икры, огроменных, не чета нашему бочонку. Батя мой занимался заготовкой, у него и научилась. Правда, давненько энтим делом не занималась, но вроде как сноровку не потеряла.

М-да, настоящее мастерство не пропьешь, не прогуляешь, и Василиса Егоровна это с честью доказала.

Далее процесс заготовки икры повторялся, описанным выше методом. В конечном итоге двадцать пять или тридцать кило ценнейшего зернистого продукта оказались в тщательно пропаренном дубовом бочонке, закупорены крышкой и помещены в подвал.

Вроде бы особо не перетрудился. Воды и дров натаскать и еще всяко по мелочи сделать — не велика работа. Но к концу рыбьей эпопеи изрядно умаялся. Скинул заляпанную кровью, чешуей и еще какими-то ошметками одежку, наспех ополоснулся у бочки с дождевой водой и, еле-еле передвигая ногами, побрел укладываться в люлю. Даже охота зачерпнуть ложкой из стоящего на столе чугунка с икрой куда-то улетучилась. Спать, спать и только спать!